Изгой

Технически Чанбин любит свою работу, но не сегодня, когда грёбаную половину дня он проводит под прицелом фотокамеры, голодный, злой, то и дело прерываясь на телефонные звонки, Чонина, прибегающего с документами на подпись и рассмотрение — хоть раз бы пожрать что принёс, сука, — и команды фотографа выпятить не эту, а другую мышцу тела. Он откровенно заёбывается, причём так сильно, что практически забывает озадачить Чонина текучкой, а ту, которой Чонин грузит его в ответ, чуть было не забывает себе записать. Да, существует электронное расписание и Чонин туда заносит все встречи, но очень обобщённо — поди, блядь, пойми, кто такой Ким Сынмин и нахуя с ним Чанбину встречаться в пятницу в обед. — Инни, — орёт он, пользуясь свободной секундой. — Кто такой Ким Сынмин? — Доктор! — кричит ему Чонин с другого конца студии. — Зачем? — Ты сам просил! — Я не помню! Чонин отбрасывает документы куда-то перед собой, встаёт и подходит ближе, смотрит на Чанбина укоризненно и в упор. Чанбин пытается не морщиться из-за кисточки с пудрой, гуляющей по его лицу. — Вспомни, о чём мы говорили с утра, тогда, может, дойдёт, — язвительно советует тот. Чанбин вспоминает. — О, — говорит он и повторяет: — О! — и спохватывается: — Точно, Инни, пусть Пежо кто-нибудь заберёт на полную химчистку салона, там наверняка пиздец. Я лямбду купил, пусть заодно поменяют. И пусть пригонят взамен какую-нибудь корпоративку, чтобы я на колесах был в случае чего. — О боже, дай мне сил, — стенает Чонин. — Я нанимался секретарём, а не личным помощником! — Найди мне нормального помощника, — в который раз уже предлагает Чанбин. — Ага, чтобы ты его загрыз через две минуты, — быстро и без раздумий отказывается Чонин — опытный, скотина. Помнит целых две попытки так сделать, обе безуспешные — предполагаемые помощники не выдержали и дня. — Я вообще-то добрый, — обижается Чанбин и делает эгьё. Визажистка рядом умилённо (или влюбленно, хуй ее знает) вздыхает, и Чанбин сразу вспоминает, что они не одни. — Ой, расскажи мне об этом, когда очередной срок дебютов и отчислений подойдёт! — Кстати об этом, — в последнюю секунду Чанбин колеблется ещё немного, но всё-таки решается: — Посмотри, где на той неделе расписание попроще, и вместо утренней летучки впихни селекторку. Темой поставь пересмотр компенсаций при расторжении контракта лейблом. Разошли по отделам и проследи, чтобы юристы не отмазывались, как обычно. В крайнем случае Минхо попроси, пусть он Ликса запугает. Чонин яростно тыкает по клавиатуре планшета и останавливается, как только Чанбин затихает. — Финансистов надо? — спрашивает он. — Конечно, — злобно и мстительно хихикает Чанбин. — Лично позвони Джисону и проконтролируй. — Он опять будет клеиться… — ноет Чонин, но тут же возвращается к серьёзному настрою: — Ладно, понял, что ещё? — Переключи его на кого-нибудь другого, хоть на того же Ликса, он тоже вроде гей, — советует Чанбин. — Что там по японцам? Чонин явственно колеблется. — Я подумаю, — в конце концов говорит он. — Господин Ван настроен оптимистично, что в принципе неудивительно, учитывая дивиденды… В его речь Чанбин вслушивается сквозь щелчки затвора, то и дело меняя позу. Потом в конце концов поднимает руку и перебивает: — Хорошо, я понял, хватит. Завтра что? — Совещание с утра по персоналиям, — отчитывается Чонин, — далее офис, обед, блядь, хён, а сегодня ты ел вообще хоть что-то? Вместо Чанбина отвечает его желудок — громко и намекающе урчит. На часах почти двенадцать дня, он встал в где-то вокруг пяти — сам уже не помнит точно, — и к этому времени обычно уже хотя бы успевает нормально позавтракать. — Сейчас закажу курьера, — расстроенно бормочет Чонин. — Извини, хён, я опять забыл… Что тебе? — Чапчхе, — Чанбин старательно улыбается на камеру. — И юдзу. А сейчас кофе, чёрный, без сахара, и, если мне принесут меньше двухсот миллилитров, я буду орать. — Ага, — Чонин снова тыкает в планшет. — Как раз в машине пожрёшь, дедлайн двадцать минут. — Но я не успею… — начинает фотограф. — Значит, надо было работать резче! — рычит Чанбин. Он ненавидит, когда расписание идёт по пизде из-за чьего-нибудь непрофессионализма. — Вас предупреждали, что у вас пять часов, и вы сказали что — правильно, что уложитесь! Завалите заказ — контракт с вами расторгнут. — Но… — снова начинает фотограф. — Поторопитесь! — отрезает Чанбин. — Захотите продолжить работу с лейблом — уло́житесь. Усилием воли он натягивает улыбку, и встаёт обратно под прицел камеры, и следующие двадцать минут, войдя в положение фотографа, не отвлекается ни на что. Заканчивают они в результате ровно в нули, когда Чонин уже машет рукой, торопит, и Чанбин, на ходу скидывая с себя шмотки и абсолютно не стесняясь персонала, идёт за ним до кушетки, где лежит костюм от кого-то там в чехле и пачка салфеток для снятия макияжа поверх, как вишенка на торте. Ест Чанбин тоже торопливо, в машине, одновременно вытирая рожу и то и дело прикладываясь к банке с газировкой. Чонин сочувствующе и немного раздражённо придерживает перед ним контейнер с бульгоги и ржёт, когда Чанбин не может сдержать отрыжку. Тяжела жизнь айдола и бизнесмена, короче. Пиздец как тяжела. Хорошо, хоть японцы не подводят. Все такие ожидаемо правильные, предсказуемые, неторопливые, господин Ван подливает Чанбину (то есть, конечно же, господину Со) чай, несмотря на то, что старше его лет на десять, и это греет душу. Впрочем, зря, что ли, Чанбин их обрабатывал, проблемы бизнесу создавал и так далее? И тем не менее следование всем правилам, писаным и неписаным, уматывает так, что пару раз Чанбин в буквальном смысле вытирает лоб от пота. Стоит ему выйти наружу, с облегчением достать под и затянуться, как звонит Минхо. — Со слушает, — привычно бросает Чанбин в гарнитуру, выключает под и убирает. Выкинуть, что ли, вообще? Две затяжки в неделю, когда он вообще про него вспоминает — сладкая иллюзия, но проще уж на самом деле бросить. — Я устал, — бросает Минхо, не здороваясь. Тоже минусы дружеских отношений. — Почему до тебя хер дозвонишься каждый раз? — Потому что я занят, блядь? — предлагает Чанбин. — Инни звони. — Да он и так меня боится уже, — смеётся Минхо. — Тем более что я не только по работе звоню. — А что случилось? — Чанбин загружается на заднее сиденье Мерседеса представительского класса, на котором прибыл на переговоры, и принимается перебирать документы. Бросает водителю: — Домой. — Это как раз о доме. Предупреждай персонал и меня лично, прежде чем притащить к себе домой уличное животное, люди пугаются. — Какое жи… — начинает Чанбин, но потом до него доходит. — Минхо! — Если тебе лично и нормально копаться в помойке и водить мусор домой, то не жди такой же реакции от других, — огрызается вышеупомянутый Минхо. — Мои ребята приехали переделать сигналку в квартире, и ты прикинь, как они удивились, когда увидели на объекте постороннего? Ему повезло, что бригада догадалась мне позвонить, а не вызвала группу быстрого реагирования первым делом. — Ладно, виноват, — капитулирует Чанбин, в основном так быстро сугубо потому, что ему лень, он слишком расслабился, выйдя из офиса, хотя следовало бы ещё повозмущаться, что это его не поставили в курс дела. — Кстати об уличных животных… — Только не говори мне… — Минхо закатывает глаза так, что у Чанбина эта картина буквально стоит перед глазами, и плевать, что они говорят не по видеосвязи. — У него ж документов нет совсем никаких, — морщится Чанбин. — Ладно, ладно, вечером или я заскочу, или Ликс, или кто-то из наших, напишет заявления на восстановление, от этого и будем плясать, — сдаётся Минхо и тут же мстительно вспоминает: — Кстати о вечере. Вчерашнем вечере. Чанбин стонет. — Ты куда вчера упиздил, собака ты страшная? — возмущается тот. — Я на тебя, блядь, всё-таки повешу телохранителей, как и обещал! А если бы тебя этот бомж по голове стукнуть решил, мне что, потом себе живот вспарывать из-за того, как я проебался? Вздохнув, Чанбин признаётся: — Да заблудился я. — Долбоёб, — припечатывает Минхо. — Последний раз предупреждаю, дальше даже срать в сопровождении ходить будешь. И без того у нас очередной сталкер завёлся, мальчишек в общаге доёбывает. — Сталкер? — с интересом переспрашивает Чанбин. Это будет поинтереснее договора на услуги промышленных альпинистов для обслуживания внешнего рекламного щита. — Очередной долбанутый сасэн. Да забей, — мычит Минхо. — Дай мне два дня, и я разберусь. Просто половину утра им объяснял, почему жопу беречь надо и не шататься никуда лишний раз, тебя в пример ставил, а ты, блин… — Ну вот информирую тебя заранее, — раздражается Чанбин, — поеду сегодня выгуливать своё животное по магазинам. Да ты заебал вообще, у него имя есть, и ты его отлично знаешь! Минхо присвистывает. — Однако, вот это сюрпризы. Он у тебя хоть на коврике спит или ты этого блохастого уже в постель пустил и отсосать дал? — А тебя ебёт вообще? — Я твой друг, — привычно напоминает тот. — Как бы ты ни любил этот факт игнорировать. — Иногда я в этом сомневаюсь, — бормочет Чанбин, но Минхо всё равно слышит. — Ладно, не буду спихивать на Ликси, приеду сам вечером, посмотрю на него, — обещает он. — Там и решим, стоит ли он того, чтобы запоминать имя. — Один хуй придётся, — смеётся Чанбин и напоминает: — Документы. — Бин-а, — тоскливо зовёт Минхо. — Если серьёзно, ты думаешь, я не помню? Я его последние телодвижения хоть наизусть сейчас перескажу дословно и без купюр, включая то, сколько и где именно он срал за последнюю неделю, что я, не вспомню имя? Просто, Бин-а… Он тебе не ровня. Не забывай об этом, прошу тебя. — Да помню, — Чанбин вылезает из остановившегося перед домом автомобиля, подхватывает сумку и шагает к лестнице. — Ты так реагируешь, как будто я ему кольцо купил, блин. Минхо снова вздыхает. — Когда ты приползёшь ко мне страдать, я вскрою твою черепушку и съем твой мозг чайной ложечкой, — говорит он, но оба они знают: если что — приползёт. Именно к нему, не к Чонину, Джисону или, не дай бог, к Феликсу. А Минхо утешит. — Не думаю, что до этого дойдёт, — смеётся Чанбин, потому что Минхо намекает на самом деле на полную херню. — Ладно, давай, я уже в лифт захожу. — До вечера, — напоминает Минхо и кладёт трубку. Лифт — сверкающий металл, неоновые цифры на табло — бесшумно движется вверх, а Чанбин снова ощущает привычное раздражение. Опять эта квартира, опять белизна, словно в операционной, ни капли чувств и смысла. И тишина, вечная тишина, потому что Чанбин терпеть не может играющую на фоне музыку в повседневной жизни — она мешает сосредоточиться на работе, а работает он много, почти постоянно. При этом в целом Чанбин музыку и особенно живое пение слушает с удовольствием, он буквально обожает те моменты, когда он едет куда-то, будучи сам за рулём, а спотифай развлекает его новинками. И можно не заморачиваться, хороши ли те с технической точки зрения, станут ли популярными у публики — он сам в тот момент публика, он может решать за себя. Однако настолько же, насколько Чанбин любит дальние поездки, настолько он ненавидит свою пустую квартиру. Двери лифта раскрываются, он шагает внутрь, собираясь вытереть ноги, и удивляется отсутствию коврика. Пока он раздевается, вешает пиджак на вешалку и в шкаф, прогоняет в голове цепочку ассоциаций: коврик — грязная одежда — всё выбросить — Хёнджин. Хёнджин, блядь. Хёнджин и техники-дефис-безопасники от Минхо, той ещё, сука, лакрицы, что не укусишь, всюду он. Чанбин ставит туфли в обувницу и наконец проходит глубже в квартиру. — Хёнджин! — зовёт он. Тишина. — Хван Хёнджин, блин! Всё ещё тишина. На кухне пусто, ни следа чьего-нибудь присутствия. Будучи крайне подозрительным человеком, Чанбин идёт целенаправленно к гостевой спальне и заглядывает внутрь. Тоже пусто; ни одеяла, ни пледа, и это капельку обнадёживает. Следующее, что он проверяет, это гостиную. Телевизор включён, на экране крутится какой-то сериал; Чанбин поздравляет себя с тем, что угадал. Однако на диване пусто. Комната в принципе пуста; одеяла и пледа всё ещё нигде нет. Спёр и сбежал, что ли? Давая вселенной — в лице конкретного человека — последний шанс, Чанбин открывает рот и орёт во всю глотку: — Хёнджин, блядь! — и неизвестно почему (кажется, из неистребимого желания поребячиться, от которого он безуспешно пытается избавиться большую часть взрослой жизни) добавляет: — Honey, l'm home! Услышав неясный шорох откуда-то справа, он поворачивается — и видит приоткрытую дверь собственной спальни. Сквозь щель на него смотрит Хёнджин. Чанбин рефлекторно от облегчения смеётся, потом несколько напрягается, потому что даже не подумал, что Хёнджин может быть там. Ну, это же его спальня, понимаете, да? Личное пространство, вся херня. Учитывая, как «дохрена» — в больших, жирных кавычках — Чанбин там проводит времени, ему самому удивительно, что он так собственнически реагирует. — Извини, я снова услышал шум, и… — бормочет Хёнджин, вышаркивая наружу. Он всё ещё замотан в одеяло с пледом, но уже по-другому, и из-под него торчат ноги в слишком свободных штанах. На ногах у Хёнджина тапки, про которые Чанбин в принципе знал, что они существуют, но слишком давно не видел их, вот и ходил последний год босиком, благо полы с подогревом. Сейчас полы подозрительно холодные, даже сквозь носки, и, учитывая, что ночью обещали похолодание, Чанбин наклоняется к регулятору и выкручивает его на полноценные двадцать восемь. В этой квартире обогрев на электричестве, а не с помощью горячей воды, и это тоже его бесит — счета зимой астрономические, — однако возможность выключать и включать его в различных комнатах по желанию левой пятки бесценна. Да и в чём польза быть крутым и богатым, если не в том, чтобы не экономить на собственном комфорте в таких мелочах? Он понимает, что рассматривает Хёнджина слишком долго, и торопливо отводит глаза. — Холодно, что ли? Чего отопление не включил? — спрашивает он первое, что приходит в голову. Хёнджин кусает губы. — Мне и так хорошо, — говорит он наконец. — Правда. — Ты не на улице, — указывает Чанбин очевидное, хотя, возможно, немного грубовато. И, в конце концов, с положительным подтекстом. — Не обязательно заматываться в сто слоёв, чтобы согреться. Он проходит мимо Хёнджина в спальню, вытаскивает из комода домашние шмотки и слышит в спину злое: — Ну да, чего ждать от помойной крысы, всему учить нужно… Возводя глаза к потолку и прося у предков терпения, Чанбин ногой захлопывает за собой дверь, разделяя их тяжёлым деревянным полотном, и начинает переодеваться из этого клятого костюма. Он и без того достаточно заебался, чтобы ругаться ещё и дома. Когда Чанбин выходит обратно, Хёнджин продолжает стоять всё на том же месте с выражением лица, резко напоминающем Чанбину чихуахуа — мелкий (с его-то ростом, это ж надо так себя вести, ну), злобный, словно вот-вот укусит, но понимающий, что ему нечего противопоставить бульдогу. Бульдогом в данным момент Чанбин, разумеется, считает себя. — Закончил беситься? — спрашивает он риторически — видно же, что нет, но вдруг сработает. И это действительно срабатывает: тот делает вдох-выдох, закрывает глаза и кивает. Чанбин на миг притормаживает напротив, потому что обязан спросить: — Сильно испугался с утра? Я сам не знал, что кто-то приедет, Минхо, скотина, не предупредил. — Минхо — это тот, которому звонили эти… люди? — с минимальным любопытством спрашивает Хёнджин. — Начальник Ли? — Ли Минхо, да, для тебя Ли Минхо-сси или просто сонбэним, — кивает Чанбин. — Начальник службы безопасности. Про тебя при этом он чуть ли не со вчера знал, скотина, но всё равно даже сообщение не написал. — И правильно сделал, — возражает вдруг Хенджин. — А вдруг я бы здесь уже притон устроил или разобрал всё в поисках сокровищ? — Сокровища в сейфе, — фыркает Чанбин. — И, блядь, я не понял, кто сейчас кого защищает? Хёнджин смеётся. Искренне, красиво, показывая ровные, красивые, но достаточно жёлтые зубы. Мысленно Чанбин ощущает себя извращенцем, потому что нескольких секунд ему внезапно оказывается достаточно, чтобы ощутить подступающую откуда-то изнутри тёмную, злую волну возбуждения. Хочется нажать этому мальчишке на плечи, заставить рухнуть на колени и войти в этот красный, влажный и грязный рот, начать дви… — Я в душ, — бросает он и, собственно, идёт в душ мимо несколько оторопевшего от резкой смены атмосферы Хёнджина. Привычно — как Чонина, как Минхо, — ставит его в известность о своих, точнее, их, дальнейших планах: — После этого ещё полчаса — и поедем по магазинам, так что если соберёшься пожрать там или что ещё, не знаю, рассчитывай по времени. Чанбин уходит к ванной, а сзади снова доносится шарканье: дежа вю. Обернувшись, он оказывается лицом к лицу с Хёнджином. — Каким магазинам? Зачем? — спрашивает тот. И дышит ему в лицо тёплым воздухом с легким привкусом кимчи. — Хёнджин, — Чанбин предупреждающе кладёт ему руку на грудь, останавливая порыв, потому что ещё несколько сантиметров — и тот бедром почувствует стояк. — Душ. Все вопросы потом. — Ладно, — смиряется тот и отступает. Вниз, благо, не смотрит, и Чанбин успешно скрывается за дверью.