Венец из Маттиолы

      Тэхён медленно открыл глаза. Он практически ничего не чувствовал. Сколько он спал, где и как. В голове поселилась безмятежная пустота. Возможно, любой отдых после вчерашнего дня ощущался бы подобно манне небесной. Он не собирался прыгать и кричать на каждом углу, как он любит жизнь и готов бороться до последнего. Нет. Этих нескольких жалких часов недостаточно. Скорее всего, пробудь он в спячке до самой весны, он бы всё равно просил у разбудившего его ещё пять минут. Сколько ночей нужно, чтобы пережить тот ужас? На удивление, Тэхён не видел снов. Туда не заглянули призраки прошлого, бомбы не падали на голову, барабанные перепонки не лопались от выстрелов. Там была тьма и спокойствие. Маленькая награда от жизни за пережитые страдания. Тэхён отчетливо слышал своё сердце у себя в голове, и это помогло осознать: всё ещё не кончено, он ещё дышит, ещё может встать и пойти назло всему миру. На плечо практически невесомо легла рука. Тэхён и забыл, что он здесь не один. — Солнце показалось из-за горизонта. Нам необходимо выдвигаться. Вставай, Тэхён.       Ким не знал, как выглядел со стороны. Неужели так же отвратительно, как и Чонгук? После вчерашней ночи на морозе и драки он казался тенью самого себя и мало чем отличался от мертвеца у порога. Сейчас же только движение век выдавало в нём живого человека. Тёмные круги под глазами, растрёпанные волосы, бледная кожа с ссадинами и мелкими синяками, отсутствующий взгляд, потрескавшиеся, будто обескровленные губы, неестественно выделяющиеся скулы. Тэхёну захотелось прикоснуться к ним, чтобы убедиться, что перед ним не портрет на тонком пергаменте. Но, казалось, Чонгук мог рассыпаться в прах от любого по осторожности прикосновения.       Тэхён посмотрел на окно, которое тронул утренний мороз, рисуя узоры. Природе было наплевать на его проблемы, проблемы всего мира, независимо от них, она творила, слепо следуя законам. Рассветные лучи превращались в замысловатые узоры и красочное представление. Через силу он заставил себя посмотреть на Чонгука снова. Его голова приподнялась, неотрывно наблюдая за движениями Тэхёна. Призма естественной красоты за окном наложила свою печать, превращая Чонгука в ангела с историей дьявола. — Давай. Я знаю, что хочется спать, но надо идти. Один из них нашёл это место, значит, и другие доберутся. Если ситуация позволит, в той деревне мы будем спать и ничто на свете не побеспокоит. А сейчас, Тэхён, найди в себе силы подняться. Нам надо поесть, собраться и отправляться, — он специально или нет, усилил давление руки на плече, повел её по телу, словно считая рёбра или проверяя, что кожа Тэхёна оставалась горячей, живой. В месте прикосновения тот почувствовал нечеловеческую жажду, желание, страх и потребность. Но рука исчезла, и непонятное чувство поселилось в груди Тэхёна. Однако он не успел понять, какое именно. Чонгук начал вставать. — Давай не будем, как в детстве, стаскивать с тебя одеяло… то есть, шинели? — Не стоит. Я ещё помню, где лежит топор, и желание убить одного нациста до сих пор сидит внутри меня, — он сузил глаза и посильнее укутался в одежду. Чон закатил глаза, но распылять спор не решился. Тэхён не дурак, по крайней мере, он на это надеялся, поэтому представление посреди поляны с нашивками должно было подействовать. Сейчас это всего-навсего демонстрация природной вредности. Но он готов был ему простить это. Особенно, когда голова так забавно торчала из-под шинелей и тёмные глаза блестели скорее с интересом, чем со злобой. — Я француз. — И нацист, — не унимался Тэхён. — Я не нацист. — А кто ты тогда? — Я Чон Чонгук. На этом пока всё.       В эту секунду он отвернулся от Тэхёна к окну, погружаясь в свои мысли. Чонгук не мог ответить ни ему, ни себе, кто же он ещё? Кто он кроме Чон Чонгука, парня с глупой идеей нарисовать макет дома, без людей, которых можно привести туда? Он взял последнюю сигарету со стола, задумчиво покрутил её между пальцами, без каких-либо мыслей. Чонгук ловким и точным движением подкурил от спички и сделал первую затяжку. Если что-то и выведет его из этого круговорота ужаса, это будет Тэхён и вот эта последняя сигарета. Лучше чая и холодного душа, она ядовитым дымом пробуждала и побуждала сделать ещё один шаг навстречу чему-то новому. Маленький красный огонёк дотлел почти до половины сигареты, когда рядом послышался кашель. Вспомнив, что он тут не один, Чонгук медленно развернулся к источнику звука. — Шинелью делишься, а сигаретой — нет? — В какой-то другой вселенной я не дал бы тебе курить, хотя ты уже взрослый и сам решаешь за себя. Но, видит небо, не в этой. Здесь каждый заслуживает свою братскую часть сигареты после вчерашнего дня, — глаза Тэхёна расширились от удивления, будто Чонгук затронул какую-то важную тему.       Пока Тэхён приходил в себя от его слов, тот подошёл вплотную. Тэхён же и не думал вылезать из своеобразного кокона шинелей, откуда торчала только голова. Не решаясь вступать в новый спор, Чонгук поднёс ему сигарету прямо к губам. Внимательные глаза с любопытством изучали его лицо, без стеснения, без стыда, с жадным интересом, пытаясь найти в нём ответы на незаданные вопросы. Но Чонгук был бесстрастным и просто ждал, когда тот соизволит затянуться. Практически касаясь пальцев губами, Тэхён обхватил край сигареты и с нетерпением втянул воздух, игнорируя горький привкус, неудобную позу и чужой взгляд. Ему плевать, что подумает о нём Чонгук. Слишком хорошо, чтобы беспокоиться, с каким восхищением и любопытством его разглядывают. Сизый дым наполнил пространство между ними, заставляя измученные почти бессонной ночью глаза Чонгука щуриться. Однако он не спешил прерывать зрительный контакт. Когда сигарета почти дошла до пальцев, ему, к сожалению, пришлось отнять её у Тэхёна. Тот по инерции потянулся, как после долгого поцелуя, вынуждая Чонгука сглотнуть. — А теперь вставай. На столе остатки вчерашнего ужина. Свою порцию я уже съел. А я пока выйду в туалет, — Чонгук, не оборачиваясь на Тэхёна, покинул дом.       Тэхён приоткрыл глаза в удивлении и, бурча себе под нос, вместе с коконом переместился к столу. Там осталось совсем немного, но и этому он был благодарен. Тэхён посмотрел на дверь, за которой находился просто Чон Чонгук. Взгляд переместился на сыр. Этот парень точно не умел врать. Он покачал головой и начал есть.       Морозный воздух ударил в нос. Это утро было бы неплохим, если бы не два трупа рядом. У сигареты осталась всего лишь одна затяжка, потом пальцы начнут тлеть вместе с ней. И, может, понимание, что это последняя сигарета, а может, и прикосновение чужих губ две минуты назад, но, вдыхая на сей раз, он от удовольствия поджал заледеневшие пальцы ног и зажмурился, улыбаясь. Он и не надеялся уже улыбнуться искренне, чтобы скулы щемило от боли, а грудь — от радости. Чонгук зацепился взглядом за сову, которая неотрывно наблюдала за ним. Видимо, она пришла полакомиться трупами и её неожиданно прервали. Забавно, вчера она могла выклёвывать глаза ему. Жизнь — непредсказуемая штука. Он выбросил окурок от сигареты в снег и, выпустив дым изо рта, решил возвращаться. — Я уже думал, ты побежал к своим дружкам, — Тэхён вредничал уже скорее по привычке, чем испытывал реальное тяжёлое презрение к Чонгуку.       Ему казалось странным сразу поменять о нём мнение. Стоит ещё немного потрепать нервы и отпустить с богом. Наверно. Червячок паранойи хоть и при смерти в его голове, но до сих пор жив. Чонгук фыркнул и посмотрел на уже одевшегося парня. — Моя очередь. Я вот тут оставил немного. Ты такой тощий, что объедать тебя — кощунство. — Тэхён вышел на улицу. — Моя шинель хотя бы по полу не волочится, — в пустоту пожаловался Чонгук.       Он посмотрел на кусок сыра, который уменьшился примерно наполовину. Чонгук свёл брови, втянул голову в плечи и накинул шинель мёртвого эсэсовца. Одень он Тэхёна в третью, тот не сможет двигаться и будет постоянно падать в снег. Эта же ещё и в плечах шире. Недолго думая, пока чужих глаз нет рядом, он завернул в бумагу сыр и положил во внутренний карман. Он ещё накормит Тэхёна им. Кто знает, какая предстоит дорога.       Чон окинул взглядом комнату и сконфуженно вздохнул. Когда-то она принадлежала человеку, который самовольно пытался уйти от общения с людьми, заняться любимым делом или просто изредка наслаждаться одиночеством. И даже этот затерянный в густом лесу дом не смог спасти его от ненависти. Чонгук кивнул в немой благодарности и, не ожидая ответа, пошёл к выходу, набрасывая на плечо винтовку. Он закрывал дверь осторожно, будто боясь кого-то побеспокоить. Тонкая полоска света исчезла, оповещая конец для этого места. — Ты знаешь, в какую сторону нам идти? Ты что-то говорил про деревню, — Чонгук смотрел на Тэхёна и не сразу уловил его странное поведение. Через секунду из-за спины показался ржавый топор. — Боже милостивый, Тэхён, брось этот топор! Я умоляю тебя! Нацисты попадают скорее от смеха, чем от увечий! Зачем тебе лишняя ноша? Мы не в поход собираемся. Возьми лучше вторую винтовку. — Кто берёт с собой в поход винтовку? — Тэхён показал Чонгуку язык, на что тот лишь удивлённо моргнул. — Топор останется со мной. Стрелять я зарёкся. Или ты предлагаешь продолжать кидаться в нацистов снежками? Лучше уж ржавым топором. Он совсем не тяжёлый. — В отличие от этого спора, — Чонгук закатил глаза и покачал головой. — Так ты скажешь, куда нам идти, Робин Гуд? — Вон там тропа, которую почти замело снегом. Она должна вывести нас из леса. Там уже сориентируемся. Будем надеяться, что мы не вернёмся обратно.       Чонгук перевёл глаза на мёртвого немца, задержавшись на секунду дольше на замершей луже крови, и пошёл за Тэхёном. Этот момент наконец-то остался позади и в прямом, и в переносном смысле.       Они снова шли в тишине. Чонгук не верил своему телу. Какие-то полтора часа сна сделали из него человека. Да, возможно, стоит ему упасть и уже никто не сможет поднять его, но сейчас он шёл на каком-то неестественном энтузиазме. Обычно Чонгук чувствовал себя так после двух бессонных ночей за мольбертом. Потом он неожиданно просыпался в ванне, за кухонным столом, на балконе и, в конце концов, на мольберте, измазанный красками и испорченной картиной. В этот раз вряд ли он проснётся в тёплой комнате, да и вообще, проснётся ли. Но пока впереди шёл не менее уверенный Тэхён, у него был смысл оставаться в сознании. Пока.       Деревья стали заметно редеть, и Чонгук понял: они уже близко к выходу. Осталось лишь выйти и увидеть их цель — деревню впереди. Кожу сводило от холода, но по сравнению с прогулкой в одной форме ночью, сейчас Чонгук находился посреди экватора в шкуре мамонта. Особенно из-за постоянного перебирания ногами.       Желудок сводило от голода, и теперь припасённый сыр клеймом горел под шинелью. Однако он быстро одёргивал себя и контролировал навязчивые мысли. Скоро они доберутся до деревни, и там их либо пристрелят, либо накормят до отвала.       В голодных мыслях он и не заметил, как лес окончательно расступился и явил им поле. Лишь врезавшись в спину Тэхёна и услышав парочку известных французских слов нелестного содержания, Чонгук очнулся. — Ура? — только и сказал Тэхён.       В лесу парни не заметили, как снег, падающий крупными хлопьями и подгоняемый ветром, медленно и верно превращался в метель. Тэхён перевёл взгляд направо и увидел отвратительные следы от гусениц танков, перерытую землю, чёрную и чересчур выделяющуюся на фоне снега. Вместе с ними узорами завивались тонкие полоски от автомобилей, точки от следов лошадей и людей. Целый полк прошёл в паре километров совсем недавно. Каким чудом это миновало их? Но они живы. Чонгук же повернул голову налево, и там картина была не лучше. Вместо тысячи следов — кратеры от снарядов, гранат, несколько мёртвых людей, совсем немного. Вероятно, все французы. С такого расстояния понять невозможно. В этом и нет необходимости. Слева смерть, справа её причина. Всё до омерзения просто и понятно. Сплюнув, словно освобождаясь от противных мыслей, Тэхён развернулся к Чонгуку и упрямо посмотрел в его глаза. Тот ожидал очередной ядовитой реплики, но ошибся. — Через несколько километров должна быть деревня. Спустимся, перейдём вон ту реку, и, надеюсь, попадём куда нужно. Метель усиливается, и я не могу точно ткнуть пальцем. Думаю, вон та чёрная точка — то, что нам нужно. Имей ввиду: гора достаточно крутая, можно сломать шею при спуске. Тут довольно скользко, — всё, что он сказал.       Чонгук вновь кивнул, и они начали свой медленный спуск вниз.       Погода вокруг них начала стремительно портиться. Стоило парням добраться до подножья холма, как обзор сузился до пары метров перед собой. Укутавшись посильнее в шинели, они тонули в снегу, но двигались вперёд. Тэхён, одетый в две, постоянно рисковал наступить на подол и воткнуться головой в снег. Чонгук прищурился, стараясь разглядеть хотя бы что-то впереди, однако сразу бросил это глупое занятие.       Запал медленно подходил к концу, и он с ужасом отметил, как собственные ноги начинали заплетаться и Тэхён вырывается вперёд на полшага. Он было раскрыл рот, чтобы окликнуть его, но замёрзшее горло сжалось, задерживая любой звук. Чонгук вздохнул поглубже и постарался нагнать парня, который продолжал удаляться. В какой-то момент, как будто во сне, он уткнулся ему в плечо. Снег, хлещущий по лицу, замер, и единственное, что мог чувствовать Чонгук, — это запах собственной шинели и тепло чужого тела. Ему так сильно хотелось просто положить голову, прижаться посильнее и уснуть. Так сильно… — Это что ещё такое? — подал голос Тэхён, заставляя Чонгука поднять голову и посмотреть вперёд. — Я думал, на улице нещадный мороз! Почему она еле застыла? Я не помню никакого моста поблизости. — Он, вероятно, есть с правой стороны, но там проходили немцы. Уверен, такая точка, как мост, оккупирована. Слева был бой, и там лёд ещё тоньше. Нам нужно попытаться перейти её здесь, другого выбора у нас нет. Бросай свой ржавый топор, — Чонгук снял с себя винтовку и кинул в снег, навсегда прощаясь со всем немецким. Рядом упала шинель Чонгука, следом — французская Тэхёна.       Ветер мгновенно залез под форму, забирая последнее тепло. Чонгук не мог перестать смотреть на две шинели. Тэхён толкнул его в плечо, и тот в очередной раз очнулся, скидывая с себя верхнюю одежду. Чонгук повернулся к нему и шумно выдохнул, мгновенно начиная стучать зубами. — Тэхён, ты серьёзно? Я сказал выбросить проклятый, ржавый, старый, никому не нужный, отвратительный, забытый всем человечеством, топор! Если та деревня кишит немцами, этим топором ты сможешь убить лишь самого себя! Брось! — Не брошу! Этот топор идёт со мной! — он прижал оружие к груди, трясясь от холода. У них не было времени, им нужно двигаться. Такого упёртого человека Чонгук ещё не встречал. И такого красивого… Он проморгался, ругаясь на немецком. Тэхён показал ему средний палец. — Ну и иди со своим топором, сумасшедший! Тэхён посмотрел вниз и увидел краешек свёртка. — Это что там? — он сощурил глаза. — Ничего, — замешкался Чонгук. — Ты так и не съел чёртов сыр? — зашипел Тэхён. — Не соизволите ли, месье, порубить его на ломтики своим топором? — бросил злобно Чонгук и отвернулся. Не хватало получить этим топором по лбу.       Чонгук отодвинул Тэхёна и сделал первый шаг на лед. Он аккуратно наступил сапогом, проверяя прочность, и с облегчением вздохнул, когда тот не пошёл трещинами. Но, так или иначе, он ощущал его хрупкость: одно неловкое движение и путь в семь метров завершится на дне никому не известной реки. Широко расставив ноги, он мелкими шагами начал двигаться вперёд, лишь осторожно кивая Тэхёну. Тот выдохнул и заметно напрягся. Они шли в полной тишине и концентрации. За десять минут обстановка накалилась сильнее, чем перед хижиной лесника с живым немцем внутри. Теперь против них не один человек, а природа. Чонгук постарался освободить свои мысли, но невозможность увидеть дорогу впереди угнетала — каждый шаг мог стать конечным: спасительным, привести к земле, и последним в его жизни. Страх, забытый на несколько часов, снова вернулся и схватил за шею, лишая последнего кислорода. Он зажал нижнюю губу. Вдруг всего лишь в одном шаге показался берег. Он облегчённо выдохнул, слёзы проступили в уголках глаз. — Чонгук…       Он знал, что увидит, когда повернётся на тихий, полный мольбы зов. Всё не могло пойти как по маслу. Слишком просто, слишком легко для их судьбы. Они мало настрадались сегодня. Мало! От неконтролируемого ужаса слеза скатилась по левой щеке, и он рывком, чтобы не терять времени, повернулся. В самом начале его обучения в художественной школе его преподавательница однажды сказала, что бывают разные «белые» цвета. Рубашка имеет другой оттенок, нежели чистый холст, краска в тюбике отличается от свежевыпавшего снега. Но, чёрт возьми, сейчас побледневшее лицо Тэхёна и не шло ни с чем в сравнение. Его глаза были широко распахнуты и направлены на него, даже несмотря на то, что под его левой ногой образовалась большая трещина. Её паутина медленно росла и захватывала пространство вокруг. Никто не знал, какое мгновение станет решающим и твёрдая поверхность льда превратится в его могилу. Необходимо действовать быстро. — Тэхён, сейчас делаешь как можно больше шагов в мою сторону на счёт три, готов?       Мозг Тэхёна отключился. Он кивнул, с паникой осознавая, насколько громко хрустит под ногами лёд. — Раз… Два… Три!       Ему удалось сделать всего два широких шага, прежде чем Чонгук схватил его за правую руку и швырнул в сторону берега так сильно, что запястье вышло из сустава, обжигая болью. Откуда в нём столько сил, Чонгук не знал. Пять минут назад он был готов уснуть на плече Тэхёна и умереть от холода. Теперь же запустил его почти до самого берега. Однако сам не рассчитал центр тяжести, уходя левой голенью под воду. Ему показалось, что конечность схватило чудовище с тысячью зубами, разрывая кожу, и потащило вниз. Он не удержался и упал, с ужасом осознавая, что начинает уходить под воду. Лёд от расплескавшейся воды был слишком скользкий, хоть и перестал трескаться. Ему просто не хватало сил, чтобы перенести центр тяжести вперёд и вылезти. Правая нога начала уходить под воду, другая же уже практически скрылась в ней. Он посмотрел на Тэхёна. Тот не понимал происходящего, видимо, ударившись головой. Часть его формы тоже отчего-то была мокрой. В эту секунду Чонгук понял. Здесь его путь заканчивается.       Но он спас его.       Может, им так будет проще. Непонятный парень — не то немец, не то француз, сидевший за рулём одной из машин смерти, уходит на дно реки. Так ему и надо. Чонгук отнял жизнь лишь раз по своей воле, чтобы сохранить тогда ещё безымянному мальчику жизнь. Сейчас судьба, рок, бог, как хотите, так и называйте, пришли за его жизнью. Он не собирался умирать так рано, он не собирался читать молитву в двадцать один, чувствуя, как ноги выворачиваются от судороги, как руки теряют силы, не собирался видеть, как кровь брызнула из-под ногтей из-за напряжения и жалких попыток вылезти. Он хватал воздух ртом, понимая: ещё секунда — и такой возможности может не представиться. Чонгук отметил, что даже метель сжалилась над ним и в этот ответственный момент не лезла в глаза.       Мгновение отделяет его от смерти. Зрачки резко сузились, а потом расширились, словно кто-то неожиданно выключил свет. Он смотрел на Тэхёна, который наконец-то пришёл в себя и осознал происходящее. Да, Чонгук решил. Сейчас лучший момент, чтобы забыть о нём. Стереть. Этот непонятный парень уйдёт под воду, а Тэхён поднимется в деревню, переоденется и начнёт жизнь заново. Зачем ему такая ноша в виде ненавистного бывшего нациста и предателя своей родины. Он так хотел убить того немца в доме лесника. Ни один молодой юноша не должен желать чьей-то смерти так сильно. Они должны гулять тихими летними вечерами и флиртовать с девчонками, а не бороться против природы и ненависти в один из отвратительных декабрьских дней. Чонгук даст ему шанс утолить злобу без последствий, ведь Тэхёну не нужно даже марать руки, тратить патроны и силы, чтобы отомстить за своего друга, страну в лице одного глупого Чонгука. Это так просто…       Просто, но Тэхён не раздумывая бросился к кромке льда. — Хватайся за руку, — стоило ему эту сказать и подползти ближе, как лёд снова начал трескаться. Длины его рук было недостаточно. Всего сантиметров десять отделяло его от ладони Чонгука, который в свою очередь почему-то не особо стремился вылезти. — Ты оглох? Забыл французский? Хватайся, — он посмотрел в отсутствующие глаза и произнёс почти шёпотом: — Пожалуйста. Не сдавайся сейчас здесь. Протяни мне свою руку. Ради меня, Чонгук. Наш путь ещё не окончен.       Лёд начал трескаться сильнее, стоило ему подползти ещё ближе, и Тэхен снова разрешил себе крепкое словечко. Его второе запястье было вывихнуто. И в эту секунду он заметил скатывающийся в реку топор и рефлекторно схватил его. Действуя на инстинктах, Тэхён протянул ручку топора к парню, рискуя остаться без пальцев. Он с вызовом смотрел в тёмные глаза, упрашивая схватиться. Его взгляд, его голубые радужки вынуждают снова двигаться. Чон на секунду потерял равновесие, но Тэхён ловко потянул его назад, меняя центр тяжести и позволяя Чонгуку забросить ногу. Практически мёртвым грузом Тэхён достал мокрого и обессилившего Чонгука из огромного проруба. Не успев отдышаться и не дожидаясь, когда река снова захочет их утопить, он перекинул чужую руку через плечо и потащил Чонгука на берег. Тэхён успел окончательно промокнуть. — Чёрт, говорил же, топор очень важен, — прокричал Тэхён. Перед глазами начали появляться яркие белые блики. Плохой знак. — Ты говоришь, кому нужен топор? Кому? Тебе он и нужен, придурок! Понятно? Чонгук?       Тот лежал на боку с закрытыми глазами. Тэхён попытался похлопать его по щекам, замечая, как снег уже почти укутал их обоих. И эта мысль напугала бы его, если бы не внезапно приставленное ружьё к затылку. Тэхён поднял руки вверх, сразу вспоминая слова Чонгука о беспомощности. — Ты кто и что делаешь с этим отбросом у реки? Когда успел родину предать? — на каком-то диалекте, но всё же на французском, спросил старик. Не нацист. — Он француз! И я! Наш взвод был повержен около деревни к западу отсюда. Я единственный выживший. Он спас меня. Он не нацист. Чёрт. Его зовут Чон Чонгук. Ничего нацистского, кроме формы, на нём нет. Нам пришлось надеть её, чтобы согреться, — Тэхён говорил быстро, пытаясь врать на ходу. Будет отвратительно умереть после пережитого в бессознательном состоянии от пули во лбу. — Он просто отрубился. Он, как и я, говорит на французском. Меня зовут Ким Тэхён, я из Парижа. Жил и вырос в южном детдоме. На фронт призвали по срочности. Дед, не убивай нас. Хотя бы не сейчас. Дай ему прийти в себя. Мы безоружны. Оставили всё на том берегу. Прошу. — Заткись, — дед опустил ружьё вниз. — Узнаю парижский акцент. Отвратительно. Если он очнётся и не повторит за тобой всего сказанного — оба схватите пулю. — Хорошо, — Тэхён обрадовался, что хотя бы отстрочил их смерть. — Тащи его в сани. Я выехал за хворостом. Прикрой его им и сам там прячься. — Грубо сказал мужчина. Тэхён как ужаленный кинулся тащить Чонгука к огромным саням. Глаза пронзила резкая вспышка, застилая всё. Чонгук покрылся инеем, но всё же дышал. Не в силах двигаться, Тэхён упал рядом, теряя сознание. Он уже не отдавал отчёт: это так быстро тьма поглотила его, он умер или дед просто накрыл их хворостом.       Неважно.       Метель же усилилась. Она скрывала под собой всё. И шинели двух воюющих государств, и оружие. Топор ушёл на дно реки, которая стремительно покрывалась коркой. Час — и больше никто не вспомнит о том, что сломался не только лёд. Из бывшей шинели Чонгука показалась мышь, которая ловко разворачивала бумагу, чувствуя сыр. Она не боялась нападения. В эту метель никто не мог отследить её. Даже в этот ад животное нашло минутку для небольшого отдыха. Всего лишь несколько мгновений, чтобы перевести дыхание. Но рано или поздно метель исчезнет, и снег больше не укроет ни её, ни двух парней, которые без сознания едут непонятно куда…