***
Сережа просыпается около десяти. Непозволительно рано, когда вечером вряд ли засыпаешь раньше четырех. Точно он не помнит, но голова раскалывается, хотя накануне он не пил и пару дней ничего не принимал. Ему сложно сказать, есть ли у него зависимость. Он может провести несколько дней чистым и не чувствовать желания вновь обдолбаться. Может выдержать пару недель, принимая небольшие дозы, которые просто снимают стресс. Но вновь происходит очередное дерьмо с семьей или в группе, и потребность так высока, что он не может противостоять этому желанию, принимает, пока не отрубается на старом диване в гараже друга. Да, пожалуй, это нездоровый способ совладания со стрессом. Горячий душ расслабляет, приводит мысли в порядок и позволяет вспомнить, что сегодня суббота. Душ был бы приятнее, если бы с ним была Оля, но она всегда встает раньше. Наверно, дело в самодисциплине или в привычках. Когда он выключает воду, слышит, как до ванной доносится тихая музыка. Накидывает халат, который, кажется, носит чаще, чем Оля, и спускается в гостиную. — Гершвин? — Сережа не уверен, но надеется, что его знания верны. — Удивлена, что ты разбираешься, — окликается Ольга. Она как обычно закинула ноги на диван, пока с наслаждением пила кровь под музыку. Бокал уже пуст и стоит на журнальном столике рядом. Сойдёт за сок, если Барановский решит полюбопытствовать. — Я же музыкант, — Сережа подходит к проигрывателю и рассматривает лежащие рядом пластинки. Вагнер, Бах, Рахманинов, Вивальди, Верди, Моцарт. — Твоя музыка отличается от этой, поэтому удивляюсь. А я старомодная. — Олечка, старомодная — это если тебе нравятся Кино и Агата Кристи, а не классика, — Сережа садится на диван рядом и ласково проводит ладонями по ногам. — Но я не ожидал ничего другого. Тебе подходит. Прекрасно дополняет образ, — Воронцова не спрашивает, какой именно образ она, по его мнению, создала, но смотрит на Сережу с прищуром. Тот же наклоняется, оставляет короткий поцелуй на каждой из коленок и предпочитает перевести тему, игнорируя требующий пояснений взгляд. — У нас что-то из еды осталось со вчера? — Да, в холодильнике, — Ольга сегодня выпила последний пакетик крови, поэтому ее холодильник выглядит так, словно она питается готовой пищей из доставок. Кроме вчерашней еды в нем стоит баночка с соусом, который Сережа покупал к картошке фри. Такое впечатление всяко лучше, чем холодильник вампира с несколькими пакетиками крови. Для такого нет адекватного объяснения. Пришлось бы либо кусать, либо зачаровывать. — Ты будешь? — Я уже поела, спасибо. Серега встает, достает кусок пеперони из холодильника и быстро съедает, даже не разогревая. Он не придирчивый, голодный и слишком ленивый, чтобы включать духовку, — микроволновки у Ольги почему-то нет. Взгляд падает на гитару, стоящую в углу возле входа. Моет руки и с гитарой возвращается к Ольге. — Ты не против, если я выключу? — спрашивает он, подходя к проигрывателю. Когда речь о вещах, которые ей явно нравятся, как музыка или книги, он всегда спрашивает, хотя до сих пор Ольга не корила его за что-то. Сережа спрашивает будто инстинктивно, для самосохранения. При этом в его голове есть смутные воспоминания, что когда ванная была занята Ольгой, он, недолго думая пьяной головой, нашел в гостиной большой цветок. Оля видела, какую херь он творит, но ничего ему не сказала. Ни тогда, ни на утро, когда он протрезвел. — Если ты не заставишь меня слушать свою «Смолу», — обращая внимание на гитару в руках Барановского, отвечает она. — Обещаю, — смеется он, выключая проигрыватель. А затем устраивается на противоположном конце дивана, скрестив ноги. Графиня садится прямее, подтягивая под себя ноги, и с интересом смотрит на Сережу. — Я же не только свою музыку знаю. Сейчас подумал, что тебе может понравиться. Это… — он сперва хочет сказать, что собирается исполнить, но передумывает, держит интригу. — Ну, ты поймёшь, я уверен. Несмотря на то, что Серега любил ту музыку, которую играл, слушал он разное и порой его цепляли нетипичные для его вкуса песни. Когда он услышал альбом «Смерть поэта» в первый раз, его поразило сочетание рокерского стиля и стихов Есенина. Он специально не искал песни на стихи, это было случайностью. Он заболел, и батя потащил его с собой на работу, потому что мать была у бабки в деревне и не могла присмотреть за сыном. Конечно, когда мать вернулась, отец ей всыпал за то, что так не вовремя решила уехать в деревню. Это была стандартная ситуация в их семье, которая повторялась раз в месяц или два даже после того, как Сережа стал драться с отцом. В тот день отец, взяв его с собой, оставил в комнате отдыха. После просьбы дать телефон замахнулся и бросил на колени какую-то книгу. Книжки Сережу не особо интересовали, да и отец сам не читал, но считал, что сын непременно должен. А вот начальник отца увидел что-то в парнишке, разговорился, узнал, что тот музыкой интересуется, и дал свой телефон послушать скачанное. Он сидел и с удовольствием слушал КиШ, а затем наткнулся на все же несколько выбивающуюся из подборки «Мы теперь уходим». Затем добрался и до другого альбома — «Душа поэта». Поэзию он не слишком любил. Все ещё больше, чем прозу, но предпочитал музыку, песни. Да и в школе литература интереса у него не вызывала. Сережа делал какой-то минимум, чтобы ему поставили тройку. Он даже не смог бы назвать ни одно стихотворение Есения, но творчество заиграло новыми красками, когда он послушал альбом. Долгий проигрыш. В оригинале он чувствовал пост-рок, но с одной гитарой создается не совсем то впечатление. Он выучил ее очень давно, несколько лет не играл и тем более не пел. Руки помнят, но прежде чем начать петь он волнуется, боясь забыть слова Мы теперь уходим понемногу В ту страну, где тишь и благодать. Серега чувствует пристальный взгляд Ольги на себе и после двух строчек решается поднять глаза на нее, понять, нравится ли ей и узнает ли она вообще стихи. Хотя, конечно, узнает. Может Барановский и не любит стихи и литературу, но он знает, что творчество Есенина известно многим, уж точно дамочкам с аристократичными замашками. Он встречается с немного удивленным взглядом Ольги, после чего она улыбается, видимо, чтобы приободрить его. Может быть и скоро мне в дорогу Бренные пожитки собирать. После этого он, кажется, путает местами две следующие строфы, но и текст песни не полностью включает в себя стихотворение, а только четыре четверостишия. Он ведь не планировал петь, тем более эту песню. Сережа учил ее для себя и не собирался исполнять при ком-то. Она почему-то казалась ему слишком интимной, и уж точно он не мог подумать, что ее депрессивность сможет впечатлить даму. Надо признаться, в его окружении вряд ли кто-то любил Есенина, да и читал в принципе. Барановский часто играл в компании, и не только свое, но этот трек предпочитал оставлять для себя. С Ольгой он не размышлял ни секунды, в то же мгновение, когда идея пришла в голову, захотел взять в руки гитару. И сейчас не жалеет. Много дум я в тишине продумал, Много песен про себя сложил, И на этой на земле угрюмой Счастлив тем, что я дышал и жил. От него такое не ждут, но и Сережа не стремится впечатлять всех подряд, показывать, что он не так прост. А Ольга по неизвестным ему причинам принимает его любым. Он не пытается произвести впечатление, с ней ему это не нужно, Сережа просто хочет поделиться тем, что его тронуло. На мгновение Барановский сбивается, когда Оля кладет руку на его ногу, а затем касается губами его оголившейся коленки. И Сережа продолжает, чувствуя в ее взгляде понимание. Он все ещё не понимает, как получилось, что такие разные люди нашли общий язык. Они не говорят «о нас» — разговор, который любила начинать на утро каждая его девчонка, когда он имел неосторожность согласиться поехать к ней после перепихона в туалете клуба. Ольга держит его на расстоянии, несмотря на то, что у него есть позволение приходить к ней чуть ли не как к себе домой. Ему кажется, что даже если она даст ему ключи, то сделает это так, будто это ничего не значит. Но Сережа видит замешательство в ее взгляде, когда он делает что-то неоднозначное: чинит душ, когда его не просят, берет в руки гитару, зовёт в театр, а потом просит помочь с костюмом. И только этот взгляд заставляет его не думать, что теперь он на месте той девчонки, что хочет поговорить «о нас» после секса, когда парень ясно дал понять, что между ними нет ничего большего.***