Глава 9
16 марта 2023 г. в 09:00
— Селезнёва, сядь уже, не мельтеши, — не выдерживает Гордеева и уводит девушку на мягкий диван, вручая ей в руки тарелку.
— Я беременная, а не больная, — бурчит та, но послушно берет в руки бутерброд, довольно мыча. — С вареньем?
Любовь Андреевна кивает. На предложение угоститься нервно смеется и уходит к Лоре — помогать накрывать на стол. Никто кроме Селезнёвой эту гадость есть не будет. Правда самой Маше вяленое мясо с клубникой и сыром кажется объедением. Гордеева помнит — и в первую беременность Алиской ту тянуло на гастрономические изыски. Значит, и тут девчонку ждать.
— Любовь Андреевна, вы бы тоже присели, я сама управлюсь, — выплывает из кухни Лора. Поверх платья — беленький фартучек. — С обеда со мной ведь колдуете.
Гордеева намёк понимает. От её помощи Лоре только дополнительная работа. Поэтому она и доверила Полковнику сервировку, боясь того, что вторая партия мяса сгорит. Гордеевой неловко, а Лора лишь смеётся. Протягивает ей бокал с игристым.
Любовь Андреевна благодарно улыбается и делает глоток. С самого утра она вся какая-то разобранная и нервная. Давно не наблюдала за собой такого поведения, ещё с института.
Встала по привычке в пять часов, Муху выгуляла. Долго ходила по морозу. Даже пёс, которому обычно мало бывает, потянул хозяйку к подъезду. Домой идти не хотелось. А всё потому, что пришлось бы сразу собираться к вечеру.
Этот вечер Гордеевой казался донельзя особенным. Мысль о том, что это из-за того, что на праздновании будет чудо-хирург, она старательно отгоняла. Закладывала подальше и тогда, когда с недовольным видом забраковала все платья, которые имелись у неё в шкафу. Старалась не употреблять в голове имя «Карлайл», когда смывала неудачный макияж. Уже и сбилась со счёту, в который раз.
Как маленькая девочка. Собраться не может, думать не может. Словно не на Новый год собирается с друзьями, а на свидание. Хотя свиданий у Гордеевой уже лет восемь не бывало. От того и такая суматоха.
В итоге разозлилась и плюнула. Поехала к Селезнёвой. Та без слов впустила подругу, отправила мужа с дочкой на прогулку и принялась творить. Платье откуда-то достала совершенно новое и туфли.
«Купила на радостях, как на учёт встала. А теперь не влезаю. А тебе как раз должно быть».
И действительно оказалось как раз. И всё как Любовь Андреевна любит: подчеркивает там, где надо. А подчеркнуть у Гордеевой есть что. Не даром свободное время в тренировочном зале проводит.
В итоге село выигрышно, как сказала Машка.
Мужская часть отдела с этим согласилась сразу же. Приятно Гордееву видеть не строгим Полковником, а хрупкой, пусть и с виду только, женщиной.
Вот и ходит хрупкая женщина по залу, то и дело поглядывая на часы. Ходит и думает. Всё чаще подносит к губам игристое. Щекочет приятно. Расслабляет.
— А ты чего довольный, Гоцман? — встречая вернувшегося с курилки майора, не удерживается от любопытства Полковник. — Сказала же, что не приедет.
— Нет, Любовь Андреевна, — потирая раскрасневшиеся на морозе щёки, отвечает Гоцман. — «Подумает». Это вам не отказ. Почти согласие!
Любовь Андреевна тихо вздыхает. Думает о том, а не передумает ли американец? Вдруг не по душе ему все эти настойчивые и непонятные люди из отдела. Вон, сестра у него довольно нелюдимая. Гордеева чувствует, что та не приедет. Но Гоцману настроение портить не хочется. Может и вправду чудо случится. Новый год как никак.
Следом за Гоцманом влетает Алиска верхом на щуплом с виду мужчине. Муж Селезнёвой — Пётр — академик, биолог. Из книг почти не вылезает. Разве что ради жены и дочери, которая как вьюнок: крутится, вертится, не может на месте усидеть. Вот и сейчас: спрыгивает с отца и прямиком к столу. Тянет ручки к оранжевым мандаринам.
— Алиса, руки! — Пётр в последний момент успевает одернуть девчушку. — Руки мыть!
Алиска тяжело вздыхает, принимая неподъёмную ношу, но идёт выполнять: от сюда видит приказной и серьезный взгляд матери. А ту сейчас лучше не злить. Не нервировать. Потакать как самой настоящей королеве. Первый триместр он самый опасный, Гордеева это не понаслышке знает.
— Каперсы! Каперсы не забыл? — с надежой вопрошает Селезнёва, уминая последний бутерброд.
А Пётр стоит ни жив, ни мёртв. Пакеты в руках еле держит.
— Ну Петь, — с обидой тянет Мария Антоновна и всхлипывает. — За ними же посылала… Эх, Петя.
— Маш, я сбегаю, — утешает Пётр, передавая шуршащие баулы в руки Гоцмана. Майор тут же ретируется на кухню к Лоре, чтобы не участвовать в экзекуции руками женщины, которой управляют бушующие гормоны.
— Куда? Пол часа же осталось, закрыто всё, — причитает Селезнёва, не отрывая мокрых глаз от мужа.
— Мама! Мама! — влетает как раз вовремя озорной огонёк. Чирикает как маленькая птичка. Плюхается на диван рядом с мамой, снимая грязные ботинки и задвигая их под свисающую скатерть. — Мы с папой тебе селёдку сделали, сами!
И в подтверждение своих слов показывает ярко-фиолетовые пятна на рукавах желтого платьица.
— Сами? — уточняет Машка.
Не верит. Переводит взгляд на мужа. Отвечает вместо него, правда, Лора:
— Честно пионерское, Мария Антоновна! Вижу следы неготовящего мужчины.
Машка резко меняется в лице: светятся глаза от счастья, улыбка теперь до ушей. Алиска сидит такая же. Подмигивает папе. Тот нервно поправляет пальцем круглые тоненькие очки.
— Ой, Петь! — вновь хнычет Селезнёва, но теперь совершенно по-другому. Целует попеременно то дочь, то выдохнувшего Петра, у которого от волнения лоб и вовсе покрылся испариной.
Следующим недостающим звеном влетают Вовка со Светланой Григорьевной. Та смущается, непривычно ей. Но увидев домашнюю суматоху успокаивается.
— С Наступающим! — кричит громко-громко, совсем как Вова. Похожи они донельзя. Оба приезжие. Оба влюбившиеся в крайний Север и оставшиеся тут, судя по всему, навсегда.
— Светочка, и ты пришла, — появляется Дзе в точно таком же фартучке, как и у жены.
Только под ним — форма. Дзе сегодня на дежурстве. Знают, что после полуночи начнётся череда вызовов. В прошлом году вот Гордеева была в ряду непьющих. В этом — Георгий сам вызвался. Точнее с подачи заботливой жены, что про проигрышную ставку не забыла. Взяла отработкой. На кухне.
— А как же! И подарки всем — вот! От нас с Вовой. Да Вов? — оборачивается на своего возлюбленного девушка.
А Вовку то и не видно за горой цветастых коробок. Сам лейтенант идёт наугад, то и дело грозясь уронить ценные покупки. Не привык ещё к тому, что для отдела этот ресторан как второй дом — каждый год арендуют его под различные праздники. Вова почти не дышит, ставя к остальным пакетам и кулечкам свой груз, а затем взглядом находит Гоцмана.
— Ну, проводим старый? —подмигивает в сторону графина.
Где-то с кухни слышится удрученный мужской вздох.
— Да от чего ж не проводить, — довольно кивает майор и принимается разливать напитки. — Все в сборе?
И смотрит на Гордееву. Та сбивчиво пожимает плечами. Смотрит в окно с яркими огоньками и вздыхает. Тихо так, незаметно. Не приедет, так не приедет. Не больно то и хотелось. В конце концов она только предложила, да и не обязан же он семью оставлять в такой праздник.
Тут же звенят колокольчики у входа.
Врёшь, Гордеева, врёшь.
Хотелось. И очень даже. Сердце вон как подпрыгивает.
Правда так же быстро сникает, стоит увидеть никого иного как самого Васильева. Тоже при параде, только с командировки. Вернулся раньше на целых три дня, о чём и оповещает своих коллег. Особенно оповещает Полковника, напоминая о том, что ближайшие пару дней отгулы взять можно.
Гордеева молчит. Стучит ноготками по стеклянной ножке и выпивает залпом. Обещала. Знала, что рано или поздно Васильев если не намекнет, то прямым текстом напомнит. Правда чувствует, что теперь так просто от настырного ухаживания не отделаться. Уже все отговорки, все уловки применила. Единственный вариант — замуж выйти. Да и то не уверена, что наличие мужа оттолкнет такого, как Васильев. Да и за кого замуж то?
— А вам с распущенными идет, почаще бы такую красоту видеть, — как бы невзначай бросает Васильев, закусывая прощальную стопку.
А Любовь Андреевна кривится. Отвернувшись, правда, но сути это не меняет. Неприятен ей генерал. Хоть и мужик неплохой. Дело своё знает, работает исправно, отделу помогает. Но не её это. Не её совершенно.
Её же стоит в дверях, не решаясь войти. Глаз оторвать от Гордеевой не может. Не может и Любовь Андреевна. Разглядывает своё чудо. Приятным теплом расползается шампанское, подкидывая в голову решение проблемы в лице начальства.
— Не рады, Любовь Андреевна? — улыбается Карлайл мягко. Мягко же и кивает всем присутствующим, чуть дольше рассматривая Васильева.
Тот на него смотрит исподлобья. С прищуром. Не нравится Васильеву американец. Гордеева это чувствует. От того с двойной радостью втаскивает хирурга внутрь, сбивая с плеч пушистые снежинки. Такой же новогодний снег замечает и на светлых волосах. К ним рука у Гордеевой тоже тянется. Но только мысленно. Затуманенно. Понимает Любовь Андреевна, что и Карлайл это понимает — вновь непривычно краснеют щёки. Гордеева это списывает на алкоголь.
Мужчина же молча закрывает за собой дверь и осматривается, не зная куда деть принесенные с собой подарки.
— Рада, — отвечает, принимая из холодных рук бумажный пакет из продуктового магазина. — Вы проходите, я Лоре отнесу.
И довольная идет на кухню. Чувствует на себе взгляды своих подчиненных. Но теперь не обращает внимания. Пришёл. Не забыл. Приятно неимоверно.
Только вот Гоцман смотрит как-то грустно, протягивая руку всё к тому же графину. Но останавливает её, услышав голос Каллена. Тот решил вовремя сообщить, что сестра его, Розали, приехать не смогла — заболела, но извинения и поздравления передавала.
Любовь Андреевна с облегчением выдыхает. Как-никак за друга переживает. Может и действительно у них что выйдет с Розали этой.
Переживает и за финансовое состояние американца: откуда-то достал шесть банок с икрой. Три с красной. Три с чёрной. По пол кило каждая, не меньше. Лора же довольно качает головой — у них в городе такого богатства не бывает. Это в областной центр ехать нужно.
— Да… действительно чудеса, — тянет Гордеева, ставя рядом с икрой баночку с каперсами, слыша как Селезнёва уже шелестит длинной юбкой. Унюхала. Всё-таки страшные люди эти беременные.