Личный слуга императора

Чонгук с Тэ находились на южной границе вот уже несколько дней. Джин поручил им сопровождать сюда двух женщин, уроженок Силлы, чтобы позже, с помощью подкупленных людей, заслать их в дворцовый комплекс в качестве дворовой прислуги. В сам дворец без связей и рекомендаций, разумеется, попасть было не так просто, а точнее, почти невозможно. Но у одной из этих женщин родная сестра была служанкой в гареме, и не у кого-нибудь, а у самой любимой юной жены короля. Джин надеялся подкупом или угрозами склонить её на свою сторону, пообещав, что госпоже её и другим членам королевской семьи ничто не будет угрожать. Доставив женщин, парни вынуждены были дождаться самого командира, и только после этого отправиться в обратный путь. Делать им здесь было абсолютно нечего. Целыми днями тренироваться на мечах и в рукопашных боях в такую жару было просто невыносимо. Чонгук с Тэ делали это только утром, пока ещё было хоть немного прохладно, или вечером, когда солнце опускалось за верхушки западных гор, и появлялся небольшой ветерок. Ближе к обеду, когда солнце входило в зенит, они брали с собой немного еды и воды и уходили от места их небольшого лагеря глубже в лес, где тень деревьев защищала от полуденного зноя, и можно было разлечься на прохладном ковре из зелёной травы и мелких лесных цветов, закинуть руки за голову и лежать так, болтая обо всем и ни о чем, и разглядывать небо с белыми пушистым облаками сквозь ветви и листву. Разговоры их в такие моменты были лишены извечных споров и подначиваний, они были лёгкими, откровенными и такими душевными, что ребята дорожили этими часами и боялись спугнуть идиллию неловким словом или неприятной темой. Сегодня они вновь, едва закончив тренировку, взяли небольшую глиняную бутыль для воды, пару рисовых лепешек, сказали часовому, что, как всегда, вернутся ближе к вечеру, и направились в лес, решив в этот раз взять с собой лошадей, чтобы дать и им размяться, и пройти чуть дальше вдоль поймы ручья, из которого набирали воду, и исследовать местность в этом направлении, где ещё не были. Они не стали обмывать потные тела после тренировки, спеша поскорее улизнуть из лагеря и решив сделать это, когда найдут место для дневного отдыха. Но ручей все извивался, уходя выше и глубже в лес, Тапхун с Барам фыркали и дёргали ушами, не понимая, почему им приходится идти медленно в поводу, вместо весёлой быстрой скачки или хотя-бы лёгкой пробежки рысью, а парни все шли, ища красивое уютное место и не находя его. Приставучие комары и мошки, коих здесь было даже больше, чем везде, видимо, от близости воды, одолевали и самих парней, и лошадей, заставляя без конца отмахиваться от них, кого руками, кого хвостами… И вдруг, когда они, уже отчаявшись найти хоть какое-то приличное место, хотели сделать привал на ближайшем свободном от веток пространстве, за очередными деревьями и кустами им открылась невероятной красоты картина, с зеленой поляной, испещренной разноцветными цветами, и небольшим прудом с лотосами, образовавшимся из оттока ручья. Над прудом, склонившись к самой воде, росли плакучие ивы, рядом с одной из которых они и нашли прекрасное место для отдыха. Сняв поводья с лошадей, парни отпустили их спокойно пастись. Стреноживать их нужды не было, потому что ни Барам, ни Тапхун ни за что не оставили бы своих хозяев и не ушли далеко. Ребята спустились к самой кромке воды, которая у берега оказалась тёплой, как парное молоко, но дальше становилась холодней. Чонгук не медля снял с себя всю одежду, оставшись голышом, и смело полез глубже в воду, чтобы окунуться скорей в эту благословенную прохладу. Тэ же все ещё оставался на берегу, сняв с себя только верхнюю часть и почему-то не решаясь стянуть сопаджи, словно смущаясь. Чонгук обернувшись посмотрел на него с удивлением. — Тэ, ты чего? — спросил он. — Залезай скорей. Здесь не холодно совсем. Так хорошо! — Там глубоко? — единственное, что пришло в голову Тэ. — Нет, совсем нет! Вот, я стою, и мне всего чуть выше пояса достаёт вода! Ты не умеешь плавать? — догадался Чонгук. — А где бы я научился? Наша речка у дома была совсем мелкой. Мы с Чимином переходили её даже в детстве. — Давай же, не бойся! Раздевайся скорей и лезь сюда, ну… — уговаривал Чонгук. — Возможно, я даже научу тебя плавать! Смотри, какая красота! Вокруг действительно было необыкновенно красиво. Цветущие лотосы покрывали собой почти половину поверхности воды. Тэ не знал почему, но что-то заставляло его смущаться Чонгука. Это было странно, потому что они оба были парнями, и между ними, как и между другими хваранами не должно было быть подобных проблем. Да их и не было… Почти… Тэ, проживший всю жизнь в компании брата, и не обращал внимания на такие вещи, но только не с Чонгуком. Это трудно было объяснить, но в его присутствии Тэ смущался раздеваться донага. Возможно потому, что Чонгук частенько старался взглянуть на него украдкой в такие моменты, и Тэ несколько раз замечал эти взгляды. Вот и сейчас, вместо того, чтобы отвернуться, Чонгук, сам уже наполовину прикрытый водой, стоял и нагло пялился в сторону Тэ, который все продолжал стоять, держась за край штанов и так и не решаясь дернуть за завязки. — Посмотри на себя! Ты уже красный весь, как те маленькие ягоды, что я собрал для тебя вчера у кромки леса! Лезь скорее в воду, здесь так прохладно! Тэ действительно было невыносимо жарко, но раздеться перед горящим взглядом Чонгука он все ещё не мог. Поэтому, как только тот отвлёкся на миг на вспорхнувшую с дерева птицу, Тэ тут же метнулся за спасительные ветви плакучей ивы и, обойдя дерево с другой стороны, быстро скинул с себя остатки одежды, спеша поскорее залезть в воду. Дно пруда было илистым, от этого вода в том месте, где наступал Тэ, сразу становилась мутной. Из-за того, что он не видел, куда наступает, парень продвигался очень медленно, боясь поскользнуться и держась за ветки, опущенные к самой воде. Обойдя дерево и погрузившись в воду по самую грудь, Тэ обернулся вокруг, но Чонгука нигде не было видно. — Чонгук? — крикнул Тэ, снова оглядываясь. — Чонгук! Чонгук, где ты?! Тэ затаил дыхание от волнения, но не успел он испугаться по-настоящему, как совсем близко от него вынырнула знакомая тёмная макушка с неизменной кроличьей улыбкой, и быстрая рука, одним движением сорвав растущий рядом цветок лотоса, вдруг воткнула его Тэ за ухо. — Красивый!.. — все ещё улыбаясь, проговорил Чонгук, не отводя своего взгляда. — Ах ты! — возмутился Тэ, смущаясь и почему-то нервничая в душе. — Напугал меня! — Зато ты сейчас похож на первую красавицу праздника, коих родители привозят в столицу каждый год в день цветения сакуры, чтобы удачно выдать замуж! — уже смеясь, дразнил Чонгук. — Ах так? — возмутился Тэ и, сорвав другой цветок, тоже воткнул его за ухо Чонгуку. — Вот тебе! Теперь ты тоже невеста на выданье! — Но ты краше! — хохотал Чонгук. — У тебя цветок крупнее! — Ну подожди же! — загорелся азартом Тэ, оглядываясь вокруг. — Я сейчас найду для тебя самый большой! — Не успеешь! — прокричал Чонгук, отплывая и тоже включаясь в игру. — Я найду его быстрее! Для тебя! Они дурачились, как дети, по сути ими и являясь, срывая очередной, как казалось, самый крупный цветок и пытаясь вставить его в волосы друг другу. Но каждый раз добиваясь этого, они обнаруживали, что тот на самом деле не такой уж и крупный, и спешили найти другой. В один такой момент Тэ, разглядев необыкновенно красивый лотос, растущий вдалеке немного отдельно от остальных, устремился за ним, боясь, что Чонгук тоже заметит его и опередит, сорвав первым. Он так спешил, отталкиваясь ногами от дна, словно подпрыгивая, и помогая себе руками, что, сам того не замечая, практически проплывал небольшие расстояния в мутной воде. В очередной раз вытянув носок, чтобы нащупать дно, Тэ вдруг обнаружил под ногой пустоту, стремительно погружаясь в нее и забыв, как дышать от внезапного панического ужаса. Взмахнув руками, он, опомнившись, закричал что есть мочи: — Чонгук! Чонгук, помоги! Одно мгновение — и Чонгук оказался рядом, нырнув и проплыв расстояние между ними за пару секунд. Он вынырнул из воды и, обхватив Тэ руками, прижал его к себе. — Всё, все, Тэ. Я рядом! Не бойся! Но парень, вцепившись в него со всей силы, прижимался все теснее, не желая отпускать, и паника в его глазах не проходила. — Ну же, Тэ. Успокойся! Видишь, я стою! Здесь неглубоко. Ты просто испугался. Всё хорошо! — уговаривал Чонгук. Дыхание Тэ постепенно затихало. Он повис на Чонгуке, все ещё цепляясь за него руками и ногами и уткнувшись лицом куда-то в изгиб шеи, а тот, прижав его к себе, гладил ладонями по спине и повторял тихо: — Всё хорошо, я рядом. Я рядом, Тэ. Сердце Тэ стучало так быстро и так громко, что Чонгук отчётливо это чувствовал. Но главное заключалось в том, что его собственное сердце ничуть не уступало и билось, казалось, ещё сильней. Он все крепче сжимал Тэ в своих объятиях, не желая отпускать, впиваясь подушечками пальцев в кожу на его спине, и был счастлив, что тот пока не осознал этого, все ещё не придя до конца в себя от страха. Тэ постепенно успокаивался, но все ещё не готов был отстраниться, однако время шло, и в какой-то момент в близости между ними что-то неуловимо изменилось. Они все так же не могли оторваться друг от друга, но причина была уже не в страхе Тэ и не в потребности Чонгука его защитить, а в чем-то другом, таком волнующем, сильном и непонятном, но таком необходимом и важном для обоих… Это чувство тягучей томной волной накатило на обоих, заполняя их собой и стекая куда-то вниз, в точку самого тесного соприкосновения двух тел, и наливая естество каждого непонятным пока, но таким сильным и жгучим желанием чего-то… Вода вокруг них была мутной и совершенно непрозрачной от поднятого со дна ила, скрывая все, что творилось внизу, однако Тэ с какого-то момента совершенно забыл о своём смущении, а Чонгука это и вовсе никогда не волновало. Перехватив Тэ поудобнее, переместив руки с его спины под бедра, Чонгук интуитивно подался своим пахом вперёд, и когда его раскаленное, несмотря на прохладную воду, естество столкнулось где-то там в тёмной глубине с чужим, таким же твёрдым и горячим, их обоих пробил такой разряд, словно тысячи молний ударили вдруг в эпицентр их соприкосновения. Тэ не отрывал голову от его плеча, и Чонгук в ответ прижался щекой к его виску, продолжая двигать бёдрами и чувствуя, что Тэ, несмотря на скованность, тоже нерешительно подаётся вперёд, навстречу его движениям, показывая тем самым и свою потребность в этом. Для них обоих это был первый опыт, и оба абсолютно ничего не знали о том, что нужно делать. Однако природа взяла свое, и спустя какое-то время они оба друг за другом забились в экстазе удовольствия, получив такую необходимую, первую в своей жизни, разрядку. Придя немного в себя и собравшись с силами, Чонгук, все ещё не выпуская изможденного Тэ из объятий, кое-как выбрался с ним на берег и, уложив на мягкую зелёную траву, целомудренно прикрыл его влажное тело своим ханбоком, сам с трудом натянув на себя сопаджи… За штанами Тэ нужно было идти чуть дальше за дерево, но сил на это ни у кого из них не было. Чонгук лёг рядом и, придвинувшись вплотную, обнял Тэ, положив свою руку ему под голову и радуясь, что тот, хоть и отводит свой взгляд в смущении, но не отворачивается от него и не отталкивает. Слова сейчас были бы лишними, и оба это понимали, поэтому лежали молча, приходя в себя и наслаждаясь близостью друг друга. День уже подошёл к своей середине, и солнце готово было продолжать свой путь на запад, но пока ещё нещадно палило своими лучами. Однако густые ветви плакучей ивы надёжно защищали двух парней от жары и яркого света. Рядом в нескольких шагах паслись лошади. Барам громко фыркала и качала головой, пока Тапхун игриво покусывал её за холку и словно что-то нашептывал в рыжее ухо, возможно уговаривая, но пока не получая согласия от гордой красавицы. Пение птиц в листве, стрекот кузнечиков в траве, фырканье и хрумканье лошадей — все это успокаивало и усыпляло, и Тэ с Чонгуком не заметили, как провалились в сон. Проснулись они ближе к закату, чувствуя жажду и голод. Чонгук достал из сидельной сумки флягу с водой и рисовые лепешки, пока Тэ натягивал на себя свою одежду, предварительно собранную Чоном и сложенную рядом. Тэ по-прежнему молчал. Чонгук не лез к нему с разговорами, давая время подумать обо всем, что произошло. Ели в полной тишине. Оба понимали, что нужно возвращаться в лагерь, но уходить отсюда не хотелось. — Нам, наверное, пора… — первым подал голос Тэ, и Чонгук даже вздрогнул от неожиданности. — Давай останемся здесь на ночь, а утром вернёмся? — предложил он. — Скоро стемнеет, в лесу будет сложно передвигаться… — Но если Сокджин-ним уже там… Не думаешь, что нам влетит? — Если он вернётся в таком же состоянии, как был все последнее время, то я не удивлюсь, если он даже не заметит нашего отсутствия… — Почему он такой?.. В чем причина?.. — тихо, словно сам себя, спросил Тэ. Но Чонгук, подумав что вопрос адресован ему, решил ответить. — Думаю, причина в Намджун-хёне… Между ними что-то происходит… Но я не уверен… — Ты ведь близок с начальником стражи… Теперь, когда отряд Хваран перешёл под начало всего войска, ты вернёшься к нему? — спросил Тэ то, что волновало его все последнее время. — Я думал об этом, но нет. Я хочу остаться с нашим командиром, если он позволит, до тех пор, пока нужен ему. А я уверен почему-то, что нужен. И именно из-за Намджун-хёна. — И ты хочешь остаться здесь? На юге? — уточнил Тэ. — Да, если командир останется. — А… А я?.. — затаив дыхание, спросил Тэ. — А что ты? — не понял Чонгук, и у Тэ даже перехватило дыхание на миг от разочарования, но тот после небольшой паузы продолжил. — Ты теперь со мной, где бы я ни был. Навсегда! — Вот так просто? Ты решил все за нас двоих? — Конечно, а как может быть иначе? Ведь я выбрал тебя. — Выбрал? Как это? — Да, выбрал. Глазами, разумом и сердцем! — А так бывает? — Только так и должно быть, Тэ. Ты же помнишь, я рассказывал, что в нашем доме жила старая императорская шаманка Уки? Когда я был маленьким, она однажды мне сказала, что своего человека надо выбрать глазами, разумом и сердцем. «Ты сам поймёшь, когда это произойдёт», — сказала она. И я понял. Сразу понял, что это ты. — И как же ты понял? — затаив дыхание, прошептал Тэ. — Когда? — Глазами я выбрал тебя, когда увидел впервые, там, на городской площади, когда ты прятался за прилавками торговок, и одна из них приняла тебя за воришку, помнишь? — Да… Помню… Ты ещё помог мне сбежать от них… — улыбнулся Тэ. — А разумом? — Разумом? Разумом я тебя выбрал в тот день, когда следом за тобой записался в отряд Хваран, понимая, что не только должен, но и хочу защищать тебя всегда от любой опасности… Понял, что должен и хочу быть рядом… Всегда… — А… А сердцем? — совсем тихо спросил Тэ, почти совсем не дыша. — Сердцем? Мне кажется, что сердцем я выбрал тебя тоже в самый первый день, как только увидел… Но понял я это только после боя с Силлой, когда наблюдал, как ты помогаешь раненым воинам… Понял, что никогда не отпущу тебя… — Не вспоминай тот день, прошу… Я оказался трусом и до сих пор не знаю, как смотреть в глаза товарищам, которые сражались не жалея себя, пока я не смог убить ни одного врага… — Не говори так, Тэ! Не смей! Ты не трус! Тот воин правильно сказал тебе — сражаться каждый может, а вот спасти хоть одного… Если в этом твоё предназначение, я буду сражаться за нас двоих, слышишь? Главное, чтобы ты всегда был рядом со мной! — А ты… Ты считаешь это правильным? Ну… То, что было сегодня, и то, о чем говоришь сейчас? — А ты нет? — Я не знаю, Чонгук. Ты выбрал меня и хочешь быть рядом… Это мне понятно, и моё сердце тоже готово принять тебя… Ты же чешуйка, тебя уже не оторвать… — улыбнулся Тэ. — Эй! Я не чешуя! Хватит называть меня так! — возмутился Чонгук. — Но… — перешёл на серьёзный тон Тэ. — Что скажут на это люди? Как мы объясним им, что хотим быть вместе? Вдвоём… — Зачем нам кому-то что-то объяснять? — резонно заметил Чонгук. — Просто будем вместе и все. — Навсегда? — Навсегда! — уверенно заявил Чонгук. — Но я не знаю, выбрал ли я тебя глазами, разумом и сердцем… — прошептал задумчиво Тэ. — Ты заполнил пустоту в моей душе после того, как у меня забрали Чимина, это так, но… Помнишь, в том доме в лесу, когда мы спасали Чимина? Слышал, как император назвал его? — Да. Мой воробушек… — повторил Чонгук слова повелителя. — Думаю, между ними происходит что-то подобное… — проговорил Тэ. — Похожее на то, что между нами… — Я тоже так думаю, Тэ… — произнёс Чонгук. — Чимин и правда похож на маленького воробушка… — с любовью произнёс Тэ. — А я? На кого похож я по-твоему? — Ты? — задумался Чонгук и посмотрел вокруг. — Думаю, ты похож на камушек… — Камушек? — не поверил своим ушам Тэ. — Из всего возможного ты решил сравнить меня с камнем? — Ну всяко лучше, чем с чешуей… — улыбнулся Чонгук, сморщив нос. — Чонгук! — возмущённо зашипел Тэ. — Сейчас же возьми свои слова назад! — Нет, Тэ. Я правда так считаю, — упрямо продолжил Чонгук. — Иди сюда, я покажу тебе. Он спустился к самой кромке ручья, где он впадал в пруд с лотосами. Недалеко от воды на земле лежали мелкие камушки, уже давно высохшие на жарком солнце. Чонгук подошёл и присев выбрал один из них, невзрачного серо-коричневого цвета. — Вот, смотри… — проговорил он. — Только не говори, что я ещё и такой же страшный, как этот камень. — Он не страшный, Тэ. Он просто тусклый… Словно безжизненный. Ты бываешь таким, когда тоскуешь по своим близким… По отцу и брату… И ещё… Когда думаешь о чем-то своём, словно пытаешься вспомнить что-то давно забытое… Не знаю, может это и не так, но мне так кажется… — Я не… Не знаю… Не замечал… Не думал об этом… — А я наблюдал за тобой часто… Да что там, почти всегда… А теперь смотри! Чонгук опустил камень в воду, которую пронзали своим светом закатные лучи солнца. И — о, чудо! Камешек, ещё недавно такой серый и невзрачный, засверкал, заиграл красками, словно переливаясь и светясь изнутри. — А вот таким ты становишься, когда мы начинаем говорить о твоих близких, как только что о Чимине. Или когда видишь их самих. Ты так же начинаешь светиться от радости и любви к ним. Теперь понимаешь? — Да… — задумчиво ответил Тэ, не отрывая взгляд от камушка. — Пожалуй, да… Теперь понимаю… — Так вот, я хочу, чтобы ты почти всегда был таким, как этот камушек сейчас. Чтобы светился! И если я не могу обещать тебе более частые встречи с родными, это не в моих силах, то я готов на все, лишь бы ты никогда не становился тусклым и грустным от тоски по мне. Я хочу всегда быть рядом! И сделаю все для этого… Вот что я хотел сказать и показать тебе… Теперь понимаешь? — Да… Хорошо, я буду с тобой, — приняв решение, проговорил Тэ. — Думаю, что моё сердце тоже выбрало тебя, раз терплю твоё присутствие рядом с собой столько времени… — вновь улыбнувшись, закончил он. — А ещё, — решил рискнуть Чонгук. — Раз теперь ты мой возлюбленный, выбранный сердцем, можно я поцелую тебя? — З… Зачем? — Так делают… Я знаю… — Откуда ты это знаешь? — с недоверием спросил Тэ. — Видел. Возлюбленные должны поцеловать друг друга в губы. Так положено. — Ты это только что выдумал? — Нет, я это знаю. Видел однажды, как к Вонхо из нашего отряда приходила его невеста. Я как раз завернул за угол казармы в тот момент. Они стояли там очень близко друг к другу. Вонхо сказал — возлюбленная моя, и прикоснулся к её губам своими. — Ну, если так надо, тогда давай… — решившись, пробормотал Тэ и зажмурился в ожидании. Чонгук приблизился, но прежде чем прикоснуться своими губами к его, окинул взглядом красивое лицо, счастливый от того, что может теперь с полным правом любоваться им, как своим возлюбленным. Прижавшись наконец к нежным розовым губам и собираясь сразу же отстраниться, он, неосторожно сделав вдох в этот момент, почувствовал манящий медовый аромат и, не в силах сдержаться, высунул кончик языка, лизнув им нижнюю губу Тэ. Вкус был ещё более сладким и тягучим. У Чонгука от него закружилась голова, задрожали руки, и кровь прилила сразу к тому месту, в котором он ещё недавно познал свой первый в жизни экстаз. Однако Тэ быстро вернул его с небес на землю, оттолкнув от себя и смущённо пробормотав: — Ты же говорил про поцелуй! Так зачем меня облизнул? Ты, прям как Тапхун! Твой конь любит лизаться, и ты туда же? — Просто ты на вкус такой же, как тот мед земляных пчёл, который мы с тобой нашли недавно. Они тогда пол дня бегали за пчелами, чтобы выследить, где у них гнездо. В итоге обнаружили небольшую щель меж камней. Пока Тэ жег пучки полыни, запаливая один от другого и окуривая их обоих дымом, Чонгук ножом расковырял небольшие камни и, расчистив землю под ними, обнаружил пчелиный улей с маленьким комочком медовых сот. Получив несколько укусов от разъяренных насекомых, ребята завернули восковой шарик в лист лопуха, быстро отбежали на безопасное расстояние и с огромным удовольствием полакомились потом этой вкуснотищей. Однако тот мед не шёл ни в какое сравнение со сладостью, которую почувствовал Чонгук, прикоснувшись кончиком языка к губам Тэ. — Прошу, давай остановимся на этом пока… — попросил Тэ, чувствуя необъяснимое волнение от поведения Чонгука. — Хорошо… — согласился парень, понимая, что и правда слишком торопится. С Тэ так нельзя. С ним нужно быть очень бережным и терпеливым, это Чонгук тоже уже понял. — Но ты ведь разрешишь поцеловать себя ещё раз, потом, когда будешь готов? — спросил он с надеждой. — Я не знаю, но боюсь, что и так позволил тебе сегодня слишком много… — ответил Тэ, вновь возвращаясь к своему смущению и скованности. — Думаю, это не совсем пристойно, то, что мы делали… — Тэ, разве может быть непристойным то, от чего нам обоим было так хорошо? — спросил разволновавшись Чонгук. — Прошу, не думай слишком много об этом… Ты мой возлюбленный, а я твой. А это значит, что все, что мы делаем, правильно и нужно! Верь мне! — Неужели ты думаешь, что Чимин с императором могут делать что-то подобное? — наивно спросил Тэ. — Если они возлюбленные, то, конечно, делают! Разве может быть по-другому? — убеждённо ответил Чонгук. — Ну не знаю… — с сомнением произнёс Тэ. — Не могу себе этого представить… — И не надо! Зачем нам представлять кого-то, тем более повелителя… Думай о нас, только о нас, прошу! — убеждённо проговорил Чонгук. — И верь мне, прошу! Я все узнаю и всему научусь, обещаю! И Тэ не смог сказать «нет». Он посмотрел в глаза теперь уже своему возлюбленному и понял вдруг, что и в самом деле хочет верить только ему. Всегда. А император с Чимином тем временем наслаждались своими чувствами друг к другу и небольшой передышкой в войнах и дворцовых интригах. Пока южные государства приходили в себя после недавних сражений, Юнги обратил все свое внимание на север, возобновив набеги небольших отрядов на манчжурские земли. Однако сам он все это время оставался в столице, поручив на этот раз командование Намджуну. Император заметил, что с его начальником стражи в последнее время что-то происходит, и решил, что лучший способ разобраться в себе и своих проблемах — это отрешиться от всего, очистить мысли и занять голову лишь военной стратегией. И Намджун был ему благодарен за это, действительно получив такую необходимую передышку в непонятных отношениях с командиром отряда Хваран, хоть, разумеется, от мыслей о нем до конца избавиться было невозможно. Во дворце тоже наступила недолгая тишина. Причиной тому стала болезнь главного министра Ким Сувона. В один из дней он, вопреки приказу императора поручить это кому-то другому, решил лично отправиться с проверкой в одну из ближних провинций, вероятнее всего, лишь для того, чтобы и там самому, без посредников, настроить чиновников против новой реформы повелителя. На обратном пути он попал в сильнейшую грозу. Тонкие стенки и шёлковые занавеси лёгкой летней повозки не могли защитить от сильного ветра и потоков воды, хлещущих с небес. Но не желая останавливаться и пережидать, Ким Сувон упрямо продолжил путь, не жалея ни себя, ни слуг, ни лошадей. В итоге, на следующий день он слег с жесточайшей простудой. Жизни его, по заверениям лекарей, ничто не угрожало, но вот от дел на время он вынужден был отойти. Министры же в его отсутствие, получив небольшую передышку, не чувствуя давления, тоже затихли, по большей части кивая головами на заседаниях и соглашаясь со всеми доводами императора. И даже погода решила наладиться и подарить двоим влюбленным такие необходимые им дни покоя и любви. Повелитель, поняв наконец своего маленького воробья, смог найти в себе терпение и мудрость, чтобы внушить ему уверенность в своих силах и помочь стать смелее и откровеннее в своих чувствах. Чимин же, открыв в императоре чуткого, трепетного, любящего мужчину, совсем потерял голову от любви, едва сдерживая себя в присутствии других и раскрываясь перед повелителем с каждым днем все ярче. Они по-прежнему посвящали все ночи друг другу, уединяясь в покоях или в любимой беседке. Однако дни император вынужден был уделять заботам о своей стране. Но и в такие моменты он не позволял Чимину надолго оставлять себя и везде брал его с собой. Неприметный для других, но такой важный для императора, маленький слуга всюду сопровождал императора, сам оставаясь в тени. Когда поблизости не было никого, кроме преданной охраны, император, как и раньше, сажал Чимина на круп своего коня, а иногда и впереди себя, чтобы иметь возможность обнять его незаметно. Во время этих поездок Юнги принял решение научить Чимина ездить верхом. Эта идея пришла ему в голову давно, и он даже отдал один приказ Намджуну, который тот должен был уже выполнить в скором времени. Однако одно дело принять решение, и совсем другое — воплотить его в жизнь. И причина была даже не в Чимине и его страхе одному садиться в седло. Он как раз вряд ли смог бы ослушаться повелителя. Но вот Орынчок… Императорский конь, как и его венценосный хозяин, обладал таким своенравным характером, что мог не просто ослушаться самого повелителя, но и фыркнуть, и даже топнуть копытом, настояв на своём. Он был идеален и послушен, но… Только когда в седле находился сам Юнги. Конь искренне был привязан к маленькому слуге, особенно после спасения им своего хозяина. Он обожал его руки, нежно гладившие его морду, уши и щеки. Он любил, когда Чимин дурачась дул ему в нос. Орынчок в такие моменты громко фыркал, чихал, крутил головой, словно возмущаясь, но потом снова и снова бодал Чимина, прося повторить веселье и ласку. Но больше всего Орынчок обожал, когда маленький слуга приносил ему лакомства. Юнги признался как-то Чимину, что его конь такой же сластена, как и сам юноша. Самым любимым для него был редчайший в то время сахар. Это невиданное лакомство привозили иногда по шелковому пути из далёкой западной страны под названием Индия купцы, которые не останавливались в Китае — официальном конечном пункте шелкового пути, а осмеливались продвинуться дальше на восток, в варварские холодные земли, до самой Японии. Но чаще всего сахар, вместе с другими редкими трофеями, добывали императорские воины во время набегов на Манчжурию. Попробовав впервые сладкое чудо, похожее на маленький гладкий белый камушек, Чимин задохнулся от восторга, решив, что это лакомство теперь будет одним из его любимых. Но когда император сказал, что Орынчок тоже обожает эти камушки, слуга каждый раз, когда их подавали к императорскому столу, обязательно прятал один для коня. Юнги видел это, тайно наблюдая за мальчишкой, но сердиться за это не мог, позволяя и прощая этим двоим их маленькую хитрость. И казалось бы, в отношениях маленького слуги и императорского коня была полная идиллия. И так оно и было до определённого момента. До момента, когда Чимин пытался сесть в седло сам, без повелителя. Конь, с присущим ему норовом, каждый раз пытался скинуть его оттуда, и лишь грозный оклик императора и его твёрдая рука, держащая поводья, не позволяли ему этого. Дружба дружбой, но хозяин у Орынчока мог быть только один! Он мог беспрекословно катать Чимина на своей спине вместе с императором, но позволить управлять собой мог только самому Юнги. Однако никакую другую лошадь для Чимина повелитель не желал, терпеливо дожидаясь Намджуна из очередного похода. И начальник стражи не подвёл. В один из дней, ближе к концу лета, попросив аудиенции у повелителя, Намджун доложил, что исполнил императорский приказ. Он и сам был горд собой, уверенный, что император останется доволен. И не ошибся. Когда Юнги увидел её, он понял, что ждал именно этого. — Проси все, что хочешь! — в порыве благодарности проговорил он тихо Намджуну, пока наблюдал, как юный помощник императорского конюха объезжает белоснежную стройную кобылку арабских кровей. — Я счастлив, что угодил Вам, Ваше Императорское Величество! — проговорил счастливый Намджун. — Ваше расположение и, смею надеяться, дружба — лучшая награда для меня! — искренне закончил он. — Благодарю тебя, мой друг! — произнёс император. — Да, я доволен! Лошадь оказалась очень спокойной, нежной и покладистой, чем была похожа на своего будущего хозяина. Как только новую жительницу императорской конюшни обучили всему необходимому и объездили до идеального послушания, император готов был наконец сделать подарок своему возлюбленному. Сегодня утром они решили подольше не покидать покои после долгой, полной страсти и любви, утомившей до изнеможения обоих, ночи. — Оставь это слугам! — в который уже раз повторял император, когда мальчишка подрывался сделать то или иное. — Но я Ваш слуга, Ваше Императорское Величество! — с хитрой улыбкой отвечал Чимин. — Нет! — тоже с улыбкой, в тон ему, говорил Юнги. — Ты сам знаешь, кто ты! И Чимин, не в силах сдержать счастливый вздох, отворачивался в смущении. Эта нежная перепалка уже вошла у них в привычку или в своеобразный ритуал, и оба наслаждались этой игрой. — Иди сюда и покорми меня! — приказал император, как только слуги, накрывшие стол для завтрака, удалились. Он не желал долго оставаться один, пока Чимин пытался хоть немного прибрать следы их ночных утех. — Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! — с уважительным поклоном, но хитрой улыбкой на зацелованных губах, ответил Чимин. — Мне нравится эта твоя смелость, — проговорил император, заметив удовлетворенным взглядом лакомство, которым хотел удивить и побаловать своего воробья. — Иди, я дам тебе награду. Чимин опустился рядом на колени и, придвинувшись ближе, взял пиалу с жидкой рисовой кашей, чтобы подуть и немного остудить её для повелителя. На столике стояло небольшое блюдо со светло-желтыми кусочками чего-то, что Чимин видел впервые. Он не знал, что это, поэтому не знал, как подать это императору. На блюде лежал маленький серебряный нож. Юнги сам, порезав им один большой кусок на маленькие кусочки, подцепил один палочками и протянул его юноше. — Возьми и попробуй. Я приказал привезти это специально для тебя, — произнёс он, и Чимин затрепетал от его бархатного низкого голоса. Он наклонился над столом и взял губами кусочек чего-то невероятно сладкого и сочного. Это было так восхитительно вкусно, что парень зажмурился от удовольствия, а по подбородку его из уголка пухлых губ стекла маленькая сверкающая капля сока. Не в силах отвести взгляд от этой капли, Юнги произнёс вмиг охрипшим голосом: — Поставь пиалу и придвинься ко мне! Чимин не понял, в чем дело, но выполнил приказ и как можно ближе придвинулся к повелителю. Тот обхватил его рукой за шею и, притянув к себе вплотную, провел языком по сладкой дорожке, оставленной каплей, и, облизав пухлые губы, впился в них глубоким поцелуем, с наслаждением смакуя фруктовый вкус, смешанный с медово-молочным природным ароматом Чимина. — Сладко? — спросил Юнги чуть позже, с неохотой отпустив слугу и наблюдая, как тот дует на пиалу с кашей, раздувая красные от смущения щеки. — Очень… — прошептал Чимин, покраснев ещё больше, если такое возможно. — Это чамэ (дыня). Их привозят в императорский дворец только в это время года из далёких стран. — Я имел в виду поцелуй… — ещё тише прошептал Чимин. — Так поцелуй для тебя слаще, чем это лакомство? — уточнил довольный император. — Потому что это Вы, господин… — пробормотал Чимин. — Что может сравниться с Вами? — совсем низко опустил он голову от смущения. — Вот негодник! — пожурил Юнги. — Не искушай меня! Иначе мы не выйдем сегодня из этих покоев! И тогда ты не увидишь ещё один сюрприз, который я приготовил для тебя! — Вы слишком щедры ко мне, господин мой… — скромно ответил Чимин. — Я не заслуживаю этого… — Чего ты заслуживаешь, а чего нет — решать только мне! — ответил император. — И хватит уже студить эту кашу, пока она не покрылась льдом! — заметил он. — Простите меня! — прошептал Чимин, зачерпывая жидкий рис ложкой и поднося её повелителю. — Не забывай и о себе! — кивнул Юнги на блюдо с сочной дыней. — Съешь все! Я приказал доставить это специально для тебя! Наблюдать за довольным Чимином, смакующим сладкие кусочки, для повелителя было отдельным удовольствием. И он готов был достать все лакомства мира, чтобы испытывать это удовольствие как можно чаще. После завтрака Юнги вынужден был уделить время делам. Посетив зал совета и выслушав доклады министров и чиновников, во главе с выздоровевшим Ким Сувоном, и не узнав из них ничего нового, император отослал всех, кроме Мин Лиена. Ещё немного посовещавшись с ним наедине и обсудив вопросы, которые касались только их двоих, повелитель махнул рукой, отпуская и второго министра тоже. Прежде чем покинуть зал совета, дядя императора поклонился. — Что-то ещё, дядя? — спросил Юнги в нетерпении, желая поскорей воссоединиться со своим слугой. — Я… Простите меня, Ваше Императорское Величество… — произнёс Мин Лиен. — Я хотел спросить только, не приняли ли Вы решения по судьбе Пак Чхисуна? — Снова ты о нем… — сморщился император. — И что ты так переживаешь за него?! — Простите меня… Смею напомнить, что он не предавал… — Да знаю я, что он не принимал участия в заговоре! — перебил его Юнги. — Но один его вид напоминает мне о моей матери! И пока я не доберусь до неё и не сделаю то, что планировал, больше не подходи ко мне с этим вопросом! Я не желаю видеть Пак Чхисуна, пока моя мать не получит то, что заслужила! — Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! Простите меня! — пробормотал Мин Лиен удаляясь. Придя немного в себя после накатившей вспышки гнева, Юнги поднялся с трона и, заметив в дверях, ведущих в покои, маленького слугу, махнул рукой, поманив его за собой. Они приблизились к императорской конюшне и, оставив немых охранников вместе с конюхом снаружи, вошли внутрь. В полумраке видны были стойла с несколькими лошадьми, принадлежавшими лично императору и самым близким его подданным. Вот они подошли к загону, где стоял Орынчок, который, заметив их от самых дверей, высунул голову, кивая и выпрашивая ласку, причём не столько от хозяина, скупого на эти дела, сколько от своего юного друга, который не удержавшись тут же протянул руку и погладил его между ушами. Однако повелитель, не задерживаясь долго возле своего любимца, прошёл дальше, к загону, который ранее оставался пустым. Чимин последовал за ним, мельком бросив взгляд на Орынчока, словно извиняясь, что так мало уделил ему внимания сегодня. И вдруг он увидел её! Белоснежная шерсть горела, словно шёлк, и как будто светилась изнутри! Длинная грива, падающая на одну сторону, такой же длинный, красивый, белоснежный хвост… Но более всего взгляд Чимина привлекли глаза: нежные, немного вытянутой формы, влажные и такие красивые! И смотрели они именно на него! Видимо, изящная красавица почувствовала в нем своего будущего хозяина и изучала в ответ так же, как он её. — Тебе нравится? — спросил Юнги, удовлетворённо наблюдая за восторженным взглядом маленького слуги. — Она настоящая? — только и смог выдавить из себя Чимин. — Да! И с этой минуты она твоя! — произнёс император. — Я не посмею… — испугался Чимин. — Ещё как посмеешь! Она проделала очень длинный путь сюда из своих земель. И теперь она принадлежит тебе! Это мой подарок. Не хочу больше переживать и волноваться за тебя, когда ты будешь уходить из дворца на встречу с родными. И когда сопровождаешь меня, хочу, чтобы ехал рядом, а не бежал, держась рукой за стремя! Чимин опустился на колени и склонил голову. — Благодарю Вас, Ваше Императорское Величество, за Вашу милость! — Встань и познакомься уже со своей новой подругой! — проговорил император, довольный реакцией слуги. — Откуда же ты такая взялась? — прошептал Чимин, с восторгом прикасаясь пальцами к белоснежной шее. Лошадка задрожала под его рукой, но скорее не от страха, а от удовольствия. Осмелев, Чимин погладил её уже всей ладонью, проведя не только по шее, но и пропустив пальцы сквозь гриву и почесав мягко за ушами, что тоже явно понравилось лошади. — Она прибыла из очень далёкой страны, — ответил за лошадь повелитель. — Из Индии? — спросил Чимин, запомнив название страны с любимым лакомством и думая, что дальше нее ничего уже не может быть. — Нет, — ответил повелитель. — Индия находится не очень далеко от Китая, с которым мы периодически воюем. Там правят махараджи. Купцы из этой страны приезжают к нам чаще других. Мы получаем оттуда гхи, топлёное масло, так любимое тобой, пряности, сахар, ткани, шерсть и многое другое. Но эта лошадь прибыла из страны, которая находится намного дальше… И правит там не император и не махараджа, а султан. В стране этой круглый год стоит жара. Даже самые жаркие летние дни у нас не сравнятся с ней. Люди там имеют тёмный цвет кожи. Это, пожалуй, все, что я знаю… Твоя лошадь прибыла именно оттуда. Чимин завороженно слушал повелителя, боясь даже дышать. — А теперь нужно дать ей имя, — подвёл итог Юнги. — Предоставляю это тебе. — Мне? — затаив дыхание, прошептал Чимин. — Она твоя! — подтвердил император. — Тогда я… Я назову её Сольтан! — Сахар? — переспросил удивлённый император. — Да! Сольтан — Сахарок. Оно созвучно со словом «султан». Вы сказали, что именно так называют правителя той страны, откуда она прибыла… — Да, именно так. Ты быстро схватываешь все и хорошо запоминаешь! — похвалил довольный повелитель. — Значит, Сольтан… — Да… Благодарю Вас за щедрость, Ваше Императорское Величество! — поклонился Чимин со слезами счастья на глазах. Юнги протянул руку и сжал в своей ладони маленькие пальцы юноши. Он готов был подарить ему не только лошадь, но все сокровища мира положить к ногам своего воробушка за один только этот счастливый, любящий взгляд. Главное только, чтобы он был рядом… Всегда! Однако… Даже императору не все подвластно в этой жизни… Лето подходило к концу. И осенние тучи сгущались уже не только в небе над всей страной, но и над маленьким тесным мирком двоих влюбленных…