Никого. Только ночь и свобода. Только жутко стоит тишина. «Я неверную встретил у входа» — А. Блок
Ещё минуту назад Рейна возмущалась — мол, почему мейстер настоятельно рекомендует ей дневной сон и отговаривает от слишком долгих прогулок и совместных полётов с Дейроном, — и вот… спала с милейшим выражением на лице. Кажется, ей снилось что-то очень приятное. Лил, которая вызвалась составить Рейне компанию в «этой муке», теперь осталась без работы, если сидение у постели подруги и разговор с ней вообще можно было так назвать. Но, возможно, Рейна вскоре проснётся… Лилии до сих пор не верилось, что уже третий месяц в чреве Рейны зреет новая жизнь — маленький Таргариен. Живот Рейны выглядел ещё совсем плоским, хотя груди несколько налились. Чувствовала она себя довольно хорошо, если не считать повысившейся утомляемости, которую Рейна, правда, не желала признавать. Она сказала сегодня, прежде чем уснуть: «И всё-таки мне было бы интересно узнать, кто пленил твоё сердце, Лил…». Рейна оказалась куда более внимательной и проницательной, чем думала Лилия. Первый раз она завела этот разговор около месяца назад. «Закутавшись в плащи, чтобы скрыться от пронизывающего, шепчущего о приближении зимы ветра, Лилия с Рейной вышли во двор замка. Лил с сожалением подумала о том, что Эймонд был прав: её плащ слишком тонкий. Он хотел подарить ей свой — тот, что Лилия надевала во время их совместных полётов на Вхагар, но Лил воспротивилась. И не потому что подозревала его в желании подкупить её, просто… как объяснить, откуда у неё такой шикарный тёплый плащ? Соседки по комнате и без того подозревали Лил в интрижке с кем-то: задавали вопросы, красноречиво переглядывались, прекращали разговор, когда она входила в комнату. Спрашивала о том, не сложилось ли у неё с истинным, и кухарка Лейла. Лилия в ответ на все расспросы отмалчивалась и отшучивалась, лишь Лейле сказала: "У меня всё хорошо, но объяснить не могу". Та приняла такой ответ, а вот другие служанки явно затаили на Лил обиду за скрытность… Что же — мне не привыкать к осуждению и шёпоту за спиной. Лилия вздрогнула, когда ветер пробрался под плащ, и с беспокойством посмотрела на Рейну: — Миледи, вам не холодно? Рейна улыбнулась: — Всё в порядке. Я рада, что добилась своего и съезжу в город. Лил кивнула, не слишком разделяя эту радость. Сегодня Рейне вместе с королевой Алисентой и принцессой Хелейной предстояло раздавать еду нищим у септы. Заготовленной провизией полнилась корзина, которая сейчас оттягивала руки Лил. Нагружены были и другие служанки, сопровождавшие леди. Хорошее это занятие — благотворительность, вот только не простудится ли Рейна на таком ветру? Но Лилия не стала ничего говорить. Королева вообще-то не хотела брать с собой беременную невестку да и Дейрон был против, но Рейна пролила немало слёз, доказывая, что непременно должна поехать с ними — принести пользу народу, принять участие в семейном деле. Ох, зря они пошли у неё на поводу. — А знаешь, Лил, — вдруг шепнула Рейна, оглянувшись и убедившись в том, что ни королевы, ни принцессы здесь пока нет. — Я и за тебя тоже рада… Не пытайся изобразить невинность, я поняла, что у тебя появился любовник. Кажется, Рейну это очень забавляло. Возможно, ей просто нравилось подчёркивать свой недавно обретённый статус замужней женщины, многое знающей о том, что происходит на ложе — не всегда брачном. Лилия же вздрогнула — и на этот раз не от холода. Одно дело — вопросы от других служанок, но Рейна… Впрочем, следовало что-то ответить. — Простите. Вы правы, но я не могу говорить об этом, — поспешно пробормотала Лил, отступая на несколько шагов назад. Они и без того были не слишком осторожны сегодня». Лилия мягко улыбнулась, вспомнив этот эпизод. Стоило принять и начать привыкать к тому, что Рейна уже совсем не ребёнок, что в некотором отношении она теперь взрослее Лил. Но про Эймонда я всё равно не могу ей рассказать. Да и к чему говорить? Чем больше слов, тем сильнее надежды на несбыточное, мечты о невозможном… Лилия утопала в нём и летала вместе с ним не только в буквальном смысле, но и в переносном. Я влюблена в него. И как я это допустила? Лил покачала головой, дивясь самой себе. Но как остановиться, если с Эймондом так хорошо? С каждым днём он всё больше открывался ей. В его отношении к ней было столько заботы, доброты, нежности. С Лилией никогда и никто так не обращался. Да, Эймонд порой проявлял излишнюю властность там, где её вовсе не требовалось, однако он больше не напоминал о разнице в их положениях. Они предавались ласкам, летали на Вхагар, смеялись вместе и много говорили — о мелочах и о важном. Лил хотелось узнать все его мысли, проникнуть в его сны… «Вечером того дня, когда они раздавали милостыню, Эймонд встретил Лилию недовольным взглядом. И в ответ на её приветствие заметил: — Ты выглядишь уставшей. — Прекрасный комплимент, — отшутилась Лилия, которая действительно чувствовала себя измотанной. Столько людей! Столько страданий! Для леди предусмотрительно поставили несколько лавочек на площадке, расположенной перед самым входом в септу. Перед ними стояли огромные корзины с едой, по бокам — королевские гвардейцы. Лил и другие служанки находились на ступенях пониже и передавали провизию страждущим. Сегодня Лилия перетрогала столько рук — узловатых и покрытых пятнами; детских, потных и грязных; с недостающими пальцами; загрубевших; испещрённых маленькими ранками — заросших корками или кровоточащих… К королеве, её дочери и невестке септон тоже время от времени подводил нищих — в основном матерей с младенцами. Они выглядели несчастными, но не слишком грязными, а один грудничок даже показался Лил весьма упитанным. Эймонд подал ей кубок с вином, за что она его тихо поблагодарила и присела на кровать, поглощённая мыслями о действе, участницей которого стала. Уже после поездки Рейна, очень довольная, говорила о том, как жалко этих несчастных, но какие они милые и благодарные. Лил не стала с ней спорить. Зачем огорчать Рейну рассказами о той картине, которую увидела перед собой Лилия? Нищем со всклокоченной бородой, от плевка которого она едва увернулась. Явно безумной женщине, трясшей перед служанками трупом своего ребёнка, завёрнутым в тряпки, и кричавшей: "Не надо нам ваших подачек! Пусть король позаботится о нас!"… А одна карга, чьё лицо было обезображено ожогом, впилась зубами в руку соседки Лил по комнате. Они кое-как её оттащили. Занятые разговорами с благоразумными нищими, наверняка заранее отобранными септонами, леди не заметили всего этого. По крайней мере, Рейна и Хелейна — точно. Насчёт королевы у Лилии были подозрения, так как кусачая карга потом куда-то исчезла одновременно со старшим из гвардейцев. А вообще служанки старались не обращать внимания стражей на выходки некоторых безумцев — до такого состояния тех довело горе. Заметив, что Лил допила, Эймонд забрал у неё кубок и убрал его. Затем он коснулся её руки, но Лил постаралась отвести свою ладонь от его. Она ухитрилась привести себя в порядок перед тем, как прийти к принцу, но всё равно чувствовала себя грязной, затроганной чужими руками. — Я… — призналась она, не желая, чтобы он обижался. — Не в настроении сегодня. Я пришла, потому что хотела увидеть тебя. Но сегодня… я трогала столько грязных, потных, обезображенных рук… твои слишком хороши. Эймонд хмыкнул, определённо находя заявление Лилии странным, а затем решительно поднёс её ладони к губам и стал покрывать поцелуями. Она попыталась сопротивляться, но это было бесполезно. Наконец Лил не выдержала и рассмеялась — ласки Эймонда пересилили тяжёлые впечатления, полученные сегодня. — Хорошо-хорошо, я поняла — тебя не остановит ничто. Даже то, что в меня плюнул какой-то нищий, — поддразнила его Лилия. Эймонд прервал своё занятие и нахмурился: — Плюнул?! Куда смотрели гвардейцы? — теперь он просто нежно поглаживал её ладони. — Ты ведь это не всерьёз? — удивилась Лилия. — Гвардейцы охраняли Её Величество с родственницами. Что им ещё делать? И да… я вообще-то смогла увернуться. Я молодец. — Чудесная новость, — сухо заметил Эймонд. — Но ты устала, твои руки и ноги болят, и тебе испортили настроение. Нельзя было в этом благотворительном спектакле обойтись без тебя? Спектакль… Лилии понравилось такое обозначение. Эймонд всё понимал, и за это она влюбилась в него ещё больше. — Нет. Я должна быть при Рейне, — потом Лил оглянулась на манившие её подушки. — Может, приляжем? — Хорошо, — согласился Эймонд и, уже ложась рядом с ней, сказал. — Если бы ты приняла моё покровительство, то не страдала бы сейчас. Пришёл черёд Лилии хмуриться: — "Страдание" — это слишком громкое слово, — она коснулась взглядом его прекрасного лица. — Ты ведь посещаешь город время от времени, ты знаешь, как живут там люди… Мне не на что жаловаться, особенно сейчас, когда я с тобой. Произнеся последнюю фразу, Лил не сдержалась и, улыбнувшись уголками губ, потёрлась носом о нос Эймонда. Того немного смягчила эта ласка. — Не думаешь, что могла бы согласиться на моё предложение из солидарности с несчастными, которых видела сегодня? Вряд ли бы они отказались от уютного, полного прекрасных вещиц домика в Королевской Гавани? — спросил Эймонд шутливо. Лилия провела рукой по его волосам: — И ты бы посещал так часто, как только мог, того очаровательного мужчину со сгнившими зубами или каргу с ожогом в пол-лица? Я и не знала, что у тебя такие вкусы… Эймонд ответил ей усмешкой: — Ты стала такой дерзкой. Некоторое время они молчали, затем Лил произнесла, глядя в здоровый и сапфировый глаза Эймонда. — Мне нравится то, что ты понимаешь, как живут эти люди… Вряд ли до конца. Да я и сама далека от глубокого понимания. Я никогда не жила на улице, не голодала, все мои горести не сравнятся с тем, что чувствует мать, ребёнок которой умирает без хлеба. Эймонд провёл пальцами по щеке Лил: — Ни ты, ни я не виноваты в том, что изначально оказались в лучших условиях. Глупо винить себя за такое. Но… всё это неправильно. Королевская Гавань должна быть привлекательным, красивым городом, а не клоакой. Её нынешнее состояние — оскорбление для короля. Впрочем, ему давно уже наплевать. Хотя... возможно, так было всегда. Он никогда раньше не говорил при ней о короле. Да и вообще о семье, о детстве упоминал редко, в основном отделываясь скупыми фразами. Куда охотнее Эймонд рассказывал о том, что происходило после того, как он стал всадником Вхагар. Можно ли расспросить его о семье? Всё равно нет никакого смысла дальше говорить о Королевской Гавани и её жителях — им такие беседы не помогут. Возможно, если Рейнира станет королевой, то она принесёт с собой изменения к лучшему. Лил знала о ней не так много да и видела лишь несколько раз в жизни, однако ей нравилось то, как достойно держалась Рейнира — в ней чувствовалась сталь под покровом спокойствия. А ещё она хорошо воспитала своих сыновей… Но Эймонд явно хочет видеть будущим королём своего брата. Да и, очевидно, что именно такой вариант нужен Рейне. Нет. Я не стану обсуждать с ним это, но вот касательно семьи... — Эймонд, могу я спросить? Король… он был хорошим отцом до своей болезни? Сейчас ты его часто навещаешь? Ты никогда не упоминал об этом. Эймонд ощутимо напрягся, но ответил: — Ты можешь спрашивать, о чём угодно, Лилия. Вот только… был ли он когда-нибудь хорошим отцом? Знаешь, тут ответить способна только Рейнира. Он до сих пор считает её святой, хоть она и редкостная шлюха, опозорившая семью, — губы принца неприятно искривились. — Видимо, он был привязан к ней с самого её детства, проводил время с этой своей дочерью… Он замолчал, будто вспоминая что-то, но потом продолжил: — Говорят, рождение Эйгона было для короля чудом. Ну, а дальше… чудо стало повседневностью. При моей жизни он всегда оставался больным стариком — только разлагался всё больше. Помню, он наблюдал порой за нашими тренировками на мечах, но, возможно, просто приходил посмотреть на своих внуков-бастардов… Когда они оставили меня без глаза, король не требовал справедливости, наоборот старался утихомирить мою мать. Его холодный смешок прошёл по коже Лил мурашками. — Я совсем не навещаю его. Не сомневаюсь в том, что мне сообщат о его смерти достаточно быстро. Лилия не знала, что ответить на это откровение — нарочито холодное, но, на самом деле, болезненное. Её сердце наполнилось сочувствием к Эймонду — он хоть и не сомневался в том, кто его отец, но по большому счёту рос безотцовщиной. Однако Эймонд не примет её утешений, скорее оскорбится. Скажет, что всё это дела давно минувших дней. И Лил решила ответить таким же признанием: — В детстве, когда лорд Веймонд вызывал меня к себе, я всегда надеялась, что в этот раз наверняка смогу впечатлить его своими знаниями, и он скажет: "Я горжусь тобой, Лилия, и теперь точно знаю — ты моя дочь". Но он никогда не говорил ничего подобного. Только просил спеть… но будто искал в моём голосе что-то, чего в нём вовсе не было. Лилия отвела взгляд от лица Эймонда — слишком уж сочувственно он на неё смотрел. — Я ненавидела свои волосы — слишком тёмные. Мне казалось, это из-за них лорд сомневается в нашем родстве. Не знаю, почему я не обкорнала себя налысо — то ли духу не хватило, то ли септа была слишком бдительна. Пришёл черёд Лил мрачно усмехаться. — А о матери я и не пробовала гадать. В том возрасте я ещё не знала слова "шлюха", но чувствовала, что примерно такой она и была, раз оставила меня. — Она могла умереть в родах, — заметил Эймонд. Лил промолчала — может, она и узнает когда-нибудь правду, но вряд ли это случится скоро. Она сказала Эймонду, проводя пальцами по линии его подбородка: — Мне нравится то, что твоя мать заботится о тебе. — Да, в безразличии к своим детям её не обвинишь, — сдержанно ответил Эймонд. — Но я не хочу сейчас говорить о ней. Придвигайся ко мне. И Лил оказалась в его объятиях — он обнял её крепко-крепко и прошептал в макушку: — У тебя великолепные волосы, Лилия. Самые лучшие. Это было мило. Лилия улыбнулась и пробормотала: — Твои мне нравятся больше. — Они в твоём распоряжении — ты же знаешь. Кхм… раз он сам так сказал… И конец этого вечера Лил провела, заплетая в косички волосы Эймонда. Отличное завершение тяжёлого дня». Да, она слишком привязалась к нему. Лил вздохнула — сколько им ещё осталось таких вечеров, украденных у судьбы? Тем временем Рейна приоткрыла глаза и тут же проворчала: — Ох, что это такое! Я опять уснула?! Это ужасно… — Не так уж и плохо, — возразила Лилия, отвлекаясь от своих сладко-горьких мыслей. Рейна сощурилась: — А ты, наверняка, всё это время мечтала о своём любовнике… Как же мне хочется узнать, кто делает тебя такой счастливой, Лил… — Рейна вдруг охнула так восторженно, точно ей в голову пришла гениальная идея. — Ты встретила своего истинного? — Прости, не могу сказать, — отозвалась Лилия, уставшая от такого интереса к своей личной жизни. Служанка и принц. У этой истории не может быть счастливого конца, но Лил так хотела верить в обратное. Она точно вернулась в детство, когда столь сильно мечтала о невозможном — чтобы красивый лорд признал её своей дочерью. Но этого не произошло. И теперь всё повторится снова, пусть и на совсем иной манер. И надо хвататься за настоящее обеими руками, пока оно не растаяло.***
Ярость и бессилие терзали Эймонда — как никогда раньше. С каждым разом эти приступы бешенства становились всё более сильными. Он ничего не мог поделать. Эймонд то и дело становился свидетелем таких моментов: вот Лилия говорит с кем-нибудь из слуг-мужчин и даже улыбается ему, а вот она проходит по коридору, и стражник провожает её похотливым взглядом… Главное — сколько таких разговоров, улыбок, взглядов Эймонд пропускал? Он вспоминал, каждый раз внутренне рыча от досады, как непозволительно мило она вела себя со старшим из Стронговских бастардов в день свадьбы Дейрона и Рейны… Однако Эймонд понимал: Джекейрис, как и любой другой лорд, не мог предложить Лилии больше, чем он — второй из принцев Таргариенов. Парадоксально, но обойти и Эймонда, и других её гипотетических знатных поклонников, способен был тот самый простой слуга или какой-нибудь лавочник… Кто-то, кто мог предложить ей руку и сердце. Сделать её своей в глазах людей — в септе, пред Семерыми. Лилия никогда не говорила о таком, но Эймонд знал её уже достаточно и не сомневался в своей правоте. Если один из слуг привлечёт её внимание, а потом позовёт замуж, то почему бы ей не согласиться? «Я не оставлю тебя, пока ты не скажешь, что я тебе не нужна. Или пока ты не заведёшь себе любовницу с домиком… или не женишься». Она знала, что когда-нибудь он заключит брак — такова необходимость. И разве она не поступит так же? Сейчас, лёжа в одиночестве на каменистом уступе, куда он прилетел на Вхагар, Эймонд живо представлял себе безрадостное будущее. Он женат на невзрачной леди, исправно рожающей ему сыновей, а Лилия… У неё тоже могут быть сыновья — от другого. Эймонд попытался устроиться поудобнее на собственном плаще, но ничего не вышло. Он вдруг с ужасом понял, что в той страшной вероятной жизни он всегда будет знать, когда Лилия решит подарить мужу нового ребёнка. Эймонду придётся вместе с ней переживать потуги и боли, о которых он знал не так много, но… Как я вообще это перенесу — знание о том, что она чужая жена, что она рожает ему детей, что она… больше никогда ко мне не придёт? Эймонд встал и начал мерить пространство шагами — кажется, Вхагар посматривала на него, как на сумасшедшего. Он таким и был. Если бы я только мог улететь с ней за Узкое море — там бы я сделал её своей, как полагается. И она навсегда осталась бы со мной. Эймонд чувствовал: возможно, посомневавшись, но Лилия бы дала своё согласие на такой план. Но… Он не имел права оставить свою семью перед надвигающейся гражданской войной. Лишить поддержки непутёвого старшего брата, которому суждено либо стать королём Эйгоном II и уничтожить Рейниру с Деймоном и их выводком, либо умереть. Бросить мать и сестру, наплевав на сыновий и братский долг. Да и Дейрон, беспечно вьющий своё гнёздышко, тоже нуждался в защите — по крайней мере, в наставнике. Один он не справится с такой ношей. Я не могу предать их. Эймонд вцепился в собственные волосы, разрываемый этим горестным противоречием. Промелькнули перед ним картины будущего, которое никогда не случится: Лилия в лёгком красном платье лежит рядом с ним и читает вслух книгу; они гуляют вдвоём по морскому побережью средь бела дня, никого не стыдясь; Лилия принимает в их доме вельмож из Вольных городов — она его жена, такая милая и счастливая, и её живот уже слегка округлился, намекая на предстоящее появление наследника… Серое небо безжалостно смотрело на страдания Эймонда, не желая свершить чуда — сделать Лилию леди, — или позволить ему разорваться на двух человек, чтобы один из них улетел с ней, а другой остался в Королевской Гавани исполнять свой долг. Вместо этого небо прорвалось снегом — таким раздражающим. Пора было возвращаться в замок — там он хотя бы увидит её.***
Сегодня Лилия была игривой — за золотистые розы она поблагодарила Эймонда страстным поцелуем, а потом прошептала: — Я думала о тебе весь день. Эймонд с удовольствием поддержал такой настрой: — А я думал о том, что хочу сделать с тобой… Она погрозила ему пальчиком, одновременно подталкивая к кровати: — Сегодня в этой постели — я главная. — Чувствую, мне остаётся только подчиниться… — они обменялись взглядами, полными желания. Как приятно, что за прошедшие месяцы она так раскрепостилась… Лилия начала ловко раздевать Эймонда, оставив его в одной камизе. — Тебе тоже придётся раздеться, милая, — сказал он, хватая Лилию за подбородок и оставляя на её губах долгий, страстный поцелуй. — Как скажешь, Эймонд. Он довольно рыкнул, услышав своё имя. И к тому времени, когда снял камизу, Лилия уже была полностью обнажена. Направляемый её ладонью Эймонд лёг на спину, удобно устроив голову на подушках. Лилия же оказалась сверху и начала покрывать его тело поцелуями. Она долго игралась с его сосками — вылизывала их, прикусывала, всё больше распаляя Эймонда. Ему бы хотелось повалить свою красавицу на спину и вдоволь поиграть с её телом, срывая с губ Лилии стоны удовольствия, однако он не собирался прерывать её. Значит, думала о нём весь день? Это Эймонду определённо нравилось. А ещё то, как Лилия опускалась всё ниже, покрывая поцелуями его шрамы, пока не лизнула головку давно вставшего члена. Поймав его взгляд, она улыбнулась — порочно, как ему нравилось в постели. Фиалковые глаза Лилии заполняла похоть, столь неприкрытая, что, пожалуй, он мог бы кончить и от этого зрелища. Но она не собиралась мучить Эймонда экспериментами. Язык Лилии прошёлся по члену — снова и снова, а потом она взяла его в рот и начала подбирать правильный темп… Эймонд прикрыл глаза, растворяясь в этом ощущении. Его ли голос бормотал: — Да-да… Лилия… Она ублажала его пылко, сама наслаждаясь процессом, и это заводило ещё больше. Многие женщины доставляли Эймонду удовольствие раньше, но с Лилией всё было по-особенному: ярко, волнительно… идеально. Наслаждение затопило Эймонда, и он простонал что-то несвязное, не в силах выразить, как же ему сейчас хорошо. Он приоткрыл глаза и увидел, как Лилия аккуратно вытирает рот тыльной стороной ладони. Точно… он же не сказал ей отодвинуться, прежде чем кончил. Обычно он не забывал о таком с ней. — Я… прости, — Эймонд протянул к Лилии руку, чтобы притянуть её к себе. — Я должен был сказать. — Ничего, — она смущённо отвела взгляд. — Всё было хорошо. Только мне, наверное, надо умыться. Эймонд внимательно оглядел её абсолютно чистое лицо: — Не надо. И нежно поцеловал Лилию, ощущая свой вкус на её губах. Она, кажется, стеснялась, хотела возразить, но Эймонд целовал её настойчиво, и она сдалась. А затем он вернул ей полученное наслаждение — он теперь хорошо знал, как именно нужно ласкать Лилию, чтобы она подавалась вперёд и просила ещё.***
— Вообще я хотела… отдаться тебе сегодня, — сонно пробормотала Лилия. Голову она, как и всегда, разместила на его плече. — Что? — удивлённо переспросил Эймонд. Он никак не ожидал подобного признания. — Ну… я думала сегодня, что нужно жить одним днём, наслаждаться нашим счастьем сейчас, — Лилия вздохнула. — И я… я готова, наверное. Ты и без того очень долго ждал. Что за мысли у неё такие — печальные? Эймонд не хотел, чтобы она забивала себе голову сомнениями и страхами насчёт будущего. И я не могу сказать ей ничего толкового, дать уверенность в завтрашнем дне. Проклятье! — Ты сердишься, что я не сказала сразу? — спросила она, видимо, заметив охватившее его раздражение. — Я сержусь не из-за этого, — ответил Эймонд. — И вообще не на тебя. Мне понравился твой настрой сегодня, всё было хорошо, — и добавил, пытаясь сделать свой тон как можно более лёгким и беспечным. — Если ты думаешь, что я день и ночь гадаю, когда смогу взять тебя, то разочарую — я давно смирился с тем, что ты собираешься умереть девственницей в возрасте ста лет. Она шутливо толкнула его в плечо: — Ну что ты! Эймонд обнял Лилию, чувствуя, как часто бьётся её сердце: — Просто пообещай, что твоим первым мужчиной буду я. «И единственным», — хотелось добавить ему. Мысль о том, что кто-то другой будет обнимать её вот так, страстно целовать, срывать с её губ нежные стоны… Ужасная мысль. Но Эймонд приказал себе не болтать лишнего. — Конечно, — ответила она, расширив глаза от удивления. — Кто бы ещё это мог быть? Довольный ответом Лилии, Эймонд поцеловал её в макушку. Если она готова, то он возьмёт её завтра же, а сейчас пусть поспит — вон как пытается сдержать зевки усталости.***
Выскользнув из комнаты Эймонда и надеясь, что проспала не слишком долго, Лилия поспешила к себе. Однако по дороге наткнулась на двух шепчущихся слуг. Один из них — Филипп — был ей знаком, он приходился кухарке Лейле дальним родственником. Заметив Лилию, он резко остановился и спросил громким шёпотом: — Лил? Это ты? И как он меня узнал? Темно же! Отозвалась неохотно: — Да, я… — Ты уже слышала? — взволнованно спросил Филипп. — Говорят… — его голос стал ещё тише. — Король умер. Лил охнула и тут же прижала ладонь к губам. Первой её мыслью было сейчас же нестись к Эймонду… но — остановила она себя — зачем? Возможно, его в этот самый момент уже разбудили. Я там однозначно окажусь лишней. Тем временем она, приблизившись к Филиппу и его спутнику, переспросила тихо: — Ты уверен? — Да. — Ох, что сейчас начнётся… — произнёс второй слуга — постарше возрастом, с густой бородой. Лил не помнила, чтобы раньше встречала его. И… кажется, в его голосе звучали нотки восторга, точно нет ничего более интересного и впечатляющего, чем наблюдать за тем, как привычный мир рушится. А падение прежнего мира неизбежно случится, когда Рейнира и Эйгон вцепятся друг другу в глотки… Вдруг Лилию пронзила другая мысль: «Что с Рейной?». Она всё ещё спит и ничего не знает? Или как раз сейчас Дейрон ей всё объясняет? А если она там одна — испуганная? И Лил, коротко попрощавшись с Филиппом и его спутником, побежала к Рейне — хотя бы заглянуть одним глазком в их с Дейроном покои, убедиться, что Рейна счастливо спит и видит очередной сон… Всё оказалось не так. Подойдя к двери, Лилия услышала сдавленные рыдания — похоже, плакала Рейна. Голоса Дейрона слышно не было, и Лил рискнула тихонько постучаться, а затем, когда ей не ответили, — приоткрыть дверь. Рейна сидела на кровати одна и тихонько хныкала, обхватив собственные колени. — Рейна… — позвала подругу Лил, давая знать о себе. Та тут же подняла голову и печально улыбнулась: — Лил… Лил! Как же хорошо, — ещё один всхлип, — что ты пришла. Лилия закрыла дверь и присела на кровать рядом с Рейной: — Уже знаешь? Рейна кивнула, подтянула к себе край одеяла и вытерла им лицо: — За Дейроном пришли… И я поняла по разговору, что король… Что… его не стало. Дейрон, наверное, подумал… — Рейна тяжело вздохнула. — Подумал, будто я не проснулась. А я всё слышала, я поняла… Лил, — она схватила Лилию за руку. — Они сделают Эйгона королём. Лил в этом и не сомневалась. Вспомнился давний разговор с Рейной о леди Рейнис — её настойчивом совете держаться мужа и обещании поддержать внучку. Все, кто хоть немного умели думать, понимали: королева и её дети не отдадут трон Рейнире. Хотя бы потому что по закону королевских семей такая уступка с большой вероятностью обернулась бы смертью. Чем сейчас занят Эймонд? Планирует вместе с родственниками убийство старшей сестры и её детей? Лилия подавила вздох и постаралась сосредоточиться на взволнованной, но вроде бы уже не плачущей Рейне. Та с силой сжала ладонь Лил: — Лил! Ты ведь слушаешь меня? — Да, конечно… — Ты понимаешь, понимаешь, — хватка стала ещё более отчаянной. — Они могут внезапно напасть на отца и Бейлу, то есть на всех них. Могут убить их… Глаза Рейны снова наполнились слезами: — Отец ведь ничего не знает ещё. Лилия аккуратно высвободила свою руку, которая уже начинала болеть — не хотелось отвлекать Эймонда. Потом серьёзно посмотрела на Рейну: — Не думаю, что Дейрон, — Лил специально назвала его имя. — И остальные этой же ночью расправятся с семьёй твоего отца, тебе не стоит сейчас волноваться, — и добавила уже менее уверено. — Они могут вовсе не тронуть его и Бейлу. — Лил! — вспылила Рейна. — Ты что — правда веришь, что мой отец бросит свою жену и детей? Даже если они предложат ему сдаться, он никогда этого не сделает. В тоне Рейны прозвучала гордость, несколько не вяжущаяся с ситуацией. Да и вообще Лилия не очень понимала, чего Рейна от неё хочет? Если не утешений, то… — Помоги мне предупредить его, — вдруг выпалила Рейна. — Но… Увлечённая своей идеей, Рейна продолжила: — Ты точно сможешь как-нибудь устроить отправку записки. Я сообщу ему и Бейле о смерти короля — тогда на них нельзя будет напасть внезапно. Лил будто сковало холодом, горло сдавило. Нет. Рейна не может просить меня о таком. — Это ведь предательство, — пробормотала Лилия. Пусть она и симпатизировала Рейнире куда больше Эйгона, однако знала, что не может выбрать сторону принцессы — да и, по правде говоря, не ожидала самой возможности такого выбора. Я горничная — такие, как я, не меняют судьбы государств. И главное — Эймонд. Лилия собиралась оставаться на его стороне. Дело шло о его семье, его жизни. И Лил искренне считала, что и Рейна должна рассуждать так: она ведь жена Дейрона! — Помнишь, леди Рейнис говорила тебе выбрать сторону… — снова попробовала убедить подругу Лил. — Что скажет Дейрон, если узнает о твоём поступке? — Ты не понимаешь! — возразила Рейна. — Тогда, перед свадьбой, это всё казалось таким далёким, а теперь — мой муж будет на одной стороне, а мои отец и сестра — на другой. Неважно, что в последнее время я с ними не слишком лажу… я должна сделать для них что-то, я не могу просто сидеть тут и смотреть… Рейна, чья речь сначала звучала непривычно гневно, снова разрыдалась. Она то хватала Лил за руки, то прижимала ладони к своему животу: — Что скажет мой ребёнок, когда узнает, как я ничего не сделала для спасения его деда? Чтобы сказала мама, если бы узнала о том, что отец и Бейла могут умереть, а я думаю лишь о себе? Бабушке легко рассуждать — её сердце уже очерствело, но моё нет… И к тому же, пойми, отец мог воспротивиться моему браку с Дейроном, но он сделал то, чего я хотела. Он любит меня, пусть даже и не так сильно, как Бейлу. И я должна помочь им. Должна, должна… Если я сейчас ничего не сделаю для них, то буду мучиться вечность. Целую вечность, понимаешь, Лил? Пожалуйста! Ты должна понять! Вслушиваясь в эти горестные, сбивчивые излияния, Лилия обняла Рейну, прижала её к себе, как в детстве, когда той снился страшный сон, и она нуждалась в утешении. Её маленькая госпожа, слишком быстро ставшая взрослой. Милая подруга. Младшая сестра. Сейчас она обнимала Лил в ответ и шептала: — Помоги мне, помоги… Дейрон меня простит. — Ему будет очень больно, — тихо сказала Лил, гладя Рейну по распущенным серебристым волосам и думая о совсем другом принце. — Он простит, — упрямо повторила Рейна. Но Лил всё-таки надеялась вразумить подругу. — Если нашу, — было тяжело называть этот безумный план и своим тоже, — затею раскроют, то ты можешь потерять всё, Рейна. Твоё счастье с Дейроном, его доверие и уважение… или даже свою жизнь. Подумай, ведь у вас будет ребёнок… Рейна не слушала, твердила упрямо, что Дейрон её точно защитит, простит, поймёт. Просила о помощи снова и снова. — Не отказывай мне, Лил. Помоги! Смотри, уже светает — надо действовать скорее. Прошу тебя! Её пурпурные глаза были полны такого отчаяния, страха за близких… Если я откажу Рейне сейчас, то чего стоят все мои слова о том, что она мне как сестра? Чего стоит наша многолетняя дружба? Как я могу отплатить за доброту Рейны такой чёрной неблагодарностью, подвести её в решающий момент, когда у неё есть только я? Но Эймонд... Если он узнает. Лил потёрла глаза, будто надеялась увидеть перед собой какую-то другую реальность. Напрасно. Есть только этот момент, когда она должна решить, кого предаст — Рейну или саму себя. — Пожалуйста! — не переставала молить Рейна. И с тяжёлым сердцем, с ощущением, что совершает одну из самых ужасных ошибок в своей жизни Лилия согласилась. — Я не уверена, что получится, — глухо сказала она. — Но одна идея есть. Женщина, у которой мы заказываем цветы... может, ей удастся передать записку с кем-нибудь из надёжных матросов, с каким-нибудь гонцом. У неё должны быть способы связи. Не уверена в том, насколько быстро это будет, но других идей у меня нет. Рейна одобрительно кивнула и, твердя слова благодарности, крепко обняла Лил.***
Лилия сама написала пару строк под диктовку Рейны: «Старший брат умер. Сердцу моему спокойно только рядом с тобой». Вторая фраза была взята из баллады, которую очень любила мать Рейны. По замыслу девушки, именно эта строчка подскажет принцу Деймону, что письму можно верить. Крохотную записку Лил упаковала в бумагу, а потом завернула в ещё один лист — с краткими пояснениями насчёт того, куда нужно отправить секретное послание. Окажется ли удачной моя идея? Дойдёт ли записка до адресата? Успеет ли? Выйдя от Рейны — Дейрон так и не появился, хотя в глубине души Лил надеялась, что он вернётся и остановит их, — она быстро направилась к себе, взяла корзину для цветов и поспешила дальше. Лилия сразу уловила особую атмосферу в замке. Слуги передвигались по коридорам перебежками, говорили все шёпотом… Насколько Лил поняла, некоторых лордов, живущих при дворе, заперли в их комнатах. В их верности Эйгону и его семье сомневались. Значит, лояльность Рейны ни у кого сомнений не вызывала. Лил кинула взгляд на длинный рукав, в котором спрятала маленький комок из бумаг. Если меня поймают, если поймают… Лилия не знала, чего боялась больше: собственной смерти или страданий Рейны — вряд ли бы её убили, она ведь и жена Дейрона, и его истинная, но вот заточить в какую-нибудь крепость до конца жизни, отнять ребёнка, когда тот родится… Жаль, что Рейна и слышать не хотела о таких мрачных возможностях. А ещё Лил снова и снова видела перед собой лицо Эймонда — ту нежную и счастливую улыбку, коснувшуюся его глаза и губ, когда она сказала: «Конечно. Кто бы ещё это мог быть?». Неужели совсем недавно они лежали вместе в кровати, обнимались и были так бесстыдно счастливы? Если он узнает… Руки вспотели и похолодели, едва держа ручки пустой корзины. Дышала Лил как-то через раз, а требовалось изобразить спокойствие, даже беспечность. Она постаралась нацепить на себя маску из чуждых сейчас эмоций, когда подошла к той небольшой двери, которую использовали для получения от городских поставщиков некоторых товаров. К удаче Лил, сторожил дверь, как обычно, Гасс — молодой парень, вечно делавший Лилии сомнительные комплименты. Обычно её это бесило, но сегодня должно было пойти на пользу. Правда, с Гассом оказался ещё один стражник — такой же молодой, но с хмурым вытянутым лицом. При её приближении второй совсем набычился, однако Гасс сделал ему знак рукой — мол, разберусь сам — и направился к Лилии, преграждая ей дорогу. Его компаньон меланхолично сплюнул в увядшую траву и отвернулся. — Утро доброе, красотка! — широко улыбнулся Гасс. — Куда это ты? — И тебе — доброго, — ответила Лил, надеясь, что голос не дрожит от напряжения. — Я за цветами, конечно. Ты ведь знаешь, что мне их тут каждое утро передают. Гасс кивнул: — Знаю. Только до цветов ли сейчас… — он поиграл своими тёмными кустистыми бровями. Раньше Гасс так делал, когда в очередной раз пытался её соблазнить. Ещё он всегда потирал покрытый щетиной подбородок, и Лил вечно казалось, что у Гасса там какое-то пятно, которое он уже много лет безуспешно пытается вывести. Вот и сейчас Гасс принялся за растирание подбородка. Лилия подавила нервный смешок. — Я ведь беру их для леди Рейны — сам знаешь, она ждёт ребёнка, ей нельзя волноваться… А отсутствие свежих цветов её… напугает. Не самое удачное слово, но Гасс, видимо, ей поверил. Возможно, в его мире знатная беременная женщина действительно могла испугаться, не получив свежих цветов с утра. — К тому же вам ведь наверняка сказали никого не выпускать, — Лил положила ладонь на мускулистое предплечье Гасса, чего никогда раньше не делала. — Не позволять ничего выносить… Но я никуда не уйду и наоборот внесу цветы в замок. Ты можешь обыскать корзину. — Я бы лучше обыскал тебя, — ухмыльнулся Гасс. Ох, как же это было противно! Лилии не нравилось стоять так близко к Гассу и отвечать улыбкой на пошлости. Чтобы сказал Эймонд, если бы увидел меня сейчас… Но мелькнуло перед глазами заплаканное лицо Рейны, послышался её отчаянный шёпот, и Лил, пересилив себя, ответила: — Когда-нибудь, Гасс… Сам говоришь, сейчас — сложное время. Гасс разочарованно кивнул, но настаивать не стал. В этом был его несомненный плюс: он не относился к тем мужчинам, которые считали, что женщину обязательно нужно брать силой, так как втайне она всегда и на всё согласна прямо сейчас, просто скромничает. — Забирай свои цветы, — сказал Гасс довольно дружелюбно. — Да и к тому же цветочница-то ничего не знает и всё равно их принесёт. Хороший аргумент! — Очень разумно, Гасс, — похвалила Лил. — Пожалуй, если бы я их не забрала, то это бы было подозрительно. — Верно говоришь, красотка, — откликнулся Гасс, отходя. От её похвалы он сиял, абсолютно забыл свои изначальные сомнения насчёт уместности цветов сейчас и, кажется, стал потирать свой подбородок ещё усерднее. Что ж… одна часть плана была исполнена. Теперь оставалась другая — ещё более сложная. Когда в дверь постучали, и раздался крик: «Свежие цветы!», Лил приготовилась действовать. Гасс через маленькое окошко убедился в том, что там действительно цветочница Амалия — женщина средних лет с умными глазами каре-золотистого цвета и сединой на полголовы, — затем велел ей отойти и осмотрелся. За цветочницей никого не было. После этого Гасс, всё ещё будучи наготове, приоткрыл дверь и закрыл её, как только женщина с корзиной цветов оказалась во дворе. Очевидно, Гасс старался хорошо выполнять свою работу. Даже жалко так обманывать его… Не давая своей совести, подстёгиваемой дурными предчувствиями, взять вверх Лил подошла к Амалии поздоровалась и, склонившись к её корзине стала перекладывать оттуда заказанные белые и тёмно-розовые пионы. Лил не торопилась, говорила о том, как красивы цветы, как она рада, что в своё время нашла Амалию и стала делать заказы только у неё. — Ох, и добрая ты, душенька! — рассмеялась словоохотливая Амалия. — Я-то уж как рада, что у меня столь влиятельные клиенты, а ты как посредница — просто чудо. И красивая… Особенно мне глазки твои нравятся — хочу попытаться вырастить розы такого цвета, а то у конкурентки моей они большим спросом пользуются. Она мне похвасталась недавно: мол, такой важный заказчик у неё есть… А у меня будто неважные! Щёки Лил слегка порозовели: она догадывалась, кто был этим клиентом, часто заказывавшим фиолетовые розы… Эймонд подарил Лилии уже множество разных цветов, но именно фиолетовые розы повторялись чаще других. Однако воспоминание об Эймонде теперь было омрачено тяжестью того, что Лил собиралась совершить. Вот сейчас — когда стражники, кажется, окончательно перестали обращать внимание на двух женщин, занятых беспечной болтовней. Лилия быстро сунула в руку Амалии свой маленький комок из бумаг и, выразительно на неё посмотрев, произнесла, не сбавляя громкость, чтобы шёпот их не раскрыл: — Заплатят щедро. Цветочница не подвела: кивнула и продолжила говорить о своём товаре. Лилия же, сцепив одну свою руку с другой, чтобы не выдать того, как они тряслись, сказала: — На завтра пусть будут гвоздики — красные и белые, большие охапки, чтобы достойно смотрелись в вазах. Только не говори никому об этом — хочу сделать сюрприз хозяйке... И как можно быстрее, конечно. Амалия кивнула и ответила вкрадчиво: — Разумеется. Я всё исполню, можете не сомневаться. Попрощавшись с цветочницей и стражниками, Лил направилась в замок, стараясь идти не слишком быстро. Лилии казалось — каждый шаг выдаёт её. Кажется, всё получилось, но она совсем не чувствовала радости или облегчения… Наоборот — стало только хуже. Теперь эта тайна навсегда разделит её и Эймонда, не даст насладиться даже тем коротким счастьем, которое они вырвали у судьбы. Как смотреть ему в глаза, зная, что предала его интересы? Но я попыталась помочь Рейне… вот что важно. Лил так углубилась в свои мысли, что не слышала и не видела ничего вокруг. Всё казалось блёклым и мутным. Бессмысленным.***
Бесконечная безумная ночь перетекла в точно такой же день. Эймонд знал, что Дейрон и сопровождавший его гвардеец ещё не нашли Эйгона — как всегда, в самый ответственный момент старший братец где-то шлялся. Сам Эймонд взял на себя патрулирование территории: следил, чтобы ни одна крыса не сбежала с их попавшего в шторм корабля. Долгожданного шторма, конечно. Мать то ли делала вид, то ли действительно была расстроена смертью короля — Эймонд так и не понял, но всё же ставил на первое. Не могла же она любить этого разлагающегося старика? Сам Эймонд не находил в себе ничего похожего на сожаления, а уж тем более — на скорбь. Туда ему и дорога — слабому королю, ничем не прославившемуся и сумевшему принять верное решение только в самый последний момент. Если, конечно, королева и Отто не придумали эту историю с наречением Эйгона наследником прямо на смертном одре. Впрочем, Эймонда мало заботила подлинность рассказа. То, что следующим королём ради выживания их семьи должен стать Эйгон, было очевидно. Он мрачно усмехнулся собственным мыслям. Конечно, из меня бы вышел куда более толковый правитель, но к чему сейчас об этом? Корона достанется старшему братцу, как только его выволокут из той грязной дыры, куда он заполз. Дейрон, кажется, был горд таким поручением — чувствовал себя при деле. Эймонд, гонявший стражу, особой гордости или радости не испытывал. Просто знал, что за этими идиотами нужен контроль. И взять его на себя казалось логичным решением. По крайней мере, спорить с Эймондом никто не стал. Он вспоминал, как королева сказала: «Мы надеемся на тебя. Никто пока не должен знать о смерти Его Величества». Что же с этим Эймонд справится. Принц откинул назад собственные волосы, которые трепал бессовестный холодный ветер, и представил, как вечером отдохнёт в объятиях Лилии от дурной погоды и тупости стражников. Лилия будет нежной, податливой, принимающей его… И после того, как они оба получат наслаждение, Эймонд устроит свою голову у Лилии на коленях и уснёт — может быть, она расскажет ему одну из диковинных историй, слышанных на Дрифтмарке, а, может, споёт. В последнее время он порой просил её об этом, засыпая под бархатный голос. Томные размышления покинули Эймонда, как только он заприметил странную картину — двое стражников о чём-то беседуют с торговкой, держащей в руках корзину. Кто им разрешал отвлекаться?! Подходя к группке, Эймонд услышал, как один из стражников сказал: — Ну чего ты торопишься? Объясни поподробнее — сколько стоить-то будет вот такая охапка цветов? — он сложил руки в большое кольцо. — Надо мне её впечатлить как-то… — Что здесь происходит? — грозно спросил Эймонд, оказавшийся за спиной у этого тупицы. Тот вздрогнул, обернулся, и на лице его отразился ужас. Стражники тут же вытянулись в струнку, торговка кинула на него быстрый взгляд и почтительно склонилась, низко опустив наполовину седую голову. — Простите, Ваше Высочество, — начал стражник, чьё лицо было неприятно вытянутым, точно его голову кто-то сплющил. — Просто Гасс, — он кивнул на своего товарища. — Пытался узнать у неё, сколько будет стоить хороший букет для его зазнобы. Гасс явно смутился, но возражать не стал, только пробормотал: — Ваше Высочество, простите… девка больно красивая. Эймонд скривился: — Нашли оправдание! Или девки для вас важнее службы?! Так и катитесь в бордель сейчас же, а я найду стражников получше! Стражник с вытянутым лицом пришёл в ужас от такой перспективы: — Разрешите? — спросил он и после кивка Эймонда продолжил. — Я вообще ни при чём тут, я бы эту суку и во двор не пускал, но та девка уговорила Гасса. Гасс одарил товарища парой злобных взглядов. — Для кого ты принесла цветы? — обратился Эймонд к торговке, игнорируя тупых стражников. Он их ещё накажет, как следует. Насколько принц знал, букеты для Лилии его посредник закупал не у этой торговки, а у какой-то бойкой южанки. Отвечая на его вопрос, женщина склонилась ещё ниже. У Эймонда возникло неприятное ощущение, что она избегает его взгляда не из страха и почтительности, что эта стерва хранит какую-то тайну: — Для жены Его Высочества… принца Дейрона. Её служанка всегда у меня берёт свежие цветы. Значит, дело в Рейне. Дочери Деймона. Подозрения Эймонда окрепли, он приказал: — Посмотри мне в глаза. Торговку потряхивало, а корзину она сжимала отчаянно, до побелевших костяшек. Услышав приказание Эймонда, женщина тихо охнула и вдруг упала перед ним на колени: — Ваше Высочество! Пощадите! Я даже не знаю, что там! Мне ничего неизвестно! Клянусь! Пощадите! Она будто обезумела, полностью выдавая свою вину. Эймонд брезгливо отстранился, когда цветочница попыталась приложиться губами к его сапогам. Какая низкая тварь. Он велел стражникам: — В пыточную её! Живо!***
Оглядев пыточную, полную изощрённых приспособлений, цветочница слабо захныкала, а затем протянула руку вперёд. Молит о снисхождении? Раньше думать надо было. Эймонд собирался выбить из неё имя служанки-предательницы и убить обеих. Про вину Рейны надо непременно рассказать Дейрону — пусть сам решает, что делать с женой-змеёй. Наивный мальчишка! Верил в то, что Рейна всегда будет на его стороне! Олух… Надеюсь только, он не простит ей всё сразу же из-за любви, беременности или истинности. Надо объяснить Дейрону, что она должна понести наказание. Тем временем цветочница заговорила очень быстро, торопясь рассказать всё: — Пощадите! Вот бумажка, которую она мне сунула! Обещала хорошо заплатить! Просила быстрее... думаю, речь шла об отправке письма. Она ещё сказала никому ничего не говорить. Ну... намекнула. А больше я ничего не знаю! Умоляю, Ваше Высочество… У меня — дети! — Заткнись. Эймонд забрал из её рук бумажный комок. На первом листке объяснялось, что послание необходимо передать принцу Деймону, дальше уже шло само письмо. «Старший брат умер. Сердцу моему спокойно только рядом с тобой». Не самая элегантная шифровка, хотя вторая фраза зацепила Эймонда — на мгновение перед глазами мелькнула Лилия. Но сейчас не место и не время. Он смерил цветочницу ледяным взглядом: — Кто та служанка, которая передала тебе это? — Не помню имени, — пробормотала цветочница. — Но у неё такая примечательная внешность… Глаза — тёмно-фиолетовые, а волосы тёмные. Эймонд вздрогнул. Нет-нет-нет. Невозможно. Это клевета. Но цветочница выглядела так отчаянно и явно хотела принести побольше пользы. — Хотя… — пробормотала она. — У неё же цветочное имя… Не Роза, но… Лилия. Сказала это цветочница или Эймонду просто послышалось? Неважно. Вопреки всё ещё не отпускающей, рвущей сердце надежде, чутьё подсказывало — женщина говорит правду. Ведь, если подумать… Лилия, кажется, упоминала однажды, что каждый день ставит свежие цветы в комнатах, которые занимают Дейрон и Рейна. И разве не логично было бы Рейне обратиться за помощью в столь грязном деле именно к Лилии. И она помогла. Наплевала на чувства Эймонда, вовсе не подумав о нём. Рейна же ей так дорога! Вот она и поспешила сделать всё для своей подруги-госпожи. Эймонд сплюнул под ноги — его переполняли горечь и желчь. Ярость. — Пощадите! — снова запричитала цветочница. — У моих деток есть только я, а отец их — пропащий, без меня совсем сопьётся. Умоляю! А девушку Лилией зовут, клянусь! И глазки — точно фиалки… — Да заткнись же ты! — склонившись, Эймонд влепил ей сильную пощёчину. Если эта сука продолжит хныкать и говорить о Лилии, он забьёт её насмерть. Цветочница, видимо, всё же была не совсем тупой — замолчала. Хотя, возможно, забить её было неплохой идеей — выпустить наружу этот гнев, который переполнял Эймонда. Лилия предала его! Он только что думал, какой его брат — идиот, но сам ничем не лучше! Верил в её особые чувства. Не сомневался в преданности. Но она верна Рейне — этому лживому отродью Деймона. И что теперь?! Как поступить с Лилией? Эймонд представил всего на мгновение, что идёт по правильному пути — расправляется с ней за предательство. Возможно, он и перенесёт смерть своей истинной, примирится с последствиями, но… Знать, что её больше нет. Только от мысли об этом сердце Эймонда невыносимо заболело, он сжал руку в кулак, пытаясь вырваться из мрачных, тягостных размышлений. Её нет… это в стократ хуже даже того отвратительного варианта, при котором она жила бы с другим и дарила ему детей. Эймонд устало прикрыл глаза. Он не сможет жить, убив её или отправив насмерть. Каким бы правильным ни казалось такое наказание за предательство королевских интересов, Эймонд не справится с его ценой. Он сойдёт с ума, станет шутом или безжалостным убийцей — кровавым проклятьем Королевской Гавани. Или же убьёт Эйгона, не выдержав мыслей о том, что именно принёс в жертву ради брата. Кого принёс. Такую дорогую сердцу, нежную, красивую, добрую, умную, умеющую рассмешить его и успокоить. В ней столько величавости и спокойствия, что она походила на принцессу. Столько грации, столько жизни… Эймонд не мог бы перечислить всё, чем Лилия пленяла его — когда он пытался так сделать, то подобранные слова казались банальными и беспомощными. Он нуждался в ней. Отдал ей своё сердце, пусть и не сказал об этом. А она его предала. Нежность, затопившая Эймонда на несколько мгновений, снова сменилась горечью и злобой. Но решение нашлось. Эймонд подошёл к цветочнице, всё ещё трясущейся, боящейся взглянуть на него. И прежде чем она успела снова расплакаться и раскудахтаться, отрубил ей голову мечом. Затем позвал того стражника с вытянутым лицом, который по его приказу остался за дверью. — Убери тело и приведи ко мне Лилию — это та служанка леди Рейны, с тёмно-фиолетовыми глазами. С лживым сердцем. — Слушаюсь, — отчеканил стражник.***
Стражник так впихнул Лилию в допросную, что та упала на четвереньки прям в лужу крови, натёкшую с тела цветочницы. Эймонд ощутил, как сильно она приложилась ладонями и коленями о камень, но промолчал. И Лилия молчала. Правда, оторвала руки от пола и с немым ужасом взглянула на то, во что вляпалась. Да, это кровь, дорогая моя. Но разве испачкаться ей так уж плохо? Разве раньше ты не замарала себя чем-то похуже? Эймонд разорвал тягостную тишину, сказав: — Цветочница сдала тебя. Очень быстро к тому же. Надо было лучше выбирать людей, планируя предательство короны. Да и в целом, — он хмыкнул. — Ты действительно надеялась, что записку успеют передать? Весьма наивно. Лилия тяжело сглотнула, а затем ещё раз посмотрела на свои ладони. Кажется, она поняла, в чью кровь попала. Лилия побледнела и сильно закусила губу. Эймонд подавил чувство жалости, вспыхнувшее в нём. Нет. Он и без того решил подарить ей жизнь. Но она должна признаться во всём. Должна просить его о помощи, клясться, что совершила предательство только из жалости к Рейне, под давлением этой суки. Вместо этого Лилия молчала, точно ей отрезали язык. А ещё она не смотрела на него, что бесило. — Говори! — приказал Эймонд. — Говори, по чьей просьбе ты передала записку?! Это Рейна? Она должна сказать. Должна сейчас выбрать его, довериться ему, а не защищать свою тупую госпожу. Лилия всё ещё не отвечала. Да что же это такое?! Эймонд с силой ударил кулаком по стене, чтобы хоть куда-то выпустить накатывавший на него гнев. Затем обернулся и буквально заорал: — Это Рейна?! Я знаю, что это она! — Нет, — тихо сказала Лилия. — Ты меня за идиота держишь?! Думаешь, я поверю, что ты сделала это не ради Рейны? Лилия наконец посмотрела на него — отрешённо и холодно, точно между ними никогда и не было ничего, точно впервые видела его. — Я пошла на предательство, потому что ненавижу принца Эйгона — однажды он пытался меня изнасиловать. Эймонд ей не верил. Она просто издевалась над ним. Не желала довериться, а уж о прощении и вовсе молить не собиралась. — Ты знаешь, — прорычал он, подходя ближе к ней, хватая за горло и резко ставя на ноги. — Я ведь сейчас очень добр к тебе. Я мог бы пытать тебя, — он окинул комнату выразительным взглядом. — И ты бы назвала имя своей госпожи рано или поздно. — Значит пытайте, милорд, — прохрипела Лилия, горло которой он, по собственным ощущениям, сжал слишком сильно. — Пытайте, убивайте, если вам так будет легче. Легче?! О чём она вообще? Его ранило то, как она к нему обращалась, как отгораживалась от него, не желая его покровительства. Какой я глупец! Она никогда мне не доверяла и сейчас поступает так же. Слегка ослабив хватку, но не убирая руку с её горла, он выдохнул: — Говоришь так, потому что ты моя истинная? Думаешь, я испугаюсь боли? — Нет, наверняка вы перетерпите те небольшие болезненные… ощущения, которые вас ждут в случае моей смерти, — отрезала она, встретившись с ним взглядом. Эймонд едва не расхохотался — она точно нож в его сердце проворачивала. — Болезненные ощущения?! Так ты считаешь? А я знаю, что тело моё будет всегда страдать от холода, а душу поглотит пустота! Он отшвырнул Лилию прочь — сознание поглощала тьма. Если она останется рядом с ним хоть на секунду, то он сотворит нечто ужасное: возьмёт её прямо в луже чужой крови или действительно убьёт, вопреки всем прошлым рассуждениям. Но она не понимала. Застыла на секунду, будто взвешивая что-то, а потом сделала шаг к нему: — Эймонд… — голос теперь звучал не холодно, а печально, умоляюще, в глазах блестели слёзы. — Эймонд, не надо… Я тоже тебя люблю! Послушай, я не знала… Я... Эймонд выставил вперёд руку, не подпуская Лилию к себе, и приказал: — Убирайся! Видеть тебя не могу! Прочь! Она вздрогнула и, кажется, хотела сказать что-то ещё, но с губ её так и не сорвалось ни звука. Послушав его, Лилия выбежала из комнаты. Эймонд был разбит. «Я тоже тебя люблю». Она что, решила совсем уничтожить его, будто сделанного за сегодня было недостаточно? Эймонд тяжело вздохнул. Оставалось ещё одно дело: — Эй, ты, за дверью! Приведи своего товарища, с которым дежурил. Позаботься, чтобы вас кем-нибудь заменили и ступайте сюда. У меня для вас будет награда — только молчите обо всём. Стражник крикнул, что слушается и вскоре вошёл в допросную вместе с товарищем. Эймонд больше не кипел от злости, на него навалилась усталость, его сжирал холод — наверное, её полные слёз глаза будут преследовать меня вечность. Он не хотел убивать этих двоих, но иначе они начнут болтать о произошедшем. Эймонд не мог такого допустить. Он велел стражникам стоять смирно и перерезал обоим глотки. Это мой последний подарок тебе, милая.