Личный слуга императора

— Уходите! Прошу, уйдите! Трое мужчин не могли поверить в услышанное. Они смотрели на маленького слугу, как на человека, вдруг на их глазах сошедшего с ума. Чимина трясло так, что было удивительно, как он еще держится на ногах. Глаза его смотрели в одну точку и были устремлены туда, где под тонкой тканью рубашки билось сердце императора. — Оно не остановится… — тихо, но отчаянно произнес Чимин. — Не остановится! — Чимин… — хотел утешить его Джихун. — Уходи, отец! Раз не можешь помочь и не веришь, уходи! Прошу! Умоляю! Оставьте нас! Уйдите! Все уйдите! Лекарь, пораженный силой ярости и отчаяния собственного сына, отступил назад, готовый смиренно покинуть покои. В это трудно было поверить, но вместе с ним и одни из самых близких императору и самых влиятельных людей государства послушались маленького слугу, и через пару минут в покоях остались двое: император и его личный слуга. Даже Хосок, почерневший от горя и тревоги за господина за эти дни, решил довериться этому мальчику и оставить с ним повелителя, которого, быть может, в последний раз видел живым… Но если кто-то и сможет его спасти, то только этот юный слуга, так неожиданно и стремительно ворвавшийся в их жизнь… Чимин вновь остался один на один с императором и пристальным взглядом впился в его бледное лицо. — Этого не может быть! Вы не уйдете так просто! Вы не сдадитесь! Вы слышите меня, мой господин?! Я не допущу этого и не отпущу Вас! Он смотрел и смотрел, а мысли лихорадочно кружились в голове… Слезы отчаяния вновь и вновь подступали к глазам, но Чимин яростно смахивал их рукой, не желая сдаваться. Что?! Что он может сделать?! Брови… Нахмуренные брови… Челюсть… сжатая и сведенная словно от боли и желания что-то сказать… Рука… Пальцы, пытающиеся сжать его ладонь… Чимин чувствует это! Он чувствует! — Так… Что мы можем? С чего начать? Пить… нет… Есть… нет… Дышать. Мы можем дышать… Вскочив на ноги, он бросился к дверям и, резко сдвинув их в стороны, посмотрел на одного из охранников, к которому больше всех привязался за это время. Парень был очень исполнительным и уважительным и помогал Чимину даже когда в этом не было необходимости, и слуга мог справиться сам. Чимин быстро показал ему знаками, что ему нужна кипящая вода! Именно кипящая! Охранник тут же кинулся выполнять приказ, в то время как второй, даже не глядя в их сторону, продолжил нести службу у дверей покоев. Стражник принес уже горячую воду и небольшую жаровню с раскаленными углями, показав знаками, что, как только будет нужно, принесет углей еще. В покоях был свой источник тепла — отвод из ондоля, общего очага, тепло от которого распространялось по всему дворцу под полом, как и во всех корейских домах. Но на нем можно было только подогреть воду, к примеру, для омовения в ночи любви императора с наложницами. Чимину же нужен был именно кипяток. Стражник принес еще два ведра и поклонившись удалился. Как только вода закипела, Чимин выбрал из огромного количества снадобий мешочек с нужной травой и, высыпав ее в чашу с кипятком, приблизился к императору. — Сейчас мы будем дышать этим отваром мой господин. Это нужно, чтобы облегчить Ваше дыхание и уменьшить судорогу лица… Я очень на это надеюсь… Ему так было легче — говорить с императором, отчитываться за каждое свое действие, словно спрашивая позволения… Словно он был уверен, что император его слышит… Чимин перевернул повелителя на живот и, подложив под его грудную клетку подушку, поставил перед лицом чашу с отваром. Пар, поднимавшийся от чаши, обволакивал лицо императора, и Чимин надеялся, что он проникал с каждым вдохом внутрь. Слуга обхватил ладонью лоб господина, удерживая таким образом голову. Они оставались в таком положении, пока вода в чаше была достаточно горячей. Как только она немного остыла, Чимин перевернул императора на спину, снял с него всю одежду, целомудренно прикрыв место, принесшее ему когда-то столько боли, небольшим куском ткани, и, взяв в руку морскую губку, которой обычно мыл тело господина в купальне, начал обтирать его этой губкой, смоченной в теплом отваре. Он не знал, правильно ли делал, и поможет ли это повелителю, но интуитивно решил, что если отвар для волос с добавленным порошком, лишившим императора разума и воли, имел свое действие, то и обтирание целебными травами может помочь, если влага будет проникать сквозь поры, пока повелитель не может пить. Как только процедура была закончена, он завернул императора в теплый халат и накрыл сверху одеялом, вынув из-под него только руку, которую снова сжал в ладошках, согревая своим теплом. Прошло немного времени, Чимин вновь повторил процедуру и с паром, и с обтиранием, а затем и еще раз. Стражник, не беспокоя, сам тихо заходил во внешние покои, меняя прогоревшие угли в жаровне на новые. Чимину стало казаться, что кожа императора уже не такая сухая, как была еще недавно. Возможно, так только казалось, но маленький слуга немного воспрял духом. Всю ночь он то переворачивал повелителя, заставляя дышать над паром, то вновь обтирал его тело остывшим отваром. Чимин забыл о себе. Он не помнил, когда спал в последний раз или ел. Он не мог вспомнить, пил ли хоть раз сам воду с того момента, как услышал о возвращении императора и увидел его в этом состоянии. Да он и не вспоминал о себе все это время. Ночь прошла, наступило утро, за ним день. Стража у дверей сменилась, но угли в жаровне по-прежнему менялись каждый час. Чимин с отчаяньем смотрел на бледное, неподвижное лицо повелителя. Изменений не было… Ничего… Даже брови больше не хмурились. Казалось, императору стало только хуже. И вдруг… Неужели показалось?.. Нет, не может быть… Чимин, хоть и находился сам в полузабытьи от прошедших бессонных ночей, но ясно видел, как кончик языка повелителя скользнул меж губ и, облизнув слегка спекшуюся сухую кожу, вновь исчез. Не в силах поверить в это чудо, слуга метнулся за маленькой чашей с чистой питьевой водой. Размешав немного порошка, он окунул в нее чистую тряпочку и промокнул ей губы императора. Прошло время. Влага на губах высохла, Чимин промокнул их снова, потом снова… И ничего… Совсем ничего… Неужели показалось? Неужели это был всего лишь полусон, и он выдал желаемое за действительное… Чимин не желал сдаваться, продолжая промокать губы императора отваром, несмотря ни на что. Он вновь давал повелителю дышать над паром, протирал его тело губкой и вновь и вновь проводил влажной тряпочкой по бледным губам. Так прошел весь день. Наступила ночь. Чимин не знал, какая это ночь по счету, но по-прежнему не мог сомкнуть глаз. Кажется, он даже не моргал. И вдруг… Неужели снова показалось?.. Нет, он ясно видел, может и не совсем ясно, но точно видел кончик языка, вновь мелькнувший меж губ. Чимин, не медля, снова промокнул губы повелителя и… О, чудо! Император и в этот раз слизнул капельку живительной влаги! И еще раз! И еще! Чимин почувствовал необыкновенный прилив сил! Всю ночь он смачивал губы повелителя отваром и протирал им тело несколько раз. И теперь он явно видел улучшения! И главное — он чувствовал их! И он верил в них! Они справятся! Обязательно справятся! И вновь смена дня и ночи, и очередная смена стражи у дверей. Утром двери внешних покоев раскрылись, и вошел тот самый стражник, больше других помогавший Чимину. Слуга в этот момент вышел нетвердой походкой на слабых от усталости ногах во внешние покои за очередной порцией кипятка. Лишь взглянув на него, стражник расширил в ужасе глаза. Чимина и правда было не узнать. Его лицо осунулось, скулы заострились, а под глазами залегли темные тени. Волосы слуги в беспорядке выбились из-под повязки-мангана, а кожа приобрела серый оттенок. Он ничего этого не замечал и не ощущал, да ему это было и неважно. Однако стражник, ужаснувшийся от его вида и настроенный очень решительно, схватив чашу с чистой питьевой водой, протянул ее Чимину с умоляющим лицом. Чимин хотел было отмахнуться, как обычно, но только сейчас почувствовал вдруг, как сильно хочет пить. Горло и рот его были совсем сухими, язык распух, а губы слиплись так, что больно было их разорвать. Поклонившись, стражник настойчиво впихнул чашу в руки слуги, и тот приник к ней губами, не в состоянии напиться. Выпив все до капли, он хотел зачерпнуть еще, но стражник, поняв, покачал головой и забрал у него из рук чашу, показав знаками, что, если Чимин выпьет много сразу, ему станет плохо. Чимин и сам почувствовал спазм от того, что выпил все быстро, залпом, вместо маленьких глотков. — «Спасибо», — показал знаком слуга. Стражник снова поклонился. — «Как тебя зовут?» — также знаками спросил Чимин. — «Куан (солдат)», — показал стражник. — «Я знаю, что ты воин», — снова сделал знак Чимин. — «Я спросил имя.» — «Это имя», — кивнул стражник. — «Куан». «Хорошо, Куан. Спасибо. Можешь идти», — показал Чимин, уже вновь спеша к императору. А стражник посмотрел ему вслед обожающим взглядом, который сдерживал, когда находился лицом к лицу и, улыбнувшись счастливой улыбкой, что с ним заговорили и даже узнали имя, вышел, закрыв за собой двери с мечтательной улыбкой на губах. Чимин вернулся на свое место подле ложа императора. Настроение его заметно улучшилось. Почему-то он теперь был уверен, что император поправится. Разве может быть иначе! Он продолжал смачивать губы повелителя, и ему казалось, что тело господина уже не так сильно сведено судорогой, словно оно немного расслабилось. Чимин посмотрел на чашу с отваром, которую приготовил для обтирания, и вдруг в голову ему пришла шальная мысль — а что если?.. В этот момент во внешние покои вошел Хосок, который, хоть и согласился оставить повелителя наедине со слугой два дня назад, разумеется, не находил себе места все это время и, не выдержав, все же пришел узнать о состоянии драгоценного господина. — Чимин, — проговорил он тихо, не входя во внутренние покои. — Ты попросил оставить тебя с императором, и, уважая твою просьбу, я не переступлю порог и останусь здесь. Скажи только, что повелителю не стало хуже, прошу тебя. — Все… Все хорошо… — ответил тихо Чимин. — Повелителю не хуже. — Чимин, позволь мне этой ночью самому остаться с ним или привести твоего отца и ухаживать за господином с ним вдвоем, — попросил Хосок. — С операции прошло пять дней. Ты почти не спал все это время! Если ты умрешь от переутомления, кто позаботится о господине?.. — Но я… — начал было юноша. — Чимин!.. — Хорошо… — согласился слуга, лишь бы только скорей избавиться от секретаря и попробовать то, что пришло ему в голову. — Не нужно отца. Я покажу, что надо делать. Но только на несколько часов! И я буду здесь, за ширмой… — Договорились, — ответил удовлетворенно Хосок. — Я приду вечером. Как только секретарь удалился, Чимин подошел к дверям и, раздвинув их, нашел глазами Куана. Он показал стражнику, что нужно наполнить ванну для повелителя в маленькой купальне, только наполовину и не слишком горячей водой. Стражник кивнул, что все понял, и поспешил выполнить поручение, а Чимин вернулся в покои и, заварив побольше нужных трав закипевшей водой, поспешил к повелителю. Завернув господина поплотнее в халат, Чимин попытался поднять его на руки, чтобы донести до купальни. Конечно, у него ничего не получилось. Хоть император и не обладал высоким ростом и крупным телосложением, тело его было жилистым, натренированным многолетними упражнениями и войнами. Он был достаточно тяжелым. А Чимин, помимо того, что был не так уж крепок от природы, сейчас и вовсе был ослаблен так, что сам еле стоял на ногах. Ничего не оставалось, как вновь обратиться за помощью к стражнику. Разумеется, подпускать к императору в таком состоянии кого-то чужого, даже если это его личный, проверенный стражник, не следовало. Нужно было обратиться к Намджуну, сила которого не вызывала сомнений. Но Чимин чувствовал такую ревность и обиду за то, что они все готовы были опустить руки и сдаться, что сейчас готов был задействовать кого угодно, только не этих троих, одним из которых был его отец, до этого всегда уверенный в собственных силах и служивший тем самым примером для сыновей. Куан постучал в косяк и, отодвинув одну дверь, показал, что все готово. Чимин, выглянув во внешние покои, поманил его рукой и объяснил знаками, что от него требуется. Стражник аккуратно с благоговением, затаив дыхание, взял повелителя на руки и медленно и осторожно понес в купальню по коридору, из которого Чимин предварительно отправил всю остальную охрану. После того, как опустил императора в воду, пахнущую травами, стражник был выставлен за двери с приказом охранять, а Чимин, распахнув слегка халат на повелителе, начал потихоньку массировать его тело в воде от шеи, плеч и рук до самых кончиков пальцев на ногах, не задевая рану и стараясь не пропустить ничего, обходя лишь паховую зону, вновь целомудренно прикрытую тканью. Как только закончил с телом, Чимин принялся за голову, в первую очередь распустив и промыв волосы от все еще оставшейся в них дорожной пыли. Он принялся массировать кожу головы так, как больше всего нравилось повелителю, не забывая периодически поливать ее отваром. Почувствовав, что вода в ванне начинает остывать, Чимин быстро промыл волосы господина оставшейся чистой водой и, прикрыв его тело полами сначала мокрого халата, а затем сухой тканью от глаз стражника, попросил Куана отнести повелителя обратно в покои. Сразу же отправив стражника, Чимин сам стянул с повелителя влажную ткань и, обтерев его тело и наложив сухую повязку с новой порцией мази на почти затянувшуся рану, одел в сухую теплую рубашку-пхо и мягкие паджи. Еще раз промокнув благословенные волосы почти насухо, он взял в руку кедровый гребень и принялся расчесывать этот белоснежный шелк. Чимин сам не знал, почему был так уверен, что теперь, после всех его действий, императору обязательно должно стать легче. Он сидел воодушевленный и полный предвкушения и ждал чуда, ждал хоть чего-то, хоть каких-то изменений… Но когда этого не произошло ни через час, ни через два, ни позже, настроение маленького слуги резко ухудшилось, и отчаяние затопило его такой невыносимой огромной волной, что, казалось, душа сейчас разорвется от тоски и безысходности… Наступил вечер. Еда, принесенная стражником, вновь остыла и осталась нетронутой. Чимин не ощущал голод. Он не ощущал ничего, вновь забыв даже о питье. Стражник, в очередной раз заглянувший в покои с поклоном, чтобы доложить, что принес еще воды и углей, попытался показать что-то знаками, видимо, уговаривая поесть хоть немного, но Чимин отмахнулся от него, даже не взглянув, и парню ничего не оставалось, как разочарованно удалиться. Слуга продолжал смачивать губы повелителя отваром и в какой-то момент заметил, что кадык императора дернулся. Это говорило о том, что он смог сделать глотательное движение. Чимин уже не сомневался в увиденном, как в прошлый раз, а был точно уверен, поэтому начал еще обильней смачивать его губы, и новый глоток не заставил себя ждать. Это говорило о многом! Это значило, что скоро император сможет принимать отвар внутрь в достаточном количестве, а в силе отцовских трав и в его знаниях, что именно может помочь господину скорее поправиться Чимин не сомневался, чувствуя вину за свою грубость перед лекарем и двумя другими близкими императору людьми. Но сейчас все это было неважно. Челюсти повелителя уже не были сжаты так сильно, как и все тело немного расслабилось после ванны, хоть и видно было, что судорога еще держит повелителя в своих крепких тисках. Чимин взял маленькую серебряную ложечку и, затаив дыхание, на свой страх и риск зачерпнув ей отвар, влил его потихоньку, слегка разжав бледные губы. Всего несколько капель… Несколько капель, которые могли подарить императору облегчение и выздоровление, но могли и лишить жизни, если Чимин поспешил и рискнул слишком рано. Но небеса были на стороне маленького слуги и его господина, и очередной глоток показал, что он все делает правильно. К моменту, когда в покои пришел Хосок, как и обещал, Чимин успел уже достаточно напоить императора отваром, медленно и аккуратно давая ему его ложечку за ложечкой. Увидев это, секретарь не смог сдержать слез. Слез облегчения и благодарности. Благодарности этому мальчику, в котором не ошибся, притащив его против воли во дворец. — Чимин… Ты смог сделать это! Спасибо! Спасибо тебе за нашего повелителя! — Пока рано что-то говорить. Император еще не пришел в себя… — скромно ответил слуга. — Да я и не сделал ничего такого. Просто наш повелитель сильный… — Да, он сильный, наш господин! Он сильный, а вот ты… Чимин, умоляю тебя или приказываю… Ты должен отдохнуть сам! — Нет… Я… — Чимин! Прошу, хоть несколько часов! — Я не могу… Мне нужно… — Чимин! Я побуду с императором все это время и не оторву от него взгляд ни на миг! Клянусь! Всего несколько часов! И я разбужу тебя в случае первой необходимости! Чимин и сам понимал, что если не отдохнет хоть немного, он просто упадет замертво. Четверо суток он практически не смыкал глаз. — Хорошо, — ответил слуга. — Но я лягу здесь, за ширмой. На своем месте. — Конечно… — не стал спорить Хосок. — Но сначала ты скушаешь суп, который я принес. Он еще теплый и легкий, потому что ничего другого тебе сейчас нельзя. Так сказал твой отец. Я обещал, что заставляю тебя поесть даже силой. Не вынуждай меня это делать. Хосок, закончив говорить, обратил все свое внимание на императора, аккуратно и едва заметно прикоснувшись к его кончикам пальцев и радуясь, что они уже не такие ледяные. — Просто позовите меня, если что… — попросил Чимин шепотом и, взяв чашу с супом, направился за ширму. Он сделал несколько глотков бульона из чаши уже на ходу, опускаясь на свою циновку. Стоило только ему отставить чашу в сторону и немного расслабиться, глаза его сами собой закрылись, и он отключился. Разумеется, никто не стал его будить ни через какие несколько часов, а сам Чимин выдохся настолько, что проспал до утра, ни разу не сменив положение и не пошевелившись. Он мог бы, наверное, проспать целые сутки, а может и больше, но тревога за господина не отпускала его даже во сне. Он не мог вспомнить потом, что ему снилось, и снилось ли, но сердце его было неспокойно, и, когда утром один из стражников внес во внешние покои ведра и в силу своей глухоты слишком громко стукнул ими об пол, Чимин вдруг очнулся от своего сна, с тревогой оглядываясь по сторонам и пытаясь собраться с мыслями. Он не мог понять, утро или вечер был в этот момент, поэтому со страхом подскочил со своей циновки и бросился к ложу императора, у которого по-прежнему неотлучно находился Хосок. — Что с повелителем? Почему Вы не разбудили меня, господин Хосок? — спросил с волнением Чимин. — Все в порядке, — ответил секретарь. — Надеюсь, за это время хуже ему не стало. Может быть, отдохнешь еще? Сейчас только раннее утро. — Нет! — резко ответил Чимин и, увидев в руках Хосока чашу с водой для императора, требовательно произнес. — Я сам! Позвольте! Я сам! Хосок не стал спорить, уступив ему место. — Чимин, мы ценим твою заботу об императоре и уважаем твою просьбу не мешать. Но мы все равно будем приходить и справляться о здоровье господина, не потому, что не доверяем тебе, а потому, что он небезразличен нам. Ты понимаешь? — Да, конечно… — ответил тихо Чимин. — Простите меня еще раз за резкость. Я просто от отчаяния так сказал тогда. — Да, я понимаю. И никто не сердится на тебя. Я верю тебе и верю в тебя. Прошу, делай все, что кажется тебе правильным, только не рискуй необдуманно. — Слушаюсь, господин Хосок, — покорно ответил Чимин, с чувством вины вспомнив, как рискнул вчера, дав императору отвар из ложки. Хосок ушел, а Чимин вновь занялся протиранием тела господина. Он обтер его всего, не обходя вниманием ни один, даже крошечный участок, в том числе и интимные места, хоть и под тканью, но их тоже необходимо было содержать в чистоте. Затем Чимин взял мягкую тряпочку и, окунув ее в мятную воду, почистил ей зубы императора, аккуратно протерев их все. После этого он занялся волосами господина, вновь расчесав их кедровым гребнем и завязав в слабый пучок, не забыв помассировать немного кожу головы перед этим. Он периодически давал повелителю по несколько ложек отвара, который тот теперь мог спокойно проглотить, и это больше не вызывало опасений у маленького слуги. Так прошла половина дня. Стража за дверьми снова сменилась, но Чимин был уверен, что ванны с отваром должны помочь, и принимать их нужно каждый день. Поэтому, в отсутствие Куана, решил обратиться за помощью к любому другому стражнику. Но как только он вышел из покоев и попытался объяснить свою просьбу одному из воинов, которые до этого уже наполнили ванну водой, в коридоре вдруг появился сам начальник стражи, перед которым воины вытянулись по струнке. — Чимин, что здесь происходит? — спросил Намджун. — Давай зайдем внутрь. — Мне просто не справиться одному, — объяснил Чимин. — Поэтому я обратился за помощью. — Чимин… — Намджун строго посмотрел на него. — Я не стану наказывать тебя за это, потому что ты делаешь все это во благо нашего повелителя. Но… Пойми, во всем и всегда должна соблюдаться субординация. Ты ведь уже обращался к ним? — Да, вчера… — Так вот. Стражники, конечно, видят и знают многое про жизнь повелителя, больше, чем кто-либо другой. И поэтому я отбираю на эту службу только тех, кто не может услышать что-то и передать кому-то. И да, эти люди верны повелителю безгранично. Но даже они не должны видеть его слабость. Он повелитель, понимаешь? Он не может быть обычным немощным человеком в их глазах. Да, они все видят и знают, но лишний раз демонстрировать им это не стоит. — Но я не могу справиться сам… — И не нужно. Есть я, и есть господин Хосок. Этого достаточно. Я сам помогу тебе во всем! — Вы? Сам начальник стражи Ким Намджун? — не поверил Чимин. — Я, прежде всего — верный слуга и раб его императорского величества, и лишь потом — начальник стражи! Что нужно делать? — Отнести повелителя в малую купальню, господин начальник стражи. — Хорошо, значит теперь я буду приходить каждый день, относить повелителя в купальню и приносить обратно. Больше не обращайся к охране для этого. Чимин благодарно кивнул. С этого дня Намджун действительно приходил ежедневно. Хосок тоже приходил, но вечером, чтобы подменить Чимина и дать ему несколько часов отдыха и сна, в которые слуга успевал не только покушать и поспать, но и привести свой внешний вид в порядок. Чимин решил, что не будет хуже, если он будет не просто массировать и растирать, а еще и шевелить конечности императора, пока тот лежит в воде. И это тоже возымело свой эффект. Чимин сгибал и разгибал ноги и руки повелителя, не забывая массировать каждый палец. Он крутил аккуратно запястья и ступни, массировал икры, бедра и плечи. Укладывая императора вновь на ложе, он по часу массировал ему голову, шею и плечи. Болезнь отступала. Это видели уже все. И Хосок с Намджуном, и сам Чимин. Джихун, приведенный в очередной раз тайным коридором, чтобы проверить рану, при виде императора и метаморфоз, произошедших с ним, не смог сдержать слез от гордости за сына. Тело повелителя почти совсем расслабилось, судорога с каждым днем уменьшалась. Дыхание стало более ровным и глубоким. Пульс пришел в норму. Чимин не боялся уже давать повелителю не только воду и отвар, но даже не слишком наваристый куриный бульон, в который со временем стал добавлять размешанное сырое яйцо. Так прошла еще неделя. За это время в императорские покои несколько раз наведывались главные министры, лекарь с помощником и даже сама императрица. Однако Намджун строго-настрого запретил слуге говорить что-либо об улучшении состояния императора. Да Чимин и не собирался. И даже сам император, словно чувствуя незваных гостей, застывал на своем ложе, вновь хмуря сведенные к переносице брови, и почти переставал дышать в такие моменты, словно чувствуя опасность. А может так оно и было на самом деле. Но, как бы то ни было, никто, кроме четверых человек, не знал об улучшении состояния повелителя. И вот, в очередное раннее утро, когда немного отдохнувший Чимин подошел, поклонившись, чтобы сменить секретаря у императорского ложа, повелитель вдруг открыл глаза. Слуга и секретарь замерли в почтении и эйфории от радости, счастья и облегчения. Император вновь с ними! Все остальное они пройдут и преодолеют. Только бы их драгоценный господин был жив. Было видно, что повелитель все слышит и понимает, он реагировал на каждое слово или движение, и никто уже не сомневался, что со временем к нему вернется и речь. Чимин продолжал все прежние процедуры, только теперь он делал все это под внимательным взглядом повелителя. Лечение шло уже более стремительно, и изменения происходили каждый день. Вот уже император мог пошевелить пальцами. А вот смог согнуть немного ногу и поднять руку. Вот он смог сесть и немного побыть в таком положении, прежде чем опуститься на подложенные подушки. И вот настал день, когда с помощью Намджуна, который в случае чего с легкостью смог бы его удержать, император сделал свои первые шаги. Хосок обнял Чимина, расплакавшись от благодарности за спасение господина, без которого вся его оставшаяся жизнь теряла смысл. Чимин тоже был счастлив. Очень счастлив. Но кроме этого… Император пока так и не заговорил. Чимин не понимал с чем это связано, потому что, казалось, что и с горлом, и с голосовыми связками господина все должно уже быть в порядке… Однако он молчал. И продолжал смотреть. Как только Чимин появлялся в поле его зрения, он уже не отрывал от него свой взгляд ни на миг. Словно это тоже было частью лечения и способствовало его выздоровлению. Словно, глядя на своего маленького слугу, император черпал новые силы и оживал с каждым днем. Но, как император каждый миг искал глазами Чимина и пытался поймать его взгляд, так сам Чимин с каждым днем стал все больше избегать этого взгляда. Да и не только взгляда, но и близости. Он старался как можно меньше оставаться с повелителем наедине. Утром, не успевал он помыть и покормить господина, как появлялся начальник стражи. Он докладывал повелителю о делах государства, а Чимин тем временем, оставив их наедине для соблюдения секретности, готовил воду в купальне. Все водные процедуры проделывались молча. Вечером, как только в покоях появлялся Хосок, Чимин старался как можно скорее покинуть свой пост. Было удивительно, что император, ранее ни на шаг, ни на миг, не отпускающий от себя Чимина, сейчас, хоть и провожал его с грустью и тревогой в глазах, тем не менее делал это спокойно, не возражая, оставаясь почти на всю ночь с верным Хоби. Он отпускал его молча, словно смирившись. И Чимин тоже молчал. Молчал все время и со всеми. Пока император был без сознания, он чувствовал потребность в разговорах с ним. Он озвучивал каждое свое действие и объяснял повелителю причину той или иной процедуры. Сейчас же он снова словно ушел в себя. Погрузился полностью. Отдалился от всех и от всего. Ему просто необходимо было хоть немного времени побыть наедине с собой и вне дворцовых стен. Поэтому берег озера и маленькая лодка, привязанная к колышку, стали его своеобразным убежищем, куда он прятался каждый вечер и сидел там до поздней ночи. Он думал, он размышлял и осознавал. Он копался и пытался разобраться в себе и своих чувствах. Но у него не получалось. Ничего не получалось. Он не понимал себя, не понимал свое сердце, не понимал свои мысли. Казалось, он состоит из одних противоречий. Он боялся императора, но в то же время тосковал по нему безмерно. Он испытывал боль и физическую, и моральную, но в то же время он готов был испытать боль в тысячу раз сильнее, только бы избавить от нее повелителя. Он хотел уйти и был уверен, что попроси он об этом, после всего, что случилось, император отпустит. Несмотря ни на что, отпустит… Но Чимин также был уверен, что если это произойдет, то он просто не выдержит и умрет от тоски. Он просто не сможет больше вдали от повелителя. Он не сможет… Не видеть это лицо… Не касаться этих благословенных волос и этой белоснежной кожи… Не слышать этот завораживающий голос… Не дышать этим ароматом — сложным, будоражившим, дурманящим и сводящим с ума. Не знать, что повелитель здоров. Что он спокоен, сыт, что он отдохнул и ему не угрожает опасность. И еще Чимин все чаще думал о том страшном дне в купальне. Поначалу он старался отключиться от этих воспоминаний, стереть их, забыть все… Но сейчас… Сейчас он все чаще возвращался мыслями к тем событиям, прокручивая их в голове… И боль уходила. Тоска отпускала. Он не держал зла или обиды на императора, убедив себя, что всему виной было снадобье и неопытность повелителя. Его незнание. Чимин все больше верил в то, что если бы император знал, что причинит ему такую боль, он бы остановился. Он бы не поступил так со своим маленьким слугой, несмотря на всю свою жестокость и безразличие ко всем. Но от того, что Чимин оправдывал императора, от того, что забывал обиду и недоверие, на место этих эмоций приходили совершенно другие. Еще более сложные и непонятные. И именно они не давали маленькому слуге покоя в душе и в мыслях. Именно они будоражили сознание и сердце. Чимин вспоминал… Взгляд агатовых глаз на себе, и тот огонь, который полыхнул в них, когда император увидел его обнаженным. Руки повелителя на своем теле, такие горячие, такие властные и такие нужные и правильные именно там, где они касались нежной смуглой кожи. Чимин не понимал себя и не мог избавиться от этих мыслей. Ему не с кем было поговорить об этом, не у кого спросить, но ему такое и в голову бы не пришло. Обсуждать императора вслух… С кем-то… Как можно! Он запутался и каждый вечер приходил на берег, чтобы хоть немного остудить пылающие щеки, которые горели от пристального взгляда императора, и привести хоть немного мысли в порядок. Сегодня он снова пришел на берег и, сев в лодку, устремил взгляд на отражение луны в водной глади, надолго погрузившись в себя, не замечая ничего вокруг. — Я думал, ты решил сбежать от меня на этой лодке… — раздался вдруг тихий голос в темноте. — По маленькому озеру? Далеко не убежишь… Тем более от себя... — ответил машинально со вздохом Чимин, так глубоко погрузившись в свои мысли, что даже не понял, что говорит с кем-то вслух, и тем более с кем именно говорит, думая, что этот самый желанный голос снова лишь у него в голове. Когда до него вдруг дошло, кто перед ним, слуга резко вскочил на ноги и, выпрыгнув из лодки, поспешил встать на колени, однако голос императора его остановил. — Если ты сейчас снова упадешь на землю, кланяясь, я восприму это как неповиновение и ослушание, — строго, но очень тихо проговорил он. — Твое приветствие упразднено с первого дня во дворце. — Простите, Ваше Императорское Величество… — пробормотал юноша. — И обращение ко мне тоже, — добавил император. Чимин стоял, боясь пошевелиться, опустив глаза и закусив нижнюю губу. Но стоило только императору переступить с ноги на ногу, под его ногой вдруг хрустнула веточка, и Чимин, вздрогнув от этого звука, сделал шаг назад, уперевшись спиной в дерево, растущее на берегу. — Так сильно боишься меня?.. — проговорил император то ли с вопросом, то ли с утверждением. — Н-нет, мой господин… — покачал Чимин головой, но глаза говорили обратное. — Тогда почему стоишь так далеко сейчас и почему ускользаешь каждую ночь? — грустно спросил повелитель. — Я… — прошептал Чимин тихо и замолчал, не в силах произнести ни слова. — Если не боишься, значит… Значит, ненавидишь? — проговорил Юнги. Чимин испуганно вскинул глаза, снова опустив их, и вновь застыл, не в силах даже покачать головой, отрицая сказанное. Он не мог отойти от шока и радости, что император вновь может говорить, и что он настолько окреп, что смог дойти сюда сам. Юнги же воспринял это по-своему и, ухмыльнувшись, горько произнес: — Если так сильно ненавидишь, почему не помог отправиться к праотцам, пока я был без сознания? Ведь сделать это было так легко… По сути, и делать ничего не нужно было… Просто подождать немного, и ты свободен… Однако, подняв глаза на слугу, император увидел в ответном взгляде такую боль, что у него пропало всякое желание продолжать этот допрос. — Хосок рассказал мне обо всем, что было, со дня моего возвращения. Он сказал, что я жив только благодаря тебе… Ты спас меня, воробей. — Я… Я просто… Я бы тоже умер, если бы не стало Вас, мой господин… — едва слышно прошептал Чимин, но Юнги его расслышал. Трепетный луч надежды загорелся в сердце императора. Его воробей не отвернулся от него. Он рядом. Он здесь, с ним. — Чимин… — произнес повелитель, смакуя его имя. — Чимин, я не хотел причинить тебе боль, клянусь. Слуга вздрогнул и от собственного имени, произнесенного императором впервые, и от его слов. Повелитель не должен оправдываться перед своими подданными. Он Черный Дракон! Он всесилен и всемогущ! Но вот он, Черный Дракон, едва оправившийся и вернувшийся с того света, сейчас стоит перед своим слугой и фактически просит у него прощения. Возможно ли такое? — Я не поступил бы так с тобой, если бы знал. Ты веришь мне, Чимин? — Да… — едва слышно ответил юноша, все так же стоя у дерева в нескольких метрах от повелителя. Слишком далеко. Непростительно далеко! Император смотрел на него и ощущал жгучую потребность прикоснуться. Почувствовать, что это не сон и не мираж. Что вот он, рядом. Что он по-прежнему его. Юнги сделал шаг, развернувшись, словно собрался уходить, и вдруг застонал и покачнулся, как будто ему стало плохо. Через мгновение Чимин уже был рядом и, забыв обо всем, поднырнул под руку повелителя, положив ее себе на плечо, и обнял его своей рукой, поддерживая и не давая упасть. Император повернул голову и взглянул ему в глаза, оказавшись лицом всего в нескольких сантиметрах от лица Чимина. Так близко! Глаза в глаза. Чимин ахнул и затрепетал, затаив дыхание. — Ты все-таки боишься меня… — констатировал император. — Скорее себя… — тихо и обреченно ответил слуга, закрывая глаза. Через мгновение их губы встретились и слились в нежном и таком желанном поцелуе. Повелитель, едва касаясь, смаковал эту медовую сладость, наконец убедившись, что вкус губ его маленького слуги еще слаще, чем его невероятный аромат. Юнги не любил поцелуи. Ицзи в свое время обучила его разным способам и техникам. Но повелитель с брезгливостью отталкивал ее от себя и с остальными наложницами не испытывал желания делать это. Сейчас же, с Чимином, он понял наконец всю нужность и всю прелесть этого процесса. Он хотел, очень хотел углубить поцелуй или хотя бы втянуть в рот губу юноши, чтобы ощутить всю эту сладость и на языке, но все же сдержался, решив теперь все делать постепенно, чтобы никогда больше не напугать и не оттолкнуть этого мальчика. — Я больше не причиню тебе боли, мой воробушек… — пообещал он, едва оторвавшись от нежных губ. — Я знаю это, мой господин… — так же тихо ответил слуга.