О чём грезят боги

      Бармен и официант скрылись в служебке. У них было несколько минут для того, чтобы обсудить происходящее, не опасаясь чужих ушей.       Кирилл всё ещё не до конца пришёл в себя, но, оказавшись наедине с Артёмом, испытал некоторое облегчение. Если бы диалог с новым владельцем «Весёлой таксы» продолжился, он, вероятно, не смог бы совладать с собой и рухнул перед мужчиной на колени, умоляя простить его за то, что он довёл его сестру. Гнетущее чувство вины и его верная спутница — неприязнь к себе — за какие-то несколько мгновений полностью завладели его разумом, и он был готов повиниться даже перед таким ужасным человеком, хотя и понимал, что прощение стоило просить не у него, а у Вероники.        Что же с ней станет теперь? Бар был её отдушиной, позволявшей ей сохранять хотя бы какое-то ощущение того, что ей удалось чего-то добиться в жизни. Что с ней будет, когда она узнает, что даже эту последнюю опору из-под её ног выбил её ушлый братец, который только и ждал момента, когда она даст слабину, чтобы прибрать бизнес к рукам? Сможет ли она жить дальше или же снова попытается покончить с собой?       Нет, опоры Веронику на самом деле лишил не её брат. Это сделал Кирилл. Она безмолвно просила его о помощи, а он не только не помог, но и втоптал в землю остатки её женского достоинства. Этому можно было бы найти какое-то оправдание, если бы Кирилл не знал, как остро женщина воспринимала каждый свой неудавшийся роман, и не был свидетелем её бесчисленных бесплодных попыток наладить личную жизнь, но в конечном счёте это знание не удержало его от того, чтобы самому не обойтись с ней по-скотски. А ведь от него даже не требовалось быть с ней или любить её. Она всего лишь просила не оставлять её одну в периоды, когда ей было плохо.        Пусть Вероника и пыталась сгладить ударявшее по ней сознание собственного одиночества сексом на одну ночь, Кирилл испытывал к ней сочувствие. Так почему это сочувствие внезапно приобрело форму эгоизма и жестокости к отчаявшейся женщине? Почему он оттолкнул её? Было ли дело в том, что на него обрушился груз произошедшего с Настей, или же толика упёртого самолюбия, дававшая возможность игнорировать чужие чувства, присутствовала в нём всегда? Неужели его мать была права, когда заклеймила его бессердечным эгоцентриком? Означает ли его малодушие, что он в самом деле никчёмный самолюбивый человек?       — Я знаю, о чём ты думаешь.       Голос Артёма прорезал мысли Кирилла, как разящая стрела, и вошёл отравленным наконечником в самое его сердце. Кириллу захотелось вжаться в стену от того, что Артём подошёл к нему почти вплотную, не оставляя ему путей к бегству от разговора.        — Мы достаточно знакомы для того, чтобы я имел представление о том, как ты любишь накручивать себя даже в те моменты, когда ситуация нисколько от тебя не зависит. Признайся честно — сейчас в твоей голове роится какая-нибудь чушь по типу того, что если бы ты был более внимательным и вчера подольше с ней поговорил, когда она пришла в бар, то заметил бы какие-нибудь странности в её поведении и смог бы её остановить от попытки наложить на себя руки. Это ведь так?        Кирилл замотал головой, давая понять, что не собирается это обсуждать.        — Ты не виноват. Никто из нас не виноват. Так случилось и всё, — на удивление эти слова дались Артёму довольно просто, будто он действительно говорил о том, к чему не имел никакого отношения, и не был причастен к тому, что жизнь хозяйки «Весёлой таксы» сменила своё направление.        — Не надо, Артём. Давай не будем.        — Нет, будем. Твоё скорбное выражение...       — Блядь, а что, я радоваться должен что ли?!  — закричал Кирилл. — Радоваться, как её брат, который теперь может занять её место и всем тут заправлять? Радоваться, как ты, потому что тебе больше не придётся терпеть её бесящие придирки в свой адрес? Радоваться, как какой-нибудь её бывший, которого она в один момент просто начала раздражать?        — Успокойся.       — Почему все вокруг такие равнодушные? Почему даже когда речь идёт о человеческой жизни, все пекутся только о своём собственном благополучии? Почему люди такие...        «Почему я такой?» — чуть было не вырвалось у Кирилла, но Артём резко притянул его к себе. Руки друга крепко, до боли в рёбрах, обхватили его тяжело вздымающуюся грудную клетку, и Кирилл оказался в тисках грубых и неумелых объятий.        — Успокойся, — твёрдо повторил Артём куда-то ему в висок. — Ты можешь мне высказать всё, что считаешь нужным, но не ори так. Вряд ли ты хочешь, чтобы нас услышал этот хряк в зале.        Кирилл тоже обнял Артёма, сминая в пальцах ткань его клетчатой рубашки. Он глубоко вздохнул, позволяя не навязчивому хвойному аромату одеколона, исходившего от тела Артёма, заполнить свои лёгкие. Он не мог поделиться всем, поэтому в его распоряжении были только общие невнятные фразы, которые Артём при всём желании не смог бы понять. Но само по себе то, что Артём был согласен попытаться разделить с ним момент его полнейшей растерянности, уже значило не мало.        Всё сильнее сжимая чёрно-белую ткань рубашки и не смея ещё плотнее прижаться к Артёму, Кирилл зашептал:       — Она ведь неплохой человек. Ей просто не везло с мужчинами... Что ужасного в том, что она хотела быть кому-то нужной? Стремиться к тому, чтобы быть для кого-то значимой, и страдать из-за того, что ты никем не любима, — это преступление? Разве она из-за этого заслуживает того, чтобы её собственный брат или кто-то ещё считал её чокнутой суицидницей с проблемами с головой и с таким безразличием рассуждал о её судьбе? Разве кто бы то ни было, кто теряет надежду, достоин осуждения? Наверное, я какой-то неправильный, раз меня волнуют подобные вещи. Ты можешь обсмеять меня за это, можешь назвать меня идиотом, пришить мне ярлык сентиментального придурка, но у меня не получается иначе… Что с Настей вчера, что сейчас. Есть здесь чья-то вина или нет, но я чувствую, что мне просто больно, а ничего исправить я не в состоянии.        Артём немного отстранился, не отпуская Кирилла, и заглянул в его бледное лицо. Он не выносил такого близкого контакта, но для Кирилла он был необходим, как и были необходимы прикосновения.        — Кирилл, послушай. Я понимаю твои чувства. Ты был знаком с Вероникой многим лучше меня, но... Может, её брат в чём-то прав? Если она дошла до того, что попыталась покончить с жизнью, может, ей в самом деле требуется квалифицированная помощь и неплохо, что оно всё так сложилось? Я имею в виду, что теперь ей по крайней мере смогут помочь разобраться с её проблемами, раз она сама не вывезла. Да и в бизнесе она не смыслила ровным счётом ничего. Этот мужик, конечно, тип малоприятный, но вдруг он вытянет эту дыру на какой-то более приличный уровень? И Вероника потом порадуется, что её детище не простаивало, и мы сможем начать больше зарабатывать. Хуёво, что у неё всё по пизде пошло, но главное, что она жива осталась, а значит и есть шансы на то, что она с поддержкой врачей выкарабкается и начнёт всё с чистого листа. Так что не хорони её заживо и тем более не приписывай себе вину за её решение выпилиться.        Кирилл покусывал пирсинг и смотрел куда-то в плечо друга, чтобы не встречаться с ним взглядом. Подними он глаза, он бы заметил в выражении Артёма тень мрачного восторга. Артём и правда надеялся на то, что с сегодняшнего дня они заживут лучше. Если не благодаря новому владельцу бара, то благодаря его маленькому секрету с блокнотом уж точно.       — Я в это не верю, — сухо сказал Кирилл. — «С чистого листа» после того, как переживаешь событие, которое раскалывает твою жизнь на до и после, — нет, в это я не верю.        — Не веришь и хуй с ним. Просто пойми, что чужие поступки — не зона твоей ответственности, и ты не обязан взваливать на себя лишнее.       «А что вообще зона моей ответственности, когда я даже с самим собой разобраться не могу?» — Кирилл прикрыл глаза, пытаясь унять вновь разыгравшуюся головную боль. Артём расцепил кольцо рук, и одно из их редких взаимных тактильных взаимодействий прекратилось.        — Артём… Меня ещё блевать тянет после вчерашнего. Может, ты мог бы вместо меня смешать что-нибудь не очень сложное? Я не уверен, что меня не вырвет, если я сейчас вдохну запах спирта.        Артём хмыкнул. Кирилл всегда с лёгкостью менял тему, когда не хотел продолжать диалог.        — Ну уж нет. Он твой знакомый, поэтому обслужить по высшему разряду нашего нового владельца должен именно ты. Да и ты у нас здесь бармен, а не я, поэтому не отлынивай от своей работы.        — Он не мой знакомый.        — Ага, я так и подумал, — подмигнул Артём. — Просто друг семьи, который помог тебе сюда устроиться.       «Друг моего отчима, которого у меня никогда язык не повернётся назвать своей семьёй или отцом», — мысленно опроверг его слова Кирилл и потёр лоб. Черепушка у него всё-таки раскалывалась ничуть не меньше, чем после пробуждения.        Видя, как Кирилл морщит брови, Артём достал из кармана джинсов мятную сосалку и вложил её в руку друга.        — На вот. Пососи и не грусти, алкаш недоделанный.        — Спасибо.       Кирилл закинул конфету в рот и, собравшись с мыслями, молча вышел в зал. Как бы он ни старался делать вид, что ничего не изменилось, ощущение того, что теперь всё будет иначе, не отпускало его ни когда он смешивал «белого русского», ни когда он сам подал его мужчине, с нетерпением ожидавшего напиток за столиком, за которым обычно сидела Вероника.        Всё будет иначе.       Всё будет иначе…       Подходит ли эта фраза для описания того, как прошлое накрывает тебя с головой? Быть может, на самом деле ты просто возвращаешься к своим истокам, которые не смог оставить позади, и ничего нового в происходящем нет?        — Ты молодец, Кирилл, — отхлебнув коктейль, одобрительно кивнул мужчина. — Думаю, три года тут ты провёл не в пустую. Твоему отцу тоже бы понравилось. Жаль, что из-за своего упрямства ты перестал с ним общаться. Если бы я мог похвастаться тем, что мой сын умеет делать отменный «белый русский», все мои друзья обзавидовались бы.        Да. Определённо ничего нового.