О чём грезят боги

      Кирилл сидел в расстёгнутой куртке, привалившись спиной к входной двери. Его ноги были вытянуты прямо, и он невидящим взглядом смотрел перед собой, не проявив никакой реакции на то, что Артём включил в коридоре свет.        Артём наклонился к нему и поморщился:       — Ты где налакался? Где нажрался, там бы и оставался. От тебя таким амбре веет, что за километр унюхать можно.        — Меня уволят, — пробормотал Кирилл, не глядя на друга.        — Чего? Совсем кукухой поехал?       — Меня уволят, — прежним безжизненным голосом повторил Кирилл и запустил руку под куртку. Он хотел что-то достать из внутреннего кармана, но завис в своём новом положении и больше ничего не делал.       — Что там у тебя? Показывай давай.        Артём распахнул полу куртки и выудил из сжатых пальцев Кирилла прямоугольную бутылку виски. Она была ему хорошо знакома, но в последний раз, когда он её видел, она была почти полной. Сейчас же бутылка была на две трети опустошена.        — И что это? Меня чуть ли не самым последним вором называл, когда я однажды предложил на тусовку прихватить из бара несколько банок пива, а сам ни с того ни с сего спёр вискарь?       — Меня точно уволят.       — Да угомонись ты. Никто, кроме нас с тобой, не знает о том, сколько и чего остаётся в баре под конец дня. Завтра на место поставим твою спизженную бутылку и всё.        — Верни, — Кирилл потянулся за бутылкой, но Артём успел подняться, поэтому его рука лишь мазнула по воздуху.        — Ага, ещё чего.        Артём убрал бутылку на висевшую в прихожей антресоль. Даже при всём своём желании Кирилл, не отличавшийся шибко высоким ростом, не дотянулся бы до верхних ящиков без табуретки, а пьяный он тем более бы до них не добрался. Спрятав бутылку, Артём потянул Кирилла на себя и вынудил его встать.        — Ты до дома вообще как дошёл? Поди и поваляться где-то успел.       Артём окинул друга, еле державшегося на ногах, внимательным взглядом. При виде разводов неизвестного прохождения на чёрной ткани куртки и штанов он раздражённо цокнул. Артём не выносил пропойц, с которыми сначала рос, а теперь каждый день имел дело на работе. Когда Кирилл нажирался, пусть и редко, Артёму стоило больших усилий сдерживаться, чтобы как следует не приложить его о что-нибудь. По его мнению, если ты не умеешь пить, то и нечего даже пробовать прикладываться к бутылке, а Кирилл мало ли того, что не был устойчив к алкоголю, так иной раз будто специально заливал в себя всё подряд и в таких огромных количествах, что не напиться до беспамятства было попросту невозможно.        — И чего ты стоишь? Раздеваться не думаешь?       — Мгм.       — Хер с тобой, — Артём стянул с Кирилла куртку и подтолкнул его к пуфику у двери, чтобы он сел. — Знаешь же, как ты меня в таком виде бесишь?        — Мгм.       Артём присел на карточки и принялся за Кирилла развязывать шнурки кроссовок. Кирилл замер и, когда Артём начал тянуть его за один из развязанных ботинок, не шелохнулся.       — Идиот, приподними ты ногу хотя бы, а? Уж это-то ты в состоянии сделать?        После того, как на него прикрикнули, Кирилл всё же помог разуть себя. Пошатываясь, он собрался было пойти в комнату, но Артём удержал его на месте.        — Нет. Сначала в ванную.        — Не хочу.       — А я не хочу с тобой бухущим находиться в одном помещении, и что нам с этим делать?       — Мгм.        — Завались.        Артём насильно потащил вырывающего Кирилла в ванную. Для того, кого минуту назад не держали ноги, сопротивлялся он довольно остервенело, но Артём игнорировал его копошения.        Они проходили через этот абсурдный ритуал уже много раз. Артём заставил Кирилла упереться в бортики раковины и включил кран.        — Давай. Ты же сам понимаешь, что тебе станет лучше после этого.        Осознавая, что у него нет выбора, Кирилл без особого рвения медленно наклонился к ледяной струе и подставил под неё голову.        — Блядь, да что ты творишь, — Артём рванул его за волосы назад. — Ты представить не можешь, как у меня руки чешутся вдарить тебе, когда ты превращаешь себя в ничего не соображающего имбецила. Самому по кайфу таким быть что ли? Даже умыться нормально не можешь.        Артём гневно швырнул в Кирилла полотенце и ушёл. Кирилл остался в ванной один. Капли стекали по его длинным мокрым прядям за ворот свитера, и от этого ему стало зябко. Он поёжился, но вытираться не стал, а только сжал полотенце в руках и сел на пол, оперевшись на ванну.       Холодная кафельная плитка под ногами и холодная керамика ванной за спиной отрезвляли ничуть не хуже бодрящего умывания. Тело Кирилла мелко подрагивало от холода, но он терпел. Терпел, потому что Артём был прав: он перебрал, сильно перебрал, и ничего, кроме омерзения сейчас не вызывал. Ему нужно было хотя бы немного протрезветь, чтобы на следующий день смотреть в осуждающие глаза Артёма было менее невыносимо. Чтобы над ним язвительно потешались, но всё же не ненавидели. Чтобы он смог сохранить хоть каплю достоинства, если оно вообще у него осталось.        Долгое время Кирилл сидел неподвижно, подтянув ноги к груди. Он продолжал сжимать в кулаке полотенце, его зубы стучали, и он уткнулся лбом в колени, чтобы заглушить этот пронзительный клацающий звук, отдававшийся пока ещё слабой болью где-то в затылке. Он знал, что на утро ему придётся столкнуться с более поганым состоянием, поэтому холод в какой-то степени даже казался ему приятным. За временное отключение своего «я» цена всегда была высокой, и стучащие зубы и онемевшие руки были незначительным откупом, который позволял отсрочить плату. Или расплату? Вероятно, расплата звучит правильнее, когда речь идёт о попытках продать собственную душу.        Кирилл и Артём были во многом похожи. Что бы ни думал на этот счёт Артём, на самом деле им обоим чертовски не везло и они оба хотели для себя более достойного существования. Артём жаждал лучшей жизни громко, с непрекращающейся бранью и агрессией по отношению ко всему окружающему миру и людям, Кирилл же надеялся на лучшее в тишине, обвиняя во всех случающихся с ним неудачах и бедах только себя самого. Именно из этих трещин в личностном бетоне комплекса неполноценности и проросла когда-то их дружба. Эта дружба со стороны могла выглядеть странной. Такой она, скорее всего, и являлась, но в конце концов кому было об этом рассуждать и кому судить? Определённо не посторонним.        Кирилла не обо всём можно было спрашивать, чтобы не нарваться на колючую стену полного игнорирования. С Артёмом не обо всём можно было говорить и с ним не всем можно было делиться, чтобы не рисковать быть обсмеянным. Один часто улыбался и нуждался в прикосновениях, чтобы напоминать самому себе о реальности своего физического тела, второй не улыбался практически никогда и ненавидел касания чужих рук, потому что предпочитал ощущать себя бестелесным. Они спорили, то и дело сталкивались лбами по бытовым или более значимым вопросам, но Кирилл в результате обычно уступал, а Артём неумело извинялся и старался присмирять свою раздражительность, которую заставлял себя держать в узде только в обществе Кирилла и никого больше. Кирилл боялся быть неудобным, Артём боялся быть слишком категоричным, но они были в одной лодке, поэтому неплохо уживались. В моменты, когда было совсем паршиво, они подставляли друг другу плечо и не просили за это в ответ никакой благодарности, потому что оказание поддержки другому было самим собой разумеющимся, какой бы эта поддержка ни представлялась окружающим.        Каждый сам решал, когда и что он может рассказать. Расспросов о деталях личной жизни, будь то прошлое, настоящее или планы на будущее, не было. Вымученные диалоги, чтобы просто не сидеть в неловком молчании, не приветствовались. Знали они друг о друге ровно столько, сколько было достаточно знать для того, чтобы спокойно жить под одной крышей. И тем не менее, несмотря на внешнюю отчуждённость и видимую холодность между ними, только они друг у друга и были. В их общении были и моменты искренности, и моменты слабости, и моменты настоящей близости, и за этими моментами вся недосказанность, стыдливость, злость и неуверенность стирались, оставляя за собой тёплое чувство нужности.        Не было ничего удивительного в том, что Артём, успокоившись, вернулся. Ему потребовалось для этого некоторые время, но ведь и Кириллу нужно было прийти в себя, чтобы начать соображать. Артём в любом случае не смог бы заснуть, пока его друг тоже не лёг, и Кирилл, хоть его и одолевали самоуничижительные мысли, знал это, как и был почти уверен в том, что Артём придёт за ним, если его долго не будет.       Кирилл по-прежнему сидел, обхватив руками колени и опустив голову. Артём взял у него полотенце и начал вытирать его мокрые волосы.        — Я без понятия, что у тебя произошло, девка какая-то отшила или чего там, но ты же не совсем придурок, чтобы из-за такой мелочи убиваться. Ещё и до бара дошёл, спёр бутылку, не слишком ли? А если бы ключи потерял? Или забыл дверь закрыть? Ты же не забыл её закрыть?       Он повесил полотенце на место и нехотя взъерошил влажные пряди друга, которые теперь немного вились.        — Не забыл, — Кирилл поднял голову и посмотрел на Артёма.        — Спать идёшь или нет?       — Пока нет.        — Блядство, — Артём сел рядом, тоже облокотившись спиной на ванну. — И как ты тут торчишь, ещё и с сырой башкой. Морозильник.        Какое-то время они сидели в тишине. Артём пересилил себя и придвинулся вплотную к Кириллу. Тактильный контакт был одним из лучших способов подтолкнуть его к разговору, и Кирилл вскоре всё-таки заговорил.       — Тебе действительно всё равно?        — Ты о чём?       — Ты знаешь, о чём я. Точнее о ком. Ты же понял, что у Насти на самом деле не всё в порядке.        — Конечно, понял, — Артём утомлённо вздохнул. — Ты врать совсем не умеешь. Но да, можешь считать меня поганым человеком, потому что мне действительно всё равно.        Артём ненадолго задумался и добавил:       — Я её не любил. Она меня тоже. Вот и всё. Может, в твоём идеальном мире можно переживать о ком-то и его проблемах только потому, что ты знаком с человеком, но я не могу заставить себя сопереживать тому, к кому я равнодушен. Тем более, когда речь идёт о таком неоднозначном человеке, как Настя. Считай, что она нарвалась на то, чего сама постоянно искала. И вообще, с чего ты так о ней распереживался? Думаешь, я не замечал, что она тебе совсем не нравилась?       — Не нравилась. Но что, если теперь это сломает ей жизнь?        — «Это». Не можешь произнести слово «изнасилование» или специально драму разводишь? Тебе какое дело? Тебя это как-то касается? Ты с ней виделся-то от силы раза два.        Кирилл замолк. Он хотел что-то сказать, но передумал. Спорить было бесполезно. Несколько минут он молча покусывал губу, теребя вставленное в неё кольцо, а затем тихо спросил:       — А если бы я переспал с кем-то, с кем не хотел? Ты бы тоже меня за это презирал?        Артём не удержался от смешка.        — Ну ты и сравнил. Фантазия разыгралась? Ты не моя шлюховатая бывшая, которая мне изменяла, и вообще-то парень.       — Мм…       — Не презирал бы. Доволен? Пошли спать уже, а то завтра сдохнем.        Кирилл кивнул.