О чём грезят боги

      Кровать была не застелена, и, разумеется, в ней никого не оказалось, если, конечно, два скомканных пледа, валявшихся поверх такого же сбитого одеяла, нельзя было назвать нежелательными посторонними. Домашняя одежда Валентина, которую, видимо, изначально ещё как-то пытались вешать на спинку дивана — хотя ей там было не место — была разбросана по всему дивану вперемешку с грязными рубашками. В кухонной мойке громоздилась немытая посуда, как Кирилл с ужасом для себя отметил — оставшаяся с его ухода, когда он утром семь дней назад впопыхах собирался и составил её в мойку, чтобы потом прийти вечером и убрать. На обеденном столе стояло ещё несколько тарелок. По их виду сложно было определить, как долго они там находились, но брошенные на плите сковородка и кастрюля с засохшими остатками еды наводили на мысль о том, что Валентин давно не готовил, а значит, вероятнее всего, и давно не ел. Кирилл заглянул в пустой заварочный чайник, а затем, просто чтобы убедиться в том, что и так прекрасно понимал, распахнул холодильник — тоже пустой, за исключением бутылки молока и пучка каких-то увядших салатных листьев.       — Что ты делаешь? — приглушённо и каким-то надтреснутым голосом спросил Валентин, всю ревизию по-прежнему мявшийся в прихожей, словно находился не в своей собственной квартире.       Кирилл открыл было рот, но не успел ничего ответить, потому что Валентин разошёлся в надсадном кашле, настолько резком и надрывном, что Кириллу сделалось не по себе. Мужчина заслонился локтем, но это нисколько не заглушило хрипы, вырывающиеся из его лёгких.       — Уходи, — просипел Валентин, рвано глотая воздух. — Заразишься, если вирусное.       Кирилл проигнорировал призыв и, наоборот, приблизился к нему.       — Занят на работе, значит?       — Был. Я взял больничный вчера.       «Скорее тебя заставили его взять коллеги, которым было невыносимо слушать эти жуткие звуки», — подумал Кирилл и вздохнул. Конечно, дело было не только в кашле. Валентин в целом выглядел больным, а Кирилл из-за его небрежного внешнего вида подумал невесть что.       — Извини, что выдернул тебе из постели, — Валентин вздрогнул оттого, что Кирилл приобнял его за талию и потеснил к кровати. — Давай ляжешь.       У Валентина не было сил спорить или сопротивляться, поэтому он молча послушался и позволил Кириллу укрыть себя одеялом. В любом случае Кирилл уже увидел всё, что для его глаз не предназначалось.       Валентин знал, что его болезнь не была вызвана вирусом. Он заболевал всякий раз, когда что-то подрывало его ментальное состояние, и в такие моменты скатывался до полного изнеможения и сопутствующего любой тяжёлой болезни безразличия ко всему, что его окружало. Эмоций для выражения себя ему могло и не хватать, но его организм реагировал на внешние раздражители довольно активно: психосоматика никогда не заставляла себя ждать и являлась то в виде головной боли, то в виде кашля, то в виде температуры, а при особенно сильных переживаниях — в квинтэссенции этих неприятных ощущений, как это случилось сейчас.       — Ты горячий, — Кирилл сел возле него на кровати и прикоснулся к его влажному лбу. — Где у тебя градусник?       Валентин не отозвался. Он лежал с закрытыми глазами, и его напряжённое покрасневшее лицо встревожило Кирилла.       — Валя, мне кажется, у тебя очень высокая температура. Может, жаропонижающее…       — Ты всё ещё любишь его, — неожиданно прервал его Валентин, будто вёл вслух отвлечённый, одному ему известный диалог.       — Что? — Кирилл подумал, что он бредил.       — Человек, о которым ты мне рассказывал в самом начале нашего знакомства. Ты всё ещё любишь его…       Судя по всему, говорил Валентин вполне осознанно, но интонация, с которой он произнёс последнюю фразу, вышла смазанной — не было понятно, являлась ли она утверждением или же вопросом, требующим от Кирилла ответа.       — Почему ты… — Кирилл осёкся. Будто это не он сам дал Валентину повод искать разгадку того, по какой причине он оказался отвергнутым, чтобы теперь удивляться таким вопросам. — Почему ты вспомнил о нём?       — Да, может, ты прав и он действительно не связан с тем, что между нами произошло. Я всё равно ничего не смыслю в подобных вещах.       — Валя… — Кирилл потянулся к полыхающей щеке, которая неделю назад приняла его удар, но одёрнул руку, потому что Валентин открыл глаза и устало посмотрел на него. Взгляд, наполненный тоской и разочарованием, парализовал его.       — Просто скажи, разве я хуже с тобой обращался? Тебе было плохо рядом со мной? Я просто не понимаю… Никогда не понимал… Что я делаю не так? Почему даже те, кто относится к другим с пренебрежением, могут почувствовать себя любимыми, а я нет? Я знаю, что со мной тяжело. Знаю, что не умею проявлять свою любовь. Знаю, каким каменным выгляжу. Но неужели это отталкивает больше, чем откровенное обесценивание, с которым ты раньше мирился? Скажи мне — неужели я в самом деле хуже? Я правда настолько невыносим, что не могу нравиться?       В горле Кирилла встал ком. Он не верил в то, что Валентину пришло на ум сравнивать себя с кем-то, в особенности с Артёмом, что виделось полнейшим абсурдом. Вместе с тем он понимал, что Валентин имел в виду не только их личные взаимоотношения, но и спрашивал в общем.       Мог ли Кирилл взять на себя ответственность ответить за всех, если даже за самого себя говорить ему было сложно?       — Ты задаёшь вопросы, на которые у меня нет ответов. И на них в принципе не может быть правильных ответов. Любят ведь не за что-то, а просто так. Не из-за того, что кто-то лучше, а кто-то хуже. Так случается и всё. Ты ведь сам, наверное, осознаёшь, что мы не можем контролировать себя в своём выборе и либо влюбляемся в какого-то человека, либо нет. Для этого не может быть объективных причин, как бы тебе ни хотелось думать, что они существуют.       — Значит, что бы я ни предпринимал, ничего не имеет смысла?       — Валя, я не об этом…       — Будь я для кого-то привлекательным, разве я бы оставался в своём возрасте один? Может, я просто не создан для общения и тем более для отношений? Ведь могут же быть такие люди, которым суждено оставаться одним, и это… Тоже неплохо, да? Тоже нормально? И я даже уже привык к этой мысли, но почему-то в один момент мне показалось, что я могу быть тебе небезразличен. То, что это не так, конечно, не твоя вина, а только моя, но мне сейчас тяжело смириться с тем, что я не нравлюсь тебе. Как и тяжело смириться с тем, что я всё же для любви нисколько не предназначен.       — Нет, нет, — прошептал Кирилл одними губами и замолк.       «Не говори так». «Откуда ты набрался этой чуши?». «С чего ты взял, что тебе суждено быть одному?». «Кто угодно может быть не предназначен для любви, но точно не ты». «Ты заслуживаешь того, чтобы тебя любили».       Разрозненные фразы беспорядочно роились в голове Кирилла, но он не осмелился озвучить ни одну из них. Он сам мыслил о себе примерно в том же самоуничижительном ключе, чтобы в чём-то переубеждать другого отчаявшегося человека. И именно поэтому он также не имел права сказать наиболее значимую вещь.       «Ты нравишься мне».       Кирилл ненавидел себя за молчание. Оно было его главным проклятием, но оно же было и его защитой. Валентин начал что-то чувствовать к нему лишь потому, что совсем его не знал. Настоящий Кирилл предстал перед ним только однажды — когда ударил его, будучи не в состоянии справиться с демонами прошлого.       Валентин выжидающе смотрел на него, однако Кирилл так ничего и не сказал. Его глаза в очередной раз стали влажными, и он трусливо отвёл взгляд.       Ничтожество. Он даже был не способен устоять перед болью, отразившейся на чужом лице, хотя являлся её источником.       Валентин снова прикрыл веки, и, борясь с новым приступом кашля, тихо выдавил из себя:       — Помнишь, когда мы читали «Страдания юного Вертера», я спросил тебя о том, смог ли бы ты быть с тем, кто не может ответить тебе взаимностью?       Сердце Кирилла пропустило удар.       «Нет. Пожалуйста, не продолжай. Пожалуйста, ничего не говори».       — Я думал об этом всю эту неделю, но теперь, когда ты здесь, я отчётливо понимаю, что я так не смогу.       Внутри Кирилла что-то оборвалось.       — Валя…       — Прости, тебе стоит уйти.       — Но ты… Ты… — Кирилл судорожно ловил ртом воздух, словно это его душил кашель. — Ты ведь сейчас не можешь о себе позаботиться. Позволь мне остаться. Убраться… Продукты. У тебя даже нет продуктов.       — Не беспокойся об этом. Всё в порядке.       — Блядь, да ничего не в порядке!       Кирилл вскочил с кровати и метнулся к дивану. Он нервно принялся собирать разбросанную по нему одежду, задыхаясь в слезах.       — Выгонишь меня, когда хватит сил для того, чтобы меня отсюда выставить, понял?!       Валентин повернул голову в сторону Кирилла и пустым взглядом стал наблюдать за тем, как он неловко копошится с грязными вещами.       — Ты мне ничем не обязан, если тебя волнует этот момент.       — Молчи! Ты болеешь, поэтому просто спи, ладно? А я пока тут разберусь с этим хаосом.       «Мы поговорим, когда ты выздоровеешь. Я обещаю».