I could give you my devotion Until the end of time And you will never be forgotten With me by your side. Somebody To Die For — Hurts
Робкий луч света заглянул в комнату и скользнул по рукам Лил. Хмурое небо, угрожающее засыпать землю снегом, видимо, случайно отпустило к людям этот проблеск солнца — точно нехотя дало им немного надежды в день похорон юного принца. Мальчика, не ставшего мужчиной. Наследника, умершего прежде, чем его головы коснулась корона. Лилия только что помогла Рейне с одеждой и причёской на похороны, а теперь по просьбе подруги причёсывала Дейрона, волосы которого изрядно отросли. Эти сборы казались такими… странными. Давно ли Лил готовила Рейну к свадьбе, любуясь её красотой? — Может, тебе лучше не ходить туда? — в который раз спросил Дейрон у жены. Рейна упрямо покачала головой: — Я должна там быть. К тому же… королева-мать вчера сказала, что не винит меня за поступки моего отца. Дейрон ответил излишне резко: — Никто тебя не винит. Но его тон не убедил Рейну: — Я бы не была так уверена насчёт короля. — Если король и винит кого-то, то… — он осёкся, наверное, вспомнив о присутствии Лил. Потом поинтересовался, закончила ли она, и, попытавшись рассмотреть результат в зеркало, нахмурился: — Зачем ты уложила мои волосы так же, как Эймонд носит свои? Лилия и не заметила, что сделала… Руки работали за неё, а она сама думала о сегодняшнем утре, проведённом в ласках с Эймондом, о тех счастливых мгновениях, когда они оба позволили себе забыть, что мир вокруг них раскалывается на куски. Перед тем как расстаться со своим принцем, Лил, не устояв, уложила его волосы: «Это будет напоминать тебе обо мне весь день». Эймонд в ответ улыбнулся, хоть и немного печально. Нежно поцеловал её, определённо намекая на то, что не перестанет думать о ней в любом случае. Рейна перехватила взгляд Лилии, и на губах её промелькнула короткая понимающая улыбка. — Простите, Ваше Высочество, — извинилась Лил. — Я всё переделаю. Дейрон махнул рукой: — Для той, кто однажды прокатился на Тессарион, можно и без «Высочества» в такой тесной компании, но переделай обязательно. Иначе все подумают, что я ему подражаю. Лилия поблагодарила за понимание и привилегию, а затем завязала волосы Дейрона в низкий хвост, используя чёрную ленту. На этот раз он остался доволен результатом. Рейна же, прежде чем уйти из комнаты вслед за мужем, спросила у Лил: — Так, вы помирились? Лилия кивнула. Рейна больше не стала задавать вопросы, только сжала ладонь подруги в своей: — Береги себя. Лил ответила ей таким же рукопожатием. Я уже не берегу… Рискую. «Мне не нужна жена из дома Баратеонов или ещё откуда-нибудь. Только ты. И если ты можешь ответить мне тем же, то скажи, и я не отпущу тебя. Уже никогда не отпущу». Очарованная вернувшимся к ним счастьем, Лилия верила Эймонду. И всё же… дело ведь не только в его желаниях. Вообще не в них. Хмурое небо согласилось с ней, окончательно спрятав даже тот робкий луч солнца. Лил тряхнула головой, прогоняя прочь печальные мысли, — я сама выбрала быть с Эймондом. И ещё вчера смела надеяться лишь на скоротечное счастье. Значит, и сосредоточусь на нашем «сейчас». Доверюсь ему, как он просил. Прямо сейчас у Лилии хватало дел. За то время, пока Рейна и Дейрон были на похоронах, Лил прибрала в их спальне, собрала, хотя это и не входило в её обязанности, грязную одежду принца для стирки, принесла и оставила на столе свежие медовые булочки… Пришлось и в комнату для служанок заглянуть — пахло там чем-то мерзким. Подойдя к своей кровати, Лил убедилась в том, что источником вони была именно она. Интересно, как другие девушки с этим мирятся? Или они все заодно? Лилия попыталась разговорить одну из них — ту, что во время благотворительного выезда укусила старуха, но она хранила упрямое молчание. Что же… хорошо — у меня теперь есть место для ночёвки. Однако ощущение бездомности, неприкаянности испортило Лил настроение. Она кое-как дождалась вечера, когда уже было уместно прийти к Эймонду. Её волновало его состояние: как он перенёс похороны племянника, в смерти которого винил себя? И стоило принцу открыть дверь, как Лил быстро подошла к нему и обняла, потёрлась щекой о щёку. — Соскучилась? — спросил он нежно, отвечая таким же тёплым объятием. — Очень, — призналась Лил. — И волновалась за тебя. Как ты? Она отстранилась, и их взгляды встретились — Эймонд был в повязке, что казалось неправильным, точно он прятал от неё важную часть себя. Он ответил не сразу — кажется, размышлял, какие слова лучше выбрать. — Не буду врать, что хорошо, — наконец отозвался Эймонд. — Всё прошло тяжело. И, думаю, не стоило приводить туда Хелейну… после смерти Джейхейриса она сама не своя. А сегодня словно вообще не понимала, что происходит — прижимала к себе Джейхейру и называла её именем умершего. Лил вздохнула и прижалась к Эймонду, сказала тихо: — Надеюсь, что она оправится со временем. — И я, — ответил он без особой надежды в голосе. Эймонд гладил Лилию по голове, наверняка заново переживая мрачную часть сегодняшнего дня. Они ещё долго стояли так, прежде чем Эймонд с явным сожалением сказал: — У меня есть к тебе просьба, милая. — Какая? — Прямо сейчас мне нужно быть на семейном сборе. Её Величество сказала, что нужно почтить память Джейхейриса в своём кругу. Не могла бы ты, — Эймонд нежно провёл указательным пальцем по линии её подбородка. — Подождать меня здесь? Только ложись спать, когда устанешь. Эта просьба была такой милой. Да и Лил всё равно могла пойти ночевать разве что на кухню к Лейле… приходить к себе и вступать в разборки с Мартой определённо не хотелось: мстительное и боевое настроение покинуло Лилию, стоило Эймонду вернуться в её жизнь. Наверное, на лице её отразились невесёлые раздумья, потому что Эймонд спросил с плохо скрываемой обидой в голосе: — Ты не хочешь? Но ты ведь согласилась вчера… — Нет, — Лилия перехватила его руку, скользившую по её лицу. — Хочу. Я о другом задумалась. — Расскажешь? — серьёзно поинтересовался Эймонд. Ох, может, и не стоило заговаривать об этом… Лил вспомнила о том, как её принц в последнее время решал проблемы, и ей стало не по себе. Но если я буду скрывать от него свои тревоги, то и он поступит также с собственными сомнениями и печалями. А он вчера был так откровенен со мной… — Я расскажу тебе позже, хорошо? Ничего страшного не случилось, а прямо сейчас тебе нужно поддержать свою семью. Губы Эймонда дёрнулись в намёке на усмешку: — Сомневаюсь, что они нуждаются в моей поддержке. На похоронах я стоял рядом с Отто и, кажется, он один меня не осуждал — скорее всего, из-за того, что ему наплевать на смерть Джейхейриса, ведь вероятных претендентов на трон в нашей семье пока достаточно. Он… — Эймонд осёкся. — Я потом объясню тебе, Лилия. — Но ты всё равно должен быть с семьёй сейчас, — сказала Лилия, крепче прижимаясь к нему. Если бы они только знали, что Эймонд не хотел смерти Люцериса, то не были бы к нему так строги. Но её принц никогда и никому в этом не признается — слишком боится расстаться со своей пугающей репутацией, предстать уязвимым и человечным. — Я буду ждать тебя… милый. Эймонд улыбнулся при этом нежном обращении, их губы соединились на несколько секунд. — Я прикажу, чтобы в комнату никто не входил, но если тебе что-то понадобится, позови Джона — он не из болтливых, — сказал Эймонд на прощание. Лилия кивнула, заранее зная, что не будет тревожить Джона. Прислуживать горничной — это определённо слишком. Может, Эймонд забыл, кто она такая? Лил вздохнула, представив на секунду ту жизнь, в которой она могла бы стать женой своего принца и ждать его в комнате, не боясь, что её застанут. Слишком прекрасные мечты. Лилия подошла к столу Эймонда и наткнулась взглядом на трактат с интересным названием «Опыт Илония Греппа в преодолении собственных страстей и смирении плоти». Кхм… какое любопытное чтение у тебя, любимый.***
Отдав распоряжения Джону, Эймонд медленно направился в малый зал. Мысль о том, что Лилия будет ждать его, грела сердце, которое в последние дни вновь и вновь подвергалось испытаниям. С ней он мог быть откровенным, потому что видел в её фиалковых глазах столько искренности, столько любви… Когда Лилия накануне решительно остановила его в коридоре, взяла за руки и попросила о разговоре, призналась в любви, Эймонд знал, что ради её блага должен пройти мимо. Он только что пытал ничтожество, пойманное с головой Джейхейриса, — наёмника, откликающегося на кличку Кровь, и, кажется, забывшего собственное имя. Принц мог бы и не делать этого — для грязной работы людей хватало, но как ещё было выместить переполнявшие его гнев и чувство вины? Чем, кроме крови, — как иронично — заполнить мучившую его пустоту? И Лилия — такая чистая, хрупкая — не должна была касаться его испачканных во всех смыслах рук. Но коснулась. А он не смог противостоять её мольбе, её нежности и тому счастью, которое обещало воссоединение с ней. В итоге Эймонд присвоил Лилию себе, словно узурпатор, — с губ его сорвалось обещание, которое он старался не давать раньше. Никогда не отпускать её. Не жениться на другой. Этого хотело его сердце, но… семья ни за что не простит мне подобного. Или я так низко пал в их глазах, что нет смысла держаться былых принципов? И можно просто улететь с ней... Расстояние до малого зала сокращалось, но Эймонд позволил себе на мгновение перенестись в сегодняшнее утро, сделать маленький глоток счастья, пахнувшего медом — так же, как и Лилия. «Эймонд проснулся от прикосновения чьих-то пальцев к своей груди. Что? Кто… Воспоминания о вчерашнем вечере тут же обрушились на него, и он не сдержал мягкой улыбки. Как мило она ухаживала за ним вчера, какой нежной и понимающей была. Лилия. — Я вижу, что ты не спишь, — почти пропела она, а затем их взгляды встретились. В фиалковых глазах горели искорки: — Я соскучилась, — объявила она. — Очень-очень. Затем принялась один сосок Эймонда ласкать пальцами, а другой — посасывать, иногда проводя по нему зубами. Приятные ощущения тут же отдались возбуждением в паху. Кто бы сомневался. — На тебе слишком много одежды, — заметил Эймонд, кивая на платье, в котором она вчера уснула. Да и он всё ещё был обнажён только наполовину. Лилия присела на кровати, и Эймонд помог ей избавиться от мешающего платья, потом и сам обнажился, но ложиться снова не спешил. — Падай в мои объятия, — сказал он, устраиваясь так, чтобы спина Лилии прижималась к его груди. Она послушалась, и Эймонд стал целовать её шею, одновременно скользя пальцами по желанному телу. Когда он коснулся того бугорка, ласки которого доводили Лилию до блаженства, то услышал тихий предвкушающий вздох. О, я знаю, чего ты хочешь, милая. Сначала он касался Лилии неспешно, почти невесомо, наслаждаясь тем, как она выдыхала: — Вот так, так… Ох, быстрее! Красивая командирша. Всё это так распаляло, Эймонд обвёл ушко Лилии языком и шепнул: — Хочешь быстрее и сильнее? Она сказала сбивчиво: — Да, очень-очень… Эймонд! Его имя прозвучало столь возбуждающе — никто другой ей не нужен, никто не подарит ей такого удовольствия. Только он. Чтобы было удобнее, Эймонд уложил её на спину, а сам устроился на боку, лаская и её, и себя — член затвердел и истекал влагой. Воспоминание-вспышка о том, как Лилия собирала эту влагу своим нежным язычком, сотрясло Эймонда волной удовольствия через секунду после той разрядки, которую получила она. Теперь Лилия привалилась к его плечу — учащённо дыша и не открывая глаз. Она с сожалением вздохнула, когда Эймонд встал, чтобы вымыть руку. — Возвращайся в наше королевство, мой принц, — пробормотала она. Эймонд задержался лишь на секунду, чтобы насладиться ещё одной картиной, достойной сохранения в памяти: Лилия, привольно раскинувшаяся на его кровати — тёмные волосы разметались, захватив сразу две подушки, на губах играет счастливая улыбка, нежная грудь не закрыта одеялом. — Я бы заказал портрет, на котором ты была бы полностью голой, но, боюсь, после этого мне придётся убить художника, — сказал Эймонд, нарочито без тени улыбки. Он лёг рядом с Лилией, прижался носом к её шее, на которой, к сожалению, ещё виднелись хоть и несильно, следы его жестокости — нужно сказать, что я сожалею, попросить прощения, но это разрушит сладостный момент, — и вдохнул нежный медовый аромат. К этому аромату, так любимому Эймондом, прибавлялись и другие нотки — возможно, его собственный запах. Эймонд оставил на нежной коже несколько долгих поцелуев, пока Лилия говорила полусерьёзно: — Нельзя убивать художников — они ведь получили свой дар по воле Семерых. Так говорила моя септа. — Не лучшая ситуация для воспоминаний о септе, — заметил Эймонд, слегка отодвигаясь и стараясь не лечь на волосы Лилии. Она ответила Эймонду солнечной улыбкой, потом повернулась так, чтобы лучше его видеть и призналась: — Я думала, ты захочешь… Эймонд сразу понял, о чём она. Но хотя он не стал бы признаваться в подобных мыслях даже Лилии, правда была в том, что он не хотел тратить долгожданный момент особой близости вот так — между мрачными делами, будто случайно. Это были наивные, овеянные романтикой размышления в духе Дейрона, но что поделать? Эймонд мог бы перебороть самого себя и в попытке доказать собственную невосприимчивость к подобным настроениям взять Лилию хоть сейчас — она не стала бы сопротивляться, она ждала этого. Но в последнее время Эймонд без конца показывал и себе, и другим, что в нём полно жестокого, сжигающего всё огня, что он суров и не знает пощады… С ней это не нужно. — Я ведь говорил, что тебе придётся соблазнить меня? — усмехнулся Эймонд. — Сейчас я не заметил ничего особенного… Лилия сделала вид, что серьёзно задумалась, постучала указательным пальцем по своим губам: — Хорошо, в следующий раз я подготовлюсь. Они обменялись улыбками — увы, Эймонд постепенно вспоминал о том, какой именно сегодня был день. Похороны Джейхейриса… Лилия, видимо, всё поняла: крепко обняла и предложила уложить его волосы. Он согласился. Когда-нибудь она будет ухаживать только за мной». Нежные мысли развеялись, как только Эймонд открыл двери малого зала. За овальным столом собралась вся семья, кроме Хелейны, — королева-мать, то и дело касавшаяся своей посвящённой Семерым нашейной цепи; Отто, который явно размышлял о чём-то, не относящемся к смерти внука; уже изрядно напившийся Эйгон и прижимавшиеся друг к другу плечами, якобы незаметно сцепившие руки под столом Дейрон с Рейной. На столе стояло несколько бутылей с вином, большое блюдо с запечённой уткой и тарелка с хлебом. Никаких гастрономических излишеств. И слуг тоже не было. Наверное, так обстановке полагалось стать более семейной и располагающей к воспоминаниям о Джейхейрисе, однако Эймонд ничего подобного не почувствовал. Скорее — каждый из собравшихся был закован в свои доспехи. Эймонд сдержанно поприветствовал их — королева-мать глазами указала ему на место рядом с собой. Что же — можно и так. — Хелейна только уснула, — объяснила Алисента отсутствие дочери. За последние дни лицо матери стало непривычно серым — впервые Эймонд задумался о том, что она не так уж и молода, просто на фоне разлагающегося отца всегда смотрелась свежей и довольно юной. Это впечатление быстро сменилось воспоминанием о том, какой потерянной была Хелейна во время похорон, как отчаянно она прижимала к себе дочь, без которой, по словам королевы-матери, отказалась идти на церемонию… Хорошо, если сестра действительно уснула. Сразу после трагедии Эймонд пытался представить, какой ужас пережила Хелейна, когда её заставили выбирать, — как говорила королева-мать, — кто из мальчиков умрёт. Неудивительно, что теперь Хелейна не могла смотреть на Мейлора, которого и обрекла на смерть, и что её хрупкая связь с наземным миром почти полностью разорвалась. Эймонд хотел возвращения сестры, с тоской думал о её предупреждении, о медальоне, который она ему отдала — Хелейна была провидицей, но это не уберегло её старшего сына. Надеюсь, когда-нибудь ты вернёшься к нам, простишь меня, а пока отдыхай побольше. — Давайте помолимся вместе за душу нашего Джейхейриса, — предложила Алисента, прерывая общее молчание. Никто не стал возражать — правда, Эймонд видел, что Эйгон к середине молитвы начал посапывать. Старший брат после смерти сына был молчаливым в кругу родственников, а когда его запирали в комнате, — буйствовал. Подпускала ли его Хелейна к себе? А может, как тогда — над трупом Джейхейриса, — протягивала руку к тому, кто всегда оставался равнодушным и к ней, и к собственным детям? Молитва закончилась — возможно, Эймонд проглотил половину слов. Заметила ли это королева-мать так же, как он уличил Эйгона? По крайней мере, она ничего не сказала ни Эймонду, ни своему старшему сыну. Над столом снова повисло тягостное молчание, которое попытался прервать Дейрон: — Джейхейрис был добрым мальчиком. Всегда утешал сестру, если она плакала… А вы и сами знаете, Джейхейра вечно всего боится — она тянулась к брату. — Они могли бы пожениться в дальнейшем, соблюдая обычаи Таргариенов, — поддержала мужа Рейна. Знала ли эта предательница о том, что именно её отец заказал убийство мальчика? Или Дейрон сохранил такую неприглядную правду в тайне? Между тем Эйгон, разлепивший веки, услышал замечание Рейны и фыркнул: — Да уж, прекрасные обычаи у нашей семейки, — он повернулся к матери. — Но разве Семеро одобряют кровосмешение? Алисента напряглась, понимая, что попала в ловушку. Демонстрируемая королевой-матерью вера в заветы Семерых определённо не выглядела такой идеальной, если взгляд смещался в сторону её детей, двое из которых были женаты. — Эйгон, не мучай свою мать расспросами, — велел Отто, вставая на защиту дочери. Тот в ответ злобно прошипел: — Разве ты не должен обращаться ко мне «Ваше Величество», дед? Или я не достоин хотя бы толики уважения в моём замке в день похорон моего сына?! Эйгон резко перешёл на крик, потом встал и ударил по столу двумя ладонями. — Я ухожу! Не смейте останавливать меня или подсылать охрану! — он направился к выходу, но уже у дверей обернулся и вонзился взглядом в Эймонда. — И ты не смей приходить за мной и портить удовольствие, убийца племянников. Эймонд вскочил — сейчас он придушит этого истеричного ублюдка. Как Эйгон радовался смерти Люцериса, а теперь кидает её в лицо Эймонду, желая задеть побольнее. — Эймонд, — прошептала мать одними губами. — Пожалуйста. Он шумно выдохнул. Ладно. Пусть идёт — наверное, Алисента права и не стоит сейчас устраивать разборки. Эйгон хохотнул, заметив замешательство Эймонда, и вышел, громко хлопнув дверью. Оставшиеся замерли. Все старались не смотреть друг на друга. Стало так тошно. Скорее бы уйти отсюда и оказаться в объятиях Лилии. Скорее бы утопить смерть Джейхейриса в череде других — тех, что Эймонд принесёт Рейнире как ответный дар. И первым он убьёт её мужа-подлеца. Принц Деймон заслужил того, чтобы его голова скатилась с плеч — как только это случится, Джейхейрис будет отомщён. Пока же они сидели за столом, изредка пытаясь перебрасываться малозначимыми фразами. Вскоре Отто извинился, сослался на дела и откланялся, затем удалились и Дейрон с женой. Напоследок Дейрон сжал плечо матери в знак поддержки — на Эймонда он не смотрел. Такое отношение от младщего брата особенно задевало. Эймонд и сам собирался уйти, но, угадав его намерение, Алисента сказала: — Подожди, пожалуйста, Эймонд. Уже вторая просьба от неё сегодня — правда, выполнить эту было намного легче. — Ты… — начала она. — Если хотите сказать, что я не виноват в смерти Джейхейриса, то можете не утруждаться. Все сегодня слышали, как назвал меня Эйгон. По лицу матери Эймонд понял, что она не ожидала такого грубого тона. Он не хотел оскорбить её, однако слушать лживые уверения в собственной непричастности было невыносимо. — Не ты занёс клинок, — всё же возразила она. — А Эйгон страдает… возможно, страдает больше всего из-за того, что не любил сына так, как хотел бы. Хотя, может быть, его просто мучает сознание собственного бессилия. Откровенно. Даже слишком. Эймонд покачал головой и сказал о том, что обдумывал совсем недавно: — Я отомщу. Убью Деймона. Но королеву-мать его слова совсем не приободрили, она наоборот стала бледнее. Не верит в его победу? Эймонд нахмурился, оскорблённый собственной догадкой. Затем услышал робкое: — Ты… сам молишься, сынок? Внезапный вопрос. Неожиданное обращение. Когда она так называла его в последний раз? В глубоком детстве? В глазах Алисенты, в глазах его матери, сейчас было столько сочувствия, столько страха за него. — Я не молюсь, — ответил Эймонд, с трудом выдерживая такой проникающий в душу, надрывный взгляд. — Ты не должен превращаться в палача, Эймонд. Ты… — она вздохнула. — Мне страшно за твою душу. Я всё хотела тебе сказать… Ты… Ещё один короткий вздох. — Боюсь, я обрекла вас на что-то ужасное, на гибель — даже если не физическую, то духовную. Я всё думаю после смерти нашего малыша — вдруг мне просто послышалось, что Визерис назвал Эйгона своим наследником? Вдруг из-за моей ошибки я потеряю всех вас… — и видя, что Эймонд собирается ей возразить, она грустно покачала головой. — Ты скажешь, что вы мужчины, воины, что во мне говорит исконный женский страх… Но ты же видел, мы почти потеряли Хелейну — боюсь, смерть старшего сына свела её с ума. А если я переживу хоть одного из вас — детей, которых я носила под сердцем, — думаешь, и я не утрачу рассудок от горя? Эймонд не мог понять всех тех чувств, которые испытывала его мать. Война была необходимостью — разве нет? Об этом он ей и напомнил: — Рейнира бы убила всех нас для надёжности, если бы мы отдали ей престол. — Нет, Рейнира не зверь, хотя когда-то у неё был чудовищный темперамент, — сказала Алисента, и в глазах её промелькнула тоска. Могла ли она скучать по своей подруге детства? По той шлюхе с амбициями, в которую превратилась Рейнира? — Но твоей смерти она точно хочет, Эймонд. И это меня пугает, — продолжила мать со вздохом. — Ладно, ты спешишь куда-то. Хочешь полетать в ночи? Кхм, можно и так сказать. Эймонд неопределённо кивнул, затем внимательно посмотрел на Алисенту, желая чем-то ответить на её поток откровенности, на заботу, которую она пыталась проявить. Сейчас она казалась ему не королевой-матерью, но матерью самой обычной, поглощённой заботами о своих детях. Просто леди Хайтауэр. Это и подсказало верные слова. — Не волнуйтесь. Мы очень живучие. Вы же лучше меня знаете девиз Хайтауэров… — Мы освещаем путь, — поспешила сказать она, явно радуясь тому, что Эймонд решил вспомнить об этой части своего наследия. Значит, идея действительно была хорошей. Впрочем, сам Эймонд никогда не рассматривал себя иначе, чем Таргариена. Но для матери можно и слукавить немного. Он продолжил, вспомнив слова Горлейма уже неизвестно, по какому поводу сказанные. — Кто несёт свет, тот не потеряется даже в долгую ночь. Так говорил мой учитель философии. Алисента кивнула: — Умный он мужчина. — Определённо. Эймонд попрощался, чувствуя, что всё сказал правильно, и пошёл в комнату — к своему личному свету.***
Лилия спала посредине кровати, свернувшись клубочком, и выглядела невероятно милой. Эймонд приблизился и заметил, что она почти полностью скинула одеяло, а её нижняя рубашка задралась и сбилась, обнажив нежные ноги. Он бы прошёлся пальцами от пяток Лилии до колен, а потом — ещё выше, но не хотел будить её. Вместо этого он снял повязку с глаза, скинул одежду — спать он предпочитал полностью голым, и Лилии тоже нужно взять с него пример — и постарался устроиться на краю кровати. Увы, план Эймонда разместиться, не потревожив Лилию, не сработал. Он услышал её сонное бормотание: — Эймонд? Ты… вернулся? — Да, — сказал он. — Спи. Я не хотел тебя будить. — Нет, подожди, — возразила Лилия, а потом, видимо, заметила, что лежит посредине кровати, и поспешила отодвинуться в сторону. Эймонд придержал её за талию: — Не так далеко. Лилия с улыбкой положила голову ему на плечо, а затем спросила, явно стараясь поскорее стряхнуть с себя остатки сна: — Эймонд, как… всё прошло? Как Хелейна? — Хелейны с нами не было — королева-мать сказала, что она уснула. Надеюсь, так и было, — он помолчал, давая себе прочувствовать этот момент единения с Лилией, невероятно приятный, в отличие от большей части неловкого семейного сборища. — Эйгон устроил сцену, — продолжил Эймонд, нахмурившись. — Не хочу пересказывать… Всё остальное тоже не стоит того, чтобы об этом говорить. Было тягостно. Правда, когда все ушли, мать доверилась мне, рассказала о своих страхах. Лилия ответила не сразу, спросила с тревогой в голосе: — Она боится потерять вас? — Признайся, ты подслушивала? — попытался отшутиться Эймонд. Она же вздохнула, не поддержав его игру, приподняла голову и поцеловала его скулу: — Я тоже боюсь за тебя. — Не надо, — почти попросил он. Луна серебрила тёмные волосы Лилии — когда-нибудь Эймонд оденет её всю в серебро и золото, в тонкие шелка и приятный на ощупь атлас. В те лучшие дни она не будет ни о чём тревожиться. Осталось только придумать, как всё это устроить. Пока же Эймонд спросил, желая уйти от неприятной темы и вспомнив об отложенном разговоре. — Прежде чем я ушёл, ты обещала рассказать о чём-то, тревожащем тебя. Лилия вздохнула — на лице её промелькнуло сомнение, а затем она попросила: — Только пообещай, что никто не пострадает. Начало ему уже не нравилось, но пришлось сказать: — Ладно. Я почти обещаю, — Эймонд серьёзно посмотрел на неё. — Большего не жди, пока не объяснишь, что к чему. Вероятно, по твёрдости его голоса Лилия поняла, что спорить бесполезно, и произнесла: — Дело в том, что… мои соседки по комнате, другие служанки, узнали о нас с тобой. То есть только одна из них говорила об этом, но я уверена, что уже большинство в курсе. Она ужасная сплетница, а я её ещё и разозлила. — Чего она от тебя хотела? — спросил Эймонд. Когда она попросила о том, чтобы никто не пострадал, он представил себе нападение, покушение на её честь, совершённое кем-то из слуг или стражников — собирался же за Лилией ухаживать тот тип, которому Эймонд, пусть и по другому случаю, перерезал глотку. Разборки со служанками звучали нет так тревожно. — Она вбила себе в голову, что я получила от тебя… деньги или драгоценности, не знаю. Требовала поделиться. Мы поссорились, и она испортила моё платье, а я… — Лилия вдруг засмущалась и закрыла лицо рукой. — Ох, когда я говорю это вслух, то всё звучит так по-детски. Тебе, наверное, смешно. Уголков губ Эймонда действительно коснулась улыбка, но по иной причине. — Нет… точнее не из-за твоего рассказа. Просто ты так забавно смущаешься. — Ну, я была очень зла… из-за всего сразу. И я выместила это на ней, отомстив. Я… всё же это очень неловко, но в общем я вылила содержимое ночного горшка Рейны на её кровать. Вообще я его не выношу, однако в этот раз… Какие у неё наивные представления о мести. — И она ответила тебе тем же? — поинтересовался Эймонд. Лилия кивнула: — Кажется, да. Поэтому я стараюсь не появляться в той комнате… у меня больше нет настроения для боевых действий, а она наверняка очень зла. — Как говоришь, её зовут? Лилия насторожилась: — Я не говорила. Эймонд выразительно посмотрел на неё: — Ты не можешь всерьёз думать, что я убью эту сплетницу за то, что она тебя обидела. Она не спешила отвечать. О чём задумалась? Вспомнилось, как Лилия сказала ему, будто подумала, что он специально приказал кинуть её в лужу крови, натёкшую с трупа цветочницы. Наверняка винила себя в смерти этой женщины… И те стражники — об их участи тоже догадалась. Она же умная — его Лилия. — Лилия, — Эймонд встретился с ней взглядом, желая усилить их связь, дать почувствовать свою искренность. — Ты ведь знаешь, почему и цветочница, и те стражники должны были умереть. — Я виновата, — тихо отозвалась она. — Убийства совершил я, — напомнил Эймонд об очевидном. — И я бы сделал это снова. Но ту служанку я не трону, хотя мне и не нравится то, что она распускает о нас слухи. Лилия усмехнулась: — В этих сплетнях неблаговидная роль только у меня. Эймонд поморщился, ожидая, когда она доверится ему и даст тот ответ, который был важен не сам по себе, но тем, что означал. Доверие. То, о чём они договорились совсем недавно. — Марта, — наконец сдалась Лилия. — Её зовут Марта. И я уверена, она просто мне завидует. У неё самой интрижка сразу с двумя охранниками, насколько мне известно. — Я смотрю, ты тоже порой не против посплетничать, — заметил Эймонд, целуя Лилию в лоб и запоминая имя служанки. Он не тронет эту идиотку, но определённо поставит её на место. После небольших шуточных препирательств, совсем не способствовавших погружению в сон, Эймонд сказал: — Ты можешь приходить в мою комнату в любое время. Я дам тебе ключ и велю, чтобы при необходимости заходил сюда только Джон. Он будет молчать. Из страха, из преданности или из любви к золоту — не так уж важно. — Бедный Джон, — пробормотала Лилия. — У него прибавится работы. — Не беспокойся о нём. Лучше скажи, ты примешь ключ? К счастью, Лилия не стала возражать, только сказала несуразное: — Я могла бы сама тут прибираться. — Нет. Эймонд не собирался это обсуждать. Лилия скатилась с его плеча, твердя, что ей совсем несложно и он просто не понимает, как тяжела жизнь слуг. — Может, отчитаешь меня завтра? — предложил он, поймав её руку и целуя каждый палец. Она рассмеялась: — Почему тебя так сложно переубедить? — Тебе действительно нужно это объяснять? Лилия зевнула, прикрыв рот рукой: — Нет… Лучше обними меня, мой упрямый принц. Он с радостью выполнил её просьбу-указание — Лилия дарила ему тепло, отвлекала от тяжёлых размышлений. Однако, когда она уснула, выскользнув из его рук, Эймонд снова задумался обо всём испытанном и услышанном сегодня. О том, чего хотел он. О том, чего требовал долг. Я не могу оставить мать и Хелейну без защиты. Даже если сестра никогда не простит меня… всё равно. Но Лилия — я знаю, кем хочу видеть её рядом с собой. И как мне совместить столь невозможное?***
Эймонд не заметил, как провалился в сон — серый, лишённый звуков и лиц, — а очнулся, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Лилия? Но что-то подсказывало: это не она. И как только Эймонд открыл здоровый глаз, подозрение подтвердилось. — Дейрон?! — спросил он громким шёпотом, поражённый бестактностью обычно такого смирного брата. Дейрон же теперь смотрел на Лилию, снова скинувшую с себя одеяло. Пожалуй, стоит повременить с тем, чтобы уговаривать её спать голой. Услышав голос Эймонда, Дейрон вздрогнул, на его бледной коже проступил румянец. Он поспешно отвёл взгляд и пробормотал: — Эймонд… что… — потом будто вспомнил, зачем вообще пришёл. — Эймонд, мама отправила меня за тобой. Срочно. Сердце тут же остановилось. Нет. Что ещё?! Кого убили на этот раз?! Эймонд вскочил с кровати и потянулся за одеждой, а Дейрон дотронулся до его плеча и шепнул: — Все целы. Просто пришли два письма. Я не знаю, что в них. — Подожди за дверью, — кивнул Эймонд, на которого нахлынуло облегчение. Все целы — это уже отлично. Письма, если они, конечно, не пропитаны ядом, убивать не способны. Поспешно одевшись, Эймонд кинул взгляд на Лилию, а затем заглянул в потайной ящик стола, где хранились ключи от его комнаты. Один из них Эймонд положил на свою подушку, чтобы Лилия точно его увидела, а другим запер дверь. На всякий случай. В коридоре Эймонда ждал Дейрон, выглядевший так, точно настроился на серьёзный разговор. — Эймонд, эта девушка… Лилия. Она дорога Рейне, входит в её ближний круг… если так можно сказать о горничной, — добавил Дейрон, явно лукавя, наверняка дружба девушек не была для него секретом. — И я должен знать, принуждал ли ты её к чему-либо или просто заплатил за… определённые услуги? Если второе, то она больше не может быть горничной Рейны — это скверная компания для моей жены. Раздражение охватило Эймонда. Захотелось взять Дейрона за плечи и крикнуть ему в лицо: «Не твоего ума дело!». Но стоило держать себя в руках, поэтому Эймонд ответил ядовито: — А если верен первый вариант? Будешь защищать её честь? Такого вопроса Дейрон не ожидал — на лице его промелькнула растерянность, но он сжал пальцы в кулаки и с вызовом посмотрел на Эймонда. — Да. Она хорошая девушка, а ты… не думал, что ты такой же, как Эйгон. Эймонд тяжело вздохнул — следовало проявить благоразумие. Но ощущение, что Дейрон настолько в нём разочаровался было крайне противным. — Кажется, ты ворвался в мою комнату без стука, потому что нас ждала королева-мать. Пойдём. А что касается этой истории, то поговори со своей женой. Расскажи ей, что видел и в чём меня подозреваешь. Они всё-таки направились прочь от комнаты Эймонда, но Дейрон на ходу выдохнул: — С чего бы мне порочить слух Рейны подобным? Эймонд скривился от такого ханжества: — Порочить? Хочешь сказать, Рейна понесла от Семерых? Дейрон шумно выдохнул и попытался схватить Эймонда за локоть, но тот увернулся, не сбиваясь с выбранного курса — очевидно, они шли в рабочий кабинет королевы-матери. — Не смей говорить в подобном тоне о моей жене. Они резко остановились у резной двери. Эймонд схватил брата за шиворот: — А ты не смей глазеть на Лилию, когда она почти голая. Никогда. Потом он отпустил Дейрона, окаменевшего от удивления, и открыл дверь. У стола сидел Эйгон — его определённо вытащили из постели, хорошо хоть вообще застали в замке. В свою очередь, Отто стоял у книжного шкафа, скрестив руки на груди, и с ожиданием смотрел на Алисенту. Она же сидела за столом — напротив старшего сына, перед ней лежали два листка бумаги. — Дейрон, Эймонд, — сказала королева-мать строго. — Вы не слишком торопились. Эйгон хохотнул, точно в этой ситуации было что-то смешное, — вероятно, он ещё не отошёл от выпитого за вчерашний день и прошедшую ночь. Дейрон, извинившись, сел на единственный свободный стул. Эймонд прислонился к стене, противоположной той, у которой расположился Отто, и тоже взглянул на Алисенту с интересом и нетерпением. Надеюсь, моё утро с Лилией отняли из-за чего-то стоящего. К счастью, королева-мать почти сразу перешла к сути дела: — Я получила два письма от Рейниры. Очень важных. — Завязала переписку со старой подругой? — не смешно пошутил Эйгон. Все его проигнорировали. Алисента продолжила: — Я зачитаю вам оба письма вслух, хотя второе предназначено лишь мне. Думаю, так будет правильно. Начну с первого. Она поднесла листок к глазам и начала читать. Иногда Алисента сжимала письмо чуть сильнее необходимого, выдавая своё волнение, но потом быстро исправлялась. Голос же её всё время звучал нарочито спокойно. Текст письма звучал так: «Эйгону Таргариену, которого провозгласили королём андалов, ройнаров и Первых людей, владыкой Семи Королевств и Защитником державы, а также всем моим родственникам. Война, которая стала бы трагедией для нашего отца, уже началась. Она забрала пока две невинные жизни, двух дорогих нам людей — Люцериса Велариона, моего сына, и принца Джейхейриса Таргариена, моего племянника, которого я, признаюсь, мало знала, но по которому скорблю вместе с вами». Тут Эйгон издал непристойный звук, точно его сейчас стошнит, и заявил: — Брехня! Никто не обратил на него внимания, хотя Эймонд в сущности был согласен со старшим братом — известие о скорби Рейниры по Джейхейрису звучало неправдоподобно. «Война заберёт ещё больше Таргариенов, Веларионов, представителей других знатных домов, а также простых людей — это неминуемо. Но есть возможность остановить кровопролитие. Я много думала об этом и вспомнила рассказы о древнем валирийском обычае* — решать спор поединком драконьих всадников. Это наш единственный шанс не разорять Королевства войной, не жертвовать многими людьми и драконами — ведь мы уже потеряли Арракса. Не проливать нашу драгоценную кровь. Всего один поединок. Моё право на корону в таком случае будет защищать принц Деймон Таргариен — мой муж. В противники же ему мы требуем избрать принца Эймонда Таргариена как того, кто первым осквернил, почти разорвал священные семейные узы. Надеюсь, что вы проявите благоразумие и примите моё предложение. Я буду ждать ворона. Но недолго. Также я разошлю похожие письма-воззвания лордам и попытаюсь распространить моё предложение среди народа. Люди должны знать о том выходе, который я предлагаю». — И тут ещё подпись, — торопливо сказала королева-мать, откладывая листок в сторону. — Подпись Рейниры. Эймонд готов был поспорить, что Рейнира и себя объявила королем андалов, ройнаров и Первых людей, владыкой Семи Королевств и Защитником державы. Точнее — королевой. Иначе, с чего бы Алисенте так резко прерываться? Впрочем, содержание письма было куда важнее. — Поединок! — воскликнул Эйгон. — Да что за бред! Это ловушка. Или же эта шлюха просто испугалась, ведь у меня больше сторонников, — он обвёл взглядом собравшихся. — И все они меня обожают, верно? Пока Эйгон посмеивался над собственной колкостью, Отто заметил: — Я, пожалуй, согласен с королём… Это действительно может быть ловушкой. Да и она фактически шантажирует нас тем, что разослала письмо всем, кому возможно. — А если это не какая-то хитрость? — робко возразил Дейрон. — Ведь Рейнира права… сколько боли мы ещё причиним друг другу, пока победим, сколько крови прольём. Отец не хотел бы, чтобы дракон пожирал сам себя. Намёк на улыбку скользнул по губам Алисенты, она поддержала младшего сына взглядом: — Я согласна с Дейроном. Мы не должны упускать такой шанс сократить потери. К тому же второе письмо… не оставляет сомнений в искренности Рейниры. — Тогда хотелось бы его услышать, прежде чем начинать обсуждение, — сказал Эймонд. Предложение Рейниры звучало странно: свести разгорающуюся войну к поединку, пусть и драконих всадников. Разве такое возможно? Разве сторона, чей боец проиграет, не начнёт атаку, наплевав на все соглашения? Рейнира либо обманывалась, либо пыталась обвести их вокруг пальца — возможно, действительно из-за недостатка союзников. Но вместе с тем… если лишь на секунду представить, что поединок состоится, что оговорённые правила будут соблюдены, то, победив, я окажусь сильнейшем воином Королевств. Никто не посмеет спорить со мной и принуждать к женитьбе на безликой леди из дома Баратеонов. Я обрету и славу, и почет, и свободу. Хотя… даже если почитать меня не будут, то страшиться начнут ещё больше. Тоже подходящий вариант. Тем временем Алисента начала читать второе письмо — кажется, тон этого послания её немного смущал. «Алисента, подруга моего детства. Я обращаюсь к тебе сейчас так, точно мы снова сидим под ветвями чардрева, не разделённые враждой и пролитой кровью. Обращаюсь к тебе как одна мать — к другой. Поверь, я не хотела смерти твоего внука Джейхейриса — он был так мал и не заслуживал столь ужасной участи. Деймон думал порадовать меня свершившейся местью, но я не почувствовала облегчения. Я скорблю». — Быстро же ей доложили, — не удержался Эйгон, он презрительно покосился на Эймонда. — Жаль, ты не всех убийц и посланников, работающих на этого урода Деймона успел поймать. — Очень жаль, — процедил Эймонд, а потом кивнул королеве-матери. — Вы продолжите чтение? Она так и сделала. «Из уважения к тебе не буду лукавить — о своём мальчике, о Люке, я горюю гораздо больше. И я боюсь за рвущихся в бой Джекейриса и Джоффри, за слишком юных Эйгона и Визериса… У тебя есть трое сыновей, дочь, внук, внучка — ты понимаешь меня. Но есть ещё кое-что важнее даже этих чувств… я не могу объяснить тебе. Не имею права говорить об этом, но если твой сын Эйгон действительно станет королём, то ему я скажу, потому что знание должно быть сохранено Таргариенами. На нас возложена особая миссия. Нельзя истреблять друг друга, зная о ней! Алисента, я волнуюсь. Деймон сказал, что вы не поверите в искренность моих намерений. Возможно, поэтому он и согласился заранее на поединок — верит в неосуществимость этой затеи. Но я клянусь тебе памятью моей покойной матери, что я честна. Трон просит у меня слишком высокой цены — уже та, которую я заплатила, непомерно велика, но сердце подсказывает: расплата может быть ещё страшнее. Подумай об этом. Рейнира, твоя подруга из прошлого». — О чём она? — нахмурился Отто. — Миссия Таргариенов? — Может, она сошла с ума, — предположил Эйгон. Он казался непривычно задумчивым, точно второе письмо смогло пробиться сквозь его броню, сотканную из хмеля и иронии. — Я ей верю, — сказал Дейрон, выглядевший растроганным. — Думаю, Рейнира не так плоха, как все тут привыкли считать. Она бы не стала упоминать свою мать в письме-обманке, разве нет? Он впился взглядом в мать, нуждаясь в её ответе. Алисента кивнула: — Я тоже ей верю. Я хотела бы… чтобы мы приняли предложение. — Слишком рискованно, — заявил Отто. — Эймонда может ждать ловушка вместо обещанного поединка, а тем временем они, например, нападут на столицу на своих драконах. Без мощи Вхагар нам будет тяжелее обороняться. Алисента посмотрела на Эймонда, который всё думал об этих странных словах: «На нас возложена особая миссия». Он пренебрёг просьбой Хелейны, таившей в себе предсказание, — отправился в Штормовой Предел, и это в дальнейшем стоило им смерти Джейхейриса. Что если слова Рейниры относятся к чему-то подобному? И ведь, скорее всего, она не сама увидела что-то в огне — возможно, истину ей передал умерший король, сам получивший это знание в наследство. — Что ты думаешь, Эймонд? Теперь, когда прочитано второе письмо, — поинтересовалась мать, сжав руки в замок. Наверное, и сама не заметила свой жест. Ты хочешь принять предложение, матушка, потому что так уверена в моей победе? Или же готова пожертвовать мной ради сохранения всей остальной семьи? Но неужели Рейнира действительно так наивна, что отпустит вас всех восвояси, если Деймон победит? Нет, не думаю. Впрочем, я не собираюсь проигрывать. — Я считаю… — он попытался довериться интуиции, тому воинскому чутью, которое взрастил в себе за прошедшие годы. — Считаю, нам следует принять предложение Рейниры. Я готов сразиться с Деймоном. *обычай придуман мной для этой истории.