Личный слуга императора

Весь путь до города прошел для Чимина как в тумане или в полузабытьи. Он был ни жив ни мертв от страха и неизвестности. Впервые один, без отца. Впервые так далеко от дома. Впервые он не знал, что ему делать, и что ждет его в будущем. И есть ли у него это будущее… Счастливый Тэ, совершенно не замечая состояния брата, ехал всю дорогу насвистывая и даже напевая что-то, лишь иногда прерываясь чтобы воскликнуть: — Чимин-а! Чимин-а, смотри! Помнишь, я тебе рассказывал, как молния ударила в дерево, расколов его пополам? Так вот это дерево, видишь? Или: — Чимин-а! Чимин-а, смотри! Вот тот пролесок, где я подстрелил ту лису, которую привез тебе весной, помнишь? И так всю дорогу. Он думал, что Чимин не отвечает, потому что с интересом рассматривает все вокруг, а тот на самом деле даже не слышал, что говорил ему брат. Чимин был в столице всего раз в жизни. Всего однажды он уезжал от дома так далеко. Им с Тэ тогда было по девять лет, император только взошел на престол, и они уговорили отца отвести их в город, хоть одним глазком взглянуть на императорский дворец. Они вышли из дома затемно и лишь к вечеру того дня смогли добраться до городских ворот. Переночевав во дворе дома сына одной из жительниц их деревни, который согласился пустить их на ночлег, рано утром они отправились на осмотр города. Тэ смотрел во все глаза, не стесняясь разглядывая и даже ощупывая все вокруг. Он, наверное, уже тогда решил, что обязательно переберется сюда, когда станет старше. Чимина же пугало все. Ему совсем не нравилось ходить по узким улицам, где из одного дома в другой можно было попасть, сделав лишь пару шагов. Это был квартал бедняков: торговцев, ремесленников, мастеров. Чуть выше и ближе к центру жили чиновники, ученые и военные. В самом центре возвышался дворец со своей большой территорией вокруг. Некоторые места дворцового комплекса были открыты для простых граждан. Это была площадь для собрания народа в особые праздники, дни траура, или по другим важным событиям, о которых оповещали глашатаи. Так же в свободном доступе была площадь поменьше, на которой происходили разбирательства споров, где судили преступников и предавали казни приговоренных. Иногда на этой площади появлялся сам император, выходивший на балкон одного из зданий дворцового комплекса и наблюдавший за происходящим внизу. Но чаще всего такими делами занимались его дядя и два главных министра Пак и Ким. Для того, чтобы добиться разбирательства своего дела самим императором, нужно было лишь крикнуть: — Прошу милости и справедливости Его Императорского Величества! В этом случае дело подсудимого передавалось одному из чиновников, который лично относил его повелителю, и тот принимал участие в суде, если считал дело важным. Однако мало кто из подсудимых пользовался этим правом, предпочитая, чтобы их дела разбирались министрами. Ведь в таком случае была надежда если не на помилование, то на снисходительность и не слишком суровое наказание. Министры, красуясь друг перед другом и перед народом, иногда показывали строгость, но иногда хвалились своим великодушием. Император же был жесток и суров всегда. И если не находилось действительно достойного оправдания, или человек упрямо не признавал свою явную вину, или, наоборот, соглашался со всем, умоляя простить, пресмыкаясь и ползая на коленях, император в такие моменты мог стремительно спуститься вниз со своего возвышения с яростью в глазах, выхватить меч, свой или одного из охранников, и рубануть наотмашь, свершив свое собственное правосудие и не дожидаясь палача. Но кто бы не вершил здесь суд, одно это место вызывало у людей страх и трепет, а у Чимина, видевшего его тогда первый раз в жизни, оно вызвало стойкое отвращение. Да и весь дворец наводил на него непонятное чувство беспокойства и тоски. Он не хотел туда. Он не хотел там быть. Он не хотел видеть императора. Он не хотел служить ему. Он не хотел… Ведь он всегда был и оставался сейчас самым верным подданным императора. Так неужели за свою верность всем приходится расплачиваться вот так — быть оторванным от дома и каждый день висеть на волосок от смерти, боясь сделать что-то не так? Чимин поначалу понадеялся, что если он не понравится и не подойдет повелителю, быть может его отпустят домой? А что, если вместо этого его просто лишат жизни? Но что же это за император, который за верность и преданность и за спасение жизни своего человека расплачивается убийством? Вдруг до Чимина дошло, о чем и о ком он думает, и, главное, что думает. Испугавшись собственных мыслей, словно кто-то мог их подслушать, он зажал рот обеими ладошками, широко раскрыв свои глаза. Но, вспомнив, что находится на крупе лошади, вовремя спохватился и вновь уцепился крепко одной рукой за брата. Хосок, наблюдая за ним сбоку, видя все эмоции на лице мальчишки, мог поклясться, что знает до мельчайших подробностей, о чем он думает. Ему было и жаль по-своему этого мальчика. И совестно, что за спасение своей жизни он расплачивается вот так, но… Но на первом и самом главном месте в жизни для него всегда был, есть и будет только император! И все, что связано с ним! И если этот юный сын лекаря понравится повелителю, если он будет полезен ему, то кто такой Хосок, чтобы думать о собственной благодарности или волноваться о том, как и кем он выглядит в глазах этого мальчика… Да хоть монстром, лишь бы был доволен его драгоценный господин! Хоби привез их в свой дом. Как бы он не спешил увидеть повелителя и успокоить его тем, что благополучно вернулся, появляться во дворце и непосредственно перед императором в таком виде было просто недопустимо. Нужно было хотя бы умыться и переодеться. Тэ он решил оставить у себя. Несколько дней, пока он уладит дела с его зачислением в отряд, мальчишку лучше держать вдали от посторонних. Чимина же он планировал сразу забрать с собой во дворец. Если не получится представить его императору сегодня, у Хоби были свои небольшие личные покои во дворце, где можно было поместить пока своего спасителя. Первой новостью, которую они узнали, войдя в дом слуги императора, это то, что старая шаманка Уки, скорее всего, покинула этот мир. Недавно она почувствовала свой скорый уход и попросила отвезти ее в тот дом в лесу, чтобы попрощаться с сыном. Ёкай не жил там уже долгое время, никто не знал где он теперь обитал. Но после рассказа шаманки император приказал Намджуну относить периодически в тот дом что-то полезное. Белье, рис, лекарства и так далее. Уки сказала, что сын хороший охотник и все, что нужно, добывает себе сам, охотясь и меняя в селениях нужные вещи на шкуры животных. Однако Юнги, чувствуя теперь ответственность и благодарность, все равно не отменил своего приказа. И был удовлетворен, узнав, что все, что относилось, исчезало через неделю, а в доме, до этого запущенном и явно необитаемом долгое время, появились признаки присутствия человека. Очаг был вычищен, пыль и паутина сметены, бумага в окнах заменена на принесенную Намджуном. И вот недавно Уки попросила отвезти туда ее саму. Видимо, японская кровь все же дала о себе знать. Намджун взял с собой Чонгука, четырнадцатилетнего брата Хоби, которого с некоторых пор привык считать и своим братом и которому можно было доверять, ведь он с детства хранил самый важный секрет брата. Нагрузив его теплыми вещами и одеялами, он посадил к себе на лошадь старуху и медленно, заботливо придерживая, повез ее в лес. Это было пару недель назад, и жива ли она сейчас или уже ушла в иной мир на встречу со своим господином, они не знали. Последними ее словами матери Хосока было обещание, что старший сын, о котором та сильно переживала, очень скоро вернется живой и невредимый, пусть даже не сомневается в этом. Хосок, расстроенный грустной новостью, представил матери двух мальчиков. Однако та, лишь осмотрев и ощупав сына и убедившись, что с ним все в порядке, приказала служанке позаботиться о гостях и удалилась в свои покои, тяжело переживая уход Уки, которая за эти годы стала ей близкой подругой и почти сестрой. Не успели все они сесть на пол за небольшой деревянный стол, на который служанка уже поставила чашу с рисом и пачхильги — жидкой подливой с кусочками мяса и бобами, как дверь открылась, и в дом вошел Чонгук. — Брат! — крикнул он с порога и кинулся к Хоби. После крепких объятий и слов облегчения Чонгук сел рядом с Хосоком и взглянул на гостей, поклонившись в знак приветствия. И вдруг, переведя взгляд с Чимина на Тэ, воскликнул: — Это ты?! — и, ухмыльнувшись, добавил. — Вот так встреча! — Вы знакомы? — спросил тихим шепотом и знаками Хоби, убедившись, что служанка удалилась, хоть и был уверен, что она давно обо всем знает. — Нет! — Да! В один голос заявили мальчишки. — Нет! Мы не знакомы! — упрямо проговорил Тэ. — А вот и да! Знакомы, даже очень! — так же упрямо ответил Чонгук, с вызовом уставившись на Тэ. — Да? И как же меня зовут? А? М? Что? Что ж ты молчишь? — Подумаешь, имя! Ты не очень беспокоился, что я его не знаю, когда с моей помощью убегал от стражников через те колючие кусты! А я, между прочим, полдня потом шипы из себя вытаскивал! — От стражников? — испугался Чимин. — Тэ, что случилось? Почему ты не рассказывал ничего? — Да ничего не случилось, Чимин-и. Этот парень преувеличивает просто! Или перепутал меня с кем-то… — Перепутал? — возмутился Чонгук. — А когда я отвлекал на себя ту старую аджуму на рынке, которая приняла тебя за воришку? Скажешь, я тоже перепутал? — За воришку? — еще больше испугался Чимин, представив, что могло случиться с братом, если бы его поймали. — Там шли несколько парней из отряда Хваран… — объяснил тихо Тэ. — Я хотел проследить за ними, в надежде, что смогу попасть к их госпоже. Я спрятался за корзиной с дайконом, а та аджума подумала, что я хочу его украсть… — К госпоже Хваран? С этими хлюпиками? — засмеялся Чонгук. — Воины под стать своей госпоже… — тихо пробормотал он. — Что? — возмутился Тэ. — Что ты сказал? Наша вдовствующая императрица самая прекрасная женщина! И ее отряд — это мечта каждого! — Пф… — фыркнул Чонгук. — Мечта каждого — стать настоящим воином! Вот я хочу попасть в отряд начальника императорской стражи Ким Намджуна! И это не мечта, а цель! А хвараны эти… — Замолчите оба! — тихо, но строго приказал Хосок. — Чонгук! Ты забыл правила гостеприимства? Где твое воспитание? Что скажет наша мать, если услышит тебя? Что подумают о тебе наши гости? Тэ хочет стать хвараном, и я обещал помочь ему в этом! Извинись перед Чимином, которого ты до смерти напугал своими рассказами о его брате, и дай всем спокойно поесть! Чонгук, опомнившись, поклонился Чимину, действительно замершему с испуганными глазами и палочками в руках. Однако в душе он был очень рад, сам не зная почему, что судьба вновь свела его с этим странным, неловким пареньком, которого, оказывается, зовут Тэ. После трапезы Хосок быстро привел себя в порядок, обтерев тело и переодевшись в чистую одежду. Осмотрев Чимина и посчитав его внешний вид приличным для дворца, он, оставив Тэ на довольного Чонгука, отправился со вторым братом к императору. Чимин, немного успокоившись, пока был в доме этого мужчины, сейчас вновь начал мелко трястись от страха. Особенно когда увидел сам дворец, вызывающий ужас своим величием, и двор перед ним, полностью выложенный камнем без единой живой травинки. Сразу вспомнилась страшная сказка, рассказанная отцом когда-то в детстве, которую Тэ очень просил повторять снова и снова, а Чимин от страха всегда прятался под одеяло с головой и прижимался к боку брата. В той сказке говорилось про дракона, который жил в своем каменном дворце и требовал все больше и больше жертвоприношений, уничтожая одного жителя своего царства за другим. И дракона этого никто не мог победить, его нельзя было убить, потому что каждый смелый герой, решившийся на это, убивая его, сам становился драконом, и все начиналось заново. Чимину казалось, что, попав сюда, он уже никогда не увидит солнечного света и не вдохнет свежего воздуха и так и останется замурованным в этом каменно-деревянном мешке… — Если ты понравишься императору, и он одобрит твою кандидатуру, я научу тебя всему, что ты должен знать, — прервал его мысли Хосок, прошептав все это едва слышно. — Да… — тихо и обреченно ответил Чимин, глядя невидящим взглядом себе под ноги. — Чимин… — Хосок остановился и подождал, пока парень немного сосредоточится на его тихом голосе. — Это не обязательно должно стать твоим наказанием. В твоих силах сделать так, чтобы это стало твоей наградой. Не ответив, Чимин сделал пару шагов вперед. — Верь мне. Я чувствую, что ты именно тот, кто нужен императору! Я чувствую это… — прошептал убежденно Хосок. Покои императора встретили их тишиной и пустотой. Стражники на входе показали знаками, что императора в них нет. Однако Хосок потребовал пропустить их, и двери перед ними беспрекословно открыли, как и все остальные до этого. Только теперь Чимин осознал, кого именно спас несколько дней назад на сельской безлюдной дороге. Уважение к этому человеку было безграничным. Перед ним склоняли головы даже люди в чиновничьих одеждах. Впрочем, Хосок не зазнавался и кланялся сам в ответ всем, независимо от ранга, о котором говорил цвет ханбока чиновника. Стражник у двери показал что-то знаками, и Хосок, войдя в покои вслед за Чимином и задвинув дверь, объяснил шепотом, что император сейчас находится в тренировочном зале с кем-то из воинов, вероятно с самим Намджуном, и оттачивает свое мастерство. В этот момент за дверью раздались легкие быстрые шаги, и Чимин едва успел поправить манган (налобную повязку с пуговками-гванджа) на голове и пригладить стриженые волосы, которые до сих пор у него не было причины отращивать, и мельком осмотрел себя, как двери раскрылись, и в покои вошел сам император. Чимин тут же опустился на колени и склонил голову, прикоснувшись лбом к собственным пальцам. — Хоби! — раздалось в тишине покоев. — Жив! — Счастлив видеть Вас в добром здравии, Ваше Императорское Величество! — произнес тихо Хосок, выпрямляясь из низкого поклона и с любовью глядя на драгоценного господина, освещая покои яркой счастливой улыбкой. — Ты… говоришь? — удивился император, кинув взгляд на молодого человека, все еще не смевшего поднять голову. — Я все расскажу, господин мой! И объясню! — Да уж, постарайся! — вновь раздался низкий завораживающий голос. Император проследовал во внутренние покои, и Хосок поспешил за ним следом, успев лишь шепнуть Чимину: — Можешь встать и жди меня здесь. Спроси у Чимина кто-нибудь, как выглядел император или во что он был одет, он ни за что бы не ответил, потому что в отличии от почти всех остальных, кто хоть мельком, но успевал взглянуть на правителя перед тем как склониться в поклоне, этот наивный ребенок свято следовал приказу не поднимать глаз на повелителя без особого на то разрешения. Хосок рассказал императору все от и до, почти ничего не скрывая и не пропуская ни одной детали. — Говоришь, эти люди спасли тебя? Значит, я должен быть им благодарен за то, что они вернули мне моего Хоби? Хосок, склонившись, схватил руку императора и в порыве благодарности и любви поцеловал ее и прижал к своей щеке. — Господин! Мой драгоценный господин! Самым большим желанием моим было, когда почувствовал, что жизнь покидает меня, хоть один раз еще взглянуть на Вас! — Есть предположение, чей человек это мог быть? Кто решил тебя отравить? — спросил император, не желая продолжать эту тему и представлять, что мог не увидеть больше своего слугу. — Возможно, я выдал себя там, в Пэкче, и они решили избавиться от меня таким способом?.. — предположил Хосок. — Нет, не думаю… Врага убивают открыто. Ты враг. И если они поняли это, то убили бы стрелой или мечом, чтобы наверняка. И не переходили бы на нашу сторону, а убили у себя. Все говорит о том, что это, скорее всего, человек матери. Она, видимо, не могла успокоиться, не понимая, куда ты мог деться. Вероятнее всего, она отправила своих людей выслеживать тебя везде, где только можно… Ты ведь не выдал себя ему? — Нет, мой господин. За эти годы мне привычно общаться знаками и не обращать внимание на звуки… Вряд ли он мог догадаться о чем-то… — Это хорошо… — Господин мой! — вдруг воскликнул Хосок. — Простите своего нерадивого слугу! Я совсем забыл о своих обязанностях! Вы вспотели тренируясь, а я даже не позаботился о ванной для Вас! — Я прощаю тебя, — ответил благосклонно император. — Тем более, что теперь у меня есть кому позаботиться об этом. И словно в подтверждение его слов в двери внешних покоев, у которых караулили стражники, раздался стук. — Господин мой! — раздался нежный женский голос. — Ваша купальня готова! — Это та самая ицзи? Киао, кажется… — с удивлением уточнил Хосок, расслышав в женском голосе китайский акцент. — Да, ты прав, — ответил Юнги. — Она оказалась полезной не только в постели. Я объявил ее своей официальной наложницей и не жалею об этом. Хосок не мог понять почему, но он почувствовал непонятное волнение и даже неприязнь от этой новости. Нет, дело было не в ревности или чем-то подобном. Не в том, что эта ицзи заменила его в жизни императора. Просто она была чужой. Чужой во всем, начиная со страны и заканчивая личными покоями. Ей здесь было не место. Разделить ложе с господином и доставить удовольствие — да, но все остальное… В этот момент двери открылись, и Киао вошла во внешние покои, низко склонившись перед вышедшим к ней императором. — В твоих услугах нет необходимости, — произнес правитель. — Как видишь, вернулся мой личный слуга. Ступай. Придешь вечером. Девушка выпрямилась, метнув недовольный взгляд на Хосока и вновь стоящего на коленях и склонившегося до земли Чимина. Однако, не сказав ни слова, она, поклонившись, двинулась спиной к дверям и в ту же минуту покинула покои. Хосоку она показалась еще красивее, чем раньше. Но помимо красоты в ней появилась какая-то властность и надменность. Всего за три месяца, пока его не было рядом с господином, эта женщина превратилась из скромной ночной служанки в почти госпожу и смогла приблизиться настолько, что имеет возможность сама приходить к императору в покои, не дожидаясь, когда он позовет ее. Так не должно быть! Это недопустимо! Даже императрица не позволяла себе подобного с предыдущим императором. Насколько должен был быть безразличен ко всему его драгоценный господин, если допустил такое и позволил! С этим надо было что-то делать, и Хосок дал себе слово начать немедленно! — Господин мой! Позвольте вашему покорному рабу позаботиться о Вас, ведь я так давно не имел возможности выполнять свои обязанности! — прошептал он, как только за ицзи закрылась дверь. — Разумеется. Кто же еще, если не ты… — ответил император и бросил взгляд на еще одного человека, находившегося в покоях. — Можешь встать! — приказал он. Чимин поднялся и выпрямился, и стоял, все также опустив голову и не поднимая глаз на императора. — Имя. — Пак Чимин, Ваше Императорское Величество! — тихо произнес юноша, похвалив себя мысленно, что смог выговорить все слова без запинки. — Так значит, ты хочешь служить мне, Пак Чимин? — уточнил император. «Нет!» — хотелось крикнуть Чимину. — Да, Ваше Императорское Величество… — произнес он вслух. — Что ж… — усмехнулся правитель, видя робость парня и почему-то наслаждаясь этим его состоянием. — В таком случае, можешь приступать прямо сейчас и помочь мне в купальне вместе с Хосоком! — Но господин мой… — произнес ошеломленно Хосок. — Он ведь еще не обучен… Я не… — Вот и будешь обучать его, сразу показывая и рассказывая! — беспрекословно ответил Юнги, уже выходя в раскрытые стражниками двери. Купален в императорских покоях было две. Одна, та в которую они направлялись сейчас, представляла собой большой квадратный бассейн из глины, обложенный камнями и выложенный китайскими фарфоровыми изразцами, в который нужно было спускаться по нескольким ступеням. Вода в эту купальню поступала по специальным бамбуковым трубкам. Но для того, чтобы она стала теплой, нужно было согреть огромное количество котлов. Как правило, вода все равно оставалась достаточно прохладной. Поэтому, этой купальней император пользовался в основном в теплое время, или после тренировок, когда хотелось остудить и привести в тонус тело. А также после ночей любви со своей главной наложницей Киао, которая была неутомима и непредсказуема в постели, и выматывала его порой похлеще многочасовых тренировок с Намджуном. Другая купальня находилась в помещении, смежном с внутренними покоями императора, и представляла собой комнату, отапливаемую большим очагом, в которой находилась глубокая деревянная лохань со скамейкой внутри. Лохань наполнялась ведрами, но вода в ней гораздо дольше оставалась горячей, и в зимнее время, особенно после пребывания на улице, император предпочитал согревать свое тело именно в ней. Сейчас они направились в большую купальню, где все уже было подготовлено для повелителя. Чимин старался сделаться невидимым и не привлекать к себе внимания, тем не менее внимательно наблюдая за всем и запоминая. А император тем временем разглядывал его исподтишка оценивающим взглядом, сам себе удивляясь, что вообще согласился с доводами Хосока о необходимости второго личного слуги и позволил этому юноше остаться подле себя. В первый момент основную роль сыграло лишь то, что он знал тайну Хоби, и это могло быть полезным. Ведь кроме самого императора и Намджуна, об этом не знал никто. Хосок благоразумно не рассказал, что в это посвящены еще и отец с братом Чимина, тем самым сохранив им жизнь. Однако сейчас правитель уже потерял интерес к юному слуге и полностью отдался во власть ароматной теплой воды и заботливых рук Хосока. Сняв с императора заколку со спицей и распустив его белоснежный волосы, Хосок, сполоснув их водой и вылив из небольшого бронзового кувшина немного отвара из цветов, начал массировать кожу головы повелителя легкими круговыми движениями. Юнги прикрыл глаза, а Чимин, принюхавшись, слегка нахмурился, пообещав себе расспросить главного личного слугу о травах, используемых для отвара. Хосок помог императору выбраться из купальни и обернул его мягкой тканью, одновременно срывая и бросая на пол небольшую мокрую полоску ткани, прикрывающую естество правителя во время купания даже от личных слуг. Чимин уже снова опустился на колени и склонил голову. Император, заметив это, сухо усмехнулся. — Что ж, Хоби… Говоришь, мальчик хорош в уходе и уважителен? Уважение я вижу, а уход проверю. Я одобряю слугу, выбранного тобой. Обучи его до завтра знакам, чтобы он мог общаться со стражниками, и приводи утром. — Но… Ваше Императорское Величество… Как утром?.. Он же не обучен ничему… — растерялся Хосок, забыв про субординацию, пожалуй впервые в жизни посмев оспорить приказ. — Вот и научится. Будет учиться всему здесь и сразу. Хорошо, можешь привести его вечером, но за это время ты должен обучить его главному! И отдай ему свой перстень, он больше тебе не понадобится, а ему будет необходим. — Как перстень?.. — еще больше растерялся Хосок, взглянув на кольцо с нефритом на своем пальце, которое снял единственный раз в жизни, когда отправился с тайной миссией в чужую страну. Но, как только вернулся и вошел в свой дом, тут же вновь надел на палец, на котором так и осталась белая полоса. — Чего ты так испугался? — усмехнулся император. — Впрочем, да, ты прав. Пусть ювелир сделает ему новое за это время. Отдай приказ. А свое можешь оставить себе на память… — На память? Вы… Вы прогоняете меня?.. — не понял опешивший Хосок. — Не говори ерунды! — возмутился император. — Для тебя уже готов другой перстень из агата и другая должность. Ты теперь секретарь и правая рука императора, и носить нефрит тебе не по чину! Ты давно уже выполняешь все эти обязанности. Пора делать это официально. Вместе с перстнем найдешь грамоту. Ты теперь чиновник второго ранга. Подожди еще немного, ты пока нужен мне глухим и немым… Но придет день… — Ваше Величество! — со слезами на глазах Хосок опустился на колени. — Господин мой! Не нужно об этом! Вся моя жизнь принадлежит Вам! — Вот и хорошо… Император изначально выбрал своими камнями только камни зеленого цвета неслучайно. Зеленый был любимым цветом его маленького брата. Поэтому и для Юнги он стал любимым, как и черный. Камни делились на ранги, как и люди. Нефрит носили личный слуга и личная охрана. Даже Намджун имел перстень из нефрита. Зеленый агат полагался высшей знати, чиновникам первого и второго ранга и родне императора. Изумруд — камень самого императора. Однако и нефрит, и зеленый агат сами по себе ничего не значили. Важна была филигранная вязь в окантовке камня. Вот она давала право на многое! Даже чиновники первого ранга, имевшие перстни с агатом, не имели столько прав, сколько Хосок и Намджун со своими нефритами, вокруг которых был изображен императорский дракон. Эти кольца открывали для них почти все двери дворца. Достаточно было произнести: — Именем императора! — и вытянуть вперед руку, и любой знал — этот человек неприкосновенен! — Прикажи подать еду и позвать ицзи. Можете оба быть свободны до завтрашнего вечера… — произнес правитель. — Слушаюсь, мой господин… — произнес до сих пор не пришедший в себя Хосок. Чимин все еще находился на коленях. — И да, скажи моему новому личному слуге, чтобы не трясся так от страха! Я позволяю ему упразднить обращение и поклон. Объясни, что это положено ему по статусу! — император снова сухо ухмыльнулся и, накинув легкий шелковый халат неизменного черного цвета с золотом, позволил Хосоку обуть его в мягкие чаруки и, не взглянув больше на мальчишку, направился в свои покои. Он сам не мог объяснить, почему так легко принял этого мальчика на службу. Всего лишь прислушавшись к рекомендациям своего слуги… Да, человек ему был нужен, и такой, чтобы быть уверенным, что это не шпион матери… Но… совершенно чужой… впервые попавший во дворец… с фамилией Пак… Да, Хосок вкратце рассказал ему его биографию и историю семьи… Однако… Юнги даже не разглядел его лицо. Парень все время низко склонял голову, и он его ни разу так и не увидел… Вероятнее всего, император принял это решение, уловив тонкий аромат меда исходивший от юноши… Он пробудил в нем давно забытые чувства. Так пах его маленький брат… Только Тэхен пах чистым медом… Его аромат отдавал сладостью на языке и в душе… Юнги мог бесконечно сидеть у его кровати и вдыхать этот сладкий запах, не в силах надышаться. Чимин пах немного иначе, более сложно, но вместе с тем более вкусно. Аромат меда в нем смешивался с запахом трав, цветов, молока и, как ни странно, рисовых лепешек, которые дворцовый повар делал по праздникам. Этот аромат будил в душе Юнги странные чувства и еще более странные желания, которые он пока не мог понять… Именно поэтому он не дал Хосоку трех дней, нужных для обучения мальчика, и с нетерпением ждал следующего вечера. Его размышления прервал стук в дверь внешних покоев. Через несколько секунд в помещение вплыла Киао, наполняя покои тяжелым запахом пионов, раньше так любимых императором. Сейчас же он почувствовал раздражение от того, что этот запах разрушил воспоминания о том, другом… сладком… нежном… Запах пионов сразу стал ему неприятен. Это чувство не покидало его на протяжении всей трапезы. Однако позже ночью опытные руки и губы ицзи изгнали напрочь все мысли из головы императора, и хорошие и плохие. И о мальчике с ароматом медовых рисовых лепешек на время было забыто… Но лишь на время…