***
Тонкие с виду ножки оказались на удивление крепкими. Отталкиваются и катятся уверенно, будто бы и не в первый раз Алиска на коньки встала. Правда руки Карлайла не отпускает: тот сам вызвался научить Селезнёву, когда его брат замер с нечитаемым выражением лица на просьбу Алисы. Та, конечно, подрастроилась, но не надолго: Карлайл ей тоже нравится. Поэтому Гордеева их двоих и отправила кататься. А сама с Калленом младшим за бортиком осталась стоять. Коньков на её размер не нашлись. Смотрит на Американца. На Алису. Та уже и смеётся. Не уходит в себя, как в первые дни после похорон. И тепло, и грустно на душе от этой картины. Знает, что ночью снятся ей родители. Ведь ей самой снятся. И упрямая Машка, и флегматичный долговязый Пётр. Любовь Андреевна машет своим ладошкой, а сама тихо вздыхает. Не знает, как из головы выпустить опасную и губительную мысль. Знает ведь, что эмоции найти преступника не помогут. Больше месяца ищут, не выходит. Васильев даже допуск к базе соседних городов открыл ей, чтобы помочь. Только вот провалился мерзавец. Без следов исчез. Или заметает хорошо, что наиболее вероятно. Столько лет небось обдумывал, как и что. Звонит телефон. Вовка. Гордеева его звонка ждёт больше всего: на него и скинула все разведывательные наблюдения. Прошерстил парень всё, что можно и нельзя. До сих пор шерстит. — Слушаю, — отвечает Любовь Андреевна, а сама постукивает пальцами по пластиковому краю бортика. — Товарищ Полковник, ничего. И вправду словно исчез. Я и через доступ Васильева смотрел, пусто. — выдыхает Вовка, но тут же продолжает. — Правда есть кое-что интересное. К делу не относится, но вам взглянуть нужно. Приехать? — Нет, Вов, я завтра сама посмотрю, — шмыгает носом Любовь Андреевна. Понимает, что нужно самой браться. Хватит раскисать. Теперь время для работы и поиска. — Любовь Андреевна, — в трубке слышится возня, а в выхвативший телефон Гоцман продолжает. — В розыск его. Знаем ведь, кто. Увижу, сам убью. Такую гниду… — Товарищ майор! — рычит Гордеева. Сама правда тихо ойкает, потому как стоящий рядом Джаспер неестественно выпрямляется и расправляет плечи: натянутый как струна. — Вы самодеятельность отставьте. Доказательства нужны. И она нужна. Преступнику. Только она. Гордеева нажимает кнопку отбоя. Косится на Каллена. Тот поджал губы и стал смурнее прежнего. — Служили? — интересуется Любовь Андреевна. — Так точно, — отчеканивает Джаспер. А Гордеева вдруг расслабляется. Разгадала тревожность, исходящую от мужчины: военные, они всегда с шлейфом опасности ходят. Она это чувствует. — Звание? — тут уже берёт просто любопытство. — Майор, — гордо вздёрнув подбородок отвечает Джаспер. Любовь Андреевна открывает рот, но ничего не говорит. Каллен хмыкает и отводит взгляд. Отводит и Гордеева. Оба думают об одном и том же: как в таком возрасте смогли дойти до повышения. Зачастую это «как» довольно тяжелое и печальное. Они оба это понимают и потому проникаются друг к другу взаимным уважением. Молча. По-офицерски.Глава 22
8 апреля 2023 г. в 09:00
— Не спишь? — Любовь Андреевна по привычке заползает под оделяло и жмётся к мотающему головой Карлайлу. — Ты с ночной ведь. Не хочется?
— Без тебя не хочется, — отзывается мужчина и целует сонную Гордееву.
Та отвечает охотно, борясь при этом с накатывающей зевотой. Выглядит это донельзя смешно. Карлайл прячет улыбку, чтобы не смущать. Да Любовь Андреевна уже и не смущается: сама тихо смеётся и поворачивается на бок. Закидывает ногу на Американца и закрывает глаза.
За месяц это уже стало почти традицией: засыпает Гордеева обязательно с Алисой. Рассказывает сказки, перебирает лёгкие кудряшки. А где-то под утро её сменяет Мухтар. Приходит пёс строго по расписанию: в пять утра. Плюс минус несколько минут. Тычет мокрым холодным носом в лодыжку хозяйки. Почти прогоняет.
А Гордеева не против. Знает, что ждут её в соседней комнате. Ждут, когда не работают. Тогда она, конечно, одна досыпает. А утром — крепкий чай. Почти в постель. Диван постелью сложно назвать. Старый уже. От него спина болит ужасно. Или не только от него.
Другая причина невыспавшейся женщины лежит рядом.
— Мне завтра на работу выходить, — вздыхает Любовь Андреевна. — Так не хочется.
Давно ей не хотелось просто так дома остаться. Даже отпуск продлила. Обычно бегом на службу, в рутину. А тут…
А тут Алиса. И Карлайл.
Последний несмотря на рабочий график умудрился найти с Алиской общий язык. Причём в той сфере, в которой сама Гордеева слаба. А Алиска требует ответов: что после смерти, больно, страшно ли.
Карлайл всегда находил довольно необычные ответы. Говорил о Боге так, словно всю свою жизнь не медицине посвятил, а монашескому учению. Даже Любовь Андреевна слушала всегда внимательно, как школьница.
Находил точки сближения и брат Карлайла. Приходил, конечно, не часто. Появится или поздно вечером или ранним утром, соберёт подписи на документах и исчезнет. В следующий раз тоже только с деловым вопросом.
Правда Алиске до этих деловых вопросов далеко было. Но ей и не нужно. И без этого вводила странного хмурого мужчину в полу-паническое состояние. Видно было, что дети ему не то, чтобы противны, но радости точно не приносят.
Поначалу Селезнёву сторонился особенно сильно. Чуть услышит детский голос, так сразу ретируется на выход. А если и успеет девчушка ухватить его за руку, так становится заторможенным и даже неуклюжим. Следы этой неуклюжести, правда, выглядят агрессивно: то ручка от двери слетит, то штукатурка вытряхнется вслед за старыми обоями. В крайний раз так вообще выбил несколько дощечек ещё советского паркета: «Виноват, споткнулся».
В общем, вопросов у Гордеевой к этому Джасперу целый вагон. Только вот как видит его, так сразу забывает про них. Концентрируется почему-то на Карлайле. Видимо, защитная реакция.
Вот и сейчас прижимается ещё ближе — хотя казалось бы — куда. Карлайл привычно успокаивает её. Точнее губы успокаивают. А сам Карлайл тихо смеётся. Беззвучно. Но Любовь Андреевна всё же замечает трясущуюся грудь.
— Ты ведь как ребёнок, — поясняет Каллен, когда раздаётся тихий стук в дверь, а Гордеева слегка вздрагивает. — Джаспер хороший. Ты это запомни.
Полковник фыркает. Хороший, может и хороший. Только… И снова разлетаются все вопросы. Любовь Андреевна списывает это на недосып и близость любимого — уже точно любимого — человека.
Открывает дверь Джасперу Карлайл. Гордеева же наспех натягивает кофту и штаны. Выходит уже на кухню. Сразу замечает красную папку на обеденном столе.
— Это… — не договаривает она и раскрывает её. Пальцы тут же начинают подрагивать. Приходится перечитывать несколько раз. Не верит. Не бывает такого. Смотрит на брата Американца. — Всё?
— Так точно, — довольно отвечает мужчина. Приподнимается уголок обычно прямых губ. Неужто умеет улыбаться?
Правда улыбка тут же пропадает, когда слышится возня и громкое поскуливание: из спальни выходит одна лишь Алиска. Муха Джаспера не любит. Пережидает.
Девочка шаркает босыми ногами. Зевает широко. Трёт кулачками сонные глазища. Заметив мужчину окончательно просыпается.
— Доблое утло, — растягивает губы в улыбке и замирает у входа. — Жас?
Джаспер же кривится, когда слышит своё коверканное имя. Гордеева теперь это видит отчётливо: напрягается широкая шея как у взмыленной лошади. Да и сам Джаспер становится похожим на животное: бегает глазами по кухне, ищет пути отступления. А единственный вон, через Алиску, она своего не упустит.
— Алиса, подойди, — Любовь Андреевна садится на корточки и жестом подзывает к себе Селезнёву. Та прищуривается, глядя на гостя, словно говоря глазами не двигаться. Но к Гордеевой подходит. Интересно. — Видишь? Теперь ты со мной. Больше тётя из опеки не придёт.
— Плавда? — читать Алиса умеет плохо, но делает вид, что вчитывается. Точнее рассматривает синие печати на цветной бумаге. — Честно-пличестно?
— Честно-причестно, — Любовь Андреевна целует детский лобик. — А сейчас иди умываться. Потом позавтракаем и в парк.
Девочка кивает. Но не уходит. Смотрит припухшими глазами на широкую спину Джаспера: тот уже развернулся, чтобы покинуть их, но остановился. Видно почувствовал пронзительный взгляд малышки.
— А Жас с нами? — и смотрит теперь на Карлайла. Будто от него зависит, пойдёт с ними гулять мужчина или нет.
Гордеевой это даже нравится: чувствует, что без одобрения Карлайла ни одно решение не принимается.
— Джаспер? — спрашивает он, а сам не сможет сдержать ухмылки: дёргаются плечи брата, но всё же кивает младший Американец.