Мера боли

Пляжный песок холодил кожу, но обуваться Лил не собиралась. Наоборот приблизилась к практически спящему, едва заметно волнующемуся морю и с удовольствием почувствовала, как солёная вода захватывает ступни. Море и песок — вот вся суть Дрифтмарка. Хотя нет, ещё, пожалуй, ветер — тот, что прямо сейчас треплет её волосы и бесцеремонно, как пьяный матрос, забирается под одежду. Зато под этими порывами, на берегу — не близко, но и не слишком далеко от Высокого Прилива — можно подумать. «Углубиться в себя», как говорит старая кухарка Дорис. Правда, Дорис обычно смотрит с осуждением на тех, кто любит поразмышлять. Разве что для Лил делает исключение. При мысли о тучной, притворно грозной Дорис по лицу Лил проскользнула улыбка, которую, впрочем, сразу стёр ветер. Всего через полгода Лилии предстоит разлука и со ставшим привычным за прошедшие годы величавым Высоким Приливом, и с полным моряков со всех концов света Спайстауном, и самим Дрифтмарком — местом, где она обрела друзей, первый раз влюбилась и пережила крушение всех надежд. То была типичная история, как теперь понимала Лил, но морские декорации придавали ей особое очарование. Или, может, Лилии просто хотелось в это верить? Интересно, будет ли история Рейны счастливее её собственной? Лил желала этого от всей души. «Рейна ворвалась в комнату ураганом, что вообще-то было ей несвойственно. Глаза девушки горели, и она жевала губы, как делала всегда, когда волновалась. Лилия, ожидавшая свою госпожу и подругу и получившая во время празднества возможность почитать в тишине, тут же отложила книгу. — Что случилось? — она подошла к Рейне и, заразившись её волнением, взяла подругу за руки. — Невероятное! — заверила Рейна. — Просто невероятное! Не расцепляя рук, они дошли до кровати, присели, и только тогда Рейна, подбадриваемая кивками, угуканьями и заинтересованным взглядом Лил — что произошло на празднике?! — начала говорить. Она волновалась, поэтому перескакивала с одного на другое, то цеплялась за незначительные детали, то пропускала важные моменты, но верные вопросы от Лил помогли направить рассказ в правильное русло. И услышанное действительно было невероятным, просто потрясающим: принц Дейрон Таргариен оказался истинным Рейны! — И нет никаких сомнений? — уточнила Лил, только потом осознав, что уже задавала этот вопрос. — Никаких, — счастливо рассмеялась Рейна. Она отпустила ладони Лилии и теперь активно жестикулировала, потому что ей явно не хватало слов для выражения своих мыслей. — Он пожаловался на мою привычку жевать губы, — продолжила Рейна, улыбаясь. — Но очень мило пожаловался. Он вообще ужасно милый. — Кто бы сомневался, — улыбнулась Лил в тон подруге». И не было ничего удивительного в том, что после непродолжительных уговоров принца Деймона Рейну с Дейроном решили поженить через год — к тому времени обоим истинным исполнится четырнадцать лет. Лил очень интересовало, как именно убедили отца Рейны — та лично не присутствовала при разговоре, но Дейрон сообщил ей, что упрямство принца Деймона сломил король Визерис. Он напомнил: намеренное разлучение истинных есть грех. «— Да и это ведь прекрасный способ укрепить связь между нашими семьями! — твердила Рейна». Лил только кивала в ответ на такие речи: будто связь между семьями, которые создали два брата, и без того недостаточно сильна… Впрочем, что она понимает в обычаях и делах Таргариенов, в политике? Да и Рейна счастлива — это главное. Устав ходить по берегу, Лилия присела — они частенько гуляли тут с Рейной. С её госпожой, подругой и практически младшей сестрой. Всё-таки Лил переступила порог шестнадцатилетия, она многое понимала лучше Рейны и старалась её оберегать. Такова моя задача. Вот и в Красный замок я перееду с ней ради этого. Оберегать, заботиться, облегчать жизнь. Лил откинула голову назад, любуясь вечереющим небом, на котором проступали звёзды-горошины… В свои десять лет она плакала от ужаса, осознавая, что покинет замок, казавшийся родным, и станет служанкой у малознакомой тогда Рейны Таргариен. Хотела бы Лилия перенестись в то время, погладить маленькую безутешную девочку по голове и сказать: «Всё будет хорошо. Рейна окажется доброй и милой девушкой, и хотя ты будешь её горничной, вы быстро подружитесь. На Дрифтмарке ты многое узнаешь… ты станешь собой». Путешествия во времени… возможны ли они в мире, где существует связь между истинными, где по небу летают драконы, где моряки рассказывают вещи, поражающие воображение? Впрочем, морякам, конечно, доверять не стоит. Как всегда повторяла кухарка Дорис: «Эти мальцы любую сказку сочинят, чтобы залезть девчонке под юбку». Этот урок Лил выучила на собственном горьком опыте. — Лил! Лил! Чего это ты тут одна? Я тебя потеряла! Она обернулась на крик и тут же увидела приближавшуюся к ней Рейну. — Мне казалось, что это горничной полагается искать свою госпожу, а не наоборот, — заметила Лилия, когда Рейна оказалась рядом с ней. Для вечерней прогулки Рейна выбрала белое платье с длинными рукавами, расшитыми серебром, и теперь, в сгущающихся сумерках, смотрелась особенно эффектно. — Ты моя лучшая подруга, — сказала Рейна серьёзно, присаживаясь, снимая свои туфельки и немного задирая подол платья, чтобы море могло ласкать и её ноги. — А ты моя, — ответила Лил. — Но, согласись, в глазах остальных людей… Рейна нахмурилась: — Ты снова о том, что в Красном замке нам нужно будет прятать свою дружбу? Лилия кивнула, а затем наклонилась и нежно погладила Рейну по прекрасным серебристым волосам: — Там этого никто не поймёт, включая твоего жениха. — А вот и поймёт, — заявила Рейна с чуть большим задором, чем требовалось. А значит, она тоже немного сомневалась в том, как Дейрон воспримет её сестринское общение с горничной. Лил не стала спорить. Принц Дейрон, в отличие от своих братьев, не имел какой-то определённой репутации. Слуги Высокого Прилива, постоянно собиравшие слухи, поговаривали, что принц Эйгон — развратник, не пропускающий ни одной юбки и наплодивший дюжину бастардов, а принц Эймонд очень жесток и точно жаждет власти. Если же Лилия заводила речь о Дейроне — с целью выведать какие-нибудь нелицеприятные мнения или грязные секреты, о которых полагалось знать Рейне, — то все отвечали только, что он хорош собой и скромен. Скудная характеристика. Да и странная к тому же! Это ведь слухи, ходящие в народе, собираемые моряками в тавернах и борделях — они должны быть шокирующими. Так, один рыжий конюх как-то уверял Лил, что во время поездки в Королевскую Гавань узнал невероятное: принц Эймонд совокупляется с животными, а затем убивает их. Принц Эйгон же делит ложе не только со своей сестрой-женой, но и с родной матерью. А про принца Дейрона снова ничего! — Дейрон обещал писать мне, а значит, скоро уже я получу от него весточку, — улыбнулась Рейна, набирая в ладонь пригоршню песка, не смоченного морем, и пропуская песчинки сквозь пальцы. — Это так захватывающе! Обычно мне писала только Бейла. Упомянув сестру-близняшку, Рейна вздохнула. Бейла не обрадовалась помолвке сестры и выразила своё негодование в длинном письме. Прочитав его, Рейна плакала несколько часов. Лилия обняла Рейну за плечи: — Она поймёт со временем. — Бейла не чувствует своего истинного, так что, может, и не поймёт. — Истинный или не истинный, но влюбиться-то она способна. Рейна покачала головой, очевидно не слишком веря в такой вариант. Больше они не говорили, утонув в тишине, нарушаемой мерным, ленивым морским прибоем. Лил прикрыла глаза, про себя обращаясь к распростёртому перед ними солёному великану, страшному в гневе и прекрасному в такие тихие моменты. Пусть принц Дейрон окажется хорошим человеком, и Рейна будет счастлива с ним, а я останусь рядом и проведу свою жизнь тихо, но достойно. О большем не прошу.

***

Полгода действительно пролетели незаметно — для всех, кроме Рейны, жаждавшей встречи с женихом. Они засыпали друг друга письмами. Лил умилялась и немного грустила. И изредка, оказываясь рядом с леди Рейнис, Лилия ловила в её взгляде те же чувства. «— Бабушка говорит, что без меня Высокий Прилив опустеет… И мне её очень жаль, но ведь было оговорено, что полгода перед свадьбой я проведу в Красном замке. А обещания, данные королевской семье, нарушать нельзя, — рассуждала Рейна, усиленно делая вид, что вовсе не грезит этой поездкой. Лилия обычно слегка кивала в ответ на такие речи Рейны. Влюблённые не замечают ничьих чувств, кроме собственных». — Наша малышка так выросла! — вздохнула старая нянька Тесс, которая не занималась в замке ничем определённым. Часто она просто дремала недалеко от кухонного очага, грея так свои старые кости. Сейчас Тесс, как обычно, закутанная в несколько шалей из шерсти, угощалась подогретым вином на всё той же кухне. Компанию ей составляли Лил, кухарка Дорис и Инея — рыжеволосая девушка, прислуживавшая леди Рейнис. Возможно, со стороны их сборище казалась немного странным, но Лилию всё устраивало. Эти женщины полюбились ей больше других в Высоком Приливе. В первую очередь потому, что они никогда не смотрели на неё с неприятным, липким любопытством. Их не волновал цвет глаз Лил или её взятая из ниоткуда фамилия. Пока Лилия раздумывала, её приятельницы, попивая вино и закусывая оставшимся от хозяйской трапезы пирогом с олениной и брусникой, предавались воспоминаниям о тех днях, когда юная Рейна только поселилась с леди Рейнис в Высоком Приливе. — …и до сих пор наша юная леди очень добрая. Вечно стремится угостить лучшими яствами очередного подобранного котёнка, — сказала Дорис, посмеиваясь. Потом она взглянула на Лилию и сощурилась: — А ты опять в себя углубилась? И чего ты там не знаешь, а? Лил улыбнулась: — Это как-то само выходит. Вот задумалась о том, что мы завтра уезжаем и мне будет вас не хватать. Тесс, сидевшая справа от Лил, потрепала её по волосам: — Добрая ты девушка. Давайте выпьем за то, чтобы и наша Лилия встретила своего истинного! Женщины поддержали этот тост, и Лил не стала спорить. Но, видимо, Инея заметила сомнение, промелькнувшее на её лице. Рыженькая наклонилась поближе к Лил и поинтересовалась лукаво: — Ты чего? Разве не мечтаешь о большой любви с родственной душой? — Такие мечты мне не по статусу, — честно ответила Лил. — Да и лучше нам не встречаться. Кто захочет знаться с безродной горничной. Только сердце своё порву. Инею аргумент не впечатлил. Она надкусила свой кусок пирога и, ещё не прожевав толком, сказала: — Да ладно тебе! Или, думаешь, твой истинный — непременно лорд? Такое предположение рассмешило Лилию. Её истинный, судя по тем ударам, которые она время от времени чувствовала, был воином… может, наёмником. Таким грубым мужланом с шрамированным с самого детства лицом. Явно не в её вкусе. — Нет, но, думаю, у него, скорее всего, есть семья. Ну знаешь, — она подхватила легкомысленный тон Инеи. — Такая ситуация, когда человек знает, кто его мать, кто отец. Внезапно в разговор вмешалась поднявшая эту тему Тесс. В её бледно-серых, почти бесцветных глазах промелькнуло что-то очень тоскливое и вместе с тем нежное: — Ты не понимаешь, о чём говоришь, девочка, — обратилась она к Лилии. — Когда встречаешь своего истинного, то пытаешься взять столько счастья с ним, сколько судьба может вам дать. Может быть, и так. Лил не хотелось спорить с Тесс, чей истинный, как она знала, был моряком. Он умер много лет назад — ещё до намеченной свадьбы с юной тогда Тесс. Лил хотелось узнать, каково это физически, когда твой истинный умирает? Как перенести столь колоссальную боль? Но за годы знакомства она так и не посмела потревожить старушку своим любопытством. Сейчас же Лил накрыла испещрённую тёмными пятнами руку Тесс ладонью и мягко улыбнулась. Старушка поняла её жест, и на секунду на кухне остались только они двое, причастные к той тайне, которая так и не открылась ни Инее, ни Дорис. Проклятье это было или благословение?

***

— Кажется, ему не очень нравится моё общество, — усмехнулся Эймонд, когда маленький Мейлор начал хныкать. Принц передал племянника Хелейне, которая смотрела на разыгравшуюся сценку с отстранённой улыбкой. Лучи солнца, пробравшиеся в детскую, освещали полную фигуру Хелейны так, что она казалась святой. Эффект усилился, когда у неё на руках оказался Мейлор — почувствовав мать, он успокоился. — Цветок появится, и пчёлы слетятся на его запах, — задумчиво произнесла Хелейна, не утруждая себя ответом на реплику брата. Эймонд не стал переспрашивать. Он давно привык к «пророчествам» сестры. В отличие от Эйгона, его это не раздражало, скорее умиляло. Очень редкое для Эймонда чувство — надёжно спрятанное от всех, конечно же. Да и он допускал, что Хелейна действительно чувствует нечто необъяснимое, заглядывает вперёд — сквозь ткань времени, вот только смысл этих откровений всегда от него ускользал. — Но и у цветка есть своя воля, — добавила Хелейна, выразительно посмотрев на Эймонда, а затем начала укачивать сына.

***

Попрощавшись с сестрой, уже полностью увлечённой сыном, Эймонд спустился к воротам замка, где ожидали несколько карет для встречи леди Рейны и её свиты. Дейрон попросил Эймонда составить ему компанию пару дней назад. Скучное занятие, но надо признать, что среди дел, которые Эймонд с учетом собственного статуса считал обязательными для исполнения, встреча невесты брата была вполне терпима. Вот регулярные посещения септы, на которых настаивала мать, несказанно его раздражали. Кстати, о матери… Алисента с верным до зубного скрежета сиром Кристоном Колем и ещё одним рыцарем шла к каретам. Опережал мать Дейрон — он не пытался скрыть мечтательной улыбки. Определённо, для Таргариена он слишком открыт этому миру. Церемонно поздоровавшись с матерью, Эймонд помог ей сесть в карету. Алисента сдержанно кивнула ему в знак благодарности. Она была закована в одно из своих чёрно-зелёных платьев, с символом веры на шее. — Не думал, что вы решите присоединиться к нам, Ваше Величество, — заметил Эймонд, по укоренившейся привычке называя мать по титулу, хотя она не была против неформального обращения в такие моменты, как сейчас — когда в карете находились только Алисента и её сыновья. — Я хочу впоследствии обрести ещё одну дочь в своей невестке, — сказала Алисента и кинула короткий взгляд на Дейрона, которому её фраза явно пришлась по душе. — А значит, нужно с самого начала показать ей мою заинтересованность. Эймонд кивнул, посчитав такой довод вполне разумным. Впрочем, он понял и то, что наверняка ускользнуло от Дейрона: брак, гарантирующий лояльность леди Рейнис и лорда Корлиса, обязан был состояться, поэтому к Рейне лучше проявить как можно больше доброты и уважения. Под звуки города, то и дело бесцеремонно врывавшиеся в карету, Эймонд размышлял о том, насколько умна невеста брата — понимает ли, в отличие от Дейрона, что их союз — это уже не светлая история любви двух истинных, а большая удача для лорда Хайтауэра, да и всей его семьи… Сколько там осталось гниющему заживо королю — их отцу? Что будет дальше? Будущее не пугало Эймонда, скорее заинтриговывало. Будущее сулило битвы и ратную славу. — Рейна невероятная, мама! — увлечённо рассказывал Дейрон, чьи мечты явно отличались от желаний брата. Алисента слушала младшего сына с мягкой улыбкой, которую нечасто себе позволяла. Дейрон всегда был её любимчиком: самый ласковый, самый учтивый и, как поговаривали, самый красивый. Что ж, Эймонд никогда не претендовал ни на одно из этих качеств. Кареты остановились, тут же раздались крики сопровождавших их гвардейцев — они разгоняли толпу. Эймонд открыл дверцу и вышел на улицу, не желая дожидаться с матерью и братом момента, когда Коль сочтёт, что «обстановка безопасная». Эймонд не боялся ни пахнущей гнилью и развратом Королевской Гавани, ни горожан — оборванных и жадных до зрелищ. А вот они его опасались. Эймод криво усмехнулся, заметив, как при его появлении поколебалась толпа, окружившая карету. И правильно. Я всадник Вхагар — даже когда её нет рядом, я остаюсь им. То ли старания рыцарей увенчались успехом, то ли всё же дело было в Эймонде, чья рука лежала на рукояти меча, но толпа сильно поредела. Это дало возможность Алисенте выйти наружу. По недовольному и несколько смущённому выражению лица Дейрона Эймонд понял, что брат рвался за ним на улицу, но мать не пустила. Своего сына-любимчика она явно бы с удовольствием всегда держала у юбки. — Корабль прибыл около пятнадцати минут назад, Ваше Величество, — доложил Коль, когда они направились к самому чистому из причалов. — Он называется «Лазурная мечта». Как поэтично! Возможно, название выбрала сама невеста. Эймонд сдержался и не фыркнул. Его внимание привлекла «Лазурная мечта» — не самый большой корабль, который он видел в жизни, но изящный, с носовой фигурой в виде грациозной девушки. Мастера приложили немало усилий, чтобы сделать её такой живой, будто улыбающейся водной глади. Странно… Эймонд вдруг почувствовал волнение — холодное, липкое. Он давно не ощущал себя так. Не могла же фигура, пусть и самая мастерски сделанная, подействовать на него столь странным образом? А тем временем леди Рейна со своей небольшой свитой спустилась по трапу и приблизилась к встречающей её группе. Эймонд постарался сосредоточиться на гостье, надеясь подавить странное ощущение. С момента их последней встречи, полгода назад, Рейна явно стала более фигуристой — немного увеличилась грудь, чётче обозначилась талия. Впрочем, лицо её по-прежнему было миловидным, но не цепляющим. Поздоровавшись в свой черёд, — Рейна явно держалась с ним учтивее, чем прежде — Эймонд отвёл взгляд. В свиту Рейны входили хмурая септа, какой-то щеголеватый мужчина — возможно, учитель, полдюжины рыцарей и служанки… Одна из них. Одна. Он всегда считал ниже своего достоинства рассматривать внимательно служанок, но не сразу смог пересилить себя и перестать смотреть на эту девушку. Глаза её были тёмно-фиолетовыми, кожа молочно-белой, а волосы, собранные в свободную косу — почти чёрными. От неё веяло тихим достоинством, несвойственным женщинам её положения… да и вообще Эймонд мало в ком его видел. На мгновение принца охватило абсолютно безумное желание прикоснуться к незнакомке, будто это могло подарить ему спокойствие, освободить. Он со злостью прикусил себе язык, чтобы избавиться от наваждения и снова сосредоточился на Рейне, которая о чём-то говорила с его матерью. Кажется, в толпе слуг раздалось тихое и страдальческое «Ой!», но он не стал интересоваться, в чём там дело. Он и без того, очевидно, тронулся умом. Всё ещё не отпустившее его волнение, нелепые мысли! Да и о ком?! О служанке, очевидно бывшей бастардом Веларионов или Таргариенов. Он всегда презирал таких, как она. Но, вопреки собственному раздражению, Эймонду пришлось снова обратить на незнакомку внимание, когда они направились к каретам. — Вы ведь поедете с нами, миледи? — участливо спросил Дейрон, который так сиял от счастья, будто вознамерился освещать дурно пахнущий причал вместо спрятавшегося за тучи солнца. В этот момент леди Рейна замешкалась, кинула короткий взгляд на ту самую незнакомку. И Эймонд мог поклясться: они что-то сказали друг другу без слов. После Рейна улыбнулась жениху: — Конечно, милорд. Очевидно, Эймонд был обречён наблюдать за счастьем юной пары всю дорогу до Красного замка.

***

Прошедшие дни в Красном замке выдались особенно обременительными, потому что по иронии судьбы в первый же вечер здесь к Лил пришли лунные крови. Впрочем, по её расчётам, они должны были навестить её ещё на корабле — неизвестно, что хуже. Первые два дня Лил всегда переносила тяжело — низ живота нестерпимо болел, и хотелось только лежать и плакать. Но в Красном замке она не могла позволить себе такой роскоши. Рейна, которая принадлежала к счастливицам, чьи крови никогда не несли с собой боль, искренне сочувствовала подруге и советовала забыть об обязанностях. Однако Лил её не слушала. Она заботилась о том, чтобы постель Рейны была достаточно тёплой, чтобы вкусы её госпожи учитывались при составлении общих трапез, чтобы в вазе у кровати леди каждый день были её любимые свежесрезанные розы, чтобы Рейна всегда выходила в свет хорошо причёсанной — никто не укладывал её серебристые волосы лучше Лилии, а ещё о многих других вещах. Как старшая среди прибывших из Высокого Прилива служанок Лил также стремилась обременить их полезными для Рейны поручениями — в частности, надо было следить за чистотой в комнате, изгонять крыс, если бы они вдруг появились, и конечно, приготовить помявшееся в поездке золотое платье, которое обожала юная леди, к намеченному в её честь балу. А ещё Рейна любила принимать ванну с особым составом трав… К вечеру Лил, всё ещё путавшаяся в коридорах замка, сбивалась с ног. «— Ты даёшь младшим недостаточно поручений, — заметила вчера Рейна, пока Лилия мыла её роскошные волосы». Возможно, она была права. Но ведь требовалось в чужом для Рейны месте сделать всё, абсолютно всё, идеально. Такое трудно доверить кому-либо. Вот и сейчас, практически в ночи, Лил бежала с кухни в комнату Рейны, держа в руках поднос с медовыми булочками — её подруга обожала их. Поэтому, поужинав вместе с остальными слугами и внезапно уловив чудесный аромат, Лилия решила порадовать Рейну. В Красном замке было много кухарок — Лил пока не узнала всех, — но булочки испекла Лейла, довольно добрая женщина с мягким взглядом. Для невесты принца она с удовольствием уложила булочки на поднос и прикрыла их белой тряпицей. Теперь оставалось доставить Рейне драгоценную ношу. И всё-таки, как хорошо, когда крови практически кончаются, и снова чувствуешь себя не комком боли, а вполне живым человеком… — Кто это у нас тут? В коридоре было слишком темно, поэтому Лил не заметила стоявшего у одной из стен мужчину, пока он не заговорил. Она вздрогнула и сделала шаг назад, не понимая, кто именно к ней обратился, и надеясь поскорее уйти: — Простите, — Лилия склонила голову и на всякий случай ответила как можно более официально. — Я горничная невесты Его Высочества принца Дейрона — леди Рейны Таргариен. Несу для неё медовые булочки. С вашего позволения… — Не так быстро, — ответил мужчина, приблизившись. От него резко пахло алкоголем и потом. После прекрасного аромата медовых булочек контраст был слишком силён, и Лилию замутило. Но властность, которой сочился его голос, насторожила её. Она замерла, пытаясь понять, кто же перед ней. — Не узнаёшь меня? — он хохотнул. — Это непростительно даже для приезжей. Я принц этой грёбанной страны — старший из них. Принц Эйгон? Лил взглянула на него — привыкающие к темноте глаза выхватили таргариеновскую белизну волос. Нет-нет-нет. Если это принц Эйгон… Если хоть половина из того, что о нём рассказывают, — правда… Что же мне делать?! — Ваше Высочество! Умоляю вас, простите мне моё невежество, — стараясь не уронить поднос с булочками, она присела в глубочайшем реверансе. Может, Эйгон всё-таки позволит мне уйти… Но нет. В ответ на извинения Лил, которым она отчаянно старалась придать как можно больше искренности, он только хмыкнул, а затем пьяно рыгнул. — Иди за мной. Тут такая темень — не могу понять: страшила ты или нет. Это было плохо, очень плохо. Но отказывать принцу — сумасшествие, прямой путь к смерти. Сердце Лил колотилось как бешенное — происходящее напоминало ужасный сон. Нельзя допустить… Я не могу… Надо что-то сделать. Придумать. Или… и правда лучше смерть. Холод сковал её изнутри, Лилия точно смотрела за происходящим со стороны. Вот они оказались у узкого оконца, и Эйгон велел ей встать так, чтобы лунные лучи как можно лучше освещали её лицо. Затем он хохотнул: — Так у тебя — что? Фиолетовые глаза? Ты мне случаем не сестра? А то я уже женат на одной… Но ты симпатичнее. Он придвинулся ближе и облапил её талию, бёдра, продолжая пьяно дышать ей в шею и говорить глупости и сальности. — Раздвинешь ножки для меня прямо здесь, сестрёнка? Лил сильно прикусила себе губу. Сама не зная, что творит, но отчаянно желая сохранить и честь, и жизнь, она неестественно хохотнула, а затем затрясла руками, пожертвовав и подносом, и булочками. Воспользовавшись тем, что Эйгон опешил, Лил отступила назад, раскачивая головой, а потом стала биться об стену затылком, издавая странные звуки и продолжая дёргать руками, по возможности она старалась подключить и ноги… — Ты чего это? Прекрати, — пробормотал обескураженный Эйгон. Подойдя поближе, он попытался встряхнуть её за плечи, видимо, надеясь привести Лил в себя. Но она, для верности закатив глаза, продолжала врезаться головой в каменную кладку и делать вид, что у неё ужасный, неконтролируемый приступ. Лилия видела такого больного однажды на рынке Спайстауна — кто бы мог подумать, что ей так пригодится этот опыт. Повозмущавшись и даже ударив её по лицу пару раз — к счастью, не слишком сильно, — Эйгон очевидно решил, что возиться с безумной служанкой смысла нет. Он выругался и зашагал прочь, а Лилия всё продолжала своё представление, опасаясь, что, если прекратит раньше времени, похотливый принц вернётся. Наконец его шаги затихли где-то вдалеке. Лил перестала изображать припадок — коснулась рукой затылка, который нестерпимо болел, вроде бы крови не было… Она сделала пару шагов вперёд, торопясь в свою комнату, но вдруг вспомнила про проклятые булочки, про деревянный поднос. Надо вернуться, собрать, чтобы ни у кого не возникло вопросов. К счастью, никто не прервал её занятие — трясущимися руками Лилия собрала булочки на поднос, тряпица же всё не находилась. Казалось, она вечность ползала по полу. И вот нашла. С трудом встала и, неся свою ношу, поспешила уйти. Скорее, скорее… Ноги не слушались и, только оказавшись в комнате для прислуги, Лил поняла, что всё это время по её щекам катились слёзы. К счастью, никто из служанок Рейны, живших с Лил, ещё не вернулся. Она поставила поднос с булочками под свою кровать, а затем растянулась на покрывале, закрыв лицо подушкой. Как же больно, как унизительно, как горько… И этот мерзкий принц, гадкое высочество! Из-за него я едва не нарушила свою клятву, едва не рассталась с жизнью. Представив, что могло бы быть, Лилия заплакала ещё сильнее, а от этого голова разболелась ещё хуже. Проклятье.

***

Проклятье! Да что там творит моя истинная? Что с ней происходит?! Эймонд ударил кулаком по столу, борясь с волной сильнейшего раздражения. В последние дни его вообще всё бесило, потому что его истинная напомнила о себе этим гадким способом — болью, которую Эймонд ненавидел с того дня, как впервые почувствовал, со своих двенадцати лет. Тогда он не сразу понял, что это было за болезненное ощущение внизу живота. Но узнав… как он бесился тогда! Он мужчина, воин, принц, а должен разделять с какой-то девчонкой стыдную боль, приносимую лунными кровями. Абсурд. Позор. И вот стоило унизительным болям покинуть Эймонда, как посреди ночи девчонка вляпалась в неприятности. Судя по ощущениям, её кто-то бил головой о стену, потом ещё по лицу ударили, но вроде бы не слишком сильно… И сейчас она, наверное, рыдала, потому что головная боль стала тупой и мучительной. Как при таких условиях писать ответ на письмо учителя философии Горлейма, который уволившись со своей должности, путешествовал по Вольным городам и периодически вёл с Эймондом эпистолярные беседы? А я ведь специально отвёл на это время! Он глухо зарычал, отчаянно желая расколотить что-нибудь, и запульнул чернильницу в дальнюю стену. На самом деле, Эймонд ненавидел писать письма — удар мечом был намного выразительнее любой метафоры. Однако он считал такие упражнения с пером, пусть и изнурительными, но полезными, необходимыми для человека его статуса. И девчонка всему помешала! Эймонд начал мерить шагами комнату — очевидно, ему предстояла бессонная ночь. А с утра ещё этот запланированный матерью поход в септу! В такие моменты он хотел плюнуть на все выработанные за семнадцать лет принципы и улететь из Красного замка на Вхагар в неведомые земли. Жаль, от связи с истинной таким образом всё равно не избавится.

***

В септе он снова ощутил то липкое, холодное волнение, которое уже настигало его на причале. В чём же была причина? Не вслушиваясь в слова Верховного септона, Эймонд осторожно оглядел пространство — насколько позволял единственный глаз, если не вертеть головой слишком откровенно. Единственным сходством с той первой ситуацией было присутствие леди Рейны и её свиты — правда, не всей. Однако Эймонд снова увидел ту выделяющуюся среди толпы служанку с фиолетовыми глазами. Что если она колдунья и каждый раз при встрече насылает на него порчу? Впрочем, сегодня девушка не выглядела такой привлекательно спокойной, как на пристани. Слишком бледная, явно чем-то взволнованная… но всё ещё красивая. Слишком похожая на элегантную леди, а не на горничную. — Красивая девка, — прошептал ему на ухо стоявший рядом Эйгон. — Только безумная. Эймонд кинул на брата вопросительный взгляд. — Да хотел присунуть ей вчера, а у неё случился припадок… билась башкой о стену, болтала что-то несвязное. В общем бесноватая. Почему-то при этих словах волнение, владевшее Эймондом, усилилось, но он старался держать себя в руках. Эйгон же продолжил: — Я даже врезал ей пару раз, чтобы она пришла в чувство. Не помогло! Тут раздался шёпот Хелейны: — Эйгон, мама сердится. — Да я вообще не хочу здесь быть! — возмутился тот. О, мать, наверняка, кипела от негодования. И хотя Эймонд обычно считал, что на людях стоит соблюдать приличия, сейчас его повеселила вся эта ситуация. Надо же было позабавиться чем-нибудь раз и ночь, и утро выдались столь гадкими. Он ещё раз обвёл взглядом септу — весьма скромную, с некрасивыми ликами Семерых на стенах. Мать как-то проговорилась при нём. «— Однажды я возведу на холме Висеньи септу, достойную Семерых, — сказала королева, а потом поспешно исправилась. — То есть мы с Его Величеством её построим. Но Эймонд уже всё понял. Мать, как и все, живущие в Красном замке, знала, что от короля осталась гниющая оболочка, в которой заключён измученный болезнью дух. Она планировала долгую и успешную жизнь без него. Более того — пусть и тайно, но мечтала о власти. Алисента не собиралась отдавать железный трон этой шлюхе Рейнире и её бастардам. Эймонд поддерживал мать и презирал отца за то, что он так и не решился назначить Эйгона наследником. Пусть его брат и не был бы идеальным королём, однако он мужчина, а значит, однозначно лучше. К тому же все дети Эйгона — законные». И погружённый в такие мысли он невольно снова взглянул на девушку с глазами, напоминавшими одни цветы… как их называют? Да, точно фиалки. Девушка с фиалковыми глазами. Я не верю, что ты бесноватая — возможно, наоборот слишком умная и хитрая для служанки. Эймонд отвёл взгляд, пока его опять не поймали. Он не пялится на служанок, верно? Это ниже его достоинства. Определённо — ниже. Но как Эйгон, пусть даже обозлённый и явно пьяный, мог ударить по такому красивому лицу?