Личный слуга императора

Чимин с отчаянием смотрел на служанок, выходивших из комнаты. Его глаза молили, а губы беззвучно шептали: — Подождите! Умоляю, не уходите! Не оставляйте меня одного здесь! Прошла неделя. Неделя с того дня, как Хосок привел его во дворец и представил императору. На следующий день они предстали перед ним точно в назначенное время, перед вечерней трапезой. Повелитель, бросив лишь мимолетный взгляд, махнул новому слуге, приказывая оставаться во внешних покоях, и позвал Хосока за собой. Хоби шепнул Чимину, чтобы не впускал никого, сообщая всем и каждому, кто осмелится приблизиться к дверям, что император отдыхает. Больше из внутренних покоев не раздалось ни звука, и что там происходило, Чимин не знал. Он и не догадывался, что там на самом деле никого не было. Император и его верный теперь уже секретарь находились в это время совсем в другом месте и совещались с Намджуном по поводу информации, добытой Хосоком в Пэкче. Прошло не меньше трех часов, прежде чем Чимин услышал шорох и тихие голоса из внутренних покоев. Он даже предположил, что, возможно, император и правда спал все это время, а секретарь просто сидел тихо рядом, боясь потревожить его сон… Хосок вручил Чимину перстень с нежно-зеленым нефритом, сказав, что он должен носить его не снимая и при каждом вопросе или недоразумении предъявлять, чтобы не возникло проблем. У самого секретаря теперь на указательном пальце правой руки красовался зеленый агат — камень власти и могущества, в оправе с драконом, дающий силу почти безграничную, и защиту даже перед самыми знатными людьми государства. Однако, взглянув на левую руку Хосока, можно было заметить на безымянном пальце его предыдущий нефритовый перстень. Объяснил он это тем, что какую бы должность не даровал ему его драгоценный господин, он до конца своих дней останется его самым верным и преданным слугой. Император не сказал ни слова, но в глазах его промелькнуло на миг удовлетворение и даже признательность, и он благосклонно кивнул головой, давая свое согласие. Всю первую неделю пребывания Чимина во дворце Хосок находился с ним в императорских покоях, показывая и рассказывая шепотом все, что ему нужно было знать. Лишь поздно ночью Хоби удалялся к себе, оставляя Чимина во внешних покоях. Сразу после этого к императору приглашалась ицзи. В обязанности Чимина входило поставить большую медную чашу с водой рядом с очагом и положить на темный лакированный столик стопку небольших мягких салфеток. После этого он должен был удаляться к себе в крошечную комнатку, примыкающую к внешним покоям, и возвращаться лишь рано утром, чтобы помочь императору подняться, оправиться, привести себя в порядок и одеться. К этому времени в покоях появлялись служанки и Хосок, и Чимин не так сильно нервничал. Однако на четвертый день его службы, после ужина, во внутренние покои по приказу императора внесли небольшой футон и ширму, поставив ее к противоположной от императорского ложа стене. По его приказу Чимин обязан был теперь спать именно здесь. Что это? Причуда? Блажь? Издевка? Юнги и сам не знал… Но, заметив на утро четвертого дня пунцовые щеки и смущение в тут же опущенных глазах слуги при виде использованных ночью салфеток, он вдруг отдал этот приказ… Даже Хосок уже давно, с тех самых пор, как повелитель стал мужчиной и начал принимать в своих покоях наложниц, ночевал в комнате слуги. Ни Чимин, ни Хосок не понимали смысла этого приказа. Впрочем, Юнги и сам не понимал… Не понимал, почему разозлился, когда в первую ночь его слуга покинул покои, а на смену ему пришла Киао. Не понимал, почему в следующие ночи раздражался от этого все больше, пока, не выдержав, не приказал поставить ширму и постелить матрац. Он не понимал себя… но чувствовал необходимость в этом мальчике с первого дня его пребывания во дворце. Ему хотелось, чтобы он был рядом. Его забавляло то, как мальчишка нервничал, терялся и вздрагивал. Император наконец разглядел его лицо. Он разглядел его всего, до мелочей. И увиденное… О нет, он вовсе не проникся к Чимину симпатией, жалостью или чем-то подобным. Наоборот, Юнги вдруг почувствовал, что его не оставляет равнодушным реакция мальчика на каждый его шорох или слово. Ему доставляли если не удовольствие, то удовлетворение испуганный взгляд юного слуги, трепет его опущенных ресниц, подрагивающие маленькие пальчики или румянец смущения на по-детски округлых щеках. Именно поэтому он и приказал мальчишке ночевать в своих покоях. Почему-то захотелось увидеть на его лице не только страх, но и смущение. Хотелось посмотреть и на эту реакцию… А смущаться было от чего. Уже которую ночь Чимин вынужден был слушать в темноте шорохи и шумное дыхание двоих людей. Он не знал, что происходит там, за ширмой, хоть и был осведомлен немного, для чего мужчине и женщине нужно это уединение. Иногда из алькова, где находились император и ицзи, помимо громкого дыхания доносился легкий, немного писклявый женский стон, но в этом случае сразу же за ним раздавался громкий шлепок, и стон тут же прекращался. И вообще в покоях почти всегда была тишина. Единственными произносимыми словами были негромкие краткие императорские приказы слуге и доклады Чимина о визитерах. Император был доволен его тихим, нежным голосом, который не раздражал и не резал слух. И Чимин потихоньку привыкал к своему положению. Все еще скучая по брату и переживая за отца. Все еще не желая находиться здесь. Все еще отчаянно боясь императора… Но все же… До сегодняшнего вечера… Точнее до сегодняшнего утра, когда император вдруг решил, что Чимин должен сопровождать его везде, не ограничиваясь лишь императорскими покоями. Это было странно, необычно и непонятно никому, даже Хосоку, который, служа господину почти с самого его рождения, почти никогда никуда его не сопровождал. Юнги и сам не мог понять, зачем ему это нужно, но приказ вырвался сам собой. — Слуга! Оденься и следуй за мной! — прозвучало в тишине покоев после утренней трапезы. Чимин проследовал за господином в центральную часть дворца и далее в малый зал для совещаний. Он отличался от большого лишь размером и более темным цветом шелковых портьер на стенах. В зале присутствовали только Намджун и Хосок. Оба встали и низко поклонились императору. Выяснилось, что предыдущим вечером и этим утром вернулись два шпиона Намджуна, отправленные в числе многих других в соседние приграничные и более дальние страны. Один из них прибыл из Пэкче, второй же месяц пробыл в Японии и по совпадению вернулся почти одновременно с товарищем. Оба воина подтвердили информацию Хосока, дополнив ее тем, что японцы согласились оказать поддержку правителю Пэкче, и большой поход запланирован на вторую половину весны. Если до этого у императора еще были сомнения и надежда, что Хосок неправильно что-то понял, или его ввели в заблуждение осознанно, то сейчас вся сила надвигающейся беды стала реальной. Одно дело сражаться с воинами Пэкче, равными и даже в чем-то уступающими по силе. Даже если бы они вдруг объединились с Силлой, и тогда можно было бы подумать об отражении и надеяться на победу. Но японцы… Это совершенно другое! Японцы воины! Воины от рождения. Воины, испокон веков умеющие сражаться так, как никто… Выстоять против них… Если бы все семьи поддержали его и дали максимальное количество воинов и снаряжение для них… Если бы не постоянные заговоры кланов за спиной… Если бы не мать… Она по-прежнему мутила воду и плела интриги, рассчитывая на его промах. Со времени его восхождения на трон, вдовствующая императрица смогла собрать свой небольшой, но все же отряд — отряд Хваран, и медленно, но верно перетягивала на свою сторону представителей небольших кланов. В то время, как он своей жестокостью и гневом отталкивал многих от себя, мать тихими льстивыми речами и обещаниями, напротив, все больше завоевывала популярность. Все изменилось с точностью до наоборот с тех пор, как он был наследником… Что он упустил? В чем ошибся? Где свернул не туда? Весь день император провел в делах, связанных с предстоящей неотвратимой войной, до обеда обсуждая все это с начальником стражи и секретарем — единственными верными друзьями, которым доверял безоговорочно. После обеда он приказал Намджуну объявить внезапный общий сбор и построить все свое войско за казармами, чтобы проверить их готовность к внезапному нападению. Выяснилось, что воины в мирное время чувствовали себя весьма расслабленно. Многие злоупотребляли спиртным, кто-то был откровенно пьян. Были те, кого вырвали из цепких женских объятий. Но в основном все просто обленились, зная, что до весны никаких походов не будет ни с их стороны, ни со стороны неприятеля. Успокаивало одно — все тысячники и сотники строго следили, чтобы определенное число воинов, готовых взять в руки оружие и отразить внезапный удар в случае нападения, все же было. И тренировки продолжались, хоть и не регулярно. При отце когда-то все было гораздо хуже и беспечней. Часто враги заставали страну врасплох и, совершив набег, оставались безнаказанными. Намджун все же смог перестроить войско. Меняя центральные и приграничные тысячи, он умудрялся контролировать боевую подготовку всех подразделений, требуя отчетов от каждого тысячника. Но и он был не всесилен, как выяснилось. Император был разочарован и разгневан, но умом понимал, что во многом виноват сам. Воина кормит и стимулирует поход. Когда идет битва. Когда близка победа. Когда перед глазами маячит добыча. Когда в голове мысли лишь о сражении и о тактике боя… В мирное же время воин превращается в обычного мужчину с его обычными слабостями… Но больше этого не будет! Нет войны — будут учения! Будет охота! Будут набеги, несмотря на зимний холод, потрепать приграничные территории врагов возможно и в это время. Но главное — нужно держать воинов в постоянной боевой готовности! — Подготовишь план и отчитаешься! — приказал император Намджуну. — Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! — официально ответил воин, поклонившись. Как всегда, когда нужна была концентрация и сила воли, император был собран и сосредоточен на определенной цели. Как когда-то в детстве и юности, когда трон казался даже более далеким и несбыточным, чем победа в надвигающейся битве с японцами, Юнги поставил перед собой четкую задачу и просто искал верное решение. И когда начало казаться, что все не настолько безнадежно, и если они смогут как следует подготовиться, собрать все основные силы, оставив на границе только небольшое количество воинов, необходимых для защиты и отражения ударов, если за это время они смогут расположить к себе отвернувшихся и сомневающихся феодалов, пообещав им все, что пожелают, лишь бы дали воинов, то у них, возможно, все получится… как случился еще один удар. После осмотра войска, когда повелитель уже вернулся во дворец, Хосок, возвращаясь с полигона, куда был отправлен императором с тайным поручением для Намджуна, наткнулся вдруг на того самого человека, который недавно на постоялом дворе одной из южных дорог пытался его отравить. Он вышел из гаремного крыла, и можно было уже не сомневаться, кому именно он служит. Хосок остановился как вкопанный. Тот тоже его заметил и, расширив глаза от неожиданности и удивления, что видит его живым, недолго думая, оглянулся по сторонам и, убедившись, что по близости никого нет, направился в сторону Хосока. Секретарь начал отступать назад, отчаянно надеясь, что у мужчины не хватит решимости напасть на императорского слугу прямо на территории дворца. Но заметив вдруг блеснувшее лезвие ножа, Хоби понял, что терять этому человеку нечего, и он готов пожертвовать своей жизнью, но защитить госпожу. Убив Хосока, как свидетеля, и погибнув сам, он тем самым избавит ее от возможных подозрений. Ведь мертвый не выдаст… Он все надвигался, а Хоби отступал, понимая всю безвыходность своего положения. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не один из воинов Намджуна, отправленный начальником вдогонку за Хосоком с еще одним сообщением императору. Парень выбежал из-за небольшой постройки, предназначенной для прислуги, и наткнулся на двух человек, мигом сориентировавшись в ситуации. Он метнулся между Хосоком и мужчиной, уже поднявшим нож для удара, и перехватил его руку, пытаясь выбить нож. Хосок видел, что паренек был совсем юным, наверное, чуть старше Чимина и брата Хоби, Чонгука… Он явно проигрывал мужчине и в силе, и в умении… На счастье в этот момент по территории дворца шла охрана с обычным ежечасным обходом. Услышав шум, они тут же бросились на подмогу. Узнав личного слугу и секретаря самого императора, они поняли его знаки. Слишком поздно осознал нападавший, что нужно было сразу скрываться, а не размахивать ножом. Его схватили и отволокли в темницу. Один из стражников, не доверяя палачу Дагэ, остался возле двери, в то время как второй продолжил обход. Хосок знаками поблагодарил паренька Намджуна за попытку помочь и отправил его к начальнику стражи, а сам поспешил рассказать обо всем императору. В течение оставшегося дня и вечера предателя допрашивали и пытали, пытали и допрашивали. Во рту у него не осталось, наверное, ни одного целого зуба, на пальцах ни одного ногтя, а на теле живого места. Однако, кроме того, что он действительно служит вдовствующей императрице и что он и правда пытался отравить Хосока, но из личной неприязни и зависти, больше выпытать из него ничего не удалось. Что он делал на южной дороге, откуда или куда направлялся, действительно ли был отправлен госпожой, чтобы обнаружить слугу императора?.. Мужчина держался из последних сил, удерживая уплывающую жизнь на волоске, но не выдавал главного. Ближе к вечеру Намджун отправил своего человека к императору с отчетом о допросе. Тот, выслушав воина, какое-то время сидел задумавшись, после чего вскочил и, махнув Чимину рукой, чтобы следовал за ним, быстрым шагом направился в темницу. Чимин не боялся вида крови. Он привык помогать отцу и видел всякое: и ожоги, и всевозможные раны, и отрубленные пальцы, и сломанные кости, торчащие порой из тела… Но то, что он увидел перед собой сейчас… Это был уже не человек… Подвешенный на привязанной к крюку в стене веревке, он уже просто висел на ней и то проваливался в забытье, то, облитый водой, вновь ненадолго приходил в себя. Когда пленник в очередной раз попытался раскрыть заплывшие и черные от ударов глаза, он вдруг увидел перед собой самого императора. И вот тут Чимин, вынужденный тоже находиться здесь по приказу правителя, увидел настоящий страх. Вернее даже не страх, а настоящий ужас! Когда мужчина сосредоточил свой взгляд на том, кто стоит перед ним, и понял, что это император, под ним вновь образовалась лужа, но уже не от воды из ведер, которой его обливали. Это был животный страх… — Ч… Ч-черный д-драк-кон… — прошептал он еле-еле… — Сейчас ты расскажешь все! — проговорил император очень тихо. Однако голос этот и его вид пробирали до самых мурашек, и у всех, и у Чимина в том числе, и даже у Намджуна на головах от страха зашевелились волосы… Какая сила была в этом человеке? Сколько мощи было в его тихом голосе… В какой трепет приводил один лишь его вид… Пленник выложил все. Все, что знал. Его не нужно больше было бить для этого. Он говорил, говорил и говорил, стараясь успеть и выдать все, что знал, лишь бы не разочаровать и не разозлить еще больше дракона, стоящего перед ним. Император же, слушая, мрачнел все сильнее по мере рассказа… Все в камере затаили дыхание и не верили своим ушам, слушая предсмертную исповедь… Потому что верить в это не хотелось… — Есть ли еще что-то, о чем ты забыл рассказать или умолчал осознанно? — спросил повелитель, когда человек замолчал, выдохшись от признания. Тот отчаянно затряс отрицательно головой. Тогда император выхватил из ножен стоявшего рядом Намджуна меч, и не успел никто опомниться, как он с нечеловеческой силой и яростью в глазах рубанул этим мечом наотмашь сверху вниз предателя, практически рассекая его пополам. Кровь, брызнувшая во все стороны, забрызгала собой всех, в том числе и Чимина, стоявшего в отдалении и зажавшего рот рукой, чтобы не закричать. Даже Намджун стоял в шоке от неожиданности, но, быстро придя в себя, принял обратно свой меч, лишь слегка сморщившись от досады, что пленника так скоро лишили жизни, хоть и понимал, что, скорее всего, он действительно больше ничего бы не сказал. — Ты понимаешь, что это значит, Намджун? — тихо произнес император в гробовой тишине. — Ты понимаешь? — Да, Ваше Императорское Величество… — тихо ответил начальник стражи, кивком головы приказывая двум глухонемым охранникам удалиться и забрать с собой изуродованное тело. Они остались втроем… Император, его верный стражник и маленький испуганный слуга, непонятно как и зачем здесь оказавшийся. — Я знал, что она не оставит своих попыток вернуть себе трон, ставший моим по праву… Но так! Она готова отдать страну кому угодно, лишь бы избавиться от сына и вновь получить власть… Неужели она настолько глупа, что не понимает — даже если забыть про клан Ким, ей в любом случае ничего не светит, только тогда уже она потеряет не только сам трон и страну, на которую ей, разумеется, плевать, но и собственную жизнь! Как можно быть такой слепой? Скажи мне, Намджун… Император говорил вроде бы спокойно и очень тихо, но в этом тихом голосе было столько ярости и невыплеснутого бешенства, что казалось еще немного, и вспыхнет адское пламя, поглотив их всех троих. Выяснилось, что вдовствующая императрица, уже некоторое время открыто общаясь со своим единоутробным братом — нынешним королем Силлы, якобы с целью заключения союза, тайно вела с ним иные переговоры. Она предложила ему помощь со своей армией Хваран в… в захвате страны, которая, как оказалось, за все эти годы так и не стала ей своей! Взамен на это ей нужно было ни много ни мало — свергнуть собственного сына с трона и занять его самой, став всего лишь регентом Когурё, превратив страну в вассала Силлы, лишив ее статуса государства, отдав большую часть территории, оставив лишь столицу и северную часть, и практически превратив страну в колонию. И все это только для того, чтобы иметь возможность вновь сидеть на троне! Король Силлы Тапхон, пока не дал окончательного ответа, по причине не слишком стабильной обстановки в собственной стране после правления старшего брата, а также плохой дисциплины и малочисленности собственной армии. Недоверие к молодому королю у главных семей страны сказывалось на желании этих семей делиться воинами и средствами для их вооружения. В отличии от Юнги, юного императора Когурё, который с первых дней своего правления и даже ранее, будучи еще наследником, уже понимал всю силу, важность и необходимость армии, как таковой, и здоровых, сильных, сытых и хорошо одетых воинов, а также понимал, что все это они добудут себе сами в походах, и делал для этого все возможное, молодой король Силлы был занят лишь тем, что увеличивал численность своего гарема, услаждал свой слух пением и игрой юных музыкантов, а взгляд танцами хорошеньких танцовщиц. К тому же Тапхон был неравнодушен к вкусной еде и хорошему вину. Чревоугодие привело к тому, что в свои тридцать лет он стал тучным и ленивым, не потеряв единственной физической силы — в постели. Однако многочисленные дети, рожденные от наложниц, как известно в Силле не имели права на наследие трона, а от единственной законной жены у него были только две дочери, что тоже давало вдовствующей императрице Когурё, хоть и призрачную, но все же надежду на то, что когда-нибудь в будущем, избавившись от недалекого инфантильного брата и его пустоголовой жены, она сможет заполучить оба трона. Бред, да, это был полный бред и фантазии амбициозной, но не слишком умной и дальновидной женщины. Однако король Силлы не отказал ей сразу, пообещав подумать и вернуться к этой теме через определенное время, возможно через пару лет, а это уже наводило на тревожные мысли и заставляло быть начеку. И самая главная угроза — армия Хваран, которая постепенно увеличивалась и набирала силу, и за пять лет существования превратилась во вполне ощутимую угрозу. Пока это было лишь легкое волнение и осторожность, потому что оставленная в столице запасная тысяча, а также гарнизоны в нескольких точках близ северной границы, находившейся ближе всех к столице, могли сдержать и уничтожить каждого хварана в случае попытки переворота в отсутствие императора с основной армией. Но это пока… Намджун скрипел зубами от раздражения при воспоминании о Сокджине — командире отряда Хваран и главном предателе, по его мнению. А у Чимина после всего услышанного сердце зашлось от страха за брата, который, даже не подозревая ни о чем, лез в самое пекло! Нужно было что-то сделать и как-то уберечь Тэ от всего этого! Однако все мысли и страхи за брата вылетели из головы слуги уже от страха за самого себя, когда он следом за императором вошел в его покои после всех событий и услышал тихое хлесткое: — Прочь! — обращенное к служанкам, накрывавшим на стол и расставляющим блюда для вечерней трапезы. Они немедля поклонились и одна за одной начали пятиться задом к дверям под умоляющим взглядом Чимина и его беззвучным шепотом: — Пожалуйста, не уходите! Не оставляйте меня одного здесь! Ицзи Киао, находившаяся тоже в покоях и сидевшая в углу, настраивая какой-то китайский музыкальный инструмент, вопросительно взглянула на повелителя, надеясь, что ее его приказ не касается. Однако была тут же поставлена на место одним лишь полыхнувшим взглядом и, разочарованно опустив глаза, вынуждена была последовать за остальными служанками, успев бросить на Чимина завистливый, ревнивый и злой взгляд. Император подошел к большой чаше с водой, стоявшей у очага, и опустил в нее руки, все еще испачканные в запекшейся крови предателя. Чимин тут же поспешил зачерпнуть в другую чашу воды и, как только Юнги подставил ладони, полил на них тонкой струйкой, чтобы повелитель смыл кровь и с лица. Промокнув лицо и руки мягкой тканью, император, взглянув мельком на своего маленького испуганного слугу и заметив на нем капли крови, кивнул на чашу, приказывая юноше сделать тоже, что и он. Чимин повиновался. Как только один из стражников попробовал все блюда, стоявшие на столе, удовлетворенно кивнул и с поклоном удалился, император, взяв палочки, взглянул на еду, но, в ту же минуту скривившись в отвращении, резким движением опрокинул стол, перевернув его. Блюда со звоном полетели на пол, пачкая все вокруг разлившейся и рассыпавшейся едой. Чимин, отошедший в этот момент к дверям, чтобы отдать приказ стражникам о приготовлении ванной для повелителя, вздрогнул и резко обернулся. Увидев открывшуюся картину, он застыл, не зная, что делать дальше. Император же, вскочив с мягких подушек, ринулся было во внутренние покои, однако через секунду вновь показался перед слугой. Он метался из одного помещения в другое, шумно дыша и не находя себе места от переполнявших эмоций. Чимин потихоньку приблизился незаметно к маленькому лакированному шкафчику под чашей для умывания и вытащил оттуда небольшой медный кувшинчик с отваром для волос повелителя, приготовленный им самим на днях из трав, принесенных по его просьбе Хосоком. Запах того отвара, которым мыли волосы императору в прошлый раз, не давал ему покоя, но у него пока не было возможности расспросить о его составе, поэтому он просто приготовил новый сам. Но взглянув на состояние повелителя, Чимин достал еще небольшой мешочек с сушеной травой, который тоже приготовил заранее и сейчас надеялся, что тот пригодится. Прошла неделя с прошлой процедуры мытья императорских волос, и сегодня по правилам они должны были отправится в большую купальню. Однако слуга решил, что императору сегодня лучше будет прогреться как следует в горячей воде. И не ошибся. Юнги сразу направился в маленькую купальню, из которой уже доносилось тепло и шел пар. В очередное ведро с кипятком, которое нес охранник, Чимин высыпал содержимое маленького мешочка, попросив знаком пока не выливать его в общую ванну, а сам тем временем поспешил помочь императору снять облачение. Обернув его бедра небольшой полоской ткани и стараясь не опускать глаза вниз, а смотреть куда угодно, Чимин поспешил вылить оставшееся ведро с ароматной настоянной водой в лохань и подождал, пока император, воспользовавшись небольшой ступенькой, перешагнув через бортик, опустился в воду. Чимин уже помогал повелителю с водными ежевечерними процедурами, но впервые сегодня должен был, помимо прочего, укоротить господину ногти на руках и ногах и помыть его необыкновенные волосы. Пока повелитель наслаждался теплом и легким ароматом воды, которая незаметно успокаивала и расслабляла его благодаря добавленным травам, Чимин, устроившись на низкой скамеечке, занялся его ногтями на руках, аккуратно подпиливая до определенной длины и формы. Закончив с этой процедурой, он перешел к волосам, потому что ногти на ногах стриглись в самом конце специальными бронзовыми ножницами, собирались в небольшой кусочек шелковой ткани и сжигались в очаге с заклинанием от злых духов. Вынув спицу из золотой заколки в виде небольшой короны с изображением дракона, Чимин развязал завязки повязки-мангана и, сняв ее, распустил белоснежный пучок. Расчесав волосы господина кедровым гребнем, он намочил их теплой водой и, вылив на них отвар из кувшина, начал мягко массировать кожу. Император закрыл глаза и откинул голову на бортик лохани, куда слуга предварительно положил мягкую ткань, сложенную в несколько слоев. Промыв как следует волосы, Чимин потянулся за чашей с чистой водой, но Юнги, резко схватив его за руку, притянул ее обратно к своей голове. Чимин застыл от неожиданности, услышав вдруг тихое: — Ещё! Слуга послушно продолжил массировать голову повелителя, мягко проникая маленькими пальчиками в волосы, и еще больше удивился, когда в тишине комнаты вдруг раздался едва слышный стон господина. Что это? Неужели даже такому сильному, грозному, жестокому, всесильному и независимому человеку, как император, даже не человеку, а Черному Дракону, тоже необходима обычная ласка и нежность? Чимин знал, что его руки обладают определенной силой исцеления. Об этом говорили люди, обращавшиеся к Пак Джихуну за помощью, да и сами родные — и отец, и Тэ, не раз это подтверждали. Даже животные это чувствовали. И Хосок, узнав на себе их чудесную силу, не мог отрицать, что это было одной из причин, по которой он привел Чимина во дворец к императору. Вот и повелитель не смог остаться равнодушным. Чимин вновь потянулся за чашей с водой, но, заметив напрягшееся лицо императора, тихо прошептал: — Позвольте я лишь смою отвар с Ваших благословенных волос. Потом я сразу же продолжу, если пожелаете. Однако Юнги резко очнулся от блаженной неги, осознав, что позволил себе слабость. Он и сам не понял, что произошло. Как он мог расслабиться и отключиться настолько, что совершенно потерял контроль над собой? С самого раннего детства, с такой матерью, со всем окружением во дворце, он — главный наследник, вынужден был контролировать каждое свое слово, каждое свое действие, каждый свой шаг, каждый свой вдох! Со временем это не просто вошло в привычку, а стало неотъемлемой частью его жизни, такой же, как спать и дышать. Даже ночью в случае срочного донесения или тревоги, он просыпался сразу, в тот же миг группируясь и моментально вникая в суть вопроса. Сейчас же, под этими нежными руками ему стало вдруг так хорошо… Впервые в жизни все мысли, заботы и тревоги ушли, оставив лишь легкость и чувство невероятного удовольствия. Но вот чары рассеялись… Руки исчезли… Раздался голос… Однако, вопреки всему, этот голос, который пообещал продолжить ласку, как только будет смыт отвар, вместо гнева и разочарования вызвал вдруг в душе Юнги столько восторга и трепета… И ведь он слышал уже этот голос… Когда юный слуга представлялся ему… Или когда обсуждал что-то тихо с Хосоком… Или когда докладывал ему о визитерах… Но тогда это был просто голос, хоть и тихий и нежный, не вызывающий обычного раздражения… Но именно сейчас, когда в нем проскользнули обещающие нотки, когда в нем сквозила забота и какая-то опека что ли… Словно кто-то взрослый и очень любящий его пообещал позаботиться и уберечь от всего… Да что же это за наваждение? Сначала руки, потом голос… Не иначе духи зла решили поиграть с ним, разгневавшись за что-то. Лишь только отвар с волос был смыт, Юнги вскочил и быстро вышел из лохани, накинув поданный халат и сев на ту же скамеечку, на которой недавно сидел слуга и подставив ему, опустившемуся на колени рядом, ноги. Когда ногти были сострижены, завернуты в шелк и с поклоном переданы ему, он вскочил со скамьи и направился в свои покои, махнув Чимину не следовать за ним, а сразу принять ванну, пока вода не остыла. И снова эта странная забота, которую он не проявлял никогда даже о Хосоке… Слуги могли обмыться той же водой, в которой мылся император, воспользовавшись небольшим тазом и черпая воду из лохани. Но перед этим слуга должен был проводить императора в покои, помочь переодеться из халата в ночную одежду и препроводить на постель, приказав стражникам привести наложницу. За это время вода в лохани совсем остывала. Однако Юнги, учитывая холодное зимнее время и видя хрупкость мальчишки, демонстрировал всем своим видом, что хочет остаться один, тем самым давая возможность слуге воспользоваться еще теплой водой. Это было необъяснимо… Слуга постарался не задерживаться, быстро привел себя в порядок, после чего помог императору подготовиться к ночи и вызвал ицзи. Наступила ночь, за которой следовал новый день…