Личный слуга императора

Встав на склоне горы, у самой кромки деревьев, Юнги с Намджуном смотрели вниз на долину, где у противоположного дальнего края были выстроены ряды вражеского войска в полной боевой готовности. Они смотрели и не могли поверить… — Намджун, я не понимаю… — произнес император. Начальник стражи, закусив губу и прищурив один глаз, тоже с сомнением смотрел на войско противника, одновременно переводя взгляд на фланги и прикидывая что-то в уме. — Они выстроились для обороны?.. — не веря своим глазам вновь произнес император. — Это ловушка? Или маневр? В чем хитрость?.. — Не могу понять, Ваше Императорское Величество… Но сдается мне, что это не хитрость… Во всяком случае, ловушки не видно… — Значит, маневр? Но в чем суть? Каждый военачальник знал, как важна тактика построения перед битвой. И как это влияет на настрой всего войска. Оборона и защита означает страх и неуверенность. Даже самый ярый боевой настрой на победу можно убить лишь показав свое сомнение в исходе сражения. И наоборот, уверенный в себе и своих воинах военачальник, который бесстрашно ведет их в наступление даже на самого сильного врага, вселяет в своих людей огромную веру в себя и свои силы. — Судя по всему, войско соткано из кусков. Посмотрите, они поставили вперед японских воинов. Те будут яростно сражаться, уничтожая все на своем пути. Дальше, судя по разным цветам одежды, собраны воины кланов. И их, судя по всему, большинство. Кланы не ладят между собой, как и у нас. А значит, и воины не будут драться друг за друга и защищать товарищей ценой собственной жизни. И при первой возможности постараются сбежать. А для того, чтобы этого не произошло, вон там, позади всех, где возвышается шатер правителя, стоят ряды основного войска. — Но их немного… — с сомнением произнес император. — Именно! Мало кто из правителей осознает ценность армии и не жалеет средств на ее содержание. — Мои воины сами себя содержат! — Таких правителей больше нет, Ваше Императорское Величество! — с поклоном ответил Намджун. — Но японцы… — Там другое! Для них сражение — это жизнь! Войско противника действительно было построено крайне невыгодно для Пэкче и, наоборот, очень удачно для Когурё. Даже сам Намджун, как опытный военный тактик, не выбрал бы в данном случае места лучше. Не слишком широкая долина не давала возможности размаха, окружения и захвата. С одной стороны крутые горы, с другой широкая бурная река пресекали любую возможность обхода противником их войска с флангов. Это давало преимущество менее численной армии Когурё, потому что количество воинов в данном случае переставало иметь большое значение, ведь атаковать с обеих сторон можно было только в лобовую, с тем числом воинов, которое позволяла ширина долины. Военачальников Пэкче можно было понять. Им нужно было удержать свое рыхлое войско, чтобы не разлетелось, и поставить под главный удар японцев, помощь которых обошлась стране недешево. Хоть и в неполном количестве, как планировалось, а лишь две трети, но они должны были отразить основное нападение, после чего подключатся основные силы, приняв на себя все лавры победы, в которой никто не сомневался. Такой был расчет Пэкче. Ну а воинам Когурё ничего не оставалось, кроме как сражаться до последнего вздоха, до последней капли крови, до последнего воина, имеющего силы держать меч в руке, дабы не допустить противника на свою землю. Только бы одолеть японцев… Только бы выстоять… Но уже одно то, что противник выстроился для обороны, показывая тем самым страх и неуверенность, вселило в воинов Когурё такую силу духа и веру в собственные силы, что когда на той стороне, в стане противника, забили барабаны, призывая к боевой готовности, воины Когурё, не дожидаясь приказа, сами начали выстраиваться в ряды, как делали это на учениях. Решимость читалась во взглядах не только опытных воинов, но и у совсем юных, еще ни разу не участвовавших в сражениях, парней. Сотники проверили свои ряды, отчитавшись тысячникам, которые в свою очередь встали во главе войска. Намджун, проверив все еще раз, подъехал к императору, окруженному кольцом верных глухонемых стражников, зорко следящих за всем вокруг. В лесу за их спиной в небольшом отдалении были спрятаны три сотни отборных воинов. В случае проигранной битвы они должны были помочь императору вернуться в столицу. Или решить исход сражения в пользу Когурё, влившись в строй свежими силами. Но хоть все и старались верить в победу, пока она казалась несбыточной мечтой. Рокот барабанов усилился, прокатившись по всей долине, и резко смолк… Битва началась… Бодрый боевой настрой воинов Когурё очень скоро сменился более серьезным, затем отчаянным, а после злым по мере того, как рядом падали их боевые товарищи, сраженные японскими мечами. Сражение длилось до самого позднего вечера, затихнув само собой лишь с наступлением полной темноты. В течение всего боя одна сотня сменяла другую, давая хоть недолгую передышку воинам. Битва проходила в центре долины, откатываясь то в одну, то в другую сторону. И никто не мог сказать, в чью пользу закончился этот бой. Верные воины императора сделали почти невозможное в этот день! А с наступлением рассвета все продолжилось вновь. И на следующий день… Юнги все это время наблюдал за ходом сражения с вершины холма, не чувствуя ни холода, ни голода, ни жажды. Он отмахивался от навязчивых охранников, молча с мольбой в глазах подносящих ему еду или чашу с горячим питьем. Он с болью провожал раненных, которых выносили с поля боя… А сколько их осталось там… Не только мертвых, но и живых, не имеющих сил подняться, чтобы сражаться дальше или отступить, чтобы перевязать раны… Намджун тоже был там все эти дни, показывая пример мужества и бесстрашия как молодым воинам, так и более опытным, закаленным в боях, но сейчас начинающим терять веру в себя. Сражение продолжалось, затихая с закатом и вновь возобновляясь с рассветом. Но с каждым днем Юнги все яснее видел — они проигрывают. Пока это было ясно только ему и, возможно, Намджуну, в редкие минуты передышки поднимавшемуся к императору на площадку для наблюдения, чтобы самому просканировать ход сражения. Незаметно для воинов битва передвинулась ближе к их лагерю. Говорить об исходе было пока рано, ведь противник тоже был изрядно измотан. Но все понимали — поражение Пэкче больше никогда не позволит им просить помощи у союзников. Слабым не помогают. Японцы рассчитывали на большую часть добычи при победе и захвате Когурё, а в итоге потеряли уже больше половины своих воинов. Оставшиеся же были еле живы, по-прежнему принимая весь основной удар на себя и не зная такого понятия, как отступление. Воины же Когурё осознали здесь, что страшные японцы, о силе и непобедимости которых ходили легенды, на самом деле такие же воины… Да, смелые, сильные и опытные, но просто люди. С которыми при уверенности в себе можно сражаться и побеждать! Осознание этого дало воинам новые силы для сражения, когда казалось, что их уже не осталось. В очередное утро, поднявшись на свою смотровую площадку и окинув взглядом сражение, Юнги понял — или сейчас, или никогда! Если сейчас, когда даже после недолгого ночного отдыха обе стороны сражаются вполсилы, они не поднажмут, неизвестно, что еще придумает Пэкче. Срочно отправив гонца к сотникам оставленных трех сотен воинов с приказом быть готовыми к наступлению, император с помощью стражников надел облегченные доспехи, сделанные специально для него, и, вскочив в седло, выехал вперед. Развернув Орынчока, Юнги посмотрел на воинов. Триста человек… Всего три сотни, не считая его верных стражников… Немного… Но это лучшие воины всего его войска… Жалко ли отправлять их на верную гибель? Безусловно… Но там, на поле боя, его самый верный соратник и близкий друг Намджун… Там его войско… И он не будет убегать… Он не будет спасаться и прятаться в столице, как заяц… Если суждено Когурё быть побежденным, то император будет со своими воинами до конца! И будь что будет… — Воины мои! Наши товарищи показали себя настоящими героями! Они сделали невозможное! Но их силы не безграничны. Покажем же врагам, что Когурё непобедимы! Поможем нашим братьям закончить эту битву, уничтожив всех врагов и вернув их туда, откуда пришли! — За императора! — крикнули воины, поднимая оружие. — Мансэ! — крикнул повелитель, вынимая меч из ножен и разворачивая коня в сторону битвы. — Мансэ-э-э! — подхватили воины, срываясь с места, и единой волной помчались вслед за своим повелителем. Там, на горе, на достаточном отдалении от самого сражения, это не казалось таким… адом… Они ворвались в самый эпицентр битвы, врезаясь свежей силой и напором во вражеское войско, как нож в мягкое масло. Противники, растерявшись, даже не поняли, что произошло, и это сыграло на руку Когурё. Воины, сражавшиеся до этого на грани своих возможностей и изнемогающие от ран и усталости, увидев рядом товарищей и разглядев самого императора, словно почувствовали свежий глоток воздуха и с новой силой стали бить врага и смещать его к противоположному краю поля. Юнги не любил доспехи. Металлические пластины, хоть и меньшего размера, чем у воинов Пэкче и Силлы, в доспехах Когуре были стянуты между собой крепким шнуром. И хоть были более гибкими по сравнению с другими, по мнению императора они все равно стесняли движения и не давали двигаться в полную силу. Он приказал облегчить свои доспехи, ограничиваясь лишь двумя небольшими защитами из пластин спереди и одной сзади, споря с Намджуном, что этого достаточно. Однако золотой шлем со спицей наверху неизменно был на нем в каждом бою, давая ориентир воинам и подбадривая их во время сражения. — Император! — сквозь шум битвы, лязг мечей и крики людей заорал Намджун, лишь только увидев господина. — Все на защиту! Несколько воинов вместе с личной охраной образовали кольцо, сквозь которое, однако, успевали проникать враги. В Юнги бушевала ярость. Все мысли и переживания ушли на второй план. Он рубил противников, не думая об опасности. Рядом падали воины: и свои, и чужие, образовывая месиво под ногами и под копытами лошадей. Своих становилось меньше, в то время как врагов все прибавлялось… Вдруг Император заметил рядом с собой черную тень, вернее человека, одетого во все черное, с головой, замотанной черным платком, натянутым еще и на половину лица. Этот человек орудовал двумя мечами сразу, в одной руке обычным, а в другой танто — коротким японским клинком. Юнги интуитивно догадался, что это и есть его демон-хранитель Ёкай. Воины Когурё тоже признали в нем своего, хоть и одетого в странную одежду в японском стиле. Для этого он повязал на лоб повязку-манган фиолетового цвета — цвета облачения воинов Когурё. Ёкай никогда не показывался так открыто, приходя на помощь незаметно, в основном пользуясь луком и стрелами. Сейчас же не выдержал даже он. Каждый старался сделать хоть что-то, возможное и невозможное, чтобы сдержать этот натиск. Намджун, почти весь в крови, своей или чужой, забыв обо всем, старался лишь оградить императора, умудряясь крутиться во все стороны и рубить мечом всех и каждого, кто оказывался рядом. Он сражался так, как никто, ни до него, ни после. И наконец они смогли повернуть ход сражения… Враги понемногу начали отступать. Вот она, такая нужная и такая долгожданная победа, доставшаяся непомерно дорогой ценой, она была уже так близка… И вдруг!.. Юнги не понял, что произошло и как это произошло. Вот они с Намджуном бок о бок сражаются с противниками. Чуть поодаль Ёкай прикрывает его с другой стороны от врагов… В какой-то момент непонятно откуда налетела целая куча вражеских воинов на конях, видимо, оставленная в резерве и брошенная в самый ответственный момент, как и те три сотни воинов, брошенные самим Юнги. Они сражались жестоко, набрасываясь как гарпии и сметая всех вокруг себя. Было видно, что прорываются они именно к императору… Юнги крутился почти на триста шестьдесят градусов, крепко держась в седле и отбивая одну атаку за другой. Однако воинов противника было все еще много, и они были слишком сильны… В один момент, когда он сражался сразу с двумя японскими воинами, император вдруг почувствовал, как что-то пронзило его слева чуть выше сердца, где заканчивалась защита. Юнги успел только мельком перевести свой взгляд в эту сторону и заметил пешего воина, смогшего подкрасться слишком близко и метнуть кинжал, попав точно в цель. В ту же секунду он был разрублен пополам мечом Намджуна, однако было поздно… Император начал оседать набок… Он не чувствовал боли… Совсем… Левая сторона просто одеревенела и заледенела… Казалось, вот сейчас он сможет продолжить бой, ведь это всего лишь кинжал, а не меч… Но даже правая рука с мечом повисла плетью… Ноги тоже перестали сжимать бока коня, и он уже не просто оседал, а почти падал… В глазах начало темнеть… — Ёкай! — крикнул Намджун, доверяя лишь ему, сам вынужденный продолжать отбиваться от врагов. — Спасай императора! Прошу! Мужчина молниеносным движением оказался рядом и, убрав танто, подхватил императора к себе в седло, продолжая одновременно отбиваться большим мечом от врагов. Охрана тут-же постаралась приблизиться и окружить их, защищая. Намджун также отступал следом, отбиваясь… Воины, потеряв свою опору, тоже начали отходить… Однако… Никто не потянулся за ними… Битва сама собой начала угасать… Императора положили на низкую повозку для раненных с постеленной на ней циновкой. Намджун, прискакавший следом, спрыгнув с коня, подлетел к нему и опустился на колени. — Повелитель… Юнги лежал с закрытыми глазами, хоть и находился в сознании. Ёкай уже исчез, а вокруг императора суетились лекари. Было странно видеть его в таком состоянии от столь незначительного ранения, ведь, как выяснилось, нож все же застрял в верхних пластинах защиты и проник неглубоко. Лекари наложили мазь на рану и попытались напоить императора травяным настоем, однако скулы его были напряжены, челюсти плотно сжаты, и все их попытки оказались безуспешны. Никто не мог ничего понять. Наступил вечер, за ним ночь. Император был все так же плох, но он был жив. Лекари разводили руками, не понимая реакцию на такую пустяковую для сильного воина рану. Намджун приказал выставить дозор и поручил командование опытным тысячникам, сам неотлучно находясь при императоре. А на утро они увидели, что воины Пэкче покинули свой лагерь и ушли, не желая продолжать сражение и понимая, что их никто не будет преследовать. Чуть позже шпионы, отправленные в стан врага еще ночью, донесли, что оставшиеся в живых японцы покинули своих союзников и, разорвав договор, отправились обратно в свою страну, несмотря на неспокойное весеннее море, обвинив правителя Пэкче в слабости и трусости. Он, не желая жертвовать своими людьми, не выставлял всех на передовую, полагаясь лишь на японских воинов и дав тем самым противнику шанс, чем и воспользовались воины Когурё. Этот конфликт давал уверенность, что Пэкче больше не удастся призвать на свою сторону союзников, ни японских, ни каких-то других, ведь дурная слава разлетается быстро… Войско Когурё, значительно поредевшее, но не сломленное, обеспокоенное состоянием своего повелителя, но не потерявшее боевой дух, отправилось в обратный путь. Они не победили… Но они сделали больше! Они смогли не дать врагам переступить границу и прийти на их землю. Император Мин смог защитить свой народ. И народ платил ему за это своим почтением, любовью и преданностью. Не было ни одного селения, большого или маленького, в котором все жители от мала до велика не вышли бы на дорогу, где проезжало войско и, опустившись на колени, не поклонились до земли Черному Дракону, отдавая дань уважения за свое спасение и изо всех сил желая ему жизни и здоровья. Однако никакие молитвы не могли помочь императору. Он то приходил в себя, то вновь терял сознание. Рана его продолжала воспаляться и гноиться, несмотря ни на какие снадобья лекарей. Жар становился лишь сильнее, однако кожа оставалась бледной, почти синюшного оттенка. Повозка с повелителем была застелена несколькими слоями циновок и войлоков, чтобы было как можно мягче, однако люди, услышав от гонцов, скачущих впереди, о приближении войска и о ранении повелителя, выходили на дорогу все как один, расчищая ее от камней, убирая даже самые маленькие, чтобы повозка не подскакивала на них, беспокоя императора. Черный, как ночь, императорский конь, привязанный к повозке, шел всю дорогу, опустив свою красивую голову, отказываясь от еды и воды, словно чувствуя всю боль своего хозяина. Несколько раз Намджун, ехавший неотлучно рядом с императорской повозкой, замечал лесного демона вдалеке среди деревьев, практически невидимого для всех остальных. Ёкай не изменял себе, продолжая охранять императора, но по-прежнему не выходя к людям. Наверняка он, так же как и сам Намджун, сейчас винил себя за то, что недосмотрел, не защитил, не спас… На утро второго дня начальник стражи, снова проследив за демоном, заметил, что вся одежда Ёкая сзади пропитана кровью, и, приглядевшись, смог разглядеть обломок стрелы, торчащий из спины. Сам мужчина не мог ее вытащить никаким образом, но, мучаясь от боли, все равно продолжал следовать за своим повелителем тайно, не прося о помощи и слабея с каждым пройденным ли. Оставив императора, вновь потерявшего сознание, на верных стражников, Намджун, взяв у лекаря целебную мазь и несколько полосок ткани, направился в чащу деревьев, где недавно заметил Ёкая. Однако, увидев начальника стражи, демон с трудом вскочил на коня собираясь скрыться. — Ёкай! Прошу, позволь помочь тебе! Именем императора, остановись! Ты нужен ему! Нужен живой! Прошу! Мужчина, готовый уже ударить пятками в бока лошади и скрыться, все же прислушался к голосу разума и, приняв правоту Намджуна, соскользнул из седла на землю, застыв неподвижно спиной к воину, но спустя минуту все же стянул с себя верх одежды, напоминающий нечто среднее между корейским ханбоком и японским кимоно. Намджун понял, что сделать все предстоит быстро и по возможности молча, чтобы вновь не спугнуть и не оттолкнуть. Обхватив пальцами окровавленный скользкий обломок стрелы и с трудом вытащив его из тела, воин промыл рану водой из тыквенной фляги, тоже захваченной с собой, и, наложив на нее целебную мазь, перевязал широкую мощную грудную клетку мужчины полосками ткани. Как только он закончил, Ёкай сразу молча встал, натянув на себя одежду, быстро поклонился в знак благодарности и направился к лошади. — Благодарю тебя за императора! — тихо проговорил Намджун. Мужчина остановился, видимо, все еще виня себя в душе, но через мгновение уже запрыгнул в седло. — Прошу, если будет нужна помощь, найди меня! — крикнул Намджун вслед, но ответом ему была тишина. Лесной демон скрылся в своих владениях. Намджун вернулся в лагерь, и войско продолжило путь. Императору становилось все хуже с каждым пройденным ли. Он все реже приходил в сознание и все дольше находился в забытьи… В очередной раз заметив, что повелитель пришел в себя, Намджун, спрыгнув с коня, стремительно приблизился к нему. — Господин мой… Господин… Император лежал с открытыми глазами, но было понятно, что он не видит ничего вокруг из-за тумана перед ними… Вдруг губы его приоткрылись, и он прошептал какое-то слово. — Что? — наклонился Намджун ближе, пытаясь расслышать. — Что? — Чимин… — едва слышно произнес Юнги. — Чимин… Первый раз он назвал своего маленького слугу по имени, даже в последний миг уплывающего сознания думая лишь о нем. Однако уже в следующую минуту веки его сомкнулись окончательно, и он поплыл куда-то в серебристо-светлую даль под мягкий перезвон медных колокольчиков, кажется, даже в этот момент чувствуя аромат меда и сладкого риса…