Изгой

— Это ты! — охает знакомый женский голос. Хёнджин оборачивается, тут же ощущая, как начинают трястись поджилки. Год прошел, а рефлексы никуда не деваются. Смешно и грустно. Страшно и отвратительно. Просто страшно. — Ты ее знаешь? — удивляется рядом Чонин. Хёнджин обречённо кивает. Конечно, знаю, милый Инни, ещё бы я не знал свое бремя и свое горе. Свое наказание. — Здравствуйте, — говорит Хёнджин, всеми силами души пытаясь заставить себя остаться стоять на месте и не прятаться за Чонина. — Это действительно ты! — она подходит ближе. За ней — не менее знакомая мужская фигура. — Приоделся-то как, — мужчина подозрительно оглядывает его с ног до головы, — наворовал? Или задницу подставил? — Я знала, что этим все и закончится, — поддакивает она. — Что он пойдет по рукам и станет проституткой. Никакого толку. Хёнджин сглатывает, ощущая во рту привкус желчи и ужаса. Пожалуйста, не надо. Только не опять. Это неправда. — От меня был толк, — тихо говорит он. — Что ты там шепчешь? Громче говори, не мямли! Чему тебя в этих твоих танцульках только учили, а? — От меня был толк, — громче, как приказано, повторяет Хёнджин и выплёскивает наболевшее: — Но вас почему-то он не устроил! — Да какой толк? — возражает мужчина. — Мы вложили в тебя кучу денег, а ты не принес нам ни копейки! Даже жопу свою — и то пристроить не сумел так, чтобы тебе за нее платили! Вот тут Хёнджина действительно начинает тошнить. Они не знают, о чем говорят, но так попадают в точку, что становится больно. Но… он же не проститутка, правда? Он действительно нужен и дорог Чанбину? Кто-нибудь, пожалуйста, скажите, что это так и есть, думает он, ну пожалуйста. Пожалуйста, Чанбин, окажись здесь ещё раз, забери меня, я не мог год назад и не могу до сих пор, я даже возразить не могу, мне страшно до жути. Я ни на что не способен без тебя. — Возвращайся домой, — говорит она. — Хватит, нагулялся. — И где деньги-то взял, а? — Правильно, поработаешь немного как нормальный человек, а не жопой, бесстыдник, вся шея в засосах, — упрекает он и делает шаг навстречу, нависает сверху, пока Хёнджин корчится, разом превращаясь перед ним в маленького, разбитого ребенка. — Садись в машину, принц херов. Краем глаза Хёнджин видит, как Чонин, нахмурившись, звонит кому-то по телефону, и отворачивается от него, потому что это значит, что он снова один против них. Боже, за что? Он не вытянет. Он не сможет. — Я больше не принц, — возражает Хёнджин сквозь зубы, бледнея от злости, страха и того непонятного, от чего смертельно подгибаются колени — нормальные люди краснеют, а он всегда бледнел, сколько себя помнил — и не отводит взгляда. Говорят, что хищнику нужно смотреть в глаза, чтобы не бросился. Если смотреть в глаза, он же не сможет приблизиться и забрать его? Еле собирая слова в кучу заплетающимся языком, он жалобно договаривает: — И я никуда с вами не поеду! Вы сами выгнали меня из дома, почему сейчас, когда у меня только все стало хорошо, я должен возвращаться? — Ты сам виноват, — слышит Хёнджин в ответ. — Ты всегда был никчёмным и не заслуживал потраченных на тебя сил! Мать так старалась, чтобы вывести тебя в люди, а ты, бездарь, ни работы, ни образования — ничего не добился! Сядь в машину, я сказал! Мы ещё дома с тобой поговорим и выясним, откуда у тебя деньги, ты, жалкая шлюха! Под его напором Хёнджин отступает на шаг назад и практически всхлипывает вслух от испуга, когда чувствует чужую руку на предплечье. — Всё слышал, хён? — спрашивает Чонин в телефон, который держит выставленным перед собой на манер микрофона, как будто интервью берет у прохожих. Хёнджин мгновенно чувствует вину за то, что посмел разочароваться в нем раньше времени, хотя тот сделал то единственное, что нужно было. Что могло помочь. Что могло сохранить остатки рассудка слабому ничтожеству по имени Хван Хёнджин. — Да, — отвечает после паузы Чанбин стальным тоном. Хёнджину хочется плакать, до того он рад его слышать; он буквально рассыпается на части с каждым его уверенным словом. — Инни, увози его оттуда. Как хочешь: сам, с помощью Минхо — да хоть полицию вызывай, с документами у него всё нормально. Но с ними он уехать не должен, понял? В крайнем случае возьми у них номер телефона, если Джинни захочет — позже встретимся. Хёнджину кажется, что он на несколько секунд отключается от облегчения, настолько оно велико. В очередной раз Чанбин просто берет и разгребает его проблемы, и Хёнджин не знает, как и чем ему за это отплатить, потому что всё, что он делает в ответ — всего этого всё ещё недостаточно. Всего мира будет недостаточно. Это чертова зависимость, и Хёнджин вечно под кайфом. — Принято, хён, — кивает телефону Чонин. — Жди нас через двадцать минут в офисе. Я позвоню, если вдруг ещё что. Он тыкает на отбой и почти весело смотрит на родителей Хёнджина. — Кто это был? — интересуется женщина, которую Хёнджин называл своей матерью до того самого момента, когда его выгнали из дома. — О, это наш с ним начальник, — насмешливо улыбается Чонин. — Что, оставите номер телефона или мы так поедем? — Какой ещё номер… — начинает отец (тоже — сугубо до) Хёнджина — пока сам Хёнджин, пытаясь не стечь на землю на подгибающихся ногах, держится за рукав Чонина, — но его перебивает жена: — Записывайте, — приказывает она. — И убедитесь, что ваш начальник доставит нашего сына домой до вечера. Тихо хихикая, Чонин вбивает цифры, сохраняет и даже делает дозвон, просто потому что он милый, добрый и, как успевает понять Хёнджин, любит раздражать людей. Потом, не прощаясь, берет Хёнджина за руку и утаскивает к машине — своей малышке-электрокару, — и их никто даже не пытается остановить. — Интересно будет посмотреть, насколько быстро их задавит хён, — смеётся Чонин, снимая машину с сигнализации. — Хочешь поспорить, Джинни? Я ставлю на две минуты. — Пять, — шепчет Хёнджин, чисто из сохранения чувства внутреннего достоинства давая тем двум небольшую фору, хотя в реальности, он уверен, Чанбину хватит одного окрика. Но не просто же так Хёнджин их боялся несколько последних лет и продолжает бояться сейчас!.. — Забились, — радуется Чонин и выезжает с парковки. Крутит ручку громкости, и салон заполняет какая-то незнакомая песенка очередных девочек современной корейской эстрады, возможно — даже наверняка, думает Хёнджин — их собственного лейбла. Ему становится неожиданно жарко — видимо, отходняк, — и, в надежде хотя бы на капельку свежего воздуха он просит: — Можно, я открою окно? Тут душно. — Блядь… — тянет Чонин вместо ответа, и Хёнджин бы напрягся, но веселье в его голосе различимо невооружённым взглядом… слухом. — Что? — переспрашивает Хёнджин. — Это судьба, — непонятно чему во все зубы ухмыляется Чонин, полностью опуская все окна в машине, и Хёнджин, чувствуя прохладу, наконец хоть немного расслабляется. — Это, мой друг, судьба. — Какая ещё судьба? — удивляется Хёнджин. — Самая настоящая, — подмигивает Чонин. — Вот скажи мне, как в таком огромном городе, как Сеул, хён умудрился найти единственного человека, который любит точно так же отмораживать при езде себе всю задницу, как и он сам? Хёнджин высовывает руку наружу, пропускает ветер сквозь пальцы — ему абсолютно нормально при таком сквозняке, ему даже круто, если бы ещё так не колотило по инерции, — и несмело улыбается. Чонину, наверное, виднее, да?..