— А теперь ему ещё страшнее. Что же ты будешь делать? — Возможно, глупость. — Хорошо, но это ты уже пробовал. — Тогда безумство! — Это уже лучше!
Мерида ошиблась, посчитав, что Астрид подружилась с ней только лишь из-за общего пристрастия к спорту. Да, и поэтому тоже, но основная причина была и в странной, до абсурдности схожей семейной ситуации. И корни той самой отчуждённости Астрид от Иккинга, по причине которой он порвал с ней, хотя героически продержался рядом два с лишним года, — скрывались как раз во внутрисемейных отношениях Хофферсонов. Впрочем, для того, чтобы лучше понять нрав самой работоспособной легкоатлетки «Arendelle High School», историю лучше рассказать с самого начала. И началась она с бабушки Астрид, Симоны Браун. Если Элинор Данброх ставила во главу угла древнее происхождение их шотландского клана, то Симона Браун была когда-то заворожена скандинавским полуостровом и его легендами, потому чтила богов, некогда популярных у племён викингов. Её настольной книгой была «Песнь о Нибелунгах», и свою профессию она прочно связала с мифологией древних германцев, преподавая в её литературном университете Хьюстона. Стоит добавить к этому, что женщина не выносила свою, как она считала, на редкость скучную фамилию; и потому студенты её курса были обязаны обращаться к ней не «миссис Браун», а «фру Браун», если хотели добиться хотя бы некоторой благосклонности. Почему-то ей казалось, что так звучит интереснее. На коллег это так категорично не распространялось, но и те предпочитали не портить отношения с фанатично преданной миру викингов преподавательницей. Все знали, что она одна воспитывает дочь, а муж, который очень недолго прожил с ней, через какое-то время после свадьбы сбежал в неизвестном направлении, скорее всего, даже не зная, что его молодая жена беременна. Документы о разводе пришли через несколько лет, но в суде отказались сообщать место пребывания теперь уже бывшего мужа. Подозревали, что он очень не хотел, чтобы его нашли. Помимо пристрастия к культу древних скандинавов, у Симоны сложилось собственное убеждение того, какой должна быть истинная женщина Севера (очень далёкое от реальности, надо сказать). Своей единственной дочери она дала, естественно, не пошлое американское имя — Бриджит, а звучное шведское — Биргитта. И воспитывала её согласно только собственным представлениям о правильности характера и нрава, кои присущи настоящей деве, рождённой на скандинавском полуострове. Первоочередная задача девы — быть красивой в глазах окружающих, дабы со временем найти достойную партию. Симона успешно вложила в голову дочери, что ей надо не получать образование, а следить за внешностью и телом, чтобы никогда не надоесть своему мужу. Она почему-то решила, что её супруг сбежал именно потому, что не счёл достаточно привлекательной свою избранницу, которая на тот момент уделяла много внимания образованию и не очень много — собственному внешнему виду. К тому же ей претили любые физические нагрузки, а потому стоило задуматься о том, чтобы тело сохраняло молодость и свежесть как можно дольше, и подумать об этом следовало уже сейчас. К сожалению, Биргитте передалась от матери нелюбовь к физическим упражнениям, а потому спорт в любом виде исключался. Йога — занятие для скучающих домохозяек — не могло подойти ребёнку. Танцы — вульгарная попытка выглядеть сексуальной, недостойная девы. Симона совсем было отчаялась найти сколько-нибудь приличное хобби, могущее помочь держать будущую фигуру в тонусе, как заметила, что Биргитта начала проявлять интерес к балету. Жизнь русской балерины Майи Плисецкой, показанная по телевизору, решила судьбу пятилетней девочки. Биргитта старательно занималась, пусть не питая особого пристрастия, но находя удовольствие в хорошей растяжке и умении управлять собственным телом. Она даже делала кое-какие успехи — не блистательные, однако преподаватели её хвалили. К школьным занятиям девочка относилась так, как того требовала мать: не напрягаясь, без лишних усердий, лишь бы просто суметь закончить школу. Когда учителя пытались намекнуть фру Браун, что средние оценки — это, конечно, не самый худший результат, но ведь впереди предстоит учёба в высшем учебном заведении, та только кривилась. Она не хотела, чтобы её дочь тратила своё время и молодость на университет. Её, как и Биргитту, не привлекала идея обеспечивать себя. Этим предстояло заниматься её мужу. Приглядываться к потенциальным женихам они начали, когда невесте исполнилось тринадцать лет. Выглядела она довольно привлекательно и интересно: балет, помимо красивой фигуры, дал ей правильную осанку, грациозную поступь и сумел скрыть крупноватую кость — предмет извечного беспокойства фру Браун. Она не переставала сокрушаться, что единственной дочери не передалась её тонкокостная конституция тела; телосложением девушка пошла в своего отца, и нельзя сказать, чтобы это хоть сколько-нибудь испортило её внешность. Одно время мать даже пыталась посадить Биргитту на более жёсткую диету, нежели принята у балерин, но тогда девушка не могла и заниматься — сил не было. Со временем, правда, Симона успокоилась, убедившись, что правильно подобранная одежда и танцующая походка хорошо скрадывают сей досадный недостаток. В остальном внешностью Биргитты она была довольна: у дочери были светло-русые, густые, длинные волосы, которые та, по приказу матери, сделала более интересными, подкрашивая в розоватый цвет и завивая в тугие локоны. Средний рост, небольшой размер ноги — идеальные данные, чудесная бархатистая кожа с персиковым румянцем, большие цинково-серые глаза, окаймлённые длинными ресницами. Симона искренне радовалась, что может показаться со своей красивой дочерью в театре, на выставках и даже родном университете. Балетные партии, которые давали Биргитте, немного удручали, но не особенно — чаще всего это были героини второго плана, или же вообще эпизодические роли. Самым главным, как считала её мать, было то, чтобы правильный человек заметил юную, сверкающую прелестью и здоровьем, девушку и сделал её своей женой. И такой человек действительно появился — вскоре после того, как Биргитте исполнилось шестнадцать. В то же время довольно далеко от Хьюстона, на юге штата, расположилась ферма «Pork and greens», которой на протяжении нескольких поколений управляло почтенное семейство Хофферсонов. Когда-то огромный и пустой участок земли теперь был занят пастбищем, полями, собственным озером и огородами. Они старательно занимались скотоводством, выращивали кукурузу и овощи, держали пасеку, и славились тем, что жена главы семьи всегда имела много детей. Рождались в основном здоровые мальчики — у нынешнего главы, Фреда Хофферсона, их было шесть, и редко — девочки. Старшего сына готовили к управлению фермой, остальные братья должны были помогать ему. Однако такой подход вовсе не был обязательным — младшие братья могли заняться другими делами, если желали не связывать свою жизнь с сельским хозяйством. Поэтому трое братьев Фреда и одна сестра жили своими жизнями в других городах Техаса. Так же по зароку, данного своим потомкам когда-то основателем фермы, прадедом нынешнего старшего Хофферсона, жён полагалось брать из других городов, дабы поколение не выродилось. Дети, как правило, слушались родителей и свою судьбу принимали спокойно. В семье, по идее, царили консерватизм и патриархат, но все невестки очень хотели понравиться именно будущей свекрови, да и сыновья старались выбрать жену из тех девушек, что одобряет их мать. В нынешнем поколении хозяин Фред и жена его Кэрри собирались передать ферму, как и всегда, своему старшему сыну Гарри, которому уже исполнилось двадцать шесть лет. Гарри казался идеально подходящим старшим сыном. Он обожал работать в каждой отрасли сельской жизни, не мыслил себя без фермы и был лучшим советчиком для своих всё ещё бодрых, но неизменно стареющих родителей. Единственное, что огорчало Кэрри и Фреда, это то, что Гарри всё ещё не был женат в свои двадцать шесть лет. Его брат Брэдли, второй по старшинству, год назад женился, третий брат Даг недавно представил Кэрри свою избранницу и, получив одобрение, объявил о помолвке. А Гарри упорно отмахивался от возможности съездить погостить у многочисленных родственников в другие города, где можно выбрать подходящую невесту. Брэдли, например, воспользовался именно таким способом, когда захотел жениться. Даг действовал иначе, решив связать свою жизнь с девушкой, знакомой ему практически с пелёнок. Это немного противоречило правилам, но родственных связей у двух семейств точно не имелось, а подруга детства всегда имела с Кэрри хорошие отношения. Однако Гарри не собирался следовать примеру Брэдли или Дага, отговариваясь тем, что не может оставить ферму ради такого незначительного дела. Но тут случилось событие, повернувшее нашу историю и заставившее её следовать совсем в другом направлении. Один из младших братьев Фреда, Пол, много лет назад переехал в Хьюстон, где занялся банковским делом. Из-за того, что постоянно делал карьеру, он довольно поздно сообразил, что ему необходимо жениться. К сожалению, его жена, которая тоже не была молоденькой девушкой, смогла родить только одного ребёнка, девочку. Сейчас это был подросток, который заканчивал среднюю школу; и Пол, созвонившись с братом, предлагал Фреду больше не пытаться искать невест для Гарри, а свести его с юной кузиной. Через два-три года девочка окончательно созреет и будет готова к замужеству. Гарри к тому моменту привыкнет к мысли о том, что жениться всё же придётся. По большому счёту, браки по сговору вполне себе практиковались Хофферсонами, особенно, если рядом нет никого, кто пришёлся бы по сердцу. Не то, чтобы глава и его хозяйка обрадовались перспективе родственного брака. Конечно, они знали, что Пол растит свою дочь согласно традициям — работящую и послушную. Опять же, если их преемник сейчас не думал о женитьбе, то соглашался, что через три года он будет обязан связать себя брачными узами. Однако воля их общего предка была однозначна: чтобы род продолжался, родственную кровь не надлежит смешивать, пусть данный путь и будет казаться благом. Но Пол обещал и солидное приданое в придачу к дочери, а свой бизнес передать после смерти под управление Гарри и его семье… И чтобы не быть голословным, он уже сейчас, до женитьбы, был готов предоставить старшему племяннику крупную сумму денег в личное пользование. Хофферсоны-фермеры сдались. И Гарри отправился в Хьюстон для знакомства с будущей невестой, а так же получения от её отца обещанной денежной компенсации. Нельзя сказать, чтобы этот деревенский парень был ярым противником женитьбы и думал прожить холостяком до конца своих дней. Просто он не умел общаться с женщинами, не знал, как за ними ухаживать, да и все девушки в его сельском городке не казались ему годящимися на роль фермерской жены. Кстати сказать, глядя на жён своих братьев, он был уверен, что девушки в другой местности не отличаются от тех, что он видел каждый день. Одни казались ему слишком ленивыми, другие слишком слабыми, третьи слишком расточительными. В его голове сложился вполне устоявшийся стереотип того, какой надлежит быть женщине, на которой он собрался жениться, и он не планировал отступать от него ни на шаг. Кто же знал, что поездка в Хьюстон перевернёт его планы и поставить с ног на голову все жизненные принципы?.. Кузина Мэри оказалась расторопной и приветливой девчушкой, едва справившей четырнадцатилетие. Суровый взгляд жениха оценил аккуратность в доме, вкусный ужин, а так же элементарные знания в премудростях фермерской жизни. Мэри была даже более подкована, чем он ожидал. Как выяснилось за трапезой, девица активно интересовалась производством пива и имбирного лимонада, и на полном серьёзе предлагала Гарри построить пивоварню на территории фермы. Она показала кузену литературу, которую тщательно изучила по этому вопросу, блокнот, в который записала все затраты, требуемые для подобного производства, а так же прибыль, которую можно получить; и твёрдо заверила его, что намерена вложить в пивоварню ту сумму, которую Пол выделит ей в качестве приданого. Гарри остался доволен таким подходом. Он намеревался провести в городе ещё три дня, чтобы окончательно убедиться в том, что Мэри — самый подходящий для него вариант. И вернуться на ферму уже не кузеном, а официальным женихом этой юной, но уже деловой и хваткой девицы. Она не являла собой образец красоты и очарования, выглядела не лучше и не хуже других современных девушек её возраста. Но она была умна, имела вполне земные и определённые цели, умела работать и была совсем не против стать женой Гарри. Про себя он решил, что из неё получится хорошая хозяйка, и они с Кэрри найдут общий язык. Так же он подумал о том, что, возможно, не стоит ждать три года. Максимум два, чтобы девчонка успела повзрослеть и окрепнуть физически. На следующий день после приезда старшего племянника Пол рассказал ему о том, что в его банке будет проходить благотворительный вечер, посвящённый как раз развитию сельского хозяйства в штате. Он собирался привлечь именитых спонсоров для вложения денег именно в скотоводство и растениеводство; в конце концов, развития требовали не только электронные технологии и космические спутники. Поэтому он настоятельно попросил Гарри, как человека, который живёт и дышит фермерством, помочь ему убедить нужных людей в необходимости вложения денег. Тот только обрадовался возможности помочь тому, что являлось смыслом его жизни, поэтому, не колеблясь, принял предложение дядюшки. К тому же Гарри никогда не стеснялся разговаривать с людьми не своего круга. Он знал, что тема, на которую предстоит общаться, ему близка, так что выглядеть дураком он точно не будет. Опять-таки он знал, что может быть обаятельным, если захочет, имеет выгодную внешность и умеет носить фраки, если нужно. Именно на этом вечере объявилась Биргитта Браун в сопровождении матери. Симона всегда умела доставать приглашения на подобные мероприятия, где была возможность присмотреть обеспеченного жениха. А быть, пусть и не знаменитой, но балериной, означало иметь более-менее подходящий статус. Гарри заметил её не сразу — он пришёл в банк по делам, по выполнению которых Пол обязался добавить к уже полученной Гарри сумме весьма увесистую часть. А сама Биргитта не выделялась, вела себя тихо, наблюдала за его действиями. В общем, оценивала качество встреченного мужчины. Ей понравилось то, что она увидела: целеустремлённость, глубокие познания в тематике вечера, умение расположить к себе собеседника. Симона тоже оценила будущего зятя почти сразу. Он был если и не очень богат, то, во всяком случае, обеспечен; он был красив — высокий, с мощной мускулатурой, заметной даже под фраком, загорелый песочный блондин с крупными чертами лица и глазами цвета морской волны. Фру Браун была твёрдо убеждена, что выходить замуж стоит только за красивых мужчин, чтобы потом можно было не переживать о судьбе детей, которые тоже должны быть красивыми. Сочтя момент подходящим, Биргитта оказалась в поле зрения Гарри, а затем была представлена ему одним знакомым, который иногда посещал балеты с её участием. Неизвестно, что именно подвело неглупого, самостоятельного парня, который уже довольно давно не являлся подростком с гормональным взрывам на весь организм, и который был довольно равнодушен к внешности женщины. Но стоило ему увидеть балерину, как от разума ничего не осталось. Только этим объясняется внезапное стремление Гарри быть весь вечер около неё, забыв обо всём на свете. Правда, задание дяди он честно выполнил ещё до знакомства с Биргиттой, так что был вполне свободен. Пол, тоже вступавший в деловые переговоры со многими влиятельными лицами, почуял опасность только тогда, когда племянник отправился провожать новую знакомую до дома. Симона, в свою очередь, узнав, что Гарри — племянник владельца банка, спокойно оставила дочь наедине с ним, отправившись домой на такси. Возможно, дело было в том, что Биргитта поразила воображение Гарри, который никогда не встречал подобных девушек. Всё в ней отличалось от привычных ему сельских знакомых: манеры, речь, некая воздушность в образе, мечтательность во взоре и трепет, когда она смотрела на него… И если Гарри до этой встречи не умел общаться с потенциальными спутницами жизни, то как он мог заговорить с той, которая ему безумно понравилась!.. Девушка тоже говорила мало, иногда вставляя словечко в долгую паузу, и продолжала скромно улыбаться. Прощание возле её дома вышло чрезвычайно скомканным. В тот вечер он с трудом понимал, на какой планете находится, и адрес дядюшки Пола вспомнил тоже не сразу. Уже будучи в квартире, Гарри, не глядя ни на кого, протопал в свою комнату, рухнул на диван, и до утра не смыкал глаз, думая о загадочной балерине с необычным именем Биргитта. С чего он решил, что это называется любовью, никто так и не понял. Пол, услышав на следующий день все положенные извинения и прямой отказ от помолвки с Мэри, был, конечно, расстроен. Не оскорблён в лучших чувствах — нет, он вовсе не рассчитывал на то, что это знакомство стопроцентно выльется в женитьбу. Потому терпеливо пояснил Гарри, что не потребует обратно ту сумму, которую вручил ему. Благодаря появлению племянника на благотворительном вечере, он собрал гораздо больше средств, чем планировал; к тому же дядюшка вовсе не был мелочным, и считал, что Гарри честно заработал то, что в итоге получил. Единственное, уточнил он, чего лишается Гарри как зять, так это приданого, которое отец даёт за невесту, и возможности в будущем наследовать доходный бизнес несостоявшегося тестя. Пола беспокоило совсем другое. В отличие от племянника, он понимал, что социальные статусы имеют значение. Мэри, в свою очередь, отнеслась к новости с присущей ей практичностью: пожала плечами, подумала и сказала, что в ближайшие каникулы непременно съездит на ферму к своим многочисленным кузенам. В конце концов, женаты были только второй и третий братья; остальные пока не собирались окольцовывать себя, и, вполне возможно, к тому времени, как она окончит школу, у неё что-то да выйдет с кем-нибудь из младшей троицы. Так что Гарри с лёгким сердцем отправился делать предложение Биргитте. Дальше становилось уже совсем непонятно. С ног до головы, весь, целиком и полностью, он был деревенским жителем, и на протяжении двадцати шести лет считал, что вряд ли бы смог долго жить в городе. Но это было первым условием, которое поставили ему будущая невеста и её мать. Биргитта не собиралась никуда переезжать, и если он всерьёз собирался жениться на ней, то был обязан перебраться в Хьюстон и обрести тут жильё. И Гарри, любивший ферму предков как саму жизнь, согласился на это условие. Ему предстоял непростой разговор с родителями, а так же полный отказ от возможности когда-либо наследовать хоть клочок той земли, где выросло не одно поколение семьи Хофферсонов. Кэрри и Фред, как и было заведено в их семье, не стали препятствовать решению старшего сына; но совсем не значит, что им пришлось легко с осознанием и принятием того факта, что Гарри, который изначально должен был стать главою семьи, захотел принести это в жертву ради не совсем понятных интересов. Нового главу решили выбрать не сразу, а когда пройдёт какое-то время. Никто не был в восторге от внезапного решения Гарри; более того, Брэдли и Даг непрозрачно заметили, что ни одна женщина не стоит того, чтобы ради неё перекраивать свою личность. На что Гарри уверенно сказал, что он обязательно когда-нибудь обзаведётся собственной землёй, на которой будут расти его сыновья; что Биргитта однажды устанет от суеты и шума большого города, и тогда можно будет спокойно переехать в сельскую местность — может быть, даже по соседству с их семейной фермой. Братья махнули руками в ответ на эти разглагольствования: их жёны изначально знали, за кого они выходят, и не предъявляли будущим мужьям никаких претензий, понимая, что им предстоит работать на земле, заниматься скотом и брать во всём пример со свекрови. Биргитта осознавала разумность доводов своей матушки, потому ей предстояло не только женить на себе обеспеченного человека, который не будет требовать, чтобы его супруга училась или, упаси боже, работала, но и удержать такого человека рядом с собой. Симона твердила ей, что в мужчину ни в коем случае нельзя влюбляться. Обращаться с ним следует прохладно, чтобы он не чувствовал своей власти над женщиной; изредка стоит напоминать мужу, какую честь ему оказали, когда его предложение было принято; периодически нужно давать понять, что он — всего лишь серая посредственность, ему далеко до своей возвышенной, утончённой супруги, и у него нет даже мизерного шанса на завоевание её любви… И так далее, и тому подобное. Симона хорошо постаралась, тщательно обрабатывая мозг дочери. Та и не думала о том, чтобы полюбить своему будущего мужа. Она изначально планировала брак по расчёту, так что её всё устраивало. Но при этом нужно было довольно крепко привязать к себе мужчину, используя его же принципы. Это у неё тоже получилось. В семье Хофферсонов было не принято разводиться, поэтому браки заключались не только в мэрии, но и в церкви. Подумав, Симона одобрила этот шаг — он не предполагал сценарий дальнейшей жизни, где муж мог бы сбежать. Так же Гарри не стал скрывать, что хотел бы много детей. Биргитта согласилась и с этим тоже, намекнув, что в таком случае ей понадобятся немалые средства для ухода за собственным телом и здоровьем. Что из всего этого услышал жених и какие сделал выводы? Правильно, самые нелепые. «О, она хочет венчаться, значит, она всё же испытывает ко мне какие-то чувства!». «Если она согласна рожать мне детей, то я точно уговорю её со временем поселиться в деревенском доме, ведь для детей полезнее расти на свежем воздухе!». Ну-ну… Деньги, выделенные Полом в день приезда племянника, были потрачены на приобретение дома в Хьюстоне. И район, и обстановка, и само жилище — всё выбиралось в соответствии со вкусом будущей жены. Естественно, дом одобрили и Биргитта, и будущая тёща, а затем последовало предложение найти себе высокооплачиваемую работу. Потому что невеста не собирается надрывать своё здоровье, раз уж они планируют нескольких детей, а сразу же записывается на приём в центр планирования семьи, чтобы как можно скорее забеременеть (к тому моменту она изрядно устала от балета). Другой мотивации Гарри и не нужно было. Несмотря на отсутствие подходящего образования, дядя взял к себе в банк родственника, предварительно записав его так же на экономические курсы. Соображал Гарри хорошо, да и учиться считал не лишним, вдохновлён и энергичен был сверх меры, поэтому с работой, которую ему предложил Пол, справлялся весьма успешно. Когда он получил свою первую зарплату, на него наконец-то взглянули благосклонно и дали согласие на брак. Ради таких вот томных взглядов, какими его одаривала Биргитта в вечер знакомства, её муж готов был на очень многое… Он молча принял её условия постоянного отдыха и времяпровождения в клинике, где она консультировалась со всевозможными врачами по поводу будущей беременности. От неё не требовалось ни работать, ни учиться дальше — девушка могла не переживать на этот счёт. Тем более, что Гарри изо всех своих сил старался сделать так, чтобы она чуть потеплела к нему. Прохладное отношение Биргитты к мужу не изменилось после свадьбы, даже сексуальный контакт не помог им обрести хоть какую-то близость. Впрочем, новоявленная миссис Хофферсон к этому и не стремилась. Изначально, когда в доме делали ремонт, она потребовала себе отдельную от мужа спальню. Гарри был удивлён, потому что в его представлении муж и жена всегда спят вместе. Но жена заверила его в необходимости высыпаться и обязательного личного пространства. Тот ни в каком личном пространстве не нуждался, но принял условие. К тому же спальню мужа Биргитта посещала регулярно, чтобы как можно быстрее забеременеть. И это действительно произошло очень скоро. Радости в семье (правда, вызванной разными причинами) не было границ. Она сказала, что плохо переносит запахи еды во время готовки из-за начавшегося токсикоза, и в доме очень быстро появился повар. Ей стало трудно справляться с уборкой, глажкой вещей, стиркой — и Гарри нанял горничную. Очень скоро в хозяйстве понадобилась машина, чтобы в любой момент беременная Биргитта могла съездить к врачу, если сам супруг будет в это время занят. Не сразу, в кредит, но удобный автомобиль был приобретён на благо семьи. Наверное, не стоит упоминать, что на долгое время Гарри должен был забыть о сигаретах и портвейне. Конечно, если при этом он не безответственная свинья, которому плевать на здоровье жены и будущего ребёнка. Гарри пропадал в банке дядюшки по семнадцать часов в сутки, чтобы оплатить все нужды жены, и при этом суметь оборудовать комнату для будущего наследника. Пол был им доволен, поэтому вскоре после окончания курсов, необходимых работнику банка, он перевёл племянника на более высокую должность. Теперь парень стал зарабатывать очень даже приличные деньги. В целом, девять месяцев беременности прошли довольно хорошо для обоих. Биргитта наслаждалась тем, что наконец-то может предаваться столь желанному безделью. Гарри радовался спокойному настроению жены и жил ожиданием первенца. Даже Симона была довольна тем, как налажен быт у её дочери. Раз в неделю она обязательно навещала Хофферсонов, проверяла работу прислуги и не забывала напоминать Биргитте, чтобы та не расслаблялась и обходилась с мужем построже. Пусть он пока ни в чём не отказывает своей избраннице, но такая мысль не должна ему даже в голову прийти. Будущая мать согласно кивала и продолжала источать холод на растерянного и удручённого Гарри, который искренне старался ей угодить и не понимал, где же он провинился. Но потом он брал себя в руки и начинал стараться ещё больше, понимая, что беременность накладывает свой отпечаток, а его возлюбленная всё же городская девочка, а не привыкшая ко всему сельская девица, которых он навидался, живя на ферме. А затем произошло неожиданное. У Биргитты родилась дочь, а не сын, как того хотел Гарри. Точнее, не так: он не просто хотел сына — он не рассматривал других вариантов, уверенный, что их и быть не может. Биргитта, которой было абсолютно всё равно, кто родится, ведь дети интересовали её только как средство удержания мужа рядом, пожала плечами и потребовала няню для ребёнка, чтобы она могла спокойно съездить на отдых и привести в порядок своё тело после беременности. Гарри, совершенно огорошенный полом своего первенца, не подумал о том, что новорожденную дочку следует вручить родной матери, или хотя бы бабушке. И ему даже в голову не пришло, что женщины спустя несколько часов после родов не просятся на моря для восстановления сил. Няня была найдена в рекордно короткий срок, Биргитта отправилась в Таиланд, а Симона, не отступая от традиций, нарекла свою внучку скандинавским именем — Сольвейг. Её родителям было абсолютно всё равно, как будут звать эту девочку. Долго страдать из-за рождения дочери Гарри всё же не стал. Он по-прежнему обожал свою супругу, и был уверен, что в следующий раз она родит ему мальчика. Подумаешь, первой родилась дочка — с кем не бывает? Однако Сольвейг его почти не интересовала, он по-прежнему много часов проводил на работе, зарабатывая деньги на содержание жены, а та, в свою очередь, сказала, что сначала восстановится организм, а потом можно будет подумать и о втором ребёнке. У мужчины не возникло вопросов, когда молодая жена приказала увеличить количество выдаваемых ей средств на посещение парикмахерских, косметологов, спа-салонов, массажных кабинетов; у него также не возникал вопрос, зачем ей множество скрабов, масел, мыла и кремов по уходу за кожей и волосами. Он просто хотел, чтобы она была довольна и хоть изредка ласкова с ним. Но в течение нескольких лет он так и не дождался появления сына. Вторая беременность, третья, четвёртая… В его семье родилось шестеро дочерей, и он не мог без стыда вспоминать о том, что сам был первым из шести братьев. После этого Биргитта больше не смогла зачать. Гарри очень поздно понял истину, которую следовало понять давно: его жена в браке искала одно-единственное — комфорт. И больше её не интересовало ничего. Она не считала нужным отвечать на чувства мужа, более того — считала это опасным. Конечно, до Гарри со временем дошло, что она не любила и никогда не полюбит его. Разводиться было поздно, он продолжал исполнять каждую её прихоть, хотя без всякой надежды на взаимность. Его кузина Мэри, дочь Пола, спустя четыре года после их первой встречи, стала женой одного из младших братьев, Джорджа, родила ему нескольких детей и построила пивоварню. По доходившим новостям, которые Гарри узнавал от дядюшки, он знал, что Мэри счастлива, отцу с матерью она очень нравится, дружит со всеми невестками и управляется с пивоварней очень неплохо. Торговля, во всяком случае, шла без перебоев, и, как девушка и рассчитывала в своё время, ферма «Pork and greens» получила дополнительный доход. А сам Гарри, осев в Хьюстоне, так ни разу и не навестил родителей. Изредка они созванивались, но обоюдный холод, вызванный годами разлуки, быстро сворачивал все разговоры. Иногда, по вечерам, он проводил время на заднем дворе дома, когда-то купленного с такой любовью, играл на губной гармонике и попивал портвейн, тоскуя по прошлому. Он знал, что сам выбрал себе такую судьбу, и обвинять кого-то другого в том, что так и не сумел найти счастье хоть в чём-то — глупо.***
Его дети росли, почти предоставленные сами себе. Как-то раз Симона, подсчитав, сколько денег уходит на повара, няню и горничную, воззвала к разуму Биргитты и велела всех рассчитать, раз у неё есть в распоряжение шестеро девиц, четверо из которых уже ходят в школу. Так домашние обязанности перешли к девочкам. При этом Биргитта старательно экономила на них, выделяя на обувь и одежду очень мало средств. А их отца такие вещи не волновали. Обратив внимании на то, что все дочери были прехорошенькими, Симона занялась тем, что в своё время успешно проделала с Биргиттой: обработкой сознания и внушения самых примитивных ценностей, которые только могли существовать. Биргитта же с удовольствием продолжала свою праздную жизнь, сводящуюся к уходу за телом и посещением сеансов йоги — в связи с возрастом уже нельзя было отмахнуться от минимальных физических упражнений. И ей было всё равно, что это занятие для скучающих домохозяек. С годами уход за телом превратился в подобие хобби, заменившему ей всё: шопинг, социальную жизнь, развлечения. Она даже машиной пользовалась исключительно для того, чтобы съездить на сеанс массажа, спа-процедуры, или ту же йогу. Когда-то, когда в Гарри ещё полыхали его чувства, он отстроил в доме дополнительную ванную комнату с джакузи, которой, кроме супруги, никто не мог пользоваться. Со временем только для жены появилось отдельное крыло в доме и отдельный вход. Ленивая натура Биргитты не желала лишнего общения с остальными обитателями дома; даже Симоне приходилось предупреждать о своём приходе заранее, чтобы дочь впустила её на собственную территорию. Шесть дочерей — шесть скандинавских имён. Каждая по-своему интересна, красива, у каждой свой характер. И на каждой по-разному сказалось проживание в подобной семье. Самая старшая. Сольвейг Хофферсон. Как мечтала в своё время её бабушка, она унаследовала хрупкую кость Симоны и высокий рост своего отца. Именно поэтому, когда в их школе проходил кастинг на выбор манекенщицы для работы у известного дизайнера подростковой одежды, Сольвейг не могли не заметить. Она с радостью ухватилась за предоставленную возможность подработать, чтобы наконец-то суметь купить себе нормальные вещи и поменьше находиться дома — с момента взросления девочек бабка стала часто у них бывать, чтобы обучить всем жизненным премудростям. Сольвейг с трудом переносила Симону и её присутствие в доме. Как старшей, ей больше всех перепадало лекций о том, как удачно вышла замуж их собственная мать, и что так надлежит вести себя настоящей женщине. Фру Браун могла нахваливать себя бесконечно, объясняя, что брак Биргитты и Гарри организовала именно она, и что вскоре начнёт подбирать женихов для всех внучек, дабы обеспечит им самое правильное существование. Последнее предложение заставляло Сольвейг содрогаться от ужаса: она представляла, какими критериями руководствуется Симона при выборе мужа. Конечно, Сольвейг знала, что Биргитта не любит их отца, и в семье это считалось более чем нормальным. Симона, начав чаще бывать в доме дочери и зятя, вообще ввела что-то вроде запрета на чувства. Сольвейг, подчинясь такому уставу, молчала и считала себя слабой и трусливой. И, тем не менее, она нашла свой выход. На первом курсе университета, когда Симона предупредила её, что на днях они вдвоём выходят в свет, старшей из сестёр сделал предложение очень взрослый, но очень порядочный мужчина. Тот самый дизайнер, который предложил ей работу, и который несколько лет поддерживал её на этой работе. Он долго не решался открыться Сольвейг — всё-таки приличная разница в возрасте — но теперь переезжал в Австралию, потому и поспешил с предложением, ведь девушке уже исполнилось восемнадцать. Она почти сразу ответила согласием — ей хотелось убраться как можно дальше от гнетущей обстановки в доме и вечного душевного холода. Мысленно она пообещала себе, что ответит мужу на его чувства, пусть и не такими горячими, но всё же заслуженными и оправданными. Не прощаясь, не заехав даже домой за вещами, Сольвейг сбежала в Сидней. Она любила сестёр, пусть и без особой к ним привязанности, и вовсе не желала им той судьбы, на которую в своё время подписалась Биргитта. Но и себя, и свои слабости она очень хорошо знала, потому даже ради поддержки младших сестёр не могла остаться. Не имея достаточной силы духа, чтобы противостоять Симоне, она бы сдалась, и сделала то, чего от неё бы потребовали. А потом, скорее всего, наложила бы на себя руки. И побег куда-то очень далеко она видела единственным для себя выходом. Её мало беспокоило, как же остальные девочки будут справляться с ситуацией; она слишком устала, выполняя роль домработницы и няньки несколько лет подряд. И ей больше никогда не хотелось видеть кого-либо из своей так называемой семьи. Она сдержала слово. И к своему супругу относилась вовсе не так, как Биргитта к Гарри, — она уважала его ещё во время работы, а любовь пришла к ней уже в браке. И, как знали сейчас её сестры, была очень счастлива. Не так давно популярный в Сиднее и распространённый в штатах журнал выпустил номер, в котором фигурировала Сольвейг Эштон (она взяла фамилию мужа), представив публике личную фотосессию вместе с супругом и двумя детьми-погодками в своём загородном особняке. Побег её вызвал неоднозначную реакцию: Гарри, кажется, этого и не заметил, Биргитта высказала недовольство тому, что на одну служанку в доме станет меньше, а Симона изливала возмущения в адрес столь опрометчивого побега. Она не замолкала несколько дней. А потом полноценно взялась за вторую дочь Биргитты — Хельгу. Хельга Хофферсон внешне походила на молодую мать больше остальных дочерей. Когда она заметила это, то решила поэкспериментировать. Ориентируясь по старым фотографиям, она подчеркнула свою внешность тем же способом, что и в своё время Биргитта. Это вызвало живейший отклик в душе Симоны, которая первой обратила внимание на сходство дочери с внучкой. И та же вялая натура, что была присуща Биргитте, проявлялась и во второй дочери. Потому её решение отличалось от того, какое приняла Сольвейг. Хельга придумала не противиться воле бабки выгодно выдать её замуж неважно за кого — главные критерии оставались теми же, что и в случае замужества Биргитты. Хорошо обеспечен, холост и влюблён в неё. Очень скоро Хельга в сопровождении Симоны стала выходить в свет. Она была моложе Сольвейг всего на два года. Собственно, между всеми дочерьми Гарри сохранялась двухлетняя разница в летах: год Биргитта отдыхала от предыдущей беременности, а потом снова была готова вынашивать ребёнка. Когда Сольвейг покинула штаты, Хельге исполнилось шестнадцать, и она предпоследний год училась в школе. Симона тогда решила, что это удачное начало, ведь Биргитта примерно в то же время нашла будущего жениха, выйдя за него через несколько месяцев после знакомства. Послушная и неактивная, во многом подражающая матери (не из-за искренних порывов души, а исключительно из-за отсутствия собственных социальных навыков) и внимающая советам бабушки, Хельга умела производить впечатление. К семнадцати годам она была помолвлена с одним известным учёным, который занимался астрофизикой. Больше, чем собственная жена, его интересовала только наука, но в этом был и плюс: его совершенно не волновало, куда жена потратит деньги, если при этом дома будет хороший ужин, порядок, а его вещи — постираны и отглажены. С учётом того, что Хельга с детства, как и её сёстры, исполняла обязанности домохозяйки, это не было проблемой. Но её и мало привлекало то, что так любила её мать — уход за своим телом. Салоны красоты не вызывали у неё энтузиазма, при мысли о шопинге сводило зубы (это ведь надо было куда-то идти, выбирать одежду, мерить её!), про ночные клубы и танцы даже заикаться не стоило. Она любила кино, где можно было просто сидеть и наблюдать за чужой жизнью; и ей очень нравились кафе-мороженое. Потому в свободное время, которого у ней оказалось неожиданно много, Хельга стала посещать кинотеатры с какой-нибудь из сестёр, а потом вместе с ней есть мороженное в ближайшем кафе. Несмотря на вялую и ленивую натуру, она была способна на привязанность. И общество сестёр, в отличие от матери, её не напрягало. А к мужу, с которым ей, как она впоследствии признавалась самой себе, просто невероятно повезло, она испытывала смесь глубокой благодарности с непередаваемым восхищением: она понимала, что он чрезвычайно умён. И при этом он не требовал от неё таких же, как ей казалось, запредельных знаний, не стыдился её необразованности, а просто был рад тому, что она рядом, когда он в ней нуждался. Тордис Хофферсон, третья дочь. Пожалуй, она больше всех походила на Гарри и была единственной из дочерей, кто пытался снискать его расположение. К отцу она тянулась постоянно, несмотря на его абсолютное равнодушие. Она научилась играть на губной гармонике, хорошо умела обрабатывать их небольшой сад на заднем дворе (ведь когда-то отец так любил работать с землёй!), дожидалась его с работы и подавала ужин, если он приходил поздно… Гарри ничего из этого не трогало. Он мечтал о сыне, своей копии, с которым мог бы вести разговоры; он хотел внимания от жены, которая за столько лет ни разу не попыталась проявить к нему ласку. И в эту концепцию никак не вписывалась дочь, которая жаждала его одобрения. Она жалела и любила отца, которого судьба обделила этой самой любовью; зная историю его брака, которую Симона не боялась рассказывать, потому что чрезвычайно гордилась этим аспектом семьи Хофферсон, Тордис никак не хотела понимать, что любви не вымолить. Она упорствовала в своём стремлении угодить ему — как он в своё время угождал Биргитте; у неё не получалось — как не получалось и у него; но она считала, что получится в следующий раз — как и он после, кажется, тысячной попытки, считал, что получится в тысячу первую… Примерно в тот момент, когда Хельга готовилась к свадьбе, Тордис, после очередной провальной попытки добиться интереса отца, вдруг опомнилась. Она понимала, что идёт на риск, но приняла решение, которое и определило её будущее: наведаться на юг штата, ферму «Pork and greens». Она решила познакомиться с многочисленными кузенами и кузинами, дядюшками и тётушками, и всё ещё здравствующей на тот момент бабушкой Кэрри — муж её к тому моменту уже несколько лет пребывал в лучшем мире. Если родственники согласятся принять её, Тордис выберет сельскую жизнь. Если же они друг другу не понравятся… Что ж, это не станет особым разочарованием, и она вернётся в Хьюстон. Помог ей с этой поездкой Пол. Он отлично понимал, что девочка задыхается в городе, а нелюбовь отца и извечный холод матери только добавляют угля в костёр несчастья. Для души, в которой проснулась тяга к земле, это был единственный реальный шанс наладить свою жизнь. Созвонившись с Мэри, он чётко объяснил той всю ситуацию и попросил позволить Тордис приехать погостить на ферму. К тому времени, как и ожидалось, Мэри и её муж Джордж стали главами семейства Хофферсон. Несмотря на то, что Джордж был одним из младших сыновей, Фред твёрдо решил передать управление фермой ему и его супруге. Остальные родственники признали, что это разумно. Мэри, внимательно выслушав отца, дала своё разрешение. Тордис не вернулась в Хьюстон. Она нашла своё место и свою настоящую семью. Но для младших дочерей Гарри — Ингрид, Астрид и Герды — наступили непростые времена. Внимание Симоны прочно сосредоточилось на них троих, и девушки, не получавшие поддержки извне, стали достаточно уязвимы для воспитания от фру Браун. Они убегали от её влияния, находя себя в хобби; Ингрид занялась гончарным ремеслом, Астрид углубилась в спорт, которым и так увлекалась, но без того фанатизма, который теперь ей стал жизненно необходим. А Герда записалась в математический клуб. Именно попытка уйти от реальности стала истинной причиной серьёзного увлечения Астрид спортом. Какое-то время пробежки по утрам были просто хорошей разминкой и возможностью пораньше сбежать от разлагающихся отношений в доме. И ещё ни один стимул в истории лёгкой атлетики не заставлял находиться как можно дольше на улице и увеличивать дистанцию пробежки, как нежелание в этот дом возвращаться. Когда девочка начала делать глобальные для школы успехи на занятиях по физкультуре, её заметили. И в среднюю школу она пошла уже в отделение «Arendelle High School». И, несмотря на все старания, влияние Симоны медленно, но верно давало о себе знать. Прохладные отношения между друг другом, никаких задушевных разговоров, подруги и друзья — можно, но нечасто… Отношения с парнями — только без привязки к чувствам. Исключаются ласковые обращения, тактильные контакты, даже улыбаться позволялось определённое количество раз. Конечно, при таком раскладе Астрид никак не могла представить Иккинга своей семье. Привычка не доверять и не договаривать въелась в её натуру, а Эльза Разенграффе поначалу так напомнила спортсменке собственную мать, что та даже не пыталась удержаться от того, чтобы наговорить гадостей. Потом ей, конечно, стало понятно, что она сильно ошиблась в своих суждениях, но исправлять было поздно. Астрид видела, как сильно она нравиться Иккингу, когда они познакомились в средней школе. Тщательно всё проверив и обдумав, она, спустя весьма продолжительное время, согласилась на отношения с ним. А потом сама не заметила, как влюбилась… Да, они были совсем не похожи, их увлекали разные вещи, но при этом оба умели слушать и слышать друг друга. После скандально закончившегося Дня Благодарения в доме Фростов, Астрид, в натуре которой отсутствовала тяга к публичности, решила поговорить с Доусоном не прилюдно, а тет-а-тет. У неё совсем не было уверенности, что он прислушается к ней. Но отцу Иккинга всегда нравились друзья и подруги сына гораздо больше, чем, собственно, сам сын. Так что шанс, что он не пошлёт её сразу, всё-таки был. Хэддок-старший и в самом деле выслушал Астрид, но в ответ снисходительно заявил, что он гораздо лучше знает, что нужно его сыну. А ранее, когда Иккинг объяснился ей в любви, спортсменка оказалась в затруднительном положении. От растерянности она стала вести себя ещё чуть более отстранённо; ведь изначально их отношения базировались на совместном времяпровождении, долгих разговорах и решении каких-либо проблем, возникших на данный момент. Даже о предполагаем будущем они никогда не говорили. В тот момент девушка словно поняла, как же на самом деле к ней относится Иккинг. Астрид не с кем было посоветоваться относительно чувств своего парня. Мерида интересовалась только своими проблемами, отмахиваясь от чужих. Герда была слишком юной, а Ингрид сразу же после окончания старшей школы поступила в канадский университет, честно сказав при прощании, что по возможности никогда больше не вернётся в этот дом. И Астрид её прекрасно понимала. Поэтому она выбрала единственный возможный вариант.***
— Какое сегодня? Фисташковое, манго, клубничное? — Хельга радостно улыбалась, согласившись на встречу, но при условии, если они выберутся в кафе-мороженое. Ей нравилось баловать сестру, зная, что она редко позволяет себе нарушать спортивный режим. К тому же у жены учёного не было подруг. Коллеги её мужа, конечно, знакомили своих жён с ней; однако найти общий язык не получилось. Женщинам-учёным не нравилась молодая и яркая супруга астрофизика, которая, хоть и не разбиралась в тёмной материи и теории струн, тем не менее, могла поддержать беседу, и не выглядеть при этом дурой. При попытке учёных дам выставить её таковой, она с невинной улыбкой возвращала им их же оскорбления, только в десятикратном размере — постоянное общение с Симоной и не такому научит. Соседки по дому, будучи семейными, тоже пытались завязать с Хельгой более дружеские отношения, но почти у каждой из них были дети, о которых они могли говорить сутками, а больше ничего им не было интересно. Хельга, которой дети, особенно чужие, не были интересны вовсе, зевала в их обществе и быстро сворачивала беседу. — Просто молочный коктейль, — остановила Астрид все благие порывы сестрицы, — я пришла поговорить с тобой, — без обиняков выложила она причину встречи. — О, серьёзно? И о чём же? — Хельга нетерпеливо побарабанила ногтями по столу в ожидании заказа. — Скажи, ты любишь своего мужа? — от прямоты Астрид Хельга удивлённо приподняла брови. Затем осторожно пожала плечами: — Ну… Да? Зачем ты меня вообще об этом спрашиваешь? — Потому что мне важен ответ! — Астрид со вздохом откинулась на спинку стула. — Понимаешь, Симона постоянно говорит о том, что абсолютно все мужчины недостойны любви, и та женщина, которая посмеет полюбить его… — …Не может уважать себя и вообще зваться женщиной, — закончила за неё Хельга, — да, я помню все бабушкины постулаты, — она усмехнулась, но, как показалось Астрид, не по-доброму. — Вот именно, — кивнула Астрид, — ты — единственная из старших сестёр, подчинившаяся воле фру Браун и вышедшая замуж по указке. Но ты, кажется, любишь своего мужа… Или я всё же ошиблась? — и Астрид пристально вгляделась в задумчивое лицо сестры. Та тщательно обдумывала ответ. — Знаешь, где мы встретились с Тимом? — тихо произнесла Хельга после длинной паузы. — В научном университете, он вёл лекции в планетарии. Тогда Симоне пришло в голову, что там можно исследовать почву на предмет наличия перспективных холостяков. Её немного беспокоило, что ни на благотворительных аукционах, ни в театрах, ни на концертах не находятся благопристойные кандидатуры на роль жениха, вот она и пошла нетрадиционным путём. Я тогда столько нового узнала о космосе, — в её взгляде проскользнула нежность, — мне никогда не было так интересно в школе, как с этим немного двинутым на науке учёным. Он, как ты знаешь, по меркам нашей бабули не впечатляет красотой, бледный невзрачный очкарик, пусть и с хорошо поставленным голосом. Но для меня он был красивее любого накачанного спортсмена или актёра. Я отлично понимала, что не могу входить в круг тех, с кем он предпочитает общаться. Но на тот момент я просто решила поблагодарить его за то, что он нашёл время для того, чтобы прочитать лекцию тем, кто в науке не разбирается вообще! И я подошла к нему. Кажется, я даже заикалась от волнения, но сумела выговорить, что приглашаю его на мороженое. А он вдруг улыбнулся и согласился! Я была так счастлива, Астрид! — А разве Симона не сопровождала тебя в планетарий? — удивилась младшая сестра, отлично зная свою бабку. — Сопровождала. Сначала. Но ближе к концу мероприятия ей позвонили с работы, и пришлось отлучиться, — хмыкнула Хельга. — Когда я потом сообщила ей, как зовут учёного, который вёл у нас лекцию, она ахнула и сказала, что, оказывается, он в ближайшем будущем может стать Нобелевским лауреатом. Во всяком случае, университет, где он работает, делает на него ставки. У Тима было мало времени, чтобы ухаживать за мной, но почему-то он решил, что я того стою… А я с каждой встречей восхищалась им всё больше. Да, сейчас я могу признать, что влюблена в своего мужа. Он никогда не зацикливался на моих эмоциях и не спрашивал, люблю ли я его, хотя мы уже почти семь лет как женаты. Но, поскольку Тим — один из самых умных людей, которых я знаю, думаю, ему известно о моей любви. Однако я из-за нашего воспитания всё ещё ему этого не сказала. — Вот и у меня такая же ситуация, — тяжело вздохнула Астрид. — Мой парень признался мне в любви, а у меня как будто условный рефлекс сработал — моментально перевела разговор на другую тему. Я привыкла, что он воспринимает наши отношения не как увлечение, но не думала, что всё настолько серьёзно. — Я понимаю тебя, — в глазах Хельги возникло неподдельное сочувствие, — но для начала тебе стоит пойти простым путём. Вы уже третий год вместе, неплохо изучили друг друга, так что задай вопрос себе: ты его любишь? Можешь не отвечать мне, — поспешно прервала она собиравшуюся что-то сказать сестру, — ответь себе. И уже от этого ответа ищи решение. Несмотря на то, что Хельга была права на все сто пятьдесят процентов, с принятием решения Астрид слегка затянула… Хотя ладно — не слегка, а очень и очень сильно. Она допускала парня в личное пространство, позволяла ему поцелуи и отвечала на них, даже стала иногда называть его эпитетами типа «милый». Ей всё это далось не очень легко, она по-прежнему демонстрировала окружающим сдержанность, пусть и не граничащую с холодом. Она даже не догадывалась, что у их пары иногда появлялись наблюдатели: Эльза Разенграффе, страшно раздражающая Джека Фроста, немая девушка; и Карлос Клифф, дедушка Джека. Эльзе, наблюдавшей за ней, была интересна сама Астрид, но даже её внимательность не помогла ей понять, почему спортсменка довольно прохладно относится к Иккингу. Что вообще-то неудивительно, учитывая незнание Эльзы всех косяков в семье Хофферсон. Карлос же был привязан к Иккингу, и хотел понять, насколько подходит ему выбранная им подруга. Но и его мудрость не помогла ему сообразить, что же именно не так с девушкой сына его крестника. Все окружающие эту пару близкие люди были уверены в том, что чувства в ней исключительно односторонние. А потом Иккинг устал от ожидания и неопределённости. Астрид понимала, почему же он решился на расставание, но заставить себя объясниться с парнем не могла — нагромождённые годами стены из принципов и бабушкиных внушений так просто не рушатся в одну секунду. Зато вместо нейтралитета у них с Анной возникло нечто вроде дружеского взаимопонимания, и спортсменка по-настоящему радовалась этому обстоятельству. Непосредственная Анна каким-то немыслимым образом, застав ревущую Астрид, смогла в тот день добиться от неё откровенности. Не то, чтобы блондинка поведала всю семейную историю, но основную мысль донесла. Анна отреагировала двояко. С одной стороны она искренне сожалела, что довольно долгие, особенно для подростков, отношения, так бездарно закончились. С другой стороны, ей очень хотелось дать брошенной девушке хорошего подзатыльника за то, что та не собирается хоть что-то сделать для восстановления того, что рухнуло и по её вине в том числе. — Ты же сама не посчитала нужным сказать ему о своих чувствах, — говорила рыжая, — а ведь прекрасно знала, как он ждёт этого. В конце концов, прошло всего несколько дней после вашего разрыва. Попробуй поговорить с ним. — Наша бабушка, фру Браун, всегда говорила, что девушке неприлично делать первый шаг к мужчине… — И как? Счастлива ваша бабушка в полном и абсолютном одиночестве? Я даже не уверена, что вашу маму можно назвать счастливой, хотя она и получила то, что хотела, — в этот момент Астрид взглянула на Анну более внимательно — ей показалось, что сидящей рядом с ней и утешающей её девушке больше лет, чем прописано в документах. А Анна, подумав, решила рассказать о становлении собственных отношений. Рассказ затянулся, и поэтому, когда освободившийся Кристоф всё же смог найти её, был немало удивлён компании, которую выбрала его подруга. Астрид целый вечер потратила на размышления, тем более, что ей никто не стремился мешать: домой вернулась бунтарка Ингрид — исключительно для того, чтобы сообщить, что она влюблена и летом выходит замуж, её жених приехал вместе с ней в Хьюстон на Пасху, и завтра она приведёт его знакомиться с ними. Симона ударилась в вопль, Биргитта выразила мысль о том, что Ингрид идиотка, если собирается замуж по любви, и что женская половина семьи категорически не одобряет её выбор, а потому ни с кем знакомиться не собирается. Гарри вообще сказал, что ему всё равно, кто и за кого выходит замуж, а потому на свадьбу он не приедет. Но тут выяснилось, что Ингрид вовсе не собиралась мириться с правилами, которые ей опротивели ещё в детстве. — Нет, вы будете с ним знакомиться, — последовал вдруг твёрдый отклик на всю тираду родственников, — и вести себя станете как нормальные люди! И на свадьбе вы тоже появитесь. Впрочем, на свадьбу приедут и Сольвейг с Тордис — их я тоже предупредила о том, что они, конечно, могут попытаться проигнорировать моё настойчивое приглашение, но в этом случае я им не завидую. Так что на моей свадьбе будут все, кого я пожелаю там увидеть. Как поняла Астрид, Ингрид готовилась сочетаться браком с каким-то известным канадским политиком, у которого связи были в любой стране мира. Да такие, что даже у Сольвейг не получалось отсидеться в Сиднее. И пусть пользоваться положением будущего мужа не совсем этично, но Ингрид твёрдо решила навести порядок в своей семье. Отдельным пунктом стал её непростой и довольно жёсткий разговор с Гарри — в их семье довольно быстро привыкали обращаться к родителям по именам, а к бабушке вообще порой проскакивало «фру Браун» вместо Симоны. Эти обращения не были чьим-то требованием или обязательством по отношению к детям. Нет, такой подход возникал автоматически. И против него никто не возражал. Ингрид, которая была близка по возрасту к Тордис, видела, как та изводит себя, пытаясь добиться поощрения отца. Она жалела её, и сейчас высказала Гарри всё, что думала о нём, его несбывшихся мечтах и выборе жены. Собственно, именно на этом моменте Астрид и Герда позволили себе удалиться из гостиной, где и шли словесные баталии. В совпадения спортсменка не верила. Она вообще соотносила себя с агностиками; но так же понимала и то, что появление Ингрид именно сейчас, когда Астрид переживала бурю в душе, неслучайно. Как выражаются эзотерики, сей приезд больше походил на знак свыше. Девушке предстояло прислушаться к себе, принять свои желания, и разобраться с тем внутренним нагромождением из чужих взглядов, которые мешали ей жить. Утром следующего дня, не решаясь позвонить бывшему парню и наблюдая за шумной суетой в доме (возле плиты Ингрид сознательно поставила Симону и Гарри, аргументировав этот тем, что хватит эксплуатировать детей, а раз Биргитта готовить не умеет, то делайте это сами), так вот, Астрид перебирала в голове варианты, где сейчас может быть Иккинг. Первый день пасхальных каникул, куда он мог пойти? Остаться дома? Вряд ли, Стоик Обширный всё ещё не отказался от идеи определить своего сына в бизнес. Астрид знала об этом, как и о том, что всю зиму отец и сын почти не разговаривали. Затем в голову пришла мысль о Беззубике — Иккинг поделился с ней историей о найдёныше, как и тем, где он находится. Вспомнив адрес приюта, куда они ходили с парнем всего один раз, она, не досмотрев семейную мелодраму, отправилась искать его. Как выяснилось, она ничего не перепутала — приют был тем самым, где обитал чёрный котёнок. Но Иккинг не приходил сегодня, как её заверила дежурившая в питомнике женщина. — Он не так часто навещает Беззубика, — говорила она, — но я его понимаю. Когда родители против домашних животных, то даже походы в котокафе расцениваются как преступление, — и она грустно улыбнулась. — А можно мне увидеть его котёнка? — неожиданно для себя попросила Астрид. — Конечно, — кажется, дежурная даже обрадовалась, — он будет только рад возможности поиграть. За те месяцы, что прошли с момента первой встречи Иккинга с Беззубиком, тот из котёнка превратился в гибкого кота-подростка, который активно гонялся за лазерным лучом по всей комнате, ловко прыгал по всевозможным поверхностям и выглядел как шикарный породистый кот. Блестящая и гладкая чёрная шерсть, огромные зелёные глаза, хитрая морда и короткие, но мощные лапы. — Я думаю, что его мать была породистой кошкой, — говорила врач, пока Астрид знакомилась с Беззубиком, — но сбежала от хозяев и загуляла с каким-нибудь беспризорным кошаком. А потом, когда её нашли, она уже была с выводком котят. Маму от них забрали, и они должны были выживать уже сами. Надеюсь, что они справились, — чёрный кот деловито обнюхивал руки Астрид, проверяя наличие еды, — Беззубику вот повезло — ему встретился Иккинг. В голосе женщины появились нечитаемые нотки. Астрид, наглаживая весьма довольного вниманием кота, присмотрелась к дежурной. Она явно любила свою профессию, умела находить общий язык с животными и ценила тех людей, которые были добры к представителям фауны. Немолодая, но и нестарая, она выглядела весьма неплохо и почему-то очень знакомо… У Астрид возникло ощущение, что она видит этого ветврача не впервые… Что было очень странно, ведь прежде ей не приходилось общаться с ветеринарами. — Что с вами, дорогая? — сквозь пелену дежавю прорвался участливый голос дежурной. — Вы нездоровы? — А?.. — Астрид стряхнула наваждение с себя, мотнув головой. — Нет, я в порядке, просто… не завтракала ещё, — что, кстати, было чистой правдой. — О, тогда выпейте со мной кофе, — и снова улыбка, в которой есть что-то неуловимо знакомое, — у меня с собой пара сэндвичей, думаю, они вполне подойдут для завтрака. — Спасибо, но я… Она хотела сказать, что соблюдает диету, и ей нельзя многие продукты. Или что ей не хочется принимать помощь от незнакомого человека. Или что не в её правилах посягать на чужую еду. Но внезапно закончила предложение иначе: — …я с удовольствием! — Астрид? — она вздрогнула, услышав родной голос позади себя. Обернувшись, девушка неловко улыбнулась удивлённому её появлением Иккингу. — Что ты тут делаешь? — Я искала тебя, — решив не трусить, призналась Астрид, — подумала, что ты можешь быть здесь. Но тебя тут не оказалось, и я решила увидеть твоего котёнка, — тот как раз заметил своего хозяина и ринулся к нему с другого конца комнаты. Иккинг наклонился погладить его, когда к парню обратилась ветврач: — Доброе утро, дорогой! — Доброе, — он выпрямился, взяв Беззубика на руки, — Астрид, я вижу, ты уже познакомилась с моей мамой? — Так вы — та самая Астрид? — улыбка женщины стала ещё приветливее, — мне очень приятно… — Вы — мама Иккинга?! — севшим голосом произнесла спортсменка. Та кивнула и протянула руку: — Хлоя Грей, очень рада наконец-то познакомиться с вами.* * *
— А Стоик Обширный в курсе, что ты общаешься с его бывшей женой? — Пока нет, — тут он нахмурился, — но сказать придётся. — Ну, ты даёшь! Поверить не могу, что ты несколько месяцев общался со своей матерью и никому ничего не сказал! — будучи всё ещё в некотором шоке от происходящего, Астрид даже свою эмоциональную привязь отпустила. Они полдня провели в приюте, где сначала всё-таки позавтракали, а затем Астрид знакомилась и с его другими обитателями, среди которых были не только коты. Собаки, попугаи, хомяки, декоративные кролики, шиншиллы, морские свинки… Даже игуана с черепахой затесались в этот мини-зоопарк. Для собак были оборудованы вольеры во дворе дома, где располагался приют; для котов — несколько комнат. Остальные жители обитали в клетках и аквариумах, стоящих в отдельном кабинете. Хлоя знала историю каждого, кто и по каким причинам попал сюда. Она оказалась не просто дежурным врачом, она была основателем этого приюта. Ей пришлось находить филантропов, небезразличных к судьбам животных, прежде, чем идея этого приюта стала возможной. С радостью и гордостью Астрид узнала, что одним из спонсоров является её родственник — Пол Хофферсон, родной дядя её отца. Когда Иккинг искал временное пристанище для Беззубика, ему и в голову не приходило, что он найдёт гораздо больше. Он не мог узнать Хлою, но она-то следила за жизнью сына в соцсетях и знала, как он выглядит. Женщина решила не усложнять ситуацию между ним и собой, потому представилась ему настоящим именем, когда они разговорились о судьбе его котёнка. Конечно, парень не сразу пришёл в себя, поняв, что перед ним находится живое воплощение тени из прошлого, которое у него, благодаря вмешательству Доусона, не было шанса узнать. Хлоя не стала его смущать, а просто сказала, что если он вдруг захочет с ней познакомиться и поговорить — она не будет возражать. Иккингу понадобилось гораздо меньше времени, чем Астрид, чтобы принять решение. Он снова пришёл в приют уже через два дня и попросил вновь обретённую мать рассказать её версию событий и виденье развода с мужем. Оказалось, Доусон почти не преувеличил, когда рассказывал о причине развода и о том, что инициатором была Хлоя. Женщина честно сказала, что не собирается оправдываться, но если Иккинг готов узнать её самостоятельно, не опираясь на чужие рассказы, то они могли бы попытаться выстроить с ней свои отношения. Он принял её предложение. Но с того момента в его сердце появилась тайна, скрытая даже от лучшего друга и от любимой девушки. И охраняема была она столь основательно, что никто не догадался даже об её наличии, что уж говорить о сути… — Я никому не мог сказать, — с улыбкой пожал плечами парень, — это было чем-то таким глубоко личным, что мне захотелось оставить эту небольшую тайну себе. — Наверное, я тебя даже понимаю, — со вздохом кивнула Астрид, — если тебе интересно моё мнение, то у тебя замечательная мама. Я даже растерялась, когда поняла, что совершенно незнакомый человек кажется таким знакомым! Теперь-то всё понятно — ты же похож на неё, — в этот момент они взглянули друг другу в глаза, и прежняя непринуждённость, которой они наслаждались всё утро, исчезла. Только сейчас они поняли, что всё время, пока шли, держались за руки. Прощаясь с Хлоей, Иккинг, то ли машинально, то ли нет, подхватил руку Астрид, а та в ответ молча переплела свои пальцы с его. Он не успел сказать матери, что расстался с любимой девушкой; а когда она появилась в питомнике, это и вовсе потеряло всякий смысл. К тому же оба на самом деле успели забыть об этом — настолько располагающая атмосфера царила вокруг! Теперь пришлось вспомнить. Очень быстро и неохотно молодые люди разомкнули пальцы. Несмотря на солнечный весенний день первого дня каникул, стало как-то зябко. Астрид вздохнула и плотнее закуталась в куртку. — Так… зачем ты всё же пришла? — вернулся к тому вопросу Иккинг, с которого и началась его сегодняшняя встреча с бывшей подругой. — Хотела увидеть тебя, я же сказала, — она даже отвернулась, чтобы парень не заметил отчаянное выражение на её лице. Она-то надеялась, что он сразу же поймёт, почему она его искала, и объяснять ничего не придётся. Не вышло. — Мне кажется, это было бы немного неуместно с твоей стороны, — осторожно заметил он, — мы ведь уже не встречаемся… — Это была твоя инициатива, — спокойно напомнила девушка. — Я знаю. — Я вовсе не собиралась с тобой расставаться, — Астрид всё-таки остановилась и прямо посмотрела на него, — меня всё устраивало. Я даже не догадывалась, что всё это время ты думал о разрыве. — Не всё время, — поправил её Иккинг, — только последний месяц. — Но почему?! — она знала причину. Но ей хотелось услышать это от него. По-прежнему не проявляя эмоций, он удручённо спросил: — Мне на самом деле стоит говорить об этом вслух? Астрид, я… — он запнулся, видимо, слова тоже не давались ему легко. — Я не герой, не бизнесмен, не идол молодёжи. И я ни кем из них никогда не стану. Моя амбициозность никогда не дотягивала до планки чего-то знаменитого, делового, блистательного. За зиму я успел убедиться, что мне всегда будет интересен только тот мир, в котором осталась моя мама. Наверное, поэтому мы и смогли с ней найти общий язык. Я далёк от всего, что разжигает интерес моего отца. И я, как никогда хорошо, понимаю, почему она ушла от него. — Зачем ты мне это говоришь? — недоумевая от всего вышесказанного, девушка вопросительно смотрела на него. — Я хочу, чтобы ты тоже понимала: я не буду другим. Меня не ждёт головокружительная карьера, и я не смогу обеспечить тебе высокий уровень жизни. И я знаю, что для тебя важно было выбраться из этой школы, этого города, этого штата, в конце концов! Ты всегда мечтала уехать отсюда. Мечтала о большом спорте. Думаю, ты заслужила своё место в той вселенной, куда так хочешь попасть. Но мне в ней точно нет места. Как и в твоей жизни. Лицо Астрид исказилось от гнева, и она собралась выдать Иккингу всё, что думает, но внезапно осеклась. Она никогда не говорила ему, почему так хочет уехать — причина, по которой почти все её сёстры сбежали в другие города или даже страны. Она не знакомила его с родителями и не говорила, почему не делает этого. За два года она набралась смелости только на то, чтобы представить его Полу Хофферсону, который умел общаться буквально со всеми, точно знал, что не стоит говорить лишнего, и по-настоящему сочувствовал своим внучатым племянницам, которым настолько не повезло с родителями. Астрид довольно часто повторяла, как она хочет уехать, и как ей важно прорваться на арену мирового спорта. Но она даже не пыталась объяснить, что на самом деле просто хочет сбежать и никогда не видеть ни Биргитту, ни Симону, ни Гарри. Так что вполне логично, что Иккинг сделал из этого свои собственные выводы. Астрид всегда устраивали их отношения на полутонах: они встречались, но больше для общения; они были вместе, но проявление чувств было возможно лишь наедине; они не ревновали друг друга, но ни один из них до конца не доверял другому. Такие отношения достаточно надёжны, но от них отказаться тоже не составляет труда. Значит, где-то на подсознании она хотела прервать их сама, когда уедет в Алабаму. За два года её парень предпринимал попытки, чтобы они стали чуть более близки, чтобы освоили какой-то новый уровень взаимопонимания. Но они оставались в изначальной точке. В той самой, где Астрид решила, что большего ей и не надо. — Кажется, мне предстоит объясниться, — вздохнула она. Но в этот раз без горечи. Неожиданно сложное решение задачи оказалось до смешного простым. — Ты не должна мне ничего объяснять, — воскликнул Иккинг, — я ни о чём не жалею. И я рад, что у нас были эти два года. — У нас всё ещё может быть много счастливых лет впереди, — с удивительной ясностью произнесла спортсменка. — Да, я часто буду в разъездах, если попаду в большой спорт. Но ты ведь уже убедился, что меня не привлекают другие парни. А тебе я готова доверить и собственную жизнь, а не только какую-то там клятву верности. Я знаю, что ты меня дождёшься. Мне плевать, что ты выберешь в итоге: бизнес Доусона или спокойную жизнь ветеринара. Потому что это твой выбор, и я буду уважать его. И, наконец, самое важное: я люблю тебя, Иккинг! Поверь, это так! Знаю, что прежде я не говорила таких слов и вообще избегала разговоров на эту тему, но говорю сейчас. Замерший от её тирады парень, едва успевал воспринимать всё, что слышал. Конечно, он знал, что Астрид вовсе не каменная скала, и видел её и сердитой, и весёлой. Но с таким пылом она впервые говорила о своих переживаниях, направленных именно в его сторону. — Подожди! — он схватил её за руку, притягивая к себе. — Ты сказала, что любишь меня? — Я любила тебя всё время, что мы встречались, — она продолжала всматриваться в его глаза, опасаясь, что он ей не поверит, — может, я не с первого же взгляда влюбилась в тебя безоглядно, но потом поняла, что именно с тобой мне хорошо так, как никогда не было. И если ты не разлюбил меня… — Нет, — незамедлительно отозвался он, — я любил тебя, когда мы встречались, люблю сейчас, и, наверное, уже не смогу разлюбить. Смысла говорить дальше не было. Пара прервалась на поцелуй — ни один, ни вторая не признались в том, что за несколько дней в разлуке очень соскучились друг по другу. Да, им ещё предстоял разговор на оставшийся день, ведь перед Астрид встала необходимость объяснить Иккингу, почему она не хотела знакомить его с семьёй. Но самое главное они друг другу сказали. Впереди была пасхальная неделя каникул, где нужно было объясняться с Доусоном — и по поводу Хлои, и по поводу поступления его сына на ветфакультет. Так же предстояло долгожданное знакомство с сёстрами Астрид, они с Иккингом решили, что это не повредит никому. Да, их любовь выросла не из дружбы. Не из детства. Не из страсти. Не из нежности первой встречи. Но кто сказал, что она не может расцвести на полутонах? Они шли вперёд, даже не отслеживая маршрут. Напряжение прошедших событий и недомолвок, наконец, отпустило, и ребята радостно смеялись и болтали, о чём только можно. Какой бы трудной не виделась им предстоящая неделя, или даже месяц, или полгода — у них был нынешний день, их глоток свободы. Но почему-то Хьюстон — совсем немаленький город, крупный даже по меркам штатов, хотя и не столица Техаса — располагает к тому, что даже в выходной день абсолютно случайно ты встретишь кого-то знакомого и примешь участие в событиях, не имеющих непосредственно к тебе никакого отношения. Знакомые голоса на повышенных тонах они услышали возле спортивного ледового комплекса, куда не заметили, как дошли. Вскоре перед глазами пары предстала Анна Разенграффе, удерживающая за плечи пунцовую от ярости Мейси Фрост, которая едва ли не бросалась на стоящего неподалеку парня. Вид у парня был до чрезвычайности виноватый, и, кажется, он совсем был не против получить по лицу. Словесная стычка не переросла в мордобой явно только потому, что этому мешала Разенграффе-младшая. — Мейси, пожалуйста, — увещевала она подружку, — прежде, чем бить, надо дать человеку возможность оправдаться. — Ещё чего! — не оставила своих попыток обычно здравомыслящая, но эмоциональная Мейси. — Отпусти меня! — в эту секунду она как никогда походила на разозлённого Джека. Иккинг и Астрид поняли, что выходной накрылся, но поспешили вмешаться. Как-никак, но Анна оказала поддержку Астрид в непростую минуту жизни; а Иккинг был лучшим другом Джека, старшего брата девочки, что сейчас едва не ревела, желая дотянуться и ударить чей-то нос. — Привет, девчонки, — пара быстро оказалась рядом с ссорившимися, — что случилось у вас? — А, привет, Иккинг, — не удивляясь их появлению, кивнула Анна, — привет, Астрид. Мы выясняем, кто кого обманул, зачем и что теперь делать. — Обманул, полагаю, он? — Астрид указала в сторону виноватого юноши. Раньше она не видела его, но заметила, что парень — лати́нос и младше их, примерно ровесник самой Мейси. — Да не собирался я никого обманывать, — парень, кажется, не вынес тяжести обвинений и попытался что-то сказать в свою защиту, — так сложились обстоятельства… — Ах, обстоятельства?! — младшая Фрост едва не вырвалась, но Анна не зря посещала с ней тренировки по фигурному катанию. К тому же она была старше, так что очередная попытка с треском провалилась, и лицо парня избежало удара. — Ты сделал из меня дуру! — Подождите, — прервал Иккинг чужие разборки, — а можно пояснительную бригаду в студию? В чём суть конфликта? Парень продолжал сконфуженно молчать и даже уставился на асфальт под ногами. Мейси покраснела ещё больше и тоже отвела взгляд — видимо, гордость не позволяла объяснить, в какой идиотской ситуации она оказалась. Так как Астрид и Иккинг продолжали сверлить их взглядом и ждали разъяснений, пришлось говорить уставшей от ситуации Анне. — Это её парень, Майкл, — лёгкий кивок в сторону латиноса, — они познакомились на её соревнованиях ещё в декабре и начали встречаться… А теперь он признался, что на самом деле он и его многочисленная семья хотели познакомиться с Рапунцель Голден, и не знали, как это лучше сделать.