***
Тэхён смотрит в своё отражение, где второй, собранный и на вид равнодушный Тэхён, прищуривается в ответ, беззвучно говоря: «Ты можешь врать сколько хочешь снаружи, но я всегда знаю, что творится внутри». А там у него беспорядочный рой мыслей, то сменяющийся штилем, то накатывающий большой волной. После их совместной прогулки в нём поселился ветер, гуляющий по венам и заставляющий монотонно бьющееся сердце стучать с перерывами. Ощущение долгожданного отдыха? Мнимая свобода? Чужие пальцы, скользящие сквозь его, чтобы не придуривался и держался крепче. Рука завязывающая галстук, замирает. Он снова встречается взглядом со своим двойником, непривычно растерянным и немного чужим. На работе Тэхён сразу же идет к Ёнгу, чтобы успокоить босса своим присутствием и заверением, что всё почти готово, и они даже начали расчёт и планирование новой кампании. Мужчина лишь отмахивается от него, занимаясь, по видимому, более важными делами. — Ким-хубэ, вы же помните о ежегодной конференции, состоящейся через неделю? Кинутое впопыхах напоминание заставляет напрячься. — Конечно, все приготовления почти завершены. — Вот и отлично, — бубнит Ёнг, ставя штампы на бумагах. — Всё должно быть на высшем уровне. В этом году господин Чон берет с собой сыновей, должно быть, что-то готовит. — Чонгука? — рассеяно уточняет Ким. Должен ли он задуматься, что это значит? — Господина Чона младшего, для вас Ким-хубэ, — недовольно косится на него Ёнг. — И перестаньте, ради всего святого, летать в облаках. Один день, а вы уже хуже новоприбывших практикантов. За дверью Тэхён автоматически достает телефон, находя нужный номер и закусывая губу. Недолго думая, печатает. Ким Тэхён Всё же решил раскрыть своё истинное имя перед компанией? На удивление, проходит не больше нескольких минут, пока Ким копается в своём кабинете, всплывает ответ.Чонгук
Не понимаю, о чём ты.
Ким Тэхён Ёнг только что сказал мне, что на ежегодное подведение итогов господин Чон возьмет своих сыновей. Тэхён просматривает итоговую презентацию, наверно, в сотый раз, успевает проверить почту и календарное планирование, пока снова не слышит звук.Чонгук
Занятно, что я узнаю об этом от тебя. Спасибо, что сообщил;)
Дверь неожиданно открывается, и новоприбывший лицезреет удивленное лицо Тэхёна с круглыми глазами, подстать его очкам. Все знают, что мистер Ким не любит, когда его беспокоят в обед, фактически в самое активное время. Такое право есть только у Хосока. Ну и, пожалуй. — Чонгук? Ты решил прийти и снова разнести весь офис? — Вовсе нет. Хотя, ты бы был мне за это благодарен, — брюнет неторопливо подходит, а с ним и помещение как будто наполняется воздухом. В просторной футболке и джинсовке он слишком выбивается из общей рабочей атмосферы, но Ким даже рад. Чонгук принёс с собой древесный аромат и типичную для него расслабленность, однако без внимания не остается другой, гораздо более сильный запах. Что-то съедобное, сочетающее в себе букет разных видов вкусовых ароматизаторов. — Я решил преподнести тебе скромный дар, — на стол перед Тэ ставится небольшой пакет, и тот пораженно застывает. Внутри контейнер с моти и непроливающийся стаканчик чая. — Скажем так, чтобы не слишком страдать второй свой день. Серьёзное выражение лица трескается, Чон с удовольствием наблюдает, как уголки губ приподнимаются и упираются в ямочки, а весь Тэхён в миг становится таким по-хорошему простым и мягким, хотя упрямо старается не показать этого. — Подмазываешься? Это немного слишком, господин Чон, можно счесть за беспочвенное поощрение, а тут никто не любит любимчиков. Чонгук смеется, присаживаясь на свободный стул. — Не волнуйся, мой отец ближайшие лет двадцать точно не собирается покидать свое место. Он, скорее, изобретёт вечную жизнь, чем уступит кому-то должность директора. Тэхён аккуратно вытаскивает прозрачный бокс, с интересом принюхиваясь. Его желудок, будто издеваясь, урчит, доказывая острую нужду в перекусе. Моти безукоризненно мягкие и упругие, выглядят подозрительно необычными для продукции из магазина. — Ты что, сам их сделал? — неверяще спрашивает Тэхён. Ему кивают и смотрят так непринужденно, словно это обычное дело, как будто Чонгук шеф-повар какой-нибудь гребаной пекарни или кафе и каждый вечер только и занимается тем, что лепит своим знакомым моти. Ким невольно представляет его измазанного в муке, с нахмуренным видом, когда тесто получается слишком твердое, или наоборот, слишком жидкое. Если у него ещё и колпак есть… — Ты выглядишь настолько счастливым, Тэ. Неужели тебе никто никогда не клал с собой или не приносил еду на работу? Тэхён подвисает с полураскрытым контейнером, в мысли против воли приходит совсем не тот ответ, который, скорее всего, хотел услышать Чонгук. — Обычно я сам перекусываю здесь, у нас довольно неплохое кафе для персонала. Но ты ведь и так это знаешь, — он с ухмылкой смотрит на него, намекая на первую встречу. — Но вообще… Еду в контейнерах мне клала бабушка, когда я ходил ещё в школу. Родителям было некогда. Чонгук больше не улыбается, серьёзный, подобранный, не сводит с него глаз. Улавливает усталую интонацию, но Ким не напряжен, он просто выглядит как человек, погрузившийся в другую часть своей жизни. — Заботливая. — Это ты так себя косвенно хвалишь? — чуть улыбается Тэ, но эта улыбка обманчива. — Сейчас я не привык к такому, но она действительно никогда не отпускала меня без рисовых хлебцев и овощей. Чонгук подходит ближе, неспеша, смотря глаза. Тэхён позволяет ему коснуться своей макушки, ощутить легкое поглаживание. Они недолго молчат, вопреки всей ситуации, Тэ становится только тяжелее. Как будто старые чувства, посаженные под замок, больше нельзя сдерживать, невозможно игнорировать. Похоже на то, что сам для себя ты можешь в любое время оставаться сильным, обманывать и убегать, но совершенно неожиданно обнаруживаешь, что кто-то видит тебя насквозь. — Это звучит замечательно. Расскажешь? — Всё довольно просто и банально, — вздох. Тэхён будто решается, стоит ли ему говорить. — Я довольно часто бывал у неё на выходных и каникулах, мы отлично ладили. Она привила мне любовь к старой музыке и фотографии, а я собирал хурму у неё в саду. Обожала эти вязкие оранжевые шарики. Я поступил в университет сюда, и мы стали видится реже, но она все также была мне самой близкой и тёплой. Когда я начал работать, она стала часто болеть, старость и здоровье. Я навещал её, но не мог делать этого часто. А когда она попала в больницу, у нас был конец сезона, напряг и отпуск через неделю. Я не успел. Чонгук буквально чувствует, как встает ком в чужом горле. Он просто стоит позади кресла, скрестив руки спереди, почти невесомо касаясь пиджака, и положив подбородок на чужую макушку. Смотрит на входную дверь и ни о чём не думает. Тэхён благодарен вселенной, что сейчас ему не видно его лица. Он бы не выдержал. Давно ушедшее событие, имеющее место в жизни каждого человека, но до сих пор такое тяжелое. У Тэхёна никогда не было личного психолога, особо близких друзей, с которыми он мог бы об этом поговорить. Хоби лишь друг по работе, родители обозначали свою роль в жизни редким молчаливым присутствием, но не были людьми, с которыми можно поговорить по душам. Неудивительно, что он решил с кем-то, наконец, поделиться. — Прости, что напомнил, — тихо говорит Чонгук. — Твоя бабушка, должно быть, была чудесным человеком и давала тебе самое лучшее, что могла. И я уверен, ты тоже делал её счастливой. Не позволяй чувству вины вечно вмешиваться в твою жизнь, Тэ, она бы точно этого не хотела. — Она бы хотела, чтобы дорогие ей люди были рядом, — возразил мужчина. — Ты был рядом всю свою жизнь. В памяти диким поездом проносятся моменты, как Тэ радостно сообщает, что поступил в университет в столице. «Это так круто, ба! Я тебе обязательно все тут покажу, приезжай». Как она скидывала ему видео с закатами в её небольшом поселении, какие-то смешные непонятные картинки, доступные только их поколению. Иногда это были записи старых песен, что стали олицетворять детство для Тэхёна. В его телефоне всё ещё хранится национальная песня «Возвращение в Пусанский порт», где грустят чайки о брате, покинувшем родной город. В кабинете слышится судорожный вздох, Тэхёну нелегко держаться. Он чувствует, как крепнет узел чонгуковых рук на своих плечах, его легкое дыхание в волосах. Ему не хочется, чтобы он отстранялся. — И она бы точно хотела, чтобы ты улыбался. Губы Тэ искажаются, он сдается. Плечи немного опускаются, подрагивают из-за ласкового тона, который невозможно выдерживать. Тэхён находится в странном дисбалансе, не ощущая контроль над своими эмоциями. Глаза намокают, он даёт одной слезе пролиться, практически сразу её вытирая, и наконец, спустя больше года понимает, что пытался выиграть у невозможного, избегать чувств и здравого смысла, потому что винить себя было легче, запереться в каждодневной рутине проще. Он выбрал простое необязывающее существование, запрещая себе быть счастливым, радостным и человечным. Думал, что выигрывает, остается сильным человеком, не позволяя себе лишний раз проявлять слабость и априори неся груз вины и тоски. Не допускал, что можно было проиграть, и это непостыдно, потому что можно вновь начать бороться. А Чонгук всё увидел. Как Ким не любит терять время, раздражаясь, если тратит на что-то незначительное и нестоящее лишние пару минут, потому что всё время боялся, что его может не хватить; не хотел показаться несерьёзным, потому что в том мире, который сам себе построил, тебе не будет места; в конце концов, почему он пошёл за Чонгуком практически ночью в то самое кафе. Никто не хочет быть одиноким. А тем более лишним в собственной жизни. — Тэхен-а, в свой день я тебя свожу в бар, и за бутылкой соджу мы обязательно поболтаем обо всем подряд и вдоволь наревёмся. Слабый смех греет душу, Тэхён возвращается в реальность, и всё как-то становится легче. — Я запомнил, а то мне уже осточертело ходить туда только в компании наших работников и слушать постоянные (не)смешные истории Ёнга. А Хосок, если уж напивается, то его слишком несёт. Как по команде, дверь без стука распахивается и заходит Хосок. Вспомнил лучик, как говорится. Он, как обычно, свеж и полон энтузиазма. — Тэхён. О, и вы здесь, стажер-на-один-день. Уже давно время обеда, где тебя носит? — снова смотрит на Кима. — Хотел обговорить с тобой кое-что, если ты не занят. Моти еще вкуснее, чем можно подумать. Мягкие, вязкие и нежные, тающие на языке, но не слишком уж приторные. Хосок с разрешения Чонгука угощается парой штук, а когда пробует, даже от наслаждения глаза прикрывает. — У того, кто их приготовил, золотые руки. Они сидят в довольно уютной зоне коворкинга с зелеными ковриками и надувными пуфами. Нужно сказать, что Чонгука забавляет вид непринужденного Тэхёна, который пытается в своем строгом костюме сидеть ровно, ещё и есть очень аккуратно, почти как на светском вечере. Однако это не чувство насмешки, а некий изощренный вид удовольствия. — Я сам их приготовил, — с благодарностью кивает Чонгук, отпив чай. Он раскинулся на пуфике и чувствует себя почти как дома. Хосок с восторгом смотрит на него, даже чуть сильнее распахнув глаза. Он придвигается ближе, тем самым их фигуры образуют треугольник. — А много всего ещё умеешь готовить? Никогда не думал стать шеф-поваром? Сам я готовить не горазд, мне бы пригодился такой дома… — мечтательно тянет, воображая какую вкусную еду мог бы есть вместо разогретых перекусов или чипсов. — Ты не потянешь его, Хосок, — мягко усмехается Ким, поднося кружку к губам. (Не) Смотреть на него становится всё сложнее. Впрочем, Чонгук не слишком скрывает, что задерживается взглядом на дрогнувших ресницах, когда первый глоток чая попадает в тэхёново горло; на мягких губах, влажных и поблескивающих от ламп; на запрокинутую немного шею и точёные скулы, оттененные резким светом. — Ну да, — прокашливается Хосок. — Я вижу. Две пары глаз вопросительно смотрят на него, но никакой конкретики не называется. Ким, решая, что это очередной непонятный прикол его коллеги, переходит к делу. — Так, ты хотел о чем-то поговорить. Хосок важно кивает, отставляя чай. — Тут такое дело: по всему нашему отделу ходит новость про завтрашнюю съёмку. Помнишь тот дом ювелирных украшений, для которого мы делали пиар-кампанию? Завтра у нас последняя встреча, ничего серьезного, наши ребята уже готовы, составили концепцию и всякие мелочи. Но мужчина-модель, который должен был сниматься, заболел. Нужно найти кого-то срочно. Тэхён вздыхает, прикасаясь пальцами ко лбу. У него не так уж и много связей, а уж тем более знакомых моделей со свободным графиком. У половины из их контактов расписанный график на полгода вперед, а другая здравая половина просто скажет: «Да вы что, мистер Ким, завтра? Может ещё через час?» — Мы уже проверили своих знакомых, — словно читая его мысли, говорит Хосок. Его голос звучит сожалеюще. — Но сам понимаешь, это не просто. Может, у тебя есть варианты? Ким задумчиво трет переносицу, когда в его голову прилетает вообще-то вполне очевидная и хорошая идея. — Какой типаж модели предполагался? — Вообще-то, всё не очень строго, это просто завершающая партия к социальным сетям бренда, продолжающая основную идею. Нужен в меру привлекательный мужчина в хорошей форме, который смог бы изобразить живой пронзительный взгляд и не быть зажатым на камеру. Тэхён улыбается сам себе, не ощущая явного чужого подозрения. — Я понял, — он поворачивается к Чонгуку. — Радуйся, стажёр, я нашел тебе занятие на второй день. Лицо брюнета непроницаемо, не выражает ни счастья, ни недовольства. Хосок тоже смотрит на Чона, прищуривается, проходясь оценивающим взглядом. — А что, босс, вполне возможно. Извини, не напомнишь, как тебя…? — Чонгук. — Чонгук. Мой босс считает, что ты вполне подходишь на роль модели. Ты действительно ничего. Продемонстрируешь свои физические данные, или мне довериться Тэхёну? — заговорщицки улыбается, поигрывая бровями. Тэхён не знает, что он больше испытывает: раздражение или желание испариться. Иногда Хосок бывает просто неудержимым. К его счастью, Чонгук будто пропустил всё мимо ушей и просто кивнул. — Если наш босс этого так хочет, — короткий меткий взгляд, и Тэхён снова пригвождан к земле. — Я с удовольствием помогу вам решить эту проблему. Между прочим, я имел некоторый модельный опыт во время учебы. Тэхён, не удержавшись, фыркает. — Для выпускного альбома что ли? Уходят они в свои кабинеты под заливистый смех Хосока. Креативщик гораздо более дружелюбно прощается с Чоном, пожимает ладонь и просит почаще приносить угощения. Чонгук заверяет, что если начальство будет с ним помягче, то обязательно. Тэ иногда кажется, что он специально говорит что-то подобное. Они вдвоем стоят около его кабинета, собираясь прощаться. — Я же правильно понял, что завтрашний день действительно будет моим «вторым днем»? — вполголоса спрашивает Чон. — Да. Если ты не против. Ответом ему служит мягкая уверенная улыбка. — Я уже говорил, что нет. — Отлично. Тогда будь готов к девяти утра подъехать по адресу, который я пришлю тебе позже, — кивает Тэхён. Он слегка сутулится, у него только вторая часть рабочего дня, а чувство, будто на плечи свалился непомерный груз. Перерыв на разговоры с Чонгуком и Хосоком дал ему расслабиться, но теперь возвращаться к работе еще труднее. Ничего, вполне скоро он уже сможет насладиться отпуском.. Тягучая рассеянность расползается по его телу. — Мне нужно как-то готовиться? Ким сразу переключается на рабочий лад. Перед глазами проносятся времена, когда он сам был стажером, ездил на всякие съемки, которые бывают не так уж и часто, и, в основном, таскал кофе и вешалки своему боссу. — Нужно быть чистым и опрятным, не наноси макияж, визажисты сами тебя подготовят. Ничего не делай с волосами или телом, — он проходится оценивающим взглядом по брюнету. — Никаких синяков, ссадин, царапин. Их же у тебя нет? Чонгук задумывается и отрицательно мотает головой. Видимо, его ежедневную тренировку в зале придется пропустить, чтобы ненароком не подвести Тэхёна. — Тогда продержись так до завтрашнего утра. На счёт татуировок… Они только на руке? Тэхён мило потирает пальцы, его смену настроения можно было бы не заметить, если бы кто-то другой не подмечал всё так внимательно. — Мне нужно будет раздеться? — как бы невзначай спрашивает Чон, а у самого глаза смотрят с интересом и тихой насмешкой за чужими пальцами, которые трут друг друга только жестче и сильнее. — Я не в курсе, — бубнит Тэхён, не смотря ему в глаза. Его старания выглядеть непринужденно кажутся очень милыми, от бегающих зрачков до дернувшегося кадыка. — Но это известный французский дом ювелирных украшений, не думаю, что там будет что-то за гранью. Все их фотосессии не столь откровенны, и это всего лишь фото для социальных сетей. Чонгук проверяет, чтобы никто на них не смотрел, и неторопливо придвигается к замеревшему Киму. От того буквально веет скопившимся напряжением, хотя совсем недавно этого не наблюдалось, или было не столь явным. Чонгук уверен, что не вызывает в нём негативных эмоций, больше не почувствует отторжение или чужие отпихивающие руки, но даёт время «на подумать». Не трогает, не говорит, выжидает. Видит, у Кима глаза сузились, напрямую прожигают его подставленную скулу, скользят по щеке и упираются глаза в глаза. Горько, как американо, тепло, как летний вечер, но с корочкой льда. Чонгуку нравится охлажденный кофе настолько же, как и скользить в волнах его глаз по невидимой грани, которая только-только намечается. — Испытываешь мое терпение? — тихо, но спокойно проговаривает Тэхён. Его голос на грани с шепотом ничуть не помогает Чону в новом открытии чужой красоты. Но не такой, о которой обычно говорят люди. Чонгук с самого начала считал, что не заметить внешнюю привлекательность Кима невозможно, он бы солгал, если бы сам сначала не повелся на нее. Сейчас он испытывает новый вид удовольствия, видя с каждым днем лучше, какой этот человек разный, и в то же время уникальный. Что-то доселе незнакомое, тайное, словно ты видишь бутон необыкновенного цветка и ждёшь каждую минуту, когда он расцветет. — Я просто хотел сказать, — Чонгук говорит негромко. — Что если нужно будет сниматься обнаженным, вам придется доплатить. Тэхён закатывает глаза, но провожает этого дурака (очень довольного) до выхода с их отделения, буквально выпихивая за дверь. С него сегодня хватит, он и так стал каким-то дёрганым и взволнованным. Что б Чон Чонгук, господин Чон и всякие носящие его фамилию провалились и не доставали его. Чоны вредны для нервной системы — думается Киму, пока он готовится сделать последние рывки в организации предстоящего собрания.***
День начинается с небольшого волнения и горячих мульманду. Тэхён задумчиво глядит в окно небольшой кухни, загрузившись всеми предстоящими делами. Осталось четыре дня, а у него впереди составление доклада и репетиция презентации, всё это без учёта вечно подбегающих сотрудников, с просьбами личного и делового характера что-нибудь посмотреть и исправить. Так что, когда он оказывается перед главным зданием ювелирного офиса, думает лишь о том, что благодарен Чонгуку за сокращенную работу. Без него пришлось бы попотеть, чтобы найти модель в такие короткие сроки. Ким не исключает, что в случае неудачи отправил бы на эшафот Хосока, который точно бы вспылил или надул губы, но отказался даже переступать порог здания. В крайнем случае, отправил бы кого-нибудь из сотрудников, но вряд ли кто-то из них смог бы открыто и непринуждённо выступить в данной роли. Все они учились сидеть смирно, отличались спокойным темпераментом и полной незаинтересованностью на лице. Ким не мог допустить такого провала, он привык выполнять работу качественно. В 8.51 ко входу подкатывает чёрный Мерседес, окно плавно съезжает вниз. Водитель в приветственном жесте кивает головой, чем отвечает ему и Тэхён. Оба расслабленные и умиротворенные. — Дождались своего спасителя, мистер Ким? Тэхён оценивает иронию, хмыкнув. — Сначала проявите себя в деле, а потом бахвальтесь. Чонгук улыбается, осматривая здание, к которому они подъехали. — Ван Клиф и Арпельс, — узнает. Тэхён разглядывает его лицо. Чонгук подготовился, снял пирсинг заранее, хотя не просили, и никаких вопросов для всякого косметолога не наблюдается. Только его небольшой шрам на щеке. Зацепившись за него, Тэхёну вновь становиться интересно, каким образом он появился. Это может стать проблемой, не для него, но для докапывающихся пиарщиков этого бренда. Ким смотрит на небольшой шрам, поджимая губы, совсем не хочет, чтобы Чонгук что-то выслушивал на этот счёт. Улучив его в пристальном взгляде, Чонгук, скорее всего, понимает в чём дело. — Всё пройдет хорошо, Тэхён, — успокаивающе проговаривает он. Больше не смотрит, уезжая, чтобы припарковать машину. Они поднимаются на нужный этаж довольно быстро. Всё по-стандарту: панорамные окна, отделы, кишащие сотрудниками, фотографии на стенах с самыми знаменитыми украшениями парижского дома. Тэхёну, как главе отдела коммуникаций, совсем не обязательно здесь находиться. Он, скорее, наоборот должен быть совершенно в другом месте, но не хотелось бы отдельно поручать кому-то Чонгука, да и если возникнут вопросы, он постарается разрулить ситуацию и лично всё проконтролирует. Хочет верить, что это его ответственность, ведь когда Тэхён сказал, что сам посмотрит за съёмкой, чего не делал уже сто тысяч лет, Хосок искренне посмеивался, желая боссу удачи. — Пока ты будешь со своим бриллиантом, — Хоби вальяжно рассаживается в кресле в кабинете Тэхёна, чувствуя себя в нем, как дома. — Я тут напомню этим сосункам, что значит крепкая рука начальника. — Значит, к моему возвращению нельзя ожидать офис в целости и сохранности, — вздыхает Тэхён, не обращая внимание на подколы коллеги. Ему не до двойных смыслов. Сейчас, находясь на съемочной площадке среди кучи аппаратуры, светильников и нескольких камер, ценой в его машину, Ким Тэхён почему-то вспоминает противную от злорадства улыбку Хосока, потому что с лихвой ощущает удар по лёгким. Как назло, один человек умеет сбить весь его дыхательный аппарат. В темноте не столь заметна разница, что кожа отливает едва заметной бронзой, а на скулах притаился хайлайтер, но даже он не может перебить опасно-тёмный цвет глаз, слегка подведённых чёрными и золотистыми тенями сверху и в уголках, удлиняя разрез. Весь образ держится на контрасте мерцающего золота и чёрного шелка. Тэ забывает, что нужно делать, когда соскальзывает по крепкой шее взглядом вниз, где должна быть рубашка или хоть что-то, но там только новые сантиметры кожи, ровные и гладкие, волнами огибающие выделяющиеся ключицы и переходящие во вздымающую грудную клетку. Раньше Тэхён не обращал внимания, какая широкая у его знакомого спина, и хоть она сейчас скрыта за расстёгнутой чёрной рубашкой, до этого он не позволял себе подобных мыслей. Сейчас они с треском прорвались в голову за невозможностью отвести взгляд. На свету полностью чёрный шёлк отливает леопардовым принтом, пятна которого такие же чёрные, но сделаны из другого материала. Чонгука приняли несколько визажистов и колдовали над ним не менее двух часов, затем отдав на растерзание стилистам, они успешно справились со своей работой, если их целью было свести с ума своих клиентов. Тэхёна ловит за разглядыванием чужого торса хозяин этого тела. Чувствуя напряжение, он тут же смотрит обратно в серьёзные глаза, отливающие чёрным металлом. Такая твердость и глубина в них читается, какими не смогут похвастаться камни в украшениях известных французских домов. Чонгука отвлекает персонал, показывающий, куда ему стоит проходить. Освещение уже выставили, в качестве интерьера служит обычная белая фоновая ткань. Тэхён поспешно отводит глаза, больше не кидая взглядов в сторону сегодняшней модели. Он уютно примостился между камер, не специально прячась за спинами фотографов. Неловко, насколько очевидно долго он смотрел на человека, к которому должен быть чуть более чем «небезразличен». Даже в мыслях это стало отдавать глупостью. К Чонгуку нельзя быть равнодушным. Непозволительная рассеянность играет с Тэхёном злую шутку, потому что предмет его раздумий стоит прямо в паре сантиметрах от него. Ким замечает это только из-за услышанного лёгкого аромата парфюма. — Я достаточно хорошо выгляжу для этой съемки? — спрашивает спокойно — уверен в себе. Тэхён медлит, продлевая немного времени на раздумья. Он замечает, что пока все были заняты подготовкой, сама подвеска (главный гость программы) успела чуть покоситься на открытой шее. — Ты знаешь, что дом Ван Клиф и Арпельс создали корону на заказ для императрицы Ирана Фарах Пехлеви в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, — вкрадчиво сообщает Тэхён, поправляя серебряное колье с камнями. Его пальцы чуть касаются кожи, собирая золотистые блестки, и ничуть не спешат оставлять её. Это должно быть неправильным: перед Тэхёном находится одно из самых дорогих украшений, ценой в несколько сотен миллионов вон, с бриллиантами в несколько карат, а он не может взгляда отвести от прямой, выделяющейся линии ключиц, выгодно подчеркнутой хайлайтером. — Ты выглядишь достойно. У Чонгука в уголках глаз собираются милые складочки. Он улыбается ими, на самом деле оценив поддержку Тэхёна и благодарно кивая. — Главное, будь открытым на камеру. Если тебе некомфортно, это сразу почувствует зритель. Не держи мышцы лица в напряжении, слушай внимательно фотографа, она всё подскажет. Постарайся не думать, что здесь много людей, просто представь, что ты с близкими или друзьями, — тараторит Тэхён, видя, что все приготовления завершены, и девушка-фотограф зовет Чонгука на площадку. — Я буду смотреть на тебя, хён, — обещает Чонгук. Из-за этого внутри все сжимается, от очень простых, подаренных ему слов. Тэхён думает, что многие самые искренние чувства и моменты из жизни рождаются именно благодаря самым простым словам. Они начинают съемку, и, конечно же, у новоявленной модели не всё сразу получается. Чонгук слегка скован и не знает, какую лучше позу принять, как передать на камеру нужную атмосферу, поэтому девушка-фотограф ему подсказывает, как лучше положить руки, какой взгляд сделать. Вокруг вспышки камер, звуки работающего оборудования и голоса помощников. Чонгук старается, и Тэхён одним взглядом его подбадривает: кажется, что тому и без слов или действий понятно, что Ким здесь, чтобы быть рядом. Тема фотосессии затрагивает диких животных, и она как нельзя лучше подходит младшему. Глянец белого золота украшений любит камеры, сияет достойно и заманчиво, не слишком вычурно. Тэхён с интересом смотрит на получившееся снимки: они в своеобразном стиле, открывают только некоторые участки тела, захватывая либо шею с колье, либо кольцо. Особенно завораживает фотография крупным планом с вытянутыми пальцами и туманными чёрными глазами, на дальнем фоне. Кольцо — единственный белый свет на фото, и то, как Чонгук своей энергией служит ему антагонистом, заставляет спину Тэхёна покрыться холодными мурашками. Чонгук словно только этого и ждёт, включая своё природное обаяние, фотосессия идёт быстрее. Всё было бы хорошо, это от него и требовалось, если бы Тэхен только не поймал себя на опасной мысли: этими фотографиями он делиться не хочет. Весь процесс отнял достаточно много времени, поэтому после они вместе едут в офис. Тэхён не собирается поручать брюнету что-то ещё: скорее просто заберет документы, приведёт рабочее место в порядок. Они договариваются встретиться в кафе, заполненном зеленью, и когда Ким устало ставит портфель на барную стойку, Чон действительно сидит за одним из столиков и ждёт его. Макияж он стер, но подведенные глаза оставил — понравилось. Особенно, как скрытно Тэхён старался лишний раз взглянуть на него. Они не первый раз здесь, бариста по привычке приносит крепкий чай и чёрный кофе. — Как я сегодня справился? — делает глоток тёплой жидкости Чон. Он тоже изрядно устал, не думая, что мышцы лица к вечеру уже будет сводить от наигранной натянутой маски. — Посмотрим на результаты охватов социальных сетей и кликабельность твоих украшений, вот тогда и увидим, — Тэхён зевает. Не сказать, что сегодня он сделал действительно много, скорее вёл борьбу с надоедливыми мыслями, которые его выматывали уж слишком часто. — Я хочу узнать твоё мнение. Может, мне стоит податься в модели, пока не поздно, — чувствуется, что Чонгук говорит с долей юмора. Оба расслаблены, обоим хорошо в своем ночном и не одиноком городе. Летняя духота чуть пробирается к вороту рубашек, но разгоняется не всегда исправно работающим кондиционером. Чонгук сидит на диванчике рядом с кустом какого-то растения, и Тэхёну кажется это до ужаса забавным: наблюдает, как листья и чёрные прядки еле колышутся от воздуха. — Ты справился идеально. Видимо, действительно был опыт, — отсылает на их разговор с Хосоком. Видит, как поджимаются губы и напрягаются скулы у Чона. Отчего-то чувство вины подступает к горлу. — Это неприятная тема? Тогда не говори, — добавляет Тэхён. Чужой вздох, поставленная кружка. В кафе тихо, никого, кроме них нет. Но Чонгук совсем не злится, даже не испытывает негативных эмоций. Он смотрит в сторону небоскрёбов, плывущих на них надписей, а мыслями кажется далеко, дальше реки Хан, и даже жёлтого моря. — В этом нет ничего неприятного. Просто это моя жизнь, и то, какой она иногда является. Раньше отец всерьез намеривался вырастить из нас с Намджуном своих приемников. Я постепенно сошёл с этого пути в старшем возрасте, но всё равно должен был соответствовать его представлению о хорошем воспитанном сыне с успешной жизнью. Нас таскали по фотосессиям по двенадцать часов, а мы были мальчишками. Он должен был выглядеть заботливым семьянином и отцом, хотя сам публичность не любил, делая это скорее ради подстраховки. Не дашь прессе хлеб — они сами его придумают, а в большом бизнесе такого допускать нельзя. Со временем я вышел за пределы досягаемости журналистов, и не появлялся нигде в медиа, поэтому мой облик не так известен. Тэхён слушает внимательно, кивая. Он примерно так себе это и представлял. Господин Чон Тхуан появлялся на публике крайне редко, многие его дела представлял старший сын Намджун. Оба немногословны и серьёзны, с орлиными взглядами и большими намерениями. Можно только догадываться, какими эти люди могли быть в быту. От Чонгука исходила уверенность, не говоря о его нахальности, но на своего отца и брата он не походил. Удивительно, но Киму сидеть здесь после работы не в тягость. Ему в коем-то веке не трудно выслушать другого человека, обычно проблемы других — не его дело и забота. Тэхёну кажется, он способен понять и поддержать, но такие ощущения бывают обманчивы. Собственные родители также не находили на него времени, но старались обеспечить их общее будущее, как, возможно, и отец Чонгука, вот только между ними разница по ощущениям в пропасть. Они все, если задуматься, шли к одному и тому же разными путями. Мрак улиц был их немым слушателем, а уже утром Тэхёна ждал его собственный день.***
— Ты точно не заведёшь меня куда-нибудь в глубокий лес и не оставишь одного? — перед глазами темнота, кожу лица немного раздражает тёмная ткань платка, но в целом, не так уж и дискомфортно. Скорее внутри все скручивается от беспокойства и ощущения чего-то грандиозного. Что нужно готовиться к очередному вбросу адреналина, было понятно по сообщению от Чонгука, где настойчиво рекомендовалось надеть всё такие же удобные вещи («Никаких больше легких рубашек, хён, иначе я лично пойду с тобой в торговый центр за костюмом»), и в конце добавили улыбающийся перевернутый смайлик. Что ж, что бы это ни было, он переживёт этот день, Тэхён в этом даже не сомневается. При встрече Чон загадочно улыбнулся и попросил надеть чёрный платок, благо обычный и чистый. Не сказать, что Тэхён не доверял ему, но когда слух уловил в окружении другие голоса, а потом и рёв джипа, он внутренне содрогнулся. А затем дорога, почему-то бугристая и неровная, петляющая так, словно они едут по горной тропе. Усиливающийся ветер и лёгкий мороз, скользнувший по щекам, и плохое-хорошее предчувствие. На подкорке даже мелькнула мысль, а не собирается ли Чонгук его украсть и продать на благие дела? Но Тэхён сразу понял, что с ним не стали бы возиться так долго и показывать стольким людям. Когда он в полной темноте пытается выбраться из джипа, только чужая ладонь служит ориентиром: его не отпускали с того момента, как он оказался заперт в одиноком мире осязания. Земля твёрдая и неровная, ступать в ней кроссовками по траве в самый раз, чувствовать на лице настойчивые порывы ветра. Они точно где-то на высоте. — Нет, лес слишком примитивен, мысли глубже, — раздается бархатно рядом. Его мочку уха согревают легким дыханием какие-то пару секунд. — Вернее выше. Повязка исчезает, и, как полагается, резкий свет бьёт в глаза и не дает ничего увидеть. Проморгавшись, Тэхён понимает ощущения собственного тела, вот только пока ещё не осознает, где и что они собираются делать. Мороз по коже проносится с такой же скоростью, как какие-то два безумца, летящие перед ним в паре десятков метров. Они счастливые до одури, орущие в пустоту перед собой. Ким как в замедленной съёмке наблюдает, как два тела, оторвавшись от земли, исчезают в пустоте, уносимые огромным единым крылом. — Чонгук. Парапланы. И, зная Чона, вариант, что они могут тут делать может быть только один. Вопреки всему происходящему, Ким не поддаётся истерике или даже страху. Кровь отливает от щёк, вся его аура ощутимо бледнеет. Чонгук, стоящий с ним рядом, увлеченно смотрит на подготовку к следующему полету. — Готов поспорить, ты никогда на чём-то подобном не летал. — Я с тобой спорить больше не буду. Ни на что. Чужой смешок, ясный взгляд — и Тэхён расслабляется. Само выходит. Он всё ещё слабо себе представляет, как полезет в эту штуку, но страха почти нет. В груди штиль, как ясное небо над ними, и наступающая волна предвкушения. К ним подбегает невысокий парень с обворожительной улыбкой. Такая всегда пригодится в сферах, где нужно как-то успокоить людей. Он начинает быстро, но четко проговаривать необходимые правила при полёте. Новый знакомый — Чимин — сообщает удивленному Тэхёну, что полетит он не с инструктором, а с Чонгуком. — Я подрабатывал здесь давно, во время каникул, — объясняет Чон, пока они стоят в очереди. — Прошёл полный курс обучения, и катал людей за небольшие деньги. Чимин тоже учился в то время, мы работали вместе. Пока они подходят ближе, уверенность Тэхёна несоразмерно тает. Ветер несчадно подталкивает в спину, а впереди только последняя пара людей и гладкое ровное пространство холма. Он даже не видит землю, так как ближайшие районы оказываются где-то внизу. Зато далёкие улицы Сеула и даже залив Канхваман отсюда кажутся слишком неприметными. — Если не хочешь, можешь не лететь, — Чонгук стоит рядом, стараясь уловить настроение спутника. Ему вовсе не хочется пугать Тэхёна. Но Ким лишь качает головой. На самом деле, внутри у него всё дрожит от предвкушения. Он словно на вершине спуска большой горки из парка аттракционов и вот-вот рухнет. Внизу живота собирается тугой ком напряжения, ладони леденеют. На место взлета Тэхён идет как в тумане. Тело механически двигается, его сковывают ремни и что-то говорят. Над ним огромное продолговатое крыло, натянутая ткань и переплетённые канаты. Сзади садится Чонгук, который будет управлять траекторией полёта, пока Чимин заботливо говорит замеревшему пассажиру. — Тэхён, помним всю подготовку? Ручки сжимаем, не отпускаем, без резких движений и дёрганий. Тебе считай повезло, с Чонгуком ещё ни один человек не пострадал, ты можешь стать первым. Тэхён начинает паниковать, пока Чон кидает предостерегающий взгляд на веселящегося Пака. А тот продолжает, как ни в чем не бывало. — Главное особо не переживай, если будут рвотные позывы, постарайся сдержать или достань мешочек из кармашка. Вам же его дали? Только на голову не надевай. Под себя ходить тоже не рекомендуется, это людям будет не манна небесная. Так, что ещё. Возникнет желание спуститься побыстрее, просто отстегните все ремни и готово. Соглашение о невиновности компании в случае смерти подписал? Подписал. Умничка. Ну-с удачного полёта. Чимин хлопает Тэхёна по плечу, покидая их. — Не слушай его, обычно он гораздо более мягко разрешает обстановку, просто меня хочет постебать, — раздается сзади уверенный голос. — Чонгук, если я умру… — собственный шепот вовсе не звучит угрожающе. — Убьёшь меня? — Нет заставлю работать в компании отца до конца твоих дней. Чонгук молчит, создавая ощущение, что ему нужно серьезно поразмыслить. — А знаешь, Тэхён, что-то я не знаю, можно наверно и отложить все это. Под слишком громкое: «Чёрт возьми, Чонгу-ук», они начинают нестись вперед. То, с какой скоростью параплан двигается в неминуемую пропасть, заставляет слёзы из глаз катиться ручьями. Тэхён сжимает веки, до боли вцепившись в канаты, пока весь внутренний шторм напряжения не достигает пика. Он громко сглатывает, когда ноги окончательно отрываются от земли. Ощущение свободного полёта будоражит. Наедине в темноте и своими мыслями, Ким чувствует только потоки встречного ветра на лице и полную пустоту под кроссовками. Страх, по началу сковавший, постепенно отпускает, особенно когда он не чувствует, что они куда-то падают. — Тэ, — словно поняв, какого старшему, Чонгук сзади подбадривает его, — открой глаза. Повинуясь лёгкому и счастливому тону, Ким вдыхает поглубже и распахивает веки. И тут же забывает, как нормально дышать вновь. Перед ним огромная картина, монументально застывшая и движущаяся в своей неторопливости одновременно. Зелёные ровные поля риса в воде, утопленные в оранжевом солнечном свете, густые деревья, поющие на ветру листьями и над всем этим огромное небо с далёкими кучевыми облаками. Они своей тяжелой массой стелятся до самого горизонта, одновременно близкие и очень далекие. Никогда еще Тэхён не чувствовал себя настолько завороженным чем-то. Разве что в детстве, находясь у бабушки в деревне, он так же смотрел на рисовые поля и рабочих, что усердно за ними следили. Он чувствует себя семенем одуванчика, наблюдающим сверху незримую для земных обитателей быстротечность жизни. Но совсем явно он чувствует себя птицей. Чонгук не нарушает его внутреннего уединения, сам любуется знакомым пейзажем. Смотрит с улыбкой, как осмелевший Тэхён качает лодыжками, рассекая попутный ветер. Чону кажется, что Ким тоже сейчас улыбается, и как же жаль, что он не может этого увидеть. В сердце играет собственная придуманная мелодия, вплетённая в общую музыку природы: стрекот цикад, пение птиц и глухой шум далекого водопада, — тихой флейтой проходясь внутри, и заканчиваясь в одном восторженном вздохе. Полёт заканчивается слишком быстро. Почему-то Тэхёну думалось, что они будут долго спускаться, учитывая, сколько добирались до вершины, но, посмотрев назад, он, к собственному удивлению, видит небольшой зелёный холм. Снизу совсем не устрашающий. Их встречает команда на пункте финиша, молодые девушки и парни, задорно кричащие и поздравляющие с прибытием. Внутри всё пылает от только что высвободившегося адреналина, колется и взрывается, словно Киму кто-то в самый центр тела поместил большую шипучку. Он активно выбирается из ремней, чуть отходя в сторону, чувствуя себя счастливым ребенком. Чонгуку немыслимо тепло от его намагниченных волос и переполненного эмоциями взгляда. Тепло от его внутреннего солнца. — Господи, Чонгук, это было… Это просто… У меня даже слов нет. Хочу ещё. Чонгук посмеивается над ним. Почему-то ему так и тянет подбавить масло в огонь и подшутить над старшим. — Тебе понравилось, это хорошо. Значит, я неплохо справился для первого раза. Секундная растерянность в глазах и буквально сползающая улыбка означает, что Чонгуку явно не стоило этого говорить. — Что ты там сказал, Гуки? — Тэхён угрожающе приближается тяжелой походкой. Взмыленный, взбудораженный, милый и совсем не страшный. Несколько сотрудников могут наблюдать, как два взрослых парня с криками несутся мимо шатров в сторону полей, причем один крик задорный и радостный, а другой больше походит на боевой клич. Лёгкие нестерпимо горят: у Тэхёна не было столько физической нагрузки за последние пару лет. Он не особо следит, куда несётся, лишь бы только ухватить свою жертву за развивающуюся толстовку. Чонгук хороший бегун, намного лучше Кима, и просто так его не догнать. По ногам бьют пучки травы и колосья, у шатена сам собой зарождается план. Дождавшись подходящего момента, Ким немного театрально охает, замедляясь и падая в особо густой участок высушенной травы. Его «опасное» приземление тут же замечают. Тэхёну совсем не больно, но для вида он морщится и пытается выровнять дыхание от долгого спринта. Чонгук нависает сверху, его глаза такие невинно-округленные и взволнованные, что Тэ даже чуть совестно. Поддавшись вперед, он хватает Чонгука за ворот толстовки и тянет на себя. Не ожидавший такой подставы Чон тяжелым камнем придавливает его сверху, задушенно охнув. Тэхён чувствует неровное движение чужой грудной клетки, сам еле вдыхает новую порцию кислорода, но находит силы на победную улыбку. Вот только она чуть меркнет, подавляемая внутренним смятением, когда Чонгук расслабляется, опасно близко приближаясь к чужой шее. — Это был не первый мой полёт, — шепчет он, хрипло от недавнего бега. Этого достаточно, чтобы все внимание поплыло. Тэхён может только представить губы, находящиеся где-то в области сонной артерии, эфемерно касающиеся её. Воображение само достраивает картинку, как мягко они накрывают тёплую кожу, как с упругим чмоком от неё отстраняются и продолжают идти вверх, щекотя линию подбородка, а после также медленно, но со вкусом целуя мочку. Этот поток сознания просто не остановить, он оглушает прорвавшейся плотиной, заставляя задыхаться не только от тяжести чужого тела, но и собственных мыслей. В действительности же Чонгук немного отстраняется, приподнимаясь на локти, становясь лицом к лицу. На него смотрят два округлившихся карих озерца, затихших и успокоившихся. Это самый явный обман, потому что внутри Тэхёну страшно, гораздо страшнее, чем на вершине холма и даже перед тем, как оторваться от земли. Здесь он падает не куда-то вниз, хотя бы в известном направлении, а в незнакомую бездну, и у него даже не получается закрыть глаза. Тэхён смотрит на него, как на пре́виденье, образ, сотворенный будто не этим миром. Даже в голове звучит ужасно глупо и пафосно, ведь в Чонгуке действительно не было ничего особенного. Притягивающая мужская красота, заметная для многих, пылающая уверенность в себе и чуть вскинутый подбородок. Всё это заставляло заинтересованных прохожих оборачиваться, да, что таить, Тэхён и сам бы обернулся. Иногда он рассматривал Чонгука украдкой, как сейчас, бывало, что забывался, и пялился в открытую, должно быть, подогревая его внутреннее самомнение. Тэ старался для себя что-то понять, но никакого определения своим поискам дать не мог, вплоть до этого момента. Под ярким солнцем, когда во всегда чёрных зрачках Чонгука отражается зелень травы, лежащий, запыхавшийся Тэхён, он видит выразительные глаза, которые скользят везде: скользят по нему. По чуть широкому прямому носу, мягким чертам лица и милому румянцу; высеченным темным бровям и порозовевшим губам, выпускающим тёплые равномерные вздохи, совсем близко. Сердце ритмично отбивает стенки, ведь что-то неуловимо меняется, пугающе заполняя пустые догадки зарождающейся осознанностью. Вот Чонгук толкает его в лифте, вот извиняется и виновато сдвигает брови, вот они сидят в кафе, танцуют в толпе и переговариваются в офисе, поливают друг друга водой, ссорятся и подкалывают друг друга. Наедине или вместе с кем-то, Тэхён видит в нем то, что как будто потерял в себе, самую простую и самую привлекательную для всех в мире вещь. Жизнь. Такую яркую и неиссякаемую, с огромным потоком энергии, которую встретишь только у детей с их искренней чистой радостью. Любой мотылёк в ночи полетит на свет, дабы найти пропитание. Некоторые сгорают в огне, обугливают крылья, но стремятся к своему личному солнцу. Тэхён отчетливо ощущает себя на их месте. Прикрывает глаза, запуская руки в мягкие волосы. Цветные пятна сквозь веки пляшут, трава слегка задевает голые участки кожи. Тэ чувствует легкое прикосновение к кончику носа, отнюдь не травы, и сердце его заходится в бешеном ритме. Оно начинает колотиться ещё быстрее от понимания, что от Чонгука это никак не скрыть. Он весь во власти ощущений, и это практически топит его в океане собственных чувств, помноженных в двадцать раз. Чужие пальцы мягко, почти невесомо оглаживают ладони, огибая линию жизни, проходясь по линии сердца и мягко щекочет фаланги, касаясь подушечек пальцев, захватывая ладонь в единый замок. Отчего-то Тэхёну становится спокойнее, и он медленно приподнимает веки. Слепящий луч солнца больше не бьёт в глаза, потому что прямо напротив него две черные луны. Кажется, уже не важно, зачем это все начал Чонгук. Плевать на усиливающийся ветер, на легкую щекотку от длинной полевой травы и даже на возможных насекомых, лишь бы всегда лежать и смотреть на свое собственное солнце. Лишь бы мягкие губы касались его собственных также, как сейчас. Чонгук делится с ним самым важным. Не только воздухом, жарко выдыхаемым и обжигающим уже язык Тэхёна, но собственными чувствами, открытыми и подавляющими до одури, своими прикосновениями, обещающими греть в воспоминаниях вечерами, потому что так не касаются любовников, но нуждающихся до помрачнения рассудка и пораженных насмерть — да. Слишком сильно, близко и уверенно. Напористо и ярко. Отстраниться сейчас — будто значит признать ту угрюмую серость своей жизнью, в невыносимой тоске и одиночестве, предать последнего себя, почувствовавшего хоть что-то, пережившего усталость и боль, и, наконец, способного взлететь. Тэхен сегодня сумел прыгнуть в пропасть, чтобы окончательно в нее упасть, а потом почувствовать лучшее трепетное чувство из всех. Они взмыли вверх вместе. Чонгуку невыносимо. Он проводит языком по зефирно-мягким губам, целует уголок, чуть втягивая его краешек. Холодные, привлекательные, отзывчивые, — отражение всего Тэхёна. Сегодня, в эту минуту и секунду, Чонгук не представляет, что сможет отпустить его. Первый медленный поцелуй, произошедший будто бы случайно, как столкновение айсберга и солнца, длится долгим кощунственным касанием. Тэхён крупно втягивает носом воздух, заставляя Чона почувствовать, как вздымается грудная клетка. Под веками огоньки, во всём теле напряжение. Губы Чонгука упрямо соприкасаются с губами Тэ. Они даже не отстраняются, лишь позволяя маленькой прослойке воздуха случиться между ними. Смотрят глаза в глаза, проверяя и привыкая, по блеску понимая, что хочется ещё. Чон облизывается, задевая верхнюю губу Тэхёна, припадая вновь, закрывая веки. Он весь подаётся вперед, слегка припечатывая старшего к земле. Губы Тэхёна блестящие, влажные, он чувствует внутреннюю дрожь, когда сплетает свой язык с чужим. В голове словно происходит замыкание, и даже предыдущие мысли испаряются оставляя их наедине, с танцем их тел.