Повелитель стоял в середине комнаты, напротив камина. Его лицо было сосредоточенным и хмурым. Он тихо вздохнул, повернулся назад и посмотрел на сына. Шехзаде Мустафа стоял, держа руки перед собой и слегка наклонив голову. В покоях была такая тишина, что становилось жутко. Словно здесь находились не живые люди, а мраморные изваяния.
Сулейман подошел к сыну ближе и произнес:
— Поехав вслед за Фетхийе в Персию, ты подверг свою жизнь огромной опасности, Мустафа. Ты совершил большую ошибку.
— Отец, я знаю, что вы разгневаны на меня. Но я не мог и не хотел иначе. Хотя вы и говорили мне о том, что первейшая обязанность наследника — думать о своем предназначении и долге, я не мог поступить по-другому. Моя совесть не позволила бы мне этого, — ответил Мустафа, подняв голову.
Сулейман внимательно посмотрел на сына.
— Ты так сильно их любишь? — спросил он.
— Да, повелитель, — искренне ответил шехзаде, вспомнив случай в лесу.
Повелитель отвернулся к камину. Повисло молчание.
— Лев мой, — проговорил он, вновь повернувшись к Мустафе, — я горд, что мой сын совестлив и благороден. Но меня угнетает, что ты поехал тайно, словно лазутчик. Что я должен был подумать, когда не получил от тебя ни строчки и узнал о том, что ты в государстве сефевидов?
— Вы правы, отец. Но когда я узнал о том, что случилось, сразу же собрался в дорогу и уехал. В спешке я не успел сообщить вам. Простите.
Сулейман вздохнул. Вновь повисла тишина.
Помолчав, он кивнул на дверь:
— Можешь идти, шехзаде.
Мустафа поклонился и вышел из покоев.
После ухода сына султан еще долго думал об этом случае… Но прежнего гнева и недовольства уже не было. Его сменило сильное беспокойство. С возрастом повелитель стал более чувствителен, а после смерти Хюррем Султан это усилилось. Он не сомневался в своем сыне, не испытывал к нему недоверия. Однако его волновало будущее Мустафы и будущее других шехзаде.
Мустафа был прекрасным наследником. Умен, честен, благороден, отважен, хорош собой. Его уважают воины, он любим народом. Да, он и вправду был прекрасен во всем… кроме одного: привязанности к братьям. Сильной привязанности. Быть падишахом — нелегко. И милосердным получается быть не всегда. Даже если сильно хочется, даже если сердце диктует так, есть определенные устои и законы, которые нельзя нарушать. Ради поддержания всеобщего порядка. Повелитель опасался, что эта привязанность однажды может сыграть в судьбе его сыновей роковую роль.
…Мустафа спустился в сад, чтобы немного успокоиться. Воздух в нем был влажен и свеж. Только что прошел легкий осенний дождь, омыв чистой водой увядающие цветы и дорожки сада. Прохлада действовала умиротворяюще. Шехзаде прошел по дорожкам вглубь сада и, остановившись у чинары, прикрыл глаза и вдохнул полной грудью.
Позади послышались чьи-то легкие шаги. Обернувшись, шехзаде увидел перед собой Фетхийе Султан. На ее голове был накинут легкий платок того же оттенка, что и атласное платье с длинным расшитым подолом, сужавшимся на талии золотистым поясом.
— Мустафа, — Фетхийе слегка улыбнулась и подошла к нему ближе, — как только я узнала, что ты здесь, сразу же пришла. Тебя позвал повелитель. Что он сказал? Был разгневан?
— Нет. Или да… Во всяком случае, отец был спокоен. Однако его очень огорчает, что я уехал, ничего не сказав, — ответил Мустафа.
— Но… ты ведь объяснил ему, как все было?
— Объяснил. Отец велел мне идти. Наверное, он решил побыть наедине со своими мыслями.
Фетхийе мягко улыбнулась:
— Повелитель не рассердится на тебя. Я уверена, он рад, что ты так честен и отважен.
— Надеюсь. Трудно понять, что у него на сердце, — ответил шехзаде.
— Ты поэтому так печален? — спросила госпожа.
Шехзаде удивленно взглянул на нее.
— Я давно заметила, что с тобой что-то не так, Мустафа. С самого отъезда из Персии, — пояснила Фетхийе.
Воспоминания, словно огромная волна, с головой накрыли его. В памяти сразу же воскресли события в лесу и разговор с Селимом. Мустафа вовсе не жалел о том, что сделал. Однако вспоминать об этом было больно. Шехзаде сильно переживал из-за того, что натура младшего брата оказалась такой испорченной. Фетхийе, сама того не зная, задела кровоточащую рану на его сердце. Мустафа отвернулся и вздохнул.
— Это как-то связано с Селимом? Вы говорили с ним, — продолжала она.
Плечи шехзаде слегка вздрогнули то ли от холода, то ли от слов Фетхийе.
Внезапно Мустафа почувствовал теплую ладонь Фетхийе на своей спине. Она поднялась выше и остановилась на плече, слегка сжав его.
— Ты что-то пообещал ему? — спросила она.
Шехзаде повернулся к ней.
— Пообещал, — ответил он.
— Что?
— Все, — произнес Мустафа.
Фетхийе не сразу догадалась о смысле его слов. Когда она поняла, что он хочет сказать, то ужаснулась.
— Мустафа! Ты… — прошептала она, но шехзаде перебил ее:
— Ничего не говори. Фетхийе, мне страшно подумать о том, что было бы, если б я не согласился. Что я буду чувствовать, если рядом со мной не будет тех, без кого жизнь моя потеряет всякий смысл? — при последних словах он сжал ее руку.
Фетхийе не могла поверить в то, что услышала. Разве такое возможно? Этого она не могла представить даже в самых страшных кошмарах. Фетхийе смотрела на Мустафу широко распахнутыми глазами и не могла ничего ответить. Мустафа отпустил руку и серьезно взглянул на нее.
Фетхийе опустила глаза. Ее голова устало склонилась и коснулась лбом предплечья Мустафы. Его руки сомкнулись на ее плечах.
— Как я устала от всего, — тихо произнесла Фетхийе. — Вот бы вернуться в детство. Там не было забот, печалей и трудностей. Все было так безмятежно и… прекрасно.
Мустафа почувствовал, как плечи Фетхийе вздрогнули под его рукой, и сильнее прижал ее к себе.
***
Вскоре шехзаде стали разъезжаться по своим санджакам. Первым уехал шехзаде Мустафа. Через несколько дней сборы Баязеда и Фетхийе были закончены, и они с сыновьями, попрощавшись с повелителем и Михримах Султан, двинулись в обратный путь, в Кютахью.
Осень была в самом разгаре, деревья оделись в новый золотой убор. Фетхийе смотрела на дорогу из окна кареты, подперев рукой щеку. Рядом с ней сидел Баязед. Их карета ехала первой, а за ней ехали еще две — с шехзаде, слугами и стражей.
Фетхийе отодвинулась от окна и улыбнулась Баязеду:
— Люблю осень. Все становится таким ярким.
— Я тоже, — ответил шехзаде, обняв ее за талию.
Фетхийе положила голову ему на грудь и закрыла глаза.
—
Твой дивный лик и аромат волос,
Твой нежный взор,
Меня околдовали, с ума свели.
Фетхийе подняла голову и с улыбкой посмотрела в светло-карие глаза Баязеда.
— Мой разум помутился вдруг.
Ты — наваждение. Ты — любовь моя, услада глаз, — договорил шехзаде.
— Как красиво, — улыбнулась она.
Баязед коснулся рукой ее щеки и произнес:
— Твои глаза, похожие на бездонное море, я каждую ночь видел во сне, когда был вдали от дома. Я боялся, что больше не увижу тебя. Я благодарен Всевышнему, что ты у меня есть, и счастлив, Фетхийе…
Госпожа обняла его за плечи.
— И я счастлива, — прошептала она.
***
Спустя некоторое время повелитель отправил в Персию войско под командованием второго визиря, Фарида-паши. Османские воины продвинулись вглубь государства сефевидов, завоевав множество городов и крепостей. Через полгода воины вернулись домой с громкими, поистине великолепными победами.
