Личный слуга императора

И вновь они стояли на краю долины у кромки леса и смотрели на противоположную сторону, где было выстроено вражеское войско. Вновь вдвоем. Император и его самый верный и преданный подданный и друг, несмотря ни на что. Однако в этот раз все было иначе. И дело не в том, что вражеские ряды были построены для нападения и атаки. И не в том, что место было невыигрышным для обеих сторон и выбрано было спонтанно, потому что именно здесь встретились два войска. И даже не в том, что это была уже территория Когурё. Это была их земля, и если бы император промедлил еще немного, неизвестно, насколько далеко продвинулись бы воины Силлы… Сейчас все было иначе. Не было японцев на передних флангах, но это не слишком успокаивало, потому что войско противника почти в полтора раза превосходило количество воинов Когурё. Видимо, брат вдовствующей императрицы все же нашел в себе силы и желание заняться реформой собственной армии, а возможно, как до этого правитель Пэкче, спешно собрал максимальное количество людей со всех кланов. Тогда это существенно облегчало задачу. Ведь опыт воинов Когурё и их боевая подготовка давали огромное преимущество… Однако сам настрой своих воинов был другим… Не было того подъема и боевого духа, что был еще недавно в предыдущей битве… Была мрачная решимость победить любой ценой, но в то же время присутствовала скованность и неуверенность. И дело было не в усталости, и не в слабости в едва окрепших от прошлых ранений телах. Причиной тому был шатер позади вражеского войска, поставленный рядом с палаткой командующего. Можно было бы предположить, что в нем находился сам король Силлы, если бы рядом с его гербом не красовался золотой дракон на черном фоне, символ династии Мин, а значит, вдовствующая императрица могла находиться или действительно находилась там. И этот раскол правящей династии, и этот герб, который воины должны были защищать ценой своей жизни и который сейчас так кощунственно был осквернен врагом, присвоившим его себе, вселяли неуверенность в воинов Когурё. Но и это было не главным. Основная причина всех сомнений была в том, что на заднем правом фланге вражеского войска был выстроен отряд Хваран во главе со своим командиром Ким Сокджином. Две с половиной тысячи юных красивых воинов, представителей самых знатных кланов империи, вытянулись по струнке и замерли в идеально ровном строю в ожидании приказов своего командира. И вот именно эти юноши, такие знакомые и родные, лишали воинов и членов кланов Когурё уверенности в правильности происходящего… Чонгук и Тэ, включенные в состав основного войска в одну из резервных тысяч, со страхом и неверием смотрели на своих товарищей, с которыми еще вчера делили одну казарму и ели за одним столом, не представляя, как смогут занести над ними меч. Вдруг к императору, все также наблюдающему за всем вокруг, сидя в седле Орынчока, подошел первый министр Ким Сувон, успев перед этим посовещаться с другими представителями и главами кланов, тоже по приказу императора присоединившимися к этому походу и сейчас выдвинутыми вперед для того, чтобы их дети и родственники на той стороне видели, против кого собираются выступать. Главный министр, поклонившись императору, обратился с просьбой: — Ваше Императорское Величество… Позвольте мне, как представителю главных семей империи, вступить в переговоры с членами кланов Силлы! Прошу, позвольте мне попытаться убедить наших детей! Их ввели в заблуждение! Им внушили ложные идеи… Я смогу их переубедить, я должен… — Главный министр Ким Сувон! — перебил его император. — Вы думаете, враг позволит Вам убеждать ваших детей теперь, когда с минуты на минуту начнется сражение?! Убеждать и воспитывать нужно было раньше! И внушать правильные идеи тоже нужно было раньше! Если же сейчас они не предпримут ничего и вступят в бой на стороне врага, пощады не будет никому! Повелитель взглянул искоса на Намджуна, который безотрывно смотрел на командира отряда Хваран, едва различая его вдалеке, сощурив заслезившиеся от напряжения глаза и закусив губу. В этот момент со стороны врага раздался стук барабанов, подхваченный собственным аналогичным рокотом. — За императора! За Когурё! Мансэ-э! — крикнул Намджун, сбрасывая с себя оцепенение и тревогу за одного своенравного и такого уже близкого и родного юношу. — Мансэ-э-э! — подхватили воины. Войско противника вздрогнуло и, сорвавшись с места, тоже покатилось навстречу. Битва началась. Однако фланги и с одной, и с другой стороны оставались на месте в ожидании приказа, готовые прийти на помощь основным силам в любой момент. Битва тоже сильно отличалась от той предыдущей. Там были японцы, которые сражались жестоко и отчаянно, со всей отдачей и не жалея себя. Воины Силлы явно уступали воинам Когурё и в силе, и в умении, и главное — в смелости. Они дрались вяло, едва успевая отбивать удары противника, и в любой удобный момент отходя назад, прячась за спины других. Однако численность давала им преимущество, и к тому времени, как солнце вошло в зенит, так и не было ясно, кто уступает и сдает позиции, а кто, наоборот, идет к победе. Военачальники обеих сторон одновременно решили ввести в сражение все дополнительные силы, чтобы не затягивать битву и понять на чьей стороне перевес. Юнги, несмотря на уговоры министров и лекарей, неуверенных в его полном выздоровлении после тяжелого ранения, надел доспехи, чтобы, как и в каждом бою до этого, находиться вместе со своими воинами. Рядом с одной стороны встал верный Намджун, а с другой, словно из-под земли, вырос Ёкай, снова появившийся внезапно в самый ответственный момент. Верные глухонемые стражники окружили повелителя плотным кольцом, и второе такое же, только внешнее, кольцо по приказу Намджуна образовали другие воины, обязанные всеми силами охранять императора, среди которых оказались и Тэ с Чонгуком. — Тэ, умоляю, — проговорил в последний момент Чонгук. — Будь рядом со мной и не забывай защищать себя, а не только императора! — Да… — ответил Тэ. — Ты тоже береги себя… Это был их первый настоящий бой. Оба дрожали не только от страха — обязательного спутника каждого воина в первом бою, но и от предвкушения и желания показать свое умение и мастерство. Со стороны противника тоже раздался приказ, и вот тут произошло то, чего не ожидал никто. Верили и надеялись на что-то — да, но не ожидали, кроме, пожалуй, единственного человека, который молился в душе все это время о чем-то подобном. В то время, когда фланги противника уже присоединились к основному войску и вступили в битву, отряд Хваран не тронулся с места, не подчиняясь никому. Они застыли в своем идеальном строю в ожидании приказа лишь своего командира. И он не заставил себя ждать. — Хвараны! — вдруг что есть мочи заорал Сокджин, пытаясь перекричать шум битвы. — Чаре-е-ет! (смирно) Все застыли, повернув головы к командиру. — Хвараны! Чумби-и-и! (приготовиться) Воины повернулись вперед и склонились над гривами коней, вынув мечи из ножен, готовые сорваться с места в любой момент. — За императора Мин Юнги! За Когурё! — еще громче, если такое возможно, заорал Сокджин. — Мансэ-э-э! — Мансэ-э-э! — дружно подхватили хвараны и, к ужасу и шоку военачальников, правителя и самих воинов Силлы, ударили им в правый бок, беспощадно сминая строй и пробиваясь к своим. Эта неожиданность и суета решили дальнейший ход сражения этого дня и его финал. Воины Когурё, почувствовав подмогу и, главное, увидев своих рядом с собой, убедившись, что никто не предал и не сбежал, с невероятным приливом сил продолжили наступление. Воины же противника, и до этого не слишком уверенные в своих силах, а после шока от маневра отряда Хваран и вовсе потерявшие эту веру, постепенно сдавали свои позиции, отходя все дальше и дальше назад. Юнги, вняв уговорам и видя, что исход сражения уже ясен, позволил нескольким стражникам и Ёкаю сопроводить себя обратно на обзорную площадку, где оставался немного успокоенный главный министр с остальными чиновниками. Намджун остался в гуще сражения, как и Тэ с Чонгуком. Чонгук сражался так, что никто бы не поверил, что это был его первый бой. Он успевал отбивать атаки вражеских воинов с невероятной силой и скоростью, сам нанося смертельные удары и крутясь в седле верного Тапхуна так, чтобы успевать еще следить за Тэ, находящимся рядом с ним, и защитить его в случае надобности. Тэ, однако, в защите не нуждался, ловко орудуя мечом, отражая удары, вот только сам ни ранить, ни тем более убить кого-то так и не мог. Он просто не мог вонзить меч в чужое тело, лишь поворачивая его так, чтобы отбить удар и самому не быть проткнутым мечом противника. Но увидев, как совсем близко от него упал один из верных воинов Намджуна, и враг уже занес над ним меч для последнего решающего удара, Тэ, ни секунды не сомневаясь, с криком: — Чонгук! — бросился наперерез врагу, подставляя свой меч под удар и спрыгивая на землю в этом месиве, чтобы подхватить раненного в свое седло и не дать затоптать его копытами коней. Чонгук, сообразив в чем дело, молниеносно развернулся и в следующий миг вонзил свой меч в спину врага, сразу вновь разворачиваясь и переключаясь на других. Тэ же тем временем, охраняемый им и другими воинами, взвалил раненного на спину Барам и под прикрытием своих поспешил с ним в безопасный тыл. Однако, доставив воина и передав его лекарям, он вновь вскочил в седло и помчался обратно в самую гущу. Он понял свое предназначение. Кто-то должен убивать врагов, но кто-то должен спасать своих. Значит, он будет тем, кто помогает раненным спастись из этого ада и не быть затоптанными или добитыми врагами. Все оставшееся время битвы Тэ искал живых среди мертвых и отвозил их на верной Барам к лекарям. Воины, никогда раньше не видевшие ничего подобного, проникаясь уважением и восхищением к этому самоотверженному пареньку, старались всеми силами защитить его с его ценным грузом и создать безопасный коридор, чтобы он продолжал спасать их товарищей. Ведь во всех сражениях до этого никому и в голову не приходило спасать кого-то во время битвы, если это не был сам император или, в крайнем случае, большой военачальник. Простые же воины и легко, и тяжело раненные, если могли стоять на ногах или сидеть в седле — продолжали бой, или отходили на безопасное расстояние самостоятельно. Если же сил на это не было, то упав, они вынуждены были лежать в месиве трупов. Потому что забрать с поля боя их могли только при победном исходе сражения, заняв эту территорию и гораздо позже, но часто находя уже мертвыми, скончавшимися от боли, потери крови или чаще всего раздавленными. Тэ не видел в этой гуще Чонгука и лишь надеялся, что он жив и цел. Как и сам Чонгук, все время пытавшийся разглядеть в этом аду хоть мельком знакомую одежду или часть огненной гривы Барам, вынужден был сгорать от волнения, но продолжать бой, со всей яростью обрушивая свой меч на головы врагов. А чуть дальше, в стороне от него, другая пара таких же неравнодушных друг к другу воинов смогла наконец воссоединиться. Сокджин, как только ворвался со своими хваранами в самую гущу боя, начал прорываться в середину, где то и дело мелькала, вспыхивая на солнце, медная, начищенная до зеркального блеска, спица шлема начальника стражи. Намджун, в свою очередь, как только император покинул поле боя, сам переключил свое внимание на командира отряда Хваран. И вот наконец, через невыносимо-долгое количество времени для обоих, они оказались рядом и, лишь мельком взглянув друг на друга, встали спиной к спине, отражая вражеские атаки и прикрывая друг друга. Силловцы, опомнившись и придя в себя после коварного маневра хваран, все же смогли не отступить сразу, а продолжить бой, хоть и сдавая понемногу свои позиции. Если бы не слабость и малочисленность воинов Когурё после предыдущей битвы с Пэкче… Если бы старые, закаленные в боях воины успели оправиться от ран, а молодые, только попавшие в отряды, успели набраться опыта и знаний… Коварные враги рассчитали все очень грамотно, хоть сама их затея и казалась абсурдной поначалу… Юнги, наблюдая за боем со своей обзорной площадки, понимал — сражение обещает быть вялым, но затяжным и выматывающим, и может продлиться не день и не неделю, а гораздо дольше… В итоге они, конечно, победят, но сколько воинов потеряют при этом… Воинов, которых и так остается все меньше… Его воинов! — Что думаешь, дядя? — зная, что их никто не слышит, спросил император у Ёкая. Демон уже не прятался в лесной чаще, как раньше, хоть и избегал общества по-прежнему. Однако с императором оставался до тех пор, пока чувствовал, что необходим ему… И оба в такие моменты получали удовлетворение и внутренний комфорт от близости и общения… — Думаю, лучший выход для них — попросить пощады и перемирия, Ваше Императорское Величество… — ответил мужчина. — Приближается лето… Жара и дожди здесь, на юге, тягостны не только для наших воинов, но и для самих жителей Силлы… К тому же они продвинулись довольно далеко и даже зашли на нашу территорию, оставив страну открытой с запада, на границе с Пэкче… Есть ли уверенность, что Пэкче, хоть и восстанавливающее силы после битвы, как и наши воины, не воспользуется все же возможностью захватить их тыл… Даже если их военачальники совсем безграмотны, такие элементарные вещи они должны понимать… — Ты действительно много знаешь и понимаешь, дядя! — проговорил искренне император. — Будь со мной рядом! Стань моей опорой и поддержкой! Я поселю тебя во дворце и прикажу отдавать почести, как члену императорской семьи, коим ты являешься! — Я и так всегда рядом с Вами, Ваше Императорское Величество! С самого Вашего детства! Даже когда был жив Ваш отец, я уже не только защищал его, но и охранял Вас, насколько был в силах. Мне не нужны почести, а жить я привык вдали от людей. Да и охрана удается лучше, когда делаешь это скрытно… Но я не оставлю Вас! Никогда! — Хорошо, дядя. Я верю тебе. Поступай так, как считаешь правильным. Ты не раз доказал свою преданность. И благодарю тебя за моего вор… за моего слугу… Он и правда важен для меня. — Счастлив, что смог помочь, Ваше Императорское Величество, — ответил лесной демон и, видя, что битва угасла, и с поля боя потихоньку начинают возвращаться воины, оставил императора, вновь удалившись от большого скопления людей. Битва действительно угасла сама собой, хоть весеннее солнце еще оставалось на небе достаточно высоко. Воины Силлы медленно сдавали свои позиции и отходили назад к границе, однако у воинов Когурё уже не было сил, чтобы добивать или гнать их дальше. Получив разрешение командиров, тысячников и сотников, они, помогая тем, кто не мог идти сам, возвращались в разбитый у подножья горы в небольшой тенистой роще лагерь. Чиновники собрались недалеко от шатра императора в ожидании решения судьбы их детей и юных членов кланов, которые во главе со своим командиром примкнули к основному войску и сейчас отходили на свои позиции вместе с воинами Когурё. Император сидел на походном легком троне, поставленном на небольшой помост из досок, и наблюдал за всем непроницаемым взглядом агатовых глаз. Намджун, прискакавший недавно с поля боя, еще не успевший переодеть пыльную, порванную в некоторых местах одежду, стоял рядом, закусив губу, в нервном ожидании решения повелителя. Ким Сувон и другие члены кланов, так же волнуясь, шевелили беззвучно губами, читая про себя молитвы. И вот они появились. Юные, стройные, красивые, по сути еще мальчишки. Отряд остановился в отдалении, так как площадка перед шатром не могла вместить такое количество народу. Все как один опустились на одно колено и склонили головы, понимая, что не останутся безнаказанными за свое самоуправство, и надеясь лишь на справедливость императора, который проявит милость и не предаст казни их всех. Ким Сокджин приблизился к трону и, как и весь отряд, опустился на одно колено со склоненной головой. — Говори! — дал свое разрешение император тихим безразличным голосом, мельком бросив взгляд на своего начальника стражи, на нижней губе которого выступила алая капля крови от острых зубов, закусивших ее, а глаза с волнением и мольбой о чуде были прикованы к прекрасному хварану. Оба, и император, и его верный слуга и друг понимали, что наказание этого юноши неизбежно. И наказанием этим может быть только казнь, ведь каков бы ни был итог, изначальное предательство свершилось, и отряд встал на сторону врага. — Прошу милости императора для своих людей и для себя! — проговорил громко и ясно Сокджин. — Уповаю на Вашу справедливость и великодушие, Ваше Императорское Величество! Клянусь… — Уповаешь? — перебил его император. — На милость? — Уповаю, Ваше Императорское Величество! — повторил Сокджин без видимого страха в голосе. — Как смеешь ты, предатель, просить меня о милости после того, что натворил?! — гневно произнес Юнги, и всех стоящих рядом пронзила дрожь от его ледяного тона. Сокджин не поднимал глаз на императора, но в позе его не было раболепства и пресмыкания. Голова, хоть и склоненная сейчас пред повелителем, тем не менее не могла изменить его гордую осанку. — Прошу, Ваше Императорское Величество! Окружающие застыли от такой дерзости… Вместо того, чтобы распластаться по земле и вымаливать прощения и пощады, этот хваран ведет себя, словно речь идет о легком наказании в виде месячного патруля опасного участка границы с Манчжурией. — Просишь… — скорее утвердительно, чем вопросительно уточнил император. — Просишь после того, как поверив льстивым обещаниям, предал свою страну и своего повелителя! После того, как следом за своей госпожой встал против собственного клана! — Я… — попытался вставить слово Сокджин в момент, когда император прервался. — Ты думаешь, — не дав ему продолжить, с новой силой проговорил император. — Что, испугавшись в последний момент и переметнувшись обратно на нашу сторону, ты сыграл большую роль в исходе сражения и тем самым искупил свою вину?! Джин снова дернулся, чтобы вставить слово в свою защиту, и Намджун, не отводящий от него напряженного взгляда, сжав кулаки от бессилия так, что хрустнули костяшки, мог лишь беззвучно умолять: «Молчи! Умерь свою детскую спесь и молчи! Заклинаю тебя, только молчи!» Но император, не обращая внимания ни на что и ни на кого, продолжал: — Ты не искупил свою вину! Она лишь выросла вдвое! Сначала предав меня, ты пошел в направлении, указанном твоей госпожой, теперь же ты предал и ее! А участь предателя только одна — смерть! Я не щажу предателей! И не принимаю перебежчиков! Никогда! Потому что, предав сегодня моего врага, завтра они предадут меня! Предатель останется предателем всегда! Ты не заслуживаешь пощады! Намджун! — повернулся он к побелевшему начальнику стражи. — Ты помнишь, что должен сделать?! Время пришло! Главный министр Ким Сувон дернулся к повелителю, в надежде попытаться хоть как-то смягчить его гнев. Остальные чиновники застыли в ожидании приговора для других хваранов, надеясь на не столь суровое наказание, ведь они лишь выполняли приказ. Намджун на деревянных ногах, не чувствуя вообще ничего, сделал шаг в направлении Ким Сокджина, понимая, что даже если император пощадит его самого, ведь последний шаг хваранами так и не был сделан, они не пошли против своих, но даже если сам Намджун выживет сегодня, душа его после того, что ему предстояло сделать, навсегда умрет, оставив лишь телесную оболочку. До конца дней, сколько бы не отвела ему судьба, он будет жить со следами крови единственного человека, тронувшего его грубое сердце. Вдруг, в этой полной, ужасающей своей неясностью тишине, раздался голос Джина. Голос такой же уверенный и гордый, как всегда: — Но я не предавал Вас, Ваше Императорское Величество! Никогда не предавал! Ни тогда, когда поклялся служить вдовствующей императрице, ни сейчас! — Что ты хочешь сказать этим? — уточнил император, подняв руку и останавливая Намджуна, который и так застыл как вкопанный, не веря своим ушам. — Умоляю о милости, Ваше Императорское Величество! — продолжил Джин. — Позвольте принести протокол присяги, чтобы Вы могли убедиться в моих словах! Император, посмотрев на него пристальным взглядом, в котором мелькнула искра интереса, кивнул головой. Джин обернулся к одному из хваранов, только и ждущего позволения подойти. Парень поднялся на ноги и, быстро приблизившись, вновь опустился на одно колено перед императором. Поклонившись, он достал из-за пазухи свиток из плотной рисовой бумаги и, передав его Джину, вновь отошел назад. — Это клятва, произносимая мной во время присяги вдовствующей императрице. Такую же клятву произнес каждый хваран, поступивший в отряд. Я переделал в ней несколько слов, потому что с самого начала ни на миг не сомневался в цели создания этого отряда, Ваше Императорское Величество! Но ни один представитель династии Ким никогда не запятнал себя и свою честь предательством! Все члены нашей семьи всегда были преданны своему императору и своей стране! Я родился в одном из главных и древних кланов империи и с малых лет видел и слышал многое, готовясь с возрастом получить ученую степень и изучая для этого всевозможные науки. Но я с детства мечтал о мече и сражениях, а не о чиновничьей шапке. И если судьба подарила мне такой шанс, я не мог его упустить, но никогда не собирался предавать Вас, Ваше Императорское Величество! Поэтому, в желании служить только своей стране и своему императору, изменил клятву, чего, к счастью, никто не заметил… Прошу Вашего позволения зачитать весь текст… Император с новым интересом в глазах кивнул. Джин развернул свиток и начал произносить слова присяги. По мере того, как он читал предложение за предложением, у всех слушавших расширились глаза от удивления и восхищения этим юношей и от простоты его выхода из такого сложного положения. Слова клятвы были настолько ловко изменены и дополнены, что заметить это можно было только внимательно прислушавшись к каждой фразе. «Клянусь верно служить госпоже моей, вдовствующей императрице» было дополнено фразой — матери единственного моего повелителя. К фразе «клянусь соблюдать интересы госпожи моей» была добавлена фраза — «во благо империи Когурё». И так в каждом предложении. В целом вся клятва была посвящена служению своей стране и ее императору, подчиняясь приказам его матери только во благо своей страны. Недалекая вдовствующая императрица была так сильно увлечена идеей создания собственного войска, она так свято верила в восхищение и благодарность этого юноши, избавленного ею от пыльных комнат с полками, заполненными учеными книгами, что ей и в голову не пришло вслушиваться в слова, так похожие на те, что вписал в клятву ее секретарь. Сокджин дочитал до конца и, свернув свиток, положил его к ногам императора, вновь поклонившись в ожидании его решения. Юнги молчал. Молчал долго, глядя на Сокджина нечитаемым взглядом агатовых глаз. Все застыли в напряженном молчании. Намджун, кажется, даже не дышал. И тут, в этой полнейшей тишине, вдруг раздался хохот императора! Именно хохот, громкий, искренний, от души! Никто и никогда не видел Юнги не то, что хохочущим, но даже смеющимся. Скупую улыбку на лице императора и то посчастливилось увидеть хоть раз в жизни не каждому! Отсмеявшись, повелитель вытер выступившую слезу и взглянул на Сокджина. — Да, ты достойный представитель семьи Ким! Страна потеряла истинного дипломата и будущего министра в твоем лице! Обвести вокруг пальца мою мать — это дорогого стоит! Убивать тебя просто жалко! Но ты должен понести наказание, чтобы впредь… В этот момент у дальнего края площадки раздался шум и какая-то суета… Все непреднамеренно повернули туда головы вслед за замолчавшим императором. Внезапно из-за военной палатки начальника стражи, стоявшей чуть в отдалении, показались стражники, ведущие перед собой двух мужчин, одетых в цвета представителей знати Силлы. Император махнул рукой Сокджину, чтобы скрылся с глаз и не мешал пока, и обратил все свое внимание на прибывших. — Посланцы короля Силлы, Ваше императорское Величество! — доложил один из стражников, заставив мужчин опуститься на колени. Юнги взглянул на Намджуна. — Можете говорить! — приказал начальник стражи, повинуясь молчаливому приказу. — Мы пришли с миром, — начал один из мужчин. — Просим великой милости у императора Когурё, дабы он поведал нам причину конфликта, который послужил мотивом к сегодняшней битве. — Причину конфликта? — уточнил гневно Намджун с позволения императора. — Вы задаете подобный вопрос, находясь со всем своим войском на нашей земле?! — По недоразумению и недалекости наших военачальников, возможно, мы перешли границу, разделяющую наши земли, но стремясь лишь защитить свою страну! У нас не было цели захвата! — Защиты от кого? Кто хотел, по вашему мнению, захватить государство Силла? — резко спросил Намджун, вынуждая посланцев крутиться и изворачиваться, пытаясь выйти из сложного положения. — Подлые доносчики послужили этому причиной своей клеветой. Их наговоры заставили нас собрать войско для защиты своей страны. Эти предатели уже казнены! Есть ли причина продолжать эту бессмысленную войну, уносящую жизни наших воинов? Наш повелитель, король Силлы, готов заключить мир и в знак своего безграничного уважения и дружбы готов отправить вам в дар сотню отборных коней с дальних монгольских земель, а также сто тюков тончайшего китайского шелка, сто золотых слитков весом в один нян (37,5 грамм) и сто мешков женьшеня весом в один кын (600 грамм)! «Не густо», — подумал про себя Юнги… Не слишком щедр король Силлы для правителя, не желающего затяжной войны и понимающего, что война эта будет проиграна… Вероятнее всего, предположения Ёкая о том, что соседнее Пэкче уже повернуло свою голову в сторону открытых границ соседа, были верны… Именно поэтому так засуетился правитель Силлы, и именно поэтому так бегают глаза и подрагивают руки у его посланцев… Вернутся без положительного ответа — останутся без головы, это очевидно… Однако эта война не нужна ему так же, как и им… — Я готов одарить своей милостью Вашего короля и забыть подлое пересечение границ моих земель по вашей глупости и недальновидности! — произнес император, снизойдя до разговора с посланцами. — Но сердце мое кровоточит от тоски по матери, которая, по моим сведениям, с некоторых пор гостит у вашего правителя. Моя привязанность к ней, как любящего сына, не дает мне спать несколько ночей. Как могу я оставить все как есть и уйти обратно в столицу, оставив ее в чужой стране? — Просим милости Вашего Императорского Величества… — начал второй посланник, и было понятно, что речь его была заготовлена заранее. — Ваша мать очень больна! Северный климат подкосил ее здоровье. Она не может подняться с постели и находится в самой южной части нашей страны, за сотни ли отсюда под наблюдением лекарей. Наш правитель очень обеспокоен здоровьем своей любимой сестры и не переживет, если в дороге с ней что-то случится… Умоляем Вас о милости и великодушии! Обещаем переправить вашу драгоценную матушку со всеми удобствами и почестями, как только жизни и здоровью ее ничто не будет угрожать. «Хитрая сука… И здесь смогла выкрутиться…» — думал про себя император. — «А может быть, и не она сама… Не исключено, что брат будет держать ее, как заложницу, дразня сейчас, чтобы выдать потом на самых выгодных для себя условиях…» Однако продолжать сейчас войну только ради того, чтобы заполучить эту суку, и терять из-за этого своих бесценных воинов, которых и так осталось меньше после сегодняшней битвы, император не хотел. Пусть пока попортит кровь брату и сородичам… Рано или поздно он доберется до нее… — Что ж… Здоровье моей драгоценной матери для меня превыше всего! — произнес император. — Пусть ваш правитель сделает все возможное для ее скорейшего выздоровления! — Так и будет! — произнесли в один голос посланцы. Император кивнул своему начальнику стражи, и тот, как всегда, поняв его по одному лишь взгляду, произнес: — Наш щедрый и великодушный повелитель готов прекратить войну и забыть о вашем вторжении. И готов принять от вас дары в виде пятисот коней, пятисот тюков шелка, пятисот золотых слитков в один нян и пятисот мешков женьшеня в один кын в знак дружбы и мира. Наши воины встретят ваших людей и проводят до столицы, дабы обеспечить безопасность в пути. Можете отправляться к своему королю с радостными вестями! Посланцы, разочарованные размером откупа, но удовлетворенные исходом переговоров, с поклонами покинули лагерь. Юнги какое-то время сидел задумавшись, и никто вокруг не смел пошевелиться или помешать ему даже тихим звуком. Вдруг император, видимо, придя к какому-то решению, огляделся вокруг и нашел глазами главного министра. — Где Ваш племянник, главный министр Ким Сувон? — Я здесь, Ваше Императорское Величество! — произнес Сокджин, выйдя вперед и вновь опустившись на одно колено. — Что ж, командир отряда Хваран Ким Сокджин… Как я уже сказал, убивать тебя просто жаль! Люди с такими талантами должны служить нашей стране! Твой отряд с этой минуты переходит в состав основного войска. Вы должны будете доказать свою преданность и верность в ближайших битвах, где бы и с кем они не состоялись! — Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! Благодарю за Вашу милость! — Это не все, хваран! — произнес Юнги. — Ты понесешь отдельное наказание! Приказываю тебе вернуть во дворец вдовствующую императрицу любым способом! Даже ценой собственной жизни! Как ты это сделаешь, вступив в бой с Силлой со своим отрядом, или применив свои дипломатические способности, решай сам! Срок тебе — год! Это не милость, а разумное понимание ситуации! Но через год или раньше моя мать должна вернуться в Когурё! Это и впрямь было наказанием для Сокджина, служившего вдовствующей императрице много лет, как своей единственной госпоже… Но, как он уже сказал, долг и верность своей стране и императору были всегда и оставались сейчас для него основным приоритетом. Поэтому он, не задумываясь, готов был выполнить приказ императора, чего бы это ему ни стоило. А тем временем, пока на площадке перед императорским шатром решались столь важные для страны и отдельных людей вопросы, Чонгук, вернувшийся в лагерь с основным войском, наконец смог разыскать Тэ. Тот вместе с несколькими десятками воинов все продолжал искать на поле еще живых раненых и отвозить их к лекарям. — Тэ, наконец-то я тебя нашел! Что ты здесь делаешь? Почему не ушел вместе со всеми? — Хорошо, что ты на Тапхуне, Чонгук, — проговорил Тэ, склонившийся над одним из воинов и не обративший, кажется, никакого внимания на слова Чонгука. — Поможешь мне? Барам устала, ей тяжело будет везти на себе троих. Можешь взвалить этого раненого на спину своего коня? Его скорее нужно доставить в лагерь… — Хорошо… — только и смог ответить Чонгук. Они привезли воинов к месту, выделенному для походного лазарета, и уложили их прямо на землю, потому что телег на всех не хватало. Тэ оглянулся по сторонам в поисках хоть одного лекаря, но все они были заняты другими ранеными… Воин, лежавший рядом с Тэ, тихо застонал. — Ну, тише, тише… — ласково произнес Тэ, опускаясь рядом с ним на колени и раздвигая ворот его окровавленного ханбока. — Вы выжили, господин. Это уже хорошо. Вам помогут скоро… Он осмотрел рану. Не глубокая, но уже сочившаяся сукровицей, после которой недалеко и до гноя. Где же лекари… Хоть кто-нибудь, кто сможет помочь… Не выдержав, Тэ вскочил и бросился к ближайшим кустам. — Чонгук, достань воды! — крикнул он. Пока Чон нашел и принес небольшую тыквенную флягу с водой, Тэ успел снять с себя нижнюю хлопковую рубаху-пхо и вышел, неся ее в руке вместе с какими-то листьями. — Пожуй их пока или помни в руках до кашицы… — попросил он Чонгука, сам тем временем оторвав полоску ткани и еще небольшой кусок от своей рубахи, обильно смочив его водой. Промыв рану, как смог, он взял из рук Чона уже разжеванный комок зелени и, наложив на рану, туго перевязал. — Скоро будет легче, господин, — проговорил он тихо с улыбкой. — Потерпите еще немного. Перейдя к другому лежавшему на земле воину, он осмотрел его и повторил все то же самое, что и с первым. Этот раненый оставался без сознания, что облегчало задачу, но он дышал, и это давало надежду, что он выживет. Кода Тэ приблизился к третьему воину, наконец подошли военные лекари и, отодвинув его от раненного, приказали не лезть под руку и не мешать им спасать жизнь. Тэ безропотно поклонился и отошел, давая возможность лекарям делать свое дело. Однако он не ушел и продолжил свое занятие, перейдя к тем, кого уже перевязали и даже зашили. Многие продолжали стонать от боли. Тэ, вновь нарвав какие-то листья в ближайшей роще, просил воинов, находившихся в сознании, пожевать их немного и проглотить, запив глотком воды. Как он объяснял, эти листья обладали успокаивающими и снотворными свойствами и должны были немного притупить боль, погрузив раненых в недолгий сон. — Прошу Вас, господин, примите это… Должно немного помочь… — Дай другим, мне бы только воды… — произнес воин, тот самый, которого Тэ первым вытащил с поля битвы. — Это ты спас меня… Спасибо тебе… — произнес мужчина, делая глоток из поднесенной фляги. — Что Вы, господин! Главное, что Вы живы! — ответил, скромно улыбнувшись, Тэ. — Ты лекарь? — спросил воин. — Можно и так сказать, господин. Мой отец лекарь, а я просто помогал ему с детства вместе с братом… — Я помню тебя… Ты был там, в лесу… Той ночью… Тэ понял, что воин говорил о ночи, когда они нашли и спасли Чимина из того дома. Он тоже вспомнил его. — Да, Вы правы… И струсил я и тогда, и сейчас… — произнес Тэ. — Пока вы все сражались с врагами… Я не смог убить ни одного… — Не говори так! — строго прервал его мужчина. — Пока мы сражались, ты спасал нас! Для этого тоже нужна смелость! Возможно, даже большая, чем рубить врага мечом! — Спасибо Вам… — произнес Тэ, снова улыбнувшись своей невероятной искренней улыбкой, и поднял глаза на сидящего рядом Чона. Тот смотрел на него не отрываясь и, кажется, даже не моргая… И во взгляде его было что-то такое, что заставило Тэ затаить дыхание. Почувствовав холодок и щекотание внизу живота от этого взгляда, он спросил еле слышно: — Чонгук, ты чего?.. Чонгук его даже не расслышал, или до него не сразу дошло, что его о чем-то спросили… Он продолжал смотреть, пока Тэ не повторил чуть громче: — Чонгук?.. — А?.. — опомнившись, произнес Чон, смаргивая наваждение. — Ты чего? — переспросил Тэ. — Ничего… — смутившись, ответил парень. — Чем еще помочь? Надо принести чего-нибудь? — Может, еще воды?.. — словно сам себя спросил Тэ, тоже смущаясь от чего-то. — Давай обойдем всех раненых и проверим как они?.. Сможешь? — Ты сам уже еле передвигаешься… — заметил Чонгук. — Но если так тебе будет спокойнее, я помогу тебе. Сейчас принесу воды. Он ушел, а Тэ еще какое-то время задумчиво смотрел ему вслед, после чего вновь направился в рощу, чтобы нарвать еще необходимых листьев… А в другой стороне лагеря происходили не менее важные события. Легкий полог военной палатки отодвинулся едва слышно, и Намджун, стоя спиной ко входу, скорее почувствовал, чем услышал, что кто-то вошел, и не спешил поворачиваться, надеясь, что это именно тот, кого он ждал и сам приказал стражнику впустить, не медля, без доклада. Правда Сокджин пришел раньше, чем он ожидал, поэтому застал начальника стражи в довольно откровенном виде, обнаженного по пояс, стоящего возле чаши с водой и обтирающего свое большое сильное тело влажным куском ткани от пота и пыли. Джин застыл от неожиданности и неловкости ситуации, но отвести свой взгляд от этого красивого тела, хоть и испещренного шрамами, старыми, почти незаметными уже и свежими, едва успевшими затянуться, не мог. Услышав его сдавленный вздох, Намджун все же развернулся, накинув на плечи легкую рубаху, и встретился взглядом с этими невероятными глазами, сверкающими даже в полумраке палатки. Джин, как под гипнозом, не отрывая своего взгляда, сделал шаг, другой, третий, не в силах остановиться или произнести хоть слово… Приблизившись, он снова сдавленно то ли вздохнул, то ли всхлипнул и его наконец прорвало. — Я не мог! Не мог открыться! Это непростительно, Вы можете ненавидеть меня, и скорее всего, так и есть, но я не мог! Хотел, безумно хотел, даже порывался сделать это в тот последний вечер… Но… Намджун смотрел на него, чувствуя дрожь и страх парня, которых не было даже перед императором, и только сейчас начал осознавать, какую внутреннюю борьбу с самим собой пришлось выдержать этому юноше… Как невыносимо тяжело ему было нести на себе эту ношу, не имея возможности поделиться хоть с кем-то… — Я… Я… Простите меня… — продолжал Джин отчаянно. — Мне нужно, чтобы Вы верили мне! Именно Вы! Только, чтобы верили! Мне так это нужно… Не выдержав, Намджун схватил его за руку и притянул к себе, крепко прижав одной рукой за талию, поражаясь, какая она тонкая, а широкой ладонью другой руки прижал его голову к своему плечу, слегка поглаживая и успокаивая. — Я верю… Верю… — прошептал он совсем близко к уху Джина, опаляя его горячим дыханием. Вновь всхлипнув, но уже от облегчения, Джин, осмелев, обнял Намджуна в ответ, сцепив пальцы в замок на его спине, чтобы наверняка… — Я… — поднял он взволнованное лицо. — Шшшш… Тише… Я знаю… — прошептал Намджун. — Я верю! — Правда? — с облегчением прошептал Джин, не отрывая взгляда от лица мужчины. — Правда… Намджун в свою очередь не мог отвести взгляд от этих сочных ягодных губ, приоткрытых и сухих сейчас от волнения. И когда Джин неосознанно, высунув кончик языка, нервно облизнул их, даже не понимая всей сумасшедшей провокации этого жеста, сердце начальника стражи не выдержало, и он с каким-то тихим, вымученным длительным ожиданием, стоном впился в эти желанные губы долгим и таким мучительно-сладким, тягучим поцелуем. Джин, застывший в первое мгновение от неожиданности, уже в следующий миг почувствовал невероятное удовольствие, разлившееся по всему телу, и со всем трепетом и юношеским пылом раскрыл свои губы, отвечая, хоть и неумело, но не менее страстно на первый в своей жизни поцелуй. Да, начальник стражи мужчина. Как и сам Джин. Но разве любовь выбирает пол, когда входит в сердце без разрешения и предупреждения? Джин полюбил. Полюбил всем сердцем! И он готов бороться за свою любовь и добиваться ответной любви, если это потребуется. Впрочем, нужна ли борьба, если любят оба?.. Если оба желанны и необходимы друг другу, как воздух… Что ждет их впереди?.. Кто знает… Но Джин уверен в своей любви! И начальник стражи, кажется, тоже… И успокоенный немного Джин отдался полностью новым и таким невероятно-волшебным ощущениям.