Спасение утопающих

Привычная сонливость охватывала тело, пока Итачи ковылял до нужного здания. Он мало спал, и, если бы не щедрая хозяйка дома, он к тому же остался бы голодным. А это, в свою очередь, слабо помогало нынешнему положению дел. Во всяком случае, мысленно и горькой радостью хотя бы что-то озаряло по пути к «рабочему» месту. Очередной пост, очередная бессонная ночь. Замученная мраком деревня молчала улицами. Хоть Итачи и отсыпался днем, он даже во сне не слышал ни единого человеческого голоса (старчески хриплый голос хозяйки и то едва издавался). Конечно же, это настерегало, особенно сейчас, поздним вечером, когда каждый обломок опустевших зданий словно таил в себе невиданную опасность вчерашнего дня. Поднявшись по скрипучей, державшейся на честном слове лестнице, Итачи увидел лениво сидевшего Кисаме, к тому же оперевшегося на Самехаду. — Доброй ночи, Итачи-сан, — устало произнес он, зевнув. Итачи поприветствовал его кивком. Приятная дрема еще не до конца отпустила и без того уставшее тело. Каждое движение по карманам плаща плавной нёгой разминало мышцы. — Хозяйка готовила лапшу с тофу. Ты, наверное, голоден? — Итачи достал коробочку с чуть остывшей едой. — Ох, не разучилась же эта старуха радовать своих гостей! — Кисаме благодушно улыбнулся и, встав с порядком насиженного места, подошел к Итачи. — Да и стряпня у нее одна из самых сносных здесь, чего уж скрывать. — Вы знакомы? — как бы между делом спрашивал Итачи, пока проходил к окну. Въевшийся в глазах ярким пятном камень ни на сантиметр не сдвинулся со своего места. — Когда был мальчишкой, я частенько у нее в саду воровал что-то по мелочевке. — Кисаме уже прошел к противоположному концу этажа и со вздохом уселся на изуродованный комод. Чуть сдвинув бинты, он нащупал рот Самехады и голыми руками протянул ей кусочки тофу. — Бедняжка, вся изголодалась. Тут и так мало шиноби осталось, так и те зарылись в своих норах, когда учуяли нас. На это Итачи лишь хмыкнул и, подбородком уткнувшись в ладонь, сонно уставился на горестный пейзаж деревни. Он успел заметить, как на лице Кисаме расплескивался гнев и жажда грядущих битв. — Я так понимаю, никто за шариками не приходил? — Да, — нащупав палочками лапшу, Кисаме медленно ее разжевывал, — я уже говорил вам, что местные на площади особо не ошиваются. Днем пара детей мимо пробегала здесь, но они уж явно не наша оплата. Вчерашняя ночь яркими вспышками восстанавливалась в голове. И эта чакра, нагло прятавшая своего хозяина, с новой силой вспыхнула где-то в груди. Итачи точно знал того человека, но догадки, кем он мог быть, как будто злорадно издеваясь, играли на струнах нервов. — А шиноби здесь вообще водятся? Я имею в виду тех, кто хотя бы миссии выполняет в Тумане. Кисаме задумчиво почесал подбородок. — Вы же сами знаете, страна Воды — одна из самых кровопролитных на земном шаре, — его губы искривились в жалкой, но по-своему теплой усмешке. — Тут только сильнейший может худо-бедно существовать. А в моей деревне таких на пальцах одной руки можно пересчитать. И то, почти все уже или повымирали на войнах, или сбежали в Туман, где и работа есть, и жизнь… поинтереснее. Тут нечего ловить талантливым шиноби, понимаете? Его слова и правда имели смысл. — Значит, вчера был точно не местный, — рассуждал Итачи вслух. — Да. Хотя я одного понять не могу: почему эта нелюдь решила, что Белую смерть будет проще забрать здесь, а не в том же Тумане? Я понимаю, что среди оплаты ходят разные нукенины, но даже им такая засекреченность ни к чему. Каждое слово Кисаме всё резче пробуждало Итачи. Мозг снова в утроенном режиме стал обдумывать все пережитое и анализировать каждую, даже самую незначительную деталь. — Скорее всего, эта нелюдь сбежала из Облака… или из вашего Листа. — Кисаме всегда осторожно говорил про Коноху. Негласная договоренность между ними существовала с самого начала. — Тем более, что чакра знакома мне. Их взгляды встретились. Оба внимательные и напряженные. Глаза Кисаме были чуть покрасневшими от усталости. — У вас есть подозреваемые? Итачи чувствовал, как каждый мускул внутри него сжимался от ужасающего осознания. Он никого не боялся, особенно из бывших соратников, но отчего-то в душе становилось мрачнее, когда узоры этой раздробленной мозаики складывались в единую картину. Он не хотел, чтобы оно было явью. — Есть. И если мои догадки верны, то этому шиноби выгодно прятаться здесь. Возможно, даже не прятаться, а, скорее, забирать товар отсюда. — Тогда подумайте, зачем конкретно ему это делать в богом забытой деревне страны Воды? Слишком глупо и нелогично, не находите? Итачи промолчал. Если бы все было так просто с этим… — И давайте не будем исключать того, что у Облака тоже есть достойные шиноби. Вы наверняка на своей прошлой службе сталкивались с разными людьми по силе и количеству чакры. Может, вам поэтому и показалась она тогда знакомой? — Кисаме старался успокоить, точно заметив, как Итачи напрягался внутренне. — Спутать чакру очень просто, уж поверьте нам с Самехадой. Итачи кивнул. Конечно, он не допускал того, что этот человек из Облака. Тогда вся картина как будто бы не складывалась — в ней было слишком много пропущенных деталей. — Как тебе еда? — перевел Итачи тему. Нужно хотя бы немножко отвлечься. — Очень даже сносно. Говорю же, бабушка умеет кормить, — оскалился Кисаме. — Хорошо все-таки работать на Акацуки, знаете. Даже до этой дыры дошла о нас новость, и теперь любой, кто издалека видит красные облачка, считайте, с распростертыми объятиями встречает. И все же, если это был он, для чего ему использовать Белую смерть? Своим подопытным ему дешевле, да и проще создать другое, снимающее боль. Так зачем ему покупать эти чертовы шары? — Вы знаете, даже местные детишки, похоже, нас уважают, — кривился в усмешке Кисаме, пока продолжал доедать лапшу. — Представьте только, кто-то может помышлять пойти по стопам беглецов и жить этим путем, просто потому что иного он никогда не видел. Наивные. Не каждый шиноби способен истинно преступить, а для Тумана… для его прошлого, скорее, — грустно поправил он себя, как будто в душе скучая по тем кровавым временам, — это вообще было обыкновенностью и никаким показателем. Скрипучий ветер охлаждал беспокойные мысли. Кто бы это ни был, Итачи не проиграет ему. — Каждый сам волен выбирать. — Все слова Итачи. Кисаме, прожевав последние куски тофу, наспех замотал Самехаду и, подтянувшись, встал с комода. — Я клоню к тому, что выбора может и не быть, когда рядом топчется лишь один путь. Вот и местная молодежь нами наверняка тайком вдохновляется. — Я не был бы уверен так на твоем месте, — холодно подметил Итачи, оценивающе бросая взгляд на Самехаду. — Уважение, рожденное перед страхом, может подтолкнуть искать в дремучем лесу другие тропы, которых ни ты, ни я никогда не заметим. — Хм. Я даже не рассматриваю этого варианта. Уж больно хорошо я знаю простых людишек. «И зря». — Порой ты слишком самоуверен. Кисаме лишь улыбнулся, обнажив острые зубы. Итачи же весь их разговор навел на одну мысль. Если подумать, между ними всегда было странное общение. Приятное для обоих молчание и негласные правила, понятные каждому. Холодные фразы и рассуждения, которые с завидной периодичностью прерывались какой-то непонятной и несвойственной обоим теплотой от заботы. Забота… это все так непривычно. Но в каждой бочке меда была своя ложка дегтя. — Я уж, наверное, пойду отсыпаться, — Кисаме еще раз громко зевнул. — Вам желаю хорошей… Оба заметили, как в маниакальной радости затряслась Самехада, нервно пытаясь вырваться из-под бинтов. Кисаме с силой сжал рукоять меча, пытаясь ее усмирить. На его губах снова заиграла улыбка. У Итачи бешено забилось сердце. Каждый стук болью отдавался в висках. — Похоже, наша оплата решилась-таки явиться, — водрузив Самехаду за плечо, произнес Кисаме. Что-то не так. Воздух, холодный и провонявший морем, вдыхался с непосильной прежде тяжестью, пока руки тряслись в тщетных попытках сосредоточить чакру хотя бы на кольце. Тело не слушалось. Что-то точно стало другим. — Уж я-то обучу этого сорванца, как людей не нужно тревожить своими безобразными хотелками, чтоб более и не подумывал так срывать сделку, — гневно продолжал говорить Кисаме, и вся его чакра точно кричала о том, как он хотел увидеть чью-то пролитую кровь. Но почему «чью-то»? Итачи… чувствовал, кому принадлежала эта чакра. Чувствовал, как по спине бежали мурашки и в голове знакомыми очертаниями выстраивался целостный портрет. — Если и быть животным, пожирающим шары — то хотя бы немного благодарным. Нет, это не мог быть он. Вглядываясь в пустые улицы шаринганом, Итачи не верил своим глазам. Может, это все его иллюзия? Может, он сам надумал, или его бессонное воображение дорисовывает образы, давно забытые и… Нет-нет-нет… Кисаме, первым не сдержавшись, преступно подбежал к окну, и когда он уже стоял на подоконнике, всего в паре шагов от того, чтобы разрубить на куски ненавистную «нелюдь», — Итачи громким, но дрожащим голосом выкрикнул: — Стой! Только посмей это сделать! — Итачи-сан, — зашипел Кисаме тихо, — вы сейчас спугнете это животное! Оно, вон, и так полуживое, за дозой ползет… Итачи, собрав всю волю в кулак, чтоб не закричать от наступающего страха и боли за чужую жизнь — не поняв даже сам, как он оказался рядом с Кисаме, вцепился в его плечо. — Не смей. Так говорить. Про него. — Да что с вами такое?! — сорвавшись, завизжал Кисаме. Его голос, и без того наглый, сейчас особенно раздражал. — Эта чокнутая оплата сначала хотела украсть товар, а теперь, видимо нажравшись других веществ, совсем невменяема! У таких надо отбирать последние гроши и отправлять их спать закопанными в землю! Пусть доживают там свое жалкое существование, пока черви их кости обгладывают! Глаза жадно уставились на подползающего к площади… шиноби. Каждое дряхлое перемещение по пыльным, земляным дорогам эхом разлеталось от стоящих домов. Фигура, затемненная ночным мраком, казалась такой худой и беспомощной. Как… как оно могло быть правдой?.. Почему оно происходит с ним? — Очнись, это другая чакра, — тихо начал Итачи, лишь сильнее сжав плечо. Напускное спокойствие звучало зловеще, с неприкрытыми угрозами. — Это не тот, кто приходил вчера. Ты же сам помнишь, как вела себя Самехада?! Это был, черт возьми, другой человек!.. Сейчас… это… Только посмей его тронуть… Ком в горле встал поперек — першило; сердце болезненно стучало, ведь так страшно было произносить вслух… Кисаме с недоверием смотрел то на ползущего шиноби, то на Итачи. Он, похоже, начал понимать. Самехада, все равно голодная, рвала бинты — и как же Итачи хотелось точным движением ударить: чтоб растекающаяся ее пасть навсегда закрылась. — Это мой брат. Как будто бы сознался в страшном преступлении…