Секта. Оковы.

Бес увидел сквозь прикрытые веки свечение телефона и сразу поднялся – сегодня он ночевал дома, но сон к нему не шел. Парень просто тихо лежал поперек кровати, забросив ноги на Лэша и слушая его размеренное дыхание. Три часа ночи, номер скрыт. В такое время мог звонить только один человек. Ойль бесшумно выскользнул из комнаты и прокрался в темную гостиную, прикрыл за собой дверь. - Хамелеон, привет, - ласково проговорил он и улыбнулся, когда на той стороне хмыкнули. - Привет, кошара. Ты же не спишь? - Нет, не сплю, но я не в офисе. - Я знаю, я уже проверил, - в трубке послышалось шуршание одежды о динамик. - Извини, Хам, Лэш предложил поужинать вместе и остаться дома, так что я согласился. - Ты задолбал по жизни извиняться. - А, да, точно. Ну, на самом деле, тебе это во мне нравится, так что... - Я сейчас просил твои комментарии психолога? - Нет. Извини, Хамелеон. Так ты позвонил, чтобы рассказать мне свою историю, так ведь? - Нет, Бесик. Оказалось, что я чертовски любопытный и не могу тянуть кота за яйца в ожидании продолжения твоей байки. Вернее, я как раз собираюсь потянуть кота за яйца – давай, расскажи мне, а то я не усну. Можешь считать, ты победил в этом соревновании. Что там было, пока вы играли в бильярд, и что ты нашел в бумагах про Эдика-педика? - Расскажу, если пообещаешь ответить на один мой вопрос. *** Да, Эдуард с друзьями играли в бильярд и пили, а я сидел в углу, потягивал колу-нулевку, которую нашел в холодильнике, и не отрывал от своего "патрона" взгляд. Он играл мастерски. В помещении, скудно освещенном лампой над бильярдным столом, становилось все жарче. Мой «спонсор» выглядел, как с обложки Esquire: он снял шейный платок и жилет, расстегнул верхние пуговицы неформальной рубашки из оксфорда, подкатил рукава и прилег на бильярдный стол, чтобы сделать прицел на резаный дуплет. Я сглотнул, поглядывая на то, как брюки обтянули его ягодицы. Он сделал сначала плавное движение рукой, направляя кий, потом резкое – удар! – и я закусил губу. Мужики нестройно зааплодировали. Эдуард говорил, что резаным дуплетом удается класть шары предельной сложности. Ему удалось. "Какая разница, что было написано в тех документах в кабинете директрисы? - думал я. - Когда это какие-то идиотские бумаги были характеристикой сущности человека или его обаяния? Или его силы духа и мудрости. Или его притягательности". Я тоже стянул с себя шерстяную жилетку и расстегнул две верхние пуговицы рубашки, прекрасно осознавая, что вел себя как мартышка, повторяющая за дрессировщиком. Эдуард глянул на меня из-под бровей. И чуть не попал «свояком» в лузу при следующем ударе с оттяжкой, чертыхнулся еле слышно. Я медленно расстегнул еще одну пуговицу, и он повернулся ко мне, поставил кий вертикально на пол, улыбнулся еле заметно, тщательно обработал мелом наклейку. Потом качнул кием в мою сторону и слегка повернул голову к партнерам по игре - таким же холеным мажорам в туфлях за несколько тысяч евро, вооруженным клубными резными киями и пьяными ухмылками: - А давайте сыграем на этого парня, - у Эдуарда от выпивки совершенно не заплетался язык, только голос становился все ниже. Он кивнул в мою сторону. - Ойль, ты не против побыть нашим трофеем? Кто выиграет, тому ты... например, расскажешь стих, с табуретки, как в детстве. Ты прекрасно выступаешь на публике – я буду наслаждаться призом. - Иди проспись, Эд, фантазер, - ответил настоящий «ариец» по внешности, светловолосый Марк. Он поддернул брюки, наклоняясь над столом и примеряясь на «прямой» сквозь весь бильярдный стол. Мужик рисковал – биток был отдален от мишени на внушительное расстояние. Сильный толчок – характерный звук удара – и бордовый целевой шар угодил в лузу. Эдуард хлопнул пару раз в ладоши. - Эд, твой протеже, конечно, внешностью вылитый Дориан Грей, но мы по девочкам, - произнес из-за стола еще один игрок, имя которого я не расслышал, а никто больше не повторил. Он был невысокого роста, и всю ночь четко, без выкрутасов, укладывал шары клапштосом. Видимо, был самым трезвым для экспериментов. Марк ухмыльнулся и обошел стол, взял у Эдуарда мел и посмотрел на меня. - Я как раз не об этом, - произнес Марк, обводя меня взглядом, - я говорю Эду пойти проспаться, потому что и речи не может быть о том, что кто-то из вас сегодня меня обыграет. Наслаждаться призом, говоришь? Договорились, Эд. Смотри, слово не воробей. Четвертый игрок, так коротко стриженый, что казался лысым, гортанно засмеялся, - он выпил, по меньшей мере, галлон виски, и мазал чаще всех. Видимо, он и сейчас промахнулся, решив, что кто-то пошутил. У Эдуарда дернулся уголок губ. Я понимал, что мне нужно уйти, но остался сидеть. Я пришел к Эдуарду сказать важную вещь и не собирался уходить, пока этого не сделаю. Через час коротко стриженый вышел в уборную и не вернулся – выключился, наверное, в коридоре. «Клапштос» вызвал себе такси, попрощался со всеми и пожал мне руку так сильно, что я поморщился. Марк с Эдуардом продолжали играть, соревнуясь не так в очках, как в сложности ударов «эффе» . Марк ударял так, будто показывал хореографию битком – то оттаскивал прицельным толчком «свояк» назад, то задавал ему невероятное горизонтальное кручение, заставляя танцевать по столу. Удары Эдуарда тоже были театральны: прицельные шары ласкали бортики, прежде чем медленно, будто колеблясь, опуститься в лузу. Мужчины кружились вокруг стола, как два ястреба. Уже было понятно, что искрящееся соперничество между ними имело историю задолго до меня. Я удивлялся, как от их резких ударов и яростных взглядов не загоралось зеленое сукно. О виски уже все забыли: теперь самым легковоспламеняющимся веществом в этой комнате была кровь этих двух мужчин. Оставались последние шары. Эдуард наклонился, прогнулся в пояснице, сыграл плавный прямой дуплет в среднюю лузу – «прицельный», ударившись, заметался между губками лузы, как загнанный зверь. Он должен был, поколебавшись, упасть. Но вместо этого отошел от лузы, будто насмехался. Марк захохотал – победа была у него в руках. Ни к чему было даже заканчивать партию – оставшиеся шары были элементарными. Тем не менее, он закатил шар Эдуарда прямым дуплетом, поразив мишень четко "в лоб". Только теперь я обратил внимание, что задерживал дыхание. Марк медленно отложил кий и поманил меня пальцем, не поворачивая головы. Он смотрел на Эдуарда, скалясь, как бешеный пес. - Иди сюда, трофей, я очистил для тебя стол, - обратился он ко мне вкрадчиво, - Давай, Дориан, не бойся. Стих можешь не вспоминать, у меня для тебя есть более простое и интересное задание. - Меня по-другому зовут, герр, - ответил я и поднялся. Я смотрел на Эдуарда. А они пялились друг на друга. Белобрысый Марк и темный подтянутый Эдуард с волчьими глазами: оба в белоснежных рубашках, совсем разные и в то же время очень похожие. - Я отказываюсь быть вашим призом, герр, - сказал я и обернулся, направляясь к выходу. И почувствовал позади движение воздуха от рывка. Марк схватил меня за одежду и сильно дернул на себя: - Куда пошел? Ну-ка залезай на стол, малыш. Я выиграл и буду иметь тебя, и пусть этот надутый индюк смотрит. Я знаю, что вы за голубки, так что не изображай невинность. Честь проигравшего, да, Эд? Ты же не нарушишь данное тобой слово? Он схватил меня за горло одной рукой, а второй рванул мой рукав. Посыпались пуговицы. Эдуард стоял, напрягшись, слегка ссутулившись, опирался на кий. Он ничего не сделал, когда Марк толкнул меня, прижал мне голову к сукну и налег на меня сзади, больно вдавливая мне бедра в деревянный обод стола. «Эдуард», - простонал я, роняя на сукно слюну, пока Марк впечатывал мой череп в стол. - Заткнись, мой приз. Эд, мне трахать его на столе или на полу? Даю тебе право выбора, - он отодвинулся от меня немного, и я услышал «вжик» от расстегиваемой ширинки. Я пытался вырваться, но был гораздо слабее. Он потащил вниз мои брюки. Раз дернул, безрезультатно, второй раз рванул так, что ткань затрещала. Что-то громко хрустнуло. Я охнул. И тут вскрикнул Марк. Отпустил меня. Я обернулся и обмер – Эдуард стоял с обломком кия, и второй острый край палки торчал из бока Марка. Его рубашка быстро переставала быть белой – бордовое пятно расползалось, поедая ткань, как саранча. - Ты... сука... что? – прохрипел Марк, сделал пару шагов назад, отупело держась за палку в боку. Эдуард схватил другой длиннющий кий и с широкого замаха выписал Марку по лицу такой удар, что у того губа лопнула, как переспелая вишня. Марк споткнулся и рухнул на диван позади. Эдуард подскочил к нему, рыча, словно одержимый дьяволом, и нанес ему еще удар по голове. Марк затих. Эдуард снова размахнулся. - Эдуард, стой! – заорал я, кидаясь к своему «патрону». - Уйди, Ойль, - прорычал он, стряхивая меня движением плеча. Я влез между ними, закрывая Марка собой. Эдуард смотрел на меня секунду круглыми страшными глазами . Потом отступил, отбросил кий. Отвернулся и вытер рот предплечьем. - Уйди домой, Ойль, - прошептал Эдуард и сделал шаг к бюро у стены. Я бросился к нему, забыв, что его нельзя касаться. Повис на его руке. Возможно, здесь я начал плакать: - Эдуард, ты что?.. Ты убил?.. Он мягко отодвинул меня и вынул из шухляды бюро пистолет. - Уйди, Ойль! – снова рявкнул он. - Нет, не уйду! Я пришел сегодня , чтоб сказать, что... знаю... знаю все о тебе. И для меня это не важно. Вообще не важно. Я люблю тебя, я буду слушаться твоих приказов, буду делать все, буду с тобой, я.... Я цеплялся за рукав его сорочки, а он снял пистолет с предохранителя. На моих брюках начинало расползаться мокрое пятно – я описался от страха. - Эдуард... пожалуйста... – прошептал я, бледнея. - Убил ли я этого урода? Нет, боюсь, что нет, Ойль, такие живучие твари не помрут от какой-то палки. Подожди секундочку, ладно, раз хочешь поговорить, поговорим. Но я закончу начатое. И он выстрелил в тело Марка на диване. Я зарыдал и обтек на пол, закрыл лицо руками. Эдуард присел возле меня на корточки и заговорил. Тем ласковым тоном, каким он говорил со мной в самые первые месяцы общения. - Не плачь, мой мальчик. Тот мужчина, который хотел тебя обидеть, был очень плохим человеком, даже худшим, чем я. А куда, казалось бы, уже хуже, да? - Нет... – всхлипывал я и мотал головой из стороны в сторону. - Ну-ну, не плачь, сладкий котенок. В тебе так много силы... Ты пришел сегодня, чтобы показать мне эту силу, да, ребенок? Не волнуйся, я всегда о ней знал. Ты, Ойль, шаровая молния – редкая и опасная штука, неизученная и яркая. Он поднялся и сделал несколько шагов, налил себе виски. Я плакал, сжавшись улиткой – от ужаса при мысли, что Эдуарда посадят за убийство и я его не увижу годы и годы. Может быть, никогда. И тут я вдруг понял, что не услышал, чтобы он положил пистолет. Я поднял голову – Эдуард присел на диван рядом с трупом. Он подпер щеку рукой с все еще зажатым в ней пистолетом и смотрел на меня. - Эд... уард. Пожалуйста, положи пистолет, - промямлил я, поднимаясь на четвереньки. - Значит, ты вычитал обо мне кое-что интересное, да, маленькая любопытная Сова? Скажи, что ты об этом думаешь? Поговори со мной. - Хорошо... Только положи пистолет, герр, пожалуйста. Да, мне пофиг, что у тебя... дисфункция. Я не ради секса хочу быть с тобой. Даже если б у тебя не было ног, я бы остался твоей зверушкой. Ты же все еще хочешь унижать меня, да, Эдуард? Вот и займись этим. Положи пистолет, прошу тебя. Я пополз к нему. Он покачал указательным пальцем: - Не подходи, Ойль. Будь там, я опасен, видишь? Да, я импотент, но это не делает меня мягким и покладистым. Наоборот – во мне накопилось столько ярости, что я могу в каждую секунду просто взорваться. Ты знаешь, как мне было больно смотреть на тебя тогда в гардеробной? Когда ты кутался в мой пиджак и красовался своим прекрасным юным телом. А ведь я действительно уже думал, что меня не может возбудить чье-то тело, особенно мужское. Но в тот день... Вряд ли ты можешь представить мои ощущения, и хорошо. Возбуждение, которое никогда не сможет проявиться в эрекцию, Ойль, это страшная пытка. Добавь сюда стыд, что я извращенец, который готов наброситься на несовершеннолетнего сироту, и вину, что я при этом даже не смогу его удовлетворить. Да, я убежал от тебя и от этих мучений. Но ты ведь простил меня за эту слабость, маленькая Сова, да? Зато, это дало тебе возможность проявиться, начать осознавать свою силу. А завтра ты осознаешь ее в полной мере. Что еще ты вычитал обо мне в бумагах в приюте? Хочу понять, что ты знаешь все. - Ничего... Больше ничего. - Да? Ладно, расскажу тебе немного о том, о чем бы ты не прочел. Мы с этим дохлым дегенератом, который здесь сидит, были друзьями. Вместе открыли контору по управлению недвижимостью. Догадываешься, какими мы были агентами, Ойль? Беспринципными. Я шантажировал, манипулировал и угрожал. Зачем я это делал, ведь денег у меня предостаточно. – Эдуард защелкнул предохранитель и положил пистолет на диван. – Ради ощущения власти, которая так приятно течет по венам, когда ты видишь, что кто-то перед тобой унижен или не имеет выбора. Своими руками я не причинял людям физический вред, по крайней мере, не успел. Возможно, был не так жесток, как этот кретин. Эдуард похлопал неподвижного партнера по колену. - Да, Марк и я – черные риелторы, Ойль, разбогатевшие на манипуляциях более слабыми людьми. Я тонко влиял и подавлял их, размазывая их волю. А вот Марк пошел дальше... Ойль, ты слышал, что в нашем городе было несколько случаев исчезновения людей? А ведь это только те, о которых было кому заявить. Я не знаю точное количество его жертв. Сначала я ничего не подозревал (хотя мог бы догадаться, когда нам приплывали совершенно нереальные контракты). Но в последний год, пока я старался избегать тебя, я стал злее, а потому внимательнее. Рассматривая в микроскоп мою собственную жестокость, я вдруг осознал, какой урод мой партнер. Начал следить за ним, собирать доказательства. Понял, что сначала он убивал ради денег, а потом просто для удовольствия. Я был теперь совершенно уверен, что он опасен. Мог ли я посадить его? Да, мог. Но он бы забрал меня с собой. Пока Эдуард говорил, я все же подполз к нему и теперь прижался к его коленям лицом. Он погладил меня по голове, потрепал мне волосы: - Поэтому я составил план убийства. Спокойного и хладнокровного, не такого, как вот это, – он обвел рукой кабинет. – Но я, бесхребетный, снова и снова откладывал. И возвращался мыслями к тебе. Больше всего на свете я хотел еще встреч – чтобы поговорить и полюбоваться. Ты согласился, и меня разрывало от чувств рядом с тобой: я был предельно зол, завидовал, мучился от любви и собственной ущербности. А ты все это терпел и кончал, стоило мне к тебе прикоснуться. Знаешь, кто ты, Ойль? - Шаровая молния? – попытался улыбнуться я. - Да, - он погладил мое лицо, и у меня из глаз снова потекли слезы. – А еще ты мое божество, маленькая Сова. Нежный и умный, развратный и ранимый, жестокий и упрямый – ты как ветер, на котором я наконец-то смог подняться в небо. Знаешь, какой твой уникальный дар? Ты никого не пытаешься переделать. Ты позволяешь себе и другим – абсолютно все. Даешь им быть собой, какими бы мерзкими или прекрасными они не были. Ты совершенно слеп к человеческим маскам. Смотришь просто насквозь, выуживая из людей их самые темные инстинкты. - Эдуард, не оставляй меня, - прошептал я, понимая, к чему он ведет, и губы у меня дрожали. - Тссс, моя Сова. Благодаря тебе я наконец-то нашел в себе решимость убить этого дегенерата. Ты выбрал любить меня не потому, что я какой-то особенный. А только потому, что я, притворяясь и злясь, отразил маленькую часть тебя. Твою сильную и властную тень. Теперь я тебе должен вернуть ее обратно, мой ранимый бог, мой хищный котенок. Когда я умру, не вздумай опустить руки. Я буду смотреть на тебя отовсюду, Ойль, и я рекомендую тебе очень хорошо подумать, куда в будущем ты применишь свою властную и жестокую часть, то есть меня. Как ты ею распорядишься... Перестань уже плакать... Но я не мог перестать. - Вот тебе маленькое пророчество, Ойль. Когда-нибудь ты встретишь человека, который отразит тебя с точностью до наоборот. Своим рентгеновским зрением ты сразу рассмотришь его и не ошибешься – это и будет твоя половинка. Я не такой, Ойль, я тебе не подошел бы, даже если бы не имел ненависти к своему мерзкому ни на что неспособному телу. - Нет, не говори плохо о человеке, которого я люблю, не смей наговаривать на себя! – закричал я. Потом взял себя в руки и всмотрелся внимательно в его лицо. – Скажи, кто виноват в том, что все это... случилось с тобой, Эдуард? - О, вот и он, хищник в твоих глазах! – Эдуард улыбнулся. - Я вижу, как он просыпается. Хочешь отомстить за меня? Ладно, я дам тебе эту цель. Я оставлю тебе загадку, которую ты, если разгадаешь... Ладно, ползи сюда, маленькое животное, обоссавшее себе штанишки, я желаю тебя поцеловать. Я рыдал, залезая на его колени. Сидя рядом с трупом, залитый моими соплями и слезами, меня целовал самый странный и сломленный человек в моей жизни. Самый – но сразу после меня. Мы целовались минут десять, не меньше. - Брысь, хватит, Ойль, ты доказал, что хорош в пытках, достаточно мучить меня фантомным возбуждением. Выйди в коридор, я не хочу, чтобы ты смотрел. - Нет, – я встал на пол, выровнялся, вытер сопли рукавом разорванной рубашки и отступил на несколько шагов. – Ты больше не можешь указывать мне, Эдуард... Можешь уходить... я разрешаю. И прощаю тебя. - Я знал, что ты меня не подведешь. Ну, что ж, надеюсь, у нашей с тобой части, которая любит власть, будет интересная жизнь. Я буду наблюдать, Ойль, и ожидать тебя... на той стороне. Пока, маленькая Сова. И он выстрелил себе в висок. *** - Хамелеон, ты еще здесь, или я уже давно говорю сам с собой? - Я здесь, - голос из динамика телефона был тихим. - Ты удивишься, если я скажу, что до Лэша ни с кем не занимался настоящим сексом? Я только организовывал оргии и смотрел. Следовал стопами своего наставника, а, может быть, наказывал себя, но я не хотел превзойти своего учителя. Пока не встретил Лэша. И тебя. - Нет, я не удивлюсь. Теперь уже нет, - ответил Хам. - Через два месяца после его похорон был мой день рождения. Я был один – как раз раскладывал вещи в университетском кампусе, куда перебрался из приюта. Во двор кампуса прикатил грузовик, и парни из него разложили установку для запуска салютов. Эдуард не только заказал для меня салют, который взрывался разноцветными огнями в небе полночи. Но также написал на меня завещание на все свое имущество, включая дом. - Представляю, как ты рыдал, стоя под тем салютом. - Да. Я плакал до рвоты, потом потерял сознание. Не помню, как меня оттуда забрали... Я не сказал Эдуарду перед его смертью еще одну вещь, которую хочу сказать теперь тебе. Ему позволили быть моим патроном не потому, что он был неопасен в плане сексуальной агрессии, или богат, или умен, или что он там себе воображал. А потому, что у нас обоих диагностировали расстройство аутистического спектра. В решении было написано, что старший психотик, возможно, поможет младшему в социализации, раз уж сам «выбрался» в люди. И нет, до прочтения тех документов я не знал, что особенности моей психики – это отклонения. Но сейчас я могу сказать, что научился жить с этим. Более того, научился быть тем, кем хотел. Благодаря самому себе и многим другим людям, включая Эдуарда, моего альтер-эго. Включая Лэша. И тебя. Такая вот история, Хамелеон. Теперь ты знаешь. А теперь я задам свой вопрос. Скажешь мне, как тебя по-настоящему зовут? Хамелеон долго молчал, в динамике слышалось его дыхание, потом он все же произнес: - Меня зовут Тео, - помолчал еще немного и добавил. – Полное имя Теодор, но пусть тебя помилуют святые, если ты хоть раз меня им назовешь. Оно означает... - Дар бога. - Да. Правда, это была тупая шутка, так меня назвать? - Нет, Тео, у тебя очень красивое имя. Я буду с нетерпением ждать, когда ты продолжишь рассказывать мне свою историю. - Ладно, свидимся. Пока, котик-психотик, - и он отключился. Бес улыбнулся замолкнувшему телефону.