Личный слуга императора

С того странного дня прошло две недели… И все это время Чимин не мог понять, что происходит с повелителем. Иногда он был спокоен… Даже безразличен… Занимался подготовкой войска, решал вопросы с чиновниками и министрами, ел, спал с наложницей… И совершенно не обращал внимания на слугу… Но иногда… Взгляды… Мимолетные или долгие и пристальные… Изучающие… Проникающие… Словно раздевающие… Прикосновения… Случайные или намеренные… Дыхание… Чимин стал замечать, что император начинает дышать глубже, когда он рядом, и словно принюхивается или даже… наслаждается его запахом… Но как такое возможно? Это же… В такие моменты Чимину было особенно не по себе рядом с этим человеком… Да и с человеком ли?.. Но в то же время Чимин не понимал, что творится и с ним самим… Он боялся… Но старался быть ближе… Он смущался… Но не прятался, а, наоборот, словно расцветал… Он не хотел здесь находиться… Но словно чувствовал, что это место его… точнее, что его место здесь… И император… Он не оставлял его и ночью, преследуя даже во снах… Но там он был другим… Близким… Теплым… И… родным?.. Чимин с ужасом вспоминал свои сны по утрам. Он не понимал, как может представлять Черного Дракона таким, даже неосознанно, даже во сне… Он поднимался, приводил себя в порядок и шел в другую половину покоев, в альков, где на возвышении находилось ложе, в котором спал все тот же, ничуть не изменившийся, грозный и безжалостный император Когурё Мин Юнги, который при любом неосторожном движении мог запросто лишить жизни в то же мгновение… Так думал его маленький слуга. А еще Чимина преследовало странное чувство… Словно наваждение… Но не паранойя же у него, в конце концов… Его преследовал запах… Едва уловимый… Ненавязчивый… Но теперь он был не только в отваре для волос… Он был везде… Чимин чувствовал его, когда ставил на стол блюда с едой. Он присутствовал, когда слуга стелил императорскую постель… И особенно сильно он чувствовался в чае, который неизменно заваривала императору ицзи в те вечера, когда была допущена в его покои… Чимин не мог больше терпеть, и как только выдалась такая возможность, и они с Хосоком остались на некоторое время наедине, поскольку император общался с первым министром Кимом, и разговор этот был приватным, Чимин решил говорить откровенно. — Господин Хосок… Я сын лекаря и умею различать растения по запаху! Я уже говорил Вам однажды… И сейчас повторю — в отвар, в еду и даже в чай ваш лекарь кладет растение, которое может навредить императору! Осознанно это делается или по незнанию, трудно сказать, но то, что неслучайно — это точно. Потому что продолжается долго… — Чимин, ты понимаешь, что пытаешься сейчас сделать? — спросил серьезно Хосок, убедившись, что их не подслушивают. — Ты пытаешься оговорить главного дворцового лекаря, который служил еще шестому императору Мин! И если это окажется неправдой, или ты просто ошибся, и ты и я можем лишиться головы… Глаза юного слуги расширились от страха, но, взяв себя в руки, он упрямо стоял на своем. — Я уверен, что не ошибаюсь, господин Хосок! — Кто может подтвердить твои слова? — Только лекарь… Лекарь, такой, как мой отец… Попробовав отвар, он сразу поймет какие травы в нем присутствуют… По запаху вряд ли, он слишком слабый и почти незаметный… Только я… — Твой отец не может присягать и быть обвинителем в суде, — перебил его Хосок. — Мы только недавно смогли получить у императора грамоту для него… Это должны быть солидные лекари с большим стажем и авторитетом. Я подумаю, что можно сделать… — Но господин Хосок! Император же… — Не волнуйся, я займусь этим прямо сегодня. С того разговора прошло несколько дней. И Чимин ждал… Хосок наконец принес ему травы для отвара, который он сразу же приготовил… Но, к сожалению, еду, белье и чай Чимин заменить не мог… Сегодня они с повелителем, как всегда, отправились на полигон с молодыми воинами, несмотря на вновь ненастную погоду. Пробыв там все утро, император остался в целом доволен увиденным. Приехав на последнюю площадку, где тренировались на мечах, Юнги застал своего дядю — назначенного им военным советником, который в отсутствие Намджуна взял командование императорской армией на себя, вспомнив старые времена. Нужно заметить, за это время отношения дяди и племянника наладились, и у старика не осталось никаких обид из-за смены своего положения. Император, назначив родственнику солидное жалование и дав кое-какие полномочия, сделал так, что мужчина остался так же уважаем и почитаем, как и раньше, если не больше. Поклонившись, дядя пригласил повелителя поближе понаблюдать за воинскими тренировками и оценить новые приемы владения мечом. Юнги, спрыгнув с коня, бросил не глядя поводья слуге, махнув рукой, чтобы оставался здесь, и направился вслед за советником. С того раза, когда Чимина напугал идиот сотник, император не позволял ему приближаться к воинам и разговаривать с ними. Проведя какое-то время наблюдая за учениями, Юнги обсудил с дядей еще несколько вопросов и, развернувшись, направился было обратно, как вдруг услышал нежный, как колокольчик, мягкий счастливый смех. Он не поверил своим ушам, что кто-то может так беззаботно смеяться рядом с ним — Черным драконом, но был удивлен еще больше, когда поверх опустившихся на одно колено и склонивших головы воинов увидел и понял, что это смеется его слуга, и был совсем шокирован, когда увидел, что смеется он, играя с его императорским конем! С его вороным, который не подпускал к себе никого, кроме хозяина, и лишь конюху позволял себя седлать, чистить и мыть. Конь относился спокойно лишь к поводьям в чужих руках, воспринимая это как привязь. Если же кто-то протягивал руку, пытаясь погладить, потрогать, потрепать, конь возмущенно фыркал и мог куснуть или лягнуть, а то и встать на дыбы и затоптать. Черный, как смоль, гладкий, сильный длинноногий жеребчик прибыл к императору несколько лет назад из далеких монгольских степей. Конь был почти диким, лишь раз объезженным кем-то из монгольских табунщиков, чтобы можно было отправить его в подарок китайскому императору через манчжурские земли. Однако подарку не суждено было быть доставленным адресату, потому что именно в этот момент воины Когурё с очередным набегом продвинулись далеко вглубь чужой страны и случайно напали на караван с монгольской данью Сыну Неба. Справедливо посчитав все это своей добычей, лишь взглянув на коня, все единогласно решили, что этот красавец достоин их благословенного императора. Юнги, приняв подарок, сам объезжал и приучал коня к седлу. В итоге конь слушался его беспрекословно, понимая, кажется, интуитивно. Однако, кроме императора, он не подпускал никого, и бедному конюху пришлось очень долго искать к нему подход, чтобы конь позволил заботиться о себе, а также давать корм и воду. Лишь небесам известно, сколько укусов и ударов копытом пришлось вынести конюху за это время. За это император дал коню кличку Орынчок — Верный. И вот сейчас Юнги наблюдал, не веря своим глазам, как его верный Орынчок играет?.. Да, именно играет с его маленьким слугой, бодая его головой и выпрашивая еще ласку. А слуга чешет ему лоб своими пальчиками, гладит щеки и дует в нос, нежно смеясь, когда конь от этого шумно фыркает. И как императору реагировать на это?.. — Слуга, коня! — громко приказал Юнги, лишь после осознав, что впервые снизошел до того, чтобы отдавать приказ громким голосом, да еще и прилюдно. Слуга должен следить за малейшей мимикой лица повелителя и за едва заметными движениями, а не отвлекаться на игры с лошадью. Но почему-то у Юнги не было никакого желания наказывать его за это. Отъехав за пределы видимости полигона, император остановил коня и, уже привычным движением потянув за руку, вновь усадил Чимина позади себя, пустив лошадь вскачь из-за начинающегося дождя. Благодаря этому они успели вернуться почти не намокнув. И вновь купальня, наполненная паром, аромат трав, горячая вода и нежные руки. Однако не только император не мог понять, что с ним происходит. Сам Чимин тоже пытался разобраться в себе и своих эмоциях. Почему с каждым разом он прикасается к господину все бережнее и нежнее… Если поначалу это была просто его обязанность, как слуги, и он выполнял ее со всей ответственностью, то сейчас ему хотелось доставить как можно больше удовольствия повелителю, избавить от всех волнений и плохих мыслей, облегчить его жизнь хоть немного, если это возможно… Чимин уже не мог отрицать свою потребность в императоре. Несмотря на страх, его тянуло к нему, как магнитом. Сила этого человека и физическая, и эмоциональная поражала и покоряла! Ему хотелось подчиняться не потому, что он император, а потому, что такая сила не может оставить равнодушным никого. Теперь Чимин понимал и Хосока, и Намджуна, и всех императорских воинов, боготворящих своего повелителя. Он не понимал только одного — что это за странное томление и трепет в груди происходят у него постоянно, когда он находится слишком близко к господину?.. Ничего похожего на страх в этом чувстве не было, хоть страх не отпускал его никогда… Чимин массировал его кожу головы так, словно и сам наслаждался этим процессом. А император уже не скрывал своего удовольствия… Он принял себя и свою реакцию на этого мальчика… Не успел он появиться в императорских покоях, а Юнги уже не мог вспомнить, как обходился без него все время до этого… Если бы только не этот странный туман в мыслях и самой голове… Если бы не это нервное состояние… Если бы не постоянный жар тела и чресел… Особенно когда этот мальчик рядом… Юнги уже две ночи не приглашал к себе в покои наложницу… Постоянно преследующий его образ слуги в моменты близости с ней начал раздражать и выводить из себя… Ведь рано или поздно он приходил в себя и обнаруживал, что это, все та же ицзи... Однако отказ от ночных утех привел к тому, что император почти не мог держать себя в руках, срывался по каждому поводу и даже без, плохо спал и плохо ел… Дошло до того, что он потребовал принести в покои чашу с вином, которое в принципе не любил и почти не пил… Но и от вина не наступало облегчение, а непонятное состояние и жар лишь усиливались… Вот и сейчас, расслабившись от нежных рук слуги, император вновь начал закипать, стоило ему только вылезти из купальни. Позволив слуге вытереть себя насухо, что тоже не добавляло спокойствия, и накинуть халат, он, не глядя на мальчика и стараясь не вдыхать глубоко медовый аромат, исходящий от него, быстро направился в свои покои. Чимин поспешил следом. Слуги уже накрыли стол для вечерней трапезы, а за маленьким столиком сбоку ицзи Киао заваривала чай, зная привычку императора сделать несколько глотков ароматного напитка, чтобы расслабиться и отключиться от всех тревожных мыслей перед едой. Охранник попробовал блюда и удалился с поклоном следом за служанками, однако Чимин, проводив их взглядом и собираясь тоже удалиться, заметил вдруг, что императору сегодня подали карпа. И рыба целиком лежала на блюде, а там, где дегустатор отломил кусочек торчала кость… Как же можно?.. Подать на стол повелителю рыбу, не очистив ее предварительно от костей? Это еще раз доказывало абсолютное безразличие императора к себе лично и к отношению к себе прислуги. Чимин, взяв палочки, опустился перед столом на колени и начал, ловко орудуя ими, как пинцетом, вынимать кости одну за другой, под внимательным взглядом Юнги от чайного столика. Киао, пытаясь вернуть себе внимание повелителя, взяла чайник с намерением подлить ему в пиалу еще чая. В этот момент, случайно или скорее намеренно, рукав ее шелкового халата соскользнул с запястья, оголяя участок кожи. Вырез одежды был тоже откровенно глубоким и открывал ключицы и часть груди. Однако император ни разу не взглянул в ее сторону, продолжая наблюдать за слугой и пытаясь уловить едва заметный медовый аромат сквозь удушливый запах пионов. Как только Чимин закончил, сложив все кости на специальную маленькую дощечку, император поднялся и, направившись к главному столу, едва слышно окликнул слугу: — Хочешь сказать, что отделил все кости за такой короткий срок? Но я обычно сам справляюсь с этим, не полагаясь на других… — Я с детства это делал для отца. У него грубые руки воина и плохое зрение после ранения. Я привык. Позвольте позаботиться о Вас… Император опустился на подушку возле стола, почему-то чувствуя тепло внутри то ли от голоса мальчишки, то ли от его слов, и вдруг, взглянув на уже удаляющегося слугу, произнес тихо: — Воробей, прикажи охранникам принести тебе теплой воды. Зная, что мальчишка должен пойти в купальню, пока он будет занят трапезой и общением с ицзи, император вновь проявил заботу. Чимин уже не пугался, как вначале, и даже не удивлялся. Но щеки его почему-то зарделись от смущения, что не осталось незаметным для императора. Как только слуга вышел, ицзи плавным движением поднялась со своего места и тоже приблизилась к главному столу, чтобы поухаживать за господином. Но у Юнги вдруг сильно закружилась голова. От еды, даже от рыбы, так заботливо отделенной от костей слугой, его начало мутить. Он одним глотком выпил чай, оставшийся в пиале, но это вместо облегчения, наоборот, усугубило его состояние. Безумно раздражал удушливый запах пионов, усиливающийся с каждой минутой по мере того, как в теле повелителя вновь начала подниматься температура. Одним резким взмахом руки он приказал Киао удалиться. Однако вопреки приказу, впервые за все время, ицзи ослушалась и, упав на колени, склонила голову к ногам повелителя в немой мольбе не прогонять. Это было неслыханной наглостью и неповиновением приказу. За такой проступок следовало сурово наказать, но император, погруженный в свои мысли, мечущиеся с немыслимой скоростью, даже не подумал об этом, лишь резко хлестнув, словно плетью: — Пошла прочь! Киао удалилась, а он остался в покоях наедине с безумием. Ведь это было безумие, если перед глазами неизменно стоял его маленький слуга, если навязчивый, но такой желанный аромат меда, молока и сладкого липкого риса не отпускал, забивая ноздри и душу. Если жар из чресел переместился уже на все тело, сжигая и обугливая все изнутри и снаружи. Если было невыносимо более находиться вдали от причины всего этого. Император стрелой вылетел из покоев, направляясь в сторону купальни, успев лишь махнуть стражникам, чтобы не смели идти за ним. Ворвавшись в комнату, пропитанную влагой, теплом и ароматом трав, он остановился как вкопанный, потому что то, что сейчас предстало его глазам, уже не могло не изменить его жизнь, не разделить ее на до и после, это не могло не привести к катастрофе! Она была неминуема! И она произошла… Чимин, только что вышедший из воды, обтирал свое тело тканью, стоя вполоборота к Юнги. Его тело, юное и стройное, с немного смуглой кожей, сейчас от теплой воды ставшей нежно розовой, притягивало алчный взгляд. Услышав шорох и шумное прерывистое дыхание, Чимин повернулся к дверям и застыл, в испуге расширив глаза и приоткрыв рот с влажными пухлыми губами. Это стало последней каплей для сходящего с ума и горящего изнутри императора. Все дальнейшие события прошли для Юнги как в тумане, а для Чимина — как в кошмаре. Впрочем, это и был самый настоящий и самый страшный кошмар в его жизни, случившийся наяву… Не отдавая себе отчет в своих действиях, император приблизился к слуге, замершему все в той же позе и не успевшему прикрыть свое тело ничем, кроме небольшого куска ткани. Юнги зачарованно протянул руку и, дотронувшись пальцами до плеча, провел вниз до самой кисти, сжимающей ткань. Сладкий аромат, такой насыщенный сейчас, кружил голову. Гладкость и тепло кожи сводили с ума. Покорность парня, кажется, понявшего всю тщетность попыток избежать того, что произойдет следом, и смирившегося со своей судьбой, не оставляли императору ни капли сомнений в своих действиях. Он вырвал тряпку из рук парня, оставляя его совсем беззащитным перед горящим взглядом агатовых глаз. Вторая рука тоже потянулась к вожделенному телу, легла на шею, чуть сжимая и оставляя темно-розовые следы, затем все так же алчно поползла вниз, мимо ключиц, по плоской груди с крошечными сжатыми от страха изюминками сосков, окруженными темными ореолами, по впалому, достаточно твердому, но все равно нежному животу с маленькой ямкой пупка, дрожащей и трепещущей сейчас от частого дыхания из-за страха… Рука неминуемо спускалась ниже, к темной поросли мягких волос и небольшому члену с поджатыми от того же страха яичками… Вопреки природе и всем моральным устоям, Юнги совершенно не отталкивало хоть и юное и нежное, но все же мужское тело. Напротив, его огонь разгорался все сильнее по мере исследования этого тела, готовый сжечь адским жаром свою маленькую жертву… Дыхание императора, учащавшееся с каждой минутой, слилось уже в какой-то единый шумный гул, смешанный с едва слышным рычанием. Агатовые глаза лихорадочно блестели. Он перестал владеть собой и совсем потерял контроль. Прижав мальчика к себе со всей силы, он тискал и мял это теплое влажное тело, не в силах надышаться дурманящим запахом. Одним рывком развязав завязки штанов-паджи, надетых под халат, так и не смененный после купания, он сорвал с себя всю одежду, оставшись таким же нагим, как и слуга. Так же резко, без слов, он развернул Чимина спиной к себе и толкнул на пол, подсекая и падая сам сверху. Не дав и минуты ни себе, ни парню для передышки, Юнги, смяв в ладони одну из его ягодиц, оттянул ее в сторону, уже приставляя головку своего возбужденного и раскаленного члена к тугому сжатому отверстию. Ицзи научила и пристрастила его к такого рода любви, что сейчас и сыграло главную роль в этих действиях. Раз существует любовь между мужчинами, значит она априори должна происходить именно так. Юнги, дожив до своих лет и имея столько наложниц, остался в интимном плане на том же уровне, на каком был в самом начале. Никакого умения с годами он не приобрел, по-прежнему даже не задумываясь об этом и лишь механически снимая напряжение. Поэтому сейчас в едва протрезвевшем на секунду сознании императора промелькнуло удивление, почему ему не удается с одного толчка войти в этот сжатый проход, а приходится втискиваться туда, прилагая массу усилий. С ицзи все было по-другому. Юнги, не в состоянии терпеть и медлить, не придумал ничего лучше, как схватить парня за бедра крепкими руками и ворваться одним рывком со всей силы и до конца, сразу же выходя и снова врываясь, чувствуя сильную боль в члене от трения и такой сжатой узости, но и облегчение от того, что наконец овладел желаемым. А Чимин… Он не знал, жив ли он еще, или уже мертв… Но раз чувствует эту нечеловеческую боль, значит, видимо, жив… Раскрыв рот в немом крике от того, что его тело разорвали пополам и продолжали рвать на части, пронзая раскаленным железным прутом, он не мог даже вздохнуть, распластавшись с онемевшими от боли конечностями на влажном полу и прижавшись щекой к прохладному китайскому фарфоровому изразцу. Юнги сделал еще пару движений, но от боли и дискомфорта туман в голове начал рассеиваться, а заметив побелевшие пальцы мальчика, пытавшиеся ухватиться хоть за что-то, чтобы справиться с болью, но находившие под собой лишь скользкую плитку, он резко очнулся от дурмана и, выйдя из тела слуги, обнаружил на своем члене и ягодицах Чимина кровь, стекающую по яичкам и бедрам парня на пол. Раздавшийся следом мучительный стон окончательно отрезвил императора. Он попытался поднять или развернуть слугу к себе лицом, но, издав еще один столь же мучительный тихий стон, мальчик отключился. Сколько бы не пытался Юнги вернуть его в сознание, хлопая по щекам и смачивая лицо водой, ничего не помогало. Едва заметное дыхание доказывало, что юноша жив, но бледность кожи и не прекращающая вытекать из заднего прохода тонкой струйкой кровь, уже образовавшая небольшую лужицу под ним, не предвещали ничего хорошего. Император вскочил и, накинув халат, быстрым шагом направился ко входу в купальню. Потребовав знаком, чтобы срочно вызвали Хосока, он резким движением приказал всем удалиться за пределы коридора между купальней и его покоями. Вернувшись обратно, он взял Чимина на руки и отнес в его маленькую комнату в своих внешних покоях. В этот момент раздался стук, и как только двери раздвинулись в стороны, появился Хосок, который и сам уже направлялся к императору с важным донесением. Увы, он опоздал с этим сообщением совсем немного. Но за это время произошло непоправимое. И смогут ли они теперь справиться со всем этим, не знал никто. Хосок поклонился императору, но не успел произнести ни слова, как повелитель потребовал: — Лекаря сюда! Быстро! — и вновь метнулся в комнатку слуги. Именно это Хосок не мог сейчас сделать и проследовал за повелителем, чтобы объяснить. Увидев Чимина и то, в каком он был состоянии, секретарь ужаснулся. Однако, не показав виду, наклонился над парнем со словами: — Позвольте мне, мой господин. Секретарь склонился над Чимином, послушал его дыхание и биение сердца, прижавшись ухом к груди. И то, и другое было учащенным, но не прерывалось, что давало надежду на то, что мальчик вскоре придет в себя. — Хоби, ты не расслышал мой приказ? — удивился император, не найдя в себе сил разозлиться, ведь за всю жизнь Хосок впервые ослушался, да и сил на злость у императора в этот момент не было. — Умоляю, господин мой, пойдемте со мной! Клянусь, это важно! А со слугой все будет в порядке! Я позабочусь о нем чуть позже! — Для меня самое важное сейчас здесь! — уже не скрывая своего отношения к парню, резко ответил император. — Умоляю, Ваше Императорское Величество! — уговаривал Хосок. Юнги понял, что должно было произойти действительно что-то из ряда вон выходящее, чтобы Хосок осмелился так себя вести. Взглянув еще раз на изуродованного им маленького слугу и скрипнув зубами от злости на самого себя, император, натянув паджи и пхо, проследовал за секретарем в тайный коридор. Он не был удивлен, что они сразу повернули в гаремное крыло, но изрядно удивился, когда, минуя поворот к покоям императрицы, они двинулись дальше в общее крыло, где находились комнаты наложниц, в самый дальний проход, где находились покои ицзи — главной наложницы, которой позволено было жить отдельно от всех. После того, как Чимин поделился с Хосоком своими подозрениями по поводу ингредиентов отвара для волос, Хосок задумался, посчитав это действительно важным, хоть и одернул мальчишку, заявив, что лекарь, прослуживший во дворце больше лет, чем самому слуге, достоин доверия. Чимин и сам сомневался в своих догадках, поэтому не сообщал о них долгое время, что, возможно, и привело к трагедии. Если бы только он сразу заявил, что чувствует в отваре запах сушеного корня, который мужчины используют для обретения силы в любовных делах. К лекарю Джихуну приходили люди с подобными проблемами и просьбой помочь. Как правило, бывшие воины… А иногда приходили и женщины, чьи мужья потеряли к ним интерес и свою былую силу. Корень этот был очень сильным и действовал не только как возбудитель мужской силы ночью, но и туманил разум днем, вызывая необъяснимое волнение и тревогу. Поэтому лекарь выдавал порошок из него в очень маленьких количествах и обязательно предупреждал об осторожности. Хосок начал наблюдать. Он безошибочно догадался, кому это было нужно в первую очередь. И дело было не в его личной неприязни к китайской наложнице, которую он и правда невзлюбил с первого дня, как и она его. Просто он не мог отделаться от мысли, что она враг. Так и оказалось на самом деле, хоть и не в прямом смысле. Начав следить несколько дней назад за идзи, Хосок был в таком шоке, что не представлял себе, как сможет доложить обо всем повелителю… У идзи была служанка — пожилая женщина, захваченная вместе со всеми в том доме. Не заинтересовав никого из-за своего возраста, она была отправлена работать в прачечную. Но когда Киао добилась милости повелителя и смогла выпросить для себя служанку, она добилась, чтобы это была именно та женщина — ее старая прислужница еще с Манчжурии. Ей пошли навстречу. Вот их ночные разговоры и подслушивал в последние дни Хосок. Ицзи была настолько осведомлена о плотских утехах и о возможностях своего тела, насколько это вообще было возможно. Хосок наблюдал, как она кипятила уксус и, перелив его в чайник с узким носиком, становилась на колени над этим чайником, направляя пар себе в промежность, потому что пары уксуса помогают сузить влагалище сделав его упругим, как у девственницы. Она вставляла небольшой шарик с подвешенным к нему грузом в то же влагалище и в задний проход, удерживая его там силой сжатия мышц, тренируя их тонус таким образом. Она засовывала глубоко в горло длинную палку, гладко обточенную и напоминающую собой мужской член, пытаясь сдержать рвотные позывы. Все это делалось с помощью служанки, которая, не стесняясь, участвовала во всем этом и давала советы. В ночь, когда ее призвали к императору в прошлый раз, она поставила на стол плошку с жиром и заставила женщину, окунув в нее пальцы, по одному засунуть их ей в анус, чтобы хорошенько его растянуть. — Эти курицы, юные девственные наложницы, никогда не смогут так ублажить господина, как это делаю я! — заявила она тогда. — Они проследили за тобой и узнали про сало, но пищат от боли, когда он входит в них таким образом, даже не догадываясь, что нужно хотя бы немного растягивать перед этим. — Ты так и не научила его? Он до сих пор не знает этого? — удивилась служанка. — Я не собираюсь заботиться о том, чтобы ему было хорошо с кем-то, кроме меня! — заявила ицзи. — Рано или поздно он разгонит их всех! Я не смогу стать женой и понимаю это… Но мне это и не нужно! Я стану главной наложницей! Единственной, без которой он не сможет обойтись! У меня еще много всего того, чем я могу его удивить и заинтересовать! Он будет полностью моим! Только дай срок! И еще этот невыносимый слуга! Как он раздражает! О небеса! Он не отлипает от императора ни днем, ни ночью! Но я избавлюсь и от него! Обязательно избавлюсь! Хосок не мог поверить, что действительно слышит и видит все это. Но как оказалось, это было только начало. Самое жуткое ждало впереди, следующей ночью, когда Хосок уже не рассчитывал услышать ничего нового, в комнате ицзи появился лекарь. Тот самый дворцовый лекарь, который служил еще отцу нынешнего императора. И лекарь этот принес наложнице тот самый порошок из корня, дающего мужскую силу, за что она, опустившись перед ним на колени, ублажила его так, что стоны мужчины были слышны даже через маленькую подушку, прижатую им ко рту. Хосок хотел сразу же кинуться к повелителю, но все закончилось довольно быстро, а он хотел, чтобы император увидел все собственными глазами. Поэтому следил и караулил, даже не подозревая, что промедление это обернется таким кошмаром. Сегодня, как только злая, разочарованная ицзи вернулась в свои покои, через какое-то время туда направился лекарь, что не должно было вызвать подозрений у случайного встречного, ведь девушки тоже могли плохо себя чувствовать, и лекарь обязан был навещать их время от времени. Тем более императорский лекарь почтенного возраста вызывал у всех только уважение. Хосок, проследив за мужчиной, тут же поспешил в покои императора, где его и перехватил стражник, отправленный за ним. И вот сейчас они стояли у небольшой щели в тайном проходе уже вдвоем с императором и наблюдали за происходящим. Ицзи стояла на коленях, низко склонившись, опираясь на локти и задрав кверху зад. Лекарь брал ее сзади таким же способом, как совсем недавно сам император пытался взять своего слугу. Однако на лице женщины и мужчины не было и следа боли, лишь только удовольствие. На столике рядом с ними стояла плошка с салом. — Да, растяни меня как следует, мой господин! — просила ицзи со стоном. — Хочу быть готовой в любой момент, если император позовет меня к себе! Еще через несколько толчков мужчина дернулся в последний раз и замер, закатив глаза и слегка подрагивая. Выйдя из отверстия, он обтер свой член, опадающий на глазах, небольшой мягкой тряпочкой, лежавшей рядом с плошкой на столе, и привел в порядок свою одежу. — Ты великолепна! — произнес он. — Знаю, — ответила она уверенно с небольшим акцентом. — Не чета вашим убогим девкам, которые не знают, как ублажить мужчину. — Но ты ведь тоже была девственницей, когда попала сюда. Я сам тебя проверял. — Да, этот источник удовольствия мы должны беречь для будущего господина. Но остальные способы наслаждения, которые мы можем давать и принимать, мы изучаем с юности и не с одним партнером. — Ты должна была обучить этому других наложниц! И самого императора! Для этого тебя и привезли. — Еще чего! Только я! Я одна смогу быть его источником удовольствия! Но это не мешает мне самой получать это удовольствие с другими! Император абсолютный ноль! Интересно, кто прозвал его драконом?.. Он лежит бревном в постели или просто берет свое силой, не проявляя никакой фантазии. Что ж, мне это на руку. Я могу получить все сама. А вот другие нет. И те, кто уходит от него в слезах или кого уносят без сил, никогда не сравнятся со мной! — Но зачем тебе столько возбуждающего средства? — не понял лекарь. — Я добавляю его в отвар, но ты постоянно просишь еще. И я догадываюсь, что ты подсыпаешь его куда только можешь! Это не яд, поэтому дегустатор не замечает его, но это все равно вредит здоровью повелителя! И может в последствии совсем лишить его мужской силы. Я обязан пресечь это, как лекарь! — Но ты ведь не сделаешь этого, мой господин? — кокетливо улыбнулась ицзи. — Ведь тебе нравится, как я расплачиваюсь с тобой за него! — О да! — не стал лукавить лекарь. — Тогда помоги мне избавиться от мальчишки-слуги! — Как избавиться? — не понял мужчина. — Насовсем! — жестко произнесла ицзи. — Он раздражает меня и выводит из себя! Из-за него император охладел ко мне! Он все реже оставляет меня у себя в покоях, сколько бы возбуждающего порошка я не подсыпала ему! Сегодня в чай я добавила все, что ты мне дал! Но он выгнал меня! — Что? — ужаснулся лекарь. — Ты высыпала все? Ты с ума сошла? Хочешь отравить императора? Или лишить его разума? — Я просто разозлилась! Так ты дашь мне яд для мальчишки? — Нет, Киао! Ты знаешь, это против правил! Я закрываю глаза на твои чудачества с порошком, но!.. Одно дело возбудить повелителя, и совсем другое — убийство! Я не пойду на это! — Слабак! Я все равно найду способ… Не в состоянии больше слушать и видеть это, император приказал Хосоку позвать стражников. Выйдя из тайного коридора через другую пустую комнату, он дождался стражу и вошел вместе с ними в покои наложницы. Увидев господина, и лекарь, и ицзи опустились на колени, низко склонив головы. — Я достаточно услышал сегодня, — тихо произнес император. — Ваша участь будет решена в ближайшие дни, и она будет страшной! Он вышел, не повернувшись больше, а стражники за его спиной, схватив этих двоих и старую служанку, отвели всех в темницу. — Хоби, он так и не пришел в себя… — произнес Юнги, вернувшись к себе и найдя слугу все также без сознания. — Господин мой, прошу, позвольте я отнесу его к себе в комнату. Там ему будет спокойней и безопасней. Я позабочусь о нем! — Хочешь сказать, что в моих покоях небезопасно? — горько усмехнулся император. — Впрочем, ты прав. Боюсь, он испугается, когда очнется здесь после того, что случилось. Хорошо, унеси его к себе и позаботься о нем. Хосок деликатно молчал о том, что привело к такому состоянию слуги. Но взяв его на руки и донеся до своей комнаты, он несколько раз различил тихие, едва слышные стоны. Заметив, что кровь, хоть и замедлилась, но не остановилась совсем, промочив одежду слуги, в которую он его одел, Хосок принял решение, которое могло стоить ему жизни, если бы император так решил. Секретарь, воспользовавшись своим положением, пожалуй, впервые в жизни, вошел в казармы хваранов, где все уже спали, показал часовому кольцо на пальце, дающее право на вход в любое помещение дворца, и потребовал разбудить и привести к нему хварана Пак Ким Тэ. Разумеется, за ним увязался и проснувшийся от шепота Чонгук. Увидев брата, он в первую минуту обрадовался, но, тут же опомнился, догадавшись, что случилось что-то явно плохое. — В чем дело, Хосок-щи? — спросил Тэ, сразу сообразивший в отличии от Чонгука, что все очень серьезно. — Тэ, — произнес шёпотом Хосок, как только они вышли из казармы. — Садись на свою Барам, бери заводную лошадь и скачи за отцом. Привези его как можно скорее! Он нужен Чимину! — Что с моим братом? — расширив глаза воскликнул Тэ. — Что с ним?! — Тише! Не волнуйся! — произнес строго Хосок. — Он просто приболел немного, промок под дождем и простыл. Но он не подпускает к себе других лекарей, только просит привести отца. Я решил пойти ему навстречу после того, как он меня спас. Не тяни время! Скачи! Надеюсь, к утру вы будете здесь! Тэ не поверил ни единому слову, тем более он заметил, как у секретаря подрагивал глаз и собрались складки вокруг рта. Но если нужен отец, значит, Чимин жив, а это главное! Отец сможет ему помочь, что бы ни случилось! — Я поеду с тобой! — уверенно заявил Чонгук. — Зачем? — уточнил Тэ устало, понимая, что спорить бесполезно. — На всякий случай! Ночь все-таки… Лошадь я сам возьму и привяжу к своему коню. Ты просто скачи на Барам. Тэ кивнул, впервые не споря, и, не тратя больше времени на разговоры, они направились в конюшню. Хосок и там помог, потребовав выделить лошадь из императорской конюшни для стражников. Через несколько минут ребята были уже в пути. Эта ночь оказалась бессонной для всех…