— У меня еще столько вопросов! — Оставь их на завтра, Анна. — И откуда мне взять такого терпения?
Благодаря восторженности, которая преобладала в характере Анны Разенграффе, она очень быстро смирилась с тем, что Рапунцель не посвятила её в свою тайну относительно Флинна Райдера. Хотя теперь девушка знала, что его настоящее имя — Юджин Фитцерберт, и он обвенчан с их подругой в католической церкви. Конечно, какое-то время Анне было немного обидно, ведь и Шарлотта, и собственная сестра были в курсе всех перипетий этой пары! Но очень скоро это перестало иметь значения. Другие, более радостные чувства успокоили неблагородные порывы, и Анна думала только о том, что теперь в жизни есть всё, чего только можно желать! Ведь офицер Медина дал слово, что поможет им, Эльза снова разговаривает, а Джек решительно захотел изменить своё мнение о Кристоффе и предпочёл узнать его поближе. Теперь Анне оставалось только изумляться самой себе и собственной слепоте относительно Короля золотой молодёжи в «Arendelle High School»! Он продолжал общаться со своей прежней тусовкой, но и к сёстрам Разенграффе и Кристоффу Бьоргману подходил поздороваться или просто поболтать, никого не стесняясь и не переживая, что же подумают его подданные?! Гоже ли ему, благородному господарю, общаться с нищими простолюдинами! Где тот Джек Фрост, который боялся потерять свою репутацию!.. Правда, у других, менее благородных господарей, возник вопрос к королю — видать, инстинкт самосохранения отключился. И если первые дни они просто наблюдали, старательно подбирая челюсти с пола, то, в конце концов, решили «прислать ему «чёрную метку» (да, Анна читала «Остров сокровищ»). Это произошло за ланчем. Какое-то время Джек, как ему и положено, сидел за столиком для VIP-персон вместе с Иккингом, Астрид и Меридой. Но затем в кафетерии появились Кристофф с Анной и уселись неподалёку; а несколькими минутами позже зашла Эльза в сопровождении флегматичной Хелены Блаустер, которая, как и старшая Разенграффе, нуждалась в разговорах крайне редко. С тех пор, как к Эльзе вернулся дар речи, эта хакерша почему-то нередко считала своим долгом подсесть к ней во время общих уроков или вот так, как сегодня, проводить её на ланч. При этом она даже не пыталась вывести Эльзу на беседу или откровения. Не считая общепринятых фраз, Хелена Блаустер мало обращалась к ней, и при всём желании это было сложно назвать попытками подружиться. Скорее, она нашла в Эльзе такого же немногословного человека, каким была она сама. Если Хелена и начинала говорить, то исключительно по делу. А ещё — если ей хотелось нелестно о ком-нибудь отозваться. Но, как ни странно, несмотря на довольно вялую натуру, привычку сквернословить и курить в неположенных местах, хакерша не вызывала отторжения. К тому же Анна знала об её невероятных способностях из подслушанного однажды разговора. И потом, она видела, что во всём облике этой девушки прослеживается та самая индивидуальность, за которую Марлена Дюпон-Агрест и позвала её принять участие во французском проекте. И, глядя на получившиеся фотографии, нельзя было не признать, что с выбором Декабря парижский фотограф не ошиблась. Кстати, после каникул Хелена решительно сменила имидж: когда-то длинные волосы были теперь коротко стрижены неровными прядями, на глазах появились квадратные очки, элегантный стиль одежды сменился на бесшабашно молодёжный — джинсы и футболки — а ещё отзывалась она преимущественно на фамилию. К своему имени девушка относилась достаточно негативно. Да и немудрено: это имя соотносилось с героинями любовных романов, чему хакерша не соответствовала ни теперь уже внешне, ни по своему флегматичному складу характера. Взяв подносы с едой, Эльза и Хелена решили сесть вместе с Анной и Кристоффом. Но едва девушки взялись за вилки, как возле их столика немедленно нарисовался Джек. — Привет, Кристофф, привет, дамы, — далее последовал лёгкий, полушутливый поклон, направленный на каждого сидящего. Эльза слегка поперхнулась, вследствие чего Хелена без комментариев стукнула её по спине. Джеку ответили недружным хором приветов. За исключением той же Эльзы — прокашлявшись, она лишь кивнула. Далее последовал обмен мнениями по поводу приближающейся Пасхи и, соответственно, предпасхального карнавала, который состоится в школе. Обмен этот, однако, не успел стать полным, так как со стороны столов, где восседали школьные спортсмены, послышался шум отодвигаемых стульев, а потом несколько особо внушительных личностей двинулись напрямую к Джеку и его теперешним собеседникам. Анна и Кристофф слегка напряглись, заметив это шествие, Хелена продолжила лениво жевать, а Эльза, бросив в том направлении сосредоточенный взгляд, отложила вилку и застыла в ожидании. Джек, в свою очередь, даже головы не повернул. И не поворачивал её до тех пор, пока один из спортсменов — тот самый, кстати, который имел наглость приставать к Эльзе — не обратился к Джеку самым развязным тоном: — И как давно Король золотой молодёжи общается с отбросами? Или нам пора избрать себе нового? Который не унижает своё достоинство и честь своих подданных? Джек поворачивался очень медленно. За это время рядом с ним успели оказать Иккинг, Астрид и Мерида. Все трое — с очень суровыми лицами. Какие бы ни были внутренние распри между ними, но на внешнюю угрозу они отвечали сообща. Анна даже успела поразиться странному порыву со стороны Мериды Данброх — она ведь знала, что директорская дочь до сих пор обижена на него. Однако Джек сделал всем знак не вмешиваться и, смерив Роба Роджерса уничижительным взглядом, произнёс: — Я не припомню, что бы давал право кому-либо вмешиваться в мои разговоры или в мои дела. Ты, Роджерс, вообразил себя моим советником? — Да! А почему бы мне и не быть им! — видимо, тот решил сразу же, прилюдно расставить все точки на «i». То есть — пошатнуть авторитет Фроста и, если получится, сместить его с поста. Джек, не повышая голоса, спокойно отозвался: — Потому что вакансия занята. Вон там стоит мой советник, — кивок в сторону Иккинга, — он же — первый министр. Ты в каком качестве себя предлагаешь? Возникла пауза. До капитана футбольной команды стало доходить, что попал он в глупейшее положение. Однако сдаваться он просто так не собирался, и тут влез какой-то гориллоподобный парень из боксёров: — А мы, Фрост, парламент… Ведь в любой стране мира король ничего не решает без парламента! — Надо же, какие вы слова выучили, — присвистнул Джек, — только это в тех государствах, где провозглашена конституционная монархия. А у нас она — абсолютная. Ещё есть вопросы? Или вы всеми умными словами уже козырнули? Он был немного ниже каждого из спортсменов, и гораздо худее некоторых из них. Но, даже не повышая голос, создавалось впечатление, что все они как-то съёживались рядом с ним. Однако те подумали, очевидно, что терять им уже нечего, и снова попытались провернуть революцию. И слово опять взял Роджерс: — А что за дела, Фрост? То ты сам унижаешь всех подряд, то вдруг без причины решаешь поднять кого-то и ввести в свою свиту! Ты, конечно, тут, типа, самый крутой, но ведь место отбросов — среди таких же! Они — наше развлечение! Ты вообще не имеешь права лишать нас удовольствия! — Минутку, Джек, — вежливо перебил собиравшегося ответить парня Кристофф, — а ты с ними ещё долго будешь вести переговоры? — Ещё некоторое время, — отозвался тот, — а что? — Скажи, когда закончишь, ладно? А то неудобно вмешиваться в политические дрязги. — Договорились, — и Джек снова повернулся к капитану футбольной команды, — так что ты там вякнул про ваши развлечения? — Вводить в узкий круг «своих» ты можешь только тех, кто стоит рядом с тобой по положению, — вдохновенно продолжал недоумок, используя весь свой небогатый лексикон слов. — Ты, Роджерс, считаешь себя равным мне по положению? — в тоне Джека явственно звучала сталь, — или тебе напомнить, как ты появился в этой школе? То, что их слушает весь кафетерий, явно никого не смущало. Оппонент Джека попытался было открыть рот в ответ: — Так ты не сравнивай… — Заткнись! — теперь прозвучали повелительные нотки. — Тебя отправили сюда, в старшую школу вовсе не потому, что ты такой офигительный спортсмен. Этим знаменита Астрид Хофферсон, — он махнул рукой в сторону означенной девушки, позволившей при этом себе надменную улыбку — что ж, всегда приятно, когда твои заслуги признаются, да ещё и публично. — Астрид на тяжёлой ниве спорта трудилась и пахала как проклятая, лишь бы доказать, что она не пустышка. И она доказала. Она заслуженно носит звание капитана команды по лёгкой атлетике. А что ты сделал, чтобы получить это звание? Да ни хрена! Тут Джек повернулся к Хелене и рявкнул: — Блаустер! — Чего? — скучным голосом отозвалась та — её развернувшееся зрелище явно никак не захватило. Она только что не зевала. — Найди мне личные дела футбольной команды. — Ага, — та достала планшет, что-то пролистала в нём и протянула Джеку. Он молча взял его и, быстро пробежав глазами несколько строк (Анна успела заметить, что это был текстовый документ), через несколько секунд воскликнул: — Отлично! Итак, Роб Роджерс. Отец — Руфус Роджерс, нью-йоркский финансист. Мать — Моника Роджерс, бывшая модель. Несколько лет назад Руфус сбежал от неё, оставив без цента, переведя и свои, и чужие деньги на «левые» счета и заменив жену молоденькой двадцатилетней моделью. Находится в розыске Интерпола. Мне продолжать или тебе уже всё ясно? А то тут ещё много интересного… Вся крутизна как будто сползла с Роджерса. У него затряслись губы, да и остальные уже не смотрелись так уверенно, с опаской поглядывая на планшет в руках Джека. Тот удовлетворительно кивнул и отдал планшет обратно Хелене. — Хорошо, про родителей говорить больше не будем. Пока, по крайней мере, — он выразительно посмотрел на капитана, который почему-то казался теперь уже ниже Джека. — Ты помнишь, как ты стал капитаном? Когда начался набор в футбольную команду в начале года, ты пришёл ко мне и на коленях умолял меня, чтобы я помог тебе без лишних усилий заработать статус! Из тебя очень посредственный футболист, а капитан и того хуже. Но тренер Маршанн не стал мне противоречить, он даже не спросил, почему я так решил. Он — хороший футболист и отличный тренер, потому все победы на соревнованиях доставались ему непросто, но он справлялся, делая ставку на командную работу, не рассчитывая на помощь никчёмного капитана. При подобном откровении нетрудно догадаться, что лица вытянулись у присутствующей тут же всей футбольной команды; они, разумеется, были не в курсе того, как их капитан получил своё место. И стало ясно, что Роджерс только что подставился по-крупному. С футболистами дело одними переговорами не ограничится. — Всё, я закончил с тобой, — Джек повернулся к столику, — Кристофф, что ты хотел? — Да ничего особенного, — парень спокойно поднялся из-за стола, приблизился к теперь уже бывшему капитану и точным ударом сломал ему нос. Можно было не сомневаться, что сломал — вой поднялся на весь кафетерий. — Это ему за «отбросов», — пояснил Кристофф всем окружающим. Футбольная команда вывела орущего от боли и обиды Роджерса, намереваясь никого не вмешивать во внутрикомандные разборки. У них появились более насущные проблемы, нежели смена школьной власти. Вопросов больше ни у кого не было. Митингующие разошлись, элита вернулась за свой столик, а Джек, как и собирался, присел за столик, возле которого, собственно, и произошла попытка переворота. — Ну, ты даёшь, — сказала Анна, покачивая головой, — как-то это… не очень по-человечески с твоей стороны… — Не я это начал! — Джек не собирался извиняться за тот способ защиты, который он выбрал. — Вообще-то, Анна, это у них был выбор — не лезть, — заметил Кристофф, — а ему они выбора не оставили. — Но это слишком… жестоко, — Анна с трудом подобрала слово. — В данном случае Фрост защищал не только себя, но и нас, — вмешалась резко проснувшаяся Хелена, — это ведь была попытка низложить его до низшего уровня, и напомнить нам, где наше место. Так что он всё сделал правильно, — и она снова впала в сонное состояние. — Анна, здесь никто не понимает идею всепрощения, — сказал и Джек, — и если бы я сделал что-то менее жёсткое, то следующая попытка была бы с их стороны очень скоро, и гораздо более смелая и лютая, чем то, что позволил себе сейчас я. Здесь великодушие считается слабостью. Неужели ты этого ещё не поняла? — А теперь она не повторится? — спросила рыжая. — Не знаю. Но до конца учебного года не так много времени. Может, и повторится. Однако преемника я должен выбрать сам, не подчиняясь школьному террору, — тут он обратился к Кристоффу, — признаюсь, ты меня удивил. Я привык, что ты обычно держишь себя в руках. — Разве? А ты не забыл, что однажды я и тебе врезал? — Помню, а как же, — усмехнулся Джек, — при нашей первой и последней стычке. Я такого не забываю, тем более, что вас таких и было всего двое: ты да Эльза. — Верно, — кивнул Кристофф, — и защищали мы с ней не себя, а наших близких. Если бы этот урод что-то сказал в мою сторону, то было бы наплевать. Но он оскорбил тех, кто мне дорог — мою девушку, её сестру и подругу. Тут все с удивлением обнаружили, что из-за столика исчезла Эльза. Когда и как она ушла — никто не заметил. Просто растворилась на просторах школы.***
Анне было крайне неудобно интересоваться, что же мог ляпнуть Джек, чтобы получить по морде от такого уравновешенного человека, как её парень. К тому же теперь они вроде как замяли свою давнюю неприязнь, к чему ворошить прошлые обиды? Но она была и любопытна, потому, когда Кристофф провожал её домой (от машины в тот день она отказалась, чтобы получить удовольствие от прогулки с парнем), то осмелилась затронуть эту крайне щепетильную тему. — Я понимаю, что лезу не в своё дело, но… — Но такой уж ты уродилась, — смеясь, закончил Кристофф, — успокойся, Анна. Я прекрасно знаю, с какой девушкой я встречаюсь. И люблю тебя такой, какая ты есть, со всеми твоими качествами. Спрашивай. — Я по поводу Джека, — ей стало так приятно от сказанного, что всё стеснение сошло на «нет». — Чем он оскорбил тебя, когда ты появился в школе? — Он оскорбил не меня. Он оскорбил Пабло Бьоргмана. — Как?! Твоего деда?! — Да, представь себе. Он прекрасно знал, что я всё слышу. И специально стал очень громко говорить о том, что понятия не имеет, почему врачам из больницы «для нищих» вообще дают лицензию. Ведь всем понятно, что нормальные врачи работают только в дорогих клиниках. А в «убогих и бесплатных» могут работать лишь те, кто очень плохо учился и закончил университет с весьма низкими оценками. Я, разумеется, прервал его речь, и мы сцепились. Слово за слово, и я ему врезал. Он, конечно, ответил, но нас в тот момент растащили. Иначе неизвестно, чем бы всё это закончилось. — Я, конечно, уже ничему не удивляюсь, — несколько ошарашено произнесла девушка, — но ты смог его простить после подобного?.. — Анна, он ведь не знал, что у деда две докторских степени, — Кристофф спокойно пожал плечами, — и сейчас он передо мной уже извинился, поверь. Просто мы не всегда общаемся только когда ты рядом. Иногда мы пересекаемся и без тебя. Этот разговор придал Анне уверенность для того, чтобы затронуть болезненную тему. И она, вспомнив о том, что Эльза частично сняла запрет, произнесла: — Я должна тебе кое в чём признаться. Только ты не перебивай, а то я собьюсь, а мне и без того тяжело говорить на эту тему, — он внимательно посмотрел на неё, после чего серьёзно кивнул, — так вот, дело в том… что наши с Эльзой родители… не в Африке… Она начала говорить и, поскольку Кристофф ни разу не перебил её, рассказала ему о том страшном мае прошлого года. О том, что Стивен и Элизабет никуда не уезжали, о том, почему на самом деле сёстры оказались в доме Фростов, и почему Эльза замолчала. Так же Анне пришлось поведать и о причине того, почему она вынуждена была это скрывать, и почему признаётся сейчас. Кристофф явно был поражён её откровением, но ни слова упрёка не сорвалось с его губ. Он обнял плачущую от воспоминаний девушку и сказал: — Я понимаю, почему ты не призналась сразу. Прошу, не плачь, всё хорошо. Конечно, ты не могла нарушить слово, данное сестре. К тому же между нами не было той степени доверия, которая есть сейчас. И… я ведь тоже скрывал от тебя своё прошлое… Анна не стала говорить ему, что его прошлое ей уже известно. Ей совсем не хотелось подводить такого замечательного человека, каким был Пабло. Потому она выслушала своего парня внимательно, как и он её. Ко всему прочему, слушая печальную историю из первых рук, она узнала некоторые подробности об его так называемых родителях, которые не мог знать доктор Бьоргман, и сама успокоилась, отвлёкшись от собственного рассказа. Это был ещё один из тех моментов, когда люди становятся ближе друг к другу. И Анна искренне порадовалась, что старшая сестра позволила младшей довериться Кристоффу. Тем временем продвигающаяся подготовка для предпасхального карнавала была прервана неожиданным образом. Последовал очередной подарок от спонсоров Фрост. Всем ученикам старшей школы, которым предстояло оставаться в «Arendelle High School» ещё несколько лет, Оливер и Аннабель решили сделать подарок. Они организовали поездку в Гарвардский, Йельский и Принстонский университеты, чтобы уже сейчас эти юные создания могли определиться со специальностью и выбрать то место, где они будут получать дальнейшее образование. Разумеется, те ученики, чьё пребывание близилось к логичному завершению, уже не могли воспользоваться сим щедрым подарком, так как со специальностью они уже определились. Но Анне и Кристоффу выпала столь счастливая возможность; а ведь девочке очень хотелось побывать там, где провели свои студенческие годы их с Эльзой родители, то есть в Йеле. Как известно, Оливер Фрост и Аннабель Клифф учились в Гарварде; а их подруга по школе, Элизабет Хелстоун, выбрала Йель, где и встретилась со Стивеном Разенграффе. Наверняка в этом и крылось желание Эльзы тоже учиться в Йеле, а не Гарварде. Поскольку эта так называемая «Большая тройка» находилась в некотором отдалении друг от друга, то было решено, что поездка продлится неделю, чтобы все могли ознакомиться с лучшими университетами страны неспешно и основательно. К тому же добираться из Хьюстона предстояло не меньше тридцати часов на заказанных автобусах. Мистер и миссис Фрост не поскупились, как и всегда, со средствами на подарок, и директор Данброх чуть не рыдал от счастья по этому поводу. Поэтому поездка была строго распланирована по минутам, с соответствующими остановками на ланч и ночёвку в гостиницах, что тоже было оплачено. Естественно, имелись и сопровождающие лица в виде учителей, так что всё было чинно и благопристойно. Я не думаю, что имеет смысл уделять этой волнующей поездке слишком много внимания, тем более, что выдающимися событиями она не блистала. Так же не следует тратить силы на описание какого-либо из университетов, всем они известны, так как являются самыми лучшими и престижными в штатах. Мы обратимся только к тому времени, когда Анна Разенграффе оказалась в Йеле. Пока все бродили и впитывали в себя дух великих умов, что оставили следы своего пребывания в университете, Анна вместе с Кристоффом вскоре нашли стенд с фотографиями каждого выпуска. Девочка жадно искала глазами снимок, на котором увидит родные лица. Её усилия были вознаграждены. Она нашла их. Стивен Разенграффе и Элизабет Хелстоун, молодые и красивые, взирали с группового снимка, сделанного, по-видимому, на праздничном вечере. Но это точно была не вечеринка, посвящённая окончанию Йеля - слишком уж беспечно и юно они выглядели. Элизабет, больше чем когда-либо похожая на старшую дочь, была обворожительна в тёмно-синем вечернем платье; а в трогательно поддерживающем её за руку рыжеволосом юноше угадывались мужественные черты Стивена. Анна не могла оторвать взгляд от родителей, которые словно стояли в центре, окружённые весёлыми друзьями, поднимающими бокалы с шампанским в честь какого-то торжества. — Твоя мама — это просто копия Эльзы, — услышала она изумлённый голос Кристоффа, — или, вернее, наоборот: Эльза — её копия, — исправился он. — Да, так все говорят, — кивнула девочка, пытаясь разглядеть на фотографии человека, который стоял несколько в отдалении от группы и смотрел на её родителей недобрым, тяжёлым взглядом. — Простите, вы дочь Элизабет Хелстоун? — вдруг услышала Анна и повернула голову. Рядом стояла женщина постбальзаковского возраста, одетая в глухое, строгое тёмное платье. Очки, минимум косметики, гладко уложенные волосы — всё это не оставляло сомнений, что перед ними один из преподавателей университета. — Элизабет Разенграффе, — машинально поправила её Анна. Женщина удовлетворительно кивнула. — Я предполагала, что она выйдет замуж за Стивена. Как вас зовут, мисс? — Анна. Вы знали моих родителей, да? — Я у них преподавала, — степенно сказала та, — моё имя — Сильвия Валентайн. Вряд ли они меня помнят, но я помню всех своих студентов. А они, насколько я понимаю, добились больших успехов. Очень способные молодые люди! Жаль, что я их больше не видела, было бы очень интересно с ними пообщаться. — Мама и папа погибли около года назад, — вдруг произнесла девушка, — да, они построили Морскую империю в Галвестоне. Простите, но они сами не смогут вам об этом рассказать. — Мне очень жаль, дитя, — неожиданно под чопорной маской появилось участие и неподдельное сочувствие, — пойдёмте со мной, — неожиданно решительным тоном позвала она их, — лучше поговорим в моём кабинете. В мисс Валентайн было что-то от английской леди: аккуратность в кабинете, манеры на высшем уровне и любовь к чаю, который она с удовольствием заварила в чайнике, предложив к нему сливки, сахар и печенье. Анна с Кристоффом чувствовали скованность, находясь в некотором отдалении от привычной американской атмосферы. Но в принципе эта преподавательница располагала к себе, хотя в её обществе, скорее всего, многие ощущали своё несовершенство и потому стремились находиться в нём как можно меньше. Когда она разливала чай, то ни единой капли не пролилось мимо; когда расставляла посуду — ни какого лишнего звона не потревожило тишину; всё в ней было размеренным и неторопливым. И лишь после того, как её гости сделали по глотку очень крепкого чая, мисс Валентайн приступила к беседе. Сначала её рассказ касался лёгких и вполне обычных историй, что случаются со студентами постоянно; она немного поведала о каждом из родителей Разенграффе, но пока не соединяя их, а касаясь того времени, когда они не встречались. А затем её повесть стала интереснее. — Ваша мать, мисс Анна, была очень популярной девушкой в здешних кругах. Но её интересовала только учёба, что абсолютно не соответствовало её внешним данным, и многих парней это загоняло в тупик. Я почти не удивилась, когда она выбрала тихого и очень скромного Стивена, ничем не примечательного молодого человека. Но он был упорен, умён и предан Элизабет всей душой. Многие тогда махнули рукой на их отношения, решив, что у девушки просто блажь — решила выбрать ботаника, чтобы показать всем, какая она исключительная. Только один человек не смирился с этим. — О ком вы говорите? — Анна вспомнила человека на снимке, который явно попал в кадр случайно. Его взгляд не предвещал ничего хорошего паре, на которую были обращены восхищённые взоры остальных студентов. — Его звали Лайонел Батлер. Он учился на кафедре инженерных наук, и очень быстро приобрёл статус весьма яркого молодого человека в те годы. — То есть он был популярен? — уточнил Кристофф. — Именно, — мисс Валентайн кивнула, — популярен, талантлив, очень красив. Только ко всему этому примешивалось нечто очень тёмное… Он всегда добивался своего, был невоздержан в эмоциях, и в гневе становился даже опасен. За что получил прозвище Кромешник. — Кромешник! — воскликнула девочка. — Да. И он очень гордился тем, что его бояться настолько, что считают опасным. Правда, ни в чём уголовно-наказуемым он замечен не был, но не берусь утверждать, что это точно — возможно, он просто умел хорошо заметать следы. К сожалению, подобный отрицательный тип часто кажется неумным особам признаком наличия характера и силы. И поэтому девушкам он очень нравился. К тому же в отношении учёбы к нему не было претензий — он просто блистал в своих познаниях. Но ваша мама была крайне осторожной с ним, когда он неожиданно обратил на неё внимание. Они ведь учились на разных потоках, потому почти не пересекались. Однако он всё же каким-то образом высмотрел её среди остальных. Элизабет сразу дала ему понять, что такие, как Лайонел, её не интересуют, и попросила оставить её в покое. На какое-то время он отстал, решив, видимо, что девушек в Йеле вполне хватает. Но она уже затронула в его мозгу что-то, не позволявшее ему забыть о ней. С того самого момента Лайонел Батлер стал относиться к ней несколько иначе, чем ко всем остальным девушкам в студенческом братстве. Он вроде бы как и ухаживал, но был предупредителен и не столь назойлив. Элизабет сначала отмахивалась от этих проявлений симпатии, но потом неожиданно для всех подружилась с ним. Наверное, она решила, что он не годится в кавалеры, но почему бы ему не стать одним из её друзей? И все окружающие заметили весьма благотворное влияние, которое она оказывала на Лайонела. Он старался ей угодить, а потому был сдержаннее, нежели раньше. Его всплески агрессии как-то поутихли, он сумел сделать так, чтобы даже мы, преподаватели, решили, что у юноши был просто какой-то сложный период в жизни, но теперь ситуация наладилась, и можно больше не волноваться за дальнейшую судьбу одного из самых гениальных студентов Йеля. Их дружба длилась довольно продолжительно время, но мне было ясно, что Элизабет очень чётко обозначила границы в их с Лайонелом отношениях. Она никогда бы не выбрала подобного человека в спутники жизни. Даже на очень короткий период. Но когда в её жизни появился Стивен, то Лайонел стал всё более настырен. По всей видимости, в его голове не укладывалось, что такая девушка и в самом деле может желать отношений с очень обыкновенным парнем. Вся зыбкая дружба была разрушена в один момент: ваша мать не стала терпеть его общество, потому что он становился всё более невыносимым. А его самолюбие и чрезвычайно высокое мнение о себе не принимали того факта, что его отвергли. За несколько месяцев его одержимость Элизабет Хелстоун достигла непозволительных пределов. Его поведение, которое и раньше не внушало доверия, теперь стало ещё более опасным. Как будто бы раскрылись шлюзы, ранее сдерживающие всю тьму в его душе… В конце концов, после участившихся случаев с выплеском агрессии не только на студентов, но и преподавателей, мистер Батлер был исключён, несмотря на все свои успехи и достижения в технической области. — А что с ним случилось? — нетерпеливо спросила Анна. — Это мне неизвестно. Его следы затерялись почти сразу. За все эти годы я не слышала ровным счётом ничего о Лайонеле Батлере. Но я могу показать вам одну из его фотографий, она была сделана, когда он получал самую первую награду здесь, в Йеле. Любезная леди хранила все свои документы в строгом порядке, что позволило ей обнаружить нужный снимок быстро. Вскоре Анна и Кристофф разглядывали очень юного молодого человека, немногим старше Эльзы или Джека. Лайонел Батлер был чёрным брюнетом с хорошо очерченными чертами лица, ровными смоляными бровями, крупноватым, но не портящим его носом, хорошей кожей оливкового цвета, большим ртом с чуть тонковатыми губами… Пожалуй, самый трезвый ум охарактеризовал бы его как красивого человека. Общее впечатление портила только странная костлявость — он был такой тощий, что невольно вспоминался роман Стивена Кинга «Худеющий». И ещё обращал на себя внимание отталкивающий, размытый взгляд: он словно смотрел не в камеру, а как бы мимо. Цвет глаз увидеть было трудно, да ребята к этому и не стремились. Но то, что он по-настоящему может быть крайне неприятен, они ощутили сразу же. Поблагодарив мисс Валентайн, парочка покинула не только кабинет, но и здание, решив подышать воздухом. — Этот Лайонел Батлер не даёт мне покоя, — сразу же призналась Анна. — Мне кажется, что там какие-то сложности с головой, — задумчиво согласился с подругой Кристофф, — этот странный взгляд… — Что? — поторопила девушка, когда он замолчал. — Жаль, что нельзя забрать его фотографию, — протянул тот, — думаю, я мог бы выяснить, есть у него диагноз, или же мне показалось. — Но разве доктор Пабло разбирается в подобных диагнозах? У него же докторская степень по кардиохирургии! — Анна, помнишь, при нашей первой встрече я сразу же сказал тебе, что Эльза не сумасшедшая? — Кристофф как будто бы не услышал реплику подружки. — Конечно! — разве могла она это забыть. Парень сказал это с такой твёрдой уверенностью, что было понятно, что он вовсе не пытается её успокоить, он действительно так думает. — Как, по-твоему, откуда я мог это узнать? Я ведь совсем не врач… А что касается моего деда, то я, кажется, уже сказал тебе, что у него две докторских. И вторая — по психиатрии…Несколько лет назад…
Кристофф прекрасно понимал, что его биологические родители — не вполне нормальные люди. Это понимание пришло к нему примерно с того возраста, как он стал по мере сил пытаться помогать им заработать хоть что-то, чтобы они не умерли с голоду и изредка могли постирать одежду. Он отлично видел, что другие матери и отцы заботятся о своих детях, прилагая усилия ради новой вещи, вкусного питания, самого лучшего образования. Кристофф же понятия не имел, что такое забота — то есть, каково это, когда не только заботишься ты, но и о тебе? Он долго не мог сообразить, почему чета Сайлас живёт так, как будто бы никакого сына у них нет, или он абсолютно ни в чём не нуждается. Позднее ему стало понятно, что его родители лишены каких-либо чувств не только по отношению к нему, но и по отношению друг к другу. Их манила дорога, дешёвые, сомнительные удовольствия и так называемая свобода. Именно на схожести взглядов они и поженились. Беспечность, безответственность и халатное отношение к собственному здоровью позволили им заметить беременность только тогда, когда прервать её было уже невозможно. Однажды Кристофф, в очередной раз вдыхая ароматы марихуаны, столь ценимой его отцом и матерью, всё же спросил у них, почему же они не оставили его в роддоме. Ничуть не смущаясь, те ответили, что им показалось забавным, что у них появится кто-то третий… Они не воспринимали его как живого человека со своими потребностями, для них он был игрушкой, с помощью которой они могут ненадолго включиться в игру «мама, папа, я — дружная семья». В такие игры они ещё не играли, почему бы не попробовать? То, что они — обычные психопаты, до мальчика дошло только в период переходного возраста. Конечно, удивляться не следовало. Кем ещё могли быть люди, которых не интересует возможность поесть и накормить собственного сына, а вот возможность лишний раз приобрести пакетик «травки» интересует даже очень! Кристофф был рад уже тому, что при всей убогости и серости его среды обитания, он хотя бы не страдает от побоев и криков. Родители играли в свои игры, обращая внимание на него не больше, чем обращали бы на кота. Когда он, ещё не веря в то, что эта безысходность закончилась, оказался под опекой Пабло, тот решительно настоял на том, что мальчик должен поправиться. Его болезненная худоба уже при первой встрече, когда Кристоффа оставили родители, привела в ужас весь медицинский персонал клиники. И пока доктор Бьоргман ещё только оформлял опекунство над названным внуком, тому прописали немалое количество витаминов и усиленное питание. Социальная служба так же решила настоять на госпитализации, раз уж основатель и директор клиники решился на усыновление этого мальчика; к тому же постоянное наблюдение врачей было на самом деле необходимо Кристоффу с учётом того, сколько времени и в каких условиях он жил. В клинике было два крыла: первое — основное, и второе — вспомогательное. В обоих имелись очень качественные столовые. Именно в первом крыле впоследствии бывала и ориентировалась Анна, ничего не зная о втором. Во втором крыле, вход в которое был отдельный, никак не соединённый с входом в основное (дабы пациенты, не дай бог, не встретились) располагалось отделение психиатрии. Кристоффу сразу объяснили, что завтракать, обедать и ужинать он может в любой из этих двух столовых, но специфика вспомогательного крыла весьма и весьма особенная. Дедушка не стал делать тайну из того, что же именно особенного в этом крыле, а честно разъяснил Кристоффу, почему там появляться всё же не стоит. Он не запрещал — ни в коем случае! — он просто предостерёг. Но тому стало интересно — в конце концов, его собственные родители ничем не отличались от этих пациентов. В отделении работали и психологи (в меньшем количестве), и психотерапевты и собственно психиатры. Так же в отделении проходила групповая терапия помощи созависимым, которых угораздило попасть под обаяние и влияние психопата. Клиническая помощь тяжело больным тоже оказывалась, при таких диагнозах как острый психоз, шизофрения, анорексия, депрессия — но такие пациенты были в изолированных комнатах. Психологи в основном занимались семейными вопросами, когда пара приходила с просьбой спасти их брак. Среди таких пар Кристофф и углядел как-то раз тех, кому не поможет никакая семейная терапия… Он был отправлен внимательно следящей за его режимом питания Морин на второй завтрак, хотя и попытался сопротивляться. Прошло уже почти три месяца, как он старательно ел и принимал всевозможные витамины. Поэтому он считал, что вполне может и пропустить ланч или ужин. Однако Морин была непреклонна: если доктор Пабло не отменил назначения, то ребёнок будет есть пять раз в день, как и положено! Слабо пререкаясь с обязательной, но доброй медсестрой, Кристофф отправился в столовую второго крыла. О нём так мало заботились в прошлой жизни, что ему нравилось подобное внимание. Потому он решил послушаться, но ограничиться фруктами и наблюдением — тоже неплохой пищей, пусть и для мозга. Расположившись в уютном кресле и медленно жуя яблоки, парнишка вскоре обратил внимание на пару, которая сидела почти около него. Нервическая девушка лет двадцати пяти и очень спокойный парень, примерно её ровесник. Кристофф даже пересел поближе, чтобы услышать их разговор, так как девушка имела затравленный вид и всё время жестикулировала, а парень даже в мимике почти не менялся, лишь иногда реагируя на её эмоции. — Послушай, — говорила девушка, и голос её звучал умоляюще, — мы же договорились, что пройдём курс терапии до конца, — это только третья встреча! Почему ты больше не хочешь ходить? — Кэти, мы поженились всего девять месяцев назад, — отозвался он, — какие у нас могут быть проблемы? Если у тебя вдруг поехала крыша, то попроси выписать тебе антидепрессанты, только я здесь при чём? — Хэнк, у меня вовсе не поехала крыша, — жалобно оправдывалась девушка, — я хочу понять, что с нами не так… — Это с тобой что-то не так, — оборвал её Хэнк, — ты устраиваешь мне истерики в присутствии наших друзей, льёшь слёзы и кричишь, что я довёл тебя до нервного срыва, — голос его звучал жёстко, — а я, между прочим, ни разу даже голоса на тебя не повысил. — Но ведь даже наш психолог, доктор Уокер, сказал, что дело было не только во мне! — вскрикнула Кэти со слезами, — в той ситуации я вовсе не была виновата! — Я не собираюсь делать вид, что согласен с этим бредом хотя бы частично, — бросил Хэнк, вставая с кресла, — пропей таблетки и успокойся! Я лучше всяких мозгоправов знаю, что никакая терапия мне лично не нужна. Он двинулся к выходу, а девушка, размазывая по щекам слёзы, бросилась за ним, продолжая уговаривать, пока они не скрылись из виду. Кристофф был уверен, что, когда они свернули за угол, она всё ещё продолжала бежать за ним. По вечерам Пабло Бьоргман забирал все истории, скопившиеся за день. В психиатрическом отделении он, разумеется, тоже бывал, пусть несколько реже, чем в основном крыле больницы. В тот день Кристофф дождался, пока его названный дед заберёт все истории из второго крыла, и последовал за ним в кабинет, намереваясь узнать, правильно ли он понял увиденную ситуацию. Пабло чрезвычайно удивился столь острому вниманию мальчика к чужим проблемам. Он нашёл историю Хэнка и Кэти, после чего уточнил: — Так что ты сам думаешь об этой паре? — Я думаю, что девушка ни в чём не виновата, — ответил Кристофф, — она доведена до крайней степени нервного истощения. А её муж делает всё, чтобы знакомые считали его чуть ли не мучеником, а её — неуравновешенной стервой. — Интересное наблюдение, — дед внимательно посмотрел на внука, — и почему ты так решил? — Мне не понравился его взгляд, — прямо ответил тот, — он какой-то… пустой. Как у… как у рептилии… А ещё он старательно ей объяснял, что не нуждается в семейной психотерапии. И что только ей нужен врач и антидепрессанты. Доктор Бьоргман помолчал, размышляя о чём-то своём. Затем с одобрением взглянул на мальчика и сказал: — Что ж, не ожидал, что ты способен видеть подобные вещи… Но ты прав. Хэнк — типичный, холодный, бесчувственный психопат. Терапия, к моему великому сожалению, этой паре не поможет. Девушке бежать бы от него со всех ног… Но пока бесполезно, она не поймёт, что спасать там нечего. Вообще же я, как и доктор Уокер, надеюсь увидеть её в ближайший год на терапии для созависимых…***
— Так что, Анна, я за эти годы повидал достаточно подобных типов, — закончил свой рассказ Кристофф. — Может, меня и не заинтересовало бы это, если б мои родители не были из такой же категории неполноценных!.. — Ничего себе, — протянула девушка, — а почему ты мне не рассказывал об этом раньше? — Так и ты не спрашивала, что находится во втором крыле нашей клиники, где ты не была ни разу, — резонно ответил парень, — к тому же о родителях ни ты, ни я говорить не желали. — А, ну да, — согласилась Анна и решила вернуться к насущным вопросам: — Так ты думаешь, что этот Лайонел Батлер похож на пациентов вашего второго крыла? — Судя по его взгляду на снимке и тому, что нам успела поведать мисс Валентайн… — он предоставил своей девушке самой продолжить предложение. — То получается занятная картина, — кивнула Анна, — знаешь что? Подожди меня здесь, я всё-таки попытаюсь попросить у этой женщины его фотографию. Как ни странно, но просьба Анны была выполнена. Бывшая преподавательница её родителей даже не задавала вопросов, хотя имела полное право задать хотя бы один: «зачем?». Хотя девочка не смогла бы на него ответить. Она и сама не знала, зачем собирается искать человека, о котором уже много лет никто не слышал. И почему её вдруг взволновал старый студенческий роман её родителей, которому кто-то хотел помешать? Для чего пытаться восстановить ту давнюю историю, ведь и самих родителей уже нет на этом свете… Эти вопросы ей крайне деликатно задал Кристофф, когда они через пару дней возвращались в Хьюстон. Ответ у подруги был только один. Потому что прозвище этого Лайонела Батлера — Кромешник — она один раз уже слышала от Карлоса. Но тогда почти сразу же забыла о нём. Теперь же ей показалось это важным. И она намеревалась задать вопросы если не самому великому фотографу, то очень близким ему людям.***
По возвращению с экскурсии выяснилось, что Эльза опять отчалила в Галвестон. Аннабель заявила, что отпустила свою старшую подопечную, внемля её просьбе немного разобраться с накопившимися делами в порту. Вот-вот должны были начаться пасхальные каникулы, и Эльза намеревалась провести их у себя в приморском городке. Она заверила тётушку, что справится за предстоящие несколько дней отдыха, но начать хотела бы чуть раньше, чем предполагала дата. Поэтому тётушка, подумав, уведомила обо всём администрацию школы, позволила воспользоваться машиной и отпустила на родину. Несмотря на трепетное отношение Аннабель к занятиям, она прекрасно понимала, что Эльзе, раз уж к ней вернулся дар речи, стоит побыстрее заняться делами бизнеса; к тому же выяснилось, что права на вождение у неё были — она получила их в шестнадцать лет. Джек ходил мрачный, но не злобный, а какой-то задумчивый. Помня, в каком хорошем настроении он пребывал перед отъездом Анны и Кристоффа, девочка подумала, что опять у него что-то произошло с её сестрой. Она вообще теперь сильно сомневалась в том, что Джеку хоть кто-то может испортить настроение, кроме Эльзы. И ведь наверняка эта Снежная Королева неслучайно уехала в Галвестон именно сейчас! Анна зареклась верить в подобные совпадения. Поэтому отъезд Эльзы больше походил на бегство. Очень хотелось поговорить с Джеком по душам, но, дав себе однажды слово, что не будет вмешиваться, ей пришлось стиснуть зубы и не давать воли неуёмному любопытству. К тому же были и другие дела, которыми следовало заняться. Выждав момент, когда Аннабель Фрост будет дома одна, без Оливера, Анна, набравшись решимости, последовала за тётушкой на третий этаж. Девочка подозревала, что в присутствии мужа та будет не особенно разговорчива. Анне же хотелось услышать версию событий более подробно, что можно было ожидать только в том случае, если никто не будет мешать им. Робко постучав, Анна, не дожидаясь приглашения, заглянула в кабинет. Миссис Фрост сидела за столом, что-то набирая на компьютере. Заметив воспитанницу, она удивлённо произнесла: — Анна? Что-то случилось? — Нет, тётя Аннабель, — девушка зашла и закрыла за собой дверь, — мне нужно у вас кое-что спросить. Это касается моих родителей. Аннабель сразу же отложила все дела. Жестом указала садиться в кресло напротив, после чего довольно мягко уточнила, что именно интересует Анну. — Я хочу больше узнать о том времени, когда они учились в Йеле, — отозвалась она, устраиваясь в кресле, — вы общались тогда с мамой? — Не так часто, как нам бы хотелось. Не забывай, что учёба отнимала у всех нас достаточно времени. Элизабет и со Стивеном познакомила нас не сразу. У них начались отношения, у меня стал развиваться роман с Оливером, поэтому на какое-то время мы отдалились друг от друга. Конечно, мы иногда виделись, но как-то урывками и совсем недолго. — А она или папа когда-нибудь рассказывали вам про одного её поклонника, Лайонела Батлера? — Отвергнутый ухажёр? Да, одно время он не давал ей прохода и, как говорила Элизабет, излишне рьяно настаивал на их отношениях. Ходили какие-то слухи, будто бы его даже считали не совсем вменяемым и даже небезопасным для общества. — А вы сами или дядя Оливер видели его когда-нибудь? — Нет, дорогая, нам не приходилось встречаться. Но я знаю, что его видел мой отец. — Дедушка? — Да. Иногда я приглашала Элизабет на Рождество к себе домой, моим родителям она тоже очень нравилась. Они считали, что более порядочного и хорошего человека нет и не может быть среди всех моих знакомых. Не думаю, что они ошибались… — Аннабель ненадолго задумалась, но опомнилась быстро, — да, так вот, однажды она приехала вместе с вашим отцом. Мы провели пару дней в одной компании, но потом Оливер пригласил меня на горнолыжный курорт, в Швейцарию. Мы тогда только начали встречаться, и для меня это было очень важно. В общем, и мои родители, и Элизабет со Стивеном отнеслись к этому спокойно, потому я уехала, а мои друзья остались ещё погостить у меня дома. Я вернулась через неделю, и услышала историю о том, что произошло в моё отсутствие. Оказывается, этот, как он себя называл, Кромешник, явился к нам домой, пытаясь встретиться с Элизабет. Неизвестно, как он узнал, что она именно у нас, но он приехал. Вёл он себя чересчур самоуверенно и даже нагло, потому в дом допущен не был. После чего его поведение стало грубым и непочтительным, а мой отец, человек, как ты уже убедилась, не терпящий неуважения, просто выкинул его за территорию. И пригрозил, что если тот не уберётся, он вызовет полицию. Больше Кромешник не рисковал появляться у нас. А потом мы все с облегчением узнали, что его исключили из Йеля без права восстановления, и он перестал вмешиваться в жизнь ваших родителей. Вот, собственно, и всё, что я могу сказать о Лайонеле Батлере. — Вы о нём больше ничего не слышали? И мама с папой тоже? — Он не напоминал о себе, если ты об этом. — Что ж, — Анна немного разочарованно вздохнула и поднялась со своего места, — спасибо, тётя Аннабель, что уделили мне время. — Не за что, дорогая, — улыбнулась миссис Фрост, — а зачем тебе понадобилась эта старая история? — Я даже не знаю, что вам ответить, — пожала плечами воспитанница, — просто мне кажется это важным.***
Анна с нетерпением ждала своего парня после школы, чтобы вместе с ним отправится к доктору Пабло, где постараться максимально подробно выяснить, действительно ли человек на фотографии, Лайонел Батлер, вреден для общества. И если ответ будет положительным, то насколько сильно опасен и что именно от него следует ждать. К сожалению, у Кристоффа были сегодня дополнительные занятия, и девушке пришлось ждать его. Погода всё никак не хотела портиться, и Анна решила, что сидеть в помещении в такой замечательный день не имеет смысла. Она решила прогуляться по территории школы, где бывала очень редко. Территория была довольно обширной, она включала в себя даже небольшой, но приличный с виду лесопарк, где можно было отдохнуть между уроками или вот, как сейчас, подождать того, кто вынужден задержаться. Анна углубилась в лесок, выбирая, под каким деревом ей устроиться, чтобы немного перекусить пирожными из той самой шоколадницы, где они встретились с Кристоффом после его возвращения с северного полюса. Парень любил делать для неё сюрпризы и иногда забегал перед школой в это милое заведение, чтобы преподнести своей девушке свежие пирожные — к счастью, шоколадница работала круглосуточно. Анне было безумно приятно его внимание, хотя она и утверждала, что такими темпами быстро наберёт вес, если Кристофф будет её закармливать. Когда парень, в свою очередь, спокойно предлагал ей просто не есть пирожные, а выбросить их, она обвиняла его в коварстве, потому что отказаться от такого произведения кулинарного искусства было не в её силах. В итоге каждая подобная перепалка заканчивалась смехом и перекусом на двоих, потому что Анне, при всей её к любви к пирожным, вовсе не хотелось есть в одиночку. Так неинтересно. Любая еда вкуснее, когда ты делишь её с близким человеком. Правда, сегодня Кристофф перестарался, и во время ланча у них обоих не хватило сил съесть то количество десертов, которое он принёс. Вот Анна и решила воспользоваться временем и доесть те несколько штук, что ещё лежали в контейнере в боковом кармане её сумки. Там же была бутылка с горячим чаем — горячий шоколад в их кафетерии не подавали. Но Анна не расстроилась. Удобно расположившись под приглянувшимся деревом, девочка уже хотела достать из сумки контейнер и бутылку, как вдруг её остановил какой-то звук. Она прислушалась. Нет, не показалось. Звук раздался ещё раз, отчётливее. Кажется, кто-то в нескольких метрах от неё плакал навзрыд. Удивившись, девушка покинула место под деревом и осторожно пошла на плач. Того, кто рыдал, стараясь это делать как можно тише, она нашла очень быстро. Буквально в паре шагов от Анны, прислонившись к другому, очевидно, не менее удобному дереву, сидела Астрид Хофферсон и буквально захлёбывалась слезами. Анна нерешительно остановилась. Из-за чего может реветь Астрид — было не вполне понятно. Она по-прежнему первая на всех соревнованиях по лёгкой атлетике, по-прежнему сильный и спортивный лидер своей команды и, как слышала Анна, её приняли в Академию Спорта, куда она так мечтала поступить, и приняли без каких-либо вступительных экзаменов! Вот это удача! В чём же дело? Анна, опять же, не Мерида Данброх, Астрид её в лучшие подруги не определяла… Потоптавшись, девочка всё же решилась подойти. Сердце у неё было слишком мягким для того чтобы видеть рыдающего человека и не попытаться утешить. Приблизившись, она присела рядышком со спортсменкой, протянула ей платок и спросила: — Что с тобой? Почему ты так плачешь? Астрид, заметив, что её застали в столь неподобающем эмоциональном потрясении, всё же не стала уклоняться и платок приняла. Она вытерла опухшие от слёз глаза, привела в порядок нос; почти сразу же Анна подала ей бутылку с горячим чаем, предупредив: — Ты только осторожно пей, он горячий. — Неважно, — попыталась улыбнуться спортсменка, — так даже лучше, быстрее успокоюсь. Она сделала пару глотков и задышала чуть спокойнее. Уже не раздумывая, Анна протянула ей пирожные. — Мне нельзя, — попыталась возразить Астрид, — у меня диета. Анна, однако же, заметила, что та с явным интересом смотрит на предложенное лакомство, потому безмятежно произнесла: — Да плюнь ты хотя бы сейчас на свою диету! Твоя душа сейчас больше нуждается, чем твоё тело. Так что давай, ешь. Подумав секунды три, Астрид на диету таки плюнула. Видно было, что она очень долго и очень строго себя ограничивала в сладостях, с такой жадностью она проглотила всё, что было в контейнере. Анне было не жалко, она радовалась, что девушка более-менее приходит в себя. Убедившись, что она всё съела и уже вполне успокоилась, Анна спросила, немного опасаясь, что сейчас её вежливо пошлют подальше: — Так что случилось? Почему ты плакала? Однако Астрид вовсе не думала, что Анна не подходящий человек для излияния души. Скорее всего, она точно знала, что не станет обсуждать подобную тему с Меридой Данброх — вот уж кто точно не стоил её доверия. К тому же дочери директора не помешало бы разобраться с собственным внутренним миром. А во время французского проекта спортсменка убедилась, что сёстры Разенграффе — очень даже милые девушки, и с ними вполне можно общаться. Только раньше Астрид Хофферсон не могла подойти и просто завязать разговор с какой-либо из них. Она, как и Джек, хорошо помнила, как их стараниями были приняты Эльза и Анна, едва переступили порог «Arendelle High School». И она не собиралась делать вид, будто ничего не произошло. Но сейчас Астрид ощутила, что нуждается в поддержке, причём нормальной, дружеской поддержке. И Анна как никто подходила для этого. Потому спортсменка глубоко вздохнула и без прелюдий ответила: — Меня бросил Иккинг.