Да здравствует королева Платина!

      Ближайшая к монастырю деревушка, укрытая сенью старых кленов, уже вовсю готовилась к праздникам. Без устали трудился пивовар, рассылая по всей округе помощников, катящих толстые бочки, крестьяне украшали свои дома венками из пшеничных колосьев или полевых цветов.       Местная харчевня, хорошо живущая на прибывающих то и дело паломниках, была уже готова: во двор вынесли большой стол, те, что поменьше, разнесли по углам огороженной плетнем вытоптанной полянки. Гостей было достаточно: деревенские пони весело болтали, попивая из деревянных кружек пиво и сидр, резались в кости, громко ругаясь при каждом проигрыше и крича, не скрывая простых эмоций при выигрыше. У стены, расположившись на плотных мешках с зерном, развалилось несколько оленей. Под аккомпанемент невиданного струнного инструмента напевали они простенькую, но очень мелодичную и умиротворенную песенку на языке, понятном только им. Прикладываясь то и дело к большому общему кувшину с сидром, они веселели от каждого глотка. Еще бы, вот уже совсем скоро они, наряженные в свои лучшие сорочки с узорами, поедут домой, к семьям, по которым успели соскучиться, надарят подарков, нарассказывают историй, которые будут пересказаны не раз еще за этот год. А еще они привезут домой зерно: что-то оставят себе, а что-то продадут на рынке или обменяют на целебные корешки и травы, которые в скором времени повезут обратно в земли пони. Все у них было хорошо, не радовало это разве что хозяина харчевни, который все пытался вытребовать с них денег за выпивку. В ответ иноземцы лишь глупо улыбались и потрясали своим музыкальным инструментом — денег у них, видимо, не было. Корчмарь думал уже привлечь к делу старосту со своими мордоворотами, однако, заметив вовремя висящий на поясе одного из оленей достаточно грозный на вид кинжал, решил не усугублять ситуацию, не портить пони праздник и просто смириться — олени сегодня пьют за музыку.       Двое, единорожка и пегас в монашеской робе тихо расположились во дворе. Хозяйская жена, завидев новых гостей быстро подошла к столу, однако, увидев знакомую пару крыльев, тут же пришла в крайнее неудовольствие. — Ты, шельма, опять побираться пришел?! Я тебе еще тогда все сказала: будь ты хоть сын Божий, наливать я тебе без уплаты долга не стану! — Последи за языком, грешница. — важно произнес Харрикейн, — Ты мало того, что на пони Божьего хулу наводишь, так еще и смеешь сквернословить перед самой принцессой Уникорнийской! — Батюшки! — шинкарка обомлела, увидев белую, с серой, с металлическим отливом гривой единорожку, и мигом упала ниц. — Ну ладно, ладно. На этот раз, так уж и быть, прощаю. Принеси вина. А пони Божий, я полагаю, удовольствуется кувшином ключевой воды? — Пони Божий будет пиво, и не ту речную грязь, которые ты обычно даешь, а нормальное пиво. — Тебе я ничего… — Я, старая карга, привел к тебе в харчевню благороднейшую из пони, а ты еще денег требовать собираешься? Жадность — большой грех, дорогая моя, ибо говорила Богиня, что золото в Царствие Небесном — суть разбитые черепки. — Ишь, чего вспомнил. — шинкарка недовольно фыркнула и удалилась в погреб. — Так, а теперь рассказывай, зачем мы здесь. — Платина недовольно уставилась на своего собеседника. — Наши уроки меня на кое-что вдохновили. Я так подумал, что все эти драки с воздухом — ничто. Хочу кое-что попробовать. — Мы драться ни с кем не будем, слышишь меня? — Драться? Нет! Ты драться ни с кем не будешь, просто посмотришь и подстрахуешь, если что. — Все! Мы уходим! — кобылка встала из-за стола, но Харрикейн быстро перегородил ей путь. — Дай мне минуту, и я тебя переубежу! — Мы. Не будем. Драться. — Правильно, мы будем бороться со злом! Причинять добро и наносить справедливость. — Не убедил. — А я еще не начинал. — Ну же… — Братья и сестры! — пегасик спорхнул на стол и заорал на весь двор, — Благую весть принес я в это, не побоюсь сказать, гнездо разврата! Ибо сегодня своим присутствием благословила нас сама принцесса Платина — дочь нашего любимого короля! — Брешешь! — Подходите и убедитесь сами, раз не верите собственным ушам! Ее высочество только недавно вернулась из битвы, в которой разгромила наголову захватчиков, и теперь хочет поведать подданным о своих победах. — Чтоб тебя! — гости харчевни повставали с мест и облепили стол Платины, на котором тут же выросли горы угощений и бесчисленные кружки с самыми разными напитками. Десятки и сотни вопросов посыпались отовсюду, перебивая друг друга сплошным гомоном. — Развлекайся. — шепнул принцессе на ухо Харрикейн, — Я скоро подойду.       Солнце медленно скрывалось за горизонтом, легкая осенняя прохлада превратилась в приличный холодок. Харчевня опустела: разошлось по домам большинство местных, иноземные гости, запрягнув в груженую повозку самого сильного из своих, уже отбывали в путь, еще раз глупо улыбнувшись корчмарю. Упущенная прибыль его теперь уже не так волновала: подумать только, сама принцесса Уникорнийская сегодня в его заведении, пьет за троих, да угощает всех желающих, сыпя без разбору золотниками. Виновница торжества, то и дело поклевывая носом в стол, собрала вокруг себя немногих оставшихся. — Я уже натягиваю тетеву, уже готова выстрелить, и что я вижу.? Героцогову задницу! — раздался заливистый хохот, — Старый кретин потерял где-то по пьяной лавочке фамильный медальон, и искал его по кустам! Ей богу, еще немного бы, и мы бы жрали на ужин этого идиота… — Врешь, стерва! — Харрикейн, сидевший немного поодаль, уже успел налакаться пива и обвиться вокруг какой-то незнакомой кобылы, пытаясь ей что-то втолковать, — Не так все было. Он сам начал первый. Я ему, пропащей душе, о важности заповеди щедрости толкую, а он что? Палкой меня? Не-по-бо-же-ски! — На какие деньги пьем, птичка? — толпа, будто по команде, развернулась. У ворот вальяжно покручивал дубиной помощник старосты. Сплюнув на землю, он вплотную подошел к пегасу. — О! — лазурный быстро отринул от себя девку, в его голосе преисполнилось пьяное бахвальство, — А я тебя и ищу. — Ты опять, скотина, в короб для пожертвований залез? Тебя пороли мало? — Попрошу! Во-первых, если ты не заметил, мы тут с самой принцессой… — Ага, а я Магистр Кантерлотский. Ты давай мне зубы не заговаривай: пьешь, значит есть, на что. Богиня с тобой, мне наплевать, откуда ты их взял, коль я не видел, только вот должок… — Богиня простит. — Это видал? — гигант приставил тяжелую оглоблю прямо к носу Харрикейна, — Фехтмастер приезжал? Приезжал. Ты у меня на него денег клянчил? Клянчил. Отдать обещал. А сколько времени с того дня прошло тебе не напомнить?! — А напомни! — Ты мне еще хамить будешь?! — единорог зубами вышвырнул Харрикейна из-за стола, огрев его под всеобщий вздох дубиной по спине, — От тебя, пьяной морды, одни проблемы! С того самого дня, как ты тут появился, только о тебе, гаде пернатом, и разговоры. — Хватит! — рявкнула Платина, заставив замахнувшегося на еще один удар единорога обернуться. — Кто сказал?! — Смерть твоя! — позади себя помощник обнаружил вставшего с земли пегаса, в копытах он сжимал меч. — Ты совсем на голову ударенный? — оторопел гигант, — Глаза залил — мозги отсохли? Ты на кого, ворона драная, копыта поднимаешь?! — Харрикейн, прекрати немедленно! Долго ты меня ещё тиранить будешь?! Что я тебе сделал?! Долго ещё вы все… — Я же тебя, урода, сейчас в бараний рог согну… — почувствовав, как магическая сила вытягивает меч из копыт, пегас сделал быстрый выпад в сторону мордоворота. Удар! Единорог едва увернулся от атаки, но не успел убрать ногу: из образовавшегося разреза тонким ручейком потекла кровь. — На кого я копыта поднимаю?! Глаза Харрикейна побагровели, — На тебя, содомита, поднимаю, понял?! На тебя, вора проклятого, лжеца и мошенника! Думаешь, шлюхин сын, все будешь на меня валить?! — Вот это ты, птичка, — из-под шерстяного плаща раненого показался, сверкнув металлом, большой тесак, — зря.       Недолго думая, гигант ударил пегаса наотмашь, тот успел отскочить и ринуться в контратаку, не угадал с расстоянием и уже врезался бы лбом во врага, если бы единорог, увернувшись, не толкнул его дальше. Быстро поднявшись, Харрикейн вспорхнул и снова принял стойку, высчитывая дальнейшие шаги. Поджать ноги! Тесак громилы прошёл в дюймах от задних копыт лазурного, но тут же вернулся, чтобы парировать удар сверху. Секундного замешательства хватило, чтобы Харрикейн извернулся и заехал со всей силы ногой по носу мордоворота. Пристав отшатнулся и затряс головой, утирая одним копытом брызнувшую из ноздрей кровь. В ярости он бросился на пегаса, тот ушёл в сторону и огрел гиганта по бедру мечом. Единорог поскользнулся, задняя нога перестала слушаться и теперь беспомощно волоклась за телом. Лицо его исказилось гримасой ненависти и страха, жутко хромая, он пытался атаковать, но кровопотеря брала свое. Отдавая последние силы, жеребец занес тесак над головой.       Быстрого укола в грудь хватило, чтобы гигант, словно плохо выстроенная башня, завалился на бок, издав что-то среднее между криком ужаса, ревом и сиплым хрипом. Ошалелые, тускнеющие с каждой секундой глаза лежащего в груде изрезанного тряпья и луже собственной крови вперемешку с грязью и пылью единорога уставились на лазурного пегаса.       Харрикейн застыл. Не в состоянии оторвать взгляд от умирающего, он дрожащими копытами вытирал об рясу меч. — Лекаря? — Да тут уж скорей священника. — перешептывалась толпа. — Такого-то мужика… Непьющий же был, работящий… — Доигрался, пернатый… — Повесят, дурака… — За такое колесуют. — Душегубец! — Возглас вывел Харрикейна из ступора. Только теперь он заметил, что толпа аккуратно, чтобы не спугнуть, поднимается со своих мест. Его окружают. — Бежим, идиот! — мигом протрезвевшая Платина с разбегу вытолкнула пегаса из смыкающегося вокруг него кольца. Толпа могла только наблюдать, как двое, спотыкаясь и поскальзываясь, со всех ног несутся в темноту.       Платину разбудил шелест дождя. Очень болела голова, под одежду и в волосы забилось сухое, колючее сено. С трудом продрав глаза и перевернувшись на другой бок, она сквозь похмельную пелену увидела черный на фоне большого чердачного окна силуэт Харрикейна. Пегас по обыкновению бесцельно размахивал мечом, изображая что-то, похожее на удары. В этот раз все было иначе: в его неумелых движениях была какая-то нервозность, напряжение, тщетные попытки сосредоточиться на клинке. Пропала былая ребяческая прыть. Обратив внимание на проснувшуюся единорожку, лазурный остановился, в его взгляде явно был какой-то вопрос. Не получив ответа, он вернулся к своему занятию. — Здорово я его вчера, да? — Ты же понимаешь, что натворил? — Понимаю. — равнодушно бросил Харрикейн, — Это был пристав. Он крал деньги из короба для пожертвований. Староста об этом знает — он к его дочери подкатывал и по большей части все тратил на подарки. Меня они использовали как козла отпущения: ловили и били, пока я настоятелю на себя не наговаривал. — Зачем им это? — Скажи, — лазурный остановился, направив острие меча в сторону кобылки, — ты до сих пор не понимаешь, почему я здесь? Я — сын Клаудсдейлкого графа, я тебе об этом, по-моему, говорил. Мы… не вы. Если бы от меня хотели избавиться, меня давно бы уже в живых не было, но вместо этого меня запихнули сюда, настоятель с меня глаз не спускает, бережет как зеницу ока, не говоря уже о том, что мне столько всего с копыт сходило, что другие бы уже в тюрьме сгнили… Мне здесь всё можно, Платина. Они это знают. Я могу тут все вверх дном перевернуть, а настоятель меня максимум прикажет выпороть… — Но не в этот раз. — Но не в этот раз. — повторил за Платиной пегас, — Я убил пони. У всех на виду, да причем не абы какого, а целого пристава. Это петля. А еще я его убил мечом, который украл. А еще я был пьяным. Представляешь, что со мной сделают, если найдут? — И что ты будешь делать? — Платина, наконец, встала и уселась у окна. Свежий воздух немного помогал справиться с похмельем. — В обитель я уже, очевидно, не вернусь. Пойду в Клаудсдейл, разузнаю, что сейчас с моей родней, а там уже как повернется. Без куска хлеба все равно не останусь: ноги не прокормят — меч подсобит. — Ты точно закончишь на плахе. — с иронией и неожиданной для себя теплотой констатировала Платина. Проведя первую за недели ночь без кошмаров, она чувствовала себя неподобающе ситуации спокойно. Богиней забытый сарай на какой-то момент показался ей самым безопасным местом на Земле. По спине прошли мурашки, тело разбило приятное расслабление, мелкий осенний дождик навевал мысли о чем-то отстраненном, о чем угодно, только не о войне и вчерашнем происшествии, — А может и в летописях, чем черт не шутит. — Вороватый пристав превратится в страшного дракона, а беглый послушник в рыцаря без страха и упрека? — усмехнулся Харрикейн, но настроение его достаточно быстро переменилось, — Прости меня, хорошо? Я не должен был тебя в это все втягивать. — Но все-таки чему-то, — улыбнулась единорожка, — ты научился. — Знаешь, — пегас подсел рядом. Его большие, грустные зелёные глаза с теплотой обратились к собеседнице, — я ещё вчера хотел тебе это сказать… Спасибо. Любой другой меня бы уже выдал, но не ты. Пообещай мне… — Что? — Не меняться. Я имею в виду… когда станешь королевой, и всё такое. — Королевой, выдумал тоже. — выдавила из себя смешок Платина, — Мы с тобой, дружище, в одной лодке. Все мы здесь, пока кому-то нужны… Я… мне, наверное, пора? — Думаю, тебя уже вся обитель ищет. — ответил Харрикейн. Если что, мы разбежались, кто куда. — Я хотела тебя поймать и отвести к старосте, мне это почти удалось, но ты меня оттолкнул и бросился наутёк. — Ловко. — улыбнулся пегас. — Мне действительно пора. Да и тебе уже лучше бы было отправиться в путь. — Платина! — лазурный окликнул спускающуюся с чердака пони, — Спасибо ещё раз. — Сочтемся, граф Клаудсдейлский, сочтемся.       Дождь усилился. Укрывшись волшебным полем, единорожка, с трудом перебирая ногами по размокшей земле, шла в монастырь, по крайней мере, в том направлении, где, как ей казалось, он должен быть. Местность она не узнавала: вокруг раскинулось просторное, только недавно убранное поле, окаймленное со всех сторон знаменитыми на весь мир густыми Уникорнийскими лесами. Войдя в такой, неопытный путник мог запросто пропасть навсегда, а матёрый путешественник, проникнув в чащу с одной стороны, мог попасть на другой конец королевства, где лес заканчивался.       Когда-то очень давно предки Платины именно из таких непроходимых буреломов устраивали свои набеги на города умирающих империй древности. Утопающие в славе и роскоши, эти народы, наверное, и думать не думали, что падут от мечей и копий варваров, гонимых из родных краёв Великой зимой. Теперь же от них и следа не осталось: лишь редкие руины величественных построек, да язык, служащий теперь делу богослужения и торговли.       Богиня учила, что ничто не может быть вечным в царстве земном: всему, что рождается, суждено погибнуть, всему построенному суждено рассыпаться в пыль, а любая идея, придуманная смертными, будет забыта только для того, чтобы стать почвой для следующих поколений. Империи прошлого пали, на их останках брызнули ростки новых народов, разросшихся в могучие, пышашие богатством, здоровьем и силой царства, притерпеваемые теперь поражения и грабежи от новых варваров.       Может, это судьба? Не станет пони — изведут их рабством и пытками чейнджлинги, низвергнут в пепелище города и обители, как это делали и сами пони когда-то, воздвигнут свои королевства, поставят свои города и замки — больше и прочнее прежних, падет их взор однажды и на монастыри, хранящие мудрость веков, отринут они своих старых богов, чтобы принять Богиню, как сделали и пони когда-то…       Маленькая чёрная фигурка пронеслась высоко над головой Платины. Одна, затем вторая… Кто это? Небольшой отряд то разлетался в разные стороны, то собирался обратно и менял позицию. Не с проста это всё. Пони остановилась и принялась внимательно наблюдать: одна из фигур отбилась от остальных и нырнула в лес. Её отряд, немного подумав, полетел в сторону поля. Ещё немного, и они пронеслись с характерным жужжанием прямо над принцессой.       Пони ускорилась, нужно было скорее добраться до обители и сообщить о разведчиках. Увидев знакомые очертания деревни, кобылка перешла на бег: оставалось ещё совсем немного — только поровняться с лесом, пересечь реку, и вот за уже на холме можно было видеть монастырские стены.       Идущий из лесу единорог будто нарочно показался из-за кустов в самый неподходящий момент. Не успев затормозить на скользкой земле, Платина с разгону его протаранила, уронив в грязь и его, и себя. — Смотри, куда прешь! — жеребец недовольно фыркал, грязно-зеленое магическое облако вытащило на свет божий шёлковый платок, которым тот тщетно пытался смахнуть с мехового ворота землю. — Прошу меня извинить. — Платине было уже глубоко наплевать на пропитанные дождём и потом одежды, — Я так спешила в обитель, что… — В обитель? Мне как раз тоже туда нужно! А к чему такая спешка, осмелюсь спросить? — Мне нужно… — до пони только сейчас дошло: меховой ворот. Осенью. Тем более дождливой. Что ещё с ним не так? Такие шляпы уже лет двадцать не носят. Это что за кинжал? — А зачем вам это? — Не ваше дело! — отрезал единорог, — Благородным пони свои цели объяснять не пристало. -А с кем я, извините, имею честь? — Перед тобой, кобыла, сам барон Кловер! Так ты отведешь меня в обитель? — Барон Кловер? — на мгновение Платине стало даже смешно от сложившейся ситуации. -Я неясно выразился? -Вы барон Кловер? — медленно, но уверенно наступала принцесса, едва заметно извлекая из ножен меч.       Рог разведчика вспыхнул ярким светом, ослепившим и, казалось, даже оглушившим единорожку, перестав жмуриться от жуткой рези в глазах, Платина видела только, как чейнджлинг взмывает в воздух, скрываясь за верхушками деревьев, слышала жуткий громкий свист, что он издал, за ним последовал шелест десятков крыльев.       Они уже здесь! Они повсюду! Не помня себя, принцесса сорвалась с места и ринулась в монастырь. Приходящая в себя после вчерашнего деревня провожала её подозрительными взглядами, вот и река: до моста далеко, ну и черт с ним. Перемахнув речушку одним прыжком, единорожка, уже задыхаясь взбиралась на холм. Никаких приветствий, никаких объяснений — на это нет времени. В монастыре всюду снуют солдаты, внутренний двор заставлен обозами. Второй этаж, галерея, лестница, Платина едва не выбила дверь в покои настоятеля.       Он был не один. Помимо старого монаха и обеспокоенного старосты на пони глядел, ошарашенный зрелищем, старик Паддингхед. -Ваше величество, что с вами?! — от вида кобылки у настоятеля настолько сел голос, что речь его было едва разобрать. -Я… Они уже здесь, нам надо… -Это уже не важно, ваше величество. — перебил канцлер, — Я прикажу интенданту найти вам одежду. Через час мы отбываем в Кантерлот.