BE AGGRESSIVE

      Ночь, как принято считать по превосходящему количеству голосов, выбрана самым лучшим и подходящим временем суток для глубоких, поверхностных, долгих и абстрактных размышлений о причинах каких-либо происходящих в жизни увлекательных или же совсем наоборот, действий на данный момент или уже на момент пройденный. Размышлений о будущем, что и как. Как поступить и что предпринять. О прошлом, потерянном и забытом.       Размышлений о том, что можно было сделать совершенно по другому. Изначально меняя всё в корне и добиваясь другого результата.       Размышлений о том, а что если бы?..       Ночью, обычно, предаются сказочным фантазиям о благих годах впереди, что припеваюче будут прискакивать и приносить небывалых ощущений и незабываемых эмоций. Фантазий о разнообразных мечтах и пожеланиях, меняющих взгляд на каждую из судеб.       Украшая её из кислотно нелюбимой - в пастельно обожаемую.       Мечт, привносящих новую палитру красок и смело смешивающих их вместе, не боясь выбрать неправильную комбинацию и получить отвратительный оттенок.       Плевать на результат.       Главное опробовать.       Совершить и уже потом решать, повторить так ещё раз или нет.       Получить опыт и усвоить урок, который потом будет мудрым напоминанием.       В чернобокой ночи можно напридумывать всякого разного.       Сочинить собственный фильм, перед сном представляя всё в мельчайших подробностях. Описывая, как наяву, делая целый сериал и просматривая, с удовольствием меняя всё под свой каноничный лад.       Можно так же добиться сильных и закрученных сюжетов, выстраивающихся в голове и крутящихся вокруг главного героя - тебя самого.       Либо же брать за основу любимого персонажа. Создать с нуля совершенно нового, подбирая черты характера, духовные ценности, принципы и многое другое по мелочам.       В это время люди могут всецело уделить минуты ускользающего внимания себе одному, провести с пользой и просто отдохнуть после трудного рабочего дня так, как им того хочется.       Такое тихое, размеренное, таинственное своей непроглядной тьмой пустынной в одни дни, а иногда такой сверкающей, покрытой миллиардами маленьких мерцающих звезд, рассыпаных на ночном полотне. Ночью происходит просто запредельное.       Открывается вся умопомрачительная красота.       Открывается всё потаённое и сокрытое, далеко-далеко. Где-то там, за сотней тысяч увесистых замков, спрятанное от всех вокруг.       На лунный свет выходит сокровенное.       Что нельзя сказать на свету, позволяющему каждому залицезреть то, что боишься показать.       Сделать, подумать, поделиться.       Ночью, под теплым и надежным покрывалом черного неба, что даёт некую защиту и подпорку смелости, ты можешь совершить столько всего, чего не осмелишься сделать днем.       Когда слишком много всепоглащающих глаз и вся нежная плоть, словно на сжирающем огненно-ярком солнце, тает, аки ледниковое мороженное в печке.       Можно совершить уйму ошибок, либо правильных поступков.       Можно смело признаться в любви, ожидая взаимности, закончить обреченные на крах отношения, поделиться невзрачными от всех секретами и самое главное сказать, высказать, если быть точнее, что угнетающе теплится на душе, непоправимо зачерняет снежно белые уголки своими грязными уродливыми кляксами, обильно заражая.       Или, что умело таят многими годами, специально умалчивая во избежание страшного и непоправимого.       Во избежение крупных осечек.       Во избежение страха оступления, что может накрыть с головой после выкатки всех тех помоев проблем и терзаний, жадно рвущих изнутри.       Оно, то тщедушное зло, скрытое за умелыми стараниями актерского мастерства, постепенно накапливается, ждет своего долгожданного часа.       Ждет, когда наступит подходящая минута для своего грандиозного выхода и настоящей облавы, что настигнет позже.       Наедине с самим собой.       Вся сшибающая с ног злость рвётся на свет, хочет непременно проявиться и показать насколько она велика и страшна. Насколько невыносима для такого юного разума, которому сложно даётся унять, утихомирить потоки лавовых сокрушающих гейзеров. Её, волну ожесточенных отрицательных эмоций, немыслимой силой воли удаётся сдержать на крепкой тяжелой цепи, поймав и грубо усадив. Лишь маленькие отскоки ярких, пестрых во тьме искр, что смогли улизнуть, были позорно увидены.       Необдуманно выказаны на чужое оценивающее усмотрение.       Позволяя выявить жалкую уязвимость и жирные минусы, которые помогут взыграть против.       Навострив свои же ножны в другую сторону.       Твою.       В этом и заключается главная загвоздка.       Антон Петров слепо пошел на поводу у ядовитого букета ненависти и дал понять, что не справляется с контролем.       Что не умеет держать себя в руках, подвергаясь срывам и припадкам.       Ну же, Петров, ты же был стратегом, выстраивающим каждый продуманный шаг по логической цепочке.       Много лет изнашивал себя крепкой выдержкой, что не позволит надломить его нервную систему никаким проскальзывающим мимо событиям.       Даже такому, что произошло ранее.       Антон не хочет вспоминать чужие лица, что сочились добротой и защитой.       Не выглядели неприязненными и отталкивающими.       Ему не по себе от того, что всё вышло из рук вон.       Чему послужил такой всплеск?       Всё просто.       Появился главный фактор сего незапрограммированного сбоя системы.       Вызывающий в один момент страх и опасения и в другой желание выйти и растоптать в пух и прах. Показать, что не достоин такого ничтожного отношения к себе и завоевать утерянный авторитет.       Который, якобы, опустился из-за маленького недопонимания.       Как бы он защищался, если бы не предпринял такое быстрое решение в виде замедления врага?       Если бы этого не сделал, то получил по самое не балуй. И не только он.       Так почему его считают не правым?       Он должен был позволить себя избить до потери пульса? Позволить тронуть Катю?       Чтобы что, спрашивается?       Не возбуждали дело на него?       Не было иного выбора. Поступил правильно не смотря ни на какие правила, законы и совестные угрызения и уж корить себя за это, отнюдь, не собирается. Ничего в этом нет. Самозащита не наказуема.       Тем более такая.       Кровь из носа не сделала его калекой и к тому же - не убила.       Да, поступок не правильный.       Но с такими уродами по другому нельзя. Они не понимают слова "нет". У них такого не существует. Не заложено.       Так же как и банального воспитания.       Становится донельзя душно от запоздалого осознания, что вся та репутация строгого равнодушия и величавого спокойствия, выстраеваемая долгими и мучительными годами самоистязания - была уничтожена одним щелчком пальцев.       Нет.       Нет, нет, нет!       Показал одному, покажет и другим.       Не сейчас, так через некоторое время!       Побелевший кулак со всего размаху припечатывается в стену, пуская по холодильной тишине громоздкий и резкий оглушающий звук.       Вместо вмятины на деревянных досках красуется сплошь ничего.       Пустота.       Костяшки кулака медленно расцветают малиново-красным оттенком, оттесняя кровь к новым маленьким ссадинам.       Ох, неужели..       Неужели, он больше не справляется?       Больше не способен отрезать себя от другого стога столь гиперэмоционального сброда людишек?       Не может этого быть.       Это какая-то злая шутка.       Его немного покидает в стороны, да увянет.       Да, непременно.       Побесится, угомонится.       Встанет на круги своя.       Ему просто нужен отдых.       Маленький такой.       Отдых от постоянного погружения в мысли, самогрызни и другой ереси, которой он сам себя загоняет, совершенно не замечая этого и подмечая ошибки и проколы за другими. Не желая выходить из слепой зоны комфорта.       В колючую.       Иную.       Норовя прожить таким.       Походя на мерзкого завистника и горделивого нравоучителя.       Ему это определенно не нравится.       Не приносит удовольствия.       Он же не такой.       Петров просто зарубил на носу не лезть в то, что ему не надо.       Он не ворчливый, не заносчивый.       Черт возьми, почему он превратился в психозную невротичку, что с каждым припадком истерики приблежается к риску быть упакованной в психиатрическую больницу для нестабильно больных людей.       Самобичевание до добра не доведет.       Так же, как и ссоры со всеми подряд.       Ему просто следует охладить пыл.       Нарываться на проблемы и казусы в отношении незнакомых людей не нужно.       Пора вновь заняться собственной принудительной тренировкой по самообладанию.       Положить конец перепадам настроения и прийти в нужную стабильность.       В сознании так и мелькают новые и новые обидные словечки, которые он мог преподнести, которыми мог знатно насолить.       Руки потряхивает.       Но уже не от страха.       Нет.       Его сменил яростный гнев, что чернильной копотью отражался в потемневших кофейных радужках и маслинно темных зрачках.       Следует успокоиться и лечь спать.       Вот только получится ли?       У Антона нет никаких гарантий на то, что эта ночь останется позади.       Не будет покидать его, отыгрываясь стыдливым и страшным напоминанием в его усталом сознании.       Мелкий шорох со стороны заставил повернуться, чтобы увидеть ещё одного посетителя кухни, пребывающей в злополучном мраке.       Катя стояла в мягких пижамных шортах и растянутой белой футболке, уже вовсю готовая ко сну. Лицо помятое, утянутое вниз.       — Что бы я ещё раз заикнулась про какие-либо тусовки. – гнусаво упрекнула дзюдоистка, проходя мимо Антона к холодильнику. — Ебала я их и всё, что с ними связано.       Открыв шумно работающую дверцу белой утвари, Катя дала попасть блеклому свету из старой лампочки холодной техники на половину кухонной зоны, так же попадая и на стихшего Петрова. Взяла баклажку лимонада и прокрутив крыжечку, начала пить ледяную газировку из горла, делая большие и быстрые глотки. Горло неприятно резануло, заставляя угрюмо сморщиться. Осушив половину, поставила на место, вытирая рот тыльной стороной ладони и поворачиваясь на молчавшего всё это время друга.       Ох, как же Катя ненавидит это его состояние..       Прострационное, молчаливое.       Подавленное.       Ничего говорить не требовалось.       Катя понимала его и без слов.       Понимала, что сейчас он чувствует и о чем думает.       Не потому, что Антон рассказывал о своих нервотрепках. Не потому, что слышала от его родных какую-то информацию.       Нет, не по этому.       Катя очень внимательна к мелочам. К самым незначительным вещам, что можно быстро пропустить и забыть. Не понять даже.       А к тому, что касается исключительно шаткого на смысловую нагрузку Петрова - вдвойне подходит с осторожностью и сосредоточенностью.       Она, словно, ясновидящая, видит его насквозь. Научилась видеть.       Подмечать его настроение, выделяя одно от другого. Привыкла к моментам, когда он тихо замыкается, делая акцент на веках застилающих яркий огонек, играющийся весело в его глазах время от времени, что расслабленно опускаются вниз, предавая лицу осунувшееся выражение.       Смирнова явно имеет догадки из-за чего Петров вновь пустился в фазу спячки. Склеил губы и молчит.       А лучше бы выкатил целую бочку кислоты, да не побоялся последствий, окатив ею Катю, коя бы и не сопротивлялась.       Была бы полностью готова к этому дню.       Антон никогда не заикался про какие-то тревожащие его моменты, не просил помощи и уж тем более не нылся ей, прося навалить кучу советов. Всё решал сам. Вне зависимости от своих сил и возможности замять неурядицу, коя так беспокоила. Катя знает Антона, как свои пять пальцев. Привыкла к его неким странностям и тому, что друг любит пребывать в бессознательном астрале, когда тому вздумается. Привыкла не пытаться выпутать из него что-то.       Бестолку.       Он всё равно ничего не скажет, даже под предлогом разрушения дружбы. Потому что зачем друзья, если не для поддержки и опоры?       Катя считает, что это немного несправедливо по отношению к ней. Потому что она хочет, может и будет рада помочь. Потому что, не посмеет стоять в стороне и ждать пока беды Антона разрешатся сами по себе.       Потому что знает, какого чувствовать заботу близкого в тяжкие времена.       А Антон к такому не привык.       Он привык к себе одному. К тому, что лучше закрыться и никого не донимать.       Чтобы потом не говорили, что ты плакса, нытик и пустышка.       Он надеется только на себя одного.       Катя давно усвоила, что лезть к нему с душевными разговорами не стоит. Антон быстро переведет тему с себя на кого-то другого. Перекинет неуютную для него беседу и опять захлопнется ото всех. Так получалось всегда. Маленькие попытки успехом никогда не венчались. Всегда значительно терпели провалы.       Антон дал уяснить, что поддержка ему ни к чему. Что не нужно лезть с подбадривающими словами, объятиями и намерениями раскрыть его душу на показузу.       Петров не обязан никому ничего показывать.       Тем более такое личное.       Он без сомнений прочертил линию дозволенного. Незаметно и ловко. Так, что даже Катя не смогла на это ничего возразить, будучи сторонником чужого сохранения пространства.       Даже сейчас он не намерен делиться с ней тем, что его косифонит, не дает покоя.       Она не будет настаивать.       Рано или поздно добъется того, что он сам всё расскажет, поведает.       Просто следует терпеливо подождать и тогда всё наладится.       Главное не упустить момента, когда ситуация пойдет под откос.       Не упустить, когда Антон сломается, не в силах больше справляться со своим многотонным грузом за плечами.       Такого не было, конечно.       И быть такому не особо хочется. Не суждено, так она надеется.       Просто Катя боится, что это возможно перейдет за рамки. Будет намного хуже, чем ситуация с Бабуриным.       Ситуация с довольно неуравновешенным человеком, что чуть не дошла до конечной станции.       С рыжим бесстыжим, широких размеров парнем.       Мерзким, чванливым, гнусным, харкающим повсюду прыщавым мудаком, чьё сквернословие может взорвать барабанные перепонки каждого прохожего. Язык у того проворливый, различных пакостных гадостей сочинять на ходу горазд.       Семен Бабурин.       Задира и словестный линчеватель многих невинных детей, подростков, женщин преподавателей в возрасте до периода четвертого класса.       Зашугать, оскорбить, выставить в дурном свете, побить, отобрать карманные, другие ценные вещи имеющие драгоценность как и финансовую, так и духовную - главная составляющая таких экземпляров. Сделать всё, чтобы опустить на дно разрушения и быть неподвластным и недосягаемым Богом в чужих стеклянных глазах, кто, якобы, делает это во всеобщее благо. Карает за грехи, взявшиеся из воздуха. Из ниоткуда.       Такие не исправляются. Не становятся милыми добряками до кончиков пальцев.       По крайней мере не так быстро. И не при помощи советов, указаний посторонних, упреков родителей, запретов взрослых, учета в детской комнате милиции.       Такие приходят в себя лишь ощутив на своей шкуре собственные проделки. Весь тот ужасающий страх, боль, снедающую изнутри за собственную слабость, неостанавливающиеся горькие слезы, что текут ручьём стоит только завидеть в любом отражении собственный внешний вид, очерненный кем-то бессовестным.       Кем-то, кто возомнил себя сильнее.       Выше.       Антон многому натерпелся. Через многое прошел. Многое повидал, будучи одноклассником и несколько отвратительных месяцев по совместительству оказавшись соседом по парте с данным персонажем среднестатистического школьного отброса, отыгрывающего роль крутыша и нагоняющего жути на абсолютно всех. Даже на своих друзей.       Не только омерзительным видом, а ещё и разочаровывающими поступками.       Петров не шибко пестрил заводить широкий круг друзей, когда только пошел в первый класс. Даже не надеялся найти соратников и тех, кто сможет встать на его сторону, в случае чего.       В садике постоянно сидел один, чувствуя некую неприязнь общаться с остальным своим окружением. Иногда ощущал себя самым настоящим изгоем, отшельником, что не сможет даже одного единственного человека близкого к его душе найти.       Вот и на школу у него таких надежд и планов не имелось. Просто всё шло своим нужным и плавным чередом. Не спеша.       На момент первого класса удивительным образом удалось поладить на уровне обычных одноклассников почти-что со всеми. С кем-то не сошлось из-за разных взглядов и других мелких причин, влияющих на начинающуюся школьную связь.       Антон был даже рад такому раскладу, не предвещая, что на горизонте будет маячить главная недоросль и источник многократных проблем, ранений, походов к директору. Антон даже не представлял, что после того, как он сможет подружиться и найти подход к каждому однокласснику, возникнет тот самый, отбивающийся от стада и считающий, что авторитет намного важнее доверительных отношений.       Сначала всё было в порядке.       После посадки за одну парту с грязно рыжим мальчишкой, что не разговаривал и не проявлял инициативы в зарождении отличных приятелей никаких действий, Антон решил, что лезть и настаивать не будет.       Не было нужды, так как ему не шибко вредило не имение общения со своими сверстниками.       Так скажем, не было интереса в этом.       Да, беседы на переменах помогали скоротать время, иногда на уроках перекидываться записками было весело, но не больше.       Петров обожал минуты, когда он мог быть лишь наедине с самим собой. Почиркать что-то в тетради, давно решив уравнение или другую данную учителем задачку, начать втыкать в любую точку и представлять, как придет домой и сделает все свои любимые дела. Покушает маминых восхитительных щей и будет смотреть фильмы, где много красивых и эпичных сцен, что потом долго не смогут отлипнуть от его впечатлительного взора, отпечатываясь в фотопленке памяти.       Сделать что угодно, но только исходя из вплоть собственных желаний.       Действительно драгоценное время.       Именно это и послужило отправной точкой к сногшибательным аттракционам спокойной и равномерной школьной жизни.       Будучи самим по себе, Петров показался каким-то возвышенным Бабурину, коему не понравился характер и поведение белой вороны в стае черных и однотипных.       Одинаковых.       Сначала лишь были подколы. Мелкие едкие шутки, которые были нацелены вызвать обиду и злость.       Нацелены были на обратную реакцию в свой адрес, чтобы начать действовать более ощутимо.       Ничего из предвиденного не случилось.       Петров просто принимал, как должное. Пропускал через себя, с улыбкой подхватывая иной раз ту или иную комедийную сценку, что была смешна только группе определенных лиц.       Остальные одобрять такое не собирались. Молчали, боясь взять и разделить несчастную долю шута с Петровым, коий и не являлся им.       Не по своей воле, по крайней мере.       Антон не имел врагов. Не спорил ни с кем, не критиковал и уж тем более не оскорблял.       Зачем?       Не видел смысла.       Держал свое мнение при себе, не хотя никого обидеть или задеть.       Просто потому что это твое мнение, оно не всегда должно быть услышано. Оно может ранить, закрыть человека и сделать несчастным. И Антон это знает.       Знал и раньше.       А по этому избегал всегда неловких ситуаций, держась дальше всех этих людей, что рвутся высказать, да сделать побольнее.       Извиваются, чешутся, но не упустят шанса выказать своё "я" на публику.       Выстроив неосознанно образ благородного обаяшки, что будет готов помочь, если к нему обратятся за помощью или советом, Антон не думал, что очередной поход из школы домой обернётся для него порванными брюками, измазанными в грязи и извачканной рубашкой, которую не удалось отстирать.       Матери сказал, что чуть не попал под автомобиль.       Версия с тем, что упал не прошла бы, а так все волнение ушло в другое русло. Оградило главную проблему от навязчивого внимания родительского контроля и повело за ручку в другую сторону. От самого страшного и жуткого.       От школьных издевательств.       Костюм купили новый. Рубашку выбросили на тряпки.       Поругали за неосмотрительность по дорогам и какое-то время водили за руку и забирали сами. Иногда мама, сломя голову бежала с ним по утрам в школу, чуть не опаздывая на свою работу, но не успокаивалась, пока сын не скрывался за большой дверью учебного учереждения. В какие-то дни бабушка, встречая после уроков и так же нарекая всегда внимательно смотреть по сторонам в поисках едущих машин, ждать, пока одна остановится и только тогда идти исключительно по пешеходному переходу.       Всё равно, что Антон это знал. Ещё с детского сада уяснил правила дорожного движения.       Лучше по стократно выслушивать как следует себя вести при переходе через дорогу, чем каждый день видеть взволнованные взгляды родных, что не будут себе места находить, пока над сыном издевается какой-то хмырь.       Хмырь, которому все боятся дать отпор из-за его буйного нрава и больших габаритов.       Антон не сказал бы, что его во втором классе задел тот толчок со спины, повлекший по второму кругу учения о пдд со стороны родственников. Он спустил этот случай на нет, решив, если не замечать, то и дальнейшего интереса не последует.       Интерес возрос.       В мусорке оказалась не только та рубашка с брюками, но и остальные купленные вещи.       И уже не в ходе подножек, тычков.       В ходе драк, что случались после занятий.       Антон не мог понять, не мог проанализировать, что не так с Бабуриным и чего ему вообще надо от Петрова.       Оказалось, что натура его настолько прозрачна и понятна с первого раза, что Бабурин, утопающий в собственных комплексах и упреках со стороны родных, срывал весь свой накапливаемый негатив на остальных.       Более слабых и не способных заступиться за себя.       Вот только он просчитался.       Нацелился не на того.       Петров, хоть и значительно проигрывал в силах, брал плюсы в другом. В интелекте и ловкости. Репутации у остальных и прекрасной успеваемости.       Антон постоянно объяснялся перед родителями. Отчитывался у директора, а потом просил ничего не рассказывать родителям, предлагая замять ситуацию. Пару раз с рук ему отмазки сходили. Потом родителей оповестили о главных причинах их нескончаемых расходах на пополняющийся гардероб сына и те не остались в стороне.       Разговор со старшей Бабуриной вызвал всплеск ярких красок на её лице и обещаний взяться за воспитание сына обеими руками.       Бабурин стал ещё хлеще, получив от матери нагоняй. И ремень, судя по синякам, которые не удалось скрыть.       Затаил огромную обиду и собирался, как следует, отыграться.       Петров держался молодцом. Терпел каждый день, проходя через разные круги Ада, благодаря своему любимому однокласснику, что только с каждым днем становился жестче, хуже.       И в один день всё это обернулось несладко.       Для Антона.       Петров оказался в больнице с переломом ребер и правой ноги будучи учащимся в третьем классе.       Сколько обеспокоенных лиц, сколько переживавших людей вокруг него толпилось.       Сколько одноклассников приходили навещать, вели с ним беседы и приносили гостинцы на его скорейшее выздоровление. Желали скорее поправляться и приходить в класс, разочарованно жалуясь на скукоту без его остроумных шуток и выручки, когда никто не готов к уроку и ему приходилось брать на себя ответственность спасателя, тянуть время до звонка, чтобы никого не спросили и не влепили двойку в журнал. А потом и дневник.       Срывались колкими словами на Бабурина, рассказывали о том, что с ним, в ходе этого жуткого случая, больше никто не общается. Показушно воротят нос. Не замечают, будто его и нет вовсе. Не существует.       Всё перевернулось.       Они поменялись местами.       Задира получил по заслугам и отбывал своё заслуженное наказание.       Пускай и таким способом, на который Антон поставил на кон своё здоровье.       Пускай он лежал с переломами, но был уверен, что враг окончательно повержен.       И точно не будет пытаться напасть во второй раз.       Не осмелится.