О королях и бастардах

Проснувшись, Рейнис потянулась и почувствовала, как легкий ветерок ласкает её тело. Она была обнажена, и одеяло, должно быть, соскользнуло с нее прошлой ночью. Однако в покоях было достаточно тепло, особенно в постели, так что она не возражала. Она опустила взгляд, ощутив на своем теле привычную и удобную тяжесть. Аллара лежала на ней, обхватив руками и зарывшись лицом между её грудей, как любила делать это всякий раз, когда они засыпали вместе. Рейнис подумывала о том, чтобы мягко оттолкнуть красавицу от себя, но потом решила не делать этого. Вместо этого она стала медленно и нежно гладить её по волосам. Алларе потребовалось лишь мгновение, чтобы очнуться от этого. Красавица тоже потянулась, но, казалось, не желала выпускать Рейнис из своих объятий. Вместо этого она ещё крепче обхватила ее тело одной рукой, прижалась к ней и свободной рукой потянулась к одной из грудей Рейнис. Она обхватила её, размяла нежными пальцами, а затем поднесла ко рту. В следующее мгновение сосок Рейнис уже исчез между нежными губами Аллары, и вскоре она почувствовала страстное посасывание. Всего через мгновение соски стали твёрдыми, словно выкованными из стали, а между бёдер поднялось знакомое тепло и влажность. Она наслаждалась прикосновениями Аллары, тихонько стонала, закрыв глаза и погружаясь в успокаивающее ощущение тела, лежащего на ней, тёплого мягкого влажного рта, что посасывал её сосок то нежно, то жадно. Рейнис не смогла подавить стон, когда вдруг почувствовала, как рука Аллары покидает ее грудь и безошибочно перемещается между бедер, погружаясь в её влагу. Жар между ног усилился, и она стала такой влажной, что слышала восхитительное чавканье при каждом движении руки Аллары и ее нежных, умелых пальцев. К этому времени Аллара уже так хорошо владела собой, что Рейнис становилась почти такой же мокрой от ее прикосновений, как и от прикосновений Эйгона. Одна ее рука переместилась к свободному соску и стала играть с ним, а другая зарылась в полные, мягкие, великолепные волосы Аллары. Внезапно она почувствовала холодок на своем влажном соске. Опустив взгляд, она увидела, что Аллара выпустила сосок из своего тёплого и уютного рта, не сосёт и не облизывает его. Рука Рейнис быстро отпустила волосы Аллары и взяла на себя эту задачу, начав играть с твёрдым соском и ласкать его, пока голова Аллары опускалась вниз по её телу, целуя живот и наконец исчезая между бедер. В следующее мгновение волна возбуждения и экстаза взорвалась у неё между ног, когда она почувствовала, как губы Аллары целуют и посасывают губы между ног Рейнис, а её язык начинает играть вокруг её маленькой жемчужины. Стоны Рейнис становились всё громче и громче, а её тело дрожало и трепетало, когда приближающийся пик нарастал в её теле, а Аллара жадно, почти жадно, пировала у нее между ног. И вот момент настал. Рейнис потеряла контроль над собой и закричала от наслаждения так громко, что, наверное, мог услышать весь Красный Замок, а её ноги сомкнулись вокруг головы Аллары, и всё тело задрожало и затряслось в похотливых судорогах. Где-то вдалеке ревела Мераксес, громоподобная и такая же дикая и свободная, какой чувствовала себя Рейнис. Когда все было кончено и Рейнис опустилась на кровать, выбившись из сил, Аллара наконец отпустила её, и когда Рейнис снова опустила взгляд на свое тело, она увидела смеющиеся глаза довольной Аллары, весь её великолепный рот был погружен в интимную влагу Рейнис. Прежде чем Рейнис успела что-то сказать, попросить Аллару лечь на спину и позволить отплатить ей ответной услугой, Аллара в последний раз страстно поцеловала ее в губы между ног, а затем поднялась с кровати. Обнаженная, она прошла через покои к небольшому креслу, над которым висел ее халат из тонкого шёлка, и утренний солнечный свет, проникавший в комнату сквозь узкие щели в занавесках, играл на её безупречном теле. Она накинула халат, такой тонкий, что не оставлял на обозрение ни одной части её изящного тела, и вернулась в постель, прижавшись к Рейнис. От Рейнис не ускользнуло, что она не умылась и не вытерла остатки влаги Рейнис со рта, хотя чаша с водой стояла рядом с креслом. Вместо этого она наклонилась к Рейнис и приблизилась для поцелуя. Рейнис с готовностью открыла рот и приняла язык Аллары в свой рот, ощутив свой собственный сладкий вкус между ног. — Доброе утро, — наконец произнесла Аллара, когда их губы разошлись. Рейнис не могла удержаться от громкого смеха. — Доброе утро, любимая, — ответила она, еще раз поцеловала Аллару в полные, улыбающиеся губы и тоже поднялась с кровати. Рейнис подошла к окну и раздвинула шторы, чтобы яркий свет утра, золотистый и чудесный, заполнил комнату. Только после этого она подошла к небольшому креслу, взяла лежавший на нем халат и накинула его на себя. Халат был сделан из более плотной ткани, поэтому прикрывал её гораздо больше, чем у Аллары, но та всё равно смотрела на Рейнис с такой лукавой улыбкой, будто бы она всё ещё была обнажена и умоляла снова лечь с ней в постель. — Может, в следующий раз лучше сначала надеть халат, а потом раздвигать шторы? В конце концов, ты — принцесса королевства, и не каждому солдату на стенах Красного Замка нужно тебя во всей красе. — Ты так ревнуешь меня к этим храбрым мужчинам? — спросила Рейнис, подмигнув. — Нет, вовсе нет, — со смехом ответила Аллара. — Я хочу, чтобы всё твоё великолепие принадлежало только мне, моя принцесса. Мне и... и Эйгону. — Так было и так будет всегда, — сказала Рейнис и поцеловала ее в губы. Однако неуверенность в голосе Аллары не ускользнула от неё, когда та произнесла имя Эйгона. Рейнис уже заметила, что с тех пор, как они узнали о выживании Эйгона и его скором возвращении, Аллара с каждым днем становилась все более нервной и неуверенной. Она, конечно, радовалась его возвращению, в этом Рейнис не сомневалась, но все же заметила, что, по всей видимости, как-то странно боится этого. Затем Рейнис перешла к другому окну, из которого открывался лучший вид на город у подножия Эйгонова холма. Там она рывком раздвинула шторы, впуская утренний свет. Она посмотрела в сторону Драконьего логова, где Мераксес снова осталась одна. По крайней мере, до тех пор, пока Эйгон не вернется на Балерионе. После того как они с Джоном закончили упражнения прошлой ночью, тот в сопровождении эскорта золотых плащей немедленно отправился в Драконье логово. Это был скорее ритуал, чем что-либо еще, почти церемония, о которой их отец прочитал в одной из немногих записей о связи между драконом и его всадником, пережившей Рок Валирии. Эйгон и она были тогда детьми, связь между ними и их драконами была ещё свежа, и отец опасался, что эта связь, по какой бы то ни было причине, может со временем ослабнуть, а возможно, и разорваться. Поэтому он послал за священником из Волантиса, Первой Дочери Валирии, который все еще знал и практиковал многие из старых ритуалов, и попросил его провести этот ритуал с Эйгоном и Рейнис. В детстве они с Эйгоном считали эту валирийскую церемонию просто большой забавой, не подозревая о силе, заложенной в столь древних ритуалах. После гибели последних драконов, после того как магия исчезла из мира, подобные церемонии стали не более чем чистой фикцией, спектаклями в прямом смысле этого слова, с помощью которых люди, даже настоящие жрецы, притворялись, что сохраняют то, что давно перестало существовать и чего они не понимали по меньшей мере столько же времени. Но с тех пор, как драконы вернулись в мир, а вместе с ними и древние силы, они снова стали больше, в чём Эйгон и Рейнис смогли убедиться воочию. Когда Джон признался ей, что не знает высокого валирийского языка настолько хорошо, чтобы понять ее слова, она засомневалась, что церемония сработает и на общем языке. Но в итоге связь между Джоном и Вейгаром, что могла ощутить Мераксес, а через неё и сама Рейнис, стала такой же крепкой и непоколебимой, как сама жизнь. Это был один из немногих случаев, когда она была рада своей ошибке. Джон принял то, кем и, что более важно, чем он являлся. Рейнис не была уверена, что это внезапное принятие было вызвано тем, что Джон смирился с тем фактом, что он был не законнорождённым сыном Роберта Баратеона, а сыном-бастардом Рейгара Таргариена. Рейнис видела эту ситуацию таким образом: хоть это откровение в действительности означало для него понижение в ранге от сына и наследника верховного лорда до внебрачного сына короля, оно также означало и возвышение от простого человека до всадника на драконе. И теперь только это возвышение давало ему возможность открыть свои чувства Арье Старк. Но для Рейнис это не имело значения, пока сам Джон осознавал, кем и чем он был и хотел быть. И он это знал. Он знал о своем звании, а теперь, получив связь с Вейгаром, и о своей силе. Теперь Джон был Таргариеном, как бы его ни звали, Сноу или еще как-нибудь. Он был одним из них, братом Эйгона и братом Рейнис, частью их семьи и основой могущества их рода, и Джон принял это всей душой. Тем вечером, из этого самого окна, перед которым она сейчас стояла, Рейнис видела, как куполообразная крыша Драконьей ямы медленно раскрылась, и не успела она раскрыться достаточно широко, чтобы пропустить такое чудище, как Вейгар, как мерцающий зеленый зверь стремительно, словно вихрь, умчался сквозь нее в вечернее небо. А ведь в тот момент не прошло и часа после того, как Джон покинул её покои. Рейнис велела слугам Красного Замка набрать для Джона ванну и принести хорошую еду с вином еще до того, как они вывели его из темниц, горячо надеясь, что их разговор закончится хорошо. В то же время она отправила юного Лимана Дэрри гонцом в Драконье логово, чтобы стражи приготовили для Джона одно из старых седел Эйгона, которое он сможет использовать на Вейгаре, если их упражнение, ритуал или чем еще это можно назвать, действительно окажется успешным. Джон был не так мускулист и в целом стройнее Эгга, а Вейгар меньше Балериона, поэтому она надеялась, что одно из старых седел будет достаточно хорошо подходить и дракону, и всаднику, пока для них обоих не изготовят новое седло. По всей видимости, это сработало, поскольку Джон, надежно пристегнутый к шее Вейгара цепями и широкими кожаными ремнями, смог крепко держаться в седле, когда дракон поднялся в воздух с почти непостижимой силой и стремительностью, а затем безошибочно направил его на север, в Долину, что было бы невозможно до того, как связь между ними полностью сформировалась. Там, в Долине, леди Арья, как надеялась Рейнис, всё ещё ждёт её новообретённого младшего брата. Ей даже не пришлось объяснять Джону, как управлять драконом, что не нужно натягивать поводья, как в случае с лошадью, или выкрикивать приказы, как в случае с гончей. Джон понял это сразу, как только связь была установлена. Редко когда она так гордилась им - своим младшим братом, как она теперь знала, - как в тот момент, когда увидела, как он вылетел из Драконьего логова на Вейгаре и повел дракона на север. Затем Рейнис и Аллара начали одеваться. К этому времени Аллара переложила многие из своих платьев в один из шкафов Рейнис, а также сапоги и туфли, свежую одежду в сундуки и украшения в туалетный столик. Чтобы соблюсти хотя бы видимость приличий, они договорились, что Аллара, по крайней мере формально, по-прежнему занимает свои покои в твердыне Мейгора, хотя уже давно не проводила там ночей. На самом деле она фактически жила в покоях Рейнис. Впрочем, за пределами этих покоев это никого не касалось, за исключением, пожалуй, Королевской гвардии, которая, разумеется, была обязана впускать Аллару в любое время. Не терпится удивить Эгга тем, что Аллара отныне будет делить с ним постель, — подумала она с небольшой предвкушающей улыбкой, наблюдая за тем, как Аллара начинает приводить в порядок первые непокорные пряди своей гривы. — Отныне не только я, но и эта красавица всегда будет рядом, днем и ночью удовлетворяя все его потребности и желания. Рейнис остановила свой выбор на более теплом платье из красной шерсти и чёрного бархата. Тучи наконец рассеялись на небе после столь ненастных недель, но погода от этого теплее не стала, так что носить платья из шёлка стало затруднительно. Аллара, видимо, решила еще немного потерпеть холод, остановив свой выбор на платье из шёлка и парчи черного и фиолетового цветов. Пока они вместе расчёсывали волосы и приводили их в порядок, чтобы выглядеть прилично для двора, Рейнис продолжала размышлять о том, с чем может быть связана неуверенность, почти страх, Аллары по поводу возвращения Эйгона. Рейнис знала, что Аллара всю жизнь была влюблена в Эйгона. Она достаточно часто грезила о сире Джейме, но Рейнис всегда знала, что это не более чем девичий восторг, детская фантазия о человеке, чьи обеты сделали его навсегда недосягаемым для неё. А вот Эйгона она всегда любила, вожделела и жаждала, почти так же сильно, как и сама Рейнис. Так что Аллара вряд ли могла сомневаться в этой помолвке. Рейнис также знала или, по крайней мере, надеялась, что Аллара больше не боится, что её не примут третьей в их союзе, в их браке. Столько ночей, проведенных вместе, столько поцелуев и прикосновений и столько пиков наслаждения, которые они подарили друг другу, должны были показать ей, что Рейнис более чем счастлива сочетаться не только с Эйгоном, но и с Алларой. Так что же это могло быть? Она уже собиралась зашнуровать свои высокие сапоги, как вдруг ей в голову пришла одна мысль. Дело не во мне, а в Эйгоне, — промелькнуло у нее в голове. — Она боится не того, что её могу отвергнуть я, а того, что так поступит Эйгон. Она боится, что Эйгон может просто не захотеть взять её в жёны. — Еще два дня, максимум три, и Эйгон наконец-то вернется домой, ؙ— сказала она, когда они закончили зашнуровывать ботинки и сапоги. — Да, слава Семерым, — улыбнулась Аллара, но тут же на ее лице вновь промелькнуло выражение неуверенности. Аллара направилась к двери, но не успела она взяться за ручку, как Рейнис подошла к ней, взяла ее за руку и притянула к себе. Она посмотрела ей прямо в глаза и сразу же поняла по взгляду Аллары, что не ошиблась в своих догадках. В свою очередь, Аллара, казалось, в тот же миг поняла, что Рейнис знает. Наклонившись вперед, Рейнис поцеловала Аллару в губы - быстро, но искренне, и красавица, казалось, поняла ее, на ее лице появилась мягкая улыбка. — Все будет хорошо, — шепотом добавила Рейнис. — Не бойся, любимая. Он полюбит тебя так же, как и я. Мы трое принадлежим друг другу. Все будет прекрасно. Аллара снова улыбнулась, на этот раз шире, и мягко кивнула в ответ. Затем они вместе повернулись к двери и покинули покои Рейнис. Сир Джейме, стоявший на страже у двери, поприветствовал их и сразу же последовал за ними по коридору. Они вместе отправились в малый чертог, чтобы позавтракать. Сир Джейме отказался присоединиться к ним и съесть чего-нибудь, несмотря на долгую и, несомненно, утомительную вахту, которую он провел возле покоев всю ночь. Некоторые из фрейлин Рейнис, леди Алиса Рамбтон, леди Джейн Дэрри, леди Фрида Фоллард, леди Джози Даргуд и леди Селия Роллингфорд, уже присутствовали, пили чай и хихикали над чем-то, когда Рейнис с Алларой и сиром Джейме, шедшим позади нее, вместе вошли в малый чертог. Она предпочла бы провести трапезу в одном из садов Красного Замка, но, как и в случае с тонкими платьями, погода больше не позволяла этого сделать, не подхватив простуду. Рейнис не заметила, как разговоры и хихиканье дам тут же стихли, когда она вошла в чертог, и как некоторые из присутствующих, казалось, чуть ли не протыкали Аллару взглядами. Аллара, казалось, либо не замечала этого, либо, что наиболее вероятно, умело игнорировала. Аллара уже давно привыкла к зависти, что выказывали ей другие придворные дамы, особенно некоторые фрейлины Рейнис, от чьего присутствия Рейнис не могла отделаться. Все завидовали тому, что Аллара так близко дружит с Рейнис, что ей позволено быть так близко к королевской семье. Интересно, что бы сказали эти обиженные, гогочущие курицы, узнай они, насколько мы близки, — подумала Рейнис и усмехнулась, садясь за стол. Аллара заняла место слева от нее, а сир Джейме, как обычно притягивающий к себе мечтательные взгляды некоторых дам, расположился справа за Рейнис, положив руку на рукоять меча. Не успела Рейнис занять свое место, как остальные девушки, что встали при ее появлении, тоже сели. Рейнис воздержалась от того, чтобы приказать им стоять на месте. Она сомневалась, что многие из них смогут понять её намек на то, что она будет заставлять их играть в эту маленькую игру - стоять перед ней, кланяться или делать реверансы, обращаться к ней по титулу после каждой фразы, молчать, когда она говорит, постоянно улыбаться и кивать, смеяться над любой нелепой, даже оскорбительной чепухой, которую она может сказать, - пока они не станут вести себя уважительнее по отношению к Алларе. Она покажет им их место, так или иначе. И самое позднее, как только Аллара станет её женой и женой Эйгона, эти курицы уже не посмеют вести себя с Алларой непочтительно. Рейнис решила начать свой день с овсянки с большим количеством мёда и свежих ягод, орехов и слив, сваренных в красном вине. Учитывая, что погода становилась всё холоднее и холоднее, свежих ягод скоро не останется, и она хотела насладиться ими, пока они ещё были доступны. Как повлияют на поставки продовольствия войны, что уже шли в Штормовых землях и вокруг Арбора, напряженная ситуация в Долине и особенно великая война на Стене, война с врагом, о котором большинство лордов и леди королевства либо ничего не знали, либо считали обычной детской страшилкой или даже не желали верить в его существование. Поэтому оставалось лишь наслаждаться хорошей едой как можно дольше. И хотя овсянку нельзя было назвать хорошей едой, скорее наоборот, свежие фрукты были таковыми. Кроме того, она знала, что многие повара и кухонные служанки уже заняты подготовкой к пиру в честь возвращения Эйгона в ближайшие дни. Не было нужды напрягать их из-за завтрака, который ей всё равно не хотелось есть. Во время трапезы она позволяла развлекать себя болтовней своих фрейлин, для которых, разумеется, не существовало иной темы, кроме той, что Эйгон скоро вернётся. Леди Алиса с гордостью сообщила, что в течение нескольких недель она только и делала, что стояла на коленях в Великой септе и молилась о благополучии Эйгона, будто бы только её молитвы были причиной его выживания и возвращения. С таким же успехом она могла бы провести это время на коленях перед каким-нибудь красивым рыцарем. Тогда, по крайней мере, её лорд-отец мог бы потом выдать ее замуж, — подумала Рейнис, и чуть не рассмеялась вслух. Мысль о том, что такая ханжа, как леди Алиса, несомненно, красивая на вид, но настолько строгая, что любому мужчине наверняка придется опасаться, как бы не застрять между ее бедер в брачную ночь, сможет заставить себя встать на колени перед мужчиной, чтобы доставить ему удовольствие, была просто абсурдной. Неудивительно, что сегодня леди Алиса снова провела время в Великой септе, преклонила колени, помолилась, спела несколько священных песен и снова преклонила колени и помолилась, преклонила колени и помолилась, преклонила колени и помолилась. Со всем своим благочестием она предложила всем присутствующим присоединиться к ней. Однако, как это ни удивительно, у всех дам, которые соизволили ответить, уже были другие планы. Леди Джейн сообщила, что намерена на день уехать верхом, что звучало вполне обыденно, но, как знала Рейнис, означало лишь то, что для виду она некоторое время будет рыскать туда-сюда на лошади, а потом забьется в какой-нибудь сарай, кустарник, трактир или еще куда-нибудь с Хендри Мутоном, чтобы украсть несколько поцелуев. Леди Фрида, к сожалению, этого не поняла и с энтузиазмом заявила, что будет рада сопровождать леди Джейн в ее поездке. К большому неудовольствию леди Джейн и к тайному восторгу всех, кто знал о маленьком секрете Джейн и Хендри. — И как вы проведете сегодняшний день, моя принцесса? — услышала она щебет леди Селии. Рейнис на самом деле нравилась леди Селия. Она была дружелюбной, умной, а иногда даже довольно забавной. Но, к сожалению, она не отличалась богатым воображением и уж тем более достатком смелости, когда предоставлялась возможность хоть раз попробовать что-то новое. И уж точно она не любила её настолько, чтобы провести с ней этот день за рукоделием, пением или глупыми ухаживаниями какого-нибудь барда, как это постоянно делала леди Селия. — Я проведу утро с Мераксес, — честно ответила Рейнис. — Моя девочка очень скучает по мне. Я это чувствую. Может быть, кто-нибудь из вас, дамы, захочет сопровождать меня? Ни одна из фрейлин, как и ожидалось, не осмелилась сказать "да". Ее фрейлины боялись драконов. Особенно леди Алиса, набожная до мозга костей и разделяющая веру в то, что драконы — это демоны из самого глубоких недр семи преисподних. Даже просто войти в Драконье логово её бы можно было заставить только под угрозой мечей, хотя, конечно, у леди Алисы не хватило бы смелости сказать об этом Рейнис в лицо. — А после этого я проведу некоторое время с моим дядей, принцем Эймоном, — добавила она, прекрасно понимая, что ни одну из благородных дам не прельщает перспектива заботиться о слепом, бредящем старике, пускай даже он член королевской семьи. Как бы ни хотелось этим девицам подружиться с Рейнис, их принцессой и будущей королевой, это желание, очевидно, не заходило так далеко, что их время не было бы слишком ценным для заботы о таком милом и добросердечном старике, как Эймон. — Я сейчас пойду и почитаю ему, — сказала Аллара, и Рейнис тут же улыбнулась. В любой другой женщине Рейнис заподозрила бы скрытые мотивы, какую-то уловку, чтобы завоевать расположение королевской семьи и извлечь из этого политическую выгоду. Но не с Алларой. Аллара любила Эймона родного, и ей доставляло огромное удовольствие заботиться о нём. — Тогда я присоединюсь к вам позже, когда Мераксес станет лучше. Не успела Рейнис отпить последний глоток чая из своей чашки, как к ней подошла служанка и налила еще свежего горячего чая. Он отдавал мёдом и пряностями и был такого тёмного цвета, что его можно было принять за вино. Рейнис сдула пар и сделала маленький глоток. На вкус чай был таким же восхитительным, как и на запах. — Надеюсь, что нет, — вдруг сказала леди Джози, обращаясь к леди Фриде. — На что надеешься? — спросила Рейнис. Ей было не особо интересно, но в такой болтовне всегда лучше принимать участие. Ничто так не помогает узнать много нового, как беспечное общение во время трапезы, как давно научила её мать. Ещё легче и быстрее узнать секреты можно только в постели, как говорил ей дядя Оберин. Поскольку Рейнис не намеревалась делить ложе ни с одной из этих девиц, о таком варианте не могло быть и речи. — Леди Фрида намекнула, что эту овсянку могла приготовить та одичалая девчонка, и я сказала, что надеюсь, что это не так, — объяснила леди Джози. — Кто знает, не отравит ли она нас при первой же возможности. — Действительно, немыслимая вещь, — согласилась с ней леди Фрида. — Как вообще можно терпеть одичалую в королевском замке. Ужасно. Я не могу представить, как ужасно это должно быть для вас, моя принцесса. — Мой отец давно бы выгнал эту девку или заковал ее в цепи, — согласилась леди Фрида. — Я, например, буду спать гораздо крепче, как только Его Величество вернется из похода в Штормовые земли, и непременно, так и сделает. — Не стоит удивляться, что именно королевский бастард привел с собой одичалую, — добавила леди Алиса. — Его происхождение уже невозможно оспорить, учитывая, что теперь он ездит на одном из королевских драконов, но всё равно это неудивительно. Кровь бастардов полна зависти и бесчестья. Это хорошо известно. Так что, конечно же, именно бастард должен был притащить одичалую в королевский замок и подвергнуть королевскую семью этой угрозе. — Джон, — вклинилась Рейнис, глядя леди Алисе в глаза так настойчиво, что та на мгновение отвела взгляд. — Его зовут Джон, как вы прекрасно знаете, миледи. Может, он больше не Баратеон, но своего имени не утратил. — Конечно, нет, — кротко ответила леди Алиса. — Как я уже сказала, я не удивлена, что... Джон привёл одичалую в ваш замок, моя принцесса. — На самом деле, — сказала Рейнис, — это были лорд Дикон Тарли и его толстый брат-дозорный... Как там его звали? — Сэмвелл, — подсказала Аллара. — Ах, да. Именно лорд Дикон и Сэмвелл Тарли привезли одичалую с собой в Королевскую Гавань. Джон просто не стал отказываться брать её с собой на Вейгаре, поскольку не мог заставить себя оставить бедняжку на Стене, одну и с маленьким ребенком на руках. На самом деле Рейнис не знала, о чём мог думать Джон. Они не говорили об этом, поскольку после освобождения Джона из темницы у них были более важные дела. Однако из записей допросов лорда Тириона Ланнистера, лорда Дикона и Сэмвелла Тарли она знала, что именно Тарли вступились за девушку еще в Черном Замке и защитили её от некоторых людей из Ночного Дозора. Так что её объяснение прозвучало достаточно убедительно, как ей казалось. — Не думаю, что я смогла бы вынести подобное с таким спокойствием и самообладанием, как вы. У вас действительно мягкое сердце, моя принцесса, — похвалила её леди Фрида, хотя Рейнис без труда разглядела фальшивую улыбку. Под этим ты подразумеваешь не что иное, как то, что считаешь меня слабой, наглая сучка, — подумала Рейнис. — Да, действительно, — согласилась она с особенно широкой улыбкой и сделала еще один большой глоток чая. Рейнис и правда поначалу было не по себе при мысли о том, что с ней под одной крышей замка живёт одичалая. Однако, когда она услышала об этом, то все ещё думала, что Эйгон мёртв, и мысль о том, что одичалая перережет ей горло во сне и покончит со страданиями, казалась не столько угрозой, сколько милосердием. Теперь, конечно, она знала больше, знала, что Эйгон скоро вернется к ней. Однако последнее, что она слышала о девушке, — это то, что она оказалась весьма полезна на кухнях замка. Гилли. Ее зовут Гилли, — вспомнила она, изо всех сил стараясь не обращать внимания на болтовню окружавших ее женщин о том, как ужасно подвергаться такой опасности. Рейнис должна была бы фыркнуть от такой общей глупости, но в последний момент удержалась от этого. — Какую опасность может представлять испуганная девушка и её ребенок? Тупые курицы. Имя ребенка Гилли в тот момент не пришло ей в голову. Впрочем, Рейнис даже не была уверена, слышала ли его вообще. Но это было неважно, и она отбросила эту мысль. Конечно, она предпочла бы, чтобы девушка сопровождала лорда Тириона и Сэмвелла Тарли в Старомест. Хоть она и не боялась Гилли, но как-то так сложилось, что из всех возможных мест королевский замок представлялся наименее подходящим для одичалых. Карлик и толстяк покинули Королевскую Гавань сегодня утром на первом же корабле, отправившемся в Старомест, быстроходном суденышке под названием "Ветропляс" или "Волнопляс". Как только они убедились, что Джон в порядке, на свободе и больше ему ничего не грозит, их обоих больше ничего не держало в Королевской Гавани. Она была рада узнать об этом. Джону и так будет нелегко, как бы мы с Эггом ни старались ему помочь, — подумала она. — Ему не помешает иметь побольше настоящих друзей. Железные люди всё ещё удерживали Арбор, но завтра с первыми лучами солнца Королевский флот отправится в путь, и, поскольку массивные и могучие военные корабли были гораздо быстрее любого торгового судна, они вскоре догонят Ветропляса и избавят Арбор от этой напасти, прежде чем корабль достигнет пролива Редвин. Тогда там снова станет безопасно, и корабль сможет спокойно войти в залив Шёпотов и сбросить якорь в Староместе. В противном случае, если бои затянутся дольше, чем предрекал лорд Веларион, кораблю придется плыть вверх по устью реки Быстроводной и причалить в Звездопаде. Тогда лорду Тириону и Сэмвеллу Тарли пришлось бы проделать остаток пути по суше через западные предгорья Красных гор. Изнурительный и довольно опасный путь. Так что, может быть, и хорошо, что девушка с ребёнком не будут их сопровождать. Лорд Дикон все еще находился в городе, но сначала ему предстояло оправиться от ран, полученных в сражениях за Стеной и к югу от нее. После этого, как только он снова окрепнет и великий мейстер Пайсел решит, что ему можно без опаски ездить верхом и вступать в бой, насколько это вообще можно назвать безопасным, тот отправится в Штормовые земли с новыми доспехами и мечом, добрым конем и несколькими людьми из Простора, что прибыли сюда за последние несколько дней, чтобы присоединиться к отряду под командованием Рэндилла Тарли, лорда отца Дикона. Так что Гилли он, скорее всего, тоже не будет брать с собой. Так что девушке придётся остаться здесь и, скорее всего, надолго, поэтому Рейнис решила, что будет лучше присматривать за ней время от времени. Ей и её малышу отвели одну из спальных каморок прямо за кухней, и, судя по всему, она была не только довольна, но и вполне счастлива. Видимо, для нее было в новинку иметь свою комнату, пусть даже такую маленькую и простую. Похоже, она была совершенно нетребовательна, что произвело хорошее впечатление на поваров, слуг и служанок Красного Замка. Рейнис также сообщила стюарду Красного Замка, что повара должны присматривать за девушкой и что он должен докладывать ей, если возникнут какие-то проблемы. Она ещё не знала, что будет делать с Гилли, если проблемы действительно возникнут, но надеялась, что это как-то разрешится, когда придет время. Пока же, казалось, все шло хорошо, она была спокойна, послушна и работала не покладая рук от рассвета до заката. Проблемы ухода за малышом тоже были решены, что позволило ей освоиться и не беспокоиться весь день. Одна из дочерей хозяина псарни, Тария, родила всего несколько месяцев назад, девочку, если Рейнис не ошибается, и теперь заодно приглядывала за ребёнком Гилли, пока та работала на кухне, чистила горшки, разжигала угли в очагах, резала овощи и выполняла другие обязанности. Так что не исключено, что именно она приготовила ту самую овсянку, которую они сейчас ели. Однако сейчас Рейнис воздержалась от повторного разговора на эту тему, радуясь тому, что эти курицы, нашли другую тему для разговора. Впрочем, она не очень-то слушала, не настолько ей было интересно, чтобы пытаться понять хоть что-то. — Доброе утро, — вдруг услышала она слова матери, которая как раз входила в малый чертог вслед за сиром Джонотором. На ней было платье, тоже из шерсти и бархата, черное с золотом, с меховой отделкой по подолу, а на голове вместо короны служанки вплели в волосы золотой обруч, сверкавший на лбу. Тут же все присутствующие дамы, включая Рейнис, поднялись с кресел и приветствовали королеву глубоким реверансом, а сир Джейме поклонился в её сторону. — Доброе утро, Ваше Величество, — почти хором сказали все. — Доброе утро, матушка, — сказала Рейнис. — Прошу вас, оставайтесь на своих местах. Ешьте, миледи, ешьте. Я не хотела вам мешать, — сказала её мать. Все тут же снова сели и нерешительно принялись за еду. Только Рейнис и Аллара остались стоять. — Не хочешь ли ты разделить с нами трапезу, мама? — спросила Рейнис, сделав небольшой шаг в сторону, чтобы предложить матери свой стул во главе стола. Аллара тоже сделала шаг в сторону, в свою очередь предложив Рейнис свой стул. — Нет, большое спасибо, дочка. Я уже поела. Я надеялся украсть тебя ненадолго. — Конечно, матушка. Я все равно уже закончила, — сказала Рейнис, затем кивнула на прощание с укоризненным "миледи", подхватила мать и вместе с ней вышла из малого чертога. Аллара, сир Джонотор и сир Джейме последовали за ними. Аллара попрощалась с ними, сделав новый реверанс, и вышла за дверь, чтобы принести новую книгу для Эймона из королевской библиотеки. — Милое дитя, — прокомментировала её мать, когда Аллара только что скрылась за следующим углом. — Действительно, — с улыбкой сказала Рейнис. Некоторое время они молча шли бок о бок по твердыне Мейгора, пока в конце концов не вышли к длинному арочному проходу, который, после прохода через открытые решётчатые ворота, заканчивался беседкой, заросшей густыми лианами роз. Во внутреннем дворе, почти полностью закрытом беседкой, возвышался высокий фонтан с чарующей игрой воды. Маленькие речки сбегали по склонам горы, высеченной целиком из мрамора, впадали в небольшие водопады и играли вокруг ног и лап зверей, мужчин, женщин и детей, также сделанных из мрамора. Они подошли к фонтану и уселись на маленькую каменную скамейку, стоявшую рядом с ним. — Скажи, мама, ты что-то хотела от меня или мы просто пришли насладиться фонтаном вместе, пока погода не стала слишком холодной для водных игр? — спросила Рейнис после долгого молчания. — Речь пойдёт о Джоне, не так ли? — Тебя это так удивляет? — Ты оставила решение за мной, и я поступила так, сочла правильным и до сих пор считаю, мама. Я решила довериться своему младшему брату и... — Сводному брату, — перебила её мать. — Сводному брату, — согласилась Рейнис, радуясь хотя бы тому, что мать больше не называла его бастардом. — Я решила довериться своему младшему сводному брату и прошу тебя постараться сделать то же самое. — Я постараюсь, — сказала мать, глядя в пустоту. — Но это не так просто для меня. — Я знаю, мама, — сказала Рейнис, взяв одну из её рук в свою. — Я знаю, что все это трудно и больно для тебя, но... Джон не виноват в твоей боли, в той боли, которую причинил тебе отец. — Я знаю. Но всё равно, пока я жива, один его вид всегда будет напоминать о том, что сделал со мной твой отец. Как ни странно, даже больше, чем вид самого твоего отца. Мне до сих пор больно, хотя я и знаю, что другим женщинам везло с мужьями намного меньше. И я также знаю, что Джон — хороший мальчик, но... он всегда будет угрозой для Эйгона и для тебя. Особенно теперь, когда ты отдала ему дракона. — Я ничего ему не давала, мама. Джон — всадник Вейгара. Это не мое решение, и я ничего не могла с этим поделать. — И все же ты не только решила, что его следует выпустить из темниц, но и помогла ему овладеть драконом. — Рейнис собиралась что-то ответить, но не успела она произнести ни слова, как мать заставила ее замолчать, подняв руку. — Что именно ты сделала, я не знаю и, вероятно, не пойму, даже если ты объяснишь. Но ты помогла ему с Вейгаром. — Да, это так. — Теперь он управляет драконом, одним из самых страшных видов оружия в мире, и это, наряду с тем, что он сын твоего отца, делает его еще большей угрозой для вас с Эйгоном. Ему даже не придется ополчаться на самого Эйгона. Достаточно будет, если по какой-то причине кто-то из неверных лордов решит, что видеть на троне бастарда короля будет лучше, чем его законного сына, чтобы королевство погрузилось в смерть и хаос. — Джон никогда бы не позволил использовать себя подобным образом, — нахмурившись, возразила Рейнис. — Возможно, не по своей воле, нет. Но на протяжении всей истории лучшие люди, чем Джон, были обмануты и соблазнены интриганами и интриганками, чтобы совершить самые ужасные поступки. Поверь мне, дорогая, в королевстве и за его пределами найдется немало мужчин и женщин, что без колебаний поступили бы так же с Джоном, если бы посчитали, что это может принести им выгоду. Как ты думаешь, достаточно ли Джон мудр, чтобы распознать такие заговоры прежде, чем случится непоправимое? — Джон? Нет, конечно, нет, — рассмеялась Рейнис. Однако, увидев испуганный взгляд матери, она быстро продолжила более серьезным тоном: — Джон ничуть не мудрее и не умнее моего Эйгона, когда дело касается политики. Но я здесь, ты знаешь. И сейчас, и в будущем. Я буду присматривать за ним, как и за Эггом всю свою жизнь, мама. — Я знаю, — сказала мать, теперь уже с мягкой улыбкой на губах. Она поднялась с маленькой скамеечки и положила руки на щеки Рейнис. Они были мягкими и удивительно теплыми. Затем мать наклонилась и поцеловала её в лоб, отвернулась и, сопровождаемая сиром Джонатаном, покинула маленький двор. Рейнис смотрела в след матери. Она была уверена, что поступила правильно. И все же ей было больно видеть, что её мать, несмотря на всю доброту, которую, как надеялась Рейнис, проявит к Джону, страдает от её решения. Однако другого выхода не было, и Рейнис это понимало. Решение в пользу Джона было тяжелым для её матери, но любое решение против Джона, будь то ссылка в Эссос или изгнание из Королевской Гавани и Королевских земель до конца его жизни, чтобы держать его подальше от Вейгара, было бы довольно несправедливым, пока он оставался верен и лоялен Эйгону. Несправедливо настолько, что она вряд ли смогла бы примириться со своей совестью. В любом случае, чего бы она ни выбрала, это причинило бы боль тому, кто ей дорог. Нет, это не я обидела мать, — решила она. — Это сделал отец. Я не виновата в этой боли, как и Джон. Вина лежит на отце. На отце и матери Джона, леди Лианне. После этого она не спеша оседлала лошадь и в сопровождении двух дюжин золотых плащей направилась к Драконьему логову, продолжая размышлять об этом. С леди Лианной она была знакома совсем недолго, видела её всего несколько раз в жизни, и за всё это время, кроме нескольких любезностей, обменялась с той едва ли больше, чем десятком слов. Казалось, она никогда не вела с этой женщиной настоящего разговора, по крайней мере, не могла вспомнить такого. Таким образом, Рейнис не могла оценить эту женщину и вообще ничего не могла сказать о причинах её поведения. Конечно, быть замужем за таким человеком, как Роберт Баратеон, известным далеко за пределами Штормовых земель своим пьянством и распутством, было не слишком привлекательной перспективой для большинства знатных леди. В королевстве хватало женщин, недовольных мужьями, но явно не настолько, чтобы рискнуть заделать ребёнка на стороне и попытаться выдать его за законнорождённого наследника своего мужа. К тому же лорд Роберт, несмотря на свои очевидные недостатки и промахи, на момент их брака был весьма неплохой партией, лордом Штормового Предела, а значит, одним из самых влиятельных людей в королевстве. В молодые годы, до того, как растолстеть, словно морж, лорд Роберт слыл сильным и очень красивым мужчиной. Нет, Рейнис не понимала поведения леди Лианны. Но, возможно, за этим стояло что-то еще. Кто знает, может, леди Лианна соблазнила её отца с определенным намерением, надеясь, что ей не придется выходить замуж за лорда Роберта, и вместо этого её заберут в Королевскую Гавань в качестве любовницы короля. Если не больше. Может быть, она даже надеялась, что отец сделает её своей второй женой, — подумала тогда Рейнис. Лорд Эддард, старший брат леди Лианны, возможно, и слыл настолько благородным человеком, что мог едва ходить от своей чести, но это, конечно, не значило, что леди Лианна не могла заговорами и интригами проложить себе путь не только в постель отца, но и к королевскому двору. Отец лорда Эддарда и леди Лианны, старый лорд Рикард, возможно, и был благородным человеком, но при королевском дворе ни для кого не было секретом, что этот он был... мягко говоря, амбициозен, о чём она узнала от дяди Визериса. Его средний сын вырос в Соколином Гнезде, завязал тесную, чуть ли не братскую дружбу с Джоном Арреном и его наследником Элбертом Арреном, затем взял в жены первую дочь верховного лорда Речных земель, когда стал наследником Винтерфелла после смерти старшего, а его единственная дочь была отдана в жёны лорду Штормовых земель. Да, старый лорд Рикард был честолюбив, и, если его дочь унаследовала от него меньше чести, но больше амбиций, не исключено, что она положила свой тогда еще девичий глаз на ещё более лакомый кусочек, чем правитель Штормовых земель. Впрочем, этого Рейнис не могла знать. По крайней мере, наверняка. Она слишком мало знала леди Лианну. В зависимости от того, как отец решит проблему в Штормовых землях, может случиться так, что он привезёт леди Лианну с собой из Штормового Предела в Королевскую Гавань, — подумала она. Конечно, он попытается спасти её от гнева мужа, если, конечно, ещё осталось что спасать, и Роберт не сбросил её со скал или не отрубил голову. — Но... осмелится ли отец взять с собой в Королевскую Гавань мать своего бастарда? Привести к королевскому двору? Захочет ли он держать леди Лианну в качестве своей любовницы на глазах у матери и всего королевства? Осмелится ли он так унизить её после всего, как уже унизил этой маленькой интрижкой? Или... может быть, он осмелится на большее? Что могло подтолкнуть ее отца к такому поступку, Рейнис сказать не могла. Истинная любовь, минутная страсть или простое плотское желание... Не исключено, что первое, отец всегда обладал беспокойной душой. Романтические и бесконечно грустные песни, которые он регулярно сочинял на протяжении многих лет одинокими ночами в развалинах Летнего Замка, каждый раз вызывая потоки слёз на глазах собравшегося королевского двора. Меланхолия никогда не покидала его сердце, даже во времена величайшей радости. Да, если и существовал человек, которого невозможно было представить увлечённым чем-то столь вульгарным, как плотское вожделение, то это был её отец. Возможно, он действительно любил её, — подумала Рейнис, сходя с коня перед массивным главным входом Драконьего логова и заходя внутрь. За толстыми стенами уже слышался радостный возбужденный рёв Мераксес. Погружённая в свои мысли, она даже не обращала внимания на постоянные крики дерзких септонов, что преследовали её всю дорогу от подножия Высокого холма Эйгона, проклиная драконов как демонов, а её с Эггом как выродков. — Возможно, даже любит до сих пор. Но что это может означать? К чему это может привести? Зайдет ли он так далеко, что заберёт её с собой в Королевскую Гавань, если вдруг найдет живой в Штормовом Пределе? Как бы Рейнис ни хотелось отрицать это, она знала, что это может произойти. Если он действительно любил её, будь то настоящая любовь или воображаемая, потому что его тоскующая душа не позволяла поверить обратное в, то он непременно взял бы леди Лианну с собой, если бы мог. Рейнис задумалась об этом лишь на мгновение, но быстро отогнала мысль о том, что тогда придется страдать её матери, матери обоих законнорождённых детей её отца, которая будет ещё больше унижена на глазах у всего королевского двора внезапным появлением любовницы короля. А что, если отец не хочет, чтобы она была его любовницей? Рейнис внезапно почувствовала холодок при этой мысли. Её отец всегда более чем благосклонно относился к идее выдать за Эйгона двух жён. Так кто сказал, что он не сделает того же самого для себя, объявив леди Лианну второй королевой? Тогда ему будет куда легче узаконить Джона и с меньшим сопротивлением. Тогда Джон стал бы Таргариеном, а Север получил бы в подарок собственного королевского принца. И тогда Старки наверняка простят отцу бесчестье леди Лианны, — подумала она с внезапной тревогой. Как бы ей ни хотелось, чтобы Джон перестал быть простым бастардом, это была не самая лучшая идея. Совсем. Все опасения ее матери относительно Джона, которые, возможно, все ещё сохранялись, подтвердились бы, если бы Джон вдруг стал не Джоном Сноу, а Джоном Таргариеном, если бы у него вдруг появились законные права на Железный трон, даже если бы эти права были слабее, чем у Эйгона, а возможно, даже слабее, чем права Рейнис в глазах многих. Она уже могла живо представить, что произойдет во всем королевстве, особенно в Дорне, если в их семье вдруг появится ещё один, настоящий принц. — Я молюсь всем богам, что меня услышат, старым, новым или даже забытым богам старой Валирии, чтобы у отца не возникло такой идеи. Прости, Джон, но... это приведет к хаосу, и королевство поплатится за это кровью. Когда за ней закрылись тяжелые двери и она наконец-то оказалась в логове Мераксес, ей удалось перестать думать об этих вещах. Драконица встретила её возбужденным рыком и шипением, которое любой другой счёл бы агрессивным и опасным. Однако Рейнис знала лучше, ощущая, что происходит внутри её дракона. Мераксес была рада приходу Рейнис. Она также чувствовала в ней глубокое, напряженное волнение, своего рода предвкушение, вероятно, от того, что она снова увидит своего брата Балериона. Безусловно, Мераксес скучала по Балериону так же сильно, как Рейнис — по Эйгону. — Чувствуешь, что твой брат уже на пути домой? — спросила она. Рейнис знала, что разговаривать с Мераксес глупо, ведь драконы не понимают человеческих слов. И все же Рейнис нравилось это делать, потому что она чувствовала, как Мераксес любит этот голос и успокаивается при нём. — Я чувствую это и с нетерпением жду. Ты тоже это чувствуешь, девочка моя? А может, ты и вовсе не чувствуешь, и все, что я ощущаю, — это лишь моё собственное волнение, моё собственное желание, которое ты отражаешь обратно. Ты чувствуешь моё желание к Эйгону? Да, я уверена, что чувствуешь. Она с радостью увидела, что Мераксес уже накормлена. Ей дали половину быка, а вторую половину она получит в ближайшие дни. От половины огромного животного, что при жизни весило не меньше пятидесяти, а то и шестидесяти стоунов, не осталось ничего, кроме нескольких обугленных и обгрызенных костей, разбросанных по всему логову, и полностью сгоревшего черепа с двумя длинными рогами, обгоревшими и потрескавшиеся, свидетельствовали о том, какому животному они принадлежали. Рейнис провела с Мераксес не меньше часа, наблюдая, как она отгрызает последние клочья плоти с костей быка, а затем чистит чешую, разговаривает с ней и даже однажды кратко подпевала. Мераксес, почти как собака, что начинает выть, услышав звук инструмента, даже, кажется, хотела присоединиться к её пению, но громкое и, к сожалению, совсем немелодичное шипение дракона так больно резануло слух, что она быстро замолчала, и Мераксес вместе с ней. Когда она наконец ушла, то оставила дракону обещание, что они отправятся в дальний полет, возможно, на Драконий Камень, как только Эйгон и Балерион вернутся. Драконица, конечно, не понимала и этого обещания, но Рейнис стало легче от того, что оставила его. Спустя всего полчаса, сразу после прибытия, передав коня золотым плащам, она уже возвращалась в Красный Замок, направляясь в твердыню Мейгора. Полуденный час давно миновал, но Рейнис не чувствовала голода и решила, что со следующей трапезой лучше повременить. Действительно ли она все ещё была сыта после завтрака, или же это чувство было скорее отголоском сытости Мераксес, все ещё остававшейся в её сознании, сложно было сказать. По пути в покои дяди Эймона, где Рейнис надеялась найти Аллару, она мельком увидела, как молодой мейстер вынырнул из-за угла вдалеке, нагруженный свитками и полудюжиной тяжелых книг. В этот момент она подумала о мейстере Юллене, который не раз оказывал ей хорошую службу. Мейстер Юллен был одним из немногих молодых мейстеров, которым выделили собственные покои, о чём Рейнис позаботилась лично. И хотя старого Пайсела это не обрадовало, поскольку он почему-то считал, что молодые мейстеры, присланные из Староместа для помощи ему здесь, не имеют права иметь никаких дел с королевской семьей без его прямого приказа, Рейнис это не волновало. В их первую встречу, в день, когда он прибыл сюда из Староместа и ещё не был знаком со строгим порядком великого мейстера Пайсела, мейстер Юллен рассказал ей, взволнованной, как маленький мальчик, об искусстве изготовления душистых вод, которому он научился сам по лисенийской книге. Рейнис разрешила ему приготовить для неё такую душистую воду и так восхитилась результатом, что впоследствии выделила ему собственные покои для хранения сотен горшков, кувшинов и склянок с драгоценными, редкими водами и эссенциями, сушёными и толчеными цветами и корой, пряностями и маслами, приобретаемые за счёт Рейнис всякий раз, когда в Королевскую Гавань приезжал торговец, у которого было что-то подходящее для продажи. С детства она привыкла обладать драгоценными ароматными водами, будь то из Лиса или Мира, Волантиса или Пентоса, а некоторые даже из Карфа или более отдаленных мест. Однако даже самые ценные душистые воды часто меркли перед особой магией, которую умел творить мейстер Юллен, когда смешивал, казалось бы, несочетаемые ароматы, воды, масла и порошки, чтобы создать нечто совершенно новое. Я должна пойти к нему, — подумала Рейнис. — Он давно не делал для меня новых ароматов. Мой Эйгон наверняка будет рад, если я поприветствую его новым ароматом. А еще лучше, если мы с Алларой оба поприветствуем его. Да, нужно запросить два аромата. Один для себя, другой — в подарок моей красавице, и оба вместе — в подарок моему... нет, нашему Эйгону. Как раз в тот момент, когда Рейнис собиралась свернуть за угол, чтобы сделать небольшой крюк и заглянуть в покои мейстера Юллена, она услышала торопливые шаги, приближающиеся к ней. В следующий миг она увидела Аллару, спешащую за угол в конце коридора, и сразу же увидела потрясенное выражение её лица, боль и печаль. Рейнис стало жарко и холодно. Что бы это ни значило, оно не сулило ничего хорошего. Аллара подошла к ней вплотную, не остановилась, а сразу же упала ей на шею и крепко обняла. — Прости, — прошептала она в волосы Рейнис, — но... Эймон… Эймон. Спустя несколько минут Рейнис и Аллара уже были в покоях дяди Эймона. Они вместе с матерью, лордом Коннингтоном, великим мейстером Пайселом и ещё двумя мейстерами стояли вокруг кровати, на которой лежал Эйемон, неподвижный, спокойный и холодный. — Когда мы были здесь прошлой ночью, с ним всё было в порядке. Он был так рад песне, которую мы для него спели, — тихо, почти шепотом сказала Аллара, словно боялась разбудить Эйемона от мирного, заслуженного сна, что теперь навсегда овладел им. — Мейстер Карон, — пробормотал Пайсел, указывая на одного из молодых мейстеров, который стоял со склоненной головой, словно опасаясь, что его в любой момент поведут на эшафот за то, что он не позаботился об Эймоне, — вчера дал мейстеру Эймону его обычное зелье перед сном, а час назад нашел его мертвым. Должно быть, он скончался во сне — милосердный конец, какой даётся немногим. — Что это было за зелье? — спросила мама. — То... зелье? Ну, это была... эссенция различных трав, чтобы помочь мейстеру Эймону погрузиться в мирный сон и не мучаться от кошмаров, Ваше Величество. — Сладкий сон? — Ну да, Ваше Величество, но сильно разбавленный. Достаточно, чтобы успокоить нервы. Если хотите сказать, что это зелье... — Я не хочу ни на что намекать, великий мейстер. Я просто хотела узнать, — перебила она его. Рейнис перестала слушать, пока Пайсел пытался защититься от обвинений, которые её мать даже не выдвигала. Она просто стояла, держа Аллару за руку, и смотрела на мёртвое тело дяди Эймона. Лёжа в своей слишком большой кровати под слишком большими одеялами и мехами, он был похож на маленького ребенка, настолько крошечным он казался. Худой, как палка, и с осунувшимся лицом, как у старухи. Однако он выглядел умиротворенным, и на его тонких губах играла едва заметная, но довольная, почти счастливая улыбка. Рейнис была рада и благодарна богам за то, что они подарили ему мирную смерть во сне, что ему не пришлось страдать ни от физической боли, ни от осознания того, что он сознательно переживает момент, когда его жизнь закончилась. Интересно, снился ли ему сон, когда... когда это случилось? Может, ему снилась его семья? Брат Эгг, сёстры и их дети? Счастливые, беззаботные летние дни его детства? Надеюсь, это был прекрасный сон, — подумала она, с трудом сдерживая слезы, что грозили вот-вот навернуться ей на глаза. Голос Джона Коннингтона окончательно вывел ее из задумчивости. — Где этот проклятый верховный септон? — прорычал он. — Что вы с ним делаете, милорд? — спросила мама. — Подготовка к похоронам должна начаться немедленно, Ваше Величество. В городе начнутся волнения, если станет известно о его смерти. Во время войны многие воспримут смерть члена королевской семьи как знамение богов. Даже если речь идёт о таком старике, каким был принц Эймон. Кроме того, народ ожидает время молитв и траура. Это задержит стройку. — Боюсь, вы правы, милорд, — кивнув, согласилась с ним мать. — Эймон был Таргариеном, принцем королевской крови. Траур должен длиться целых семь дней. — При всём уважении, Ваше Величество, но мы не можем позволить себе такую задержку. График строительства, установленный королем, и без того достаточно плотный, а задержки, вызванные нехваткой мастеров и строителей, уже заставляют нас... — Я понимаю ваши опасения, милорд, и разделяю их. Но я не вижу, иного выхода из ситуации, что не лишит Эймона причитающихся почестей. — Он также был мейстером Цитадели, Ваше Величество, — вмешался великий мейстер. Рейнис заметила, что её мать сначала посмотрела на старика с раздражением, очевидно, досадуя, что он снова вмешивается. Однако затем она изменилась в лице, выражая понимание и одобрение. — Вы правы, великий мейстер. Эймон был мейстером Цитадели, — согласилась она с ним. —Это отличная идея. — Я не понимаю, Ваше Величество, — сказал лорд Коннингтон. — Панихида будет идти не для принца королевства, а для мейстера Цитадели, милорд. Мейстеры отказываются от своих имен, всех мирских связей и обязанностей, когда приносят обеты и вступают в Цитадель. Таким образом мы не обязаны относиться к Эймону как к королевскому принцу. — В таком случае хватит одного дня, — размышлял лорд-десница. — Вряд ли это задержит строительство. — Верно, милорд. — Мама, ты не можешь говорить об всерьез, — возмутилась Рейнис. — Мы говорим о дяде Эймоне. Ты знала его. Он был самым добрым, самым милым человеком на свете, а теперь ты хочешь... — Я понимаю твое возмущение, Рейнис, — сказала ее мать, тут же подняв руки, чтобы подавить дальнейший протест. — Мне это нравится не меньше твоего, поверь, но у нас нет выбора. Ты знаешь, что вскоре ожидает всех нас, против какого врага нам придется идти войной. Мы должны быть готовы к этому, если хотим иметь хоть какую-то надежду на победу, и эта новая гавань станет одним из ключей к нашей победе. Мне жаль, Рейенис, но другого выхода нет. Эймон будет лежать в Великой септе день и ночь, что будет великой честью по отношению к мейстеру Цитадели, а на следующий день его сожгут на костре в Драконьем логове, согласно обычаю. Это всё, что мы можем сделать для него сейчас. Эймон поймет, дитя, я уверена, что поймет. В этот момент дверь открылась, и в комнату вошёл запыхавшийся, тяжело дышащий верховный септон. Он отвесил поклон в сторону её и матери, а затем направился прямо к постели дяди Эймона и начал бормотать молитву. — Ваше Святейшество, как хорошо, что вы добрались сюда так быстро, — сказала мать, ни на секунду не упуская из виду, что её раздражает, как долго верховный септон заставил ожидать себя. Не будь он таким отвратительно толстым, то добрался бы сюда быстрее, — подумала Рейнис, глядя на его толстые, похожие на сосиски пальцы, скрещенные в молитве. Однако затем она отогнала эту мысль. Толстяк не стоил того, чтобы сердиться на него в данный момент. — Пожалуйста, позаботьтесь о том, — начала мать, — чтобы служба по принцу Эймона в Великой септе была готова. — Непременно, Ваше Величество, — сказал толстяк, закончив, видимо, молитву. — Мейстера Эйемона уложат на день и ночь. Королевская семья предоставит почетный караул из золотых плащей. — Прошу прощения, Ваше Величество, вы сказали день и ночь? — перебил её Толстяк. — Принц Эйемон был принцем королевской крови. Разве не должно быть семь... — Он был мейстером Цитадели, Ваше Святейшество. То, что он вообще лежит в Великой септе, объясняется не его кровью, а многими, многими годами его самоотверженной службы королевству, за что мы ему бесконечно благодарны. Один день и одна ночь, — снова решила она. — За это время в Драконьем логове подготовят погребальный костер, чтобы на следующий день сжечь его в соответствии с валирийской традицией. — Как пожелаете, Ваше Величество, — ответил верховный септон, но Рейнис видела, как мало это ему нравится. Она ненадолго задумалась о том, чтобы возразить ещё раз. Верховный септон был не самым выгодным союзником, особенно по отношению к её матери, но, по крайней мере, это был голос, который согласился бы с ней в пользу более длительного отпевания дяди. Более того, это могло бы сгладить некоторые углы между Верой и Железным троном. Тот факт, что уже некоторое время отец предпочитал в тайне, насколько это вообще возможно в стенах Красного Замка, окружать себя красными жрецами из Эссоса, молящимися чужеземному огненному богу, а не септонами и септами Семерых, вбил клин между Железным троном и Верой. А то, что их отец, следуя валирийскому обычаю и желанию их сердец, настоял на браке Эйгона и Рейнис, родных брата и сестры, чтобы сохранить чистоту родословной, ещё глубже вбило этот клин в плоть королевства. Но и до этого отношения были напряженными с тех пор, как в мир вернулись драконы и Вера, скорее всего в момент полного умопомешательства, публично потребовала немедленно уничтожить этих демонических созданий из самих глубин семи адов. Ни для Праведных, ни для верховного септона, которым действительно хватило глупости выдвинуть это требование от имени Семерых и всех верующиз перед всем королевским двором, не должно было стать неожиданностью, как отец отреагировал на это абсурдное требование. Это был единственный раз, когда она видела, как отец кричал и бушевал на публике, когда приказал золотым плащам вышвырнуть верховного септона из Тронного зала за воротник, как нищего. Рейнис решила промолчать. У нее болело сердце от мысли, что они не смогут предоставить Эймону более длительную панихиду и больше почестей, больше времени для прощания с ним жителей города, но мама была права. Война, что ожидала их впереди, война против Белых Ходоков Леса, несомненно, будет жестокой и ужасной, и они должны подготовиться к ней. Ей все ещё было тяжело смириться с тем, что вскоре им действительно придется вести войну против существ из сказок, но многие видели их, подробно рассказывали о том, что видели, пережили и выжили, лорд Тирион, лорд Дикон и Сэмвелл Тарли, и поэтому, если только всех этих людей не обвинят в заговоре против Короны, сомнений в том, что враг действительно реален, больше быть не могло. Последние сомнения, конечно же, развеются, как только Эгг вернется в Королевскую Гавань. Её брат, конечно же, тоже видел их и обязательно расскажет об этом, как только снова прибудет сюда через несколько дней. Да, их враг был реален, как бы абсурдно это ни звучало. Да, им придется подготовиться, используя любые средства, если они хотят надеяться на победу и выживание. Мама права. Эймон поймёт, — подумала она. Молчаливые сёстры прибыли в покои Эймона всего через несколько минут после верховного септона и сразу же начали готовить его тело к похоронам, омывая его и помазывая семью елеями под пристальным взглядом верховного септона. Рейнис не захотела этого видеть, поэтому вместе с матерью отправилась в Тронный зал, чтобы официально объявить о смерти Эймона. Хотелось бы ей отказаться, но Рейнис не могла, поскольку такие случаи, к сожалению, тоже входили в обязанности принцессы королевства. Мать заняла место на Железном троне во время этого тягостного объявления, чего она терпеть не могла. На этом огромном черном стальном чудище, которым был Железный трон, она смотрелась словно маленький ребенок на спине слона, почти как мёртвый Эймон в своей слишком большой кровати, когда сидела на нём и сообщала трагические новости собравшимся придворным. Будь у неё возможность, Рейнис с радостью поменялась бы местами с матерью, чтобы освободить её от этого тяжкого бремени. Однако она знала, что вряд ли смогла бы собраться с силами и рассказать о смерти дяди, не разрыдавшись, что было бы совершенно неподобающе для принцессы. Весь остаток дня она избегала встреч и разговоров с кем бы то ни было, насколько это было возможно. Сразу после объявления о смерти дяди Эймона она удалилась в свои покои и с тех пор только и делала, что рылась в книгах, что всё ещё лежали там. Эти книги они с Алларой читали дяде Эймону и хотели сделать это сегодня ещё раз. Даже Аллары с ней не было, поскольку её вызвали к лорду-отцу и леди-матери вскоре после объявления в Тронном зале. О чём шла речь, ни Аллара, ни Рейнис к тому времени так и не узнали. Солдат, посланный за ней, лишь намекнул, что это как-то связано с возвращением лорда Тириона из-за Стены и каким-то письмом из Кастерли Рок. Но эта подсказка мало что могла объяснить. Кроме того, лорд Тирион уже покинул город. Что бы ни задумали родители Аллары с лордом Тирионом, им всё равно придется подождать. Рейнис попросила одну из служанок принести ей небольшой ужин: крошечную миску простого супа, немного рыбы, приготовленной в белом вине, свежий хлеб, чай со специями и графин дорнийского красного, но ей едва удалось съесть хоть что-то из этого. Единственное, от чего не отказался её организм, было вино, и она выпила сначала один, затем второй кубок. Как раз когда солнце садилось на горизонте, исчезая за стенами города и окрашивая небо в блестящий золотисто-красный и сияющий пурпур, колокола в Великой септе начали звонить. Зазвонили семь колоколов, каждый из которых прозвонил семь раз, как призыв к городу и всем верующим в нем. Семь золотых плащей отныне будут бдеть над Эймоном всю ночь и весь следующий день, пока дядю Эймона не проведут торжественной процессией по улицам Королевской Гавани к Драконьему логову. За это время жители Королевской Гавани успеют проститься с Эймоном и отдать ему дань уважения, прежде чем его сожгут в Драконьем логове на большом погребальном костре. Как и положено Таргариену. Потом она подумала об отце: как больно ему будет не только узнать о смерти дяди Эймона из письма, но и не иметь возможности присутствовать на его похоронах. Среди их семьи отца были если не самые близкие, то, по крайней мере, самые долгие отношения с Эймоном: он обменивался с ним письмами задолго до рождения Рейнис. Однако война в Штормовых землях не могла ждать, как бы им ни хотелось. И поскольку невозможно было предсказать, как долго продлится эта война, - она может закончиться одним крупным сражением, а может затянуться на недели, а то и месяцы, - это тоже, к сожалению, не было аргументом в пользу отсрочки погребения Эймона. Отцу придется проститься с Эймоном позже, на могиле, где будет покоиться его прах. Около часа спустя Рейнис стояла перед одним из своих шкафов, раздумывая, какое платье надеть завтра в Великую септу на службу богам за неупокоенную душу Эймона, прежде чем начнётся шествие по городу, когда дверь в её покои отворилась и кто-то вошел. Рейнис не нужно было оглядываться, чтобы понять, что это Аллара. Никого другого сир Джерольд, стоявший на страже у дверей, не пропустил бы, поскольку ни у кого больше не было разрешения входить в её покои, тем более без стука. Только её мать, но она никогда не входила без стука. — Как ты думаешь, черное бархатное платье с красными драконами будет не слишком пёстрым для похорон? Иначе я могла бы..., — начала Рейнис, но тут же замолчала, повернувшись к Алларе и увидев её стоящей в дверях. Рейнис была поражена этим зрелищем. Её красавица была в слезах, а глаза, в остальном такие красивые и неземные, были огненно-красными и опухшими. Аллара захрипела, и все ее тело сотрясали рыдания. Рейнис тут же сделала несколько шагов к ней и взяла ее на руки. Семеро, что случилось? Аллара быстро обняла в ответ и крепко прижалась к Рейнис, как будто никогда больше не хотела отпускать её. Рейнис тут же почувствовала влажное тепло слёз Аллары, стекающих по её плечам и шее в декольте. Ей не нужно было спрашивать, что случилось, она и так услышала, как Аллара, явно борясь с собой, пыталась заговорить. Голос у неё был хриплый, и из-за рыданий ей было трудно вымолвить хоть слово. Однако Рейнис дала ей столько времени, сколько было необходимо. — Ланнистер, — было первым внятным словом, которое она наконец смогла произнести. — Это не... не... Эйгон. Это... Ланнистер. Я должна... выйти за него замуж. Мой отец... он хочет... Внезапно Рейнис почувствовала себя так, словно её ударили в живот. Она с трудом дышала, понимая, что только что сказала ей Аллара. Она не должна была выходить замуж за Эйгона, как и он за неё. Её прекрасная, замечательная Аллара не должна была стать женой Эйгона и её женой, третьей в их идеальном союзе. Она должна была стать следующей леди дома Ланнистеров, леди Кастерли Рок и Западных земель, если, конечно, лорд Тайвин исполнит свое желание и сможет выбрать другого наследника. Прекрасная, фантастическая пара для любой другой девушки и любой другой леди в королевстве и за его пределами, но только не для её Аллары. — Твой отец хочет отдать тебя в жены Ланселю Ланнистеру? Нет, я не позволю этому случиться. Я... — Нет, не Лансель, — перебила её Аллара, заливаясь слезами. — Тирион. Тирион Ланнистер. Отец хочет, чтобы я вышла замуж за карлика. Он хочет, чтобы я вышла за карлика. За карлика, за карлика, — снова зарыдала она. Если раньше Рейнис чувствовала себя так, словно ее ударили кулаком в живот, то теперь казалось, что она целую неделю провела в пыточной камере. Мир начал вращаться вокруг неё, и ледяная дрожь пробежала по позвоночнику при мысли о карлике, Бесе из Кастерли Рок. Да, он был Ланнистером, сыном одного из самых, могущественных и, безусловно, самых богатых домов во всем королевстве. Но на этом его принадлежность к Ланнистерам заканчивалась. Он не только не был наделен почти сказочной красотой своей семьи, но, напротив, был ужасно уродлив. Он был маленьким, как ребенок, но с чересчур большой головой на плечах и уродливым лицом под насупленными бровями. Из-за коротких кривых ног лорд Тирион ковылял, как утка, и, как будто всего это было мало, он был известен далеко за пределами Вестерленда как пьяница и любитель шлюх, с причудливыми желаниями и вожделениями. Нет, нет. Этого не может быть. Этого не может быть. Нет, абсолютно нет. Нет! Затем Рейнис оторвалась от объятий, сделала крошечный шаг назад и взяла лицо Аллары в свои руки. Большими пальцами, осторожно, нежно и с любовью, она стёрла слёзы с прекрасного лица Аллары. Затем она улыбнулась ей так тепло, как только могла, и поцеловала её в губы, прежде чем заговорить. — Нет, этого не будет, — сказала Рейнис, — этого не будет, слышишь? Я не позволю этому случиться, Аллара. Ты принадлежишь мне. Нам. Мне и Эйгону. Я не позволю этому случиться. Я обещаю тебе это. Ты слышишь меня? Аллара кивнула и попыталась заставить себя улыбнуться. Однако ей это не удалось. Рейнис снова притянула её лицо к своему и снова поцеловала, на этот раз более страстно и глубоко. Аллара ответила на поцелуй, пустив свой язык в пляс вокруг языка Рейнис, и они прижались друг к другу губами. Когда она оторвалась от поцелуя, то увидела, что улыбка на лице Аллары стала шире, искреннее. — Я сейчас же отправлюсь к матери, — сказала Рейнис. — Мой отец говорит, что помолвка как-то связана с Его Величеством. По его словам, король Рейегар участвовал в переговорах о помолвке. Я не знаю, почему. Неужели ты думаешь, что королева сможет вмешаться? — Что бы ни задумал твой лорд-отец, и как бы мой отец ни приложил к этому руку, твоя мать не сможет этого одобрить, да и моя тоже. Я сейчас же пойду к ней, и тогда мы вместе остановим эту несправедливость. — Может ли королева хоть что-то сделать? Я имею в виду, если в этом замешан сам король, то... — Мне все равно, в чём участвовал мой отец, любимая. Я просто не допущу этого. И Эйгон тоже не допустит, обещаю тебе. Отец может быть королем, Аллара, он может править Железным троном и Семью королевствами, но мы с Эйгоном — драконьи всадники. Власть нашей семьи в наших руках, и, если мы скажем, что этому не быть, значит, этому не быть. Аллара снова кивнула, её улыбка была искренней, но всё ещё неуверенной. Рейнис снова погладила ее по щекам, а затем повела к кровати. —Приляг и отдохни, дорогая, пока я схожу к маме, чтобы все уладить, а когда вернусь, мы от души посмеемся над этим. Хорошо? Выпей немного вина, пока меня не будет. Оно поможет тебе уснуть. Аллара действительно легла на кровать и закуталась в одно из одеял. Рейнис снова поцеловала е`, на этот раз в лоб, на прощание, и тут же бросилась к двери. Нет, я этого не допущу, — подумала она, распахивая дверь. — Мама поможет мне. Она поймёт, почему этого не должно произойти. А если нет... если нет, то я найду другое решение. Если понадобится, я сяду на Мераксес вместе с Алларой и просто увезу её. Мы можем просто улететь на Драконий Камень, где никто не сможет даже подойти к ней без моего разрешения. Вдруг она замешкалась, выйдя в коридор перед своими покоями. Почти все свечи в подставках на стенах погасли, и коридор погрузился в темноту. В северном конце коридора сквозь окно пробивался лишь слабый свет луны и нескольких звёзд на небе, благодаря чему коридор всё ещё был виден. И тут она заметила ещё кое-что. Сира Джерольда здесь больше не было. Она огляделась по сторонам, но нигде его не обнаружила. Возможно, его смена закончилось, — подумала Рейнис, но тут же отругала себя за это. — Нет, тогда бы на его месте стоял сир Джейме или сир Джонотор. Он никогда бы не ушел просто так. — Сир Джерольд? — позвала она, но ответа не получила. Она снова огляделась вокруг, справа и слева, впереди и позади себя, но не увидела ничего, кроме темноты и слабого отблеска луны на каменном полу. Сердце подкатило к горлу, когда она, наконец, медленно и на цыпочках пошла по коридору. Что здесь произошло? Сделав несколько мягких шагов, она дошла до угла, за которым в двух десятках шагов находилась дверь в покои её родителей. Вскоре она заколебалась, ощущая, как страх и тревога все сильнее разрастаются внутри неё, стоит ли поворачивать за угол. Когда же она наконец сделала шаг вперед, то вдруг услышала что-то похожее на пронзительный крик. Рейнис вздрогнула и отпрыгнула назад, когда что-то пронеслось мимо неё так же быстро, как черная молния. — Балерион! — крикнула она. — Как же ты напугал. В этот момент кот остановился и повернулся к ней мордой, его глаза сверкали в черноте коридора, как изумрудные звезды. Балерион зарычал и зашипел, низко и угрожающе. — Балерион, что случилось? — спросила Рейнис, опустившись на пол. — В чем дело, трусишка? Он снова зашипел. Затем он бросился бежать и через полсекунды уже исчез в черноте коридора. Недолго думая, она посмотрела вслед чёрному коту в чёрном коридоре и покачала головой. Затем она встала и снова обернулась. Она свернула за угол и остановилась, застыв на месте. Там был сир Джерольд. Она сразу узнала его по белым доспехам и белой бороде, которая, казалось, даже в этом тусклом свете сияла, как свежий снег. Но... что он делал? Сир Джерольд сидел на земле, словно все силы покинули его, и он обмяк, как мокрый мешок. Он выглядел так, словно спал. — Сир Герольд? — осторожно спросила она, приблизившись к Белому Быку. Однако он не ответил. — С вами все в порядке, сир? Она опустилась на колени рядом с ним и уже собиралась коснуться его плеча, чтобы встряхнуть, пробудить от глубокого сна, в который он погрузился, как вдруг заметила кровь. Нет, нет, нет. Дядя Джерольд, нет. Тёмно-красная, почти чёрная в тусклом свете, но безошибочно узнаваемая, она стекала по груди рыцаря. Его нагрудник окрасился в красный цвет от струи крови, а на коленях собралась небольшая лужица. К этому времени кровь уже не текла, но от количества крови, испачкавшей доспехи и руки, у Рейнис свело живот. Она не хотела этого делать, ужасно боялась, но не могла остановить себя, чтобы не протянуть руки к сиру Джерольду. Как только она прикоснется к нему, он непременно посмотрит на неё, его знакомые добрые глаза перестанут смотреть в пустоту перед собой, посмотрят на неё, и он улыбнётся, и всё снова будет хорошо. Когда же она наконец прикоснулась к нему, нежно проведя пальцами по его бороде, его голова откинулась в сторону, обнажив ужасную, глубокую рану, пересекающую горло. Она уже собиралась вскочить и начать кричать во всю мощь своих легких, как услышала позади себя хриплое смеющееся дыхание.