Stop the world cause I wanna get off with you Arctic Monkeys
С утра Лилия проснулась с ощущением, что в жизни произошло нечто чудесное… И тут же вспомнила вчерашний вечер с Эймондом. «Она очнулась среди ночи — ноги затекли. Эймонд во сне походил бы на ангела — так же прекрасен, — если бы не повязка на глазу, да ещё и сбившаяся в сторону. Надо было снять её вчера с него. Она задумалась, пытаясь понять, как же ей вылезти из-под Эймонда, не потревожив его покой. Попыталась сдвинуться в сторону, одновременно готовясь подставить подушку для его головы, но услышала. — Уходишь? Это прозвучало так разочарованно-недовольно, почти по-детски. Лил никогда не думала, что Эймонд способен разговаривать подобным тоном. — Мне нужно вернуться в свою комнату. — Просто ложись рядом, — он убрал голову с её колен, снял глазную повязку и удобно устроился на подушке. — Если меня не будет в нашей с девочками комнате с утра, это вызовет много вопросов. Я должна идти. Эймонд обхватил её за талию: — Наплюй на них всех. — Не могу, Ва… Эймонд, — она поцеловала его в лоб и попыталась встать. Эймонд нехотя перестал её удерживать. Теперь с прикрытыми глазами, без повязки и с нахмуренным лбом он точно выглядел как ангел — только обиженный. — Добрых снов вам, — сказала Лилия. Кажется, он ничего не ответил». Будет ли Эймонд ждать меня сегодня после такого прощания? Вопреки мимолётным сомнениям, Лилия чувствовала: будет. Вчера он проявил столь много терпения, нежности и заботы. К концу их откровенного разговора Эймонд казался озадаченным и несколько смущённым — впрочем, и её такие темы вгоняли в краску, странно, что она смогла столько всего ему сказать. Что во мне говорило? Выпитое вино или желание быть с ним хоть как-нибудь? Лилия ставила на второе. Она взглянула на спящих соседок по комнате — когда Лил пришла вчера, то к её удаче почти никого из них не было в кроватях — и принялась одеваться. Первым делом нужно спуститься во двор замка и получить у цветочницы принесённые ею розы. На это утро Лилия заказала именно их — причём в двойном объёме: и для комнаты Рейны, и для почивальни новобрачных.***
С подругой, приобретшей новый статус, Лил за день так и не увиделась — Дейрон и Рейна заперлись в своей спальне, отказавшись принимать кого-либо. Поговаривали, что зайти удалось только королеве Алисенте и что она заявила: мол, один день — ещё ладно, но затем приличия требуют их появления на праздничных трапезах, которые пока продолжались. Лилия радовалась за подругу — очевидно, все её страхи и волнения перед брачным ложем быстро развеялись, — но вот что насчёт тех роз, которые предназначались для почивальни новобрачных? Пришлось ставить в комнате Рейны несколько ваз с алыми и белыми цветами. Лил аккуратно коснулась пальцами лепестков на одном из тёмных бутонов — красивые. Ей никогда не дарили цветов. Да и если бы такое пришло кому-нибудь в голову, то куда бы она их поставила — не в ту ведь роскошную вазу, преподнесённую Эймондом. «У тебя будут украшения, наряды, дорогие вещицы — всё, что ты захочешь». Он так и не понял до конца причину её отказа. Лил подозревала: Эймонд, если у них всё будет складываться приятно, ещё вернётся к этому разговору. Он не видел в своём предложении ничего оскорбительного… Да и, наверное, любая бы согласилась на такую беззаботную жизнь с красавцем-принцем в придачу. Но Лилия не могла — это было бы сродни предательству самой себя. Принимать его за оплату, пусть и непрямую, оказывать услуги, не имея права отказать. Она верила, что Эймонд, как и говорил, действительно хотел доставить ей удовольствие. Он не был жестоким с ней, но, если бы она вдруг согласилась на его изначальные условия, разве не послужило бы это для него сигналом: я теперь купленная тобой вещь, и ты больше не обязан проявлять понимание и доброту по отношению ко мне? День выдался практически беззаботным — попутно Лил убедилась в том, что вчера её никто особо не потерял, — поэтому Лилия много думала о произошедшем с ней, об открывшихся ей сторонах Эймонда. Её тянуло к нему неимоверно сильно, но весь день она не видела его даже издалека. Кое-как дождавшись, когда небо станет розоветь, сообщая о вступающем в свои права вечере, Лил достала из сундука вазу. Убедилась в том, что дорогая вещица надёжно упакована и, прижав её к себе для пущей сохранности от чужих глаз, направилась в покои Эймонда. Оказавшись у двери, она ущипнула себя за руку, а затем осторожно постучала. На пороге тут же показался Эймонд, впервые она увидела его с заплетёнными в хвост волосами — интересно. Он сделал шаг назад, пропуская её. Не успев поздороваться, Лил нырнула в комнату, где сегодня было теплее, чем вчера. Эймонд тщательно закрыл дверь, а она пока поставила вазу на стол, где он, очевидно, только что писал письмо. Повернувшись к Лилии Эймонд улыбнулся и вместо приветствия сказал: — Необязательно было щипать себя — у меня из-за этого дёрнулась рука, и буква вышла неровной. Мягкое выражение его лица, снова пересечённого глазной повязкой, не соответствовало нарочито ворчливому тону. Лил поднесла указательный палец к губам и несколько раз легко постучала по ним, делая вид, что озадачена. — Но ведь вчера вы примерно так привлекли моё внимание, Эймонд. Я думала, это наш условный знак. Он сократил дистанцию между ними: — Знаешь, мне нравится, когда ты называешь меня по имени. Делай так чаще, Лилия. По телу пробежали мурашки, Лил коснулась его лица, задела пальцами край повязки: — И мне нравится, когда вы произносите моё имя. Отвечайте мне тем же. Он слегка кивнул и продолжил: — Но я против того, чтобы ты каждый день причиняла себе боль, привлекая моё внимание. Не делай так. Снова этот повелительный тон в ситуации, когда можно было бы обойтись и без него. Лилии нравилось подмечать и запоминать такие вот детали, касающиеся Эймонда. — Хорошо, — согласилась она, всё ещё скользя пальцами по краю его повязки… Могу ли я попросить Эймонда снять её или это будет невежливо? Принц тем временем внимательно посмотрел на Лил и перехватил её руку, гладящую его по лицу. Он точно прочитал её мысли. — Лилия, я хотел спросить… ты хочешь, чтобы с тобой… в постели я снимал её? Его серо-голубой глаз буквально прожигал её взглядом, точно это был один из самых важных вопросов, который Эймонд вообще мог задать. — Да. Очень. Вы можете снять её прямо сейчас? Он исполнил её просьбу и, отойдя, положил повязку на стол. Его взгляд задержался на обёрнутой в холстину вазе, но пока Эймонд ничего не сказал по этому поводу. Вместо этого спросил: — Вина? — Только если немного. Эймонд кивнул и налил вина во всё тот же кубок. Заметив её взгляд, поинтересовался: — Ты хочешь, чтобы сюда принесли второй кубок? Или предпочитаешь пить со мной из одного? Лил смутилась, не зная, как правильно ответить. Наверное, лучше попросить о другом кубке, но по правде говоря… — Ладно, я по твоему взгляду вижу, что ты предпочитаешь разделить со мной питьё во всех смыслах, — по губам Эймонда пробежала усмешка. Он присел на кровать, держа в руке наполненный бордовым напитком кубок, и Лил последовала его примеру, устроившись рядом. — Будь откровенна со мной, — попросил Эймонд, передавая ей кубок. — И я отвечу тебе тем же. Лилия отпила вина и, вспомнив о точно нависшей над её головой сапфировой вазе, сказала: — Ваза, которую вы подарили… — Я не приму её назад, — категорично заявил Эймонд. — Я отправил её тебе до того, как ты выставила свои условия насчёт отсутствия подарков. Кстати, может, ты уже передумала? Будь у тебя собственный дом, нам было бы гораздо удобнее… Он сказал это шутливым тоном, но Лил знала: непросто так. Впрочем, она сейчас не собиралась затевать спор и портить момент, которого ждала весь день. — Подождите, я не с того начала… — Лилия хотела извиниться, но вспомнила, что вчера ему это не понравилось. Такая тема могла стать ещё одним поводом для препирательств, поэтому Лил продолжила: — Вообще-то я хотела поблагодарить вас за подарок, присланный для Рейны. Та ваза — само совершенство. Купленная мной, как оказалось, была лишь жалким подобием… — Лил благодарно взглянула на Эймонда и передала ему кубок с вином. — Я боюсь спрашивать, сколько она стоит, потому что наверняка не смогу расплатиться в обозримом будущем. — Не волнуйся, — Эймонд накрыл её руку ладонью. — Я бы всё равно не взял твоих денег. Ты не успела купить ещё одну вазу к тому моменту, когда я прислал подарок? — Не успела. Вообще-то она в тот момент пыталась понять, где раздобыть ещё денег для такого подарка. — И, кстати, мне понравилось то, как вы объявили Рейну Королевой любви и красоты, — сказала Лил, вспомнив вдруг этот милый её сердцу момент. — Она действительно была самой чудесной на том турнире. Эймонд ответил не сразу. Он встал, поставил кубок на стол, так чтобы тот не коснулся начатого письма, а потом снова присел на кровать и мягко притянул Лилию к себе. Он шепнул ей в губы: — Неправда. Не самой. А затем поцеловал. Этот комплимент был слишком грандиозным, но Лил не могла возразить — чем дольше длился поцелуй, тем меньше в голове оставалось мыслей. Она касалась рукой шеи и волос Эймонда, чувствовала, как его руки крепче сжимают талию. Эймонд отстранился первым и улыбнулся: — Если ты не против, сегодня мы не станем спешить. Лилия кивнула, хоть и не сразу. Предложение казалось разумным, однако тело настойчиво требовало продолжения. — Так насчёт вазы… — сказала она, чтобы отвлечься. — Ну что? — проворчал Эймонд, искоса глядя на неё. Огоньки свечей отражались в сапфире, в некотором смысле заменявшем ему глаз. Непривычная картина… Идея, что именно делать с вазой, пришла к Лил спонтанно: — Оставьте её у себя, пожалуйста. То есть она будет моей, но у вас — на хранении. Эймонд хохотнул и нежно провёл по волосам Лил рукой: — Вот это придумка. Хорошо, лисица в женском обличье, я согласен. От такого необычного прозвания Лилия покраснела. — Я лисица, а вы… Эймонд усмехнулся: — Дракон, конечно? Ты сомневаешься? Чтобы не думать о пропасти, разделяющей лисицу и дракона, Лилия слегка притянула Эймонда к себе за шею. Этот поцелуй вышел ещё более страстным, почти мучительным. Оторвавшись от губ Лил, Эймонд начал целовать её шею — медленно, нежно. Когда он провёл языком за её ухом, Лилия слабо охнула. И кто бы мог подумать, что это так приятно… Эймонд отстранился и спросил с таким видом, будто мысленно делал пометки: — Тебе нравится? — Да. Я тоже хочу попробовать… — Как скажешь. Перекинув завязанные в хвост волосы на другое плечо, Эймонд полностью оголил перед ней шею — это было так интимно. Лил целовала принца, наслаждаясь запахом его кожи. Она понюхала его за ухом и прошептала: — Вы так хорошо пахнете, — и провела кончиком языка по его уху. Эймонд издал странный звук, а потом объяснил: — Щекотно, — потом он поймал Лил за подбородок и сказал. — Давай переместимся в кровать, там будет удобнее.***
Эймонд и Лилия действительно не спешили — ни в тот вечер, ни в следующие за ним. Поначалу, пока они обходились долгими поцелуями, крепкими объятиями и даже не снимали с себя одежду, Эймонду приходилось — после того, как Лилия уходила — доводить себя до разрядки самостоятельно. Непривычно и странно, но хоть он и твердил мысленно: «Мне просто нужно пойти и отыметь какую-нибудь шлюху, чтобы пережить этот… период», в итоге так и не наведался в бордель. Ему нравилось проводить время с Лилией — слышать её голос, вдыхать медовый запах, смотреть на припухшие от поцелуев губы, ощущать нежность рук… Когда он предложил обнажиться хотя бы до пояса, она легко согласилась. И тогда Эймонд подумал о том, что, возможно, это он слишком долго медлил, перестраховываясь… Грудь у Лилии оказалась примерно такая, как он представлял — небольшая, аккуратная. Но чего он предугадать не мог, это того, насколько сильно ему понравится ласкать её груди языком, слегка прикусывать соски, чтобы тут же оставить на них влажные покаянные дорожки. Лилия сладко вздыхала, подставлялась под язык Эймонда, а затем, осмелев, переворачивала его на спину — он всегда позволял ей — и начинала своими нежными губками изучать его торс. Она целовала давние шрамы, языком проводила от одного и другого соска до пупка. Ей нравилось прижиматься носом к светлым волосам, покрывавшим его грудь. Лилия твердила, что он пахнет просто идеально, и Эймонд отвечал ей тем же. Её комплименты всегда были искренними, и это подкупало. В один из вечеров она сосредоточенно водила пальцем по шраму на его лице. — Тогда на рынке, — сказал Эймонд. — Ты промолчала о том, что те уроды лишили меня сапфира… Почему? Не то, чтобы этот вопрос терзал его, но ему нравилось, когда Лилия говорила… особенно когда она говорила о нём. Её палец на секунду замер: — Мне было неловко. Когда я увидела, — она помедлила. — Ваше увечье… точно вы были откровенны со мной против своей воли. Интересная мысль — он не размышлял об этом в таком свете. — Но ты не испугалась, и тебе не было мерзко, — вспомнил Эймонд. Лилия смешно нахмурилась, сдвинув брови домиком. Он разгладил образовавшиеся на её лбу морщинки пальцем. — Я ведь знала, что вы не просто так носите повязку, чего тут бояться... — наконец сказала она. — Но, честно говоря, когда вы мне подмигнули, то это было жутковато. Его повеселила её интонация и то, как она всерьёз задумалась над таким несложным вопросом. — Ах, вот как… жутковато? — и Эймонд стал беспощадно щекотать её голые бока, точно вдруг вернулся в детство. Лилия завизжала и попыталась ответить ему тем же. Они долго барахтались на кровати, смеясь так, будто во всём замке никого не было, кроме них двоих. Наконец Эймонд, перестав поддаваться, оказался сверху и прекратил их игру, прижавшись своим лбом ко лбу Лилии, а затем, поцеловав её — медленно, смакуя. Он ещё не взял её, но она была его. Сейчас, в этот момент, который хотелось продлить. И Эймонд так и делал, не отпуская Лилию до тех пор, пока она не заявила совершенно серьёзно, что уже точно должна идти и это вовсе не шутки. Почему она просто не могла остаться с ним на всю ночь? Почему не соглашалась избавиться от работы и проводить с ним столько времени, сколько ему позволят дела? Эймонд отпустил её с нарочитым разочарованным вздохом, чтобы Лилия осознала всю степень своей жестокости.***
Через пару вечеров они решили пойти дальше и обнажиться полностью. — Говори обо всём, что тебе понравится, — попросил Эймонд и, внутренне надеясь, что таких моментов не будет, добавил. — И обо всём, что не понравится. Лилия кивнула и сказала: — Вы тоже. Эймонд усмехнулся: — Уверен, мне всё понравится. Заставляя себя не торопиться, он проложил дорожку из поцелуев от линии её подбородка до пупка, чем вызвал у Лилии тихие сладкие вздохи. — Так хорошо, — сказала она. Но это Эймонду уже было известно. Он опустился ниже и сразу почувствовал, как Лилия напряглась. Успокаивающе погладил её по животу. — Не зажимайся. Я буду осторожен, — пообещал Эймонд, глядя ей в глаза, а затем опустил взгляд на покрытый тёмными волосами лобок. В его план входило поласкать Лилию пальцами, но сейчас… Её запах ощущался так сильно, от него вело. Что если попробовать этот запах на вкус? Попросив её раздвинуть ноги, он осторожно слизал капельку сладковато-терпкой влаги с одной из складочек. Приятно… возбуждающе. — Ещё, — тихо попросила Лилия. Её голос звучал так умоляюще, и эта влага… Эймонд не мог устоять. Он стал ласкать Лилию языком — сначала медленно, а затем всё активнее. Лилия больше не зажималась, наоборот подставлялась под его язык, желая получить ещё больше нежности. Она сбивчиво бормотала: — Да, хорошо… хорошо. Это было ново для него. Эймонд привык, что ртом могут ублажать его, но сам никогда не пробовал сделать нечто подобное — да и зачем? Изредка, когда до него доносились похабные шутки на такую тему — порой их позволяли себе слуги, не знавшие, что говорят слишком громко, или посетители таверн, — Эймонд испытывал отвращение. Чтобы мужчина вылизывал женщину… это казалось таким грязным. Но теперь… Теперь он бы назвал себя из прошлого дураком, если бы мог думать о чём-то кроме того, как сладко стонет Лилия, как приятно звучат её мольбы-команды: — Чуть выше, да… Вот так! О… Не выдержав, Эймонд провёл рукой по напряжённому члену, стараясь задать единый темп для себя и Лилии. А потом она вдруг схватила Эймонда за волосы, направляя туда, где хотела почувствовать его язык. Охнула, ощутив, что причинила ему боль. — Я… — Только не извиняйся, — прорычал он, отвлекаясь на мгновение. Эймонд вернул её руку на свой затылок, не желая больше прерываться, сосредоточившись на её удовольствии… Он почувствовал невероятную гордость и сильнейшее возбуждение, когда голос Лилии сорвался на крик. Достигнув пика, она сильно сжала его волосы, но не заметила этого. Эймонд тоже практически не заметил — стремясь получить то же наслаждение, глядя на неё, столь порочную сейчас, он довёл себя до разрядки и уткнулся губами Лилии в бедро. Некоторое время они просто лежали вот так в тишине. Эймонд бы ещё долго не вставал с кровати, но всё же хотелось помыть руку. Он нашёл у камина бадью с водой, которую предусмотрительно велел туда поставить, и сполоснул ладони, а также губы, на которых всё ещё чувствовался вкус Лилии. Когда он вернулся в постель, то понял, что она уже почти уснула. Такая милая… Эймонд присел рядом и задумчиво погладил Лилию по щеке, как часто делал и до того. Но сейчас всё казалось иным. Пронзительно нежным. Устраиваясь рядом, он невольно немного потревожил её. Лилия приоткрыла глаза: — Я… я, наверное, задремала, — на щеках её вспыхнул румянец. — То, что вы делали, я… это было… Она явно не могла подобрать нужные слова. — Я знаю, — помог ей Эймонд и улыбнулся, чтобы не выдать того трепета, который сейчас переполнял его. — Я был бесподобен. Он накрыл и себя, и Лилию одеялом. Её голова оказалась рядом с его плечом, и он предложил: — Ложись сюда. Лилия тут же воспользовалась предложением, уютно устроив голову на его плече. Она была настолько его сейчас, так близка ему… Захваченному этим ощущением Эймонду захотелось сделать для неё нечто грандиозное. Но грандиозное она не разрешит, опять начнёт спорить — очаровательная упрямица, — а он бы желал преподнести ей то, что она точно примет, что её порадует. — Чего бы ты хотела? — тихо спросил он, неуверенный — уснула ли она уже или ещё нет. Видимо, не уснула, потому что отозвалась: — Хотела бы поласкать вас… а то я ничего не сделала. Эймонд поморщился: — Не то. Чего бы ты хотела для себя… вне постели? Лилия долго молчала, и он уже решил, что она всё-таки уснула. Но наконец сказала: — Цветы, — и добавила тихо. — Мне их никогда не дарили. Что же, будут тебе цветы… милая.***
На следующий вечер Эймонд преподнёс Лилии цветы — её белые тёзки заполняли комнату ароматом. Эймонд поместил их в ту самую вазу, которую она отдала ему на хранение. Теперь ваза с лилиями стояла на его столе, и Лил, уже и не помнившая вчерашний разговор, удивилась, когда принц сказал, улыбаясь несколько насмешливо: — Это букет для тебя. Я бы послал их тебе, но, боюсь, это противоречит нашим слабым попыткам замаскировать происходящее. У Лилии не было слов… такие белые, такие красивые — и для неё. Глаза наполнились слезами, и, подойдя к Эймонду, она крепко обняла его: — Спасибо! Спасибо! Эймонд, они прекрасны! Он обнял её в ответ и сказал уже куда более нежным тоном: — Ну… ты что — плачешь? Не надо, — Эймонд слегка отстранился и утёр капельки слёз, выступившие в уголках её глаз. Лилия пожала плечами: — Это от радости, — их взгляды встретились. — Это очень много, Эймонд. Кажется, она смутила его, потому что Эймонд пробормотал: — Может, ты не в курсе, что я принц? Я бы мог преподнести тебе эти лилии в бриллиантовом исполнении. Лилия рассмеялась, поддерживая его шутку. Она была так счастлива с ним… Именно поэтому столько огорчения принесли пришедшие на следующее утро лунные крови. Весь день, на который выпала большая уборка в спальнях — той, которую раньше занимала Рейна, и её новой, совместной с Дейроном, — Лил раздумывала. Могу ли я прийти к Эймонду сегодня? Хотелось, но… к концу дня она была способна только лежать. Так неловко приходить к нему в подобном состоянии. К тому же он ведь чувствует те же боли и, наверняка, злится. Мы только поссоримся, вот и всё. И Лилия, проявив благоразумие, не приходила к нему два дня. На третий вечер она постучала в его дверь, как обычно, но Эймонд не спешил открывать. Лил постучала ещё раз. Снова тишина. Неужели он решил больше не впускать её? Настолько сильно рассвирепел из-за болей? Лилия вздохнула, прислонилась лбом к двери и едва не упала, когда та всё-таки приоткрылась. На Лил смотрел Эймонд, явно только что проснувшийся. На правой щеке остался след от подушки да и волосы его выглядели далеко не безупречно, однако как же она была рада его видеть. Кажется, растрёпанным и сонным он смотрелся ещё прекраснее обычного. — Добрый вечер. Вы спали, я… Не говоря ни слова, и, кажется, вовсе не слушая Лил, Эймонд позволил ей зайти в комнату. Он отошёл и скрестил руки на груди — выражение лица у него было крайне недовольное. Здоровый глаз сверлил Лилию холодным взглядом, и казалось, что сапфир угрожающе поблёскивает. — Тебя не было два дня, — отчеканил Эймонд. — Вы же прекрасно знаете, как у меня всё болело… — его тон задел Лилию. Она пришла к Эймонду не для того, чтобы ссориться. Эймонд промолчал, очевидно, не считая это оправданием. Чего он вообще хотел? — И я наводила порядок в спальнях вместе с другими служанками, — продолжила Лил, стараясь говорить спокойно, хотя такой приём с его стороны раздражал и расстраивал. — А потом могла только лежать. Всё. У меня не было настроения для наших… — она попыталась подыскать верное слово. — Развлечений. Эймонд то ли хмыкнул, то ли фыркнул, но определённо сделал это демонстративно, не признавая её аргументов. — Я не понимаю, почему вы сердитесь! — всё-таки не выдержала Лилия. Она не приходила, потому что не хотела обременять его и создавать повод для ссоры, а он… — Не понимаешь?! — вспылил Эймонд, оставив своё напускное спокойствие. — Да я… ты… — он смешался, точно боялся сказать лишнее, и из-за этой заминки, кажется, ещё больше разозлился. — Я разве разрешал тебе не приходить?! Он точно ударил её — так это было внезапно и больно. Лил сглотнула, ощущая, как к глазам подступают слёзы. Нет. Она не станет плакать из-за того, что он швырнул ей в лицо известную им обоим правду: она служанка, а он принц. Сколько раз Лилия повторяла это про себя, прежде чем поверила в возможность счастья — пусть и временного. Она отступила к двери, специально не опуская взгляда. Пусть прочитает по её глазам, как это больно — жаль, эти страдания она ему передать не может. — Простите, что так оскорбила вас непослушанием, Ваше Высочество, — произнесла Лил, присев в реверансе. Затем, повернувшись к Эймонду спиной, она открыла дверь. Только теперь Лилия боковым зрением увидела, что в сапфировой вазе стояли свежие розы удивительного оттенка — практически фиолетового, напоминающего о цвете её глаз. Да что же это… Захотелось обернуться. Но я не должна. И пусть — розы! Он сам сказал недавно — для него это легко, не требует усилий. И тут Лилия оказалась в плену его рук — Эймонд прижал её к себе со спины, не давая уйти, прошептал глухо в её волосы: — Останься… — и ещё тише. — Я скучал. Лилия вздрогнула. Ей хотелось остаться, но буквально минуту назад он говорил совсем другое. Она не ровня ему, и он слишком хорошо об этом знает. — Это приказ? — спросила она, стараясь придать голосу твёрдости. — Остаться и ублажать вас? Эймонд ощутимо напрягся и шумно выдохнул: — Ты не можешь так про меня думать. — Да, до этого момента я и правда верила в то, что вы другой… что я хоть немного небезразлична вам. Не только в постели. Он резко развернул её к себе лицом, взял за руки, будто пытался донести до неё свои мысли через это прикосновение: — Я не должен был так говорить… Я вовсе не считаю, что ты обязана приходить ко мне, но все эти вечера ты провела со мной, а потом просто не появилась! А я даже не мог подойти к тебе и выяснить, в чём дело, потому что ты убиралась в этих дурацких спальнях! Эймонд всё ещё злился, но Лил чувствовала — уже больше на ситуацию, чем на неё. — Почему ты вообще это делала, если так страдала? — недовольно спросил он. Она объяснит ему потом, а пока важно другое: — Я не приходила, потому что не хотела вас обременять — я годилась только на то, чтобы лежать в постели и молчать. Да и вас же бесят эти боли, скорее всего… я боялась — мы поссоримся. — А так нам удалось всё уладить миром, — не удержался Эймонд. Но Лил не хотела, чтобы он отвлекался от темы. Главное он ещё не сказал. — Судя по всему, я ошиблась, но вы… — она пристально посмотрела на Эймонда и высвободила свои пальцы из его ладоней, чтобы это прикосновение её не отвлекало. — Вы всё ещё не извинились за те свои слова. Повисла тишина. О чём он думал сейчас? Если она небезразлична ему, если он так её ждал, то разве не проще сказать: «Прости»? И… если он не скажет — ведь это значит, что мне придётся уйти и не возвращаться. Лилии стало холодно, но она продолжала стоять неподвижно. — Прости, — наконец сказал Эймонд, на лице его была написана мрачная, пугающая решимость. — Но пообещай, что больше никогда так не поступишь. Неидеальное извинение, но на другое она вряд ли могла рассчитывать. Будто Эймонд смотрел на эту ситуацию под совершенно иным углом. И Лилия сказала: — Обещаю. Эймонд сдержанно улыбнулся и прижал Лилию к себе — крепко, точно вовсе не намеревался когда-либо её отпускать.***
И в следующие лунные крови Лилия, как и обещала, пришла к Эймонду, хотя по-прежнему чувствовала себя неудобно. Ещё более неловко ей стало, когда он с порога подхватил её на руки, уложил на кровать, разул и стал устраивать Лил, точно куклу, в горе подушек и одеял, которых — она могла поклясться — вчера на его постели не было. Затем Эймонд протянул Лилии дурно пахнущий отвар: — Пей. От этого тебе станет легче. Она хотела отказаться, но Эймонд нахмурился: — Ты должна это выпить. — Хорошо… мой принц, — не удержалась от насмешливого тона Лил. Впрочем, Эймонда позабавило это обращение. Он устроился рядом на подушке и, наблюдая за тем, как она глотает гадкую жидкость, поинтересовался игриво: — Считаешь меня своим? — Сейчас — да, — сказала Лил, кидая взгляд на вазу, в которой каждый день появлялись новые цветы. Сегодня это были пышные розовые тюльпаны. — Спасибо за цветы, — поблагодарила она, допивая отвар усилием воли и передавая чашку Эймонду. Тот ловко подхватил её и поставил на стол. Что за жизнь у меня — лежу, пока принц убирает за мной посуду. Лил хмыкнула, представив, чтобы на такое сказали её любимые кухарки — Дорис и Лейла. Нет, определённо она будет молчать обо всём, но странно ведь и даже пугающе то, как сильно она к этому привыкла. К такому Эймонду. — Ты ещё и за отвар поблагодаришь меня через полчаса, — заверил Эймонд, снова усаживаясь на кровать. Лилия кивнула и спросила о другом: — Всех, наверное, удивляет то, что у вас в комнате стали появляться свежие цветы каждый день… Разве ваши родственники не считают это подозрительным? Эймонд пожал плечами: — Понятия не имею. Ко мне почти никогда никто не заглядывает из семьи. Да и слуги им вряд ли что-то передают о моих делах, даже если они шепчутся о чём-то — мне всё равно. Вообще-то Лил слышала эти слухи: мол, у принца Эймонда явно роман с какой-то девушкой. Обсуждали тему не слишком активно, но время от времени к ней возвращались. Одни подозревали, что он связался с одной из известных красавиц Королевской Гавани — женщин, меняющих одного обеспеченного любовника на другого. Другие же поговаривали о его интрижке с одной из придворных дам королевы. Лилия пересказала ему эти версии, и Эймонд лукаво посмотрел на неё: — И каково тебе быть той, кто знает правду? — Чувствую, что храню большую тайну. — Всё было бы проще, если бы ты позволила мне позаботиться о тебе, — заметил Эймонд, не развивая тему. Потом он добавил: — Знаешь, ты можешь обращаться ко мне ещё проще, когда мы наедине. Тебе бы хотелось? Лил взглянула на него с удивлением. Не то, чтобы ей не хотелось… она просто вообще не думала об этом. Но в ответ на его предложение кивнула: — Хорошо. Это было бы… хорошо, — закончила она нелепо, не зная, какое ещё слово тут можно подобрать. Тем временем отвар, видимо, действовал — боль в низу живота стала не такой противно-ноющей. Эймонд раздобыл какое-то чудо-средство. Лил сказала ему об этом и поблагодарила, нежно поцеловав в щёку и губы. Эймонд — кажется, совершенно довольный собой — гладил её по волосам. — Хочу узнать, о чём вы… ты мечтаешь? — спросила Лилия. Раз ей стало полегче, то она намеревалась втянуть Эймонда в один из тех откровенных разговоров о личном, которые они вели время от времени. Ей нравилось беседовать с ним не меньше, чем ласкаться. В ответ на её вопрос Эймонд усмехнулся: — Кроме очевидного? — Да, — сказала Лил. За эти два месяца она пристрастилась к взаимным ласкам, к тому удовольствию, которое они доставляли друг другу. Её доверие к Эймонду постепенно крепло. Но вместе с тем появилась и уверенность в том, что можно не спешить с «главным», не наступать себе на горло и не пытаться преодолеть свои страхи радикально и резко. И Эймонд не торопил её — кажется, он был вполне доволен происходящим между ними, хотя порой и отпускал шутливые намёки, как сейчас. Когда принц понял, что ей хочется поговорить серьёзно, то ухмылка пропала с его лица сменившись лёгкой задумчивостью. — У меня есть желания, Лилия. Цели в жизни. Понимаешь, мечты — это что-то эфемерное… — он странно взглянул на неё, будто размышляя о чём-то тайном, но затем вернулся к тому, что хотел сказать изначально. — Я собираюсь покрыть себя ратной славой. Это сделает меня по-настоящему сильным, а сила и есть высшая власть. Его живой глаз блеснул азартом. — Если же говорить о планах помельче, то я намерен побывать в Вольных городах — Горлейм пишет о тамошней жизни интересные вещи. Лил кивнула. Она знала, что Эймонд ведёт переписку со своим бывшим учителем философии, который, судя по всему, сильно на него повлиял. Путешествия по Вольным городам представлялись ей куда более увлекательными, чем битвы. Но эта страсть Эймонда была ей известна. Она провела по его лбу и волосам: — У тебя интересные планы. — Это не всё, — отозвался он. — А то, что пришло в голову первым. Лилия живо представила Эймонда на Вхагар, сжигающей их общих врагов. Они бы мчались вперёд, неся разрушение и смерть… И даже без Вхагар, только с мечом, Эймонд мог быть очень опасным — Лил с первой встречи чувствовала это инстинктивно, но в последнее время начала забывать. — Ты ведь уже убивал людей? — тихо спросила она, пытаясь выкинуть из головы мрачные картины. Эймонд кивнул, не вдаваясь в подробности. — Ты тоже должна мне ответ на вопрос, — сказал он. Сменить тему, пожалуй, — хорошая идея. Она ожидала, что Эймонд тоже спросит о её мечтах или планах, если он предпочитал обсуждать их… У неё были заготовлены ответы, пусть и не такие впечатляющие. Однако Эймонд поинтересовался: — Ты говорила однажды о парне, с которым впервые поцеловалась… Расскажи мне эту историю. Лил смутилась. Она не ожидала расспросов об Августе — после всех минувших вечеров с Эймондом её первая любовь казалась такой блеклой. Она, кажется, и лицо Августа не могла вспомнить во всех подробностях. — Обмен должен быть честным, — настаивал Эймонд, видя её нерешительность. И зачем ему это? Но Лилия сдалась и заговорила — рассказала обо всём без утайки. Правда, смотрела не на Эймонда, а в потолок. А он не задавал вопросов, не шутил — как она ожидала. Слушал внимательно, будто искал в её словах двойное дно. Когда Лилия договорила, Эймонд откинул в сторону пару небольших подушек, составлявших крепость, в которую он сам же её поместил, и, подобравшись поближе, обнял Лил. Чтобы сделать объятие более удобным Лилия, перевернулась на бок, оказавшись спиной к Эймонду, его рука теперь скользила по её шее, плавно смещаясь на грудь, но не сжимая её. — Ты ведь знаешь, что не была ни в чём виновата перед ним и что он тебя не стоил? — спросил Эймонд наконец, разрушая мирную, но немного печальную тишину, установившуюся между ними. — Вроде бы да, — вздохнула Лил. — Но с другой стороны — он привык, что девушки Спайстауна либо сразу отказывают, либо уже соглашаются на всё. — Не оправдывай этого урода, — проворчал Эймонд, устраивая руку на талии Лил, делая объятие более крепким. «Обвинить во всём Августа — удобный путь, но моей глупости это не отменяет», — могла бы сказать Лилия, но промолчала, понимая, что Эймонд, вероятно, воспримет её слова как-то неправильно. Сказала она другое: — Мой ответ оказался значительно длиннее ва… твоего. Так что... скажи, кто была та первая, кого ты поцеловал? Я знаю, что дальше их наберётся много, поэтому расскажи мне особенную — первую историю. — Хочешь знать? — поинтересовался Эймонд, в его голосе слышались нотки задумчивости. — Да, — ответила Лил беспечно. — Это была Хелейна. Ох… Лилия вдруг вспомнила, как на свадьбе Рейны и Дейрона Эймонд танцевал с сестрой, как нежно касался руками её ладоней и располневшего — наверное, после родов — стана. Значит, она была не просто его сестрой и женой Эйгона, а первой любовью… Лил окутала тоска, а сердца коснулось то неприятное чувство, уже посещавшее Лилию во время танцев Эймонда с леди. Только теперь кольнуло хуже. Вспомнились вдруг сплетни, которые порой звучали в замке, о том, что, мол, принц Эймонд уделяет детям сестры больше внимания, чем её муж, и, может, неспроста… Нет. Он не мог. У Эймонда есть представления о чести. Он бы не стал. Но ведь часто у принцев — свои моральные нормы? И пока Лил сжигали ревность и ужасные сомнения, Эймонд говорил. Он рассказал о том, что Хелейна всегда была добра к нему да вообще ко всем. — Она казалась… да я знаю, что и сейчас кажется людям странной. Порой делает пророчества, — он вдруг умолк на секунду, будто вспомнив нечто важное, но затем вернулся к довольно спокойному тону. — Но у неё нежное, верное близким сердце. Когда родители объявили, что Хелейна выйдет замуж за Эйгона, я… мне было больно. Я… ну, в общем я попросил её о поцелуе, особенном поцелуе, и она подарила мне его. Нет, Эймонд не говорил бы так трепетно о том поцелуе с Хелейной, если бы вслед за ними следовали другие. Не похоже. Однако… — Вы… — она решила не исправляться. — Всё ещё любите её? Рука Эймонда на талии Лил напряглась. Потом он осторожно развернул Лилию к себе так, чтобы встретиться с ней взглядом. — Люблю, — твёрдо сказал Эймонд, и сердце Лилии ухнуло вниз. — Но не как женщину. Хелейна уже много лет — просто моя сестра. И я надеюсь, ты не собираешь сплетни. Лилии стало стыдно за свои мысли, она коснулась лица Эймонда: — Мне было бы тяжело узнать, что она владеет твоим сердцем в каком-то ином смысле. Стоило ли признаваться в таком? Но Лил не могла промолчать. Эймонд же улыбнулся вполне добродушно: — Приятно, что ты так меня ревнуешь, но моим сердцем уже много лет владеет только Вхагар. — Вхагар потрясает, — призналась Лил, вспоминая тот полёт, который, кажется, был сто лет назад. — Насчёт Вхагар у меня к тебе есть предложение, — усмехнулся Эймонд. — Хочешь ещё полетать?***
Как и надеялся Эймонд, Лилия согласилась на совместные полёты — время от времени. Он пообещал ей сменить седло на двухместное, чтобы «её прекрасная задница не пострадала». Лилия смеялась в ответ. А когда через пару дней он подвёл её к Вхагар, выглядела довольной и предвкушающей полёт. Хотя драконица уже приняла Лилию однажды, Эймонд всё равно немного волновался. Мало ли что изменилось. Он постарался встать так, чтобы в случае чего защитить Лилию собой. Сделав это практически бессознательно, он понял смысл своего поступка, только когда во взгляде Лилии промелькнуло недоумение. — Разве… не надо мне встать ближе? — Нет, — отрезал Эймонд, поправляя на её голове тяжёлый капюшон — он велел Лилии одеться потеплее, но принесённый ею плащ был слишком тонким. Тогда принц укутал Лилию в одно из своих одеяний, а она жаловалась, что теперь страдает от жары. Ну и пусть. Зато не замёрзнет. Ночи с каждой неделей становились всё холоднее — мудрые люди говорили, что приближается зима. И, как всегда, никто не знал, сколько она продлится… Вхагар смерила его и Лилию пронзительным взглядом, тем и ограничилась — очевидно, нападать на девушку сегодня она не собиралась. Эймонд подсадил Лилию, чтобы она взобралась на драконицу и устроилась в седле — при свете звёзд и луны делать это было не слишком удобно, однако они справились. Полёт проходил в тишине. Лилия явно наслаждалась ночным спокойствием и непривычным для них общим досугом. Она положила ладонь на ногу Эймонда, и ему это понравилось. Но было не время отвлекаться. Эймонд сосредоточился на обычных ощущениях — ритме движений Вхагар, ветре, путающемся в его волосах. Свободе. Но это была какая-то новая, неведомая раньше свобода — та, что он добровольно решил разделить с Лилией — со своей незнакомкой с чудными фиалковыми глазами… С помощью команд на валирийском Эймонд направил Вхагар не к привычному месту остановки, а к тому берегу, который они присмотрели накануне. Драконица спикировала на песок и после того, как Эймонд и Лилия отошли от неё, прикрыла свои мудрые зелёные глаза. — Где мы? — поинтересовалась Лилия. — На одном из берегов Черноводной, — объяснил Эймонд. — Подальше от города. Чувствуешь, здесь не пахнет протухшей рыбой? Разве что чуть-чуть… Она улыбнулась Эймонду и, точно подхваченная налетевшим ветром, закружилась на месте. Теперь, когда от его сосредоточенности не зависели их жизни, можно было полюбоваться ею вдоволь. Наблюдая за тем, как Лилия, перестав кружиться, осмотрелась, нашла какую-то корягу и присела на неё, подзывая его к себе, Эймонд вдруг ощутил, что всё это неправильно — встречаться с ней утайкой по вечерам. Да и его идея поселить её в каком-нибудь домике в Королевской Гавани прямо сейчас не казалась такой уж блестящей. Ей нужна свобода… но разве она свободна теперь, прислуживая в замке? И что делать с желанием заботиться о ней? Сегодня с Вхагар — я, что… Действительно был готов умереть за неё? Ведь чем ещё могло обернуться нападение драконицы… Эймонд покачал головой. — Ты о чём-то грустном задумался? — спросила Лилия, беря его за руку. — Не сказал бы. Это действительно не было грустным. Скорее удивительным и немного пугающим. Как ей удалось захватить меня? Неужели я сам это позволил? — Место прекрасное, Эймонд, — улыбнулась Лилия спустя некоторое время. Она внимательно глядела на реку, омывающую берег — та точно хотела прижаться к холодному песку поближе, но не смела. А о чём думала Лилия? Может, вспоминала море, окружавшее Дрифтмарк? Из её рассказов Эймонд понял, что Лилия чувствовала себя там весьма счастливой и свободной, если только не считать того эпизода с уродом, едва не изнасиловавшим её. Ох, Эймонд с удовольствием бы выпустил ему кишки. — Эймонд, — позвала она, вырывая его из тумана раздумий. Теперь Лилия смотрела только на Эймонда: — Ты столько всего мне даришь… это невероятно. Спасибо! Она обняла его, а затем их губы соприкоснулись. Поцелуй показался особенно обжигающим среди окружавшей их холодной ночи. Эймонд бы хотел ласкать Лилию прямо здесь на песке, но вряд ли это хорошая идея… Она будто прочитала его мысли, прошлась язычком от линии его подбородка до уха и прошептала игриво: — Знаешь, у меня есть ещё парочка идей для совместного досуга. — Мне нравится твой настрой, — ответил Эймонд и снова поплотнее укутал её плащом, который пару минут назад раскрылся под его же руками. — Но пока мы побудем здесь. Правда? Ты ведь не против? — Не против, — он коснулся носом её носа. — Ты вроде пока не слишком замёрзла. Лилия кивнула, а потом встала, намереваясь пройти по берегу. Эймонд предпочёл остаться на коряге. Он не хотел говорить сейчас, боялся выдать охватившее его волнение… Давно ли он чувствовал то, какой особенной она стала для него? Боялся потерять? Эймонду вспомнилась та некрасивая сцена, когда он сказал ей: «Я разве разрешал тебе не приходить?!». Он не должен был, но… какая злость, какая ярость охватили его в тот вечер, когда она не пришла, когда он понял, что зря ждёт. Как полный идиот заказал для неё новые цветы, настроился на хороший вечер, а она просто проигнорировала его! И он ведь знал, что не будет никаких ласк, он хотел просто увидеть её… И главное — Эймонд не понимал, почему она так поступила. Гадал: может быть, с ней что-то случилось? Но он ведь почувствовал бы. И на следующий день Эймонд узнал про проклятую уборку комнат, видел Лилию издалека, однако подойти к ней не мог — она всё время толкалась в стайке других служанок. И ей так не шла эта работа, это окружение. Почему она вообще трудилась, если — он чувствовал — ей больно? Бессилие — вот, что он ощущал. И это было ужасно. Разъедало, бесило, пробуждало желание что-нибудь разрушить или сделать кому-нибудь больно… Но ещё он скучал по ней — новое, странное чувство. За что она его так мучала?! И когда Лилия наконец удосужилась прийти к нему, то не спешила с объяснениями, точно всё это было в порядке вещей. Но она не имела права с ним так поступать, ведь он ждал и ждал, и ждал… Эймонд вздохнул. Он мог бы тогда предпочесть свою гордость. Но выбрал Лилию. Наверное, в тот момент уже стоило насторожиться, однако… Я бы не смог её отпустить. Поговаривали, будто когда-то драконы собирали сокровища и спали на них — сказки, конечно, Вхагар вот золотом совсем не интересовалась. Но Эймонд чувствовал себя именно таким драконом — нашедшим сокровище и не желающим его отпускать. Вот только сокровище было непростое, а со своей волей, с характером, с тягой к свободе… Он подошёл к Лилии, всматривающейся в тёмные речные воды, мерцающие в неверном свете луны и обнял её со спины. — Ты знаешь, что всегда будешь моей. Она ответила не сразу: — Всегда — это слишком долго для нас, мой принц. Неправильные слова. — Но я никогда не смогу тебя забыть, — призналась Лилия. — И если почувствую твою боль, то буду страдать не из-за неприятных ощущений, а из-за того, что ты в опасности. И я… — её голос дрогнул. — Не оставлю тебя, пока ты не скажешь, что я тебе не нужна. Или пока ты не заведёшь себе любовницу с домиком... или не женишься. — Сколько условий, — пробормотал Эймонд, чтобы хоть как-то ответить на эту речь, не желая бездумно давать обещания, которые нашёптывало ему сердце. Он не представлял себя с другой. Любовницей, женой, кем угодно… Как нелепо было, когда Лилия приревновала к Хелейне! «Мне было бы тяжело узнать, что она владеет твоим сердцем в каком-то ином смысле». Только ты владеешь моим сердцем, но тебе нельзя этого знать. Ведь я должен беречь тебя от боли.