— У тебя большие глаза. — Да! Большие глаза, очень большие, потому что они полны стремления увидеть чудо. Вот что во мне главное. Именно таким я родился. Глаза мои стремились видеть чудо во всем: праздничные огоньки на рождественских елках, в воздухе витает волшебство. И эти чудеса я несу всему миру, а веру в них я защищаю в детях. Это и делает меня Хранителем. Это во мне главное. А в тебе? — Я не знаю.
Выходные пролетают очень быстро. Особенно остро это ощущается, если в пятницу совершил, мягко говоря, безумный поступок, в субботу по этому поводу напился до неликвидного состояния, а в воскресенье болел с похмелья и не выходил из своей комнаты, дабы не попадаться никому на глаза сколько возможно. Но когда в понедельник утром возникла необходимость отправиться в школу, Джек понял, что покинуть своё убежище всё же придётся. Весь вчерашний день он провёл в постели, открыв дверь лишь Мартину, который принёс ему таблетки от головной боли и доложил обстановку: в доме после вечеринки убрано, порядок идеальный, так что вернувшиеся родители ничего не заметили. Претензий не будет, хотя по поводу ковра могут возникнуть кое-какие вопросы… На этом моменте Джек прервал монолог дворецкого, уточнив, что он имеет в виду. Мартин, не меняясь в лице, пояснил: — Вы не помните, сэр? Персидский ковёр в гостиной, особая гордость вашей матушки… — Помню, конечно… Забудешь про него, как же, — проворчал Джек, — да она при каждом шаге в гостиную не устаёт всем вокруг напоминать, сколько он стоит, какая это редкость и чтобы все были с ним осторожны! — Да, сэр. Так вот, боюсь, что сейчас он уже стоит намного меньше. — Слушай, Мартин, выражайся яснее, — взмолился парень, — у меня башка трещит, я с трудом стою, не то что соображаю… — Хорошо, сэр. Дело в том, что вас вчера изволило вывернуть наизнанку прямо на этот замечательный ковёр. Нет, миссис Фрост ничего не заметила, ибо наша Глория — настоящее чудо! Но закончила она возню с пятном, оставшимся от ваших рвотных масс, только в седьмом часу утра. И при этом ей удалось не испортить рисунок. Так что она не использовала своё законное право на сон, чтобы гнев вашей матушки, который вы, откровенно говоря, заслужили, помимо вас, не зацепил бы всех остальных. Не будь Джеку уже плохо, ему стало бы очень нехорошо от полученной информации. Скорее всего, Аннабель, фигурально выражаясь, спустила бы с него шкуру. Этот дурацкий ковёр был одним из тех пунктов, которые нельзя было игнорировать, любой акт вандализма, направленный против него — и можно было попрощаться с мотоциклом, банковской карточкой и тому подобными развлечениями на месяц, если не больше. Джек слишком уж хорошо знал свою мать. Несмотря на зависимость родителей от него, несмотря на их давний, но такой всепоглощающий страх, были строгие границы, которые он не имел права нарушать. И персидский ковёр был одним из них. Поэтому Джек без лишних разговоров залез в карман, достал имевшуюся там наличность, отсчитал немаленькую сумму и вручил её дворецкому со словами: — Заплати Глории за труд, и Сэнди за то, чтобы она подменила её сегодня. — Уже сделано, сэр, Сэнди работает. И, если вас волнует этот вопрос, то ваши родители не в курсе произошедшего. То есть факт вечеринки от них не утаить в любом случае, но про порчу ковра они не знают. И я даю вам слово — не узнают и в дальнейшем. — Спасибо, Мартин, — выдохнул парень, — предупреди всех, чтобы ко мне никто сегодня не заходил, я плохо себя чувствую. — Но как же ланч? Я понимаю, что завтрак вы проспали, но вы должны поесть! — Издеваешься?! — принятые таблетки помогали, но Джек всё равно не мог должным образом выразить своё возмущение, потому вопрос прозвучал с довольно слабой интонацией. — Я думать о еде не могу без того, чтобы меня не мутило, какой, к чёрту, ланч! Нет, спасибо, если я захочу поесть, то дам тебе знать. — Как вам будет угодно, мистер Джек, — и Мартин, наконец, оставил его в одиночестве. А Джек завалился обратно на кровать с единственным желанием — сдохнуть на месте! И как это он только умудрился так налакаться до полного бесчувствия, ведь он даже забыл, что едва не угробил этот чёртов мамин ковёр!.. Собственно, он и сейчас не мог ничего вспомнить по этому поводу. Последнее, хотя неотчётливое воспоминание, которое рождалось в его отравленном алкоголем сознании, было пьяное лицо Мериды, тянувшейся к нему с поцелуем. Вот ведь зараза! Джек едва не взвыл, потому что он досконально изучил свою бывшую, и терять бдительность ему не следовало. Можно было не сомневаться, что она попытается подловить его в момент отсутствия контроля. Что и произошло. Как говорится, получите и распишитесь. Сколько ещё человек видели их целующимися, все ли они хорошо это запомнили, какая волна разговоров вспыхнет на этом фоне в школе — от последствий не уберечься в любом случае. И вся ответственность лежит исключительно на Джеке, так что разгребать результат только ему. Тут в голове Джека возникло ещё одно имя, от которого ему стало тошно: Тара Блейк, редактор их школьной газеты, одна из подпевал дочери директора. Не дай бог, если вчера их кто-то сфотографировал в этом пьяном угаре, и тогда статей в «Arendelle High School newspaper» точно не избежать!.. Но ладно, со всем этим и с репутацией можно будет разобраться в течение двух недель, Мериду он в любом случае приструнит, да и сама Тара, при желании, не составит проблем. Макс Морган, один из ведущих актёров их школьного театра, буквально несколько дней подряд выспрашивал Джека о возможности интрижки с Меридой. И хотя Джек понимал, что Моргану ни черта не светит, тем не менее, не мог не воспользоваться возможностью хотя бы на время избавиться от притязаний своей бывшей. Разумеется, дураком Джек не был, он отчётливо понимал, что Мерида не любит и никогда не любила его. Хотя сама она пребывала в этом глубоком заблуждении уже не один год. Рыжую девушку интересовал Джек только потому, что он был самым популярным парнем в школе, самым крутым из наследников Америки, да и, чего скрывать, довольно привлекательной внешности. Насчёт своих эмоций Джек не обольщался, оставаясь честным до конца хотя бы с самим собой: он никогда не испытывал к Мериде Данброх ровно никаких чувств хоть как-то похожих на нежную привязанность. С самого начала, едва он стал негласным лидером их элитного квартета, то знал, что рано или поздно они начнут встречаться с дочерью директора. Она подходила ему по тому статусу, который он выбрал. Его девушкой должна была стать только самая-самая. Естественно, это не могла быть Астрид, так подло по отношению к Иккингу Джек бы никогда не поступил. К тому же он быстро понял, что Астрид им интересуется очень мало; она вообще больше воодушевлялась спортом, чем людьми. Но вот Мерида… Они встречались, проводили время вместе, но наедине оставались довольно редко, Джек предпочитал быть или вчетвером или с Иккингом, подолгу оставаться только вдвоём с Меридой было проблематично для его мозга. Им толком и поговорить было не о чем, потому что рыжеволосая красотка мало чем интересовалась, кроме стрельбы из лука да школьных сплетен. Периодически Джеку становилось невыносимо скучно рядом с ней, потому что даже его младшая сестра была намного более развитой личностью, чем его девушка. Но имидж… имидж нуждался в дополнительной шлифовке, а потому Джек продолжал быть парнем Мериды, хотя знал, что половина школы (как средней, так и старшей) мечтает занять место его дамы сердца, когда же ему было проще застрелиться, чем вытерпеть их очередное свидание. Он успел достаточно неплохо выучить свою девушку за тот период, пока они были просто друзьями. Потому всякие сюрпризы с её стороны были исключены, а вот вводить в компанию кого-то нового, потом назвать её подругой, потом начинать отношения, и при всём при этом строго блюсти репутацию — довольно трудоёмкое занятие, как думалось парню. К тому же у Мериды был один несомненный плюс: стервозный характер, который просто обязан иметь место быть у девушки такого парня как Джек Фрост. Хотя, повстречавшись с Меридой довольно продолжительное время, Джеку стало казаться, что они, возможно, похожи больше, чем он считал изначально. Он выяснил, что у Мериды тоже не всё гладко в семье, что она тщательно это скрывает; и пусть это не дало повода развиться большим чувствам в душе парня по отношению к дочери директора, он всё же начал размышлять о том, чтобы отнестись к ней чуть серьёзнее. Тем более за два года он успел привыкнуть к ней. Но и в этот раз Джек Фрост ошибся… Ибо однажды Мерида Данброх пала в его глазах невероятно низко! Вообще он был сам виноват, потому что не стоило строить иллюзий! Он прекрасно видел, кто такая Мерида и что она собой представляет. С чего он взял, что она может быть другой? Кстати, девушка даже и не поняла, почему он спокойно, но достаточно холодно и жёстко однажды дал ей понять, что они навсегда возвращаются к дружеским отношениям. Его бесполезно было уговаривать, просить, угрожать, всем этим Джек пренебрёг и посоветовал держать себя в руках, если она хочет сохранить репутацию и остаться не «несчастной брошенной девушкой», а «здравомыслящей особой, умеющей расходиться по взаимному согласию». Мерида его услышала, согласилась с весомостью доводов в пользу дружбы, а не оппозиции, и поддержала версию о разрыве отношений «по взаимному согласию», без скандала. Джек мысленно выдохнул, правда, хорошо понимая, что на самом деле Мерида не сдалась, и воспользуется любым удобным случаем, чтобы вернуть его. Ведь она так и не усвоила, что он никогда ей не принадлежал. Он принадлежал только самому себе.***
Воскресенье он так и провёл — валяясь в кровати, размышляя о последствиях необдуманной вечеринки и собирая в одно целое куски памяти, которая развалилась во вчерашнем дне и упорно не желала восстанавливаться. Видимо, мстя своему вероломному хозяину за злоупотребление крепким алкоголем. Джек честно пытался понять: какого чёрта он вообще потащил всю тусовку к себе? Он хорошо помнил, как рано утром вызвал такси — мотоцикл он никогда не брал, направляясь на алкомероприятия, родители не простили бы ему, если бы он разнес их подарок, врезавшись в пьяном угаре в какой-нибудь столб. За свою собственную жизнь парень мало переживал, а уж за то, что его в неурочный час остановят полицейские — тем более. Его имя решило бы основную часть вопросов. Но вот мотоцикл… Не факт, что Оливер и Аннабель согласятся оплатить ремонт, и уж тем более не факт, что возместят ущерб новой игрушкой. К тому же Джеку не хотелось новый — он привык к этому мотоциклу, даже прикипел, и не собирался променивать его на что-то другое, пусть по классу ничуть не хуже. Об этом факте, разумеется, никто не догадывался, ибо полностью шло вразрез с имиджем. Как-то раз он явился домой, предварительно выпив с Иккингом несколько бутылок пива. Это произошло как раз прошлым летом, перед приездом сестёр Разенграффе. Друзья долго общались, в порыве откровенности лучшего друга Фроста понесло рассказывать о своих проблемах с Астрид, и тот решил, что лучше это сделать под ирландское тёмное пиво с американскими чипсами. Они поехали в паб, где Джеку продали всё, что он захотел, с блеском игнорируя законы США о продаже алкоголя несовершеннолетним. Его имя и деньги решали всё. Тогда Иккинг впервые, наплевав на обычную сдержанность, высказал тревогу, съедавшую его изнутри. — Она не любит меня, Джек. И я это знаю, — он произнёс это без надрыва, без уверенности. Просто как факт. Его друг внимательно взглянул на него и поинтересовался: — Она сама тебе это сказала? — Нет, просто я сделал вывод. Видишь ли, когда Астрид согласилась быть со мной, я так ошалел от счастья, что даже не задумался о причине её согласия. Но не так давно мы с ней гуляли, обстановка была романтичной и располагающей, и я вдруг ляпнул, что люблю её. — И она?.. — И она ничего. Сделала вид, что не услышала, начала разговор о перспективах своей будущей спортивной карьеры; пришлось спешно поддержать эту захватывающую тему, — в голосе Иккинга не было обиды или злости, только печаль и мрачное смирение. Джек совершенно не понимал друга: — Ну и зачем тебе она? Брось её, как я Мериду, поверь, будет гораздо проще… — Если Астрид захочет, то сама бросит меня, но я не собираюсь с ней расставаться, — отозвался Иккинг. В ответ на недоумённый взгляд лучшего друга он пояснил: — Это ты ничего не испытывал к Мериде. Да и ей, между нами говоря, плевать на высокие чувства. Просто она считала и считает тебя подходящей партией. В этот момент Джек ухмыльнулся, мысленно похвалив наблюдательность собеседника — он никогда не говорил ему, что дочь директора интересует его весьма слабо, как и не высказывал собственного мнения об её истинных мотивах. — Джек, я действительно люблю её, понимаешь? Не знаю, зачем она со мной встречается, но пусть будет пока так. Пусть так. — Тогда зачем ты рассказал мне всё это? В совете ведь ты точно не нуждаешься. — Просто хотел, чтобы ты выслушал, — пожал плечами Иккинг, — ты ведь мой лучший друг. — Тогда, если тебе интересно моё мнение, Иккинг, то ты спятил! Они ещё поговорили, медленно потягивая пиво, а затем Джек отправился домой — на мотоцикле, разумеется. Иккинг же отказался, решив, как обычно, пройтись пешком. Оливер и Аннабель устроили сыну грандиозную выволочку за нахождение за рулём в нетрезвом виде. На их стенания о том, что он может попасть в аварию, он, разумеется, не обратил никакого внимания — лишь подчеркнул, что никогда не поверит в их беспокойство; тогда родители сменили тон и в приказном порядке, с применением обычного в таких случаях шантажа, пригрозили отнять его транспортное средство. Этот аргумент заметно подействовал. С того момента парень берёг и свой мотоцикл, и чужие нервы. Именно поэтому к Моргану Джек направился на такси. Тусоваться решили начать ещё днём, поэтому готовиться пришлось с утра. Оттого Фрост рано и приехал: помочь подготовиться, дать пару советов насчёт бывшей девушки — во всяком случае, именно эти причины он говорил сам себе, оправдывая ранний подъём и побег из дома, сбивчиво успев предупредить о своих планах сонную Аннабель. Макс Морган, хотя и был неплохим актёром, умом не отличался. Поэтому Джек вместе с ним составлял список закупок, организовывал прислугу, и в срочном порядке обзванивал приглашённых. Ибо заранее предупредить всех организатор тоже не догадался. К огорчению Джека, Иккинг не смог прийти на вечеринку, Астрид так же отказалась. Но вот Мерида пришла. Несколько часов подряд Джек имел удовольствие наблюдать, как Макс безнадёжно обхаживает её, а она не обращает на это внимания. К тому же большое количество пива понемногу туманило мозги, и непонятно зачем Джек всем предложил отправиться к нему домой и попробовать крепкий алкоголь дорогих сортов. Он и сам не мог припомнить, за каким чёртом ему это понадобилось. В резиденции Фростов дело пошло ещё веселее. Мерида висела на нём всё активнее и активнее, перебрав коньяка, а Джек, так же не рассчитав дозу виски, сопротивлялся ей всё меньше и меньше. Результатом стал пьяный поцелуй в гостиной при немалом количестве, пусть таких же пьяных, но свидетелей. Единственное, что Джек никак не мог вспомнить, так это как он оказался у себя в комнате. Кто его притащил, уложил, да ещё и снял с него ботинки — начисто стёрлось из памяти. Поломав над этим голову, парень решил, что, скорее всего, кто-то из прислуги. В понедельник утром Джек уже достаточно хорошо себя чувствовал, поэтому спустился к завтраку в бодром настроении, позволив себе немного припоздать, чего давно уже не делал. Все уже были на своих местах и спокойно ели. Его отец и мать обсуждали предстоящую поездку в Перу, которая вот-вот должна была состояться, и пытались решить, целесообразно ли им лететь туда вдвоём, или один вполне может справиться. Анна и Мейси, особо не мудрствуя, были заняты болтовнёй о всяких пустяках, которые так связывают между собой подружек. Эльза же, как всегда молчаливая и немного величественная, пила кофе; изредка бросала на сестру невозмутимые взгляды, на которые та отвечала с упрямой злостью. Пожелав всем доброго утра, Джек уселся рядом со старшей Разенграффе, изо всех сил стараясь не прикоснуться к ней и пытаясь не обращать внимания на дрожащие ладони. В то же время его удивила реакция Анны в отношении обожаемой ею сестры. Он впервые видел, что между ними не всё так гладко, как было раньше. Как будто тень легла на такую ранее крепкую родственную привязанность. К тому же Анна последовала примеру сестры в отношении перемены мест за столом. И пересела напротив, рядом с Мейси. Поскольку эта рокировка произошла без Джека, то он не знал, как отреагировала на это его мать. Да это было и не столь важно; важно было то, почему Анна, которая всегда проявляла глубокую любовь к старшей сестре, сейчас смотрит на неё с таким гневом? Эльза, как и следовало ожидать от неё, абсолютно спокойно переносила такую перемену в младшей. Более того, она всем своим видом показывала, что не считает себя виноватой. И следовало признать, в отличие от Анны, она не злилась на ту. Просто ждала, пока девочка остынет. В таком настроении все отправились в школу. Джек уселся на свой мотоцикл, продолжая размышлять о странном поведении сестёр в отношении друг друга. Всю дорогу до «Arendelle High School» его не отпускали эти мысли, да и по прибытии в школу тоже. Потому он и не сразу обратил внимание на ажиотаж вокруг его персоны. С ним радостно здоровались, поздравляли непонятно с чем, а некоторые даже прибавляли к своим поздравлениям невнятные фразы о том, чтобы «всё получилось». После первого урока, когда Джек продолжал пребывать в недоумении, его нашёл Иккинг, с насмешкой поинтересовавшийся: — И как тебя угораздило? Или это назло? — Ты о чём? — недоумённо взглянул на лучшего друга Джек В ответ Иккинг изумился: — До тебя ещё не дошла главная новость? Странно, тем более, что ты являешься центром этой новости. — Так, объясни толком, в конце концов. Что за новость? Вместо ответа Фроста потащили на первый этаж в центральном корпусе, где на стене висела их школьная газета. Сейчас наибольшую площадь на ней занимала фотография. При взгляде на неё Джек мысленно выругался. На ней были он и Мерида, слившиеся в том самом пьяном поцелуе у него дома. А заголовок, который венчал дополняющую статью, был вообще убийственный:ДЖЕК ФРОСТ И МЕРИДА ДАНБРОХ НЕУЖЕЛИ ЗВЕЗДНАЯ ПАРА СНОВА ВМЕСТЕ?
Джек даже читать не стал всю ту муть, что шла ниже, лишь мельком взглянул на автора данной писанины. Собственно, худшие ожидания оправдались — Тара Блейк, мечтавшая о карьере журналиста, который бы доставал самые сенсационные репортажи о мире Голливуда, решила начать с малого: с собственной школы и её популярных людей. От ярости Джек едва соображал: ему безумно хотелось содрать со стены газету и разорвать её, а потом отнести в кабинет редакции и скормить остатки главному редактору и автору сего опуса. С другой стороны, он отлично понимал, с чьей именно подачи этот материал появился у Тары… — И где она сейчас?.. — шипящим голосом осведомился Джек у стоявшего рядом Иккинга и наблюдавшего за его реакцией. Тот, с трудом скрывая улыбку, уточнил: — Ты про кого? — Иккинг, не тупи! Про Мериду, конечно! — шипение переросло в крик, ему огромного труда стоило не сорваться на лучшем друге. — Вот чёрт её возьми! Я же предупреждал, чтобы она не смела больше применять подобные дешёвые штучки! — Тихо, тихо, — Иккинг едва оттащил Фроста в сторону от любопытной толпы учеников, собиравшихся возле газеты, которые громко зачитывали самые любопытные абзацы. — Послушай, я, конечно, не понимаю, как ты умудрился так подставиться на прошедших выходных; уже жалею, что не смог попасть на эту дурацкую вечеринку у Моргана, но твоя, безусловно, оправданная и всепоглощающая ярость, — парень закатил глаза, — вряд ли что-то уже изменит. Джек весьма неохотно, но признал, что тот прав. — И что ты предлагаешь? — уже спокойнее спросил он. — Для начала — поговори с Меридой спокойно, они с Астрид куда-то ускакали, видимо, твоя бывшая предугадала такую реакцию, и найти её ты сможешь ещё нескоро. Пока делай вид, что наша школьная «жёлтая пресса» тебя волнует очень мало, и на слухи тебе плевать, раз уж ты у нас звезда — они же и должны вести себя именно так. А уже потом, после вашей любезной беседы, надави на Тару, чтобы она дала опровержение. — Ладно, — Джек, скривившись, кивнул, — возможно, это самое здравое решение на данный момент… В этот миг он увидел ту, при которой весь гнев из-за статьи улетучился. Вернее, в голове вообще не осталось ни одной мысли. Эльза Разенграффе мягко плыла по коридору, немного задумчивая, но далеко не грустная, как бывало прежде. Она как раз проходила мимо Анны, которая вместе с Кристоффом во все глаза разглядывала фотографию в газете. Младшая сестра, разумеется, заметила старшую, но фыркнула и отвернулась от неё. Эльза в ответ лишь со вздохом улыбнулась и пошла дальше. Её статья в газете не заинтересовала — она только мазнула взглядом по ней и обратила внимание на Джека с Иккингом. У Джека всё внутри перевернулось и он нервно сглотнул, когда она, проходя мимо, приветливо кивнула обоим. Его затошнило, но вдруг он услышал голос друга: — Привет, Эльза, — в ту же минуту он резко повернулся, решив, что ему это показалось. — С каких это пор ты разговариваешь с убогой?! — С тех самых, как она наглядно доказала, что никакая она не убогая, — резонно отозвался Иккинг, — брось, Джек, ты знаешь это не хуже меня. Наверное, только Иккинг Хэддок мог сказать подобное Джеку Фросту. Правда, второй в ответ было собрался разразиться гневной тирадой в адрес всех, кто придёт ему на память, потому что он и так был вне себя от ярости, как его остановили слова: — Я вообще искал тебя по делу. У меня реальные проблемы… — Что случилось? — настороженно спросил Джек, начисто позабыв про то, что секунду назад хотел разораться. В словах Иккинга звучала самая неподдельная тревога. — Сегодня возвращается отец. Он уже звонил, предупредил прислугу, чтобы она готовила обед к его возвращению, в полном соответствии с его вкусом. — Почему сейчас? — до Джека моментально дошло, чем грозит Иккингу возвращение Доусона. — Он ведь должен быть на охоте ещё недели две, не меньше. — Я не знаю, прислуга его о таких вещах не спрашивает. Спасибо и на том, что они хоть меня успели предупредить об этом. Джек, я в полной заднице! — он с неимоверной мольбой глядел на друга. — Говори, что нужно делать. Если я правильно тебя понял, то необходимо спрятать твоего шерстяного приятеля до того, как Доусон его обнаружит. — Верно, он будет дома уже через пару часов. Пожалуйста, отвлеки его, пока я буду выносить Беззубика из дома. Ты же знаешь, как мой отец к тебе относится, ведь ты всегда воплощал всё то, что он хотел бы видеть во мне, — уже без прежнего трагизма сказал Иккинг. Это было правдой, как бы горько ни звучало. Джек не любил соглашаться с подобной данностью, но понимал, что друг прав. Доусон Хэддок не один и не два раза сожалел вслух, что его собственный сын Иккинг так мало похож на Джека Фроста, своего лучшего друга. И хотя Джек считал и изо всех сил доказывал, что в Иккинге немало других хороших качеств, которыми он, Джек, не обладает, Доусон оставался при своём мнении. Сам Иккинг, казалось, не расстраивался от этих разговоров, он, похоже, давно перестал обращать на них внимания. К тому же сейчас такое положение вещей можно было обернуть в свою пользу. Ребята не могли уйти из школы раньше, чем приедет Хэддок-старший. При всем наплевательском отношении Джека к урокам, он понимал, что алгебраический тест, созданный министерством, чтобы проверить уровень знаний старшей школы по всему Техасу, пропускать не следует. Вообще «Arendelle High School», как уже было понятно, совмещала в себе, как среднюю, так и старшую школу. Директор Данброх, несмотря на все его недостатки, думал о престиже и достижениях. Потому несколько корпусов занимали ученики средней школы, другие несколько — ученики старшей школы. Начальную школу директор решил не организовывать на своей территории, потому что на том уровне мало видно, чего стоит ребёнок и способен ли он достичь каких-либо высот. Знания полировались и оттачивались постоянно, так что всевозможные семинары, тесты, олимпиады, тренинги по самым разным предметам устраивались постоянно. Не то, что бы Джек не блистал в своих работах, нет — знания давались ему легко, да и память его не подводила. Но вот напрягать ум он не любил, потому многие его задания выполнялись на среднем уровне. В любом случае, на этот раз стоило заморочиться. И они с Иккингом отправились на алгебру, чтобы после неё, уже не тратя время на другие уроки, ринуться на мотоцикле Джека домой к Хэддокам. Спасать друга.***
— Здравствуй, сын, — доброжелательно поздоровался с Иккингом отец, но, увидев рядом с ним Джека Фроста, радостно воскликнул: — Джек, мой мальчик! Хорошо, что ты зашёл, у меня как раз есть для тебя новости. — Парни переглянулись между собой, мысленно отметив, что Доусон ещё не в курсе относительно дополнительного обитателя этого дома. Что, несомненно, давало им время и передышку. Джек прошёл за хозяином в библиотеку, где тот предпочитал принимать гостей. А Иккинг, сославшись на необходимость переодеться, быстро поднялся к себе. Не сказать, чтобы его отец сильно расстроился уходом отпрыска — всё его внимание сосредоточилось на Джеке. — Как же я рад тебя видеть, Джек, — Доусон с удовольствием разлил по рюмкам свой любимый немецкий биттер «егермейстер» — напиток, специально созданный для охотника. Джек знал, что его привозят из Гамбурга, чуть ли не с самого завода. Так же он знал, что Доусон очень легко относится к тому, что несовершеннолетние молодые люди употребляют алкоголь, пусть и такой крепкий; потому не удивился, когда мужчина подвинул ему рюмку. В библиотеке горел камин, Доусон раскуривал свою любимую трубку, так что всё располагало к приятной беседе. Собственно говоря, на это, скорее всего и рассчитывал Иккинг, прося Джека отправиться к нему домой. Единственное, чего не успел тот уточнить, так это куда же он денет своего питомца? — Как прошла охота, сэр? — вежливо поинтересовался Джек у Доусона, после того, как они чокнулись и осушили рюмки. — О, весьма неплохо! — он явно воодушевился вопросом о хобби, которое его так увлекало. — Как всегда, очень хорошая добыча: утки, гуси, фазаны, несколько ланей, парочка медведей и изюбров. Эх, как жаль, что закон запрещает нам охоту на индеек, — с явным сожалением добавил он. — Разве? — Джек несколько удивился, — но вы же говорили, что лицензия позволяет вам пять штук этих птиц за сезон? — Увы, увы, мой мальчик, только пять, и не более того! — со вздохом подтвердил Доусон, — и я все пять использовал сразу, в первые же дни! А ведь скоро День Благодарения, нам понадобятся тушки индеек. — Их будут продавать по всему штату, — попытался подбодрить Джек этого заядлого охотника, — не думаю, что стоит расстраиваться. Кстати, а почему вы, сэр, приехали так рано? — Бизнес, Джек, бизнес требует моего присутствия, — заметил мужчина, — не стану скрывать, что я бы с удовольствием провёл ещё месяц на северо-западе нашей страны с рыбаком Харви. Харви был старинным другом Доусона, увлеченный рыбалкой так же сильно, как сам Доусон был увлечён охотой. Именно в домике Харви тот и проводил весь охотничий сезон. Один рыбачил, другой охотился, вечерами они нескончаемо спорили об интересах и хобби, готовили дичь и рыбу, попивали «егермейстер», курили трубки, и больше Доусону Хэддоку ничего не было нужно для счастья. Единственное, что его огорчало, и довольно сильно, это то, что его сын не может разделить его интересы. Знал это и сам Иккинг, и Джек. В свою очередь, сын Фростов всегда внимательно слушал байки рыжего мужчины о приключениях на очередном охотничьем сезоне, потому был чуть более информирован, нежели Хэддок-младший. Это было весомым аргументом для привязанности Доусона к Джеку. — Мистер Хэддок, а почему вы сказали, что у вас есть для меня новости? — спросил парень, краем глаза наблюдая, как мимо приоткрытой в библиотеку двери проскальзывает Иккинг с Беззубиком на руках. Он понимал, что его другу потребуется ещё время. Поэтому решил никуда не спешить, к тому же ему недвусмысленно намекнули об ожидаемых вестях. — Есть, Джек, конечно, есть, — и Доусон загадочно улыбнулся, — они касаются моего крёстного… Глаза его собеседника загорелись. Он не поверил своим ушам, потому что уточнил: — Вы… вы с ним созванивались? — Нет, — голос Доусона стал ещё таинственнее, — видишь ли, прежде чем вернуться в Техас, я решил, что будет неплохо, если я поохочусь на белого медведя. Это была ещё одна особенность отца Иккинга. Нечасто, но регулярно, примерно раз в три года, ему приходила идея заняться не обычной охотой, а чем-то более нестандартным. Как правило, когда сезон охоты начинал подходить к концу, Доусон продумывал дальнейший маршрут, и пару недель у него занимала другая страна с её обитателями. В последний раз это была Австралия с весьма популярной в тех местах охотой на гребнистых крокодилов. Тогда Иккинг чуть с ума не сошёл от беспокойства за своего отца — хорошо, что он узнал об этом постфактум. Доусон Хэддок вовсе не был недалёким человеком, и понимал, что если сообщит сыну заранее о том, куда и для чего направляется, Иккинг не сможет ни учиться, ни нормально спать, ни есть. Хотя ему и без того хватило, когда он поговорил с отцом по его возвращению, а тот похвастался настоящей, пусть и необработанной кожей крокодила. В первый и последний раз Иккинг накричал на своего отца, сообщив, что ему не всё равно, сожрут крокодилы этого любителя экзотики или нет. Он был очень расстроен и зол, и тогда впервые Доусон задумался о том, что его бывшая супруга была не так уж не права, когда решила от него уйти много лет назад. С того самого дня Стоик Обширный старался быть добрее к сыну. Он перестал навязывать ему свои охотничьи пристрастия и, кажется, попытался смириться с тем, что Иккинг настолько не похож на него самого. Конечно, прежняя отчуждённость никуда не делась, просто она стала не такой тяжкой для обоих. И вот теперь Доусон решил, что ему необходим трофей в виде одного из самых опасных животных во всём мире. У Джека даже воображения не хватало, чтобы представить, как на это заявление отреагирует его друг. Но другая мысль тут же прогнала прочь эту: ведь охота на белого медведя может идти в определённом месте, и если Доусон туда отправился, то… — Вы его видели? — задыхаясь, спросил парень, вскакивая с кресла. — Вы общались с дедом?! — Именно так, — с удовольствием кивнул охотник. — Должен признать, твой дед — по совместительству мой крёстный — весьма консервативный в своих взглядах человек. — Ещё бы! Вся моя семья это знает! — счастливо улыбаясь, подтвердил Джек. — Да! Так вот, мне он очень обрадовался, но, узнав, с какой целью я прибыл туда, ругался, на чём свет стоит! Сказал, что категорически запрещает мне убивать исчезающие виды животных, что я должен довольствоваться тем, что предоставляет мне моя страна, и ни в коем случае не соваться со своими замашками охотника к тем существам, в которых я ничего не понимаю. Честно говоря, я попытался защититься и стал говорить об агрессии и жестокости белых медведей, но он меня и слушать не захотел. Твой дед как-то по особенному посмотрел на меня и произнес: «Они не жестоки. Жестоки только люди, а они — создания природы. И не тебе решать, стоит им жить или нет, потому что лично тебе они ничего плохого не сделали! Если ты охотишься ради пропитания — это одно, а если ради забавы — совсем другое». Джек даже не удивился, он знал, кто такой его знаменитый дед, Карлос Клифф. Его побаивалась даже собственная дочь Аннабель, не говоря уже о зяте. Оба вели себя почтительно, когда он приезжал, оба радовались его приезду; но с того момента в доме как будто бы происходила небольшая бескровная революция, потому что в нём резко менялись правила. Кому, как не Джеку было знать об этом! Он и Мейси обожали деда, всегда с диким нетерпением ждали приезд их собственного Санта-Клауса, и всегда надеялись, что это будет раньше Рождества. — В общем, я рядом с ним ощутил себя нашкодившим подростком, — резюмировал тем временем Доусон, — попросил прощения, и больше вопрос об охоте на белого медведя не поднимал. Я провёл там несколько дней, и не могу сказать, что зря. Такой красоты я не видел ещё никогда, Джек. Пусть там жуткий холод, но теперь я отлично понимаю, почему Северянин… в смысле, крёстный! — так любит эти места и никогда не устанет их фотографировать. Доусон Хэддок никогда не обращался к своему крёстному иначе, чем Северянин. Это он дал ему такое имя, взамен того, что сам получил от Карлоса прозвание Стоик Обширный. Бог знает, как оно стало известно всем его партнёрам по бизнесу, но Доусон знал, что за глаза его только так и величают. Впрочем, он не обижался на своего крёстного, как и тот на него. Но при внуке Карлоса, да и вообще при ком-то другом, Доусон не мог позволить себе называть знаменитого фотографа Северянином. В этом было что-то личное, как будто создававшее невидимую связь между крёстным и крестником. — Он просил меня передать, что, возможно, в этом году ваше желание с сестрой осуществиться, — продолжил рыжий мужчина, — и он приедет пораньше. Ну что, ты рад? Это хорошие новости? — Просто отличные, мистер Хэддок! — Джек не мог скрыть свою радость, — я очень благодарен за них! Спасибо вам огромное! Если бы в этот момент Джека увидела Шарлотта, она бы, несомненно, узнала бы в нём своего лучшего друга — настолько красила его чистая, незамутнённая радость и искренняя привязанность. — Только почему он вдруг решил расстаться со своим родным севером? — поинтересовался Джек, когда его немного отпустило чувство счастья. — Он ведь очень любит его, сам говорил, что не представляет себя надолго оторванным от этого, как он выразился, края света. — Он сказал, что хочет познакомиться с новыми обитателями резиденции Фрост, — ответил Доусон, — до него каким-то образом дошли слухи, что в вашей семье теперь живут сестры Разенграффе. И почему-то в душе Джека всё похолодело.***
Джек не остался на обед у Хэддоков. Доусон пребывал в более чем благодушном состоянии, а Иккинг успел спрятать своего любимца. Покидая их дом, Джек шёпотом поинтересовался, куда же делся Беззубик, на что лучший друг вполгоса ответил: «Потом скажу!». Сочтя свою миссию выполненной, Джек позвонил в собственный особняк и велел одному из водителей забрать его транспортное средство. Ему необходимо было прогуляться. Его дед, в отличие от большинства знакомых личностей, всегда держал своё слово. И никогда не давал обещаний, если не мог или не собирался их выполнять. Поэтому можно было не сомневаться, что он действительно явится не к Рождеству, а раньше. Намного раньше. Это значит, что всё свободное время Джек и Мейси тогда будут проводить с ним! Более счастливого времени в году не было и быть не могло! Но Джеку не хотелось портить сестре сюрприз, и он решил не распространяться об этой замечательной новости дома. Кроме того, Карлос Клифф никогда не предупреждал о своём приезде дочь и зятя; и оттого было вдвойне приятно увидеть кислые лица родителей, когда он заявится к ним в дом, а они даже морально не будут к нему подготовлены. Джек улыбался, шагая по улице, подобные мысли доставляли ему удовольствие. В то же время он не мог не думать о том, по какой именно причине визит семейного Санта-Клауса состоится гораздо раньше запланированного времени. Знакомство деда с сёстрами Разенграффе обещало стать для самого парня хлопотным испытанием. Несомненно, сёстры деду понравятся, Джек был более чем уверен в этом. Анна — своей живостью и непосредственностью, а так же своим влиянием на Мейси, что дедушка сочтёт очень хорошим явлением в воспитании его внучки. Он неустанно проговаривал Аннабель, чтобы та не пыталась задавить в девочке её естественное желание радоваться жизни. И теперь он увидит того человека, который не обращает внимания на Аннабель и её чопорную манеру держаться; Анна дала Мейси ту поддержку, которая была столь необходима его сестре, чтобы не зачахнуть в резиденции Фрост. А Эльза… Пусть в ней нет живости, пусть она не разговаривает — всё это не имеет значения. Будучи внимательным человеком, он разглядит и её природную мягкость, и любящее отношение к сестре, а уж если дед услышит её игру на рояле… Ему ничего не надо будет объяснять. Он всегда и всё решал сообразно собственным правилам и представлениям о жизни. Учитывая привязанность сестёр, дружеский тандем младших Разенграффе-Фрост, то время они будут проводить не как обычно, втроём, а впятером. Джек точно знал, что своему деду, в отличие от той же Аннабель, он не сможет ни возразить, ни нагрубить, ни отказаться от его программы совместных развлечений. И что ему с этим делать?.. Дедушка — не Иккинг, которому можно ничего не объяснять, и не школьная тусовка, перед которыми так легко притворяться и играть свою роль. А сам Карлос был умным человеком, достаточно пожившим и очень хорошо знающим всю свою семью. Он сразу всё увидит, сразу всё поймет… Поймет, что происходит… А что происходит?! Как это назвать?! Как попытаться хотя бы примерно объяснить эти отношения с Эльзой?! Невольно Джек вспомнил все события, происходившие в Хэллоуин. Этих воспоминаний он благополучно избегал два дня как чумы. Но, в конце концов, они его настигли, что было в общем-то предсказуемо — чума тоже в своё время настигла средневековую Европу. Всю неделю перед праздником Эльза постепенно оживала, смелела, и вот утром в пятницу она села рядом с Джеком на место Мейси. Это был только первый шаг. И, соответственно, первый шок для Джека. Она не отреагировала на его шипение, его нарочитая грубость ни в коем случае не заставила её бежать, а за реакцией Оливера и Аннабель она наблюдала, кажется, с удовольствием. Второе шоу эта девушка устроила уже в школе, когда при всех подошла к Джеку и что-то сказала одними губами. Это остальные не поняли — что, но он… Он-то отлично всё понял. Каких усилий ему стоило сохранить невозмутимое при этом лицо с оттенком презрения — знал только он один. Он не хотел, не мог показать, как сильно его впечатлил сей эпизод. Все наблюдавшие за развернувшейся сценой решили, что Джек Фрост считает ниже своего достоинства реагировать на выходки этой странной девушки; а на самом деле у него просто язык отнялся. Но все предыдущие выступления побил финальный аккорд — когда в доме Фростов, спустя много лет, появилась Шарлотта Фэй. Вот уж кого Джек не ждал… Когда его подруга детства увела Эльзу из гаража, он моментально успокоил себя тем, что вряд ли Шарлотта представляет, с кем имеет дело, и был уверен, что девушки ни до чего не договорятся. Тем более, что вместе он их больше не видел. Как же он просчитался!.. Они не просто договорились, они, блин, подружились. Иначе с чего бы Шарлотте приглашать Анну и Кристоффа праздновать Хэллоуин в компании её друзей? Увидев с лестницы в собственном холле бывшую подружку, наряженную, как нарочно, Зубной феей, а рядом с ней собирающихся уходить младшую сестру Разенграффе вместе с другом, Джек на несколько секунд остолбенел. Этого времени вполне хватило Шарлотте, чтобы громко поприветствовать его в своей обычной манере. Быстро абстрагировавшись, парень скрылся из вида, но остался в поле досягаемости. Из услышанного он понял, что Эльза никуда не уйдёт. Она остаётся в этом доме одна. И в какой момент Джек передумал идти на вечеринку в «Arendelle High School», он и сам толком не мог сказать. Сначала он просто задерживался. Потом тщательно выбирал костюм, хотя его вполне устраивал тот, в котором он был. Потом проверил, насколько прислуга справилась с заданием, прежде чем уйти во флигель. А когда уже начали звонить все подряд с вопросом, когда же явится звезда школы, он вдруг сказал, что никуда не пойдёт. Мол, нет настроения, да и надоело ему всё. Но зато он успокоил Моргана, сказав, что организацией его вечеринки они, конечно же, завтра займутся. Затем он не выходил из комнаты, чутко прислушиваясь к тишине особняка. Казалось, прошла вечность, прежде чем Джек услышал долгожданный мягкий стук шагов… Как только шаги максимально приблизились к его двери, он резко распахнул дверь и одним движением втащил Эльзу к себе. Она удивилась, но не сбежала. Стояла там, где оказалась во время проникновения в комнату. И безмятежно смотрела на него, ожидая, что же он ей скажет. А он не знал, что хочет ей сказать. Не знал, зачем остался дома, зачем так долго ждал её. Он не мог признаться себе в том, что весь день только о ней и думал, не мог понять, радует ли его её нынешнее поведение или же он хочет видеть её прежнюю… Настолько противоречивые чувства разрывали сознание Джека, что вместо объяснений или вопросов, он начал с крика. Он выкрикивал всё, что приходило в голову. И про то, что он из-за неё не пошёл на вечеринку, и про то, что она всё такая же ненормальная, и пытался вырвать у неё ответ об отношениях с Шарлоттой и про то, о чём его соседка разговаривала с Эльзой, когда бесцеремонно увела к себе. Естественно, он не ждал, что девушка вдруг заговорит, ему просто необходимо было высказаться. Но её улыбка и спокойная реакция на весь его бурный монолог как-то отключили у Джека голову… Эмоции его уже отпустили, ибо наорался он вволю… Остался только чувственный фон… И тогда Джек подчинился ему — он поцеловал её, он и сам до конца не понимал, как чертовски нуждался в этом. Он держал её за плечи, касался её губ и вдруг ощутил, что она отвечает ему… так искренне и так по-настоящему. И никакой пощечины. Внезапно какой-то ледяной холод ударил ему в лицо, и Эльза, резко оторвавшись от парня, выскользнула из его рук и бросилась вон из комнаты. Он смотрел ей вслед несколько минут. Потом дотронулся до своих губ — они всё ещё хранили какой-то острый и прохладный вкус, что доказывало реальность произошедшего… В какой момент она стала так важна для него?.. Он промаялся несколько часов. Хождение по комнате, попытки выйти и дойти до её обители с целью выяснить отношения, резкий поворот на полпути и следование обратно, исчёрканный лист в блокноте, где слова не находились, а нашедшие казались глупыми, банальными и такими пошлыми… Он так и не решил, что делать с тем поцелуем. Эльза вела себя так, будто ничего не произошло. Ждала она от него шагов или же нет, понять это было сложно. А чего хотел он сам? Как можно чего-то требовать от человека, если ты даже себе не в состоянии ответить, что же тебе нужно? У него как будто обнажились нервы от задаваемых самому себе вопросов и постоянном прокручивании в голове событий той пятницы… потому он был рад, что никого не встретил, пока шёл до дома, а потом добирался до своей комнаты. Однако что-то заставило его пройти вперёд, дальше по коридору. Этим «что-то» оказался гневный голосок Анны, доносящийся из её же комнаты. И Джеку было плевать на этические нормы, гласившие, что нельзя подслушивать… — Это уже чересчур, Эльза! — вопила младшая сестра. Так, по крайней мере, сразу понятно, на кого именно вопит. — Ты что творишь? Зачем ты позволяешь так с собой обращаться? Снова! — Наверное, Эльза специально зашла, чтобы помириться с ней. Но, видимо, та не желала примирения. — Я ещё в прошлом году устала от того, как ты страдала из-за Ханса! У меня сердце разрывалось, глядя на то, как ты мучаешься из-за того, кто недостоин даже смотреть в твою сторону! Неужели тебя привлекают только те, кто способен причинить тебе боль? Что за мазохизм такой?! Ведь Джек — вылитый Ханс! Только гораздо хуже! Джек буквально прирос к полу, услышав своё имя. Конечно же, он помнил фразу Анны, которую та в порыве гнева обронила случайно: Все вы одинаковые, что ты, что Ханс! А ещё он помнил фотографию в комнате Эльзы, где она обнималась с рыжим парнем. Так-так, интересно… — И не говори… в смысле… не пытайся мне объяснить, что между тобой и Джеком ничего нет! Я видела, как вы целовались в его комнате на Хэллоуин! — Совсем хорошо… Значит, Анна не вовремя вернулась домой… — Да, целовались!!! Ладно, даже если это он поцеловал тебя, то ты не сопротивлялась! Мало он тебя изводил, мало! Ты для него игрушка, а ты так и не поняла этого!.. Не пытайся меня успокоить, нет уж, я продолжу! Кто его пьяного после вечеринки тащил на себе в комнату? Это не только я, это все, кто здесь был, видели! Джека прошиб холодный пот… А он-то думал, прислуга сподобилась помочь… Так вот почему она так спокойно отреагировала на статью в газете о «возобновлении романа звёздной пары». Она наверняка видела всё это воочию. Или же ей… всё равно? Неужели её это… совсем не волнует? Так, СТОП! А он-то чего так переживает об этом? Но, похоже, кто-кто, а Анна точно вне себя, до сих пор не успокоилась… Джек опять прислушался. — Я не хочу даже думать о том, что у тебя может что-то быть с таким придурком, с этим уродом конченым! Или ты совсем не против? Хочешь оказаться на месте Мериды Данброх, которая из кожи вон лезет, только бы он снова заметил её?! Или, может, ты хочешь быть одной из многих в этой школе, которые сохнут по нему без всякой надежды на взаимность? Что ты делаешь? — внезапно в голосе младшей сестры прорезалось удивление. Она даже замолчала. Джек тоже не понял, что происходит в комнате, он усиленно слушал, недоумевая, почему поток злости внезапно иссяк. Дверь была закрыта, поэтому увидеть происходящее он не мог при всём желании. Через какое-то, довольно продолжительное, время, он наконец услышал голос Анны. Только на сей раз в нём звучала растерянность: — О чём ты вообще? На что я должна, по-твоему, обратить внимание? — и тут до Джека дошло — Эльза писала. Писала ответ на всю пронизанную бешенством речь сестры. Та, видимо, прочитала и от чего-то пришла в смущение, раз постепенно теряла весь запас желчи. — Но, Эльза… при чём тут я? Мы же говорим о тебе… Да, я не верю в любовь! После всего, что случилось с тобой, глупо даже думать об этом. Кому я могу понравиться, ты что?! Это ты у нас в семье всегда была особенной, во всех отношениях. При чём здесь вообще я? — у Анны окончательно пропало желание ругаться, теперь в её голосе была лишь грусть. Джек не видел, что же именно хотела донести Эльза до младшей сестры. И ему не требовалось это знать. Потому он вернулся к двери своей комнаты, за которой и исчез надолго. Ему нужно было подумать и добыть максимум информации. Данных у Джека имелось неприлично мало, но упорства было не занимать, если он ставил перед собой цель. Сейчас он хотел выяснить, кто такой этот чертов Ханс, и что же произошло у этого типа с Эльзой Разенграффе. За что его так сильно ненавидит Анна? Собственно, за что у неё к самому Джеку подобные чувства, можно было не спрашивать — парень прекрасно осознавал, что вполне заслужил такой негатив. Он поспешно открыл свой новенький ноутбук и залез во всевозможные социальные сети, набрав в поисковике: Ханс, город Галвестон. Ничего полезного таким образом он не нашёл, зря потратив часа полтора на изыскания. Потом он стал искать статьи. И натолкнулся на один интересный блог уже буквально минут через десять. Известный среди молодёжи блогер Галвестона в прошлом году, в сентябре напечатал статью, в которой сообщалось, что небогатый работник порта выиграл в лотерею баснословную сумму в пятнадцать миллионов долларов! Так же в статье сообщалось, что мистер Вестергорд — так звали этого работника — имеет тринадцать сыновей, из которых самому старшему — чуть за тридцать лет, а самому младшему — едва исполнилось шестнадцать. Статью дополняла фотография: рослые парни, окружившие довольно потрепанного вида мужчину, гордо смотрели в камеру. Их взгляды как бы говорили о том, что теперь они — хозяева этой жизни. И никто больше не будет указывать на их место в обществе, потому что они получили главный эквивалент, которым измеряется жизнь — большие деньги. Джек прекрасно знал этот взгляд. Ибо долгие годы тренировал в себе такой же. Среди всех этих парней Джек увидел и того, кто был с Эльзой на фотографии — он не мог его не узнать. Значит, это ты, Ханс Вестергорд… Интересно, каким же образом ты отравил жизнь Эльзе Разенграффе? Джек даже плюнул с досады, с силой захлопнув ноутбук. Лично он не считал, что пятнадцать миллионов — это очень большие деньги. Состояние его родителей исчислялось десятками миллиардов. А, может, и больше. Но он вполне мог представить, какая это сумма для тех, кто до этого не вылазил из портовых трущоб. С одной стороны, ему хотелось узнать детали отношений Эльзы с Хансом, и чем закончилась их история; с другой — он понимал, что если начнёт углубляться в чужую жизнь, то лишний раз докажет себе, что Эльза значит для него гораздо больше, чем он позволяет себе в этом признаться. Опять же, кое-что он теперь знает, поэтому остаток вполне может додумать. Вероятно, долгое время эти двое встречались как пара. Сложно было представить себе более трепетное и верное создание, нежели Эльза, потому Джек не сомневался в том, что для неё это были серьёзные и крепкие отношения, основанные на дружбе, взаимопонимании и любви… Но при мысли о том, что Эльза могла кого-то любить и кого-то целовать, Фросту почему-то стало не по себе. То, что деньги портят людей, он убедился ещё мальчиком. Они испортили его собственных родителей и всю жизнь Джека. Видимо, этот Ханс тоже подвергся порче, причём изрядной. Не зря, ой, не зря Анна даже имени его не переносит. После получения столь крупного выигрыша что-то, безусловно, переменилось в его собственном отношении к Эльзе; и долгое время та не могла прийти в себя — Анна ведь упомянула, что достаточно наблюдала за душевными переживаниями сестры. Как же, чёрт возьми, узнать толком, что там произошло?.. Джека деньги тоже не обошли стороной, он отчётливо понимал, что достаточно избалован и несносен из-за немалого количества их в его жизни. Хотя если взять того же Иккинга — тот совсем другой. Ему, похоже, вообще неважно, что его отец — очень состоятельный человек. Ему хотелось быть самим собой; у него не было никакого желания становиться наследником компании отца, хотя по требованию Доусона Иккинг, как и Джек, посещал уроки по бизнесу. Только из-за Джека он мог более-менее терпимо относиться к данной специализации, хотя, как совершенно точно знал его лучший друг, Иккинг изначально хотел заниматься на потоке естественных наук и медицины. Астрид Хофферсон не волновали чужие деньги абсолютно, она никогда не завидовала друзьям по элитному клубу, несмотря на то, что её семья зарабатывала ниже среднего по меркам США. Все интересы её сосредотачивались на спорте. С ним она связывала мечты, хобби и надежды на будущее. Потому её специализацией был исключительно спорт. Это был тот аспект, который и объединял её с Меридой. Конечно, узконаправленные тренировки у них были разные, но общие для всех спортсменок — одни. Кстати, у Мериды не было большой зацикленности конкретно на деньгах. Вот на статусе — да. Ей нужно было быть самой лучшей, самой красивой, самой популярной, самой-самой… Собственно говоря, потому она и не могла отвязаться от Джека — никого круче его по статусу в «Arendelle High School» просто не было. Надо завтра обязательно выловить эту рыжую интриганку, чтобы сурово переговорить с ней по поводу её выходки со статьёй и фотографией… Сёстры Разенграффе тоже не были похожи на испорченных большим богатством девиц. Джек понимал, что их родители, хоть и не ворочали миллиардами, однако имели свой весьма внушительный счёт в банке; а уж в Галвестоне точно были одними из первых лиц в обществе. Так деньги портят людей или же люди изначально порченные? Некоторые остаются нормальными, даже при получении огромных сумм… А некоторые, уже при мизерном отличие в материальную сторону, настолько меняются, что смотреть в их сторону тошно… С этими мыслями Джек и уснул, так ни до чего и не додумавшись…***
Утро началось с суматохи. Как-то так получилось, что они одновременно оказались в коридоре, когда спускались на завтрак: Анна, Джек и Эльза, которая шла последней. Анна по-прежнему хранила гробовое молчание, принципиально игнорируя сестру — видимо, вчерашняя беседа не пошла впрок. Но на лестнице произошла перемена. У Эльзы зазвонил мобильный, потому остальные затормозили, с удивлением оглянувшись. Ей никто и никогда не звонил, только писали сообщения. Тем не менее, увидев на дисплее, кто же пытается до неё дозвониться, девушка спокойно нажала на «ответить» и прижала трубку к уху. Ни Анна, ни Джек не двигались, обоим было интересно. Однако послушала она от силы три секунды. Затем отключилась и почти бегом понеслась вниз по ступеням, свернув не в столовую, а в гостиную. Молча переглянувшись, сестра и Джек устремились следом за ней, не понимая, что происходит. Оказавшись в холле, они едва не сбили с ног Мартина, шедшего в кухню. Тот посторонился, невозмутимо поздоровавшись: — Доброе утро, мистер Джек, мисс Анна. — Привет, Мартин! — Извините нас, Мартин! Отозвались они почти одновременно, и так же одновременно вбежали в гостиную, где Эльза успела включить телевизор и теперь с нетерпением уставилась в него, настроив канал, по которому не было ничего особенного — новости. А вернее, новости культуры, то есть сплетни из жизни богатых и знаменитых. Анна и Джек в недоумении смотрели по очереди то в экран, то на Эльзу, пытаясь понять, кто мог ей позвонить и почему ей внезапно понадобилось узнать какие-то пошлые слухи, включавшие в себя минимум фактов, обильно смешанных с ложью и домыслами. — …А я напоминаю, что речь идёт о наследнике знаменитой сети ресторанов «Европейская кулинария» Остине Ричарде Филдзе, — вещала, тем временем, хорошенькая журналистка, и на экране замелькали фотографии и кадры из каких-то ранних съёмок, зацепившие этого парня, — как стало известно нашему источнику, Остин, готовившийся унаследовать весьма прибыльный бизнес своих родителей, отказался от всего ради любви! — в её голосе звучал неприкрытый пафос, — его, казалось бы, уже решённая помолвка с Рапунцель Голден, о которой вскорости должны были объявить родители достойной пары, так и не состоялась. Остин Филдз решил, что предрассудки его семьи не помешают ему быть счастливым. Вчерашним вечером этот пылкий юноша заключил брак в одной тихой часовне с официанткой из его ресторана, итальянкой Карлой Гведиче, несмотря на угрозу родителей лишить его наследства, — камера чуть отодвинулась в сторону, и стал виден огромный ресторанный комплекс за спиной журналистки. На крыльце этого ресторанного комплекса выясняли отношения две супружеские пары, окружённые охранниками и фоторепортёрами, — как мы видим, чета Голден и чета Филдз, реагирует весьма эмоционально на столь неожиданное событие. Эмоционально — это очень мягко сказано. Такое ощущение, что они в упор не замечали скопления прессы вокруг них, потому что шумели, не переставая. Даже странно, что люди подобного положения не умели скрывать истинные чувства и достойно выйти из щекотливой ситуации. Они громко обвиняли друг друга в несостоявшемся союзе, бросали оскорбления в сторону детей (не своих, разумеется), и грозили самыми разными карами. Журналистка, делающая репортаж, через какое-то время повернулась обратно и гордо сообщила в камеру: — А с нами согласилась пообщаться непосредственная участница событий, дочь Бенджамина и Элис Голден — Рапунцель, — и в кадре появилась солнечноволосая девушка, которая, как выяснилось, тоже участвовала во всеобщем бардаке, но держалась особняком от скандала. Говорила она с волнением, но выглядела такой довольной, что стало очевидно — она рада, что чаяния родителей насчёт этой пресловутой свадьбы не сбылись. — Мисс Голден, неужели вас не печалит то, что ваш жених променял вас на официантку? — ну что за идиотский вопрос! Сразу подразумевает оскорбление ко всем, кто задействован в этом предложении. В ответ Рапунцель так изумилась, что даже не скрыла этого: — Остин никогда не был моим женихом, так с чего бы мне на него обижаться? Конечно, я не знаю эту девушку, но если он её выбрал — значит, она достойная особа. К тому же ради неё он пожертвовал наследством, и она наверняка знала, что в случае их свадьбы он потеряет своё положение. — Хотите сказать, что все их действия указывают на то, что этот брак именно по любви? — журналистка явно была недовольна тем, что разговор повернулся в столь непредсказуемую сторону, где не было места угрозам и проклятиям. — Да, я так считаю, — кивнула Рапунцель, — и я очень рада за Остина и за Карлу. — А как же ваши родители? — последовал скользкий вопрос. — Они ведь хотели выдать вас замуж за этого человека! — Меня они не спросили о том, чего хочу я, — отозвалась девушка, смело глядя в камеру, — и родители Остина тоже ни о чём его не спрашивали. — Вероятно, он решил, что лучше жениться на официантке, чем на девушке с таким специфическим прошлым, — поддела злобная баба, уверенная, что бьёт по больному. Но, как ни странно, Рапунцель даже не покраснела, наоборот — звонко рассмеялась: — Да, вы на сто процентов правы! Я — далеко не блестящая партия, — в этот момент она была подхвачена за талию бдительным охранником, одетым в очень яркий фиолетовый костюм, в два шага доставлена к машине, в которую как раз загружались мистер и миссис Голден. Рапунцель так же быстро усадили внутрь, и машина уехала с места событий. Далее показали крыльцо ресторанного комплекса, где чета Филдз теперь объяснялась с журналистами. В этот момент Эльза выключила телевизор и задумчиво направилась из гостиной, не обращая никакого внимания на Анну и Джека, которые пытались понять, что же интересного было в этом репортаже. К завтраку они не опоздали, хотя за столом удивились, увидев их втроём. Каждый размышлял о своём, молча усаживаясь на законное место, поэтому завтрак проходил в молчании, нарушаемом только негромкими деловыми репликами Оливера и Аннабель. Джек видел, что Анна не склонна мириться с сестрой, и понимал, что причина тут не только в нём; вряд ли Эльза позволит себе что-то пообещать только бы успокоить Анну. К тому же она не ощущала за собой никакой вины. А значит, бойкот между сёстрами мог длиться до тех пор, пока у младшей мозги не встанут на место, и она не попросит прощения у старшей за безосновательные оскорбления. Когда все уже допивали свои напитки, у Эльзы снова просигналил мобильный — на сей раз пришло сообщение. Она прочла и покинула остальных членов семьи, предварительно улыбнувшись Мартину, благодаря за завтрак. Джек понимал, что если сейчас отправится за ней, то выглядеть это будет нелепо. Поэтому он дождался в холле сигнала машины, отвозившей всех дам в школу, и только после этого вышел из дома, собираясь направиться в гараж. Эльзу он увидел почти сразу. Она стояла около ворот на территорию Фэй и разговаривала с Шарлоттой. Точнее, это Шарлотта что-то восклицала и улыбалась своей белоснежной улыбкой, а её собеседница кивала. Затем девушки обнялись, и Эльза села в машину, где уже ждали Анна и Мейси. Их AUDI прямиком отправилась в «Arendelle High School». — Фрости, доброе утро! — как всегда не обошла Джека вниманием его соседка, подмигнула и пошла в сторону своего учебного заведения. При мысли о том, что Шарлотта и Эльза могут стать настоящими подругами, у Джека разом заныло где-то внутри… Этого ещё не хватало! Хотя на каком-то уровне сознания он понимал, что уже значительно припоздал с такими опасениями.***
Настроение было зыбкое. Сложно найти в себе силы радоваться жизни, когда не можешь заставить себя принять какое-то решение; или элементарно ответить самому себе на вопрос: а что же ты самом деле хочешь? Джек не знал, на чём ему сосредоточиться, чтобы немного собрать самого себя из кусков, на которые он разваливался с Хэллоуина. По приезде в школу он неожиданно вспомнил, что должен разобраться с Меридой, и за эту мысль ухватился обеими руками. В конце концов, это действительно было нужно. Однако всё оказалось совсем непросто. Дочь директора пряталась от него по всей школе с успехом известного вора Флинна Райдера, поисками которого была занята вся полиция штата; как не могли поймать знаменитого вора, так и Джеку в смысле поисков Мериды не светило ничего. — Что, не получился из тебя сыщик? — констатировал Иккинг, когда Джек встретился с ним во время ланча. Тот покачал головой. — Ну, тогда подожди, пока ей это надоест, долго прятаться от тебя у ней всё равно не выйдет. — Иккинг, скажи мне как друг: я — плохой человек? — вдруг выдал неожиданно даже для самого себя Джек. Иккинг внимательно взглянул на него и, сложив руки на груди, спросил: — Ты выпил, что ли? В ответ Джек отрицательно покачал головой. — Слушай, я рядом с тобой с самого детства. И знаю все твои черты, как хорошие, так и плохие. Да, ты та ещё сволочь, тебя часто заносит не туда, и в такие минуты ты не видишь границ. Но это не потому, что ты плохой, вовсе нет! Это потому, что тебя изнутри что-то всё время гложет; это «что-то» постоянно причиняет тебе боль. Ты стараешься забыться — так, как можешь. И это продолжается со дня нашего знакомства, я же не последний кретин, Джек, я вижу, что тебе редко бывает по-настоящему легко. Кажется, ты и счастливым не был никогда. Я твой лучший друг, ты сам меня так называешь, и я не задаю тебе вопросов о сокровенном; это правило я вывел для себя очень давно — если ты захочешь, то сам расскажешь мне всё. А пока мне остаётся только быть рядом. Джек слушал его очень внимательно; затем молча встал, потерянно улыбнулся и, по-прежнему не говоря ни слова, вышел из кафетерия.***
Школа в очередной раз должна была обойтись без него. Джек понимал, что состояние, в котором он пребывает, психологи бы назвали «подростковой депрессией» и прописали бы какие-нибудь антидепрессанты. Не даром на них сидели семьдесят процентов взрослого населения США, а фармацевты сделали себе целое состояние на таблетках. Нет уж, большое спасибо! Лучше как-нибудь самому выбраться из этого болота. Тем более, что бросаться под машину его пока не тянуло. Как он оказался в «Central-Berk», он не заметил. Просто слонялся по улицам несколько часов к ряду, мысленно проживая заново те дни, которые перевернули жизнь Джека Фроста: …приезд сестёр Разенграффе… …первый учебный день в этом году… … день, когда Эльза ударила его… … тот момент, когда он впервые услышал, как она играет на рояле… … миг, когда он спас Эльзу от трамвая… …день, когда он заставил её сыграть перед школьным оркестром… …их единственное свидание… …и тот поцелуй в Хэллоуин… От воспоминаний жгло лицо, а руки дрожали и были холодны как лёд… Джек открыл глаза, словно опомнился, осознав себя на улице, здесь и сейчас, а не в недалёком прошлом. Через какое-то время до него дошло, что он находится в парке «Central-Berk», а неподалёку от него — вот ведь совпадение! — Шарлотта Фэй со своими друзьями. Компания его тоже, разумеется, увидела. Шарлотта что-то сказала друзьям и быстро преодолела разделяющие её и Джека метры. — Чего тебе надо? — довольно вяло осведомился парень, не успев подготовиться к встрече, и с неудовольствием ожидая ядовитых замечаний. Но девушка цепко рассмотрела его лицо, тыльной стороной ладони дотронулась до лба и щёк, после чего обеспокоенно спросила: — Что с тобой, Джек? Ты болен? — Ага, — без особого энтузиазма ответил он, — у меня же давно аллергия на тебя. Так что ты лучше свали отсюда, а то случится анафилактический шок… — Нет, ты не болен, — не слушая его, говорила себе девушка, — а этот румянец, синяки под глазами и лихорадочный взгляд говорят о том, что ты до сих пор не переварил случившееся в Хэллоуин. — Ты о чём вообще? — по-прежнему без какого-либо желания ввязываться в диалог проговорил Джек. — Ничего особенного не произошло. Шарлотта прищурилась, в упор глядя на друга детства, а затем безжалостно резюмировала: — Неужели тебя так ломает из-за того, что твои чувства взяли верх над твоей сущностью? Не знаешь, куда себя деть, не можешь толком поесть, почти не спишь, слышишь и видишь с трудом, так? Что, Фрости, сложно вести себя как подонок теперь? Как сложно оказалось продолжать травить Эльзу, не так ли? Не стоит так на меня смотреть, ты знаешь, что я права. А прививки от любви у тебя нет, потому что влюбился ты впервые в жизни. Ты понятия не имеешь, что делать дальше. — Замолчи немедленно! — не выдержал Джек. Шарлотта и не подумала послушаться: — А что ты мне сделаешь? Можешь врать всем на свете, но лучше признайся хотя бы себе, что ты влюбился. Ты влюбился в неё, Фрости. Время пришло. — Я не знаю, что тебе там наговорила эта убогая, — настроив голос на максимально вальяжный тон, лениво перебил её Джек, — ну… или как вы с ней общаетесь… короче, мне нечем было заняться, а это довольно скучно, вот я и развлёк себя подвернувшимся под руку способом. А она уже вообразила себе невесть что, — и он попытался выдать едкую ухмылку. В ответ Шарлотта только фыркнула: — Фрости, да у тебя от страха коленки трясутся, — продолжала девушка медленно вытаскивать из него всё самое потаённое, — Репутацию потерять боишься? Да плевать на твою репутацию! Боишься, что она тебя отвергнет? Тогда грош цена всей твоей крутизне и имиджу! Ты не мачо, а трусливый второклассник с кучей комплексов и вечным ощущением собственной неполноценности! Считаешь, что я тебя тогда отвергла? Смотри на вещи здраво: мы не любили друг друга. Хочешь — можешь продолжать меня ненавидеть всей душой, твоё право! Но задумайся вот над чем: ты хотя бы раз за все эти годы подумал о том, каково было мне, когда ты отказался от меня? Ты хотя бы попытался представить, что со мной происходило, когда лучший друг сказал, что я не нужна ему? И тут Джеку Фросту стало дурно. — И никто за все десять лет мне не смог тебя заменить! Шарлотта решила, что сказала ему достаточно. Поэтому развернулась и направилась обратно к друзьям, которые ждали её, не делая попыток приблизиться — личное пространство они соблюдали свято. Но через несколько шагов девушка вдруг полуобернулась и сказала: — Она здесь. Там, где стоит рояль, — после этого ушла, больше не оборачиваясь. У Джека подкосились ноги, захотелось срочно убежать и спрятаться. Зачем Шарлотта сказала ему это!.. Была уверена, что он пойдёт? А он и пошёл… Знакомые звуки музыки поднимались над помостом, разносясь по всей территории и как будто снимая всю тяжесть с его души. Эльза сыграла несколько незнакомых композиций, а потом — ту самую, которую когда-то исполняла Элизабет. Парню немного не хватало красивого звучного голоса, исполняющего песню под волшебный аккомпанемент. Но даже без слов музыка Эльзы вызывала восхищение, и Джек чувствовал, что та маята, которая выбивала из него все силы последние несколько суток, отпускает его. И почему-то сейчас стали неважны все те проблемы, над которыми он заморачивался и ломал голову весь день. Сейчас ему просто было жаль, что уже наступил ноябрь, а это значит, что Эльза может скоро прекратить выступления в парке, если погода испортится. Конечно, есть ещё репетиции школьного оркестра, но там она не одна играет. А Джеку хотелось слушать её… только её… Как же он скучал по Элизабет… Он заметил уже знакомую ему группу сирот; Джейми радостно помахал ему, и Джек ответил тем же. Затем он подошёл к сцене, с которой Эльза как раз начала спускаться. Увидев его, девушка ненадолго обомлела. Джек с улыбкой подал ей руку и спросил: — Тебя проводить?