Изгой

Минут через десять Чанбин спохватывается и звонит ему. Впервые, кстати, за все время. Мог бы и написать, но за рулём неудобно. — Да, хён? — Голос Хёнджина звучит встревоженно. — Что-то случилось? — Нет, — улыбается Чанбин. Его личная, внутренняя паранойя тут же успокаивается. — Спросить забыл. Ты со мной-то пойдешь вечером? Хёнджин медлит. — Зависит от нескольких вещей, — наконец отвечает он. — От каких? — Входит ли это в наш договор, например, будет ли там Минхо-хён, как мне себя там вести… Я предпочёл бы не ходить, — вдруг признается он. — Страшно. — Боишься Минхо? — хихикает Чанбин. — В договор это не входит, в договор входят абсолютно уебищные светские мероприятия. Типа дамы в платьях, с шампанским в руках, делающие вид, что это их первый бокал за сегодня, напоказ умные разговоры с мужчинами, попытки помериться членами… — Надеюсь, не в буквальном смысле, — прыскает Хёнджин. — Ой, простите… Хён, не смеши меня, на меня продавцы странно смотрят! — Хвала всем богам, не в буквальном, — успокаивает его Чанбин. — Минхо там будет точно, но я ему намекну, чтобы он смирил естество и капельку придержал язык. — Нет, наоборот! Если там будет Минхо-хён, мне будет спокойнее, честное слово! — Однако неожиданно… Что же до того, как себя вести — да так же. По телефону, конечно, вряд ли это заметно, но вне работы это далеко не самые плохие люди. Единственный, с кем ты вряд ли поладишь — Чан, но он точно притащит Сынмина, так что, надеюсь, это его несколько успокоит. — Думаю, я разобрался, что делать с Чан-хёном, — вздыхает Хёнджин. — Правда, от этого не легче. — Угрожать ему Минхо? Твое право, конечно, но, если это перестанет помогать, ты всегда можешь начать угрожать мной, — ухмыляется Чанбин, хоть и знает, что тот его не видит. — Что, ты страшнее? — в голосе Хёнджина скользят нотки игривого удивления. — Ещё как, — горделиво хмыкает Чанбин и тормозит у шлагбаума рабочей парковки. — Ладно, Джинни, я доехал, развлекайся дальше. Как решишь, сообщи мне и, пожалуй, всё-таки Чонину. И к обеду, пожалуйста, будь готов доехать со мной до врача. — Мне нужно вернуться домой к этому времени? — деловито уточняет Хёнджин. — Зачем? — удивляется Чанбин. — Просто не ускачи там на другой конец Сеула случайно. Я наберу тебе, как освобожусь, подъеду и заберу тебя. Но, имей в виду, прежняя просьба в силе: или заказывай доставку, или то, что ты наберёшь, должно помещаться в машину и не выдавливать меня в лобовое. — Я помню, хён, обещаю держаться в рамках, по крайней мере, до тех пор, пока дома не доберусь до интернет-магазина, — радостно смеётся Хёнджин. — До обеда, жду твоего звонка, хён! И кладет трубку. Чанбин вздыхает, мысленно материт себя, потому что это какой-то гребаный пиздец — аж блевать хочется сахарной радугой от ощущений, — вылезает из машины и весь тот десяток метров, что идёт ко входу, пытается убрать с лица широкую улыбку. Всю летучку он нервничает, потому что звук на телефоне выключен, если что-то случится — он может пропустить звонок или сообщение. Умные часы у него есть, но валяются дома без дела — ему тупо неудобен этот дурацкий туго обхватывающий запястье браслет, с которым предполагается ещё и спать. Но экран не зажигается до самого конца второго часа, и, хлопая дверью своей приемной, Чанбин наконец проверяет телефон — но там ничего. Он с облегчением вздыхает и, игнорируя слишком уж понимающий взгляд Чонина, наконец идёт работать. День на удивление спокойный, каким и должно быть воскресенье. Но как-то в последние недели не очень везёт, и, честно говоря, Чанбин с трудом может вспомнить, когда последний раз в воскресенье он отдыхал. Надо было бы, наверное, остаться дома, раз ничего срочного, думает он, дать остальным отдохнуть — и неважно, что для подчинённых переработки оплачиваются втрое и что выход в выходные для них вариативен по их собственному желанию, те все равно приходят; может, не возвращаться с обеда, остаться дома? — Инни, — нажимает он на кнопку селектора. — На сегодня что срочное ещё есть? — Норэбан. — Вместо Чонина ему неожиданно отвечает голос Джисона. Хотя почему неожиданно-то, как будто тот упустил бы шанс удачно проебаться рядом с симпатичным парнем. Интересно, какие у него там успехи вообще?.. — А кроме норэбана? — Смотря что именно ты имеешь в виду. — Свалить хочу нахер отсюда до завтра, — искренне признается Чанбин. — Воскресенье. Заебало всё. — Горячо поддерживаю! — хохочет Джисон. — Инни, пошли на свидание? Связь выключается, примерно секунд пять царит тишина, а затем через дверь из приемной до Чанбина доносится возмущенный вопль. Кажется, Джисону прилетает за всё хорошее и все его заслуги, и за уже случившиеся, и за те, что ещё впереди. Ещё секунд через пять селектор снова оживает: — Хён, у тебя в пять встреча с рекламщиками, но в понедельник утром, в принципе, на половину одиннадцатого дырка в расписании, перенести туда? — Да, давай, — задумчиво соглашается Чанбин. — Не забудь их предупредить о переносе. — Не маленький, — обиженно отзывается Чонин и отключается. Чанбин смотрит на время — без двадцати минут обед, в принципе, можно не заморачиваться и валить прямо сейчас; он собирает портфель и распахивает дверь кабинета. Диспозиция за это время успевает измениться кардинально. Джисон, опять примостив жопу на угол стола Чонина, что-то увлечённо ему рассказывает, а Чонин, что удивительно, внимательно и увлечённо слушает, как раз кивает и поощряюще улыбается ему, абсолютно не замечая с интересом разглядывающего его начальника. Хмыкнув, Чанбин тихо приоткрывает дверь кабинета и ещё раз хлопает ею — демонстративно, гораздо громче, чем в первый, — и Чонин вздрагивает, испуганно оборачивается. Джисон тут же спрыгивает со стола. — О, свобода! — патетически провозглашает он, воздевая руки к небу. И тут же демонстративно их опускает: — Но лишь до вечера. Инни, радость души моей, считается ли то, что ты сообщил мне, что ждёшь меня вечером в норэбане, свиданием? — Только если массовым, с массовой же оргией в конце, — огрызается Чонин и поворачивается к Чанбину. — Хён, ты всё? — Да, пожалуй, с концами, — кивает он. — Имейте в виду, в оргии я не участвую. — Ну да, мы поняли, — невинно кивает Джисон. — У хёна есть его личный ассистент, куда нам, бедным. — Какой личный ассистент? — тут же делает стойку Чонин. — Ну Хёнджин же! Который вчера вместо хёна названивал! — А-а-а, этот, — Чонин сдувается, но тут же вскидывает голову снова: — Хотя почему нет? Хён, он же вчера хорошо справлялся, давай его хотя бы отстажируем! Ну пожалуйста! — Дай ему хотя бы в себя прийти, — ворчит Чанбин и вполовину не настолько раздраженно, как собирался. Идея-то неплохая; раньше он воспринимал ее как шутку, а вот теперь впервые задумывается серьёзно. Это звучит как… как нечто, что может сделать Хёнджина ещё более независимым, самостоятельным — если, конечно, тот справится. Получать деньги за секс и за то, что человек действительно делает — это две абсолютно разные вещи. Минус этой идеи Чанбин сходу видит только один, но он достаточно весомый: если у Хёнджина появится сторонний источник дохода, то надобность в договоре с Чанбином у него неминуемо исчезнет. Однако Чанбин хочет сохранить если не саму договоренность между ними, то то, что она подразумевает: присутствие Хёнджина в своей жизни. Да кого он обманывать собирается? Секс он хочет сохранить, секс, с Хёнджином. Слишком уж его всё устраивает. Коллизия, м-мать его. Противоречие. — От чего приходить-то? — интересуется тем временем Джисон, про которого Чанбин почти успевает забыть за время размышлений. — От студенческой разгульной жизни? Чонин делает большие глаза за его спиной и показывает жестом, будто застегивает молнию на губах и выбрасывает застёжку прочь. Смешно: обычно Джисон первый узнает самые важные слухи, а тут ни Минхо, ни Чонин не соизволили с ним поделиться подробностями. Смешно и, пожалуй, приятно. — От той кучи проблем, из которых я его вытащил, — расплывчато поясняет Чанбин и сворачивает обсуждение: — Инни, я подумаю на этот счёт, обещаю. Всё, до вечера, я ушел. Уже заходя в лифт, он набирает Хёнджина. Тот отвечает практически мгновенно. — Да, хён? — Чанбин уже привычно анализирует: голос скорее уставший, но довольный. Значит, всё хорошо. — Где ты, Джинни? — ласково спрашивает он. — О, — немного смущённо начинает тот, — в Инсадоне. — Застрял у антиквариата? — Застрял в Кане, — бормочет Хёнджин. Это почти умиляет — то, как он смущается, что не искал все это время, как лучше потратить деньги, а завис в картинной галерее. Честно говоря, Чанбин даже не думал, что Хёнджину такое нравится, но почему-то это не вызывает у него обычного отторжения. Да, Со Чанбин и высокое искусство — максимально далёкие друг от друга вещи, но нужно же оставлять другим право на собственное мнение, верно? Если Хёнджин хочет рассматривать чужую мазню и не таскает при этом с собой Чанбина, то почему бы и нет? — Я подъеду минут через двадцать, — говорит он. — К самой галерее? — Да, если тебе не сложно, — просит Хёнджин, и Чанбин ненадолго зависает. Выходя из лифта, он провокационно уточняет: — А что, если сложно, то я могу припарковаться где-то в Намдэмуне и сказать: «Иди сюда сам, пешком»? — Ну хён! — открыто смеётся Хёнджин. — Ты же понял, о чем я! — Я-то понял, — поясняет Чанбин, садясь в машину, — но и ты пойми, что это звучит так, как будто ты боишься попросить меня о чем-то. — Но я не боюсь! Я же тебя уже просил о многих вещах! — О каких, квартиру отремонтировать? Так это единственный раз был, всё, больше ни одного не помню. — Вообще-то как минимум ещё один раз, — обижается Хёнджин. Чанбин заводит автомобиль и нажимает на педаль газа. — Это какой? — удивляется он. — Сейчас, погоди, я отойду, — неожиданно просит Хёнджин. Некоторое время в трубке царит тишина, которую нарушает только его дыхание — неглубокое, быстрое. Затем хлопает какая-то дверь, и он шепчет в динамик: — Ещё я вообще-то просил меня трахнуть. Шепот у него выходит густым, тяжёлым, почти манящим, и Чанбин, непроизвольно понижая голос, отвечает ему лишь спустя несколько секунд, когда заканчивает выворачивать на проспект. — И я это сделал, — медленно говорит он. — Да, — соглашается Хёнджин. — Но это не значит, что я не хочу ещё. — Блядь, Джинни, — выдыхает Чанбин, потому что это всё, что он в состоянии выдавить сейчас, сию секунду, и жалобно просит: — Блядь. Вечером, хорошо? Хёнджин хихикает над его реакцией. — Ловлю на слове, — заявляет он и меняет тему: — Ты потом обратно в офис? — Не-а. — Чанбин улыбается. — Отпустил всех и сам сбежал. Воскресенье, могу себе позволить. Из планов только ты и норэбан. Кстати, ты определился? Едешь? — Определился, — вздыхает Хёнджин. — Еду. Чонину сейчас напишу. Но все равно страшно, как будто на прослушивание собираюсь. — Никто же тебя не заставляет петь. — Скорее рэп читать. Но там будет Чан-сси, и… — Я думал, ты сказал, что уже знаешь, что делать с его подкатами, — удивляется Чанбин тому, как быстро тот передумал. — Что? Не-е-ет! Айщ, стой, хён, я пойду выйду на улицу, тут люди зашли в туалет. — Чанбин послушно ждёт, слушая треск в динамиках, перемежающийся вздохами Хёнджина и его топотом по ступеням. Затем к этим звукам добавляется ровный фоновый шум, и Хёнджин продолжает: — Нет, дело не в том, как ведёт себя Чан-сси, дело в том, что он же был и в нашем шоу, мы много с ним занимались. И я так и представляю, что я начинаю что-то исполнять и он тут же со своим обычным: «Хёнджин-сси, это никуда не годится, ты опять не держишь октаву, почему ты опять не стараешься?». Как будто мне нужно заранее отрепетировать всё, что я собираюсь сегодня петь, понимаешь? — Ну, положим, если ты всё-таки соберёшься это делать, распеться бы тебе не помешало, — задумывается Чанбин, сворачивая на Намдемун. — Сколько ты, больше года не занимался? Есть большой риск, что, если увлечешься, то напрочь сорвешь голос. — Если не считать того, как я орал во время секса, — тихо фыркает тот в трубку, — то да, года два или чуть меньше. — Блядь, Джинни! — возмущённо вскрикивает Чанбин на всю машину. — Какого хера? — Один-ноль, — смеётся тот. — Ах так? Ладно, вечером разберёмся, — обещает Чанбин, — в чью пользу будет счёт. А если будешь продолжать себя так вести, то даже раньше. Как ты относишься к сексу в общественных местах? Честно говоря, он шутит куда более, чем наполовину, потому что слишком брезглив для подобного, да и реакция Хёнджина показывает, что шутка оказывается не самой удачной. — Честно говоря, не очень, — после паузы отзывается тот. — Или стой, это же часть договора, я должен… — Ты не должен, — тут же перебивает его Чанбин. Из лёгкого и шуточного разговор неожиданно становится серьезным. — Если тебе не приносят удовольствия какие-то мои действия, тебе нужно говорить об этом сразу, понимаешь? — Но… — пытается сопротивляться Хёнджин. — И, кроме того, — неторопливо договаривает Чанбин, — выдохни, слышишь, Джинни? Я пошутил, мне не нравится даже думать о том, чтобы трахаться в туалете, это в буквальном смысле грязно и ты не заслуживаешь этого. Ты заслуживаешь того, чтобы отвезти тебя домой, отнести на руках на лучшую кровать, возложить на нее, как принца, и поклоняться тебе и твоему телу всю оставшуюся ночь. — Хё-ё-ён, — тянет тот жалобно. Чанбин поворачивает на тридцатую улицу, проезжает ещё пятьдесят метров — и вот он, Хёнджин, стоит с кучей каких-то пакетов, прижимает плечом телефон к уху и, яростно краснея, прячет лицо в ладонях. Затормозив рядом, Чанбин понимает, что его даже не заметили, и, пытаясь сдержать рвущиеся из него смешки, открывает пассажирское окно и зовёт: — Джинни-я! — тот убирает руку от лица и недоуменно моргает, потому что голос явно доносится и из трубки, и снаружи. Потом наконец соображает, смотрит по сторонам и сталкивается взглядом с Чанбином. Посмеиваясь, Чанбин приказывает: — Пакеты ставь в багажник, если там ничего хрупкого, а если есть, то в салон, назад. Спустя минуту Хёнджин, все ещё красный, как помидор, забирается на пассажирское сиденье, захлопывает за собой дверь и копошится, пристёгиваясь и упрямо не поднимая взгляда. Чанбин вздыхает, тыкает на кнопку электроподъемника и ждёт, пока тонированное стекло не скроет их от взглядов прохожих. Затем поворачивается к нему, ловит за подбородок и заставляет посмотреть на себя. — Один-один, — шепчет он, улыбаясь, и наклоняется, целует так, будто всё-таки не может вытерпеть, будто Хван Хёнджин — это наркотик, лучший наркотик, который могла бы подарить ему эта жизнь. Почему, спрашивается, «будто»? Так и целует, получая свою дозу, которой хорошо бы действительно хватило до вечера, потому что обжиматься на глазах у друзей, как подросткам, не сумевшим дотерпеть до дома, нелепо и смешно. Хёнджин скулит ему в рот и тянет руку навстречу, забирается под пиджак и пытается нащупать край рубашки. Честно говоря, Чанбин уже практически готов затащить его на колени и выебать прямо здесь и сейчас, но, черт побери, они все ещё в туристическом квартале, на временной парковке прямо перед главным входом самого известного центра искусств всего Сеула, и это несколько напрягает. Кроме того, у них есть на этот день планы с конкретной привязкой по времени, которое уже, честно говоря, начинает немного поджимать. Поймав его ладонь на полпути к ремню, Чанбин неимоверным усилием воли отстраняется и, тяжело дыша, смотрит Хёнджину в глаза. — Нас ждёт доктор, — говорит он, но почему-то это вовсе не звучит как аргумент. — Нужно ехать. — Нужно, — соглашается Хёнджин, кивает, не сводя зачарованного взгляда с его рта, и облизывает собственные губы. Блядь, Чанбин уже действительно не в состоянии видеть его рот, не представляя при этом, на что тот может быть способен, и у него в буквальном смысле от возбуждения начинает кружиться голова. — Джинни-я, — еще раз жалобно говорит он и убирает руки. Отворачивается, слыша разочарованный вздох, и, вместо этого вцепляясь пальцами в руль, закрывает глаза и медленно дышит, пытаясь сосредоточиться, но не выдерживает спустя всего секунду: — Блядь, в следующий раз на такси поедешь, я не могу, в первый же столб въебусь. — Мне стоит подумать о сдаче на права? — тихо предлагает Хёнджин сбоку. Мозг Чанбина сейчас настроен только на одно, и ничего удивительного, что он тут же представляет Хёнджина в форме водителя, как в голливудских фильмах, и коротко стонет. — К черту такси, я прикую тебя к кровати и просто перестану выпускать из дома, — жалуется он. Вместо того, чтобы испугаться, Хёнджин только хихикает: — Твои подчинённые заподозрят неладное, когда трудоголик-шеф не явится на работу, потому что ты не сможешь от меня оторваться. — Я устрою тебя личным ассистентом и буду таскать за собой под полным контролем, — вырывается у Чанбина. Блядь, он, конечно, хотел обсудить с Хёнджином эту идею, но не вот так же! — Ещё наручниками пристегни, чтобы наверняка! — веселится тот, и отсутствие в его интонациях того тягучего возбуждения, которое и сорвало Чанбина с рельс разума, помогает ему в этот раз на них вернуться. Пошутить бы сейчас про «два-один», но, кажется, за последние минуты Чанбин проебался так, что это не два-один, это сто десять-два. Он заводит мотор и выруливает в поток. — Хочешь попробовать на самом деле? — предлагает он уже гораздо спокойнее. — Должность ассистента, не наручники. Хотя, блядь, наручники тоже можно, что ты со мной делаешь вообще?.. — Хён, ты серьезно?.. — изумлённо переспрашивает Хёнджин, и Чанбин наконец находит в себе силы бросить на него беглый взгляд. Взъерошенный, с цветущим на скулах румянцем, яркими от поцелуев губами, он смотрит прямо на Чанбина, и в его глазах настоящая буря эмоций. — Да, — пожимает плечами Чанбин. — Прошу заметить, это даже не моя идея в целом, а Инни, который спит и видит перевалить часть задач со своих плеч хоть на кого-нибудь. Хочешь — можешь поговорить с ним об этом вечером, тебя все равно никто не торопит и не заставляет соглашаться прямо сейчас или, например, завтра, и не верь Инни, если он попытается убедить тебя, что это неправда. — Хорошо, хён, — после паузы выдыхает Хёнджин. — Я подумаю об этом, просто не сейчас, ладно? — Слишком много всего за последнее время? — понимающе кивает Чанбин. Он не зря просил Чонина не давить, дать Хёнджину время привыкнуть к безопасной жизни. Кроме того, всегда существует то противоречие, о котором он думал ранее, и его тоже нужно учитывать: чем дольше Хёнджин не работает, тем больше он зависит от Чанбина. Хёнджин согласно мычит: — Я ещё к мысли, что сплю с самим Со Чанбином-то, не привык, причем во всех смыслах слова «сплю», а тут ещё и работа на тебя же. Как будто я не могу не зависеть от тебя абсолютно во всех сферах своей жизни. — Разве это плохо? — осторожно спрашивает Чанбин. — Я слишком давлю на тебя? — На меня надо давить, иначе я так ни на что и не решусь, кроме секса, да и то не факт, — возражает Хёнджин. — Вот подожди, я тебя ещё замучаю рассуждениями, как лучше сделать, и стоит ли принимать твое предложение вообще. Просто, ну… правильно ли это, хён? — В каком смысле? — Ты так вкладываешься в меня… Что, если я не оправдаю твое доверие? Нет, я буду стараться, изо всех сил, честное слово, но вдруг у меня не получится? Что, если на самом деле мне самое место там, откуда ты меня подобрал?.. — А это вообще в твоей голове откуда взялось? — охуевает Чанбин от всей неожиданности подобного заявления. — Эги, как ты вообще пришел к этой мысли? — Ты зовёшь меня к своим друзьям, — послушно отвечает Хёнджин, — но я никогда не стану для них равным. Помойная крыса, вот кто я. — Бля-я-я-я, — протяжно стонет Чанбин, испытывая страстное желание постучаться головой о руль, но делать это во время езды — отвратительная идея, да и клаксон гудеть будет. — Сука, вот ляпнул же один раз, всю жизнь теперь отдуваться, что ли?.. Эги, прямо здесь и сейчас — твое место рядом со мной, в этой машине и в моей квартире, и меня абсолютно не ебёт, кто и что по этому поводу думает, и если этот кто-то думает иначе, то пусть засунет свой язык себе же в жопу, потому что ему там самое место. Я знаю, — вспоминает он, что ещё хотел разъяснить, — что это звучало как шутка, но вообще мысль примерить тебя на ассистента действительно первым высказал не я, и не потому, что мы с тобой трахаемся, а потому, что вчера вечером ты справился с неожиданной и внезапной нагрузкой без какой-либо подготовки, ничего не перепутал и не накосячил. Ты умница, эги, и не смей в себе сомневаться. Он паркуется все на той же парковке, от которой до клиники пилить и пилить, и понимает, что забыл и про фен, и про всё остальное. Опять придется попрошайничать у Ким Сынмина. Хёнджин опять сидит с красными щеками, смотрит вниз и молчит, но в данном случае это уже никак не связано с сексом, а только и очевидно с его реакцией на похвалу. Протянув руку, Чанбин треплет его за колено: — Джинни? Приём, земля вызывает, мы приехали! — А? — Хёнджин встряхивается, смотрит по сторонам и улыбается. — Спасибо, хён. Можно тебя обнять? — Зачем ты спрашиваешь? — удивляется Чанбин и первым тянется к нему. Обхватывает руками за талию и оставляет короткий поцелуй на щеке — на губах не рискует, чтобы не свалиться по второму кругу в то же самое безумное состояние, когда трахаться хочется так, что, кажется, вот-вот член отвалится. — Файтин, эги. Ты сможешь. Хёнджин молча обнимает его в ответ, прижимается носом к подбородку, и почему-то это кажется Чанбину гораздо более интимным, чем всё, что было между ними раньше, вместе взятое.