О чём грезят боги

      Кирилл предоставил Артёму полную свободу действий. Его не интересовало, куда именно они уедут, поэтому он лишь кивал, когда Артём показывал ему разные варианты городов и квартир. По его мнению, место жительства не играло большой роли, потому что, куда бы он ни уехал, весь свой багаж из воспоминаний и пережитого он неизбежно забрал бы с собой. Он мог сменить город, страну, континент, но это не сделало бы его другим человеком и не очистило бы его.        Как и обычно, Артём был слишком оптимистичным и верил в лучшее, и Кирилл не препятствовал его устремлениям кардинально всё изменить. Он считал, что переезд в первую очередь был значим именно для Артёма, у которого не вышло самореализоваться в «Весёлой таксе», и, понимая, что в этом есть и его вина, был готов последовать за ним куда угодно, чтобы у Артёма всё наладилось. На то, что у него самого при этом что-то изменится в лучшую сторону, он не надеялся.        Артём был решителен, и ему не понадобилось много времени для того, чтобы определиться с тем, куда они отправятся. Не прошло и недели с того момента, как им стало известно о пожаре в «Весёлой таксе», а билеты на поезд уже были куплены, и они приступили к сбору вещей. Впрочем, пожитков у них было по минимуму. В какой-то степени для Кирилла это было даже комично: всё, что он успел нажить за три года самостоятельной жизни, уместилось в одну спортивную сумку, но груз, который ему при этом на самом деле предстояло забрать с собой, был прицеплен к его рукам и ногам гирями весом по несколько тонн каждая.        Быть может, Артём был прав и ему стоило обратиться к врачу, но Кириллу казалось, что для того, чтобы он смог стать ментально здоровым, ему нужно было напрочь стереть память о прошлом, что не было подвластно ни терапии, ни таблеткам. Из-за того, что Артём принял его, ему стало несколько легче, поскольку больше не приходилось переживать о том, что его разоблачат, но со всплывшей правдой отношение Кирилла к самому себе нисколько не поменялось, и он не был уверен в том, что Артём даже благодаря свойственному ему упорству был способен как-то повлиять на его самовосприятие.        Они должны были уехать ночью.        Артём ушёл в магазин, чтобы купить им с собой в дорогу еды, а Кирилл остался в квартире один и проверял, ничего ли они не забыли. Он заглянул во все шкафы в коридоре, пробежался по тумбочкам в комнате и добрался до письменного стола. Один из выдвижных ящиков стола принадлежал Артёму, и Кирилл никогда его не открывал. Ещё в самом начале того, как они съехались, между ними установилось негласное правило о том, что они не притрагиваются к вещам друг друга. Артём уже собрал свою сумку, поэтому Кирилл удивился, когда обнаружил в ящике блокнот. Судя по тому, что записная книжка была достаточно потрёпанной, Артём активно ей пользовался, поэтому Кирилл решил на всякий случай достать её и положить на видное место.        Кирилл взял блокнот в руки и, разглядывая его, подумал о том, что он похож на рабочий блокнот, в который Артём заносил заказы, когда ещё был официантом. Кирилл улыбнулся. Ему и в голову не приходило, что Артём может хранить подобные вещи. Поддавшись ностальгическому чувству о том, как они ещё при Веронике работали в «Весёлой таксе», Кирилл распахнул блокнот.        Внутри, однако, были вовсе не записи заказов. Кирилл не хотел лезть в личный дневник Артёма и собирался было захлопнуть его, но его взгляд невольно зацепился за первую строчку. А затем за вторую. За третью. Четвёртую. Пятую. И вот он уже трясущейся рукой переворачивал страницу.               

***

             Артём пребывал в приподнятом настроении. Он чувствовал себя окрылённым. Оставались считанные часы до того, как они с Кириллом должны были покинуть уже опостылевшую ему квартиру и с новыми силами принялись бы обустраиваться в незнакомом месте, где их никто не знал и где их не связывали бы по рукам и ногам прежние обязательства.        Артём вернулся из магазина и прямо с пакетом в руках прошёл в комнату.        — Я тут твоих любимых печений… — Артём увидел, что Кирилл сидит на диване, склонившись над его блокнотом, и у него резко пересохло в горле. — ...купил.        Кирилл поднял голову и заплаканными глазами уставился на Артёма.        — Кирилл… Я… — Артёму сделалось не по себе, и он нервно сглотнул. — Я могу всё объяснить.        Кирилл замотал головой и закрыл лицо руками.        Артём был здесь, прямо перед ним. Смотрел на него ясным взглядом, но, прочитав всё, что Артём писал, Кирилл понял, что не имел ни малейшего представления о том, какая душа была скрыта за этим взглядом.        О чём Артём думал, когда делал свои записи? Что он думает сейчас?        Это было чудовищно.        Многие годы Кирилла одолевали сомнения. Он задавался множеством вопросов относительно Артёма. Что, если он ненавидел его? Или презирал? Или издевался над ним? Порицал или осуждал? Считал ли его жалким или ограниченным? Любил ли он его или просто проявлял сочувствие? Всё это стояло для Кирилла на первом месте, однако теперь, заглянув вглубь того, что происходило в голове у Артёма, он осознал, что терзался вовсе не тем, чем стоило.        А знал ли он Артёма? Понимал ли ход его мыслей? Был ли Артём тем человеком, которого стоило подпускать к себе?       Да, никто никого не понимает, что бы люди ни воображали, ни говорили, ни пытались сделать. Ведь не знает Земля, что творится на звёздах, вот и человек столько же знает о том, что творится в другом человеке. А ведь твориться в нём может нечто настолько ужасное, что примириться с этим невозможно, как бы ты себя на это ни уговаривал.        Они были дальше друг от друга, чем звёзды на небосклоне. Кирилл попросту этого не замечал. Или не хотел замечать.       — Кирилл, я понимаю, каким ты меня сейчас видишь, но, послушай, этот блокнот…        — Артём, ответь мне на один вопрос, — пробормотал Кирилл, брезгливо откладывая блокнот в сторону. Ему было невыносимо даже смотреть на эту вещь.       — С помощью этого блокнота я могу добиться очень многого. Я виноват перед тобой в том, что позволил себе написать в нём про тебя, однако сейчас это уже не имеет значения. Ты ведь меня не предавал, я…       — Артём... Дело не во мне.        — А в чём же? Послушай, благодаря блокноту я могу заставить пожалеть всех, кто когда-либо причинял тебе боль. Твоих родителей. Этого Виктора мать его Евгеньевича. Они пожалеют, слышишь? Она поплатятся... Я лишу их всего, я ради тебя сделаю всё, что угодно.        Кирилл вскочил на ноги и закричал:       — Ты сам себя слышишь?! Что ты такое говоришь? Чёрт, ты вообще осознаёшь, что ты несёшь?! Это всего лишь блокнот!        — Нет. Поверь мне. Он работает. Ты же сам всё прочитал. И мы можем…        — Какое «мы»? Ты думаешь, мне всё это нужно? Думаешь, я хочу, чтобы кто-то за что-то расплачивался? Да я просто хочу жить, как нормальный человек, и чтобы мне больше не приходилось сталкиваться с той болью, которую я пережил. И я хотел нормальной жизни с тобой, потому что ты был единственным, кто меня принимал, но ты… Ты… — Кирилл зарыдал, и последняя его фраза утонула в хрипе. —  Откуда в тебе столько злобы? Все эти люди... Настя, Вероника, Ксюша, Денис, посетители «Весёлой таксы»... Существует ли вообще хоть кто-то, кого бы ты не ненавидел и не хотел втоптать в грязь? Как ты можешь настолько бесчеловечно относиться ко всем, кто тебя окружает?! И как я могу верить тебе, если ты абсолютно каждого воспринимаешь как пыль под своими ногами? Я же ведь... Я же ведь для тебя точно такой же, иначе и быть не может.       Артём должен был сказать Кириллу нечто важное, чего никогда прежде не говорил. Но нужные слова всё никак не складывались в предложения. Артёма сбило то, что Кирилл так невовремя решил его отчитать.        Какого хрена они начали ругаться в столь неподходящий момент? Почему именно тогда, когда у них всё налаживалось?        Артём сжал кулаки.        — Злобы? Тогда, может, скажешь мне, чем я хуже других?! Этот мир нихуя хорошего мне не дал, а люди вокруг одни дерьмовее других. Что же мне, по-твоему, закрывать на это глаза и всё сглатывать, как это делаешь ты? Уж извини, что не умею сидеть и молчать в тряпочку, это ты у нас в этом специалист, а я не такой.        — Давай прекратим это, пожалуйста, — Кирилл снова закрыл лицо руками, но Артём схватил его за запястье и рванул на себя.        — Ну уж нет, не смей затыкать мне рот. Посмотри на себя! Тоже мне, святоша великомученик. Отчим его, видите ли, ебал иногда, а меня дома клепали так, что я ни сидеть, ни лежать потом не мог. Ты, блядь, должен меня понимать лучше, чем кто бы то ни было, а ты вместо этого предъявляешь мне?! Осуждаешь за то, что я просто воздавал по заслугам тем, кто переходил мне дорогу?! Да какое право ты на это имеешь?       — Отпусти меня, — Кирилл пытался освободить руку, но Артём сжал её сильнее, впиваясь пальцами в кожу до синяков.        — Ты знаешь вообще, насколько лицемерно сейчас себя ведёшь?        — Отпусти меня!        Артём выпустил его руку, но тут же схватил Кирилла за ворот футболки и выплюнул ему прямо в лицо:       — Давай, объясни, как так всё в твоей жизни сложилось. Живёшь на подачки родителей после того, что они с тобой сделали. Застрял в грёбаном баре, куда тебя пристроили просто для того, чтобы ты заткнулся. Спал с Вероникой, чтобы не уволили. Но при этом я, значит, урод и от меня тебе помощь не требуется?        — Так и есть, — процедил Кирилл сквозь слёзы.        Артём захохотал.        — Блядь, да ты больной! Больной на всю голову! Какой же ты всё-таки на самом деле никчёмный! Блядь! Я хотя бы пытался что-то изменить, а ты просто жалкий кусок дерьма, застрявший в собственноручно созданном болоте. И у тебя при этом ещё язык поворачивается в чём-то меня упрекать! Ты…        Кирилл больше не вырывался и безжизненно произнёс:       — Да, я больной. И я ничтожество.        От его мёртвой интонации у Артёма всё внутри похолодело. Что же он наговорил?        Артём перестал держать Кирилла и отпустил его.        — Кирилл… Нет, стой… Кирилл... Я не это имел в виду... Я не хотел...       — Всё это, — Кирилл качнул головой в сторону лежавшего на диване блокнота. — Все эти ужасы, о которых ты писал, — их ты тоже не хотел? Только честно. Пожалуйста, хотя бы сейчас будь со мной до конца честным.       Артём до крови закусил губы и выдавил из себя:        — Хотел.        Кирилл кивнул. Он подцепил с пола пакет с продуктами и, пошатываясь, прошёл мимо Артёма.        — Куда ты? — заторможенно спросил Артём.        — Я запакую тебе с собой еду. У тебя сегодня поезд.        Артём не поверил своим ушам.       — Что ты имеешь в виду?        — Всё в силе. Ты можешь взять деньги и переехать, но я с тобой не поеду.        — Что? Нет, подожди. Какой мне смысл уезжать без тебя?        Артём хотел обнять Кирилла, чтобы успокоить, но он от него отшатнулся.        — Кирилл, умоляю… Прости, мне не стоило…       — Артём, если я значу для тебя хоть что-нибудь, пожалуйста, уезжай. Я ни о чём тебя больше никогда не попрошу.        Дыхание Артёма перехватило, и от этого его чуть не скрутило пополам. На дрожащих ногах он опустился на колени перед Кириллом и уткнулся влажным лицом ему в живот.        — Прошу, не прогоняй меня. Я могу измениться. Я всё исправлю. Я…        Сердце Кирилла кровоточило, однако он всё равно покачал головой и оттолкнул Артёма от себя. Это было одним из самых сложных, но вместе с тем правильных решений, которые он когда-либо принимал в жизни.        Он заблуждался. Слишком долгое время бродил в темноте и ничего не видел. Блокнот же стал ярким факелом, внезапно осветившим тропу, по которой он на ощупь столько лет шёл к обрыву, ведомый привязанностью и почти что собачьей преданностью.       После всего того, что он прочитал, он с невероятной ясностью для себя понял, что боготворил не того человека и не на того возлагал свои надежды. Их пути должны были разойтись, даже если для этого ему пришлось бы выдрать с корнем всю свою любовь и сгореть заживо в испепеляющем огне.       Порочный круг было необходимо разорвать.       «Прощай», — последнее слово, которое он мог сказать Артёму и которое застыло на его побледневших губах.       Ему было больно, но намного более сильным чувством было разочарование, полностью овладевшее его мыслями и потопившее в горечи и скорби его тёплое отношение к Артёму.       Всё, во что он верил, было разрушено до основания. Он был из тех парней, которые всегда лезут из кожи вон, Но ещё сильней перед тем, как безумная идея возникает у него в голове И упрямо проползает в каждое сумасшедшее сознание. Невозможно отрицать странное чувство, когда он сказал:

Горячо любимый,

Не совершай ошибку.

Горячо любимый,

Несмотря на наши черты,

Горячо любимый,

Я редко видел признаки чего-то общего.

Я не могу состоять с тобой в родстве.

Daughtry — Dearly Beloved

Дорогой, сейчас я убегаю

От самого себя и от той правды, которой боюсь.

Моё сердце колотится, перед глазами всё плывёт.

Я должен научиться любить без тебя,

Я должен нести свой крест без тебя.

Я оказался меж двух огней и вот-вот

Разберусь во всём без тебя.

Avicii — Without You