And I know it's wrong And I know it's right And even if I tried to win the fight My heart would overrule my mind Not strong enough to stay away — Apocalyptica
В таверне отчётливо пахло дешёвым элем, потом, перегаром и рвотой — прелестное сочетание. Эймонд собирался сразу же пройти в небольшую комнату, в которой привык запираться в последние вечера, но наткнулся взглядом на серебристую макушку. Серьёзно? Принц выругался и, расталкивая зевак, поспешил к брату-королю, который, в отличие от него, не прятался за капюшоном. — Думаешь шляться по тавернам без охраны — отличная идея? — произнёс Эймонд, оказавшись за спиной у Эйгона. Шлюха, сидевшая на коленях у братца, охнула и прикрыла рот рукой, но Эймонд всё равно заметил, что у неё недоставало нескольких зубов, и в целом выглядела она довольно потасканной. Такой же рябой была и её товарка, примостившаяся у правого бока Эйгона. Заприметив Эймонда, но, очевидно, не расслышав его слов, она потянула к нему руки в приглашающем жесте и призывно улыбнулась. Мерзость. — Убери руки, если не хочешь лишиться их, — рыкнул Эймонд, когда она почти коснулась его паха. Эйгон же рассмеялся: — Ты такой злой, брат. И я знаю — почему. Его брови приподнялись в очевидном намёке. — Пойдём со мной, — сказал Эймонд, беря брата за локоть. Тот охнул: — Больно! И я не собираюсь сейчас возвращаться в замок — пошло оно всё… — Не в замок, в комнату, которую я снял. Эйгон усмехнулся: — Если это какая-то попытка поиметь меня, то скажу сразу: соблазнение не удастся, Эймонд, пока ты не отрастишь сиськи. — Заткнись. Эйгон всё же поднялся, шутливо раскланялся со шлюхами, жестами показывая, как Эймонд его достал, и пробормотал: — Мог бы и повежливее обращаться со своим королём. На такую глупость Эймонд даже отвечать не стал: открыто напиваться в таверне — для Эйгона верный путь к смерти. Возможно, кто-то из подданных не оценит близость короля к народу... или же какой-нибудь поклонник Рейниры воспользуется моментом и угодит ей. Когда они оказались в комнатушке с небольшим круглым столом, Эйгон поморщился: — Чего ты ко мне пристал? Если я умру в грязной дыре вроде этой, разве ты не сможешь забрать безделушку с моей головы себе? — он жестами изобразил корону, а затем присел на лавку, по которой недавно явно растёрли какую-то грязь. — После тебя корону унаследует твой старший сын, а ещё есть Мейлор, если ты забыл, — ответил Эймонд, садясь на ту сторону лавки, которая выглядела немного чище. Эйгон хохотнул: — Ну, тебе не впервой будет избавляться от племянников. Эймонд скрипнул зубами, но ответить ничего не успел — в комнату заглянула девка и спросила, чего изволят милорды. Они заказали эль и колбасу с хлебом. Эйгон, конечно же, добавил: «И тебя, красотка, очень хотим». Но Эймонд, чуть спустив капюшон, одарил девку таким взглядом, что она поспешно поклонилась и выскочила за дверь. Замечание брата сильно задело принца. Не мог ведь Эйгон всерьёз думать, что Эймонд способен убить их с Хелейной детей. Да он видел Джейхейриса, Джейхейру и малыша Мейлора чаще самого Эйгона — горе-папаши и бедового мужа. Однако не пристало показывать обиду или раздражение — иначе брат мог понять, что Эймонд тогда и смерти Люка не желал… Стоило девке принести их заказ, как Эйгон присосался к кружке с элем так, точно уже много дней умирал от жажды. — Что ты вообще здесь забыл, брат? — спросил он у Эймонда, закусывая большим ломтём бордовой колбасы. — Не слишком ли грязное место для твоего утончённого вкуса? — Просто решил прийти, — неопределённо ответил Эймонд, снимая с головы капюшон. Убедившись в том, что Отто не спешит давать ему новые задания, Эймонд проводил дни в тренировочных боях и полётах на Вхагар — казалось, они будто заново узнают друг друга. Вечером же его тянуло прочь из замка. Каждый раз он говорил себе, что идёт в привычный бордель, но оказывался совершенно в другом месте. Позавчера вот набрёл на эту таверну — заколол какого-то тупицу, который кричал, что истинной королевой должна быть Рейнира, но не получил от стычки никакого удовольствия. Зато выяснил: здешний эль вполне удобоварим, главное — не напиваться, как в тот злополучный день. — Это ты её бросил или она тебя? — поинтересовался вдруг Эйгон. Эймонд поперхнулся элем. Эйгон захохотал: — Думал, я не знаю твой маленький секрет? Или считал, что я поверю в твою внезапную страсть к цветам? Он продолжил смеяться и так дёрнул рукой, в которой сжимал кружку с элем, что расплескал половину, окатив и лавку, и стол. — Ну же, не делай такой удивлённое лицо, Эймонд. Тебе не идёт. В Красном замке у стен есть уши. Если ты до сих пор не в курсе, то, кажется, не того брата в нашей семье считают слабоумным. — Прекрати, — отчеканил Эймонд, которого оскорбляли и эти насмешки, и то, что Эйгон, как оказалось, владел его тайной. Хотя Лилия рассказывала однажды про некоторые слухи, ходившие по замку, Эймонд был уверен — эти сплетни миновали его родственников. Увы — очевидно, Эйгон слишком много времени проводил со служанками. — Не знал, что ты собираешь грязные сплетни, — продолжил Эймонд, сделав глоток горьковатого напитка. Эйгон внезапно стал серьёзным и мрачно усмехнулся, подперев рукой щёку: — Грязные? Знаешь, Эймонд, я никогда ни одной женщине не дарил цветов — мне такое даже в голову не приходило. Мне казалось, кто бы она ни была — в конце концов, ты сбежишь с ней, оставив меня и Дейрона разгребать всё то дерьмо, которое обещало посыпаться на нас после смерти отца. Ты был так раздражающе счастлив… Эйгон снова присосался к своей кружке и, видимо, обнаружив, что эля в ней недостаточно, стукнул кулаком по столу: — Ещё! Почему никто не следит за тем, чтобы моя кружка всегда была полна?! Уже когда девка обслужила их, наполнив кружки до краев, Эйгон сказал, возвращаясь к своему обычному шутовскому тону: — Но чтобы там ни случилось, сейчас ты мне нравишься больше — такое же дерьмо, как и я, только без моего шарма. Ну и к выпусканию кишок ты всегда был неравнодушен… — он в очередной раз рассмеялся, но глаза его казались ледяной пустыней. — Почему ты не разрешаешь устроить пир в свою честь? Мы бы славно отпраздновали смерть Стронговского бастарда! — Не до пиров сейчас, — ответил Эймонд, нарочито оставив без внимания всё, что Эйгон сказал до этого. «Раздражающе счастлив». Я и не замечал до того, как сильно Лилия влияла на меня. Казалось, я утопал в сомнениях, злился… но, получается, окружающие видели меня счастливым? И если подумать, я ведь и был таким. Рядом с ней. Разговор с Эйгоном не клеился — тот больше не отступал от ироничного тона и всё хвалил Эймонда за убийство Люка. Принц дождался, когда брат напьётся, а затем придерживая его, повёл в замок. Эйгон по дороге смачно рыгал, кричал, что сейчас обмочится, если они не зайдут в ближайший бордель и обзывал Эймонда жестоким: «Ты разлучил меня с теми аппетитными шлюхами! Хочешь сам их отыметь?». Бред пьяницы, от которого принц порядком устал. Но надо было сделать хоть что-то полезное для семьи, если в остальном он провалился. И лорду Баратеону ничего не написал — пока это не выглядело слишком грубо, но Отто уже говорил, что нужно определиться с именем будущей жены поскорее. Ещё бы я помнил их имена! Сожалея о бездарно потраченном вечере, — хотя в последнее время они все были такими, — Эймонд, кинул Эйгона в первой же попавшейся на пути спальне замка. Спина побаливала от такой внезапной нагрузки, но освобождение от неё ощущалось приятно. У своей комнаты Эймонд, как и в предыдущие ночи, увидел Лилию. И снова она не спала, а смотрела на него внимательно. Когда он проходил мимо, сказала: — Эймонд! Не поворачиваясь в её сторону, Эймонд закрылся в спальне. Надо продержаться немного, и она перестанет приходить. Прогонять её самому или приказывать такое слуге — это слишком. Лилия не заслужила подобного. Эймонд снял повязку и устало прикрыл глаза, опершись на стол — сапфировая ваза по-прежнему стояла на нём, но уже без цветов. Теперь их некому дарить. Лилия стучала и тихо звала его по имени. Как же хотелось открыть… Но Эймонд не мог. Возможно, Лилия воображает, что, если он впустит её, то их ждёт последний разговор. Нелепость! Эймонд точно знал: стоит ей переступить порог, и он уже не сможет отпустить её. Даже если Лилия потом захочет уйти — из-за его надвигающегося брака, совершаемых им убийств или по иной причине, — он этого не позволит. И для её же блага будет лучше сдаться поскорее — запас его сил и выдержки не бесконечен.***
На следующий день, после полудня, Джон вбежал в комнату Эймонда без стука, чего никогда себе не позволял, лицо его было перекошено от ужаса, руки дрожали: — Ва…ше Вы-высочество, — выпалил он, запинаясь. — Дети! Дети! В Башне десницы… Эймонд отвлёкся от трактата, автор которого делился опытом по преодолению собственных страстей, и посмотрел на слугу: — Объясни чётче. — Убийцы, — сказал Джон, всплёскивая руками. — Говорят, они убили детей… детей короля. Холод волной прокатился по телу Эймонда, а потом сковал сердце. Он откинул трактат, и без того казавшийся бесполезным, — ни одного толкового совета, сплошь банальности, — и едва не сбив Джона, схватил меч и бросился в Башню десницы. Судя по лепету слуги, несчастье случилось в покоях королевы — Хелейна часто приходила к ней с детьми, а значит… Нужно спешить. Ещё на подходе к покоям Алисенты Эймонд услышал плач — к его облегчению, детский. Дверь в комнату была открыта, но на пороге толпились стражники и гвардейцы с обескураженными, опечаленными лицами. При виде Эймонда с обнажённым мечом они расступились. Взгляду его открылась страшная картина: Хелейна сидела прямо на полу, баюкая чьё-то тело, под которым растекалась кровь. Сделав пару шагов, Эймонд увидел, что это был труп мальчика без головы… Джейхейриса. Хелейна тихонько завывала и смотрела только на сына. Эймонд перевёл взгляд и заметил у камина королеву с заплаканным лицом, она безжалостно обкусывала собственные губы снова и снова, прижимая к себе одновременно и Джейхейру, и Мейлора. Оба ребёнка плакали, но, кажется, не были ранены. — Что?.. — начал Эймонд, и мать, будто только что обратив на него внимание, ответила мрачно. — Сын за сына — так они сказали… Меня связали, Эймонд, — королева погладила по голове внучку, прятавшуюся за неё. — И они… эти… они заставили Хелейну выбирать, какой из её сыновей умрёт. Это было… бесчеловечно. — Убийц уже ищут, Ваше Высочество. У них голова принца, — доложил один из гвардейцев, видимо, от потрясения он совсем забыл о субординации и решил, что вмешаться в разговор королевских особ — вполне нормально. — Отрядите больше людей. Вы обязаны найти их! — рявкнул Эймонд, остро ощущая собственное бессилие, потом указал на мать, сестру и её детей. — И к ним всем тоже приставьте охрану. Где вообще была стража?! — Они убили стражника, — робко сказал гвардеец, указывая куда-то за дверь. Наверное, там лежал труп идиота, не сумевшего защитить семью короля. Эймонд бы с удовольствием на него плюнул, но не сейчас. — Вы не пострадали? — спросил Эймонд у матери, одновременно наклоняясь к сестре. То, что она абсолютно не замечала его или других своих детей, немного пугало. — Я цела, — ответила королева и, кивнув на внуков, добавила. — И они — тоже. Эймонд кивнул и обратился к Хелейне: — Хел, — он, кажется, с самого детства так её не называл. — Хел… Принц взял сестру за плечо, и она наконец обернулась к нему — лицо Хелейны было искажено горем и страхом. Она выглядела настолько пугающе и печально, что у Эймонда заболело сердце. Он опустился на колени и попытался обнять её, но Хелейна отшатнулась так, точно он был самым мерзким существом на свете. — Кровь, — просипела она, не владея собственным голосом. — Только кровь… — из её глаз безостановочно лились слёзы. — Так много крови! И я ведь говорила, говорила, что ты не должен туда лететь. — Хел, прости, я… — начал Эймонд, который в это мгновение осознал жуткий смысл сказанной матерью фразы. «Сын за сына». Это его вина. Он всё равно что убил шестилетнего Джейхейриса — смешливого мальчишку, обожавшего истории про драконов и мечтал о том моменте, когда сам сможет стать всадником. Он всегда так радовался приходу Эймонда и называл его «любимым дядей». Мальчик не знал тогда, что именно «любимый дядя» его и прикончит. Пусть и вот так — своей глупостью. Хелейна отвернулась от него, явно не желая слушать. Эймонд больше не пытался обнять её, просто сидел рядом, но она, заметив это, вдруг дёрнулась и, заплакав ещё сильнее, прокричала: — Уйди же! Уйди! Кровь… только кровь! — Хел, я… — Эймонд, — сказала их мать, про присутствие которой он успел забыть. — Тебе действительно лучше уйти. Эймонд хмыкнул, не зная, что ответить на такое. Он встал и, пошатываясь, отошёл к двери. Там же и столкнулся с Эйгоном — взволнованным и побледневшим. Он не сказал Эймонду ни слова — пройдя мимо, посмотрел на умершего и тут же отвернулся с искажённым от отвращения и тоски лицом. Хелейна протянула к Эйгону руку. Эймонд ещё некоторое время смотрел на них, впервые в жизни ощущая себя настолько лишним. И виновным. Я найду убийц и уничтожу. Буду очень злым цепным псом — очевидно, это единственная роль, в которой я могу пригодиться семье. У меня ведь отлично получается притягивать смерть.***
Прошедшие дни выдались мрачными — Эймонд не желал разговаривать с Лилией, а вот служанки наоборот были слишком словоохотливыми. «Одна из них, зеленоглазая Марта, схватила Лил вчера за руку, прежде чем та успела выйти из общей комнаты: — Дорогуша, не хочешь ли объясниться? Я видела, как ты сидишь под дверьми у Одноглазого принца… Думаю, ты и раньше к нему бегала. Марта усмехнулась. — Наверное, прежде чем он выставил тебя, ты что-нибудь с него поимела. Будешь делиться? А то я всем девочкам растреплю, какая ты шлюха. Кроме них, в комнате сейчас никого не было, но Марта угрожающе оглянулась по сторонам, так точно за ней стояла невидимая армия. Это разозлило Лил. Она не собиралась оправдываться перед Мартой, которая, если верить слухам, спала сразу с несколькими стражниками. — Да рассказывай, — предложила Лилия с холодной улыбкой на губах, делая шаг к Марте. — Я шлюха принца, продала себя дорого, так что мне нечего стыдиться. А ты, я надеюсь, принимаешь достаточно лунного чая, а то, если понесёшь, трудновато будет определить, кто именно — отец твоего ребёнка. Претендентов-то наберётся много. Марта вся скривилась: — Ах, ты дрянь! Да он тебя выгнал! — А ты переживаешь? Может, метишь на моё место? Поверь, такие потасканные не в его вкусе. Марта попыталась влепить Лил оплеуху, но та увернулась и бросила: — Запомни, от меня ты ничего не получишь. Разве что — взбучку. И ушла. Лилия давно не помнила себя такой злой и жестокой — пусть и лишь на словах. Ей хотелось уничтожить эту шлюху, выцарапать мерзкие зелёные глазки. <i>"Он тебя выгнал!" Да как она смеет судачить об этом? У Лил душа на кусочки разрывалась каждый вечер, когда Эймонд проходил мимо, не впускал её к себе… и тут какая-то дура будет делать свои выводы. Ох! Может, подобные чувства и доводят людей до преступлений — до желания убивать себе подобных с особой жестокостью? Весь день она ощущала раздражение, и злость пролилась слезами после очередной неудачной попытки достучаться до него и в прямом, и в переносном смысле. Должна ли я отступить? Или наоборот быть настойчивее? Неужели он так и не даст мне шанса объясниться, попрощаться с ним?».</i> Лилия задавалась этими вопросами вновь и вновь, а, вернувшись с завтрака, обнаружила, что её платье, оставленное на кровати, изорвано и испачкано. Хорошо хоть другие вещи хранились под замком в сундуке — тот, кстати, стоял как-то косо, его явно трогали и пытались взломать. Тяжело вздохнув, Лил припомнила, на какой именно кровати спит Марта. Именно туда, предусмотрительно приподняв одеяло, она и вылила содержимое ночного горшка Рейны, который обычно выносила другая девушка, но сегодня… надо ведь достойно ответить ближнему своему. К тому же эти злобные игры отлично отвлекали от главного. Прошло не так много времени, прежде чем замок потрясло событие, которое заставило Лилию забыть о мелких гадких забавах во имя мщения… Сначала разнеслась новость о том, что все дети короля убиты, затем слухи изменились: мёртв наследник Джейхейрис. Лил видела этого мальчика только пару раз и плохо помнила, как он выглядел, но это не имело значения… Племянник Эймонда — сын его любимой сестры — мёртв. Вот, что было важным. Потрясённая, она уже не вникала в причитания кухарки Лейлы, сообщившей ей горестное известие. — Убили ребёнка! Изверги, — приговаривала Лейла, то и дело охая. — Семеро им такого не простят… Филипп, который, очевидно, обладал талантом узнавать все важные новости первым, хмыкнул и возразил родственнице: — А что — убийство племянника-Велариона Одноглазому принцу будет прощено? Не уверен точно, но говорят, будто убийцы так и сказали: «Сын за сына». Лилия вздрогнула — как же ей хотелось сейчас быть рядом с Эймондом. Она мало что знала о смерти Люцериса Велариона — насколько честным стало то сражение? По слухам, Эймонд загнал племянника, точно зверя, а потом натравил на него Вхагар. Что в этой истории правда? Лил бы хотела выяснить. Постаравшись сохранить бесстрастное выражение лица, Лилия попрощалась с Филиппом и всё ещё причитающей Лейлой, и ушла из кухни. Наверняка, Эймонд винит себя в смерти Джейхейриса… куда это его заведёт? Лил вздохнула. Она не знала, в какую сторону шла сейчас. Не к принцу — ему нужно побыть с семьёй или искать убийц. Лилия не хотела ему мешать. А ей самой… требовался друг. Кто-то, с кем можно, если и не поговорить, то помолчать. И был всего один человек в этом замке, который мог дать Лил что-то похожее. Возможно, и Рейне сейчас не до меня… Или же она не захочет со мной разговаривать после всех тех дней, когда я вела себя с ней так холодно. Лил вздохнула и решила рискнуть. Подруга-госпожа нашлась не сразу — Лилия обнаружила её в спальне, которую Рейна занимала до брака. Она разрешила Лил войти и встретила её печальным: — Ты уже знаешь? Лилия кивнула. Рейна казалась притихшей и серьёзной, совсем не похожей на прежнюю себя. Она сидела на кровати, но держала спину прямо, не разваливаясь на подушках. Мыслями Рейна явно была не здесь, она похлопала по месту рядом с собой, приглашая Лил присоединиться и сказала: — Я отправила служанку к королеве-матери, чтобы узнать — не нужна ли сейчас моя помощь, хоть какая-нибудь. Её Величество передала, что детей удалось уложить спать, а Хелейна почти никого к себе не подпускает. Но как только дети проснутся, женские руки не будут лишними… вот жду. Рейна замолчала и стала так придирчиво и внимательно разглядывать свои руки, точно оценивала, сколько пользы они могут принести. — Если Её Величество обещала, значит, действительно пришлёт за тобой, — ответила Лилия. Королева-мать производила впечатление женщины, которая не будет просто так разбрасываться подобными обещаниями. Рейна вздохнула и посмотрела на Лил: — Знаешь… ведь это сделал мой отец. — Но… — начала Лилия, ещё сама не понимая, что именно хочет сказать. Рейна перебила её: — Не надо. Это ведь очевидно — даже для меня, хотя я, пусть и неприятно признавать такое, не особо умная, — голос Рейны дрогнул, но она не прервалась, не заплакала. — Джейхейриса убили, чтобы отомстить за смерть Люка. Пострадал только он, то есть это была хладнокровная месть, а не массовая расправа, при которой… погибли бы все находившиеся в комнате. Лилия взяла Рейну за руку и погладила её ладонь — такую холодную. — Разве не логично предположить, что это Рейнира наняла убийц? Люк ведь был её сыном, а не принца Деймона… Рейна покачала головой — губы её скривила нетипичная кривая усмешка: — Рейнира? Брось. Она мать — вынашивала, рожала, воспитывала стольких детей… Пусть её сердце и разорвалось от боли, когда она потеряла Люка, она бы никогда не стала забирать жизнь у чужого ребёнка. Ему ведь было всего шесть, Лил! Рейнира с радостью обезглавила бы Эймонда — это правда, но решиться на убийство шестилетки мог только мой отец. Лилия не знала, что тут сказать. В словах Рейны было много едкого здравого смысла, но всё же… разве мать не может сойти с ума от горя, когда её ребёнка убивают? Разве не решиться она тогда на любую жестокость? Но Рейна, очевидно, верила в свою правоту. Она отвернулась и сказала тихо: — Отец… может убить и моего сына, когда тот родится. — Что ты такое говоришь! — ужаснулась Лил. — Я не говорю, что он будет стремиться к этому, но… Наш мальчик, а я чувствую, что ношу мальчика, тоже ведь станет претендентом на трон — пусть и дальним. А ещё, если Дейрон… умрёт, то его сын вырастет и посчитает своим долгом отомстить за него… — Рейна наконец повернулась к Лилии, в глазах её стояли слёзы, которые она упрямо сдерживала. — Какая же я глупая, Лил! Ты пыталась мне объяснить, бабушка… но только узнав о Джейхейрисе, я поняла, что нельзя выбрать сразу две стороны, даже если моё сердце и разрывается от горя. Она покачала головой, точно сожалея о своих прежних сомнениях и поступках. Потом потёрла глаза и вздохнула: — Лил… ты всё это время злилась на меня. Рейна не спрашивала, а утверждала. Взгляд её был слишком цепким и проницательным, и Лил стало неловко отговариваться и выкручиваться. Может, действительно лучше сказать — нельзя вечно недооценивать Рейну и считать её ребёнком. — Не то, чтобы я злилась… я не хотела, но ты ни разу не спросила о нашей цветочнице, не выразила сожалений по поводу её смерти. — Ты ничего толком мне не объяснила, — заметила Рейна. — А я была слишком потрясена, когда поняла, что отец и Бейла не получили предупреждение от меня… Потом я хотела расспросить тебя о том, как всё было, но ты так холодно на меня смотрела, старалась поскорее уйти. И… ты поссорилась со своим истинным… с Эймондом из-за меня — это я поняла, — она пожала плечами. — Я чувствовала себя и виноватой, и нет — ведь я ничего не знала. Настал черёд Лилии вздыхать — и правда, я не пыталась объяснить, только размышляла обо всём снова и снова. — Рейна, я боялась да и сейчас боюсь, что вся эта история слишком тебя взволнует. Но… я, наверное, действительно была не права. И Лил рассказала почти всё о том дне — сократила лишь собственный разговор с Эймондом, не хотелось вдаваться в подробности. Она поделилась и своими подозрениями-переживаниями насчёт судьбы Гасса и его напарника. Рейна задумчиво кивала, а затем предложила разыскать семью цветочницы и помочь им продуктами или деньгами. — Очень хорошая идея, — Лил сдержанно улыбнулась. И как она могла сомневаться в сердечности Рейны? Та выглядела опечаленной всем, что услышала и несколько раз повторила, будто про себя: «Если бы знать…». Они долго молчали — Рейна с надеждой поглядывала на дверь, ожидая, когда же её позовут. — Эймонд отказывается говорить со мной, — сказала Лилия. — Но я чувствую, что он всё ещё любит меня… однажды я уже подумала, будто его чувства, могут исчезнуть в один миг, и больше не повторю такой ошибки. — Ты всё ещё хочешь быть с ним? — спросила Рейна, слегка наклонив голову, точно считала, что именно так разглядит в лице Лил нечто важное. — Не совсем так… не знаю. Я хочу попрощаться с ним, сказать всё, что не смогла тогда… — Лилия потёрла лоб, признаваясь в главном, глубоко затаённом. — И, наверное, я бы хотела быть с ним, но… не думаю, что он захочет. Рейна пожевала губу — казалось, она спорит сама с собой: говорить или нет? Но всё же сказала: — Знаешь, после убийства Люка Дейрон стал восхищаться Эймондом куда меньше… Он будто даже боится его немного, хотя никогда в том и не признается. То, что он сделал с племянником, — ужасно, — она покачала головой. — Эймонд ведь и с тобой был жестоким, пусть ты и предпочитаешь молчать об этом, — Рейна кинула выразительный взгляд на шею Лил, где уже отцветающие синяки были прикрыты старым серым шарфом. — До того он был со мной заботливым и нежным множество раз, — возмутилась Лилия, ей не нравилось, что Рейна говорит об Эймонде так, точно он стал чудовищем. Рейна успокаивающе сжала ладонь Лил: — Мне сложно представить Эймонда заботливым с кем-то, кто не входит в его семью, — призналась она. — А уж нежным… ну, я видела его пару раз с детьми Хелейны и короля — тогда он был близок к нежности. Кажется. — Я знаю его гораздо лучше, — упрямо сказала Лилия. — И я должна объясниться с ним. Рейна отпустила её руку: — Ты винила меня за то, что я не выразила сожалений по поводу смерти Амалии, но ведь наверняка именно Эймонд её убил… И всё равно хочешь говорить с ним, оправдываться? Я не пытаюсь тебя уличить, просто — подумай об этом. Лилия думала. И много раз. Но это ничего не меняло. Она всегда знала о репутации Эймонда, когда-то боялась умереть от его руки… Война с Рейнирой и Деймоном воззвала к его жестокости, кормила его гнев, вспыльчивость и умение убивать. И всё же, в нём есть и другое — важное. Она вспомнила так ярко, как он в их первый, неудачный, раз в постели спросил ошарашенно: «Лилия, ты… плачешь?», как проявил сострадание и терпение, укутал одеялом, обнял… И столько раз потом снова и снова проявлял понимание, заботился, был милым, улыбчивым, откровенным. Но Лил не хотела делиться этим с Рейной — наверное, пора завершать разговор. Разве что сказать напоследок: — Скорее всего, он убил и цветочницу, и Гасса с его напарником — поступил так, чтобы наш с тобой секрет не выплыл наружу. Рейна ответила неохотно: –Да. Но… такой мотив в твоих глазах всё оправдывает? Ты чувствуешь себя его должницей, именно поэтому хочешь извиниться и поговорить? Лилия отрицательно покачала головой. Всё куда сложнее. Я люблю его. Рейна, кажется, уловила её настроение и сказала тихо: — Лил, я не осуждаю тебя… и я понимаю, что значит любить так сильно — любить своего истинного. Просто я боюсь за тебя… — и добавила после паузы. — Знаешь, я не рассказала Дейрону о вас. Лилия поблагодарила и за такую деликатность, и за заботу. Она уже собиралась уходить, когда к Рейне постучали — служанка, посланная Её Величеством, звала Рейну к семье, если та, конечно, достаточно хорошо себя чувствует. На лице Рейны промелькнула грустная улыбка. Она попрощалась с Лил сдержанно, но шепнула: — Видишь — к семье. Лилия ещё какое-то время оставалась в комнате, когда Рейна и та служанка ушли, снова переживала этот разговор… Как быстро Рейна от стремления не забывать о своём отце и сестре перешла к намерению сохранять верность семье мужа, но, наверное, в том и заключалась суть таких смутных, горьких времён — скорые решения, меняющиеся мнения, перерождающиеся люди. И впервые за прошедшие дни ей стало страшно: а вдруг я зря убеждаю себя в том, что Эймонд всё ещё любит меня? Вдруг он не хочет выслушать меня даже один раз, потому что ему просто наплевать? Лил сжала пальцы в кулаки. Тогда пусть скажет мне это сам — в лицо, а не проходит мимо. Мне нужно это простое в своей горечи: «Я разлюбил тебя».***
В тот вечер Эймонд не пришёл в свою комнату — Лилия ждала до первых рассветных лучей, изредка щипая себя, чтобы не заснуть. Ей было немного жалко Эймонда, чувствующего эти щипки… но вряд ли они беспокоили его слишком сильно, учитывая все обстоятельства. Спать она пошла на кухню — мало ли что ещё изобретёт Марта или кто-то другой из служанок. Кухарка Лейла нашла её там почти сразу, но прогонять не стала, сказала только: «И как ты спишь на такой узкой лавке, деточка?». И потом ещё ворчала что-то про мужиков, из-за которых одни неприятности, и про то, что Лил совсем исхудала… Просыпаться пришлось довольно скоро, и весь оставшийся день, когда замок готовился к предстоящим вскоре похоронам, был длинным и изнурительным. Говорили, что королева Хелейна всё время находилась возле тела умершего сына, беседовала с ним так, точно он был жив и будто вовсе не замечала отсутствие у него головы. Король Эйгон напивался в своей комнате — дверь его сторожили, и он кричал, что находится в плену, добавляя к тому самые грязные проклятья. С Джейхейрой и Мейлором проводили время королева-мать и Рейна. Лил по поручению своей подруги-госпожи занесла им печёных яблок и сладких булочек и застала картину того, как Рейна, обнимая Мейлора, рассказывала ему сказку. Она то и дело подзывала к себе Джейхейру, но хрупкая девочка угрюмо качала головой и, кажется, шептала, что хочет к маме. Лил утёрла набежавшую слезу, когда вышла из комнаты. Бедные дети. Бедный Джейхейрис — неужели убийц действительно нанял отец Рейны? Она размышляла об этом, а ещё о сегодняшних словах Рейны, сказанных полушёпотом: «Думаю, я здесь во многом из-за того, что дедушка и бабушка пообещали Дейрону поддержку. Флот Веларионов… сама понимаешь». Лил тогда ответила: «Возможно, важнее всё-таки то, что вы жена Дейрона и носите его ребёнка». Но сейчас, вглядываясь в ставший привычным за прошедшие вечера коридорный сумрак, думала, что, наверное, каждая из них права по-своему. Она ощупала рукой шершавую каменную стену — так, просто для напоминания самой себе: хорошо быть живой. Хорошо, даже когда на душе так гнусно. Лилия снова ждала. На этот раз не щипала себя, а снова и снова водила по стене рукой. Держать глаза открытыми становилось всё труднее — недосып брал своё. Но я не могу проспать момент, когда Эймонд придёт. Нет. Возможно, вопреки усилиям, Лилия всё-таки задремала ненадолго — очнулась от нарастающего звука шагов. Поспешно встала, слегка покачнувшись — Эймонд приближался к своей комнате. К ней. Он был сейчас похожим на Вхагар — та же читавшаяся в облике угроза, та же усталость от всего, что ему довелось увидеть и прочувствовать. Его чёрный плащ напоминал о сложенных драконьих крыльях. От Эймонда веяло злобной силой, мрачным торжеством, но и чем-то иным, не распознаваемым сразу. Лилию вдруг охватило чувство, что если она не объяснится с ним сегодня, то этого не произойдёт уже никогда, что он отдалится от неё безвозвратно, и она потеряет возможность поговорить с ним, попросить прощения, сказать последнее «прощай». И тогда их история навсегда останется незавершённой… Именно это ощущение толкнуло Лил на безрассудный поступок — она быстро направилась к Эймонду, встала у него на пути и схватила за руки. На мгновение он застыл — кажется, Лилия смогла его удивить. — Эймонд, пожалуйста, поговори со мной. Дай объясниться, — выпалила она, ощущая, как щёки горят от волнения, а сердце в груди бьётся так отчаянно, точно сейчас разорвётся. — Умоляю тебя… Он смотрел на неё долго будто искал подвох, будто подозревал, что она сейчас передумает и убежит. Нет. Мне поздно уже спасаться бегством. Я хочу совсем другого. И Лил повторила: — Пожалуйста… я люблю тебя, Эймонд. Он взглянул на её ладони, всё ещё крепко сжимавшие его пальцы, и наконец сказал тихо: — Хорошо. Если ты того хочешь. Его голос звучал глухо, хрипло, будто Эймонд давно не пользовался им. Лил отпустила одну из его рук, но другую не смогла. Касаться его казалось счастьем — она не сразу нащупала на коже Эймонда какую-то странную шершавость, корку. Лишь когда они оказались в комнате, освещённой явно недавно разожжённым камином, Лил смогла разглядеть Эймонда и поняла: рука, которую она держала, была испачкана кровью. Пара капель засохла и на щеке принца — под неприкрытым повязкой сапфировым глазом. Наверняка кровавые росчерки можно было найти и на его одежде. И, судя по её ощущениям, Эймонда никто не ранил — значит, кровь не его. Эймонд заметил её взгляд и, расцепив их руки, сказал: — Таковы теперь мои обычные одежды. Он мрачно ухмыльнулся, вглядываясь в её лицо. Чего он ожидал — ужаса, страха? Может думал, что Лилия сейчас уйдёт? Будто бы она ни слышала все эти истории, расползающиеся по замку… — Я знаю, — сказала она, потом спросила, не желая тратить время на бессмысленные слова. — Могу я говорить свободно? Объясниться? — Кажется, в коридоре ты говорила достаточно свободно, — холодно ответил он, потом налил себе вина в кубок и, не предложив ей, пригубил. — Говори, но только недолго — у меня не так много времени. Эймонд сел на кровать, а Лилия осталась стоять. Она сглотнула, ощущая, что к глазам подступают слёзы. Он вёл себя так, точно она совсем ничего для него не значила, хотя в коридоре ей показалось… — Эймонд, в тот день я знала, что, выбрав Рейну, предам тебя, понимала, какое значение имеет эта записка… Я страдала, передавая её, но ты… ты защищал свою семью, а я помогала своей. Рейна — моя сестра, пусть и не по крови. Я не могла подвести её. — А меня могла, — заметил Эймонд, сделав ещё глоток из кубка. — Ведь я всего лишь твой раздражающий истинный — секундное увлечение. Под холодной колкостью его замечания что-то тлело. И на Лил накатило облегчение — не так уж ему и всё равно. — Нет. Но Рейна слабее тебя. И я привыкла заботиться о ней… не спрашивай о том, кто из вас мне дороже — иначе я отвечу тебе тем же. Эймонд промолчал, но в его здоровом глазе отразилось понимание — хоть и на мгновение. — Я прошу у тебя прощения за ту боль, которую причинила. И я знаю теперь, что во время… того разговора мне стоило повести себя иначе, но я… ты никогда раньше не говорил о своих чувствах так определённо… вслух, и я подумала, что твоя влюблённость растаяла, как только ты узнал о моём поступке. И потом… меня кинули прямо в лужу крови Амалии. Лил прервалась на секунду — слишком тяжело было говорить об этом, она точно заново переживала тот день. Кровь на моих руках… — Я решила, что ты сделал это специально, желая помучить меня, — она заметила, как Эймонд сжал губы в прямую линию, как ощутимо напрягся. — И… в общем потом за меня говорили растоптанная любовь и задетая гордость. Я… прошу прощения за то, что решила, будто твои чувства могут пройти так быстро. Но… Лилия вздохнула: — Понимаю, наши пути сейчас разойдутся, и прошу только не держать на меня зла. Я буду молиться за тебя… всегда. Выживи в этой войне и обрети счастье со своей женой, Эймонд. Она склонила голову, давая понять, что закончила говорить. Да и это помогло скрыть всё-таки навернувшиеся на глазах слёзы. Его жалость мне не нужна. Эймонд вдруг то ли рассмеялся, то ли фыркнул, а потом Лил утонула в его объятиях — крепких, почти болезненных. Он выдохнул ей в волосы: — Это невозможно. Помедлив, Эймонд отступил немного, обхватил лицо Лил ладонями и сказал: — Я давно простил тебя, Лилия. Сам не заметил, как простил… И… ты не можешь всерьёз верить в то, что я способен быть счастливым с какой-то другой женщиной, — он нервно усмехнулся, потом провёл пальцами по её лицу, стирая слёзы. — Но… ты и сама говоришь, что знаешь обо мне… И тебе ведь хочется сбежать? Ты ставишь точку, ты прощаешься со мной. Его лицо было так близко, а голос звучал столь отчаянно, хоть Эймонд и пытался скрыть своё волнение. — Не хочется, — выдохнула Лилия, не желая притворяться. — Больше всего на свете я хочу остаться, быть с тобой. Пусть даже и немного. Это точно звучало жалко. Будто она просила подачку. Лил закусила губу и отвернулась, не в силах выносить его понимающий взгляд. Что — сейчас он снова предложит мне стать его любовницей с домиком, а я соглашусь? Я настолько отчаялась, настолько изголодалась по нему… — Лилия, — Эймонд осторожно повернул её лицо к себе. Снова встретился с ней взглядом — в нём тоже была жажда. Убедившись в том, что Лилия смотрит на него, Эймонд сжал ладонями её плечи. — Мне не хватит этого «немного». Ты понимаешь? Мне не нужна жена из дома Баратеонов или ещё откуда-нибудь. Только ты. И если ты можешь ответить мне тем же, то скажи, и я не отпущу тебя. Уже никогда не отпущу, — хватка на её плечах усилилась. — И больше никакого недоверия, никаких предательств и нелепых мыслей о том, что я… могу разлюбить тебя. Лил поцеловала его, ощущая, как с запахом Эймонда мешается запах чужой крови. Это не мешало. Он принадлежал ей — в прошлом, сейчас, всегда. Эймонд отвечал на её поцелуй страстно, то и дело перехватывая инициативу — Лил нравилось ощущать его силу, поддаваться. Она почувствовала себя брошенной, когда Эймонд отстранился и спросил: — Значит, ты согласна? Лилия так и не поняла, на что именно ей нужно согласиться — кем она будет для него, но ответить «нет» она не могла. Сил и решимости не осталось. Когда-нибудь они ещё поговорят об этом, но сейчас Лил сказала: — Да. И Эймонд, неожиданно для Лилии, поцеловал её в лоб и крепко обнял. Затем сказал: — Я бы очень хотел продолжить то, что мы начали, но сейчас я в крови этого ублюдка, и… Лицо Эймонда искривила маска брезгливости, и он сделал неопределённое движение рукой, точно так Лил должна была лучше понять его. Лилия улыбнулась и поцеловала его в незапачканную кровью щёку. Больше всего она хотела быть с ним, и по разговорам соскучилась не меньше, чем по поцелуям и ласкам: — Ты очень благоразумен, мой принц. Давай я помогу тебе освежиться? Эймонд нахмурился, не поддержав её тёплого, слегка игривого тона. — Нет. Я не хочу, чтобы ты мне прислуживала. Лилия покачала головой: — О чём ты? Я просто поухаживаю за тобой как за своим любимым мужчиной. На это он всё-таки улыбнулся и сказал: — Ладно. Эймонд стоял смирно, пока Лилия обнажала его торс, но вот штаны снять не позволил. — Если ты настолько меня разденешь, то я наплюю на всё это и затащу тебя в постель. Не то, чтобы Лил возражала. Но идея с хотя бы частичной помывкой казалась ей вполне разумной. Всё же запах Эймонда без ноток крови был идеален. Она усадила своего принца в кресло, нашла в задней комнатушке, примыкающей к спальне Эймонда бадью с водой и более-менее чистую тряпицу. При более ярком освещении стало видно, что под глазами Эймонда залегли синяки. Неужели всё это время он совсем не спал? Только пил по ночам? Вдруг в дверь робко постучали: — Ваше Высочество, не надобно ли вам чего? Камин я разжёг, как вы приказывали. Наверное, беспокоился тот мужчина, который однажды разбудил Лилию, когда она заснула в коридоре. — Нет, — отозвался Эймонд. — Не тревожь меня. Из-за двери раздалось «Слушаюсь», а Лил пока нашла в той небольшой комнатушке маленькую скамеечку под ноги. Прекрасно — пойдёшь со мной. Она стянула с Эймонда сапоги и уложила его ступни на скамеечку — поближе к огню. Чудесная идея. — Хочешь поджарить мои пятки? — поинтересовался он. И Лилии показалось, что Эймонд пытается так замаскировать своё смущение. Ей нравилось его смущать. — Конечно, — улыбнулась Лил и стала снова и снова выполнять одну и ту же последовательность действий: окунать тряпицу в воду, тщательно выжимать, немного согревать её в руках, а затем протирать кожу Эймонда. Начала она с лица, а затем перешла к его мускулистому торсу. Эймонду, очевидно, нравились её действия: он прикрыл глаза и молчал так долго, что Лил решила — он заснул. Но когда Лилия коснулась тряпкой его ладоней, он сказал тихо: — Одного из убийц поймали сегодня. Это его кровь, Лилия. С ним… была голова Джейхейриса. — Он мёртв? — тихо спросила Лил. Её рука дрогнула при упоминании головы мальчика — как же это жестоко. — Нет, — по губам Эймонда пробежала мрачная усмешка. — До смерти ему ещё далеко. Он… признался, что его нанял этот выродок — принц Деймон, но я в том и не сомневался. А вот напарника своего не выдал… хотя полагаю, ублюдок просто не знает, где прячется его подельник. Лилия не сдержала грустного вздоха. — Тебе неприятно, что я говорю об этом? — спросил Эймонд. — Нет. Просто сожалею, что тебе приходится таким заниматься… Он напрягся: — Не надо. Я сам вызвался, — он помолчал, будто не зная, говорить ли дальше, но в итоге сказал. — Чтобы хоть немного искупить мою вину. Эймонд вдруг открыл глаза и перехватил руку Лил — та собиралась протереть полоску кожи под пупком. — Ты ведь слышала, да? Сын за сына… Их взгляды встретились, и Лилия кивнула. Она пожала ладонь Эймонда свободной рукой, не желая произносить банальности. «Ты не виноват», «Это сделали убийцы, а не ты»… Нет. Лил понимала, пусть и не полностью, чувства Эймонда — нечто подобное накатывало на неё, когда она думала о несчастной Амалии, о Гассе и его напарнике. Их кровь пролила не она, но вина всё равно ощущалась. А Эймонду сейчас — ещё хуже. И вместо того, чтобы произносить слова, от которых будет мало толку, Лил спросила: — Эймонд… ты хотел убить Люцериса? Он отозвался не сразу, затем сказал: — Мы можем прилечь… как обычно? И хотя голос Эймонда звучал скорее печально и отрешённо, его «как обычно» всё равно согрело Лил. Точно и не было дней разлуки. — Да, я закончила. Отодвинув бадью с повешенной на её край тряпицей к стенке, Лилия забралась на кровать и села так, чтобы Эймонду было удобно лечь ей на колени. На пару секунд он довольно улыбнулся — в это мгновение Эймонд больше походил на кота, предвещающего ласку, а не на дракона. Но Лил оставила такое наблюдение при себе. Распустив волосы Эймонда, она принялась перебирать их, нежно поглаживая его голову. Лилия уже и не ожидала ответа на свой вопрос, почти забыла о нём, когда Эймонд наконец сказал: — В тот день я был очень зол… из-за многого. Ты ведь слышала о помощнике мейстера — мерзавец, нанятый принцем Деймоном, — кажется Эймонд скрипнул зубами от раздражения. — Он отправил воронов, а те доставили весть, которая должна была пока оставаться тайной. Лил стало не по себе от этого замечания. Да и мысли об участи, постигшей того человека… Но она решила не уточнять, какая из версий была правдой. — И дочки лорда Баратеона — безликие коровы, — продолжил Эймонд. Тут Лилия усмехнулась: — Прям все четыре? Ты выдумываешь. — Хочешь посмотреть на них? Полетим в Штормовой Предел? — спросил он несколько раздражённо. Лил вздохнула — мысль о его предстоящем браке так удачно вылетела из головы, оттеснённая куда более важными чувствами и переживаниями. Но сейчас… Эймонд сказал совсем недавно, что ему не нужна жена из дома Баратеонов, но ведь этот брак планируется ради интересов его семьи — значит, от желаний её принца зависит не так уж много. А я согласилась остаться с ним… и, наверное, вечно быть любовницей. Изголодавшись по Эймонду, Лил не могла сейчас всерьёз расстраиваться из-за подобной судьбы, слишком хорошо было сидеть вот так — действительно «как обычно», — ощущать тяжесть головы Эймонда на ногах, касаться его прекрасных волос, слышать любимый голос… — На какой из них ты женишься? Так, просто, чтобы знать имя женщины, на мужа которой я, по всей видимости, собираюсь претендовать всю оставшуюся жизнь. Эймонд повернулся лицом к Лилии, прерывая её безмятежное занятие, и серьёзно посмотрел на неё: — Лилия, я сказал уже, что мне не нужна другая женщина — значит, тебе не стоит об этом думать, я сам всё решу. И… я никого из них не выбрал, — он потянулся рукой к её лицу, немного неловко коснулся подбородка и щеки. — Ты спрашивала про Люцериса. Так вот: я не хотел его убивать… скорее освободиться от злости, позабавиться. Но всё зашло слишком далеко. Во взгляде Эймонда промелькнуло нечто, похожее на сожаление… И Лил пронзило странное чувство, точно их связь стала глубже и позволяла передавать не только боль, но и мысли. — Вхагар, — пробормотала она, потрясённая этим пониманием. — Вхагар убила его и дракона, против твоей воли. Эймонд тоже выглядел удивлённым: — Как ты поняла? Лилия пожала плечами: — Не знаю. Что-то в твоём взгляде подсказало. Он улыбнулся — немного грустно: — Поэтому я и не могу отказаться от тебя. Потом снова повернулся так, чтобы Лил могла гладить его голову и перебирать волосы. — Я тоже не могу от тебя отказаться, — тихо сказала Лилия. Она хотела бы утешить его, разделить груз его забот, тревог и вины, но могла только быть рядом. Только слушать, принимать и понимать, даже когда его руки оказывались запачканы в чужой крови. — Тебе и не придётся, — отозвался Эймонд, и хотя слова эти явно должно были прозвучать успокаивающе, в них чувствовалась мрачная решимость. Через некоторое время он сказал сонно: — Иди сюда. Лил прилегла рядом с ним на бок, глядя в глаза Эймонда — здоровый и сапфировый, — кажется, он действительно засыпал. — Тебе больше нельзя уходить по ночам, — почти не шевеля губами, сообщил Эймонд. — Останешься со мной до утра. — Какие суровые у тебя приказы, мой принц, — улыбнулась Лилия и нежно поцеловала его в губы. — Я и не собиралась уходить. Довольная улыбка засыпающего Эймонда была ей ответом. Кажется, прощание не для нас.