And I've always lived like this Keeping a comfortable, distance And up until now I had sworn to myself that I'm Content with loneliness Because none of it was ever worth the risk Well, You, are, the only exception The only exception — Paramore
I
— Так, ты хочешь жениться на безродной горничной? — рассмеялся Эйгон. Корона на его голове съехала в сторону, и Эймонд готов был поспорить, что брат специально её не поправляет — видимо, считает это особой формой протеста, как и попытку разлечься на железном троне. Неудобно ведь. — Я непременно женюсь на Лилии, — сказал Эймонд, глядя Эйгону в глаза. — Здесь или за Узким морем. Тот усмехнулся: — Значит, лишишь меня и своей поддержки, и Вхагар ради того, чтобы свить семейное гнёздышко с какой-то шлюхой? Эймонд усилием воли удержал себя на месте — при нём не было меча, но, видят Семеро, он бы с удовольствием придушил братца за его слова. Вот только это не входит в мой план. — Не смей называть её так, — почти прорычал Эймонд. — Никогда. — Тебе следует проявлять большее уважение к своему королю, — сказал Эйгон, но в голосе его прозвучала тревога. Вероятно, он пожалел о том, что велел гвардейцам оставить их наедине. — Помнится, ты и сам говорил однажды, что ожидал моего побега с невестой, — заметил Эймонд, напоминая Эйгону об их разговоре в таверне и игнорируя робкое предупреждение брата. Эйгон был жалким человеком и знал об этом. Он никогда бы не смог сам добыть себе корону — победить принца Деймона. И Эйгон явно сознавал собственное ничтожество, раз пытался забыться в кубках с вином и связях с потаскухами погрязнее, в насилии над слабыми. Эймонд смотрел на брата без уважения, с едва скрываемой насмешкой — он пришёл к Эйгону за разрешением, лишь потому что хотел сделать всё официально, правильно, в септе Королевской Гавани пред Семерыми. Да и по правде говоря, он был бы рад строить жизнь с Лилией здесь — на Родине, а не в далёких землях… Но он приготовился внутренне и к тому, что придётся осуществить угрозу — улететь с Лилией прочь, предоставив семейству самому справляться с возможными проблемами. Высказанное Эймондом накануне желание жениться на Лилии довело королеву-мать практически до нервного припадка — в личном разговоре с ним она впервые за долгие годы повысила голос, достигнув слишком тонких, истеричных нот. Алисента всё твердила, что Эймонд сошёл с ума, хочет её смерти, что он пал жертвой чар, наведённых «этой девкой». «— Ты ведь уже помолвлен! — причитала Алисента. — Я так и не выбрал себе невесту, а армия Баратеона нам не понадобилась… кстати, моими стараниями, хоть и неприятно об этом напоминать, — сказал Эймонд, стараясь сохранять спокойствие. Мать совсем не по-королевски обкусывала губы и мотала головой: — Нет. Ты не можешь. Она горничная! Дочка какого-нибудь лакея! — Лилия не знает своих родителей, но была воспитанницей Веймонда Велариона, — ответил на это Эймонд. — Бастард?! — Алисента приложила руку к сердцу, как уже не раз делала за последний час. — Эймонд, но как ты… С твоими принципами! Она точно тебя околдовала! Нам нужно её допросить. Глаз Эймонда угрожающе блеснул, в голосе добавилось стали: — Никто её не тронет. И чтобы такого соблазна не возникало, добавлю: она моя истинная. И я очень её люблю. Королеву-мать, видимо, смутило его признание в чувствах к Лилии — по правде говоря, оно и для самого Эймонда прозвучало слишком откровенно, но только так можно было защитить любимую от угрозы быть отравленной тем же мейстером. Алисента знала о том, чем смерть девушки обернётся для её сына. Это понимание и отразилось на её лице, от которого разом отлила кровь. — Так… ты из-за этого? Но… Эймонд!» Мать не поняла — вбила себе в голову, что его чувства ненастоящие, обусловленные лишь их с Лилией истинностью друг для друга. Такое упорство Алисенты внезапно оказалось куда более задевающим, чем мог предположить Эймонд. Не сама ли мать заводила с ним однажды разговор об особой любви родственных душ? Или надеялась, что его истинной непременно окажется знатная леди? Очевидно она попыталась привлечь на свою сторону Эйгона. Эймонд ждал и наставлений от Отто, правда, учитывая опыт деда, не знал точно, что именно он скажет. Довольно лицемерно с его стороны будет отговаривать меня от брака с моей истинной — хотя для него это вряд ли такая уж проблема… В тишине, которая повисла в тронном зале, Эйгон обречённо вздохнул: — Знаешь, мать просила образумить тебя, — невесёлый смешок сорвался с его губ. — Звучит нелепо, правда? Единственное — что я могу тебе сказать: брак — это дерьмо. Не представляю, с чего бы тебе в него залезать добровольно — почему нельзя просто развлекаться с приглянувшейся девкой? Тем более от Баратеонов ты явно намерен отвязаться. На словах о «развлечениях» Эймонд смерил Эйгона тяжёлым взглядом, а затем сказал: — Я не собираюсь объяснять причины своего решения, — сообщать брату о своей любви к Лилии было уже слишком, тот просто поднимет его на смех. — И я действительно развяжусь с Баратеонами в ближайшее время. Также я собираюсь официально улучшить происхождение Лилии, чтобы наш брак не вызвал недовольства лордов. Конечно, если он состоится здесь. Эйгон только покачал головой: — И чем она тебя так взяла? Посмотреть бы на неё… может, я запру Хелейну в какой-нибудь башне и… Наткнувшись на ещё один выразительный взгляд Эймонда, он умолк, а потом сказал, пытаясь звучать небрежно: — Да не заводись ты так, брат. Неужели и пошутить нельзя? И, знаешь, если ты настолько безумен, то женись хоть на ней, хоть на какой-нибудь кухарке. Я даже приду на свадьбу, чтобы посмотреть на выражение лица нашей матери. Ещё один безрадостный смешок огласил зал. Эймонд скривился: сейчас брат казался ему особенно омерзительным. Благодарить Эймонд не стал — с такими речами, обойдётся. Кинул: — Хорошо. И не дожидаясь королевского повеления, пошёл к выходу. Впрочем, Эйгон не попытался снова напомнить ему о манерах. Правильное решение. Вести себя как шут и требовать к себе отношения точно к королю — что за гадость. С каким пренебрежением он отзывался о матери, о Хелейне — своей несчастной сестре-жене, всё ещё пребывающей в полубезумном состоянии. Эйгон заслуживал трёпки, а не железного трона. Проживёт ли Отто достаточно долго, чтобы направлять этого горе-короля? И удастся ли вырастить Мейлора, рождённого от столь слабого семени, достойным человеком? Эймонд намеревался остаться при дворе и лично узнать ответы на эти вопросы.***
Порезы на шее Лилии уже не болели, а вот рана над пупком утомительно ныла — Эймонд хорошо это чувствовал. Он смотрел на свою возлюбленную — такую уязвимую, спящую и во сне обнимавшую его подушку, — и сердце его переполнялось пронзительной нежностью и болезненной тоской. Она могла погибнуть, защищая меня. Я очнулся бы, а Лилия… Или же не проснулся бы вовсе. От таких мыслей настроение несколько сменилось — добавилась злость. Эймонду не дали отомстить Бейле должным образом. Как оказалось, в роковой вечер эта тварь воспользовалась тем, что её навестила Рейна — они поговорили, Бейла разузнала о состоянии Эймонда, его связи с Лилией, а затем, без всяких сожалений, огрела сестру по голове подсвечником, забрала её платье и плащ и связала своими одеждами. Кинжал она под каким-то дурацким предлогом раздобыла у незадачливого стражника, стоявшего за дверью комнаты, где разговаривали сёстры. Эймонд, как и Дейрон, с которым они увиделись при столь печальных обстоятельствах, настаивал на немедленной казни Бейлы, но пришедшая в себя Рейна умоляла пощадить сестру, и Алисента — по крайне мере, пока — её послушала. Этот акт милосердия был для Эймонда настоящим оскорблением, и он определённо не мог понять Рейну, твердившую, что Бейла просто отчаялась из-за смерти отца, что ведь в итоге Эймонд не пострадал вовсе, а жизни Лилии ничего не угрожает, — тут выражение лица Рейны становилось особенно виноватым — и что она, мол, не переживёт, если её сестру убьют. «О тебе она такой заботы не проявила, — не сдержался Эймонд накануне, перед его внутренним взором всё ещё стояла ужасная картина нападения Бейлы на Лилию. — Могла бы пробить тебе голову и отправить к предкам». Рейна тогда лишь скорчила страдальческую гримасу, призванную донести, что она ужасно устала от споров. Дейрон же, у постели которого и разыгрывалась эта сцена, попытался вразумить жену, напомнив, что её сестра могла убить не только Рейну, но и не рождённого ребёнка. В ответ Рейна разразилась слезами, чем вывела Эймонда из себя — он поспешил уйти из комнаты: всё же осыпать грубостями беременную жену Дейрона было не лучшим решением проблемы. Но как можно быть такой жалостливой идиоткой! В любом случае благодаря этому рьяному и ничем не заслуженному заступничеству Бейла сейчас хоть и пребывала в темнице — вместо той вполне комфортной комнаты, где её расположили ранее, — но была жива и вполне здорова. В отличие от бледной Лилии, которую Эймонд запретил тревожить и переводить куда-либо из его спальни. Сейчас веки Лилии слабо дёрнулись — раз, ещё. Она открыла глаза и встретила взгляд Эймонда нежной улыбкой. — Любимый… — Тебе всё ещё больно, — сказал Эймонд, присев рядом и ласково поглаживая её руку. Она выразительно взглянула на его бедро: — И тебе. Эймонд отмахнулся: — Я уже и забыл об этой ране. Лилия ничего не ответила. Вчера вечером она всё просила Эймонда не волноваться, теперь же была молчалива. Устала — понял Эймонд. Сначала столько дней, когда она делила с ним его боль и ухаживала за ним, затем эта схватка с Бейлой, ранение… — Милая моя Лилия, — он склонился и оставил несколько поцелуев на её запястье, на тонких пальцах и ладони. — Впредь я буду лучше защищать тебя. — Ты не виноват во вчерашнем, — возразила она. В фиалковых глазах промелькнуло сочувствие. Нет. Не надо этого. Эймонд упрямо покачал головой: — Ты моя, и я должен, я хочу защищать тебя. А вчера я провалился… Ещё и с этой треклятой Бейлой поступили так мягко — просто отправили в темницу. — Рейна за неё заступилась? — поняла Лилия. Когда Эймонд кивнул, Лилия едва коснулась пальцами своей раны: — Знаешь, Бейла пыталась вырезать из меня ребёнка… вообразила, что я ношу твоё дитя. Взгляд её на мгновение стал печальным, отозвался болью в сердце Эймонда. Когда Лилия будет беременна, никто со злыми помыслами не посмеет приблизиться к ней. Я позабочусь об этом. — Бейла безумна, — поморщился Эймонд, целуя пальцы Лилии. — Постарайся поскорее забыть случившееся, милая. Она провела рукой по линии его подбородка, как часто делала, и пообещала: — Хорошо, я постараюсь. Буду думать только о тебе. Знай, я верю тебе, мой Эймонд. Защищай меня очень-очень хорошо, — губы её тронула игривая улыбка. — На меньшее я не согласна. Он запечатлел это соглашение поцелуем на её лбу, а потом, отстранившись, чтобы удобно было говорить, сказал: — Эйгон разрешил нам пожениться. Её брови приподнялись, рот сложился буквой «о», а затем Лилия заговорила — сбивчиво, пытаясь осмыслить услышанное: — Вот как… Поразительно! Не верится... Правда? Это ведь правда? А я думала, почему мейстер пару раз назвал меня «невестой принца»... Это… тот самый наш разговор, залогом которого стал медальон, верно? Пришёл его черёд слегка игриво улыбаться: — Ты и тогда об этом знала, не изображай неведение. — Я не изображаю, я уточняю. Я... просто не верю, что это действительно случится. — Я ведь обещал. — И всё равно... Невероятно. Она вздохнула, будучи не в силах выразить все охватившие её чувства с помощью слов. После непродолжительной паузы Эймонд напомнил: — Ты уже согласилась. — И правильно сделала, хотя для тебя… — между бровей Лилии обозначилась морщинка. — Наш брак всегда будет пятном на твоей репутации, ты ведь понимаешь? Эймонд отрицательно покачал головой: — Нет. Не думай так. Наш брак будет для меня большим счастьем. И, — добавил он, видя, что Лилия намерена возразить. — Я собираюсь подправить твою родословную. Надеюсь, ты не станешь возражать. — Подправить? Приписать меня к какой-то семье? — Вроде того… Не думай об этом сейчас, — попросил Эймонд. — Я расскажу тебе всё, когда у меня появится чёткий план. Пока же я слетаю к Баратеонам и объясню им, что свадьбы не будет. Тень грусти пробежалась по её лицу: — Знаешь, а я ведь почти забыла, что ты обещан другой. — Тебе, — ответил Эймонд, не желая, чтобы Лилия грустила из-за такой ерунды как его по сути не осуществившаяся помолвка. — Только тебе. Не хмурься, а отдыхай. Договорились? Она улыбнулась, будто озаряя комнату: — Хорошо… Я счастлива, что стану твоей женой, Эймонд. Её искренность столь прекрасна — Эймонд бы хотел каждое такое признание превратить в драгоценный камень, и хранить эти сокровища в потайной шкатулке. А ещё он бы запрятал туда все улыбки Лилии для него, её нежные слова, поцелуи… — Вот, — сказал он, убирая мысль о волшебной шкатулке на задворки сознания. — Это верные слова, Лилия. Повторяй их почаще. И она обещала.***
Когда Лилия уснула, Эймонд выскользнул из постели и отправился к другой своей любимой «женщине» — Вхагар. Он уже навещал драконицу и знал, что она идёт на поправку быстрее своего всадника. В этот раз Вхагар встретила его рёвом и пару раз похлопала крыльями, определённо намекая на то, что их желания совпадают. Эймонд планировал завтра же отправиться в Штормовой Предел, а значит, сегодня ему нужен был тренировочный полёт. Он подошёл к Вхагар, осторожно провёл рукой около того места на её шее, где уже нарастала новая чешуя — она была куда более яркой, чем остальная. — Рвёшься в небо, Вхагар? — поинтересовался Эймонд на валирийском. Раздался ещё один рык. — И я, Вхагар, и я. Небо над ними было серым, затянутым тучами, и обещало то ли снег, то ли дождь… а, может, и всё сразу. Холод ощутимо царапал лицо Эймонда. И ведь говорят, что зима только набирает обороты — как войдёт в полную силу, станет ещё более жестокой. Нужно проследить, чтобы у Лилии было побольше тёплых плащей и шуб. Вхагар недовольно рыкнула. Прости. Я помню, что должен сосредоточиться на тебе, но трудно совсем не думать о Лилии… о моей невесте и будущей жене. Ты можешь представить себе, Вхагар, что я действительно назову её своей пред Семерыми и людьми? Драконица не ответила, только приподняла и опустила крылья — будто пыталась сказать: а можем уже подняться в небо? Я устала от твоих излияний. Эймонд усмехнулся — кажется, я стал таким же романтиком, как Дейрон. — Сейчас полетим, — пообещал Эймонд. — И в небе будем только ты и я, обещаю. Развернув морду к своему всаднику и приоткрыв глаза, Вхагар одарила его тяжёлым, недоверчивым взглядом. Определённо драконица видела своего всадника на сквозь. — Я буду стараться, — пообещал Эймонд, забираясь в седло. Затем он скомандовал: — Летим! И Вхагар тут же начала набирать высоту… Как хорошо снова оказаться в небе. Эймонд на мгновение прикрыл глаза — сейчас он был большим грозным драконом, которому подвластно всё: и земля, и небо. Он чувствовал себя победителем, подлинным завоевателем, и ощущения эти опьяняли… Хотя Эймонд действительно отдался полёту и не думал о предстоящих ему задачах, когда он коснулся ногами земли, то хорошо знал, что будет делать после того, как избавится от слова, данного Баратеонам. Довольный собой, он погладил Вхагар, и на этот раз в её глазах отразилось одобрение.***
Эймонд не стремился к разговору с Отто, но всё же требовалось предупредить его о визите к лорду Борросу. Лорда-десницу Эймонд нашёл в его личном кабинете. Отто разбирал бумаги и делал пометки на лежащем перед ним листе. Появление Эймонда его, кажется, совсем не удивило. После приветствия Отто спросил, указывая на стул напротив: — Намерен лететь в Штормовой Предел? Эймонд воспользовался предложением Отто, присел и кивнул: — Да. Вы против? Отто окинул его внимательным взглядом — в самой глубине его маленьких серых глаз таилась насмешка. — Если я буду возражать, то ты не полетишь? Вопрос явно не подразумевал ответа. Эймонд оглядел кабинет, заставленный шкафами с книгами, и вернув своё внимание к Отто, который снова увлёкся бумагами — или сделал вид, что увлёкся, — заметил: — Я думал, королева-мать попросила тебя отговорить меня от женитьбы на Лилии. — Так её зовут Лилией? — спросил Отто и, погладив бороду, пробормотал. — Цветочное имя… И Алисента просила, конечно. Но и в этом ведь не будет никакого толка, а у меня, знаешь ли, хватает дел в последнее время. Хорошо, что Отто не собирался лезть в это дело. — Ты только запугай лорда Борроса так, чтобы с ним не было проблем — сказал Отто, кидая на Эймонда ещё один изучающий взгляд. — Уверен, ты с этим справишься. — Не сомневайтесь. Так… я могу идти? В этом разговоре больше не было никакого смысла — Эймонд хотел побыстрее закончить всё в Штормовом Пределе и вернуться к Лилии, а ещё предстояло поговорить с Рейной… Окажется ли она достаточно преданной Лилии, чтобы поддержать его план? Показалось, что Отто не расслышал вопроса — молчал и, кажется, думал о содержании бумаг перед ним, но когда Эймонд начал вставать со стула, вдруг возразил: — Подожди, пожалуйста. Эймонд кивнул, не понимая, что именно хочет сказать Отто. Тот же, помедлив, произнёс: — Вряд ли тебе это известно, но… твоя бабушка — Розамунд, в девичестве Талли, была моей истинной. И когда… — ещё одна пауза, Отто смотрел не на Эймонда, а за его плечо, явно чувствуя себя неловко из-за столь откровенного разговора с внуком. — Когда мы женились, я воображал будто… будто наши чувства сильнее всего на свете. Но со временем… со временем убедился, что заблуждался. Они возросли, стали более глубокими, и связь точно обострилась. Он замолчал, подбирая слова. Сложил пальцы домиком и долго на них смотрел. — Когда она умерла, я не сомневался в том, что уйду вслед за ней. Но я остался, и… — Отто надолго замолчал, а потом, будто только что детально описал своё состояние после смерти жены, сказал. — Если ты не хочешь пройти через что-то подобное, Эймонд, то расстанься с этой Лилией сейчас. Не сдержавшись, Эймонд хмыкнул — нелепый совет. Он снова и снова пытался жить без Лилии, но в таком существовании не было никакого смысла. — Дейрону вы дали тот же совет, когда он собрался жениться на Рейне? — лукаво спросил Эймонд, заранее зная ответ на свой вопрос. — Брак Дейрона был полезен для нас, — спокойно ответил Отто, глядя внуку в глаза. — Твой же — только добавит проблем. Если бы Эймонд был только наблюдателем, лицом незаинтересованным, он бы согласился с Отто. Но сейчас… — Алисента сказала, что эта девушка не только горничная, но и безродна: не знает ни отца, ни матери, — сказал Отто, меняя позу на более свободную: теперь руки его покоились на столе. Холодный, въедливый взгляд скользил по собеседнику. — Это правда, — кивнул Эймонд. — Но в детстве она воспитывалась в доме Веймонда Велариона. И у меня возникла идея насчёт того, как это можно использовать. Заинтересованность промелькнула на лице Отто. Эймонд продолжил: — Лорд Корлис и леди Рейнис хоть и выбрали сторону, но вряд ли захотят, чтобы их внучку — я, конечно, о Бейле — публично казнили за нападение на меня. Мы вполне можем убить её или изувечить… отрубить руки, например. Но если её старшие родственники засвидетельствуют то, что лорд Веймонд успел тайно жениться на матери Лилии — пусть и не знатной даме, но честной женщине, — мы могли бы пощадить Бейлу и отправить её на Дрифтмарк с условием, что она его никогда не покинет. Принадлежность к роду Веларионов и рождение в благословлённом Семерыми браке сделало бы Лилию более подходящей мне в глазах лордов. Отто вскинул брови. — Смелый план. И когда ты собирался им поделиться? Такой шантаж может обернуться тем, что Веларионы направят на нас свой флот. — Не думаю, — покачал головой Эймонд. — Ходят слухи, что лорд Корлис серьёзно болен, решения фактически принимает леди Рейнис, и если я заручусь поддержкой Рейны, а я на это надеюсь, то всё может получиться. Поразмыслив, Отто ответил: — Поговори с Рейной. И будьте осторожны при переговорах с леди Рейнис. Поблагодарив его, Эймонд встал и собирался выйти из кабинета, но кое-что не давало ему покоя… Есть ли у меня право спрашивать? Он всё же решился, хотя Отто уже вернулся к бумагам. — Скажите, вы жалели о том, что женились на истинной? Я имею в виду — после её смерти и всех тех мук… — Нет, — почти сразу ответил Отто и добавил тише. — Только о том, что не уберёг её. Видимо, вопрос читался во взгляде Эймонда, потому что Отто, погладив бороду, продолжил: — В день нашей свадьбы она обещала мне… родить троих сыновей, но произвела на свет двух мальчиков и Алисенту. Она… Снова этот взгляд, направленный мимо Эймонда — в никуда, в прошлое. Отто продолжил, на пару секунд прикрыв глаза: — Как оказалось, она даже спустя годы всё думала об этом. Начала принимать один отвар и… — голос Отто стал очень тихим, совсем глухим. — Я слишком поздно понял, в чём причина болей. Он замолчал и зашуршал листами так, чтобы стало ясно — разговор окончен. Больше никаких откровений не будет. Возможно, уже никогда. Эймонд попрощался и вышел из кабинета. Слова Отто звучали в голове тихо и мрачно: «Не уберёг её». Не уберёг. Не уберёг. Как не повторить чужой судьбы? Как сделать всё правильно? Эймонд сжал руки в кулаки, стараясь выбросить из головы тягостные мысли. Ему предстояло важное дело — ничто не должно отвлекать его от запугивания Борроса Баратеона. Как принц и предчувствовал ранее, жизнь готовила ему череду серьёзных разговоров — от них зависело его будущее с Лилией. Я справлюсь ради нас. Другого варианта нет.***
Королева Алисента настояла на том, чтобы после выздоровления Лилию перевели в другую комнату. Её Величество пришла в спальню Эймонда однажды днём и, делая вид, точно Лил вовсе здесь нет, обратилась к сыну: «Если ты собираешься сделать из неё леди и… свою жену, то должен вести себя с ней соответствующе». Эймонд воспротивился этой разлуке, но Лилия, — когда Алисента покинула их, — заметила, что слова королевы-матери звучат вполне разумно. И после небольшого спора Лилию разместили в отдельной комнате, располагавшейся подальше от спальни Эймонда. Её принц то и дело ворчал по этому поводу, но по-настоящему не пытался настоять на своём — видимо, поразмыслив решил, что слова матери о соблюдении приличий с будущей женой имели смысл. Вскоре у Лилии появилась горничная, служанки… Ужасно непривычно. И все эти женщины встали стеной между ней и Эймондом, лишив их привычных минут уединения. От этого хотелось плакать, но Лилия повторяла, что такова плата за законное счастье. Нужно только набраться терпения. Эймонд приносил ей новости. Также Лил часто проводила время с Рейной, которая после того, как Дейрон смог встать с постели и начал осваиваться с ножным протезом и костылями, снова научилась улыбаться. Впрочем, первое известие, дошедшее до Лил и оказавшееся самым прекрасным, она получила, ещё не выздоровев и находясь в комнате своего принца. Эймонду удалось развязаться с Баратеонами. «Я умею убеждать, ты ведь знаешь», — усмехнулся он тогда, и на мгновение его лицо исказилось жестокостью и злорадством. Что же… Лил и до того понимала: без угроз не обойдётся. По словам Эймонда, лорд Боррос был труслив, однако за ним стояла собранная армия, а Таргариены не хотели, чтобы потушенный их кровью пожар войны разгорелся снова. Но… Эймонд умел быть пугающим и внушающим уважение, а его победа над принцем Деймоном особенно способствовала укреплению такой репутации. Итак… он был свободен от сторонних обязательств и теперь принадлежал лишь ей. Лилия чувствовала торжество, нежась в объятиях возлюбленного. И вскоре он поведал Лил свой план, для осуществления которого уже заручился поддержкой Рейны. «Ради твоего счастья она мне поможет», — объяснил Эймонд. Сами переговоры с леди Рейнис — лорд Корлис был серьёзно болен — оказались непростыми. Как позже говорила Рейна с оттенком грусти в голосе: «Бабушка, конечно, хочет спасти Бейлу от смерти, но уже давно живёт интересами Веларионов. Только Бейлы ей мало». Впрочем, этот гордый дом, оставшийся без мужчин-наследников, кое в чём нуждался. Точнее — в ком. После того, как переговоры охватили больше людей, было решено, что будущий сын Рейны и Дейрона унаследует Плавниковый трон, став Веларионом по фамилии. «— Они хотят, чтобы наш мальчик воспитывался на Дрифтмарке, чтобы усвоил обычаи дома Веларионов. Боюсь, дедушка уже не сможет ничего ему рассказать, он совсем плох, — Рейна задумчиво посмотрела на свой округлившийся живот и погладила его. — Но бабушке многое известно. — Не слишком ли это большая жертва с вашей стороны? — спросила Лил, смущённая тем, что переговоры приобрели такой поворот. — Нет. Мы тоже переедем на Дрифтмарк — ты сама знаешь, что там куда свободнее, чем в Красном замке. Дейрону очень понравилась эта идея. Да и его старшие родственники вполне довольны тем, что следующий лорд Веларион будет столь тесно связан с Таргариенами». Лилия горячо благодарила Рейну и в тот их разговор, и позже, но подруга только улыбалась, повторяя: «Всё сложилось очень хорошо. Не для тебя одной». Рейна помогала Лилии подбирать идеальные ткани для свадебных нарядов, выбирать украшения и определяться с причёсками. Рейну это увлекало, и она с удовольствием вспоминала о собственном торжестве — лишь порой в её взгляде сквозила тоска, и в такие моменты Лил понимала: Рейна думает о погибших, а ещё о сестре, которую недавно забрала на Дрифтмарк леди Рейнис. О Бейле Лилия и Рейна говорили лишь один раз — на следующий день после нападения. Рейна тогда благословляла Семерых за то, что Лил осталась жива, а потом добавила: «Не жду от тебя прощения или понимания для Бейлы, но… она отчаялась. Из-за этого так поступила и с тобой, и со мной. Она очень хотела отомстить за отца». Лилия тогда ответила довольно сухо — мол, хорошо, что и я, и Эймонд живы. Рейна в ответ промолчала. Она хоть и помогала Эймонду в его плане относительно Лил, упоминала о нём довольно редко. Причина такой сдержанности не вызывала сомнений. О судьбе детей Рейниры — кажется, обречённой вечность томиться в своей башне, — Лилии рассказала именно Рейна. Эймонд же, видимо, не считал нужным обсуждать с ней эту тему. Впрочем, суть рассказа Рейны сводилась к одному: Джоффри, Эйгона и Визериса так и не смогли найти. Они будто бы испарились. «Они не перестанут их искать, — сказала Рейна однажды. — Хорошо, что Дейрон будет со мной на Дрифтмарке, подальше от такой… охоты». Не требовалось особой сообразительности, чтобы догадаться, кто именно с большой вероятностью займётся поисками. И Лилия не стала ничего отвечать. Она собиралась связать с Эймондом свою жизнь — какая бы жестокая миссия ни была ему поручена, я поддержу его. Но дни слагались в недели, приближался день свадьбы, а о поимке или убийстве королевских племянников никто не говорил — и в глубине души Лил надеялась, что этих мальчиков вовсе никогда не найдут, что они смогут жить спокойно и счастливо, не обращаясь к своему наследию из крови и пламени.***
— Я видел приготовленный для тебя плащ, — сказал Эймонд. Они прогуливались в богороще, пока Рейна и Дейрон, закутавшись потеплее и тесно прижавшись друг к другу, сидели у корней чардрева на подушках и о чём-то шептались, временами поглядывая на своих «подопечных». Это соблюдение приличий, на котором настаивала королева Алисента, поначалу забавляло, но теперь скорее утомляло Лилию. Эймонд же и вовсе каждый раз едва сдерживал раздражение, а потом непременно рассказывал Лил на ухо, что именно сделает с ней, когда они наконец останутся наедине. Ох, как же Лилия этого ждала! — Не верится, что мне действительно разрешат надеть плащ Веларионов, — ответила Лил, водя рукой в воздухе так, чтобы её пальцы касались ладони Эймонда. Хотя на улице было морозно, а землю припорошил выпавший накануне снег, Лилия не чувствовала холода — всё перевешивали возбуждение и волнение. Возбуждение в присутствии Эймонда, — а порой и мыслей о нём хватало — было её постоянным спутником: подумать только, они уже несколько месяцев не делили постель… Волнение же подкатывало к горлу от того, что всего через неделю Лил предстояло в присутствии королевской семьи и лордов стать женой своего принца. Все они будут смотреть на неё, оценивать, а королева-мать наверняка, как обычно, подожмёт губы и скривится так, точно от Лилии чем-то воняет — Рейна была уверена, что Алисента однажды попытается отговорить Лил от свадьбы, но этого не произошло. Очевидно королева-мать понимала, насколько серьёзны намерения её среднего сына, а, может, была и иная причина. — Ты недолго в нём пробудешь, — пообещал Эймонд с улыбкой, откликаясь на её жест. Несмотря на холод, пальцы принца были горячими. Действительно — дракон. Лилия знала, что он говорит о церемонии обмена плащами, но всё равно уловила в словах возлюбленного намёк на их первую брачную ночь. И в кого я превратилась? Эймонд, кажется, понял, о чём она подумала, и усмехнулся: — А я полагал, что ты благовоспитанная леди, моя нежная невеста, которая умрёт от смущения… — он пододвинулся поближе к Лил. — И негодования, если я расскажу, что мой язык и пальцы способны доставить ей невероятное удовольствие. Лилия притворно возмущённо охнула и прижала ладонь к губам: — И как вы смеете смущать мою невинность такими речами? А после они рассмеялись, и Эймонд, наплевав на приличия, прижал Лилию к себе, обнял и прошептал: — Я знаю, что ты волнуешься из-за предстоящей церемонии, из-за всех этих лордов и леди, из-за моей родни… Но это всё пустое. Есть только ты и я, понимаешь. — Понимаю, — выдохнула она. Каким решительным и вместе с тем любящим был сейчас Эймонд. Разве есть на свете большее счастье, чем стать его женой?II
Сегодня септа, которая всегда казалась Лилии, ничем непримечательной, грубоватой, будто бы преобразилась, смотрелась торжественно, подавляюще. Семеро глядели с её стен, готовые призвать к ответу всех собравшихся, но в особенности саму Лил. Что ты здесь делаешь, девочка? Возомнила, будто бы достойна зваться невестой принца? Решила, что имеешь право надеть плащ Веларионов, объявить себя одной из них? Те же вопросы Лилия различала в гуле голосов, в перешёптывании, которое улавливала среди толпы собравшихся. Наверняка они разоблачили обман насчёт моего происхождения за дни, предшествовавшие церемонии… разве нет? Но почему тогда молчат — из страха перед Таргариенами, в особенности перед моим будущим мужем? Балы, пиры… всё это требовалось, чтобы продемонстрировать поданным: королевская семья, пережив небольшой внутренний конфликт, снова празднует и ликует. Свадьба Эймонда с Лил стала предлогом для демонстрации силы. Сам Эймонд не считал такое положение дел плохим, а Лилия… смирилась. Любимый придавал ей храбрости — вот и сейчас слегка улыбнулся Лил, переключая её внимание на себя, безмолвно призывая забыть о том, что, кроме них, в септе полно людей. Губы Лилии непроизвольно сложились в ответную улыбку — вопреки волнению, она любовалась своим женихом. Какой же он красивый! Волосы Эймонда были убраны в хвост и завязаны алой лентой, подходящей к его костюму — чёрному, расшитому алыми нитями. Так, на груди его вышили дракона с раскрытой в безмолвном рыке пастью и расправленными крыльями, которых очень хотелось коснуться. Однако Лилия сдержалась, перевела взгляд на лицо Эймонда — жаль, что он сейчас в повязке. Тем временем верховный септон начал произносить традиционные молитвы Семерым. Уже? Он что-то говорил перед началом церемонии? Почему я всё пропустила? Сердце билось отчаянно, не желая слушаться Лил. Эймонд рядом. Со мной. И мы действительно станем мужем и женой. Она внимательно смотрела на жениха — спокойный, сосредоточенный. Он ничего не боится, и я должна быть достойна его. Чтобы успокоиться, Лилия стала вслушиваться в молитвы, произносимые септоном — повторять про себя его слова. В наступившей уважительной тишине септон обращался к каждому воплощению божества, прося о помощи брачующимся. И подчинившись его низкому, выразительному голосу, время будто бы замедлилось, стало тягучим. Сердце Лилии тоже перешло на нормальный ритм. Спокойно. Спокойно. Очень спокойно. Впрочем, как только Лил удалось совладать с собой, ей захотелось поскорее перейти к клятвам, скорее услышать заветное: «Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними». Но белобородый септон продолжал говорить степенно, явно не разделяя нетерпения Лилии. Она сжала пальцами длинные рукава своего элегантного, расшитого жемчугом, белого платья с сиреневой окантовкой и таким же поясом. Когда уже настанет наша очередь говорить? Потом внутренне улыбнулась собственному нетерпению: мне не угодишь. Лилия едва сдержала вздох облегчения, когда время клятв всё же наступило. — Отец, Кузнец, Воин, Мать, Дева, Старица, Неведомый… — произнесли Лил и Эймонд, глядя друг на друга. — Я — ее, и она — моя… — продолжил Эймонд без тени улыбки, придавая каждому своему слову особое значение. — Я — его, и он — мой… — ответила Лил, подхватив его серьёзный тон. — С этого дня и до конца моих дней, — закончили они синхронно, читая во взглядах друг друга лишь одно: наконец-то. И звучали благословения септона, и укутывал помещение свадебный гимн, и гостям предлагали назвать причины, делающие брак невозможным… а Лилия чувствовала себя такой счастливой — на глазах навернулись слёзы. Они действительно становятся мужем и женой прямо сейчас. И больше не придётся прятаться. Эймонд дал клятву мне, а не одной из дочерей лорда Баратеона… Мы сможем всегда быть вместе. Что за сладкое слово «всегда»! Никто не опроверг возможность их брачного союза, не выдал тайну Лил. Люди молчали — Лилия видела, каким суровым взглядом впился в толпу Эймонд. Он не позволит нас разлучить. Он — мой, а я — его… Настало время обмениваться плащами: посаженым отцом Эймонда был лорд-десница, а для Лил — по просьбе её жениха — эту роль исполнил Дейрон. Именно они и помогли брачующимся в известном ритуале. Эймонд ловко снял с Лилии плащ цвета морской волны, подбитый серебристым мехом — его украшал гиппокампус, — передал вещь Отто. Затем он освободился от собственного чёрного плаща с красным трёхглавым драконом и укутал им Лил. Скрепляя застёжку — тоже в виде дракона, — Эймонд слегка коснулся шеи невесты, посылая по её телу волну мурашек. В его взгляде читалось однозначное: теперь все будут знать, что ты моя. Лилия взяла тяжёлый плащ из рук лорда-десницы — ей показалось, или на лице Отто действительно промелькнуло благосклонное, будто подбадривающее выражение? — приблизилась к Эймонду, и он слегка склонился, чтобы ей удобнее было накрыть его своим плащом. Правда, с первого раза всё равно не вышло, плащ едва не соскользнул — его легко поддержал Дейрон, продемонстрировав заодно, насколько хорошо освоился с ножным протезом. Когда плащ всё же лёг на плечи Эймонда, Лил застегнула маленького серебряного гиппокампуса и нарочно задержала пальцы у шеи жениха, едва касаясь кожи, пусть и он ощутит это сладкое волнение… предвкушение ночи. Эймонд явно понял её намерение, блеснул огонёк азарта в серо-голубом глазу. Затем Лил отодвинулась и по знаку септона произнесла громко и уверенно: — Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моим лордом и мужем. — Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моей леди и женой, — ответил ей Эймонд традиционной формулой. Их губы соприкоснулись, и Лилии захотелось пальцами зарыться в волосы возлюбленного, освободить его и от повязки, и от одежды… Но они были не одни. И Эймонд осторожно отстранился — благоразумия ради не углубляя поцелуй. Лил прикусила губу, за что получила от Эймонда лукавый взгляд. Септон, видимо, заметил их переглядывания и слегка нахмурился. Потом поднял повыше священный семигранный кристалл и произнёс то, что Лилия так желала услышать. — Пред ликами Семерых и людей торжественно объявляю принца Эймонда Таргариена из дома Таргариенов и Лилию Веларион из дома Веларионов мужем и женой. Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними. Прекрасные слова. Лил так погрузилась в них, что даже не ощутила смущения, которое преследовало её в последние дни, когда кто-то говорил о её причастности к дому Веларионов. Эймонд справил ей фальшивую биографию: дочка Веймонда Велариона и некой добродетельной, но незнатной Патриции Сиборг («Если попытаться использовать имя реальной родовитой женщины, это может вызвать проблемы», — объяснил Эймонд так, точно Лилия могла всерьёз расстраиваться из-за выдуманной незнатной матери), пробывшей замужем за лордом около года и умершей родами… Лилия якобы с детства дружила с Рейной Таргариен, а жила после смерти отца за Узким морем, под присмотром лучших воспитателей и учителей — ко двору она прибыла недавно, ради Рейны (хоть здесь проскользнула доля правды), и тут же приглянулась Эймонду, который оказался её истинным. Романтичная сказка, но их подлинная история нравилась Лил гораздо больше. И она была рада тому, что после свадьбы — с неохотного разрешения короля Эйгона II — получила право разделить с Эймондом его родовое имя. Её мало волновало то, насколько могущественны, влиятельны, знатны Таргариены… Главное — так звался Эймонд. И она теперь стала ближе к нему. «Одна плоть, одно сердце, одна душа». Лилия улыбалась жениху… точнее мужу, крепче сжала его мозолистую от тренировок с мечом руку, идя до кареты. Теперь Эймонд — моя семья. Невероятное чувство.***
Свадебный пир шумел, разливался полноводной рекой — захмелевшие гости танцевали, отпускали всё более непристойные шутки, раз за разом опустошали свои кубки и лениво пробовали новые блюда. Им прислуживали незнакомые Лил девушки — вот одна из них, с лицом нежным, как персик, и золотистыми волосами наклонилась к Лилии, чтобы пополнить её кубок. Как непривычно всё же быть той, кому прислуживают… Странно. Насколько было известно Лилии, всех служанок и стражников, знавших её как горничную, постепенно рассчитали. Лил нахмурилась в очередной раз думая о том, сколько людей лишились работы из-за неё. — Я знаю, о чём ты думаешь, — шепнул Эймонд ей на ухо, накрыл ладонь Лилии своей и погладил. — Это слишком серьёзные размышления для свадебного пира. — Мне просто не верится, что это не я разливаю вино, — призналась Лил тихо-тихо, чтобы никто не мог её услышать, кроме Эймонда. — Ты привыкнешь, — пообещал он. — Ты моя леди-жена… помнишь? Он знал, как отвлечь её от раздумий. — Помню, — ответила Лил. — Потанцуем, мой лорд-муж? Эймонду явно понравилось это новое обращение, он кивнул, и они вышли из-за стола, держась за руки. Лёгкая, игривая мелодия тотчас подхватила обоих — Лилия с улыбкой подумала о том, как вместе с Эймондом разучивала и вспоминала известные танцы, чтобы действительно быть достойной леди. Во время тех тренировок их всегда сопровождала Рейна — порой с Дейроном, — опять же для соблюдения приличий. Сначала Рейна только смотрела, но потом стала отпускать шутливые замечания. Лил надеялась, что когда-нибудь Рейна будет относиться к Эймонду с большей теплотой… Сейчас её подруга — и больше не её госпожа — сидела за столом совсем не в грациозной позе, опершись спиной на покрытую мягкой тканью спинку стула и пару подушек, выставив вперёд внушительный живот, обтянутый синей тканью платья. Рейна разговаривала с леди Рейнис, которая, собственно, и представляла Веларионов — её супруг всё ещё находился в плачевном состоянии из-за болезни, и надежды на выздоровление не было. Грациозно выставив вперёд руку, как того требовал танец, Лилия снова скользнула по столу взглядом — Дейрон, сидевший рядом с Рейной, смотрел на жену с таким вниманием, точно готовился в любой момент прийти ей на помощь; Эйгон явно скучал над своим кубком; королева-мать сверлила взглядом одну из танцующих пар — статную брюнетку и светловолосого мужчину; лорд-десница выглядел задумчивым, умиротворённым и определённо мыслями пребывал не здесь. Хелейна на торжестве не появилась — она всё ещё не оправилась после смерти сына, что, как знала Лил, очень печалило Эймонда. — И куда это ты смотришь? — поинтересовался её принц, подхватывая Лилию на руки и кружа на месте так, словно она вовсе ничего не весила. — На наш стол — отсюда удобнее, чем с моего места. — Там не происходит ничего интересного, — ответил Эймонд, не удостаивая стол взглядом. — Я хочу, чтобы моя леди-жена смотрела только на меня. Уголки Лил дрогнули в улыбке. Какой он милый… Эймонд с явной неохотой и очень осторожно опустил её на пол. — Ты веришь в то, что это действительно произошло? — спросила Лилия, в такт музыке отступая от мужа на несколько шагов и снова возвращаясь к нему. — Да. Но с наступлением ночи моя вера перерастёт в убеждённость, — сказал Эймонд — мягко и дразняще. Когда-нибудь он сведёт меня с ума. Кончиками пальцев принц прошёлся по её подбородку, заставляя слегка приподнять голову. Затем он накрыл губы Лилии своими — терпкий запах Эймонда мешался с привкусом вина, которое пили они оба. На этот раз поцелуй был куда более страстным, влекущим… Раздался одобрительный гул — гостям пришёлся по нраву порыв жениха. Эймонд оторвался от губ Лил… и молодую пару разлучили — под бойкую мелодию вокруг Лил закружились девушки. Наверное, с Эймондом происходило то же самое — только с участием юношей. Звучал смех, слышались поддразнивания. Потом круг распался, и Лилия оказалась в паре с высоким рыжим лордом — кажется, из Ланнистеров. — Как вышло, что Веларионы прятали такую красавицу столь долго? — усмехнулся он, приближаясь к Лилии. — На всё воля Семерых, — ответила Лил, чтобы поддержать ничего не значащий разговор. Сейчас, став женой Эймонда, она чувствовала себя куда более спокойно при упоминании Веларионов — можно считать, этот грандиозный обман уже стал частью прошлого. Видимо, не судьба мне узнать, кто же мои родители, но это и неважно теперь. — Не только красива, но и набожна, — нарочито хохотнул юный лорд, в чьих серо-зелёных глазах появилось знакомое Лил алчущее выражение. — И почему я не встретил вас первым? К счастью отвечать на этот вопрос ей не пришлось — произошла смена партнёров, и следующий мужчина, который повёл Лилию в танце, был молчаливым, хоть и вежливым, представителем дома Фреев. Лил это полностью устраивало. За плечом своего коренастого темноволосого спутника она увидела, как Эймонд танцует с той самой брюнеткой в золотистом платье, на которую смотрела его мать. Внезапно в голову закралась догадка: девушка — одна из дочерей лорда Баратеона. Сам он на свадьбу не явился, сославшись на болезнь, но вот несколько его родственников выразили готовность присутствовать… Означал ли взгляд королевы-матери: какое было бы счастье, стань моей невесткой эта достойная леди из дома Баратеонов, а не служанка-самозванка? Лил больше не стала смотреть на Эймонда и его спутницу и постаралась не расстраиваться из-за Алисенты. Главное — что ко мне чувствует Эймонд, а не его мать или кто-то ещё из родственников. Главное — что я танцую на нашей свадьбе. И больше ничто не имеет значения. Верно?***
Кассандра Баратеон скривила губы, как только Эймонд оказался с ней в паре: — Так, вот кого вы предпочли мне и моим сёстрам, Ваше Высочество? — Вы не очень-то учтивы, леди Кассандра, — холодно ответил Эймонд, протягивая руки ладонями вперёд, но не дотрагиваясь до ладоней Кассандры, вытянутых точно таким же образом. Между ними остался маленький зазор. — Мой отец испугался и отступил перед вами, но если бы переговоры вела я, то сегодня праздновалась бы наша свадьба, — гордо заявила леди Кассандра. — Моими стараниями вы помолвлены с наследником дома Хайтауэров, — напомнил Эймонд строптивой девице, которая уже начала его утомлять. — Вряд ли ему понравятся такие речи. Кассандра ответила не сразу, выполнив замысловатое танцевальное «па». Эймонд предпочёл бы, чтобы она и вовсе молчала, пока они не сменят партнёров. — Хоть эта девчонка из Веларионов, её родители мертвы, а влияние ничтожно, — сказала Кассандра, оказавшись слишком близко к Эймонду. — Да и происхождение её матери слишком низкое… Учитывая ваше положение, это почти мезальянс. — Леди Кассандра, — процедил Эймонд, глядя в её бесстыжие карие глаза. — Если вы продолжите говорить о моей леди-жене в таком тоне, вам грозит серьёзное разбирательство. Будьте умнее. И наконец произошла смена партнёров. Эймонд поморщился при мысли о том, что такая дерзкая и глупая девчонка могла стать его женой. Как там говорил Отто в своё время: смотреть на бёдра? Вроде бы у Кассандры Баратеон они были довольно широкими, но на том её достоинства заканчивались. Остаток танца не принёс Эймонду радости, и он улыбнулся, лишь снова оказавшись рядом с Лилией. Взяв её за руку, он жестом велел сделать музыку тише и объявил: — Мы с женой готовы удалиться в наши покои. Лилия зарделась, зная, что ожидается дальше. Эймонд пожал её руку в знак поддержки. Он бы с удовольствием отказался от провожания, но их свадьбе, кроме прочего, полагалось быть правильной, традиционной, не вызывающей лишних толков. Надеюсь, моей репутации окажется достаточно, чтобы все эти мужланы не были грубы с Лилией. Гости загалдели, начали подходить к новобрачным и под наигрываемую музыкантами песню «Снял король корону, королева — башмачок» женщины подхватили Эймонда, а мужчины — Лилию. Он успел шепнуть жене: — До встречи. И затем почувствовал, как с него стаскивают сапоги… ох уж, эти леди, особенно — средних лет. Они смеялись, кричали, разбирали одежду Эймонда на сувениры и спрашивали всякие глупости вроде: — А сможете отыметь жёнушку так, чтобы сразу зачать тройню? — Ну да, дракон-то трёхглавый, — подхватила другая отцветающая шутница. — Может, и у вас в штанах дракон трёхглавый? — спросила одна из женщин, после чего Эймонд чуть не оглох от взрывов хохота. Он прислушивался к своим — её — ощущениям, и, к счастью, не чувствовал боли Лилии, а значит, лорды действительно не обращались с ней грубо. Но всё-таки зря я согласился на провожание… Уговорил Эймонда Отто, подчеркнув, что о причинах его отказа от фривольной, но столь любимой лордами церемонии ещё долго будут судачить, а где слухи — там и излишнее любопытство, которое может навредить Лилии с учётом её фальшивой биографии. Наконец Эймонд оказался на кровати — им с Лилией выделили большую опочивальню с солидным ложем, — в одном нижнем белье. — И тяжёлый вы, Ваше Высочество, — рассмеялась одна из кумушек, прежде чем покинуть спальню вместе с товарками. — Не раздавите жёнушку! Буквально через пару секунд в спальню ввалились несколько мужчин и бросили Лилию на постель к Эймонду. Можно было бы и аккуратнее её положить. Эймонд одарил холодным взглядом этих наглецов, среди них — своего старшего брата. Тот, не обращая внимания на Эймонда, произнёс, путаясь в словах: — Ты… ну в общем, красотка… Да, красотка, я тебя жду. — Ваше Величество, пойдёмте. Это появившийся в дверном проёме Дейрон потянул Эйгона к выходу, — Эймонд благодарно кивнул младшему брату, — и вскоре в комнате никого не осталось. Щёлкнул замок. Наконец-то. Эймонд посмотрел на Лилию — на ней было только нижнее тонкое платье, под которым просвечивалась камиза. Её слегка потряхивало. — Прости, — он придвинулся к ней поближе, обнял. — Я не должен был позволять этого. — Ничего страшного, — Лилия обняла его в ответ. — Всё было… терпимо. Я просто боялась, что Эйгон вспомнит тот случай и захочет большего, но… он продолжает делать вид, что не помнит. Или действительно забыл. А Дейрон удерживал его от излишних вольностей. Решив, что позже обстоятельно поблагодарит Дейрона, — их отношения изрядно потеплели за прошедшие месяцы, — Эймонд прижался лбом к её лбу. — Я рад, что они все ушли. — И я. Эймонд и Лилия сидели так некоторое время, прислушиваясь к дыханию друг друга, забывая обо всех услышанных пошлостях, отгораживаясь от тех, кто сейчас не имел значения. Заметив, что Лилию перестало потряхивать, Эймонд провёл ладонями по её плечам, огладил спину, а затем переместил руки на её грудь и слегка сжал. — Я так ждал, — признался он, спускаясь руками ниже и показывая этим жестом, что намерен избавить любимую от мешающей одежды. Лилия поддалась легко и, оказавшись голой, произнесла: — Я хочу, чтобы и ты разделся. — Как прикажет, моя леди-жена, — усмехнулся Эймонд, избавляясь в первую очередь от глазной повязки, а затем бросая на пол своё исподнее. Теперь, когда одежда, пусть и тонкая, больше не разделяла их, Эймонд прижал Лилию к себе и начал покрывать поцелуями её шею. Лилия сладко вздохнула, выгибаясь так, чтобы ему было удобнее ласкать её. Какая податливая, возбуждающая… Эймонд слегка надавил ей на плечи, показывая, что нужно лечь, а затем, приподняв медальон, который она так любила, поцеловал ложбинку между грудей, потом перешёл к соскам — левому, затем правому. Он уже не целовал, а усердно вылизывал, наслаждаясь томными вздохами Лилии и ощущая почти мучительное возбуждение. Не желая торопиться, Эймонд спустился языком ниже — к шраму, оставленному кинжалом Бейлы. Лилия попыталась прикрыться рукой: — Он некрасивый. — Хочешь напугать меня шрамом? — поинтересовался Эймонд, отводя её руку, потом он провёл языком по небольшой, бугристой на ощупь, полоске. И ещё раз, чтобы Лилия не сомневалась — она очень красива. Каждая её частичка красива и желанна. Он пальцами коснулся её промежности и с удовольствием ощутил влагу — много влаги. Его намерение не торопиться тут же затрещало по швам. Он столько ждал. Весь этот день, когда ему так хотелось остаться с Лилией наедине, несколько мучительных месяцев, в которые им пришлось обходиться объятиями да поцелуями, полученными украдкой... Часто после таких тайных коротких ласк Эймонд сам доводил себя до разрядки, представляя, что это Лилия касается его члена пальцами, принимает его в рот или… — Ты не против, если я… — начал он, улавливая дрожь желания в собственном голосе. Лилия кивнула: — Да, я… я так давно хочу, чтобы ты… Пожалуйста. Ох, это было слишком. Её глаза затянулись поволокой наслаждения, грудь часто вздымалась, и она расставила ноги шире в манящем, приглашающем жесте. Он не смог бы устоять, даже если бы захотел. И всё же, памятуя о прочитанном недавно — мол, девственницам при первом проникновении бывает больно, — Эймонд не вошёл на всю длину. Он всматривался в её лицо, стараясь двигаться медленно. — Всё хорошо, — сказала Лилия, потянувшись рукой к его лицу и мазнув пальцами по подбородку. Но он чувствовал дискомфорт в промежности, пусть и несильный. — И кого ты пытаешься обмануть? — спросил Эймонд, втягивая её в нежный поцелуй. Как же тяжело давалось ему это промедление… Вдруг Лилия сама подалась бёдрами ему навстречу — вышло немного неловко, однако намёк он понял. На этот раз вошёл полностью, а ощутив ещё одну неприятную вспышку, решил поэкспериментировать — просунул руку между их телами и начал поглаживать тот самый бугорок, ласки которого всегда заставляли Лилию сладко стонать. Получилось и на этот раз. — Ох, Эймонд, Эймонд… — вскрикнула она, вцепившись в простыни, напрягшись, а затем расслабившись. Невероятно ощущать её наслаждение вот так… Эймонд едва не последовал за любимой. Он убрал пальцы с бугорка, набирая темп. Лилия водила ладонями по его груди, то и дело задевая ногтями соски. Какой же узкой она была. Эймонд задыхался, двигаясь всё чаще, теряя голову… да ещё и эти её хаотичные, но такие приятные, распаляющие ласки. Наслаждение накрыло его, выбив из головы остатки мыслей. Так хорошо. Так правильно. Излившись в неё, опустившись на неё, он пытался восстановить дыхание. И, кажется, прошла вечность, прежде чем ему это удалось. Эймонд скатился с Лилии, прилёг на бок и, лениво чертя узоры на её животе, сказал: — Ты прекрасна, Лилия. — И ты, — ответила она, тоже переворачиваясь на бок. В мерцании свечей, оставленных в комнате, Лилия казалась звездой, случайно попавшей на землю и принявшей облик красивейшей из женщин. Эймонд улыбнулся — она превращала его в поэта. Она теперь была его. Полностью. Пред Семерыми и людьми. В уединении их спальни. — Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя? — спросил он, умиляясь тому, что Лилия пытается сдержать зевок — силы явно покинули её. — Так же, как я тебя? — ответила она, оставляя короткий поцелуй на подбородке Эймонда. — Больше, — сказал он, обнимая свою безупречную леди-жену. Лилия нахмурилась и возразила: — Нет. Это я тебя — больше. — Спорить с драконом — плохая идея, — заявил Эймонд шутливо. — Даже если ты жена дракона? — лукаво поинтересовалась она. В фиалковых глазах блестели искорки. — Кхм… — Эймонд постучал по своему подбородку, притворяясь серьёзно задумавшимся. — Ну, для жены дракона есть некоторые послабления… раз в месяц спорить можно. Она рассмеялась и попыталась укусить его за нос. Такая активная! А ведь вроде бы засыпала. Что же, если они пока не собирались спать, то у Эймонда было в запасе несколько интересных идей по поводу совместных занятий…