baby, don't forget my name

LXIV. 24 июля, 2012 — Вторник

Несмотря на то, что он отнюдь не жаворонок, на следующий день Шого просыпается рано и направляется на кухню, тихо прокрадываясь мимо комнаты своей матери. Он не знает, естественно ли это для мам или нет, но она кажется всегда чувствует, когда он стоит у её двери, не желая тревожить её из-за чего-то такого незначительного, как кошмар или монстры в его шкафу. В наши дни, его заботы намного больше, и он всё ещё не хочет делиться ими с ней — не потому что она легкомысленно к ним отнесется, а потому что у неё уже столько хлопот. Он не хочет добавлять это. Не то чтобы всё это имело отношение к его добровольной миссии. Ему нужно, чтобы она спала. Кухня больше, чем он помнит: столешницы больше, а шкафчики выше. Он знает, сейчас в двенадцатилетнем возрасте он ниже, но хотя он привык к этому, это всё ещё раздражает. Ему приходится вставать на носочки, чтобы дотянуться до верха полки, где стоит коробка со смесью для блинов, и черт побери, он действительно скучает по своему росту. К счастью, другие ингредиенты в пределах досягаемости, и вскоре у него готова стопка блинов. Живя в одиночестве, ему надоели еда на вынос и удобная магазинная еда, так что он научился готовить любимые блюда и то, что было достаточно легко, с ингредиентами под рукой. Он не шеф-повар, но кто угодно может следовать инструкциям в рецепте. Как было сказано, готовка требует времени и внимания, и он знает по опыту, что после долгого рабочего дня, стоять на кухне и готовить хрень дольше нескольких минут требует много сил. Сил, что его мать не должна тратить, по его личному, совершенно непредвзятому мнению. Поскольку его мать настаивает на том, чтобы все сидели за столом и ели вместе, он решил, что хороший способ хоть немного отплатить ей за это — больше помогать. Следовательно, его завтрак-сюрприз. — Боже, сегодня не День Матери? — Шион спрашивает позади него, в ужасе. — Потому что если это так, тогда мой внутренний календарь отклоняется на тревожные несколько месяцев. Когда Шого бросает на него невпечатленный взгляд, он защищается. — Эй, я сплю, как убитый. Не совсем неразумно предлагать, что я впал в спячку. — Он зевает и добавляет. — Даже после месяцев сна я всё ещё чувствовал бы усталость. — Я устал тебя слушать, — Шого фыркает, кладя последний блин на шатающуюся стопку. — Не День Матери, идиот. — Тогда почему? — Он неопределённо указывает в направлении Шого, который сейчас ставит сковородку в раковину, но смысл слов очевиден. — Постой, блять, не её день рождения? Шого обрывает его, забавляясь внезапной панике брата. — Нет, не её чёртов день рождения. Сейчас гребаный июль, тупица. Я просто- Слушай, я просто хотел сделать для неё что-то приятное, ладно? Блин. — …Ладно, — Шион говорит, выражение на лице слегка растерянное, но к счастью, больше не подозрительное. — Нужна помощь, мелкий? Расслабляясь, что его мотивы не подлежат сомнению, он с улыбкой кивает. — Да, можешь помочь мне установить стол? — Конечно. Их мама входит, когда они находятся в середине процесса, когда они препираются о том, как правильно расставить тарелки, явно всё ещё уставшая от их поздней ночи. — Я не уверена, чему я больше удивлена, — она говорит, вскидывая бровь. — Тому факту, что есть еда, которую я не готовила, или что вы двое встали и так рано работаете. Шион смеётся, закидывая руку на плечо Шого и притягивая его ближе. — Кажется, наш маленький Шо-чан наконец осознал, как много мы для него значим, и решил показать нам свою любовь и признательность через блины. Её бровь, если это возможно, поднимается выше. — Да? Слегка наклоняя голову, он ворчит. — В основном, да. Он ощущает, что Шион в шоке от лёгкого признания, но он быстро приходит в себя. — Ха, вау, один из нас умирает? Это я? О боже, это я, верно? — Почему ты думаешь, что это ты? — Шого спрашивает, совершенно не понимая образ мыслей (тупого) брата. — Значит, кто-то умирает, — Шион говорит, как будто он только что получил подтверждение для своей глупой теории. — Никто не умирает. Можешь ты на одну гребаную секунду заткнуться? — Шого рычит, отталкивая смеющегося Шиона. Его мама складывает руки, прислоняясь к дверному проему кухни. — Ты не можешь винить его за любопытство, Шого. И меня тоже, — она говорит, с очень понимающей улыбкой, которая выдаёт ее слова. Шион отражает её, вплоть до этого раздражающего, ожидающего блеска в глазах, и Шого сдаётся. Не похоже, что он действительно думал, что они позволят ему без слов поблагодарить их. Они самодовольные маленькие засранцы. — Я просто- Я просто понял, что сделаю это, чтобы сказать спасибо, потому что я чертовски отстойно говорю о таких вещах. — Он избегает любящего взгляда матери, смотря вправо, пока он неестественно объясняет, с паузами и запинками. — Всё могло быть намного хуже, ладно? Но это- вы нет. Вы оба очень хорошие. Вы хорошо относитесь ко мне, даже когда я веду себя, как засранец. Даже когда я вероятно не заслуживаю такого. Так что. Значит, хорошо? — Он фыркает, резко поворачиваясь, чтобы посмотреть обоим в глаза. — Можем мы просто- сесть и поесть чёртовы блины? Блять. Он покрасневший (потому что конечно же) и отвратительно уязвимый, и он не сопротивляется, когда его брат резко закидывает руку на Шого и их маму, и притягивает их ближе с нетерпеливым криком «групповое объятие!» Он просто втягивается в тепло, привязанность, и любовь, окутывает всё это вокруг себя и сохраняет момент в памяти. — Они не так уж и плохи, — Шион говорит со ртом, полном блинов, и Шого морщится при отвратительном виде. — Я ожидал, что они на вкус будут, как картон, но как потрясающий старший брат я подавлюсь ими и скажу, что они неплохи. Шого хмурится, накалывая еду с большей силой, чем надо. — Ты только что сказал такое. Он пренебрежительно машет прибором. — Нет, ты не слушал? Если они были бы отстой, я совсем не упомянул бы о своём праведном поведении. — Забавно, я не вижу нимба, — мама вмешивается, смеясь, когда Шион награждает её обиженным взглядом. — Моя собственная мама! Отвернулась от меня! — Он с грустью качает головой, рот скорбно опускается. — Это наверняка еда. Шого умаслил тебя, добился твоей благосклонности. Эти блины разрывают эту семью на части! — Верно. Шого мой единственный хороший ребенок. Другой ускользнул вчера и приударил за какой-то девушкой в середине нашего разговора, — она безжалостно говорит, и Шион моргает. — Удобно оставив меня, отнести все наши вещи в машину. — Что?! — Шого рычит, хмуро поворачиваясь к Шиону. — Ты, гребаный любитель пофлиртовать! Шион вскидывает обе руки в воздух, крича. — Эй, эй, эй! Я не- Ну, ладно, я мог ускользнуть, возможно, на секунду- — Их мать фыркает, и он торопливо исправляет. — Угх, мам! Она была очень милой! И ты сказала, что всё нормально! Я уже извинился! Снова смеясь и выглядя позабавленной, их мама говорит: — И что? Меня должно устраивать то, что мой собственный ребенок бросил меня? — Чёртов ленивый ублюдок, — Шого бормочет, понимая, что их мама только дразнит, но он уже жил в мире, где она упала в обморок от переработки. Если она когда-нибудь, снова- Что ж, он просто не позволит такому случиться. — Что, если она поранится, поднимая всю эту хрень? Только чтобы ты мог залезть какой-то девчонке в штаны. — Шого. — Его мама говорит, предупреждая. Он упрямо продолжает. — Она уже так много работает. Ради нас. Не усложняй всё, мудак. Мы всё, что у неё есть. Мы должны заботиться о ней, понял? — Я-! Мне жаль? — Шион расстраивается, должным образом отруганный и немного удивленный, прежде чем посерьезничать. — Прости. Я не думал об этом, но ты прав. — Он слабо смеётся. — Спасибо, братишка. Хорошая точка зрения. — Он обращается к их матери, которая смотрит на них обоих с раздражением, любовью и грустью, и говорит. — Прости за это, мам! Ты можешь рассчитывать на меня в следующий раз. Даже если поблизости красивая девушка. Она закатывает глаза. — Я не настолько стара, что нуждаюсь в присмотре моих препубертатных сыновей. Вы едва можете присмотреть за собой. — Эй! — Шион обиженно фыркает. — Я хотя бы в середине полового созревания. — Отвратительно. — Шого корчит гримасу. — Я не хочу знать ничего о твоих новых чувствах или растущем теле. Оставь эту хрень себе. — Согласна, — их мама соглашается, заставляя Шого засмеяться. — Я бы вам всё равно не рассказал! — Шион пищит, на его лице нелепый взгляд. — Угх, давайте сейчас перейдем к смущению Шого, пожалуйста. У него есть гарем! Мама чуть не захлебывается в смехе, пока Шого выпаливает, пойманный врасплох. — О? Звучит интересно, — она говорит, усмехаясь. Шого жалко стонет. — Почему?! — А, я задавался тем же вопросом, и я пришел к выводу. — Он устрашающе улыбается Шого и говорит. — Как мог неотесанный, жестокий человек, как мой брат, привлечь такую толпу симпатичных парней? Видите ли, я верю, что после многих лет, проведенных под моим крылом, восхищаясь мной, изучая мои способы, стремясь самому быть таким же потрясающим, дорогой Шого наконец-то смог достичь семейной харизмы Хайзаки. — Он стирает фальшивую слезу. — Это действительно великолепно. Шого ощущает, как его глаз дёргается. — Ты когда-нибудь устаёшь от говорения чуши? — Он устало спрашивает. Шион широко улыбается, признавая: — Не совсем. — Твоё дыхание наверняка очень вонючее, — он бормочет, вызывая смех. — О черт, уже семь, — их мама внезапно ругается, вставая с её стула и убирая тарелку. — Мне надо идти. — Она наклоняется и целует каждого из них в лоб. — Спасибо за завтрак, Шого, Шион. Мне понравился. Увидимся через пару часов, хорошо? Пока. Люблю вас! — Она хватает вещи и выбегает через дверь. — Пока, люблю тебя, — они кричат ей вслед. Шого тоже встаёт и начинает убираться. Когда Шион движется, чтобы помочь ему, Шого бросает на него вопросительный взгляд, на что брат пожимает плечами и говорит. — Подвинься. Ты моешь. Я вытираю. Шого подтверждает свое согласие, и они погружаются в уютную тишину. Однако, оставшись наедине со своими мыслями, Шого начинает размышлять и внутренне сокрушается по поводу своего поведения. В том, что Шион оставил их маму собирать вещи для пляжа, не было ничего предосудительного. Хайзаки Аяно сильна телом и духом, и только два десятилетия работы на нескольких работах и недосыпания довели ее тело до предела. Врач так и сказал. К тому же, это было всего лишь несколько мешков. Его просто охватил иррациональный страх при мысли о том, что из-за их неосторожности события могут ускориться, а мама рухнет еще раньше. И что? Это будет полностью его вина. Потому что он здесь, в прошлом, всё испортил и сделал ещё хуже. Он разочарованно вздохнул и попытался прогнать ужасные образы, плохие воспоминания. В конце концов, его мама в полном порядке. Она в порядке. У него полно времени, чтобы всё изменить. Говоря об этом… — Ты выглядишь так, будто усердно думаешь, — Шион внимательно говорит. — Хочешь поделиться? Шого хмурится. — Да, я… Эм, я думал о работе на неполный день, — он с сомнением раскрывает, протягивая чистую тарелку. — Что? Почему? Разве ты не занят баскетболом? — Брат спрашивает, вытирая тарелку и откладывая в сторону, обращая полное внимание на Шого сейчас, когда они закончили. Он пожимает плечами, испытывая дискомфорт. — Не летом. Кроме тренировочного лагеря, мы просто тренируемся каждый день. — Да, и ты будешь чертовски уставшим, — Шион замечает. — Почему внезапная нужда в работе? Тебе нужны деньги? — Не мне, — он говорит, смотря на брата краем глаза. Он замечает момент, когда Шион понимает. — Маме? Ты… ты очень о ней волнуешься. — Это не вопрос, но он всё равно кивает. Шион в задумчивости присаживается на стойку, а Шого садится рядом с ним, смотрит на свои болтающиеся ноги и думает о том, что ему, наверное, нужны новые кроссовки. — Любая причина почему? — Шион спрашивает, поддерживая течение разговора, как будто несколько минут не прошло. Шого снова пожимает плечами, но он чувствует, что Шион не собирается оставлять все как есть. Он ищет правдоподобное объяснение, которое не было бы «я пытаюсь предотвратить возможное будущее событие», и тут, словно метафорическая лампочка включилась у него над головой, он находит его. — Кто-то, кого я знаю, — он неловко начинает, не зная, как сказать. — Их отец переутомился и очень сильно заболел. Им пришлось оставить страну, чтобы вылечиться. — Он сомневается, ощущая вину за использование дерьмовой ситуации Ниджимуры в собственных целях, но он всё равно продолжает. Потому что он есть и всегда будет эгоистичным ублюдком. — Мама- она может закончить также, понимаешь? Она так усердно работает ради нас, и не то чтобы мы можем её остановить. Итак. Итак, я просто хочу помочь. Немного дополнительных денег не помешает, верно? — Он умоляюще смотрит на Шиона, желая, чтобы он понял. Он серьёзен в этом и отказывается отступать. После долгого мгновения Шион улыбается. Улыбка одновременно и печальная, и гордая. — Ха, ты такой маменькин сынок, Шого. — Он качает головой. — Хочешь знать, почему мы остаёмся рядом с тобой, даже когда ты ведёшь себя, как мелкий паршивец? Потому что ты большой добряк и мы знаем это лучше, чем кто-либо. Что ж, я любил бы тебя, даже если ты не был бы таким, — он обыденно признается. — Но всё же, ты правда что-то другое. Шого резко вдыхает, пораженный, как всегда, столь откровенными высказываниями о нем. Шион протягивает руку и притягивает Шого к себе, обнимая его одной рукой, и говорит. — Я не разрешаю тебе тратить впустую свою летнюю работу. Ты всего лишь ребенок. — Прежде чем Шого может возразить, он продолжает. — Мой приятель Вая предложил мне работу в его семейном ресторане. Я отказал ему, но я не думаю, что он будет возражать, если я позвоню ему. К тому же, его родители любят меня. Отстранившись, Шого шокированно смотрит на брата. — Что? Но, нет, ты не должен- — Ну, да, я не должен, — он закатывает глаза, объясняя, — но ты явно волнуешься об этом, и я тоже не хочу, чтобы с мамой случилось что-то плохое. — Он широко улыбается, нежно ударяя Шого в плечо. — Я старший брат. Я должен приглядывать за тобой и отгонять твоих демонов. Это всего лишь другой способ сделать это. Невозможно ошеломленный, Шого отворачивается и моргает внезапно повлажневшими глазами, не сопротивляясь, когда Шион снова прижимает его к себе. Он… Он действительно ни на секунду не задумывался о том, чтобы попросить брата — или кого-то — о помощи. Он был готов уклоняться от вопросов и упрямо делать то, что ему нужно, и, возможно, именно в этом Шого больше всего провалился. Когда в средней школе он ушел из команды, он не обратился к семье за советом или утешением, не захотел обременять их чем-то глупым, даже если это было для Шого очень тяжело, и эти ужасные, ядовитые чувства только разгорались, бурлили и становились все хуже. И все же они не относились к нему по-другому, а Шого делал вид, что все в порядке, и продолжал выходить из-под контроля, не обращаясь за поддержкой. Они могли сказать, что с ним что-то изменилось, но допросы или вмешательство приводили лишь к тому, что он упирался в стену, отрицая абсолютно все, пока они в конце концов не переставали давить. Он отдалился от них, уходил на улицу и возвращался домой позже, избегал дома, как только мог, стыдясь, злясь, страшась того, что они подумают, если узнают об уродливой тьме внутри него и о том, что он делает, чтобы успокоить ее. То, что его мама упала в обморок, было одновременно и худшим, и лучшим из того, что с ними случилось — потому что ей было плохо и больно, но это наконец заставило Шого понять, что он не может продолжать в том же духе. Он сгорит сам или сгорит и, возможно, заберет с собой всех, кого любил. После этого Шого ушел из клуба и стал больше сидеть дома, присматривая за матерью, пока она не устала от его постоянного присутствия. Потом он начал работать, и в конце концов нашел работу, которая была ему по душе, и которой он придерживался до своего путешествия в прошлое. Он сблизился с ними, как они близки сейчас, и если он о чем-то и жалеет так же сильно, как о том, что стал одной из главных причин плохого самочувствия матери, так это о том, что оттолкнул свою семью, когда она была ему больше всего нужна. Он провалил столько всего, принял столько глупых решений, но теперь, когда у него появился шанс пойти по другому пути, он надеется избежать некоторых из своих ошибок. Например, не полагаться на людей, которые ему дороги и которые заботятся о нем. Он почти видит, как гигантская палка с надписью «ты не один» многократно бьет его по голове. Может быть, настало время, чтобы эти слова действительно дошли до него. — …Спасибо, — он ворчит, слишком тихо, чтобы можно было услышать. — Без проблем, братишка.