О королях и бастардах

Пробудившись от неглубокого сна, Рейнис обнаружила, что её маленькая камера погрузилась в полночь. В её маленькой камере всегда была полночь. Она знала, что находится в каком-то подземелье, но не знала, где это подземелье и как долго она уже здесь. Единственный свет, с трудом пробивающийся сквозь щель под дверью, исходил от крошечного фонаря в коридоре перед толстой дверью из чёрного дерева, настолько тусклого, что в его могло издавать не больше одной свечи. Мягкий бледный свет, такой тонкий и тусклый, что его хватало, чтобы разглядеть стены и углы её камеры как угасающие воспоминания о полузабытом сне вскоре после пробуждения, но не хватало, чтобы чётко разглядеть даже руку перед глазами. До этой была ещё одна камера. На борту корабля, где было сыро, холодно и постоянно качало. Испуганная, охваченная паникой, она очнулась в той камере, голова её болела и пульсировала от сильного удара, лишившего её сознания в Красном Замке, и она лежала на жёсткой койке с грубыми веревками, привязанными к рукам, ногам и шее. Первым образом, представшим перед ней, было воспоминание о сире Джерольде, её дяде Джерольде, сидящем на полу, залитом кровью, мёртвом. От этого воспоминания она расплакалась. Красный Замок. Дом. Дядя Джерольд. Дом. Затем появились мужчины, зловещие фигуры со странными лицами. Работорговцы из Эссоса? — От этой мысли она тут же снова разрыдалась от страха. — Может, они продадут меня в дом подушек в Лисе? Нет, я не хочу быть рабыней. Нет. Но тогда отец хотя бы сможет выкупить меня на свободу. Или они продадут меня какому-нибудь магистру в Пентосе, и я навсегда останусь в его дворце, как зверушка, как его шлюха. Нет, боги, пожалуйста, нет. Мужчины молча ослабили узы, и какое-то время Рейнис пыталась бороться, сопротивляться. Но мужчины были слишком сильны, они били её за каждое неповиновение — в живот, по спине, по рукам и ногам, по груди, пока она, бессильная и скрюченная от боли, не перестала сопротивляться. Всё, что они не трогали, — это железные кандалы на запястьях. По какой-то причине. Затем мужчины ножом срезали с неё платье и сразу же связали снова, ещё туже, чем прежде, грубые веревки больно впивались в кожу. Она была уверена, что они изнасилуют её прямо здесь и сейчас, что один из мужчин с отвратительными лицами набросится на неё. А может, и всё вместе. После того как они снова связали её, к ней никто не притронулся. Они бросили её, обнаженную и связанную в пучок, обратно на жёсткую койку, привязали веревки к крюкам и проушинам на стенах и оставили её там одну. В той темнице единственным источником света был фонарь, который принес с собой единственный посетитель, и он появлялся так редко, что у неё начали болеть глаза. Один из мужчин, безымянный и безмолвный, приходил к ней три раза, принося соленую говядину, твердую, как деревянная черепица, старый хлеб, едва ли более мягкий, и маленькую чашку вонючей и несвежей воды. Путы позволяли ей двигаться ровно настолько, чтобы есть и пить, и мужчине не приходилось её кормить. В тот момент она была благодарна за эту маленькую милость. «Отпустите меня, — приказала она. — Немедленно отвезите меня обратно в Королевскую Гавань. — Но мужчина не обратил на неё внимания. — Мой отец — король. — Как будто он не знал. — Мой брат придёт за мной. Он — всадник Балериона. Мой брат найдет меня, и тогда тебя постигнет участь хуже смерти, — пригрозила она. — Отпусти меня немедленно». Слёзы в ее глазах и дрожь в голосе, вероятно, сделали эту угрозу настолько слабой, что она не произвела на него никакого впечатления. Рейнис даже не могла сказать, понял ли он её вообще. Когда мужчина пришел во второй раз, она не стала тратить силы на угрозы и приказы. Вода была настолько несвежей и мерзкой, что её вырвало маленькой порцией еды. Мужчина лишь посмотрел на неё, выхватил у неё маленькую тарелку с остатками еды и молча ушел, оставив Рейнис лежать в луже собственной рвоты. В третий раз вода оказалась не такой ужасной, и не вызывала рвоты. Но вместо черствого хлеба и твёрдой рыбы была сухая соленая рыба, такая же твердая и больно ломающаяся между зубами. Затем, вместо того чтобы принести ей четвертый полусгнивший ужин, мужчины снова пришли к ней. Они натянули ей на голову мешок, так туго завязали его веревкой на шеё, что едва не задушили до смерти, схватили её и понесли из камеры на борт корабля как груз. Когда они покидали корабль, воздух был таким холодным, что хотела задрожать, но этого не позволили сделать неумолимая хватка мужских рук, больно сжимавших её тело. Она слышала, как другие мужчины смеются и улюлюкают, наслаждаясь её наготой, и на краткий миг Рейнис почувствовала облегчение, услышав общий язык Вестероса, а не бастардский валирийский язык Лиса, Пентоса или других Вольных городов. По крайней мере, они не повезли её в Эссос, чтобы продать в рабство, чего бы это ни стоило. Верёвки сменились цепями, крепко прикрепленными к кандалам на запястьях, а мешок был стянут с головы. Затем мужчины снова оставили Рейнис одну, и с тех пор она сидела здесь в темноте, голая, с мыслями и страхами — её единственной компанией. Эгг, любовь моя, пожалуйста, приди за мной. Найди меня и забери домой. Пожалуйста. Спаси меня, любимый, — мысленно умоляла она, тщетно пытаясь сдержать слезы. Но она не решалась произнести свои мысли вслух. Почему, она и сама не могла сказать. — Прошу тебя. Она не знала, сколько времени прошло, пока она сидела в темноте, мерзла и дрожала, снова и снова погружаясь в слабый сон и просыпаясь неизвестно от чего. Прошёл, наверное, день или три, когда дверь впервые открылась. Это был тот же человек, что и раньше, что приносил ей скудную еду. На этот раз у него тоже было с собой немного еды и ведро. Она хотела спросить, что он собирается с этим делать, но не успело первое слово сорваться с её ломких губ, мужчина уже вылил на неё ведро, обдав тело ледяной водой. Она вскрикнула от холода и боли. Мужчина поставил рядом с ней небольшую миску на маленькую койку, и Рейнис сразу же узнала запах горячей овсянки и меда. Дрожа от страха, она схватила миску и с животной жаждой впилась в овсянку голыми пальцами. Ложки ей не дали. Она ещё не доела, когда мужчина снова выхватил у неё миску. Прежде чем она успела запротестовать, он уже схватил в горсть её спутанные черные волосы и с невероятной силой дернул её голову назад. В её рот, открытый от слабого крика боли, он влил жидкость из маленького кубка, которого Рейнис до сего момента не замечала. Сначала Рейнис показалось, что она чувствует вкус вина. Затем вкус быстро изменился, и она сразу же убедилась, что это не вино. Вовсе нет. Жидкость была густой и вязкой, а ее вкус, казалось, менялся с каждым глотком. То горькая, то кислая, то сладкая. Когда Рейнис попыталась выплюнуть жидкость, мужчина ударил её по лицу с такой силой, что голова отлетела в сторону. Затем он крепко сжал её и влил в горло ещё больше. Сон пришел быстро, не успел мужчина уйти. Как такое возможно, она не знала. Ей снилась Королевская Гавань, Красный замок, Эйгон, дом. Но это была не Королевская Гавань, не Красный замок, не её дом, не совсем. И мужчина в её сне не был Эйгоном, не был её любовью, не был её Эггом. Она сразу узнала его, хотя и не могла сказать, откуда знает. Красный Замок, пылающий ярким пламенем, уступил место морю, красному как кровь. Ей снилось, что она тонет в этом море. Рука тянулась к ней, казалось, хотела вытащить её из воды — на сушу или на борт корабля, она не могла сказать. Она узнала руку и мужчину, прекрасного, как восходящее солнце. Эйгон, её Эйгон. Но она не могла ухватиться за его руку, всё глубже погружаясь в кроваво-красное море, пока Эйгон не исчез, и, почувствовав жгучую боль, когда кроваво-красная вода заполнила ее легкие, она утонула. Трижды Рейнис просыпалась, и трижды это было не настоящее пробуждение, а лишь очередная глава в этом сне. Сначала она утонула, потом сгорела заживо, потом замерзла насмерть, одна. Всегда одна. Рейнис вынырнула из кошмара, когда дверь подземелья распахнулась и с грохотом ударилась о стену позади неё. Поначалу ворвавшийся внутрь свет был слишком ярким, и Рейнис испугалась, что бы это могло значить. Яркий и ужасный. Что-то изменилось. Что-то произошло. По скрипучим ступенькам спустился человек, но не тот, что всегда приносил ей еду. Без еды в руках, без ведра с водой, но с небольшим льняным мешком, который он бросил рядом с ней на койку. Свет его фонаря обжигал глаза, и ей потребовалось время, чтобы разглядеть его лицо. Только через два-три удара сердца она смогла разглядеть его. Мужчина был молод, худощав и красив, с тёмными волосами и самоуверенной улыбкой на губах. И тут она узнала его. Она видела его раньше, еще в Королевской Гавани, во время турнира Эйгона, когда он пробирался через Красный Замок и неотрывно смотрел на неё. Теон Грейджой. Семеро, значит, я в плену у Грейджоев? Она не была уверена, хорошо это или плохо. Работорговцы из Эссоса наверняка продали бы её в рабство, и она предпочла бы смерть в любой день. Говорят, Грейджои тоже время от времени продавали в рабство украденных мальчиков, девочек и женщин. Но редко. Так что, возможно, она будет избавлена от этой участи. Впрочем, не похоже, чтобы железные люди относились к женщинам, которых считали добычей, заметно лучше, чем к рабыням. У железных людей даже было название для женщин, которых они крали и насиловали. В данный момент Рейнис не могла вспомнить этого названия. До сих пор её никто не насиловал, но... они были железными людьми и украли её. В этом смысле она не могла питать иллюзий, даже если эта мысль каждый раз приводила её на грань отчаяния, а на глаза наворачивались горькие слёзы. Теон Грейджой шагнул к ней. На нём был плащ с меховой оторочкой у воротника, надетый поверх чёрного дублета из бархата с вышитым на нём золотой нитью кракеном Дома Грейджой, как она могла видеть в свете фонаря. На нём были серебристо-серые бриджи из овечьей шерсти, заправленные в высокие черные кожаные сапоги. Хорошая одежда. Изящная одежда. Слишком изысканная одежда для разбойника и пирата. Одежда, которая подошла бы молодому лорду или даже принцу. Он сделал ещё один шаг к ней, положив одну руку на кинжал у бедра, и Рейнис увидела, как его взгляд несколько раз прошелся по её обнаженному телу, и ухмылка стала шире. На мгновение она попыталась скрыть от него свою наготу: промежность — бедрами, а грудь — руками. Однако эта попытка, похоже, только сильнее развеселила его, и она сдалась. — В мешке лежит платье. Надень его, — сказал Теон Грейджой. — И побыстрее. Рейнис несколько раз оглянулась на Теона и мешок. Затем она потянулась к мешку, развязала его и достала платье, лежавшее внутри. Оно было чёрным с золотом и сшито из шёлка. Драгоценное, без сомнения. В цветах Грейджоев. — Ну же, — рявкнул он на нее. — Надень уже платье. Мне здесь холодно. — Можно мне сначала помыться? Я грязная, и мои волосы... — Нет, — сказал он, и она увидела, как его взгляд остановился на ее груди. — Надень его, или я надену его на тебя. — Я все еще закована, милорд. Я не могу так одеться, — сказала Рейнис. Она была в плену, находилась во власти Теона Грейджоя и железных людей, но решила, что если эти люди ведут себя как дикари, то она сама не должна из-за этого забывать о своем воспитании и манерах. Говорят, вежливость — щит леди. Глупое, очень глупое высказывание. Вежливость никогда не спасала женщин от изнасилований или убийств, а то и всего вместе. Тем не менее... это было всё, что у неё оставалось на тот момент. Они могли приковать её голой к стене, могли попытаться лишить её достоинства, но Рейнис была Таргариеном, принцессой королевской крови, и она была лучше этих людей, и они должны были это знать. Теон Грейджой посмотрел на неё, фыркнул, затем достал из кармана своего дублета кольцо со звенящими, старыми и ржавыми на вид ключами и сделал ещё один шаг к ней. Он наклонился, и его руки уже направились к цепям на кандалах у неё на запястьях. Однако прежде чем он расстегнул цепи, его рука внезапно метнулась к её горлу, слегка придушив. — Только без глупостей, принцесса, — предупредил он. — Сейчас я сниму с вас цепи, чтобы вы могли одеться, но только попробуйте что-нибудь выкинуть... Он не стал уточнять, что произойдет тогда. Рейнис и без того догадывалась, что ничего приятного. Она слабо кивнула, насколько позволяла рука, державшая её за горло. Тогда он отпустил её и расстегнул цепи. Но кандалы всё ещё остались на запястьях, тихо звеня при каждом движении. Теон сделал шаг назад, внимательно наблюдая за тем, как она поднимается с койки, расправляет платье и влезает в него. Платье сидело на Рейнис не очень хорошо, но это была хоть какая-то возможность скрыть своё тело от чужих глаз с тех пор, как её украли, и она не стала жаловаться. — За мной, — сказал Теон Грейджой, отвернулся от неё и зашагал обратно по нескольким ступенькам к двери. Рейнис бесшумно последовала за ним. Прямо сейчас? Неужели мне позволили надеть это платье только для того, чтобы снова сорвать его, когда меня изнасилуют? За дверью шёл узкий низкий коридор со стенами из сырого, только грубо отёсанного камня. За другой дверью они поднялись по ступеням и спустились в ещё один коридор, освещённый факелами. Стены здесь были более гладкими, но камни на полу выглядели старыми, и на них было больше трещин и осколков, чем чего-либо ещё. — Где мы? — спросила Рейнис. Теон Грейджой не ответил. Это Пайк? Возможно, — подумала она. — Вполне подходит. Пайк был древним и, судя по тому, что было написано в книгах мейстеров, которые она читала, уже несколько столетий находился не в лучшем состоянии. Железные люди издревле правили Речными землями как завоеватели и обогащались за счёт богатства захваченных ими земель и их жителей. Но со времён Завоевания Эйгона и конца правления Хоаров в Харренхоле Железные острова становились всё беднее и беднее. Последнее восстание, случившееся всего через несколько лет после смерти её деда Эйриса, когда Бейлон Грейджой ошибочно посчитал её отца достаточно слабым, чтобы можно было вот так просто провозгласить себя королём Железных островов, сделало Грейджоев ещё слабее. И ещё беднее. Состояние этого... замка, если это вообще можно было назвать настоящим замком, в любом случае было довольно жалким. Неподалеку за стенами слышался рёв моря. К тому же, когда её вывели с корабля с завязанными глазами, голую и связанную, как связку груза, в это подземелье, она не успела далеко уйти. Да, возможно, это действительно Пайк. О, Семеро, пожалуйста, пусть это будет Пайк. Здесь Эгг быстро отыщет меня. Прошу, пусть это будет Пайк, чтобы этот кошмар поскорее закончился, и я снова оказалась дома, с моим Эггом, с моей Алларой, с мамой и папой. Прошу. Они прошли дальше, обогнули несколько углов, поднялись по другой небольшой лестнице, на каменных ступенях которой её босые ноги плескались как у ребенка, играющего в луже. За всё это время им никто не попадался. Ни людей с отвратительными лицами, ни железных людей, ни слуг, ни души. Замок казался безлюдным. Они добрались до другой двери, более широкой и высокой, сделанной из старого дерева. Петли и ручка проржавели и заскрипели, когда Теон Грейджой распахнул её. Он сделал шаг в сторону и кивнул, дав ей знак пройти. Рейнис сделала как было велено, и не успела она войти в комнату, как дверь снова закрылась. Помещение представляло собой малый чертог из серого камня. Ряд слишком маленьких окон из молочного стекла пропускал бледный лунный свет. Половина окон была завешена тканью, мехами и обрывками старой кожи, а некоторые заколочены досками там, где, по её предположению, стёкла были разбиты и не заменены. По чертогу гулял прохладный ветер, от которого болели босые ноги, руки и ступни. На одной из стен с потолка свисали остатки изорванных знамен, сгнивших за долгие годы. Однако цвета их настолько поблекли, что Рейнис уже не могла различить ни одного герба на них. Это не Пайк. В Пайке всё наверняка было бы забито золотыми кракенами. Даже у Грейджоев хватило бы монет на несколько новых стёкол в окнах. Этот замок давно заброшен. В большом очаге горел огонь. Перед ним стоял стол с двумя высокими стульями, богато украшенными резьбой, а на столе была сервирована еда. Она почувствовала запах печёной рыбы и жареной репы и увидела две миски с дымящимися соусами, пахнущими элем, вином и травами. — Вы прекрасно выглядите, моя прекрасная принцесса, — внезапно раздался голос из тени. — Воистину достойна будущей королевы. Рейнис обернулась на голос, и из тени вышел человек. Он был бледен и красив, с чёрными волосами и аккуратно подстриженной бородой, а над левым глазом у него была повязка из ярко-красной кожи. Судя по его виду, он тоже был Грейджоем. Она помнила, как читала в одном из протоколов малого совета, что некто Грейджой провозгласил себя королём Железных островов ещё до того, как эти разбойники и пираты начали нападать на Простор и Арбор. Это был брат Бейлона Грейджоя, отца Теона, хотя она не могла вспомнить его имени. Но она помнила, что в протоколах говорилось, что этот человек — пират, которому давно пора отправиться на виселицу. Встреча с пиратом не удивила её. Не удивило и то, что она встретила ещё одного Грейджоя, помимо Теона Грейджоя. Единственное, что удивило Рейнис, — это его губы, такие синие, словно он выпил чернил. — Пожалуйста, присядьте, принцесса. Он жестом указал на один из стульев. Рейнис прошла последние несколько шагов и села. Юрон, — внезапно промелькнуло у неё в голове. — Его зовут Юрон. Юрон Грейджой неторопливыми шагами подошел к ней и опустился на другой стул. Он были так близко, что Рейнис чувствовала его запах даже сквозь дымящуюся еду. От него пахло кожей, солёным воздухом и женской водой. Возможно, от шлюхи или ещё какой несчастной, кого он только что насиловал. Я знаю, что не должна так думать, но если он только что изнасиловал другую, то сейчас ему хотя бы не будет дело до меня. Да простят меня Семеро. — Освободите меня, милорд. — Мой король, — поправил он с улыбкой. — Освободите меня. Я приказываю, — сказала она, на этот раз отказавшись от титула. Это была жалкая попытка, Рейнис знала, но всё же ей хотелось, чтобы это было сказано хотя бы так. — Выпейте со мной. Я приказываю, — сказал он и снова улыбнулся. Его улыбка была бы красивой, если бы не была фальшивой. Неприкрытый глаз выдавал его. Юрон достал резную каменную бутыль и две чаши для вина из миррийского хрусталя. Он начал наливать в одну чашу, затем в другую, и Рейнис сразу же узнала запах того, что он наливал. Это была та самая жидкость, которую мужчина с едой насильно вливал ей. Теперь она впервые увидела её. Жидкость была густая как масло и синяя как сапфир. Его губы. Вот почему они стали такими синими? Зачем Юрону Грейджую добровольно пить эту мерзкую дрянь? — Вы выглядите голодной, моя принцесса, — сказал он, наливая. — Прошу, ешьте, пока горячее. А потом мы выпьем. — Что это? — Великолепная вечерняя тень, моя милая принцесса. Вино колдунов, слаще золота Арбора, в нём больше правды, чем у всех богов на свете. Вы, конечно, правы. Мы должны сделать глоток перед ужином. Так что пейте. — Нет. — Да, — только и сказал Юрон Грейджой. — Нет, — повторила Рейнис, когда он протянул ей чашу. — Нет, я сказала. — Я сказала "да". Юрон Грейджой, быстрый, как тень, быстрее, чем она думала, бросился вперед, схватил её за лицо сильной рукой и заставил открыть рот. Рейнис пыталась сопротивляться, бить его ногами и руками, но была так слаба, что он, казалось, даже не замечал её ударов, и ей оставалось лишь тщетно сопротивляться, словно капризному ребенку. Крутя головой из стороны в сторону, она боролась изо всех сил, но в итоге безрезультатно. В следующее мгновение она уже почувствовала вкус жидкости на языке и сглотнула, чтобы не захлебнуться. Когда чаша опустела, Грейджой отпустил её, Рейнис сплюнула на пол, но уже успела проглотить большую часть мерзкого пойла. Какое-то время он просто сидел и смотрел на неё, и Рейнис ожидала, что в любой момент он заставит её выпить вторую чашу. Но вместо этого он взял чашу и отпил из неё с таким удовольствием, словно это было лучшее вино на свете. — Ешьте, принцесса, — сказал он, снова улыбнувшись. — Вы, должно быть, ужасно голодны. Она со скепсисом посмотрела на еду. Он был прав, Рейнис была ужасно голодна. На миг она задумалась, не желал ли он отравить её. Но потом отбросила эту мысль. Если эта... вечерняя тень ещё не была ядовитой, то эта еда вряд ли станет таковой. К тому же, какой смысл было красть её, привозить сюда, где бы они ни были, только для того, чтобы потом отравить? Если бы Юрон Грейджой хотел её смерти, то мог бы давно убить той ночью в Красном Замке или перерезать ей глотку в последующие дни и ночи. Она протянула руку и поела. Это было не так вкусно, как обещал запах, но это была еда, настоящая еда, тёплая и наполняющая её живот. Юрон Грейджой просто сидел и смотрел, как она ест, и на его губах играла довольная улыбка. — Я так понимаю, вы знаете, кто я? — спросил он, когда она начала есть второй кусок запеченной рыбы. — Юрон Грейджой, — сказала она, сглотнув. — Самопровозглашенный король Железных островов. — Ну... и да, и нет. Я — Юрон Грейджой, и я — владыка королевства Морей и Островов. Но я не провозглашал себя таковым. Так поступают только подлые мятежники и узурпаторы. Нет, меня сделали королём мои же сородичи, на королевском вече, как того требует наша гордая традиция. От Рейнис не укрылась насмешливая интонация в его голосе. Казалось, мысль о традициях железных людей забавляла Грейджоя, и он не относился к ним так серьезно, чтобы вести ради них войну против Железного трона. — И вы думаете, это что-то меняет? Мой отец — король, единственный король, твой король, предатель. И ты заплатишь за эту измену. — Измена? — Юрон рассмеялся, будто бы она только что сказала что-то невероятно смешное. — Измена означала бы, что я нарушил свое слово или клятву, данную твоему отцу. Но я не давал никаких клятв, которые мог бы нарушить. — Как лорд Семи королевств, вы обязаны хранить верность и повиноваться Железному трону, независимо от того, произносили ли вы сами клятву в какой-то момент или... — Довольно об этом, — сказал Юрон, скучающе отмахнувшись. — Мы оба знаем, что все эти разговоры о верности, послушании, клятвах и тому подобном ничего не значат для меня, моя милая принцесса. Так зачем делать вид, что это не так? После этого они замолчали, и Рейнис ненадолго задумалась, не поесть ли ей еще. Она всё ещё была голодна, и кто мог сказать, сколько времени пройдет, прежде чем её снова накормят чем-то горячим. Но какой бы голодной она ни была, в такой компании всегда теряешь аппетит. Поэтому Рейнис отодвинула от себя тарелку и посмотрела на пламя в очаге. — Где мы находимся? Что это за место? И почему я здесь? — наконец спросила она. — Здесь? Вы имеете в виду мой гордый замок? Самое сердце моего благородного королевства? — Он снова рассмеялся. — Старое убежище контрабандистов и пиратов, позже использованное Триархией как замок, чтобы держать этот остров и близлежащий морской путь в безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока Деймон Таргариен не решил за один день обратить в пепел всех, кто здесь находился. С тех пор этот гордый оплот стоит пустым. — Значит, мы на Ступенях. Зачем я здесь? — снова спросила она, надеясь, что её голос прозвучал сильнее, чем она ощущала. — Действительно, мы на Ступенях. Объявить Пайк местом своей власти показалось мне слишком... смелым. Кроме того, остров бедный, холодный и уродливый, как крысиная задница. Так зачем торчать там, если я могу быть где угодно на свете? А что касается вашего "зачем"... Ну, прежде чем я смогу объяснить, моя прекрасная принцесса, я хотел бы кое-что показать вам. Юрон Грейджой откинулся в кресле, сделал ещё один глоток отвратительной жидкости и щёлкнул пальцами. Миг спустя в другом конце малого чертога открылась дверь, и вошли несколько мужчин, несущие что-то большое. Это были те самые мерзкие люди, снявшие с неё платье и связавшие грубой веревкой. Конечно, это были и те люди, что вынесли её обнаженную из трюма корабля в подземелье этой развалины, этого жалкого подобия замка. Когда они наконец поставили большое нечто на пол неподалеку от стола, отвернулись, а затем снова выскочили из чертога, быстро и тихо как мыши, у Рейнис перехватило дыхание. Это был рог длиной не менее пяти, а может, и шести футов, витой и чёрный как ночь, опоясанный красным золотом и валирийской сталью. — Драконий рог, — вздохнула она. Должно быть, он принадлежал дракону почти такой же огромному каким был Балерион Чёрный Ужас. Если не считать дракона Эйгона Завоевателя и его сестёр-жен, то такие огромные драконы водились только в древней Валирии. А магия, что будто бы отбрасывал рог как огонь свой жар, была утеряна и забыта со времен Рока. Этот рог был старым. И могущественным. — Драконий рог, — подтвердил Юрон с удовлетворением в голосе. — Я сам нашёл его в дымящихся руинах Валирии и освободил от пепла и забвения. Рейнис оторвала взгляд от рога и с недоверием посмотрела на Юрона. Это было невозможно. Это было безумием. Никто не ступал в руины Валирии, где всё ещё властвовал Рок, не покинув его, чтобы рассказать об увиденном. И уж тем более никому не удавалось выкрасть секреты этих земель. Но она ничего не сказала, а вновь обратила свой взгляд к рогу. — Прошу, будь моим гостем. Подойди к нему. Посмотри на него, моя красавица. Прикоснись к нему, если хочешь. Рейнис поднялась и сделала несколько шагов к рогу. Она протянула к нему руку и осторожно и бережно провела по нему кончиками пальцев. Рог был тёплым, но Рейнис сразу почувствовала, что это тепло не могло исходить ни от огня в очаге, ни от какого-либо другого огня. Поверхность рога была гладкой, словно ее полировали тысячу дней, блестящей как стекло, но её лицо, отраженное в роге, казалось каким-то искаженным. Не так, как если бы она смотрелась в воду мутного озера или в ломаное серебряное зеркало. Оно было просто... неправильным. Только теперь она увидела, что ободки золота и валирийской стали испещрены символами, одни крупнее, другие мельче. Это была валирийская письменность, сразу же поняла она. Древние глифы и замысловатые руны, особенно витиеватая и сложная форма валирийского письма, которая использовалась очень редко даже в самой древней Валирии. — Я — Укротитель Драконов, — начала Рейнис, читая строку из самых больших букв. — Ни один смертный не сможет превозмочь меня и остаться в живых. Кровь за огонь, огонь за кровь. — Очень хорошо, — сказал Юрон Грейджой, негромко хлопнув в ладоши. — Значит, ты была внимательна на уроках. Очень хорошо — Высокий валирийский — мой родной язык, — сказала она так непринужденно, словно говорила о погоде, не отрывая взгляда от рога перед собой. — Знаешь, для чего валирийцы использовали такой рог? Чтобы приручить драконов. С помощью этого рога я подчиняю драконов своей воле, моя прекрасная принцесса. Рейнис действительно читала о таких рогах, но никогда не думала, что когда-нибудь увидит такой. Она знала всевозможные артефакты старой Валирии, которые торговцы регулярно предлагали её семье по заоблачным ценам, надеясь, что последний из драконьих лордов не сможет устоять перед соблазном окружить себя всевозможными, в основном бесполезными безделушками, лишь бы они были из потерянного фригольда. Тем не менее она никогда прежде не видела такого рога. Хотя, наверное, никто не видел, уже много веков. Она знала, что таких рогов было четырнадцать: по одному на каждый из Четырнадцати Огней, огненных гор, на которых стояло сердце могущества древней Валирии. Все они хранились в Аногрионе — огромном храме в самом центре Валирии, окруженном Четырнадцатью Огнями, где веками древние маги крови фригольда практиковали давно забытые обряды и творили самую могущественную магию в мире. С помощью этого рога я подчиняю драконов своей воле. — про себя повторила она слова Юрона Грейджоя. Рейнис пришлось постараться, чтобы не рассмеяться вслух. Да, этот рог, как и его тринадцать собратьев, мог подчинить драконов воле человека, того, кто был хозяином рога, кто осмелился дунуть в него и высвободить его силу. Никто, однако, не мог этого пережить. Кровь за огонь, огонь за кровь. Да на здоровье, предатель, труби себе в рог. Смелее. Драконья сила действовала даже на низших людей, людей без крови дракона или валирийской крови, если уж на то пошло. Однако Рейнис знала, что эти рога никогда не использовались для того, чтобы получить контроль над драконом и его мощью, а, напротив, чтобы лишить всадника дракона. По крайней мере, на время. Это был инструмент для наказания, чтобы отнять дракона у всадника, совершившего особенно ужасное преступление, привязав его к чужой воле, а затем убив его собственным драконом. Обычно те, кого заставляли дудеть в рог, были рабами. В награду за это они получали быструю смерть от силы рога — куда более милосердная участь, чем провести остаток жизни в качестве рабов, вкалывающих до самой смерти в шахтах в глубинах Четырнадцати Огней. Надо было попытаться расшифровать и остальные руны и глифы, — подумала она. — Скорее всего, Грейджой, ты так и сделал, но просто не понял их как следует. Юрон Грейджой, возможно, повидал половину известного мира в качестве пирата, но, судя по всему, не стал от этого мудрее. Вероятно, пират знал одну или две бастардные формы валирийского языка, на котором говорили в Вольных городах. Возможно, он даже знал немного высокого валирийского. Но была разница между тем, чтобы говорить и понимать, читать и писать на валирийском, и тем, чтобы понимать его по-настоящему. Высокий валирийский был прекрасным языком, мощным и мелодичным, как пение, если им владеть как следует. Неслучайно Эгг шептал ей на ухо на высоком валирийском или задыхался в её волосах только тогда, когда они занимались любовью и он был внутри неё. Слова "Я люблю тебя" на высоком валирийском или даже более грязные вещи, что любил шептать ей Эйгон в такие моменты, регулярно поднимали её на новую высоту, когда Рейнис чувствовала брата на себе и в себе одновременно, как будто это были заклинания чистейшего экстаза. Как-то так. Вот только тем, кто выучил высокий валирийский лишь в более поздние годы, почти всегда не хватало правильного... чутья к многочисленным тонкостям языка. Рейнис зачастую замечала это у мейстеров, которые изучали высокий валирийский в Цитадели, будучи уже взрослыми или даже пожилыми мужчинами. Они знали слова и понимали структуру предложений, но... чего-то всегда не хватало. Этому нельзя было научиться по книгам, для этого нужно было просто обладать чутьём, а чутьё это развивалось только тогда, когда человек учился говорить на высоком валирийском с детства, словно на родном языке. Маленькое неверное ударение здесь, слишком длинный или короткий слог там, и не только слово, но и целое предложение могло приобрести совершенно иной, порой даже противоположный смысл. Что из этого могло получиться, если перепутать порядок слов, что само по себе было вполне допустимо, но всегда сопровождалось изменением смысла, такой человек, как Юрон Грейджой, наверное, даже представить себе не мог. Древние валирийские руны и глифы, которыми не владел почти никто в Вестеросе и во всём мире, кто не носил на шее цепь мейстера или фамилию Таргариен, ничем не отличались в этом отношении. При письме достаточно было неточно поставить галочку здесь или штрих там, и слово, а значит, и предложение переставали иметь смысл или превращались в свою противоположность. При чтении, особенно если руны были такими же старыми и сложными, как на Укротителе Драконов, это было не менее сложно, поэтому можно было так же легко пропустить или неправильно понять. "Кровь" и "могущество" имели общую руну, но отличались глифами, которые могли идти до и после них. "Принц" и "дракон" были идентичны и могли быть поняты только в контексте. В валирийской письменности, столь же древней, как и эта, вообще не было руны "женщина", только "мать", но её легко можно было принять за руну самой "жизни". Поэтому неудивительно, что даже опытный читатель на высоком валирийском, для которого он не был родным языком, просто не замечал многих мелких, но значимых тонкостей и неправильно понимал слова, предложения и целые тексты. Понимал их так, как хотел бы понять, но не понимал, о чём они на самом деле говорили. Высокий валирийский был похож на поэму и песню одновременно, красивый и сильный, но он также мог быть и загадкой. Загадкой и отгадкой одновременно. Рейнис присмотрелась к рогу внимательнее, провела пальцами по полосам валирийской стали и прочитала несколько мелких глифов и рядов рун. Действительно, они были сложны для понимания даже для неё. Она была готова это признать. Но если читать их внимательно, если иметь достаточно практики и знаний, если чувствовать язык и прилагать усилия, чтобы понять их, если не быть настолько самонадеянным, чтобы поверить, что такой могущественный инструмент, как Укротитель Драконов, вот так просто раскроет свои секреты, то по словам можно было догадаться, что сила Укротителя Драконов и его истинное предназначение заключались не в том, чтобы передать контроль над драконами какому-то случайному пирату. Даже если название говорило об обратном Укротитель Драконов, был не оружием для получения власти и контроля над драконом, а, напротив, инструментом наказания, чтобы разорвать связь между драконом и его всадником и превратить его в свою полную противоположность. Однако Юрону Грейджою она не выдала бы этой маленькой тонкости. — Значит... вы хотите украсть одного из наших драконов? — спросила она, надеясь, что её слова прозвучат одновременно и недоверчиво, и в то же время достаточно возмущённо, чтобы быть правдоподобными. Если ей чего и не хотелось в этот момент, так это дать понять Юрону Грейджою, что его план принесет ему не собственного дракона, а лишь верную смерть. — О нет, гораздо больше, — сказал он, поднялся со стула и тоже подошел к рогу. Он встал позади неё, протянул руку и начал поглаживать рог, нежно как любовник. При этом он подошел так близко, что она почувствовала его за спиной, а его рука продолжала касаться её. Рейнис почти чувствовала его вожделение, слышала, как он вдыхает её запах. В этот момент она порадовалась, что так долго не могла помыться и пахла гораздо хуже обычного. Эгг любит мой запах. — Что ещё может быть лучше, чем овладеть драконом? — спросила Рейнис. — Молишься ли ты богам, принцесса? Вопрос застал её врасплох, и Рейнис пришлось обдумать, прежде чем она смогла ответить. — Иногда, — честно ответила она. — Я молюсь, чтобы мой брат нашёл меня и освободил. И я молюсь, чтобы он заживо сжёг тебя дотла, Грейджой. — Тогда я могу поделиться с тобой секретом, моя красавица. Боги... все они — ложь. Будь то Семеро, безымянные боги Севера, Бледный Отрок Баккалон, Утонувший Бог моего народа, красный бог Р'глор, Великий Пастырь и Черный Козел Кохора. Все они — ложь. — Так ли это? И где же вы приобрели эту мудрость, милорд? От неё не ускользнуло, как Грейджой напрягся, когда она снова обратилась к нему как к лорду, а не к королю. Он не доставит ему такого удовольствия. Тогда Рейнис убрала кончики пальцев с рога и быстрым движением освободилась от рога и пирата. Она сделала несколько шагов к столу и опустилась на стул. Когда она снова посмотрела на него, напряжение исчезло, а на губах снова заиграла легкая улыбка. — Я слышал, как мужчины и женщины молятся на всех языках мира, — сказал он тогда. —Все они на коленях молили своих богов защитить их, уберечь от меня. Но ни разу их молитвы не были услышаны. Я пытал, калечил, убивал мужчин и наслаждался телами их жён, сестёр и дочерей. Было бы преуменьшением сказать, что я делал это с сотнями. Тысячами. Но ни разу меня не постиг гнев или кара какого-либо бога. Рейнис похолодела от его слов. Одни люди убивали других людей, да. Они убивали, когда это было необходимо, на войне или для наказания, когда нужно было казнить особо мерзких преступников. Однако Юрон Грейджой говорил об убийстве мужчин и изнасиловании женщин как о нарезке хлеба, — настолько естественным это ему казалось. Мне кажется, он даже получает от этого удовольствие. — Как это может быть возможно, если боги действительно существуют? Я даже убил трёх собственных братьев, знаете ли, первого, когда сам был ещё ребенком, а последнего — совсем недавно, перед тем как меня провозгласили королём, но ни один бог, ни Семе, ни Утонувший бог Железных островов, не счел нужным наказать меня за это. Богов не существует, принцесса, их нет вообще. Если только человек сам не станет таким. Его слова снова застали её врасплох, и Рейнис потребовалось время, чтобы собраться с мыслями и ответить. — Вы... Вы хотите... — Я стану богом, моя принцесса, единственным истинным богом этого мира. Настали последние дни, когда мир будет разрушен и переделан, а из могил и ям родится новый бог. Я. Он безумен. Он совершенно безумен. И вот тут-то ты и пригодишься, моя красавица. — Что тебе от меня нужно? —хриплым голосом спросила Рейнис, не зная, хочет ли она услышать ответ. — Твоя кровь. — Моя кровь? Тогда убей меня и возьми её. — О нет, мне не нужна твоя кровь в таком виде. Мне нужно, чтобы ты была рядом со мной, в моей постели. — Никогда. Мое место рядом с братом. — Твоя место будет там, где решу я. Ты в моём королевстве, — широко улыбаясь, сказал он, раскинув руки, как будто ему предстояло представить особенно великолепный замок, — а в моём королевстве я — твой король. Мое слово — закон. — Я никогда не стану... — Станешь, — перебил её Юрон, всё ещё улыбаясь. — Несомненно станешь. Я точно знаю, чего хочу от тебя, моя красавица, и всегда получаю желаемое. Твоё чрево. Рейнис почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она пыталась побороть их, но вместо этого почувствовала, что её тело начинает сотрясаться от рыданий. Она вскочила с кресла и хотела бежать... куда? Бежать было некуда. За одной дверью ждали люди Юрона, за другой — Теон Грейджой и её темница. Поэтому она забралась за спинку стула и вцепилась в неё так крепко, что побелели костяшки пальцев. Как будто этот деревянный стул мог защитить её от Юрона Грейджоя. — Да будь ты проклят, — прохрипела она сквозь слезы. Юрон снова рассмеялся. — Будь у меня язык каждого мужчины и каждой женщины, что проклинали меня, я мог бы сделать из них плащ. Но не бойся, мой милый дракончик. Я не стану тебя насиловать. Так, было бы проще, но не приблизило бы меня к моей судьбе — вознестись богом нового мира. Рейнис смотрела на него безучастно, и только через несколько ударов сердца заметила, что её рыдания прекратились от удивления. Она вытерла слёзы с щёк тыльной стороной ладони. Что задумал Юрон Грейджой? Как он мог додуматься до того, чтобы стать богом. Сама она всегда считала, что её семья ближе к богам, чем к людям. Слишком высокомерно и самонадеянно, Рейнис это хорошо понимала, но... они восседали на драконах, последние истинные наследники древней Валирии, чья могущественная магия текла по их венам. Чем иначе это можно было описать, кроме как божественностью? Теперь Юрон Грейджой хотел получить власть над драконами, но, видимо, не для того, чтобы летать на них. Но даже если бы ему это удалось, это не сделало бы его богом, не приблизило бы его ни на шаг к той форме божественного, о которой заявляли Таргариены. А её чрево? Какое оно имеет отношение к делу? Особенно если, как утверждал Юрон, он не будет её насиловать. Может быть, он хочет... вырезать его?— Рейнис снова похолодела от этой мысли. — Если вы не собираетесь насиловать меня, милорд, то я не совсем понимаю, чем вам может быть полезно моё чрево. — Разумеется, в том же смысле, в каком женское лоно используется для любого мужа. Ты родишь мне ребёнка, когда мы поженимся, моя красавица. — Никогда, — сказала Рейнис, надеясь, что прозвучало это решительно. — Если ты хочешь, чтобы я стала твоей женой, легла на твое брачное ложе, тогда тебе придется меня изнасиловать. Если это твоя цель, то принуди меня здесь и сейчас и покончи с этим. Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, оставайся на месте. Пожалуйста. — Восхитительно, как ты пытаешься изображать мужество, принцесса, — сказал он с громким смехом. — Позволь мне объяснить. В этом мире существуют разные виды магии, и, как это ни абсурдно, самые могущественные из них могут творить не тёмные волшебники в высоких башнях и не маги крови с человеческими жертвоприношениями, а любой человек. Одна из её видов — способность создавать новую жизнь из ничего. — Родить и выносить ребенка, — прошептала она. — Именно так. Ни один маг крови в древней Валирии не был достаточно силен, чтобы сотворить такое чудо. Они бы ничего не добились, даже если бы сожгли миллионы рабов заживо. — А чем же является другая, другая разновидность могущественной магии? — Любовь, — сказал Грейджой. — Я знаю, как глупо и по-детски это звучит, но это правда. Любовь — это неописуемо мощная связь, сильнее любого заклинания или проклятия в мире. А теперь представьте, принцесса, какое могущественное волшебство творится, когда зачинается дитя истинной любви, и когда в матери этого ребенка течет ваша кровь, кровь драконов и богов. Так вы, Таргариены, любите так говорить? Рейнис задумалась над этим. То, что сотворение жизни было большим чудом, чем смогли совершить даже маги крови древней Валирии, могло быть правдой. Вот только она не была уверена, что это действительно магия, ведь и лесные звери, и рыбы в морях и реках, и даже черви в земле тоже совершали это чудо. А любовь... это и впрямь звучало глупо и по-детски, но она знала из своих юношеских исследований, когда верила, что сможет сама стать могущественной колдуньей, если только найдет нужные заклинания в каких-нибудь книгах или свитках, что многие могущественные мужчины и женщины в истории, пытавшиеся искусственно вызвать любовь с помощью всякой чёрной или иной магии, терпели неудачу. Значит, любовь должна быть либо настоящей магией, сильнее любого заклинания или проклятия, либо силой настолько внеземной, что она не поддается магии как таковой. — Звучит... удивительно правдоподобно, — сказала она. Юрон Грейджой удовлетворенно улыбнулся. — Но я всё ещё не понимаю, как драконы, на которых ты, похоже, совсем не хочешь ездить, и ребенок из моей утробы и крови помогут тебе стать богом. — Разве не очевидно? — спросил он, приподняв бровь над повязкой, как мейстер, разочарованный невежеством ребёнка. — В качестве жертвы, конечно же. Я буду творить магию, принцесса, более могущественную магию, чем когда-либо видел мир, а магия всегда имеет цену. Эту цену я заплачу кровью и жизнью единственных живых драконов в мире, а также кровью и жизнью моего собственного дитя, зачатого по истинной любви, растущего в утробе матери с кровью столь благородной и могущественной, как ни одна другая в мире. — Ты... ты хочешь драконов просто, чтобы убить их? — Да. — И ты тоже хочешь от меня ребенка, только для того, чтобы потом его убить? — Верно. — Понятно, — медленно кивнула Рейнис. — Боюсь только, что в твоёмп лане есть небольшой изъян. — Вот как? И какой же, принцесса? — Я. Даже если бы ты каким-то образом сможешь подчинить драконов своей воле с помощью этого рога... Ты же не можешь всерьез поверить, что я когда-нибудь смогу полюбить тебя, — сказала она, не в силах подавить смешок. Его план, всё это было так абсурдно. — Я люблю своего брата, единственного мужчину, с которым у меня будут дети от настоящей любви. Тебя же, подлую тварь, я ненавижу всеми фибрами души. Юрон Грейджой молча смотрел на неё, а затем снова начал смеяться во всю мощь своих лёгких. — Я сказала что-то смешное? — спросила она слишком легкомысленно, на свой вкус. — Ты раскрыла суть моего маленького плана, моя принцесса. Ты не любишь меня, но... полюбишь. — Никогда, — прошипела она. — О, так оно и будет. Скажи, тебе понравилась моя вечерняя тень? Ведь скоро ты будешь пить больше. Гораздо больше. Отныне ты будешь пить его каждый день, и тогда мы поговорим. — А если я не хочу с тобой разговаривать? — Это неважно. Я буду говорить с тобой. Этого будет достаточно. Скорее всего, ты всё равно не запомнишь почти ничего из того, что я скажу. Но это тоже неважно. Мои слова приживутся, вот увидишь. Они укоренятся в твоём разуме, в твоём сердце и в самой твоей душе. Тень — удивительная субстанция, должен признать. Она позволяет человеку сильному духом овладеть её силой, проникать в сны живых и мёртвых, даёт ему видения будущего и прошлого. Однако разум тех, кто не может совладать с тенью, или тех, кто не привык к ней, будет извращен ею, всё больше, больше и больше. — Так вот что ты задумал? Запудрить мне мозги этой мерзкой дрянью, пока я не влюблюсь в тебя, как ни в кого другого? Ты не сможешь так извратить мой разум. — Нет, не могу. Но, мой милый дракончик, извратить разум можно так далеко, что в какой-то момент он сломается, разлетится на осколки, как стекло. Именно это я и сделаю с твоим разумом. Я разорву всю твою сущность в клочья и создам тебя заново, и у этой твоей новой сущности не будет иного выбора, кроме как любить меня. Когда я с тобой закончу, принцесса, ты будешь любить и обожать меня так сильно, что станешь умолять меня взять тебя в жены и позволить родить мне ребенка. Тогда ты станешь моей, полностью и безраздельно. Я буду владеть тобой, тобой и твоей восхитительной маленькой пиздой. Ты будешь умолять меня о члене, как сучка в течке, и тогда я, наконец, одарю твоё чрево своим семенем. Рейнис почувствовала, как у неё начинает кружиться голова. Ей казалось, что она теряет опору под ногами. Она снова ухватилась за стул, боясь повалиться на пол. — По правде говоря, мне очень тяжело не изнасиловать тебя прямо здесь и сейчас. Ты искушаешь меня сверх всякой меры. Но некоторые вещи стоят того, чтобы подождать, и мысль о том, каким сладким будет тот момент, когда ты раздвинешь мне ноги и станешь умолять меня наконец-то трахнуть тебя в первый раз, безусловно, относится к таким вещам. Снова рассмеявшись, он взял со стола свою чашу с вечерней тенью и сделал большой глоток. Семеро, Эгг, прошу, приди ко мне. Прошу, найди меня. Должно быть, она произнесла эти слова одними губами, поскольку Юрон, очевидно, заметил её безмолвную молитву. — Всё ещё молишься, принцесса? Твои боги оставили тебя. — Не к богам я взывала, — выдавила она сквозь слезы. — А, тогда, может быть, твоему брату? Боюсь, он не придет. Твой брат, несомненно, будет искать тебя, как и все остальные жители Семи королевств, но, боюсь, они будут искать не в тех местах. А если кому-то придет в голову искать нас с вами именно здесь, принцесса, то ты уже будешь настолько верна мне, что пойдёшь на всё, чтобы остаться рядом со мной в моей постели. Рейнис стиснула зубы и снова попыталась всеми силами сдержать слёзы из глаз. Безуспешно. — И ещё кое-что, — сказал Юрон Грейджой. — Связь между драконом и его всадником — необыкновенная вещь. Правда ли, что дракон может найти своего всадника в любой точке мира, когда они разлучены? В любое время? — Он не стал дожидаться ответа. — Так что если ты надеялась, что твой дракон найдёт тебя здесь, даже если твой брат этого не сделает, то лучше поскорее похорони эту надежду. Почему бы тебе не взглянуть на прекрасные украшения, что ты носишь? Поначалу Рейнис не поняла его, но потом догадалась, что речь шла о кандалах, что всё ещё были на её запястьях. Она подняла руки и посмотрела на кандалы, впервые рассматривая их при свете огня в очаге. Она ужаснулась, когда увидела кандалы и поняла, что они собой представляют. Они были выкованы из валирийской стали и покрыты тончайшими валирийскими рунами и глифами. Ей не нужно было читать их, чтобы понять, что в них заключена та же древняя магия, что и в Укротителе Драконов. — Пока ты носишь эти прекрасные украшения, моя красавица, твой дракон не сможет найти тебя, даже если ты привяжешь себя голой к его носу. Конечно, скоро единственной вещью, к которой ты захочешь привязать себя голой, будет мой член. Пират снова рассмеялся, громко и во всю мощь своих лёгких. Юрон снова небрежно щелкнул пальцами, и на этот раз открылась другая дверь — та, через которую её привел Теон Грейджой. Она оглянулась на дверь, и в комнату вошел Теон Грейджой в сопровождении трёх людей Юрона, темнокожих и облаченных в золотые одежды с изображениями на коже. Странные, чужеземные лица мрачно смотрели на неё. — Я бы с удовольствием продолжил нашу милую беседу, но... скоро начнет действовать тень, любовь моя, и ты, конечно, не захочешь её пропустить. Поэтому мой дорогой племянник проводит тебя обратно в твои покои. Твой бог навестит тебя сегодня ночью. Какой-нибудь из них. За сим, сладких тебе снов. С этими словами двое мужчин схватили её за руки и вывели из зала вслед за Теоном Грейджоем. Они привели её обратно в темницу, уложили на маленькую койку и, прежде чем она успела что-либо сделать или сказать, снова закрепили цепи на её запястьях. Затем они все ушли, Теон Грейджой — последним, оставив её одну в темноте. На этот раз сны были ещё хуже. Она видела Королевскую Гавань издалека, охваченную пламенем и обратившуюся в руины, а кроваво-красные волны омывали Высокий холм Эйгона, поднимаясь всё дальше и дальше как наводнение во время шторма, смывая стены, дома и башни города, как река смывает сухие листья. Она увидела своего брата, лежащего на земле мертвым, с оторванными руками и ногами. Рядом с ним лежали Аллара, её отец, её мать, её дядя Визерис и даже Джон. Все они были мертвы и разорваны на части, словно разъяренным великаном. А на вершинах башен и стен Красного Замка она увидела драконов — Мераксеса, Балериона и Вхагара, мертвых и обезглавленных, кровь текла целыми реками из их обезображенных тел. Она поняла, что находится в Тронном зале и стоит перед Железным троном. Чёрное чудовище возвышалось перед ней. Рейнис огляделась. В другом конце зала стоял Юрон Грейджой. На нём были чёрные как ночь доспехи из чешуи, обрамлённые сияющим красным золотом. Валирийские руны светились на чешуе как раскалённая сталь. Теон Грейджой тоже был там, но обнаженный, изуродованный шрамами и без мужского достоинства между ног. С кожаной петлёй на шее, как гончая, Теон ползал по земле перед Юроном в окружении карликов, мужчин и женщин, тоже голых и изуродованных. Карлики сцепились в плотских объятиях друг с другом, потом с Теоном, кусая его плоть, разрывая её, танцуя вокруг него, беря Теона Грейджоя сзади, словно женщину, а Юрон стоял над всем этим и смеялся, смеялся, смеялся... Рейнис отвела взгляд и посмотрела на Железный трон. На троне восседал Эйгон, её брат, её Эгг. Не шелохнувшись, он смотрел вниз на суету в Тронном зале. Он не умер. Слава богам, он не умер. — Эгг, — позвала она, — Эгг, я здесь. Спаси меня, Эгг. — Иди ко мне, — сказал он, и на его губах заиграла улыбка. — Ты должна прийти ко мне, любовь моя. Тогда я спасу тебя. Рейнис хотела сделать шаг к нему, хотела бежать так быстро, как только могла, но ноги не слушались её. Она опустила взгляд, пытаясь понять, почему не может пошевелиться, и была поражена. Её живот вздулся, отяжелел от ребёнка, стал таким большим, что она в любой момент могла родить. — Эгг, он от тебя? — спросила она, — Ребёнок, он твой. — Это ребенок твоей настоящей любви. Чьим же ещё может быть этот ребенок? Она снова подняла взгляд на Эйгона, который по-прежнему неподвижно сидел на троне и смотрел на неё сверху вниз. — Я не могу дойти до тебя, — плакала она с горячими слезами на глазах. — Я не могу. Возьми меня с собой, Эгг, пожалуйста, возьми меня с собой. Спаси меня. — Нет, — сказал он. — Ты должна прийти ко мне. Иди ко мне, и я спасу тебя. — Я не могу, Эгг. Пожалуйста, я не могу. — Иди ко мне, — повторил он. — Ты должна идти ко мне. Она проснулась, ослепленная светом маленького фонаря. Рейнис моргнула. На её запястьях зазвенели цепи, когда она попыталась прикрыть глаза от обжигающего света. Рядом с ней стоял мужчина, склонившись над ней. Она снова моргнула. Потом она узнала его. Серебристо-белые волосы, мягкие, как шёлк, блестящие фиолетовые глаза и восхитительная улыбка на его нелепо красивом лице. — Эйгон, — вздохнула она, — это ты. Ты пришел за мной. Я знала, что ты придешь. Прошу, забери меня отсюда поскорее. Прошу, забери меня... Ей хотелось вскочить и обхватить шею брата. Но цепи больно дёрнули её назад. Моргнув от боли, она снова подняла взгляд на брата. Но этот момент его взгляд изменился. Его белые волосы стали чёрными как смоль, фиолетовый цвет глаз исчез, и остались только голубой глаз, полный злобы, и пятно чёрной кожи. А его улыбка, прекрасная любящая улыбка, превратилась в уродливую злобную ухмылку. — Ты не мой брат, — сказала она и отползла на свою койку, прижавшись спиной к стене. Юрон посмотрел на неё и рассмеялся, уродливо, отвратительно и злобно. — Судя по всему, наши разговоры за последние несколько дней дают свои плоды, — сказал он. Несколько дней, — в ужасе подумала она. — Это был всего лишь один кошмар, разве нет? Всего одна ночь. Почему несколько дней? — Мы на верном пути, любовь моя. Затем он отвернулся и покинул её темницу, снова оставив Рейнис одну в темноте.