О чём грезят боги

      После отъезда Артёма Кирилл совершенно ясно для себя решил, что, каким бы бедственным ни было его положение, он никогда более не разрешит себе быть зависимым от кого-либо. Пусть он опустился бы на самое дно, прозябал в нужде или же скитался по улицам, лишившись крыши над головой, — это было лучше, чем снова вверять свою жизнь в руки других людей и возвращаться к состоянию марионетки, утратившей способность распоряжаться собой.        Кирилл был готов мириться со своей никчёмностью, потому что, даже если убогое существование было единственным, что он мог себе позволить, то по крайней мере это был полностью его собственный выбор, предоставлявший ему возможность быть свободным от чужого влияния, от которого он так долго страдал.        Как ни странно, для того, чтобы уничтожать себя, нужно было обладать определённой степенью независимости и автономности, поэтому Кирилл не был согласен принимать от мужчины безвозмездную помощь. Его мнение не могли изменить ни инцидент на дороге, ни проявленное к нему доброе отношение.        — Что ж, раз вы не соглашаетесь дать мне свой контакт, придётся отработать прямо сейчас, — без особых эмоций произнёс Кирилл и обогнул стол, чтобы приблизиться к сидевшему за ним мужчине.       — Что вы делаете?        — Вашими усилиями я, кажется, выгляжу лучше, чем вчера, так что насчёт того, чтобы всё-таки немного расслабиться? И будем в расчёте, — не дожидаясь ответа и игнорируя помрачневшее лицо мужчины, Кирилл взял его руку и прижал к своему паху. — Что скажете? Или, если хотите, могу отсосать. Я в этом неплох.        Валентин опешил от столь вопиющего бесстыдства парня и резко одёрнул руку, словно прикоснулся не к чужому телу, а к раскалённому металлу. В первый раз кто-то позволял себе подобное развязное поведение в его доме, к тому же в считанные часы после знакомства, если абсурдное столкновение и последующую полную невменяемость парня вообще можно было назвать знакомством. Валентин поднялся со стула и смерил Кирилла острым взглядом.        — Что вы творите? Я уже сказал, что мне ваши услуги нисколько не интересны.        — В самом деле? Видимо, именно от полного отсутствия интереса вы и затащили меня к себе, а потом ещё решили умыть и переодеть. Или же... Погодите, вам не нравится, когда проявляют инициативу? Тихим и зажатым я тоже могу быть, если бездействие и пассивность в вашем вкусе. Можете даже опять переодеть меня. Или раздеть.        Валентин снял очки и отложил их на стол. Пытаясь не взорваться, он прикрыл глаза и потёр переносицу.        — Вы совсем не понимаете, что вам говорят? Повторю — я не собираюсь пользоваться вашими услугами. Если вы думате, что я привёз вас к себе и помог из-за того, что собирался что-то от вас потом получить, пускай так. Скажу лишь, что в этом вы ошибаетесь. И мне не понятно, почему у вас хватает гордости не принимать от меня деньги, но при этом у вас отсутствует вообще какое-либо самоуважение, чтобы продавать своё тело. Это...       — Омерзительно? — со смешком перебил Кирилл. — Омерзительно — я угадал?        Валентин вздохнул.        — Это печально.        Кирилл замолк. Уже во второй раз за день он почувствовал, что перегибает палку, однако ничего не мог с собой поделать. Теперь, когда он всегда был один, он перестал сдерживать своё отчаяние, и оно прорывалось наружу колючими шипами.        — Откуда вам знать, печально это или нет? Может, я кайф ловлю от того, чем занимаюсь? Трахаться вообще-то приятно или вам об этом неизвестно?        Валентин не стал реагировать на очередной выпад в свою сторону. Парень мог ехидствовать сколько угодно, но Валентин достаточно насмотрелся на него, чтобы понять, что его язвительность была напускной.        Ночью, когда Валентин выволок Кирилла из машины и поднялся вместе с ним в квартиру, он столкнулся с тем, что парень вцепился в него чуть ли не мёртвой хваткой. Он забылся и, очутившись в незнакомой обстановке, перестал проявлять прежнюю непосредственность, превратившись в растерянного мальчишку. Валентин собирался предложить ему принять душ и лечь спать, однако парень, не соображая, где он и что происходит, прижался к нему, обхватив его спину и уткнувшись в его шею. Вместе с тем он что-то невнятно бормотал, и Валентин понимал — слова, как и крепкие, почти что болезненные объятья были адресованы не ему, а тому самому парню с вокзала, в котором он, вероятно, видел опору. Сомнений в этом быть не могло, но отчего-то, ощутив, как тесно к нему прижимается этот потерянный и покинутый человек, Валентин не решился оттолкнуть его.        Разящая сила безнадёжности, исходившая от незнакомца, была настолько сокрушительной, что Валентин поддался ей и не заметил, как сам начал обнимать его в ответ и с головой окунулся в мучительные и одновременно сладостные чувства, которые приносили сжимавшие его руки и дыхание на коже. Это было нечто забытое, чего он не испытывал уже давно, но в чём, должно быть, нуждался, раз не находил в себе сил сопротивляться.        Они просидели так в прихожей около часа, и в течение всего этого времени Валентин, к своему удивлению, не услышал ни одного предостерегающего шепотка своего благоразумия. Его голова впервые за последние несколько лет была абсолютно пустой. Вся сознательность отступила и замолкла до самого утра. Она не вопила о том, что Валентин бесстыдно крал то, что ему не принадлежало. Она больше не вторила о том, что парень мертвецки пьян и отвратительно выглядит. Она не убеждала отстраниться и забыть этого никчёмного бармена, как страшный сон. Она не напоминала о том, что Валентин не выносит тактильных контактов и должен держать дистанцию с малознакомыми людьми.        Оставшись наедине с этим человеком после того, как рассудительность покинула его, Валентин каждой клеткой своего тела пытался впитать случайно подаренное ему тепло. Утром его ждало разочарование в себе и сожаление о своей слабости, но ночью он пал жертвой голода по человеческому.       Он действительно воспользовался парнем. Пусть они и не переспали, Валентину из-за его закостенелых убеждений казалось, что он переступил грань дозволенного уже тем, что не помня себя растворился в чувственных прикосновениях, предназначенных другому, и не только стал свидетелем чужой скрытой боли, но и, как кровожадный зверь, тоже испил её, хотя не получил на это позволение.       Их тела слились. Дыхание стало одним на двоих. Долгие минуты они были единым целым. Одним переживанием. Одним горем. Одним страданием. А с восходом солнца всё превратилось в пепел. Иначе быть попросту не могло, потому что они были друг для друга никем. Валентин не обманывался на этот счёт, но от всего, что говорил парень, он испытывал тягостное ощущение, сдавившее его грудную клетку.        Валентин считал, что произошедшее ночью было намного более интимным, чем секс, поэтому, когда обнаружил, что парень практически ничего не помнит, не знал, стоит ли радоваться этому. Его по-своему укололо то, что его принимали за того, кто был не прочь приобрести удовольствие за деньги, но он смолчал, потому что из-за его необдуманных действий это вполне походило на правду. Тем не менее то, что, протрезвев, бармен так настойчиво предлагал себя и старательно делал вид, что для него это было в порядке вещей, несмотря на то, что ночью предстал перед ним разбитым и беззащитным, для Валентина оказалось нестерпимым.        — Зачем вы пытаетесь строить из себя того, кем не являетесь?        Вопрос застал Кирилла врасплох. Он прикусил кольцо в губе и скрестил руки на груди.        — Не думаю, что вы можете судить, кем я являюсь, а кем нет. Не хотите — и ладно. Всего хорошего.        Кирилл направился к входной двери, на ходу стягивая с себя чужие футболку и штаны. Расставаться с чистой одеждой и переодеваться в свою поношенную, аккуратно и оттого комично висевшую на вешалке на ручке шкафа, было досадно, но ему хотелось скрыться от проницательных серых глаз, которые будто видели его насквозь. Ему было тошно, и он мечтал выпить, чтобы заглушить поднимающееся из глубин души презрение к себе. Как назло, трясущиеся пальцы его не слушались, и он слишком долго завязывал ботинки. Мужчина тоже вышел в прихожую и снова нервировал его своим присутствием: теперь уже из-за того, что ударил в самое больное его место.        Когда Кирилл наконец справился со шнурками и поднял голову, он увидел, что ему протягивают те самые ненавистные деньги и какую-то белую карточку.        — Моя визитка с телефоном. Номер привязан к банковской карте, — невозмутимо пояснил мужчина.       Кирилла несколько удивило то, что мужчина передумал, но вида не подал. Он нехотя взял купюры и пробежался взглядом по нескольким строчкам, напечатанным на визитке полужирным шрифтом с засечками, который делал буквы имени такими же строгими и острыми, каким был его обладатель.        — Спасибо. Я постараюсь вернуть в ближайшее время.        Кирилл потянулся к ручке двери, но Валентин спросил:       — Вы своим телом зарабатывать собираетесь?        Кирилл обернулся и раздражённо выплюнул:       — Это вас не касается.        — А имя хотя бы я могу ваше узнать?        Кирилл промолчал и вышел за дверь.       История вновь осталась незавершённой, и Валентин окончательно осознал, что вместо того, чтобы удовлетворить своё любопытство, нарвался на ещё большую головную боль.