***
Артёма переполняло презрение. Подумать только, каких-то пару месяцев назад он зарёкся, что не будет связываться со шлюхами по типу Насти. Каким наивным придурком нужно быть, чтобы понадеяться на то, что на тусовке, подобной этой, можно найти себе нормальную девушку, которая не просто от градуса раздвинет перед ним ноги, а будет представлять из себя нечто посущественнее размалёванной пустышки и попробует нормально с ним пообщаться? Весь вечер его забавляло осознание того, что с ним была готова пососаться и переспать абсолютно любая (должно быть, причиной всему были распространившиеся слухи о том, что в прогнившей дыре под названием «Весёлая такса» он теперь не просто какой-то рядовой официант), но после того, как он наконец-то оказался в комнате наедине с одной из своих «воздыхательниц», у него напрочь отпало какое-либо желание трахаться с ней. Секса у него давно не было, это правда. Однако вспомнив о том, сколько нервов ему вымотала Настя со своими проститутскими замашками, он поймал себя на том, что согласен и дальше передёргивать в душе, а не присовывать точно такой же девке. Какое-то время он ещё целовался со своей текильной подругой, но в итоге её попросту вырубило почти сразу после того, как её голова соприкоснулась с подушкой. Артём так и оставил её лежать и, выждав несколько десятков минут, чтобы не опозориться тем, что ничего не вышло, вышел в гостиную. Вот только его появление всем было безразлично. Тусовка продолжалась в том же духе, что и когда Артём уходил, словно, пока он отошёл, веселье было поставлено на паузу и теперь он вернулся ровно к тому же моменту, на котором всё замерло. Все гоготали и пили, шумное пьяное месиво его не замечало, а это означало только одно — всем было плевать и на него, и на его день рождения. Впрочем, для Артёма это не было откровением. — Где Кирилл? — спросил он у одного из их общих знакомых, рубившегося в бирпонг. — Хер знает, тут его не видел. Наверное, наверх пошёл. Артём поднялся на второй этаж и обошёл несколько спален. В одной он наткнулся на парочку в запале любовных утех, в другой сидели четверо девушек, устроивших какую-то муть по типу гадания на таро, в третьей просто кто-то спал. Кирилла он нашёл в небольшой детской с одной полуторной кроватью. В комнате горел только ночник, и в полумраке тёмная фигура Кирилла походила на чёрную дыру, разверзнувшуюся на поверхности одеяла кривым разломом. Он лежал в неестественной позе, будто шарниры в его теле кто-то специально вывернул: его согнутые колени были повёрнуты к стене, но при этом голова смотрела в другую сторону, а правая рука свисала с кровати. В воздухе стоял характерный запах жжённых листьев, и Артём тихо выругался. Он подошёл к кровати и внимательно посмотрел на Кирилла, который никак не реагировал на его присутствие. Его волосы растрепались по подушке длинными прядями. Бледные веки были плотно прикрыты. Кирилл напоминал сломанную статуэтку, и на мгновение Артёму показалось, что он не дышит. Его бросило в холод, и он в панике принялся звонко шлёпать Кирилла по щекам. — Кирилл! — шлепок. — Кирилл, твою мать! — шлепок. — Да очухайся же ты! — шлепок. — Кирилл! — шлепок. — Сука, приди в себя! — шлепок. — Кирилл! — шлепок. Артём собирался было приложить его посильнее, но веки Кирилла дёрнулись. Белки открывшихся глаз были красными. — Ёбаный придурок. Совсем охуел так меня пугать?! — Артём? Сколько времени? Кирилл зашевелился, но Артём удержал его на месте, чтобы он не навернулся с кровати. — Откуда я, блядь, знаю, сколько времени. Лучше скажи мне, где этот гандон, который опять сунул тебе эту дрянь? Своих мозгов у тебя нет, так хоть ему их вправлю. — Я его спровадил уже. — Но сначала прихватил у него парочку косячков? — прошипел Артём. — Сколько ты выкурил? Кирилл дёрнул плечами и не ответил. Вместо этого он пробормотал: — Почему ты не с той девушкой? — Какой «той»? Тут девушек полно. — Полно... И ты со всеми переспал? — М-да, а ты, я смотрю, в своём репертуаре. Нажраться, укуриться, обдолбаться и нести чушь. — Я не пил. Тебе же это не нравится. — Какая честь. А что насчёт укуриться и обдолбаться? — Ну... — Ну? — Ну, здесь проблема, выходит. Артём хохотнул. Его волнение улеглось: с Кириллом всё было в порядке, и он даже вполне себе сносно соображал. — Порадуйся, что под травой ты более забавный и не так сильно раздражаешь, как когда набухиваешься. Есть ещё? — А? — Травка, спрашиваю, есть ещё или ты в одну рожу всё скурил? — Посмотри на комоде. Артём взял с комода один оставшийся косяк и поднёс к нему зажигалку. Он сел на край кровати и молча закурил. После нескольких глубоких затяжек он неожиданно наклонился к Кириллу и выдохнул в его лицо белое облако дыма. Глаза Кирилла заслезились, и он закашлялся. — Что ты делаешь? — Ничего. Просто курю. А что, не нравится? До моего прихода ты тут прилично надымил, а теперь кривишься. — Я не думал, что ты это увидишь, — признался Кирилл. Артём продолжал затягиваться и с непроницаемым выражением смотрел на него. Кириллу стало не по себе. Артём ничего не говорил, а вместо этого будто пытался силой мысли пронзить его насквозь, как какое-нибудь жалкое насекомое. Вскоре косяк истлел, но Артём по-прежнему сверлил Кирилла тяжёлым взглядом, отчего тот не выдержал: — Скажи уже что-нибудь. Артём недовольно цокнул. — Я тебя всё спросить хотел. Каково это — целоваться с пирсингом? — Чего? — Кирилл не поверил своим ушам. — Ну, ты же к нему привык уже. Он тебе не мешает, да и ты, наоборот, любитель погрызть эту железку, а другим как? Кирилл несколько долгих секунд тупо хлопал глазами, а потом решил отшутиться, чтобы скрыть от Артёма то, что после того, как он три года назад сделал пирсинг, ни с кем кроме Вероники он не целовался. — Без понятия. Негативных отзывов не оставляли. Тоже хочешь попробовать? — Хм. Артём прикоснулся к его лицу, и Кирилл вздрогнул. Артём приподнял его подбородок и оценивающе рассмотрел тонкие губы, в уголке которых поблёскивало металлическое кольцо. — Хочу. — Погоди, я же пошутил. Ты ч… Артём не дал ему договорить и накрыл его рот своим. Он медленно задвигал губами и, нащупав кольцо, прикусил его. Артём немного оттянул пирсинг на себя, заставляя Кирилла замычать, и, извиняясь за предоставленное неудобство, провёл языком по нагревшемуся металлу, мазнув и вдоль губ Кирилла. От них обоих разило травой, и из-за пересохшей слизистой поцелуй вышел сухим и неловким. Хотя могло ли такого рода взаимодействие между ними не быть неловким? Попытки Артёма поиграться с кольцом вызывали неприятные тянущие ощущения, но Кириллу хватило и этого, чтобы начать задыхаться от нахлынувших на него болезненных и одновременно невероятно ярких чувств. Его сердце набатом било где-то в горле, и он хотел оттолкнуть Артёма, но вместе с тем был готов молить о том, чтобы момент их случайного дурашливого единения не заканчивался. Он жаждал раствориться в нём, чтобы Артём целовал его снова и снова, чтобы ощущение тяжести его губ и теплоты его пальцев на подбородке никогда не исчезло. Но в реальности подобному не суждено было сбыться. Артём всё-таки отстранился, и его взгляд был таким же холодным, как всегда. — Это ты? — прохрипел Артём. — Я?.. — непонимающе переспросил Кирилл, рвано дыша. — Поверить не могу, это и правда ты. У Артёма вырвался сдавленный смешок. Конечно, его интересовал вовсе не пирсинг. Что вообще занятного могло быть в этой херне? Его беспокоило другое. Неужели его записанная утром просьба свести его с кем-нибудь, кто был бы способен ценить его, исполнилась таким абсурдным образом? Либо он всё-таки спятил из-за блокнота и постоянных попыток понять, что из происходящего случалось само по себе, а что он создавал собственными руками, либо же ему стоило научиться формулировать свои желания более чётко. Человек, который может безоговорочно им дорожить и оценивать его по достоинству — Кирилл? Кирилл... Нет, это было просто смешно. Артём первым поцеловал его, но его одолела такая сильная злость, как если бы Кирилл сам полез к нему. Будь у него силы, он бы поднял этого укурыша на ноги и всё-таки вдарил ему. За то, что Кирилл запихивал в себя всякую мерзость, или за то, что именно он стал тем, с кем он в итоге торчит посреди ночи на тусовке, на которой собирался перепихнуться с какой-нибудь хорошенькой девушкой, — неважно. Он бы с большой охотой разукрасил его смазливое лицо. Он бы отделал его так, чтобы в будущем неповадно было. Он бы... Из-за выкуренного косяка тело Артёма налилось свинцом, а его руки и ноги вместо костей и мышц будто бы набили ватой, словно он был мягкой детской игрушкой. Что он мог в таком-то состоянии? Грёбаная трава. Точно, почему он сразу об этом не подумал? Дело в траве. Не в блокноте, не в его желаниях, не в Кирилле, а всего лишь в траве. Всё просто. Наперекор мыслям о том, что он хочет до посинения избить Кирилла, Артём своими плюшевыми конечностями вцепился в плечи друга и распластался на нём, уткнувшись лбом в его грудь. Он закрыл глаза и прорычал: — Этот поцелуй ничего не значит. Понял? Это всё ничего не значит. Ясно тебе? Кирилл не отозвался. В висках у Артёма пульсировало только его колотившееся сердце, но сам Кирилл молчал. — Я спрашиваю: ты понял меня или нет? Не поднимая головы, Артём с силой сжал плечи Кирилла, даже через слой джемпера впиваясь ногтями в его кожу. «Я люблю тебя», — после поцелуя из его пересохшего горла должны были вырваться именно эти слова, но Кирилл лишь повторил голосом тряпичной куклы: — Этот поцелуй ничего не значит. Это всё ничего не значит. — Запомни это своей прокуренной башкой, чтобы потом между нами не было недопониманий. — Хорошо. Я запомнил. Не значит. Не значит. Не значит. Кирилл был согласен повторить это фразу десять, сто, сколько угодно раз, сколько требовалось для того, чтобы эти пустые слова приобрели для него вес и он поверил в них. Не значит. Не значит. Ничего не значит... Почему же тогда дышать так сложно, а сердце в груди из живого органа превратилось в ухающий булыжник, изнутри давящий на рёбра? Больно. Отчего-то ему стало очень больно.Никто не возвысит меня так, как ты,
Никто не сломает меня так, как это делаешь ты.
…
Ты ненавидишь, когда я ломаюсь,
Ты спасаешь меня, когда я терплю неудачу,
Ты влюбляешься в меня, когда я снова возвращаюсь,
Я зависим…
Smash Into Pieces — Merry Go Round