***
Валентин никогда не замечал того, как лето перетекает в осень. Впрочем, смену времён года он в принципе ощущал только по тому, что нужно было менять летнюю резину на зимнюю и наоборот, поэтому с наступлением сентября, обещавшего быть тёплым, в его повседневной жизни едва ли произошли какие-либо существенные изменения. Кирилл пропал, и от него уже месяц не было слышно никаких вестей. Принимая во внимание содержание оставленной записки, тишине стоило радоваться, поскольку она свидетельствовала о том, что у Кирилла всё налаживается. Валентин как минимум хотел в это верить и ожидал вновь увидеть парня только в том случае, если он столкнётся с очередными проблемами. «Отсутствие новостей тоже можно считать хорошей новостью», — каждое утро повторял он себе, стоя в ванной перед зеркалом. Валентин намеренно концентрировался на этой мысли, но ему не хватало уверенности в её правдивости, отчего он испытывал обычно не свойственное ему неприятное тягостное чувство, отдалённо походящее на беспокойство. Он довольно часто стал ловить себя на том, что думает о Кирилле и о том, где тот может находиться и чем занимается. Обмануть себя во внутреннем диалоге было невозможно — Валентина действительно стала волновать дальнейшая судьба почти незнакомого человека. Это само по себе являлось парадоксальным, но самоуверенное предположение о том, что Кирилл при необходимости снова попытался бы его найти, виделось Валентину ещё более сомнительным и противоречивым. Реальность была таковой, что Кирилл совершенно необязательно должен был обратиться к нему за помощью в случае беды. Более того, он скорее, наоборот, не стал бы этого делать, из-за чего Валентин пускался в тревожные размышления. Пребывая в полном неведении, Валентин то и дело доходил до мрачных фантазий, во всех нелицеприятных деталях раскрывающих то, что могло происходить с Кириллом. Он ехал на работу и думал о том, что Кирилл может лежать на больничной койке, нарвавшись ночью на очередной мордобой. Возвращался с работы и представлял, как Кирилл слоняется по улицам из-за того, что не оплатил хостел. Отвлекался от книги и утомлённо прикрывал глаза, отгоняя от себя самый ужасающий вариант — суицид. Он не был в восторге от творившегося в его голове хаоса. Сумбур в мыслях туманил разум, и он замечал, что на фоне негативных мыслей стал более рассеянным и с трудом концентрировался на рабочих задачах. Он отвлекался, уходил в состояние подобное прострации, насильно возвращал себя к текущим делам, снова отвлекался, и перед глазами вырисовывался блёклый ссутулившийся силуэт со спины, который никогда не поворачивался к нему лицом. В таких количествах думать о парне, с которым он толком не был знаком, было абсурдным. Бывало, его внимание фиксировалось на книжных персонажах, развитие жизни которых он точно так же воображал перед сном, однако это не имело ничего общего с измышлениями о реально существующем человеке сутками напролёт. Кирилл не был вымышленным героем, и оттого его проблемы, как и степень, в которой они затронули Валентина, были куда существеннее. Валентину тяжело давалось привязываться к людям, поэтому такое волнение о чужом человеке вводило его в замешательство. Прежде он не страдал синдромом спасателя, да и сомнительных личностей старался держать на приличном от себя расстоянии. Алкоголь, проституция, почти что маргинальное положение, явные психологические проблемы — те самые отталкивающие проявления упаднической жизни, с которыми Валентин близко не сталкивался и не подозревал, что когда-либо столкнётся. Тем не менее из-за Кирилла они превратились в постоянный предмет размышлений, и Валентин всё чаще ловил себя на том, что очень неосмотрительно поступил, даже не удосужившись попросить у Кирилла какие-нибудь контактные данные. В конце концов он сам мог дать ему свой номер телефона, но ночью из-за усталости попросту забыл это сделать. По собственной глупости он теперь был вынужден терзаться навязчивыми образами и маяться в незнании. А главное безрассудство заключалось в том, что он самостоятельно завёл себя в эту ловушку некогда разыгравшимся любопытством. — И зачем только я искал его, — пробормотал Валентин себе под нос, рассматривая выстроенные на полке бутылки. Каждый четверг после работы он ездил в супермаркет городского торгового центра, чтобы закупиться продуктами на неделю. В общей массе люди расхаживали по магазинам в вечер пятницы или на выходных, поэтому Валентин предпочитал делать покупки в будний день, когда на кассах не было толп народа. Ему нравилось в одиночку ходить среди длинных рядов полок, ни на кого не натыкаясь и неспешно выбирая продукты. На развлечение такое времяпрепровождение походило мало, но Валентин находил в нём нечто успокаивающее, ровно как и в приготовлении еды или уборке. — Вам чем-нибудь помочь? Рука Валентина, протянутая к бутылке искомого кунжутного масла, застыла в воздухе. Он оторвался от полки и встретился взглядом с подошедшем к нему парнем, облачённым в фирменную зелёную униформу сотрудника супермаркета. Если бы не рисунок татуировки на его шее, Валентин решил бы, что окончательно тронулся умом и у неё слуховые галлюцинации. — Кирилл? — сухо спросил он, не веря своим глазам. — О, это ты, — если Кирилл и был удивлён случайной встрече, то по нему этого не было заметно. — Не узнал тебя со спины, извини. — Ты здесь работаешь? — нелепый вопрос, подразумевающий очевидный ответ, но ничего лучше Валентин придумать не смог. — Ага. — Выглядишь лучше, чем раньше, — ещё более нелепо. Кирилл пожал плечами. Ссадины сошли, и из-за плотного расписания смен пил он реже, однако особых изменений в связи с этим в своей внешности он не видел. Зато вот лицо Валентина показалось ему каким-то посеревшим. — Боюсь, о тебе того же сказать не могу. Валентин не отреагировал на эту ремарку. Быть может, переживания последнего месяца и отразились на нём, но это не имело особого значения. Страхи оказались напрасными, и с Кириллом всё было в порядке, а значит он мог быть спокоен. — Помощь мне не нужна, поэтому не буду отвлекать тебя от работы. Рад, что у тебя всё налаживается. Валентин отвернулся назад к полке. Последняя произнесённая фраза должна была принести ему облегчение, но вместо этого он ощутил укол грусти. У Кирилла всё было нормально, и это было хорошо, однако по этой причине их больше ничего не связывало. И без того призрачная нить, существующая только в воображении Валентина, в одно мгновение разорвалась. — А сказал ты это так, будто совсем не рад и хочешь побыстрее отделаться от меня. Хотя я бы, наверное, тоже себя избегал, будь я на твоём месте. — Это не так. Валентин наконец положил масло в корзину с продуктами. Кирилл пытливо смотрел на него, но сказать Валентину было больше нечего. Каким образом он мог объяснить, что был растерян из-за того, что они неожиданно столкнулись аккурат в тот момент, когда он думал о нём? Или поделиться тем, что волновался за него? Кирилл разве что опять назвал бы его после этого странным. Да и сам Валентин такое своё отношение к парню считал как минимум неразумным. Он не имел ни малейшего представления о том, как продолжить диалог. — Я хотел прийти к тебе, — прервал затянувшееся молчание Кирилл. — В смысле не из-за того, что я проебался, а наоборот — когда всё плюс-минус устаканилось. Думал, надо всё-таки хоть единожды показаться тебе в адекватном виде. — Почему тогда не пришёл? — Валентин чуть было не поморщился от звука собственного голоса. Не хватало ещё того, чтобы в его тон просочились ноты обиды или горечи. — Я работаю до закрытия ТЦ, ты в это время уже ложишься спать. И твоего домофона я в общем-то не знаю. Кирилл помнил, во сколько он ложился спать? — Номер телефона. — А? — Запиши мой номер телефона. Кирилл без возражений достал из кармана штанов мобильник и внёс продиктованный номер в список контактов. — Я не очень люблю звонки, но ты можешь мне написать, если захочешь встретиться, — Валентин в это не верил. Для чего Кириллу было видеться с ним? И зачем ему самому было нужно это? — Идёт. Они кивнули друг к другу, и Валентин вернулся к покупкам. После того, как Кирилл оставил его одного, он смог расслабленно выдохнуть, но по-прежнему чувствовал себя довольно чудно, продолжая на автомате класть в корзину продукты. Он был столько же растерян, сколько доволен, и ни на что не надеялся в той же мере, что и ожидал скорее получить от Кирилла сообщение. К удивлению, Кирилл не заставил себя долго ждать. Тем же вечером, когда Валентин обыденно лёг в постель в 23:00, телефон завибрировал, уведомляя о сообщении в мессенджере. «Проверка связи, скажи пароль» — пришло с неизвестного аккаунта без аватарки. Валентин нахмурился. Никакого пароля он не знал и напечатал: «Я уже спать ложусь». «Пароль верный. Спокойной ночи», — тут же пришёл ответ. Валентин тоже пожелал Кириллу спокойной ночи и отложил телефон. Он уже закрыл глаза в предвкушении возвращения крепкого сна, которым мог похвастать до того, как начал беспокоиться за Кирилла, но мобильник завибрировал снова. «Забыл спросить. Чем кунжутное масло отличается от обычного?» Щурясь без очков, Валентин утомлённо вздохнул и напечатал: «Лучше подходит для некоторых блюд». «Для каких? Я не пробовал никогда». «Пробовал». «?» «Ты ел с ним у меня пасту». «А, это оно такое странное по вкусу было». «Тебе не понравилось?» «Да нет, вкусно было». Палец Валентина завис над экранной клавиатурой. У него уже слипались глаза, и переписку стоило прекратить. Пока он обдумывал, как вежливо оборвать диалог, Кирилл успел написать новое сообщение. «Кстати клёвая фотка на аве. Ты в жизни таким бываешь?» «Каким?» Установленная в профиле Валентина фотография была сделана около семи лет назад. Бывший парень сфотографировал его, когда они летом гуляли в парке. С того времени многое изменилось, и фотографию давно нужно было бы сменить, но других нормальных снимков у Валентина не было, и он решил оставить старую аватарку. В любом случае он ни с кем не переписывался, кроме коллег, чтобы заботиться об актуальности фото. Вероятно, на фотографии он был моложе, и именно это привлекло внимание Кирилла. «Улыбаешься», — опровергло сообщение его предположение. Валентин вновь не знал, что ответить. «А это ты в жизни:🗿», — очередное сообщение. Валентин несколько секунд смотрел на выражение лица смайлика, вернее на его отсутствие, и свернул вкладку мессенджера. Ему отлично было известно, что он не отличался эмоциональностью, но каждый раз, когда он слышал об этом от других, его это задевало. Он хотел было отключить вибрацию уведомлений, однако до того, как он успел сделать это, Кирилл опять написал. «Я пошутил если что. Не похоже на самом деле». Валентин вернулся в мессенджер. «Думаешь, не похоже?» «Конечно нет. То что ты редко улыбаешься не делает тебя каменным истуканом. Я вот тоже сейчас редко улыбаюсь». Валентин представил улыбку Кирилла и подумал о том, что он, должно быть, выглядел очень симпатичным, когда улыбался. От этой мысли чувство неприязни к себе немного поутихло, и он решил переключиться с негатива, написав некое подобие комплимента. «Наверное, тебе идёт улыбка». Кирилл прочитал сообщение и начал что-то печатать. Валентин подождал некоторое время, но в результате значок набора сообщения пропал. Кирилл вышел из сети, ничего не ответив. — Смутил его, — досадно обратился Валентин к пустой квартире.Глава 11. Меняясь
16 августа 2023 г. в 16:00
Валентин, сам того не подозревая, поселил в голове Кирилла одну очевидную и оттого легко игнорируемую мысль.
Привычки. Что если вся наша жизнь — это не более, чем череда привычек? Давних из детства и относительно новых, здоровых и вредных, полезных и нелепых, уже устоявшихся и тех, что следовало бы искоренить.
Такое примитивное восприятие жизни, как и её намеренное упорядочивание, было способно кого угодно вогнать в тоску, поэтому поначалу Валентин даже Кириллу показался невообразимо унылым чудаком. Однако, лёжа без сна в чужой квартире после обсуждения романа, Кирилл задался вопросом о том, действительно ли мужчина заслуживал того, чтобы считаться странным просто потому, что для него существовали вещи, к которым он был привязан. Он зависел от времени, отличался навязчивым стремлением к идеальной чистоте, был заложником книг, отглаженных костюмов и, возможно, своей работы. От каждой составляющей повседневности Валентина веяло чем-то механическим, а из-за застывшего выражения лица он не производил впечатление особо счастливого человека. Тем не менее от него исходили непоколебимость и уверенность, свойственные только тем, кто знает, что делает, и полностью управляет своей жизнью. Быть может, со стороны для Кирилла образ жизни Валентина и казался скучным, но самому мужчине было вполне комфортно в тех рамках, в которые он по собственной воле вписывал каждый свой день. Это было намного более значимым чем то, что думал насчёт всех его странностей Кирилл, ведь в конечном итоге Валентин был прав: мы не можем примерить на себя чужую шкуру, так каким образом мы можем судить, удобно ли в ней другому.
Привычки отметали спонтанность и разъедали разнообразие, но по большому счёту не они ли всегда были определяющими? Кирилл был бы рад сказать, что он чем-то отличался от Валентина, но на самом деле это было не так. Как бы он ни отрицал этот факт, но всё его существование точно так же подчинялось вещам, к которым у него выработалось привыкание. Иначе чем ещё объяснялось молчаливое принятие жизни с отчимом под одной крышей? Длительное пребывание в «Весёлой таксе»? Эмоциональная зависимость от Артёма?
Будучи школьником, Кирилл всегда знал, что последует за грохотом входной двери в вечер буднего дня. Привычка. После выпуска из школы он пришёл к тому, что время может измеряться не только паническими ожиданиями отчима с работы, но и сменами в «Весёлой таксе». Привычка. После того, как они съехались с Артёмом, в моменты, когда друг был рядом, он вовсе научился игнорировать ход времени. Привычка.
Томиться в одиночестве и не быть ни к чему привязанным — всё ещё не прижившаяся привычка, но новая обыденность.
Он не вставал в 7:15 и не ложился спать в 23:00, но раньше его жизнь всё же была определённым образом отлажена. Валентин мог маниакально натирать все поверхности вокруг, Кирилл мог чрезмерно курить. Валентин топил сознательность в книгах, Кирилл — в алкоголе. Разница между ними была столь же существенной, сколько и совсем не значительной. По крайней мере, встреть Кирилл Валентина полгода назад, он пришёл бы именно к таким выводам. Теперь же он разве что ощущал, что в попытках распрощаться с прошлым упустил из вида то, насколько большую роль привычки играли в поддержании его сносного состояния. Разрушив до основания прежнюю жизнь, Кирилл нисколько не озаботился тем, чтобы чем-то заполнить образовавшуюся пустоту, и, вероятно, это и стало той фатальной ошибкой, из-за которой он чувствовал себя настолько паршиво.
Кирилл не ждал от Валентина помощи, как и не спрашивал нравоучительных советов. В теории Кирилл и без подсказок осознавал, что именно ему следовало предпринять, чтобы вырваться из замкнутого круга навалившейся на него беспомощности, но это знание проигрывало отсутствию воли. Он застыл на месте, застряв где-то между до сих пор не отпускающим его прошлым и ещё не наступившим слабо виднеющимся на горизонте будущим, и в бездействии убивал настоящее.
Пусть Валентин напоминал точно такого же увязнувшего в однообразии человека, от его однообразия нисколько не веяло отчаянием, вследствие чего Кирилл всерьёз задумался о его словах про нормальную работу.
Так ли плохо было наперёд понимать, где ты будешь завтра? Во сколько проснёшься? Куда пойдёшь? Чем будешь заниматься? Плохо ли иметь какую-то стабильность, хоть и смахивающую на рутинный автоматизм? Что, если ему в первую очередь стоило озадачиться не решением проблемы с жильём, которую он сам себе намеренно создал, думая, что оплата хостела подстегнёт шевелиться, а составлением понятного и чёткого графика? Графика, безучастного к его бессилию и отвергающего необходимость совершения какого-либо выбора. Графика, что позволит отмести чувства и заменит их лечебными действиями, которые со временем станут новыми привычками, а значит и новой опорой. Графика, который заглушит его тягу к алкоголю и длительному сну.
Кирилл мало представлял, каким образом ему удастся справиться с собой, но, покидая дом Валентина во второй раз, он ясно для себя решил, что постарается. Постарается ещё раз.
Несмотря на внутреннюю опустошённость, отчего-то ему вовсе не хотелось становиться очередным Вертером, чья история не вызывала ничего, помимо презрительного негодования. А ещё меньше ему хотелось, чтобы неожиданно проявленная к нему доброта оказалась напрасной. Где-то в глубине души он надеялся, что когда-нибудь сможет снова почувствовать то почти незаметное, задушенное страхом тепло, запоздало разлившееся в грудной клетке, когда они вплотную лежали с Валентином на узком диване. И наверное, лишь наверное, он всё же был не так безнадёжно ослеплён желанием смерти, как предполагал.