О королях и бастардах

Ему следовало бы знать лучше. Освелл открыл глаза, но ужасная боль, пронесшаяся по черепу и всему телу, словно молния, заставила его снова зажмуриться так крепко, как только можно. Да, он должен был знать лучше. Он был помазанным рыцарем. Более того, белым рыцарем Королевской гвардии. Он должен был знать пределы своих возможностей. Рыцарь должен знать, в каких сражениях участвовать, а в каких — нет, какие битвы он может выиграть, а какие — нет. Однако он переоценил себя, переоценил безмерно. Этот человек, Тормунд, бросил ему вызов и высмеял его, когда он не захотел принять его вызов. За последние несколько дней его нога стала заметно лучше, в немалой степени благодаря заботе милой Вэль. И всё же он едва мог стоять прямо и не мог идти без костыля, когда Тормунд, смеясь и бросая оскорбления, повёл его к месту позорного поражения. Нет, он не мог выиграть этот поединок. Наверное, ему следовало бы радоваться, что он вообще остался жив. То, что он сохранил свою жизнь, было его единственной маленькой победой. Если бы их поединок продолжался ещё немного, если бы Вэль не вмешалась и не объявил о его завершении, Освелл был уверен, что не пережил бы эту ночь. Да, ему следовало бы догадаться. Последний рог с медовухой был явно лишним. Просто Тормунд был более опытным выпивохой. Освелл ещё некоторое время лежал на своей койке из листьев, тонких веток и шкур некоторых животных с непостижимых лесов крайнего севера, но потом отбросил меха в сторону и с трудом поднялся на ноги. Он взял свой костыль и, прихрамывая, вышел из маленькой палатки. От ледяного утреннего воздуха у него заболели лёгкие. Освелл огляделся по сторонам и поплотнее натянул на плечи плащ из медвежьей шкуры, доставшийся ему от Вэль. Холодный ветер и мелкий лёд били по лицу, как тысячи булавок, а дым от бесчисленных костров, больших и малых, и всего, что между ними, обжигал глаза и легкие. Освелл, прихрамывая, вышел из палатки на небольшой курган, с гребня которого открывался вид на густой полог Зачарованного леса. На вершине кургана воздух, казалось, должен был стать лучше, менее насыщенным дымом. Однако вместо этого ветер стал еще холоднее и пронзительнее. Тем не менее Освелл наслаждался свежим воздухом и глубоко вдыхал и выдыхал, хотя бы для того, чтобы немного успокоить саднение в животе. Он не помнил, чтобы его тошнило прошлой ночью после последнего рога медовухи, но, судя по ощущениям в кишках и вкусу на языке, это было не совсем исключено. Освелл огляделся по сторонам, ощущая, как свежий воздух и холод начинают успокаивать его желудок. Небо над ним было бескрайним серым морем, а тёмные заснеженные леса на севере, востоке и западе — столь же бескрайними просторами. Только на юге картина была иной. На юге, менее чем в дне пути, высоко в небе возвышалась могучая Стена, мерцавшая ледяной синевой в слабом свете утреннего солнца. Освелл всё ещё мог только качать головой при мысли о том, что у Манса Налётчика якобы есть план, как перебраться через могучую Стену с этой, казалось бы, бесконечной свитой воинов и крестьян, стариков, женщин и маленьких детей, собак и лошадей, овец и коз, их телег и саней. Не говоря уже о... Его взгляд снова ненадолго устремился на восток. В этот момент он не мог их видеть, но Освелл знал, что они там. Великаны. Настоящие, живые великаны. Чуть меньше двух недель назад, когда лагерь был разбит и поход к Стене возобновился в последний раз на данный момент, он увидел их, впервые в жизни, больше, чем когда-либо считал возможным. Рано утром, при первых лучах солнца, окутанные ледяным туманом, словно тени из древнего сна, существа ростом в десять, двенадцать и даже больше футов проскакали через густой лес на спинах своих мамонтов менее чем в сотне шагов от Освелла, составляя арьергард странного отряда Манса Налётчика. Медленные и неповоротливые, как волы на поле, они были величественны, возвышенны и... совершенно потусторонни. — Красиво, не правда ли? — сказала Вэль, вырвав Освелла из его размышлений. Он не слышал, как та подошла, но вдруг Вэль оказалась рядом, и Освелл почувствовал аромат её волос. Когда он увидел этих существ, ему не пришло в голову слово "красивые", но зрелище, безусловно, было захватывающим. Он на мгновение задумался, а потом вынужден был согласиться с прекрасной Вэль. — Да, — это было единственное, что он смог сказать. — Это зрелище, которое посчастливилось увидеть немногим. И скоро, вероятно, никто не сможет увидеть этого снова, — сказала она, и в её голосе прозвучала грусть. — Почему? — Они последние из великанов, и останутся таковыми навсегда. — Разве они не пойдут с нами на юг? — Да, конечно, они будут. По крайней мере, попытаются. Но их осталось очень мало, а дитя великана не рождалось уже сто лет. К тому же... неужели ты думаешь, что для них найдется место в ваших южных королевствах? Она фыркнула, как будто это была самая глупая мысль из всех возможных. — Мы найдем для них место, — сказал Освелл, и не лукавил. В Семи королевствах нашлось место для драконов, так почему бы не найти его и для великанов? И тут это случилось. За спиной у него вдруг раздался треск и грохот, словно от падения дерева, он обернулся и увидел его. Перед ним возвышался в небо великан высотой не менее четырнадцати футов, с ног до головы покрытый лохматой шкурой. И действительно, этот гигант, словно человек, отгоняющий назойливую муху, свалил дерево, которое, очевидно, стояло у него на пути. Дерево, на сруб которого у любого человека ушло бы часа два, даже при наличии хорошего топора. Рука Освелла в испуге потянулась к бедру, но меча там, конечно, не было. Великан посмотрел на него своими крошечными глазками, и Освелл уловил в его взгляде гнев, вызванный этим жестом. На огромных ороговевших ногах он сделал ещё один шаг к Освеллу и сжал огромными руками свою дубовую булаву длиной в шесть футов с каменной головкой размером с буханку хлеба, словно собираясь в любой момент раздавить его. Освелл попытался отодвинуться, вероятно, безуспешно, со своим костылем и больной ногой, но Вэль взяла его за руку и просто осталась стоять на месте. Потом она начала смеяться, ярко и заливисто. И великан... тоже засмеялся, его смех был громким и отдавался эхом как рёв. — Это почтенный Вун Вег Вун Дар Вун. Будь добр к нему, ибо он друг. Тогда и он будет добр к тебе. Затем она отпустила его руку и исчезла, а Вун Вег Вун Дар Вун последовал за ней, как домашнее животное, так медленно, как только позволяли его могучие ноги. — А если нет, то он просто съест меня? — воскликнул Освелл. Леди Вэль ещё раз повернулась к нему с широкой улыбкой на губах. — Только если ты сначала превратишься в репу. Потом она исчезла. Вдалеке Освелл вдруг услышал рёв одного из мамонтов, похожий на могучий горн, и вынырнул из своих воспоминаний. То тут, то там их можно было увидеть, когда они, вытаптывая деревья, как траву, пробивались сквозь густой Лес призраков, создавая новые просеки, превосходящие по размерам двор замка, и пожирая еще большие территории, словно стаи саранчи. Огромные, волосатые стаи саранчи с бивнями длиной в два человеческих роста. Нет, с такой свитой невозможно было и надеяться перебраться через Стену. Если Манс Налётчик не встанет перед воротами в Чёрный Замок и не попросит чёрных братьев пропустить его, у него не будет ни единого шанса. Пытаться одолеть это чудовище силой — дело безнадежное. Что бы он ни сказал одичалым, чтобы убедить их следовать за собой, это могло быть либо безумием, либо ложью. Или и тем, и другим. Тремя ночами ранее они прибыли сюда и разбили свой огромный, хаотичный лагерь посреди леса. С тех пор они не двигались с места, но, насколько мог судить Освелл, и не предпринимали ничего другого. Они просто сидели здесь, в пределах видимости от Стены, но ничего не предпринимали. Поначалу Освелл пытался убедить себя, что это хорошо. Пока одичалые ничего не предпринимают, они не представляют угрозы для Семи королевств. Однако каждый раз, когда он пытался убедить себя в этом, он ругал себя за это. Они не могли собирать весь свой народ и маршировать сюда лишь для того, чтобы любоваться Стеной. Они что-то делают. Или скоро сделают. Освелл ещё немного посмотрел на юг, на Стену. С момента их прибытия он раздумывал, не попытаться ли ему сбежать, украсть лошадь в ночной темноте и добраться до Чёрного Замка прежде, чем одичалые настигнут его и изрешетят стрелами или отрубят голову. Здесь, в этом лагере, он может оказаться под защитой Манса Налётчика, самопровозглашенного Короля-за-Стеной. Но если он сбежит, то станет лёгкой добычей. В этом он не сомневался. Поэтому он отбросил эту идею. Даже если бы ему удалось украсть где-нибудь лошадь и выбраться из лагеря живым, Освелл никогда не смог бы обогнать налётчиков, которые, несомненно, последовали бы за ним. С каждым днём его нога становилась всё лучше и лучше, но он всё ещё мог ходить только с костылём, ездить верхом — с трудом и болью, а о том, чтобы сражаться с мечом в руках, не могло быть и речи. По крайней мере, если он надеялся выжить. Кроме того, — сказал он себе, — я должен остаться здесь. Я должен узнать все, что смогу узнать. Я должен быть глазами и ушами Его Величества за Стеной. Рано или поздно мне представится возможность снова отправиться на юг, и тогда мне будет о чём доложить Его Величеству. Он снова спустился на небольшую насыпь, и Стена исчезла из его поля зрения. Освелл решил найти себе что-нибудь поесть. Сможет ли его желудок снова принять пищу, особенно такую грубую, какую готовили одичалые, он сказать не мог. Он лишь надеялся, что его кишки ещё не взбунтовались. Не успел Освелл дойти до подножия кургана, как услышал позади себя знакомый голос. — Хар! А вот и мой белый поклонщик, — раздался у него над ухом голос Тормунда. В следующий миг, не успев обернуться, Освелл уже почувствовал тяжелую руку Тормунда на своём плече. Золотые браслеты на его запястьях зазвенели, как крошечные колокольчики. — Я боялся, что мы увидели тебя в последний раз. — Правда? А я уже начал думать, что Тормунд Великанья Смерть, Ледолом и Медвежий Муж ничего не боится. Тормунд смеялся от души и из глубины своего огромного живота. Это был весёлый человек, любивший поесть, ещё больше любивший выпить, но больше всего любивший смеяться. И как он смеялся! У Тормунда были легкие как мехи и, когда он был в хорошем настроении, то своим смехом сдувал снег с горных вершин. — Хар! Хорошо сказано, белый поклонщик. Хорошо сказано. Белый поклонщик... Освеллу потребовалось время, чтобы смириться с прозвищем, которое выбрал для него Тормунд. Помазанный рыцарь ничего не значил на севере, за Стеной, и поэтому для одичалых он был не белым рыцарем, а просто белым поклонщиком. Многие одичалые могли счесть это оскорблением, другие, вроде Тормунда, — доброй шуткой, поддразниванием. Освелла устраивало и то, и другое. К этому времени он проникся к одичалым определенной... привязанностью, нет, не так... уважением, но в конце концов ему оставалось только пожалеть их. Они гордились своей свободой, гордились тем, что никогда ни перед кем не преклоняли коленей, но не понимали, что преклонить колени и служить, служить великому делу — не значит лишиться свободы. Это было честью и выражением силы и убеждённости — быть полностью преданным делу. Возможно, когда-нибудь они поймут это, но, скорее всего, нет. — Куда мы идем? — спросил Освелл через мгновение, когда Тормунд, положив руку ему на плечо, направил его в определенную сторону. Он не стал бы говорить, что они с Тормундом стали друзьями, но Тормунд, похоже, тоже проникся к нему симпатией. Освелл, безусловно, разделял эту привязанность. Тормунд был человеком, который, несмотря на свой дикий и отнюдь не благородный нрав, мог стать хорошим другом, по-настоящему хорошим другом. Освелл был в этом уверен. Однако он не питал иллюзий по поводу того, что этот одичалый хотя бы на миг замешкается прежде чем проломить ему череп, если им доведется встретиться на поле боя. Каким бы хорошим другом ни был такой человек, как Тормунд, он был и опасным противником. В этом Освелл не сомневался. — Конечно, к Мансу, — сказал Тормунд. — Я чую запах еды Даллы по всему лагерю, за каждым дерьмом и за каждой кучей лошадиного дерьма. Кроме того, он хочет поговорить с тобой. Освелл только кивнул. Для Манса Налётчика уже стало привычным ритуалом приглашать его к себе, есть и пить с ним, разговаривать или играть музыку. Освелл был уверен, что Король-за-Стеной пытается усыпить его своим дружелюбием, чтобы получить от него информацию, которую до сих пор Освелл не хотел давать. Но Король-за-Стеной почти никогда не задавал ему вопросов. По крайней мере, ни одного, выходящего за рамки его самочувствия, состояния ноги или историй из его детства. Ничего, что могло бы иметь военную ценность. Ничего, что могло бы хоть как-то помочь ему перебраться через Стену, не говоря уже о том, чтобы одолеть армии Его Величества, с которыми ему потом придется столкнуться к югу от неё. Чего бы он ни хотел вызнать или чего достичь, Освелл не мог даже предположить. — Рад видеть тебя снова на ногах, — поприветствовал Манс Налётчик, когда Освелл с Тормундом вошли в его палатку. Далла, его жена и, если среди одичалых вообще есть такое понятие, его королева, готовила на небольшом огне какой-то суп. — Похоже, ты хорошо поправляешься. Ещё несколько дней, и костыль тебе точно больше не понадобится. — Действительно. Моей ноге с каждым днём всё лучше, — сказал Освелл. В одном из углов палатки он обнаружил Вэль, которая устроилась поудобнее на куче шкур и одеял. Поймав его взгляд, она улыбнулась. — В основном, конечно, благодаря хорошему уходу леди Вэль, — быстро добавил Освелл, кивнув. — Меня называли по-разному, но леди — никогда, — рассмеялась она. Её смех был так же прекрасен, как и она сама. Освелл стал обращаться к ней как к миледи или леди Вэль. Само собой, была не леди, а одичалой, и всё же Вэль обладала таким шармом и грацией, что просто сама напрашивалась, чтобы Освелл относился к ней с таким уважением, даже если она не имела на это права по рождению. В первые дни, когда она начала заботиться о нём, Освелл даже обращался к ней как "моя принцесса". В конце концов, она была сестрой Даллы, которая, будучи женой Короля-за-Стеной, являлась королевой этого сборища. Вэль в ответ рассмеялась так, будто он сказал какую-то детскую глупость, поэтому Освелл решить ограничиться леди. Это по-прежнему забавляло её, что Вэль не уставала отмечать всякий раз, когда Освелл обращался к ней подобным образом. При этом смех её стал другим, и Освелл был уверен, что это ей льстит, хотя сама она никогда бы в этом не призналась. Король-за-Стеной предложил Освеллу присесть рядом с ним на небольшой стул, хорошо сделанный и богато украшенный, но такой неуместный в этом шатре из старых одеял и недубленых шкур. Стул вряд ли был бы более неуместен, если бы был сделан не из дерева, а выкован из золота. Захвачен с юга, — понял Освелл. — Какой-то одичалый налётчик, должно быть, украл этот стул к югу от Стены и увёз с собой. Зачем одичалому, каким-то образом перебравшемуся через Стену, красть стул и везти его на север за Стену, когда он мог бы с таким же успехом набить карманы золотом и серебром или взять хороший меч, Освелл сказать не мог. Они действительно были странным народом, эти одичалые. Освелл решил не спрашивать. Кем бы и у кого ни был украден этот стул, ему не стоило беспокоиться. Он сомневался, что Манс Налётчик вообще знает ответы на эти вопросы, не говоря уже о том, что его это волнует. Освелл сел, положил костыль на землю рядом с собой и взял неглубокую миску с супом, которую протянул ему Король-за-Стеной. Тормунд тем временем уже давно начал помогать себе сам. Он жадно поглощал пищу, и вот уже маленькие струйки жира и бульона стекали по его белоснежной бороде на массивный живот. Освелл тоже ел свой суп, но старался не проливать его столь же обильно как Тормунд. Он мог находиться среди одичалых, мог даже быть их пленником, но он всё ещё был рыцарем Королевской гвардии, и ему следовало сохранять определенное приличие. Суп оказался крепким на вкус, но ещё более жирным, чем на вид, и первые глотки ощущались во рту так, словно он пил масло. Манс Налётчик взял в руки лютню и выдал пару нот на её струнах, но так, чтобы это не превратилось в настоящую песню. Тем не менее Освеллу показалось, что он узнал первые ноты "Весной все девы расцветают". Король-за-Стеной был достаточно хорошим музыкантом, почти таким же хорошим, как его собственный король, в чем Освелл неоднократно убеждался в последнее время. — Вы явно задаетесь вопросом, почему вы здесь, сир Освелл. — Вряд ли, — признался Освелл. — Я перестал задаваться многими вопросами с тех пор, как мне выпала честь быть вашим гостем. Король-за-Стеной рассмеялся. Освелл мог бы ответить иначе, но он уже давно усвоил, что этот король не любит, когда ему лгут. Сказать ему правду, пусть даже нелестную, было предпочтительнее, чем льстивую ложь. Черта, которая хорошо подходит любому королю. — Очень хорошо, сир. Тогда вы сделали первый шаг к тому, чтобы стать одним из нас. Вольным человеком. Перестать задавать себе слишком много вопросов, по-настоящему жить здесь и сейчас — значит перестать беспокоиться. Скажите, сир, может ли быть в мире большей свободы, чем эта? — Не придется стоять на коленях, — сказал Тормунд с набитым ртом и выплюнул на землю большой глоток супа. Далла поспешила к нему и с назидательным выражением на лице грубо вытерла ему рот тряпкой. Тормунд мотал головой туда-сюда, как маленький ребенок, который не хотел, чтобы мать вытирала ему рот, но в конце концов позволил это сделать. Очевидно, это была игра, в которую они играли не в первый раз. Когда Далла осталась довольна выражением лица Тормунда, она той же тряпкой вытерла остатки супа с земли, как будто это был настоящий дом, который нужно содержать в чистоте и порядке. — Вряд ли я могу не согласиться с моим верным Тормундом, — с улыбкой сказал Манс Налётчик. — Мало кто обладает таким талантом утверждать очевидное. — Я не стану одним из вас. Я не стану человеком из вольного народа, — сказал Освелл. Они тоже не в первый раз играли в эту игру. — Я рыцарь Королевской гвардии, и моя жизнь принадлежит моему королю и моей чести. — Моя жизнь никому не принадлежит, — с гордостью заметил Тормунд. — Хотя... да, принадлежит. Она принадлежит мне. Хар! — Вам стоит подумать об этом, сир, — сказал Король-за-Стеной, откладывая лютню и позволяя жене дать ему немного супа. — Если вы не хотите быть одним из нас, то вам лучше иметь какую-то ценность для меня и нашего дела. У вас есть друзья не только среди вольного народа между прочем. — Я так и думал. И снова Король-за-Стеной рассмеялся. — Многие из моих вождей предпочли бы перерезать вам глотку раньше, чем позже. У вас мало сторонников, сир Освелл Уэнт из Королевской гвардии. Я один из них, как и прекрасная Вэль. — Освелл посмотрел на прекрасную сестру королевы, которая снова улыбнулась ему, отпивая из маленькой чашки что-то неразборчивое. — Тормунд, кажется, тоже очень любит вас, но на этом список ваших друзей заканчивается. Вы всё ещё живы, сир, потому что я убеждён, что вы можете быть ценным для нас. — Я благодарю вас за гостеприимство, Манс Налётчик, — сказал Освелл, уже не в первый раз, — но если вы надеетесь, что я предам своего короля, свои клятвы и свою честь... — Я бы никогда не попросил вас осквернить свою честь, сир, — быстро сказал Король-за-Стеной. — Даже здесь, за Стеной, честь человека зачастую стоит больше, чем его жизнь. Кроме того, я уже слышал, что вы... — Он посмотрел через плечо на Вэль. — ...весьма строги к своим клятвам. Тормунд тоже огляделся, на его лице появилось озадаченное выражение. Он посмотрел на Вэль, потом на Манса, потом на Освелла, снова на Вэль, потом снова на Манса. — Не понял, — сказал он категорически. — И чего я не понял? — Рыцари Королевской гвардии, — начал объяснять Манс Налётчик, — дают клятву защищать своего короля своей жизнью, хранить его секреты и выполнять каждый его приказ, даже если это означает их собственную смерть. И чтобы никогда... скажем, не иметь противоречивой верности, например, собственной семье, они клянутся никогда не владеть землей, не брать жены и не иметь собственных детей. Тормунд всё ещё выглядел несколько озадаченным и, казалось, не сразу понял, какое отношение все это имеет к Вэль. Наконец понимание озарило его лицо. И в следующий миг оно тут же сменилось ужасом. — То есть ты... никогда? — спросил он, пораженный. — Никогда, — подтвердил Манс Налётчик. — Если, конечно, эти мужчины серьёзно относятся к своим клятвам. — Тьфй! Ни один мужик не может так жить. Вороны могут, но вороны... ну, вороны. Если мужик не использует свой член, он становится всё меньше и меньше, пока в один прекрасный день он не сможет найти его, когда захочет поссать. Это хорошо известно. Что за мужик может хотеть такого? — Спасибо, но я всё ещё могу мочиться без всяких осложнений, — сказал Освелл Тормунду. Он снова посмотрел на Вэль, а затем на Манса Налётчика. — Так вот почему ты послал её ко мне? Чтобы ослабить меня и заставить забыть о клятвах? Король-за-Стеной взял рог, налил в него немного медовухи и предложил Освеллу. Освелл, однако, отказался. Его кишки протестовали при одной мысли о глотке медовухи, а желудок тошнило от запаха. Королевская медовуха была хороша, гораздо лучше той, которой Тормунд чуть не убил его прошлой ночью, но в данный момент он не смог бы выпить даже самой лучшей медовухи в мире, не расплескав тут же скудное содержимое своего желудка по земле перед собой. Освелл решил, что лучше избавить себя от этого позора. — Вовсе нет, — сказал Манс Налётчик. — Я послал к вам Вэль, чтобы она позаботилась о вас. Чтобы убедиться, что ваша нога быстро заживёт. Ни больше, ни меньше. Вэль — женщина столь же волевая, сколь и красивая. Я ожидал, что вы это уже заметили. Вэль делает то, что хочет, и не делает того, чего не хочет. Если бы я попытался принудить её к чему-то другому... что ж... — Любой мужчина может забраться в мою постель в любую ночь, когда осмелится, — сказала Вэль. Она улыбалась, но голос её был тверд как сталь. — Тогда он сможет без колебаний принять клятвы, вроде ваших. А уж нарушить их и вовсе окажется неспособен. Внезапно она достала откуда-то нож, маленький и с тонким лезвием, похожий на те, что используют для потрошения рыбы. Откуда она так внезапно извлекла его, Освелл сказать не мог. Однако он не сомневался, что леди Вэль знает, как этим пользоваться. — Со мной тебе понадобится топор, чтобы разрубить столько мяса, — усмехнулся Тормунд, но затем демонстративно отодвинул свой маленький табурет чуть подальше от Вэль, словно опасаясь за себя и свой член. Каждый одичалый к северу от Стены и даже большинство рыцарей и лордов к югу от неё с радостью отдали бы левую руку за то, чтобы такая женщина, как Вэль, уделила внимание его члену. К твоему, Тормунд, она не прикоснется, даже если он будет выкован из золота, — подумал Освелл и ухмыльнулся. — Попытай с ней счастья, Тормунд, но тогда ты получишь нечто худшее, чем отрезанный член. Леди Вэль посмотрела на Тормунда и пренебрежительно приподняла бровь. Она всё ещё улыбалась, хотя в этом не было необходимости. Вэль не нужно было улыбаться. Она вскружила бы голову мужчинам и вызвала бы уважение при любом дворе мира. Она действительно была женщиной особого типа. — Возможно, нам лучше вернуться к разговору не о твоем члене, добрый Тормунд, — сказал Манс Налётчик. — Хм, если хотите, — сказал он, пожав плечами. — Хотя обсудить есть много чего. — Как я уже говорил, — снова начал Король-за-Стеной, обращаясь к Освеллу, Л я убежден, что вы всё ещё можете быть полезны для нас. — Вряд ли. У меня нет для вас никакой информации о Стене или Ночном Дозоре, которой бы у вас уже не было. А если бы и была, я бы её вам не дал. Так что, если моя жизнь зависит от того, выдам ли я вам секреты и помогу ли пройти за Стену, можете убить меня на месте. — А вот это было бы неприятно, — вдруг услышал он рядом с собой слова леди Вэль и почувствовал её руку на своем плече. Должно быть, она поднялась со своего места, пока он не видел. Накинув на стройные плечи белый плащ из медвежьей шкуры, она вышла из шатра. В тот же миг Тормунд тоже поднялся с табурета, вылил в рот остатки супа и, громко заявив, что у него есть дела поважнее, чем слушать бабью болтовню, тоже покинул шатёр со своим "хар" и заливисто рассмеялся. — Нет, я уже давно потерял надежду, что вы добровольно расскажете нам что-нибудь ценное, — сказал Манс Налётчик. — Вы будете полезны мне в другом. — И в чём же? — спросил Освелл. У него уже были догадки. Им нужен был мальчик, — напомнил себе Освелл. — Им нужен был принц, но не я. Через Эйгона они хотелизаставить Его Величество пропустить их за Стену. Теперь в их власти только рыцарь вместо принца, и приходится довольствоваться тем, что имеется. Слава Семерым, мальчик им не достался. — Король Рейгар непременно захочет вернуть своего верного белого рыцаря. При всём уважении, вы не так ценны, как принц, но... лучше синица в руках. — Так и думал. — Что ж, спасибо за сомнительный комплимент, — криво усмехнулся Освелл. — Но вы же не думаете, что Его Величество согласится на сделку и пропустит вашу... свиту воров и убийц через Стену только ради того, чтобы спасти мне жизнь. — Старики, женщины и дети, сир, — сказал король за стеной. Улыбка сошла с его лица, а голос стал серьёзен. — Дело не в том, что мы хотим совершать набеги и грабежи на юге. Мы бежим, спасая свои жизни, сир, жизни наших детей. — Он оглянулся на сильно беременную Даллу, которая была занята штопаньем дыры в плаще. — Да, мы будем сражаться, если придётся, но не поэтому мы хотим идти на юг, за Стену. Ты видел нашего врага, Освелл. Ты знаешь, от чего мы бежим. — Да, я знаю. И именно поэтому я знаю, что Его Величество сделает все возможное, чтобы удержать и защитить Стену. От любой угрозы. — Тогда мы должны держаться вместе, — сказал Манс Налётчик, подавшись вперед в своем кресле, словно сумеречный кот, набрасывающийся на добычу. — Мы не враги. Не настоящие враги. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Каждый мужчина и каждая женщина, способные держать в руках меч или обращаться с луком, защищая Стену, могут внести весомый вклад в победу и поражение в битве с древней тьмой, что над всеми нами. Мы должны не сражаться друг с другом, а стоять плечом к плечу, чтобы победить этого врага. — Что вам от меня нужно? — Когда мы предстанем перед вашим королём, я надеюсь, сир, вы будете готовы засвидетельствовать, что моя... свита, как вы её так мило назвали, — это не военный отряд, отправившийся грабить и разорять Семь королевств, а люди, бегущие от верной смерти. Помоги мне, Освелл. Помоги мне, чтобы я мог помочь своему народу. Освелл задумался. Конечно, он достаточно насмотрелся на этот лагерь и его жителей во время медленного марша на юг, чтобы понять, — это действительно не армия, не боевая сила. Многие из них были бойцами, да, но большинство... большинство были просто крестьянами, которые никогда в жизни не держали в руках оружия, старики, седые и согбенные, маленькие дети, играющие в снегу, или женщины и девушки, такие же беременные, как и Далла, некоторые даже не расцвели. Освеллу хотелось пообещать этому человеку свою помощь здесь и сейчас. Он был убеждён, что было бы неправильно бросить этих людей на произвол судьбы, одичалые они или нет. Хотя бы затем, чтобы он и не пополнили армию нежити. Каждый погибший здесь мужчина, женщина и ребенок только укрепит врага, истинного врага. Однако он колебался. — Почему вы вообще думаете, что встретитесь с Его Величеством? — спросил он. — О, король Рейгар встретится со мной, — сказал Манс Налётчик, и тут же на его губах появилась улыбка. Освеллу эта улыбка совсем не понравилась. — Король Рейгар укомплектует Стену всеми лордами, рыцарями и оруженосцами Семи королевств, пока она не станет неприступной для любого врага. Так зачем ему встречаться с вами, а не просто переждать угрозу, исходящую от вас и вашего народа? — Пусть попробует. Сейчас Стену удерживают лишь жалкие остатки Ночного Дозора и горстка северян, которых Винтерфелл соизволил прислать. — Откуда вы это знаете? — У меня свои методы, сир Освелл. Граница между Ночным Дозором и вольным народом не так крепка, как вам кажется. На данный момент Стена далеко не неприступна. И это как раз то, что мы собираемся использовать в своих интересах. — И как? — Отправив нескольких наших лучших и храбрейших воинов, а может, просто самых безумных, к Стене сегодня же на закате. Они пересекут её на рассвете с помощью крюков, верёвок и мужества с отчаянием. — Это невозможно, — рассмеялся Освелл, хотя и знал, что это не может быть неправдой. Одичалые пересекали Стену и раньше, в одиночку или целыми армиями. И кто-то даже смог принести за Стену стул, на котором я сейчас сижу, — подумал он. Однако он решил не показывать своих сомнений. — Высота Стены — семьсот футов, — продолжил он. — Ни один человек не сможет забраться на такую высоту без того, чтобы у него не отвалились руки на полпути. Ни с какими крюками и верёвками в мире. Манс Налётчик смотрел на него с таким видом, словно ему предстояло поделиться с ним секретом. Все это время улыбка не сходила с его губ. — Вы знаете, что Ночной Дозор говорит о Стене? К востоку от Чёрного Замка Стена — меч, а к западу — змея. — И это должно означать?.. — Брандон Строитель уложил свои огромные фундаментные блоки вдоль высот везде, где это было возможно, и поэтому в некоторых местах дикие и изрезанные холмы прижимаются прямо ко льду. Есть места, где высота Стены составляет не только семьсот, но и более восьмисот футов. Но в некоторых из этих мест холмов нет, и более трети высоты Стены покрыто лестницами из камня, земли и леса, крутыми и трудными для подъёма, да, но все же более лёгкими, чем отвесное вертикальное лицо самой Стены — Ночной Дозор наверняка знает об этих местах, об этих холмах. Ночной Дозор охраняет Стену уже тысячи лет, — сказал он, но сам понял, как слабо это прозвучало. Король За Стеной тоже заметил это, но у него хватило благоразумия не смеяться над Освеллом в открытую. —Конечно, Ночной Дозор знает обо всём этом. Но даже если бы я послал ворона в Чёрный Замок и объявил о своих планах, Ночной дозор ничего не смог бы с этим поделать. Высота Стены — её сила, но длина — её слабость, и Ночной Дозор просто стал слишком слаб, чтобы охранять Стену по всей её длине. Чёрный Замок ещё удерживается, да, Сумеречная Башня и Восточный Дозор тоже. Но всё, что находится на расстоянии более полудня пути от этих замков, — неохраняемая пустошь. Освелл задумался над словами этого человека. Он чувствовал, что ему становится то жарко, то холодно от осознания его правоты. Ночной Дозор был слаб, слишком слаб, так слаб, как, наверное, никогда не был за всю свою тысячелетнюю историю. Ночной Дозор не сможет остановить одичалых. — Мои воины отправятся сегодня, — продолжал Король-за-Стеной, — на рассвете найдут одно из этих мест и там перейдут через Стену. И Ночной Дозор ничего не предпримет, потому что ничего не сможет предпринять. Это будет трудное и опасное восхождение. Стена подобна прекрасной женщине. У неё, видите ли, свой особый нрав, и она не любит, когда на неё взбирается кто-то. Некоторые мужчины не доберутся до вершины. Однако большинство доберётся. Они вернутся к югу от Стены, сделают небольшой поворот, а затем ударят в спину Ночному Дозору. — Для чего? Разве вы не говорили, что мы должны держаться вместе, а не воевать друг с другом? Манс Налётчик рассмеялся. — Действительно, сир, должны. Однако для того, чтобы мы могли сражаться вместе, мы должны сначала встретиться на равных, ваш король и я. Поэтому мы нападём и возьмём несколько замков, которые сейчас отстраиваются вдоль Стены. А если боги будут добры, то, возможно, и сам Чёрный Замок. — Даже если всё это удастся... как только Его Величество прибудет, вы никогда не сможете удержать эти замки. — Нет, наверное, нет. Но мы и не хотим. Тем не менее мы будем в лучшем положении для переговоров с королем Рейгаром, если окажемся к югу от Стены, чем если будем отсиживаться к северу от неё. А если нам удастся взять Чёрный Замок и удержать его хотя бы на несколько часов... — Тогда вы сможете открыть проход через Стену и позволить своим людям хлынуть на юг, как потоп, — закончил фразу Освелл. — Да, — сказал Манс с улыбкой. — Переговоры — это хорошо, но я не думаю, что мы сможем добиться успеха, не оказав давления на короля Рейгара. Поэтому нам нужны люди к югу от Стены, пока ваш король не наводнил её рыцарями и солдатами, через которых мы потом уже не сможем пробиться. Видите ли, мне бы не хотелось разрушать Стену, чтобы повести своих людей на юг. В конце концов, она — лучшая защита для вольного народа от наступающей тьмы. Разрушить стену... Может, он всё-таки сошел с ума? — Зачем вы мне всё это рассказываете? — спросил Освелл. —По двум причинам, — сказал Король-за-Стеной, впервые сделав глоток медовухи в своей руке. — Во-первых, вы наш гость и будете им до тех пор, пока я не решу иначе. Даже если бы ваша нога была исцелена, вы не смогли бы сбежать, а если бы и смогли, то никогда бы перебрались через Стену. Поэтому нет никого, кому бы вы могли передать услышанное. — А вторая причина? — Вторая причина заключается в том, что я хочу быть честным с вами. Я хочу, чтобы вы доверились мне, поверили, что я не враг, и что вольный народ — не враг, от которого нужно отбиваться. Чтобы вы были готовы говорить от нашего имени, когда король Рейгар прибудет на Стену. Освелл снова задумался. — Что ж, посмотрим, — сказал он. Он с удивлением увидел, как Король-за-Стеной кивнул, и его улыбка расширилась. Похоже, этого ответа ему было достаточно. — Хорошо, — сказал он. — Вы не отказались от моей просьбы, поэтому я полагаю, что вы хотя бы подумаете над ней. И если вы это сделаете, сир, то я также верю, что вы сделаете это искренне. Это всё, о чём я могу вас просить. Освелл некоторое время молча смотрел на него. Они действительно были странными людьми, эти одичалые. Неудивительно, что в Семи королевствах вольный народ едва ли считали людьми. У них не было ни законов, ни чести, достойной упоминания, а большинство не отличалось даже элементарной порядочностью. Казалось, они бесконечно воруют друг у друга. Даже за то короткое время, что он путешествовал с ними в качестве гостя, он видел немало оружия и кольчуг, и даже таких простых вещей, как сапоги или плащи, перешедших из рук в руки благодаря воровству. Они плодились как звери. Глядя на то, сколько детей всех возрастов участвовало в этом походе, можно было подумать, что это у них получается лучше всего. И когда они на кого-то положат глаз, то, похоже, предпочитали изнасилование браку, наводнив мир нескончаемым потоком ублюдков. И всё же... И всё же они выбрали себе короля, который уже многим удивил Освелла. Человека, что выглядел не менее диким, чем люди, над которыми он властвовал. И всё же этому человеку нельзя было отказать в уме и хитрости, а также в доброте и гостеприимстве. Кроме того, ему всё больше нравится Тормунд Великанья Смерть, хотя тот и был большим болтуном и лжецом. Среди одичалых также была леди Вэль, которая, казалось, стояла выше всех и вся. Вскоре после этого Освелл покинул палатку Короля-за-Стеной и, всё ещё опираясь на костыль, медленно шёл по лагерю одичалых. Мёрзлая земля трещала под его сапогами, когда он проходил между маленькими, дымящимися кострами и ночными лагерями. Некоторые из них были настоящими палатками, несколько меньшими по размеру, но вряд ли уступающими в качестве огромному, всепоглощающему шатру Короля-за-Стеной, но большинство представляли собой не более чем листья и ветки, сваленные в небольшие курганы, покрытые грязными, в основном не дублёными шкурами. Чаще всего они были скрыты от непогоды под плотным пологом леса, небольшими скальными выступами или залатанными брезентами из старой кожи и обрывков ткани — многие из них были чёрного цвета, несомненно, срезанные с плащей погибших разведчиков Ночного Дозора, — прикрепленными к кривым палкам, вбитым в мерзлую землю, или к бокам шатких телег и саней. Большинство одичалых не обращали на него внимания, занимаясь своими делами, спали, готовили еду, вырезали палки для стрел и копий, точили кремни для наконечников стрел и лезвия для каменных топоров, разговаривали, смеялись или гадили в лесу. Лишь кое-где его преследовали злые, почти ненавидящие взгляды. Многие одичалые, похоже, считали его братом Ночного Дозора. А может, они просто ненавидят всех, кто живет к югу от Стены, — подумал Освелл. — Это явно не пойдёт им на пользу, если они действительно надеются, на пропуск в Семь королевств. Освелл подумал о том, чтобы раздобыть где-нибудь ещё еды, но отбросил эту мысль. С каждым мгновением его желудок чувствовал себя всё лучше и лучше, но тяжёлый жирный суп, который сварила королева Манса Налётчика, настолько тяжелил в животе, что Освеллу казалось, будто он наглотался камней. К тому же... откуда ему вообще было брать еду? У него самого не было никаких запасов, из которых он мог бы приготовить себе что-нибудь поесть, приходилось полагаться на подачки от Манса Налётчика. При этом у него не было ни монет — если монеты вообще что-то стоили за Стеной — ни чего-либо другого, что он мог бы обменять на еду. Нет, теперь для него не будет еды. И тут ему в голову пришла другая мысль, которая сразу же подняла ему настроение. Может, ему стоит поискать леди Вэль? Его нога с каждым днём становилась всё лучше, но, конечно, не помешает, если она... ещё раз осмотрит её. Сегодня она этого ещё не делала. Немного ужасно пахнущей мази, которую она обычно втирала в его лодыжку несколько раз в день, не помешало бы. Но больше всего ему поможет её улыбка, понял Освелл. Поначалу она не хотела лечить его, когда Манс Налётчик назначил ей эту ответственность. Она молчала, выполняя свой долг, а потом оставила Освелла наедине со своими мыслями. Однако прошло совсем немного времени, и они начали разговаривать друг с другом. Сначала совсем немного, но с каждым днём и с каждым визитом всё больше. И не успели они заговорить друг с другом, как она начала улыбаться и смеяться. И с тех пор каждый раз, когда она оказывалась рядом с ним, Освелл делал всё возможное, чтобы она смеялась. Она смеялась над его историями из детства, над его страхом перед лошадьми, который он преодолел только в зрелом возрасте, над рассказами о его семье и глупыми ссорами с братом и кузенами. Но больше всего она смеялась над его историями из Королевской Гавани, когда он рассказывал что-нибудь о своём новом доме, а она была уверена, что он просто над ней потешается, когда, напрмер, говорил о размере города и количестве жителей. «Ни один город не может быть таким большим, белый поклонщик, — рассмеялась она. — Во всём мире нет столько людей». Когда рассказывал о Красном Замке, его высоких стенах, массивных круглых башнях, защищавших замок, и Железном троне, выкованном из тысячи мечей поверженных врагов Эйгона Завоевателя: «Ни один человек не сможет построить что-то настолько большое, как этот красный замок, о котором ты говоришь, белый поклонщик, — рассмеялась она. — А из мечей стул не сделаешь. Как бы ты сидел на нём, не порезав себе задницу?» О драконах, что жили в городе и правили всеми небесами: «Драконы мертвы. Это известно, белый поклонщик, — рассмеялась она. — Ты думаешь, что сможешь напугать меня детскими сказками?» Да, сейчас её смех пошел бы ему на пользу. К сожалению, Освелл понятия не имел, где в этом огромном беспорядке, зовущимся лагерем, можно было искать её. Конечно, он знал, где находится её собственный лагерь. У нее была палатка, небольшая, но добротно сделанная, из всевозможных вещей, которой одарили Вэль её поклонники, не осмеливавшиеся попытаться украсть её. Украсть её... Освеллу эта мысль всё ещё казалась странной. Украсть женщину — это то, что среди одичалых было равносильно браку. Правда, с той разницей, что этот брак можно было расторгнуть в любой момент по желанию одной из сторон. Да, где находилась её палатка, он знал. Из своих прежних попыток найти её время от времени Освелл также знал, что она редко проводила день в своей палатке, так что, скорее всего, там Вэль не найти. Освелл бесцельно бродил и хромал, не встречая никого и ничего интересного. Несколько раз он с трудом поднимался на небольшие холмы, надеясь хоть мельком увидеть Стену за густыми кронами деревьев. Но когда он наконец поднялся на гребень третьего холма достаточно высоко, чтобы увидеть Стену между поредевшими верхушками деревьев, вид Стены не принес ему того успокоения, на которое он рассчитывал. Напротив, ему было больно видеть Стену, видеть её так близко, менее чем в дне пути, если скакать на добром коне, и в то же время так далеко, без реальной надежды добраться до неё. Конечно, Манс Налётчик утверждал, что надеется на Освелла. Что он обратится к Его Величеству от имени одичалых, как только король Рейгар окажется здесь. Но будет ли король в самом деле встречаться с Королем-за-Стеной, сможет ли Освелл, даже если решит это сделать, выступить в пользу одичалых... И всё же это может легко аукнуться одичалым, если Его Величество решит, что нападение на Ночной Дозор и Стену, нападение на Чёрный Замок, с помощью которого Манс Налётчик надеялся выбить себе более выгодную позицию на переговорах, — именно та причина, по которой следует отказаться от такой встречи и вообще от любых переговоров с одичалыми. Это нападение вполне могло стать той самой причиной, по которой Его Величество мог объявить одичалых врагами и оставить их на съедение Иным за Стеной, отбив саму Стену. Это было бы не очень мудрым решением, подумал Освелл, но вполне возможным. Каким бы ни был исход этого нападения на Стену, Освелл мог лишь надеяться, что Его Величество примет мудрое решение. И даже если всё обернется для Манса и одичалых хорошо, даже если Его Величество согласится на переговоры с Королём-за-Стеной, Освелл прекрасно понимал, что у него самого хватает врагов среди одичалых, что желают его смерти скорее раньше, чем позже. Сам Манс Налётчик, возможно, и не входил в их число, но это ещё не гарантировало Освеллу сохранности. Случайности всегда могут произойти, и если по стечению обстоятельств ночью Освелл окажется с ножом в горле, ему не будет никакой пользы, если Король-за-Стеной впоследствии придёт в ярость из-за этого. Просто у одичалых было слишком мало дисциплины, слишком мало послушания, чтобы Освелл мог всерьёз поверить, что гостеприимства самопровозглашенного Короля-за-Стеной будет достаточно, чтобы надолго сохранить ему жизнь. Ему нужно было встать на ноги, нужно было наконец избавиться от этого проклятого костыля, и тогда.... Тогда я должен буду вернуть свой меч, — подумал он, отводя взгляд от мерцающей голубоватой стены и снова спускаясь с небольшого холма. Оружие у него, конечно же, отобрали, ещё когда он попал в плен. Человек, которого за спиной все звали Гремучей Рубашкой, а на глазах Костяным Лордом, забрал его меч. И теперь он носил его на бедре и щеголял с ним, словно изысканно выкованный клинок был старой семейной реликвией или трофеем, завоёванным в особо героической битве. Всё это было не так, и Освелл решил, что не позволит Костяному Лорду и дальше владеть им. Как только Освелл снова сможет нормально ходить, он получит своё оружие назад, по-хорошему или по-плохому. Как только моя нога заживёт, я научу этого ублюдка, что значит красть оружие рыцаря Королевской гвардии Его Величества, — сказал он себе уже не в первый раз. — Вот ты где, белый поклонщик, — внезапно прогремел голос позади него, когда он только что спустился с небольшого холма. — Вечно прячешься от меня, мой маленький белый поклонщик. Неужели я так сильно тебя пугаю? — Меня пугает только мысль о том, что ты снова попытаешься напоить меня до полусмерти, Тормунд Великанья Смерть, — с язвительной усмешкой сказал Освелл. — Тогда тебе лучше смотреть в лицо своему страху! Ведь Медовый Король Красных Палат не любит пить в одиночестве. Хар! Через полчаса они уже снова сидели у небольшого костра перед палаткой одичалого по имени Рик. Маленький невзрачный человек, он добродушно улыбался, пока Тормунд не начал накладывать себе еду и пить медовуху большими глотками. Освелл тоже держал рог с медовухой, которую Тормунд щедро наливал ему, но не мог заставить себя сделать больше крохотных глотков время от времени. — Пойду, наберу ещё дров, — сказал одичалый, поднялся со шкуры, на которой лежал на земле перед костром, и пошёл прочь. — Что это с ним? — спросил Тормунд, жуя кусок мяса, который Рик жарил на огне ещё несколько минут назад и который, вероятно, должен был стать его обедом. — Как будто я у него что-то украл. Не успел Освелл осторожно поинтересоваться, как Тормунд отреагирует на то, что кто-то съест его мясо и выпьет его медовуху, не спросив разрешения, как Тормунд уже выплевывал мясо обратно в огонь. — Конина. Не люблю конину. Лошади не для еды, говорю вам. По крайней мере, не до тех пор, пока есть олени, собаки и вкуснейшие поклонщики с тёплого юга, которых можно зажарить. Хар! Освелл сделал ещё глоток медовухи и рассмеялся. Правда он не был уверен, что всё это было сказано ради смеха. Ему потребовалось время, чтобы набраться смелости и спросить, что же после этого пришло ему в голову. — Среди одич... среди вольного народа есть те, кто ест человеческую плоть? К югу от Стены ходило достаточно историй о том, что одичалые — не более чем звери, что они спариваются на земле среди собак и свиней, что они пьют кровь убитых врагов и едят их плоть. То, что многие одичалые не стеснялись сношаться на виду у всех среди мужчин и женщин, собак, свиней и лошадей, было правдой. Но он уже достаточно насмотрелся на это. Так кто же знал, насколько далеки от истины пугающие истории об одичалых? Освелл надеялся, что его вопрос не обидит Тормунда. Однако, взглянув на его серьёзное задумчивое лицо, он понял, что это не так. Не успел Тормунд произнести хоть слово, Освелл уже понял, что следующий ответ ему не понравится. — Кланы Ледяной реки, — выплюнул Тормунд. — Что бы ты ни слышал о вольном народе, белый поклонщик, кланы Ледяной реки хуже, гораздо хуже. — Я понимаю, — сказал Освелл. — Нет, не понимаешь. Не поймёшь, пока не встретишь их. — А разве они не здесь? Не… пошли за Мансом Налётчиком? — О да, они тоже здесь. Но они предпочитают держаться сами по себе, и это просто прекрасно, я считаю. — Они действительно так плохи? — спросил Освелл. Большинство одичалых не представляли угрозы для Семи королевств. Женщины, старики, дети — лишь немногие были воинами, а те, кто умел сражаться, не отличались дисциплиной, и большинство никогда не слышали о такой странной вещи, как тактика. Даже у такой большой толпы одичалых, как эта, не было ни единого шанса против обученной и дисциплинированной армии Семи королевств. Они, конечно, могут нанести урон, но в итоге у одичалых не будет ни единого шанса на победу. Если среди одичалых были воины, которых боялся даже такой человек, как Тормунд Великанья Смерть, — тактика или не тактика, — то эти люди вполне могли представлять угрозу для Семи королевств, угрозу, о которой Освелл должен был срочно доложить Его Величеству. — Хуже, — сказал Тормунд. Как понял Освелл, на лице Тормунда было написано не столько страх, сколько отвращение. — Я знаю одного человека, Харора, который однажды подрался с человеком из клана Ледяных рек. Дикий ублюдок отгрыз Харору лицо прямо с черепом в разгар драки. А потом он даже жаловался, что борода щекочет ему горло, когда он её глотал, и Харору пришлось извиниться за это. — Освелл сначала выглядел изумленным, потом недоверчивым, а теперь он смеялся так громко и от души, что это наверняка было слышно во всем лагере. — Да, это правда. Сам видел. Теперь Харор, бедняга, ходит с голым черепом и без лица и рассказывает всем, что дикий снежный медведь оторвал ему лицо. Освеллу потребовалось мгновение, чтобы взять себя в руки. Он кашлял и задыхался от смеха, и был уверен, что его лицо так покраснело, что светилось бы в темноте. Только тогда Тормунд тоже начал ухмыляться. Уже не в первый раз Освелл осознал, насколько непринуждённо он чувствует себя рядом с Тормундом Великаньей Смертью. Он был грубым, пьяным, бранящимся хвастуном, но при этом хорошим человеком. Освелл подумал, не станут ли они когда-нибудь настоящими друзьями. — Ты хороший человек, Тормунд Великанья Смерть, — сказал тогда Освелл. — Для одичалого. — Возможно, лучше многих. Не так хорош, как некоторые. Некоторое время они сидели в тишине, глядя на потрескивающий огонь, и постепенно Освелл снова почувствовал легкую жажду по медовухе, которую держал в руке. Он осторожно сделал глоток, потом ещё один и с облегчением обнаружил, что желудок больше не бунтует против него. — Что этот Рик сделал с тобой? — Длинное копьё? Ничего. С чего ты взял, что он что-то сделал со мной, белый поклонщик? — Ну, ты ешь его мясо, пьёшь его медовуху... — Па! — прогремел Тормунд. — Если хочешь чего-то, надо брать. Как и с женщинами. Сделай их своими и напои, вот как это делается. Если бы Длинное Копье был против того, что я пью его несчастное пойло, мог бы попытаться остановить меня. Хар! — Освелл посмотрел на Тормунда. Он не очень хорошо знал одичалого, но достаточно хорошо, чтобы понять, что это далеко не всё. Он вопросительно поднял бровь, и Тормунд наконец продолжил говорить: — Этот Длинное Копье украл мою Мунду. — Мунду? — спросил Освелл. — Что ещё за мунда? — Моя дочь, что же ещё. Моё маленькое осеннее яблочко. Вытащил её прямо из палатки, когда рядом были все четыре её брата. Торегг, болван, всё проспал, а Торвинд... ну, Торвинд Смирный говорит обо всём, что нужно знать. А вот младшие дали парню бой. — И Мунда? — Она — моя родная кровь. Она разбила Рику губу и откусила половину уха, и я слышал, так расцарапала ему, что он не может носить плащ, — сказал Тормунд, его грудь вздымалась от гордости. — Но он ей пришёлся по душе. А почему бы и нет? Он не сражается копьем, знаешь ли. И никогда не сражался. Откуда, по-твоему, у него такое прозвище? Хар! — Понятно, — сказал Освелл с язвительной улыбкой. — А как насчет тебя, белый поклонщик. Когда ты собираешься украсть себе девушку? Ты довольно видный парень, знаешь ли. Не такой красивый как я, но всё же на тебя не больно смотреть. Многие бабы были бы не против, чтобы ты украл их ночью из палатки. — Я не краду девушек из их палаток, Тормунд. Я не так воспитан обращаться с женщинами. — Что ж, тогда воспитывайся заново. Я же говорил тебе. Сделай их своими и напои, вот как это делается. — Я дал клятвы. — Тьфу! Поклонщики и их клятвы. Выбери девушку и просто сделай это. Если ты хочешь, и она хочет, что в этом плохого? Как можно давать клятву никогда не ложиться с женщиной? — сказал Тормунд, качая головой. — Я поклялся не брать жены и не рожать детей, но в тех клятвах ни слова не говорилось про возлегание с женщиной, — сказал Освелл. Строго говоря, это действительно было правдой. От рыцаря Королевской гвардии ожидали абсолютной преданности своему королю, и потому он клялся не брать жены и не рожать детей, но и не отказываться от женских ласк до конца жизни, хотя в глазах многих это одно и то же. Он несколько раз объяснял это Тормунду, но одичалый, похоже, не хотел понимать. — Тогда мне стало легче. Я уж начал думать, что тебе придётся помогать мочиться. Знаешь, если мужчина... — Не использует свой член по назначению, он становится всё меньше и меньше, пока его не станет совсем невозможно найти. Я знаю, — перебил его Освелл. — Хар! Именно так, — засмеялся Тормунд, выливая остатки медовухи себе в глотку и наполняя рог. — Наконец-то ты понял, белый поклонщик. Вот увидишь, мы ещё сделаем из тебя настоящего одичалого. Хар! Вряд ли, — подумал Освелл, но ничего не сказал. Тормунд налил Освеллу ещё медовухи. — В конце концов, это все равно не твоё решение. — В смысле? — спросил Освелл, придя в замешательство. — Не говори, что не заметил. Может, ты и дал самую глупую в мире клятву, и твой член куда меньше моего бойца, но ты же не слепой и не полоумный, верно? —Освелл неуверенно посмотрел на него, прежде чем Тормунд начал громко смеяться и лаять: — Клянусь богами, белый поклонщик, ты слепой. Либо слепой, либо полоумный. Или и то и другое. — Может, объяснишь, о чём речь? — вздохнул Освелл. — Вэль. Я говорю о Вэль, — рассмеялся он. — Она положила на тебя глаз, везучий сукин сын. Хар! Освелл почувствовал, как кровь закипает в его жилах. Перед его мысленным взором возникла Вэль. Он видел, как она сидит рядом с его койкой, видел её очаровательную улыбку, видел, как свет маленького костра рядом с ними ложится на кожу её длинной, стройной шеи, словно на самый совершенный мрамор, слышал её голос и смех... Но затем он оторвался от завораживающего зрелища, представшего перед его мысленным взором. — Это... это невозможно, — сказал Освелл. — Почему? Из-за твоей дурацкой клятвы? Тьфу! Никто не говорил, что она сразу же захочет от тебя ребенка, белый поклонщик. Но если она решит украсть тебя, то ты её. Ни один мужчина со здравым умом и рабочим членом не станет сопротивляться этому, поклонщик, давал он белую клятву или нет. Белая клятва... Он действительно ничего не в этом не смыслит, — подумал Освелл, из последних сил подавляя вздох. — Я думал, тот другой мужчина... Ярл уже украл её. — Пха! Ярл? Не дури. Она украла его, а не он её. Она ему не принадлежит. Ярл — её потеха, не более, и как только он ей наскучит, она найдет себе другого. И, судя по всему, уже нашла. Хар! Освелл не ответил. Какое-то время он просто молча размышлял над словами Тормунда, над тем, что всё это могло означать, а может, и должно было означать. Громкий удар рядом с его плечом вывел его из размышлений. Освелл посмотрел в ту сторону, откуда раздался удар, и обнаружил, что на расстоянии менее чем в руку от него лежит метательный топор, глубоко вонзившийся в древесину ствола дерева. Испугавшись, он вскочил на ноги. Жгучая боль тут же пронзила его раненую ногу. Но Освелл стиснул зубы и постарался не подать виду. Некоторые из одичалых, находившихся поблизости, ушли, другие подошли ближе, очевидно, ожидая зрелища. — Это что за твою мать? — прорычал Тормунд, тоже вскочив на ноги. — Совсем разума лишился, Ярл? Чуть меня не задел! — Это предназначалось поклонщику, — проворчал Ярл, злобно косясь на Освелла. — И я больше не промахнусь. Прежде чем Освелл успел что-либо предпринять, схватить костыль или даже ответить, Тормунд уже встал между ними. — Никогда не считал тебя за трусом. — Трусом? — теперь Ярл гаркнул на Тормунда. — Следи за языком, Великанья Смерть, иначе я… — Иначе что? Ты не смей со мной шутить, мелкий засранец. Так что же это будет? Хочешь зарубить моего любимого поклонщика издалека метательным топором? Тогда с тем же успехом ты можешь отравить его кашу, как старая ведьма. Думаешь, этим ты произведешь впечатление на Вэль? Отовсюду слышались разрозненные крики. Одни призывали Ярла перерезать Освеллу глотку, другие насмехались над Ярлом, третьим, похоже, было всё равно, чем всё закончится, лишь бы пролилась кровь. — Мне не нужно впечатлять Вэль. Вэль — моя. — Она бы с тобой не согласилась, — рассмеялся Тормунд. Освелл схватил свой костыль и отскочил на несколько шагов в сторону. Его тут же настиг хмурый взгляд Ярла. — Мансу не понравится, если ты будешь с ним шутить, — сказал Тормунд, кивнув в сторону Освелла. — Он тоже его любимый поклонщик. — Мне всё равно. Пусть Манс найдет себе нового поклонщика. Вэль — моя, и я не позволю этому южному ублюдку больше... — Если уж на то пошло, то хотя бы позови калеку с больной ногой на честный бой, — сказал Тормунд. Освелл испуганно посмотрел на него. Что это должно значить? Неужели он потерял последние остатки разума? У меня нет никакого оружия, кроме этого деревянного костыля, моя нога еще не до конца зажила, и... Не успел Освелл закончить мысль, как Тормунд уже извлёк откуда-то меч и держал его перед носом Освелла. Ярл тоже быстро достал с пояса короткий меч, прежде чем Освелл успел бросить костыль и потянуться к клинку Тормунда. Меч Ярла был не более чем длинным ножом, уродливым, потрепанным и старым, рукоять жёлто-бурая от пота и старой крови, но острие было настолько острым, что блестело в солнечном свете. Ярл решительно сделал шаг к Освеллу, затем ещё один. — Ты что творишь? — Освелл вдруг услышал знакомый голос. Голос, тёплый как рассвет, но внушающий уважение как само солнце. Он посмотрел в сторону, и там стояла она, леди Вэль, закутанная в свой белый плащ из медвежьей шкуры, и смотрела на Ярла гневным взглядом, грозным и в то же время прекрасным как сила природы. Быстрый, как мышь в подлеске, меч снова исчез из рук Тормунда, словно его и не было. Освелл услышал рядом с собой шорох и треск тонких веток. Очевидно, Тормунд просто бросил оружие в ближайший куст, лишь бы леди Вэль не поймала его с ним. Ярл посмотрел на неё и остановился, пораженный. — Вэль, — сказал он, его голос звучал тревожно. — Я... — Ты не прикоснешься к белому поклонщику, Ярл. — Но... — Нет. Ты не тронешь его. Ты не крал меня, Ярл. У тебя нет на меня никаких прав. — Ярл снова хотел возразить, открыл было рот, но всё более сердитый взгляд Вэль заставил его быстро закрыть рот, прежде чем с его губ слетело хоть слово. — Завтра с первыми лучами солнца ты поднимешься на Стену вместе со Стиром и его людьми. Разве сейчас тебе не нужно заняться чем-то более важным? Например, собрать вещи и подготовиться? — Да, — ответил Ярл спустя мгновение. Это было всего одно слово, но прозвучало оно так раздраженно, словно от сердитого мальчишки. — Я переберусь через Стену и подарю тебе Чёрный Замок, Вэль. А потом... потом я позабочусь о том, чтобы получил своё. — Сейчас, Ярл, мне совсем не хочется получать от тебя даров, — ледяным тоном произнесла Вэль. — Меньше всего я хочу видеть у себя и в своей постели неуверенного в себе мужчину. — Похоже, Вэль окончательно потеряла интерес к своей забаве, — пробормотал Тормунд, широко ухмыляясь. Ярл посмотрел на Тормунда полным ненависти взглядом, но ничего не сказал. Затем его взгляд ненадолго переместился на Освелла, а потом снова на Вэль. — Я... я... Я убью его. Ради тебя, — пообещал Ярл. — Если Стена не убьет меня, тогда я убью его, а потом украду тебя, и тогда ты будешь моей, а я твоим. — Когда ты вернешься, ярл... — внезапно услышал Освелл чьи-то слова и только потом понял, что говорил его собственный голос. Он попытался остановить себя, но слова хлынули из него потоком. — Если ты вернешься, к тому времени я уже приду в себя. И неважно, буду ли я тогда снова держать меч в руках или просто сухую палку, я убью тебя, если посмеешь ещё раз взглянуть в мою сторону. Ярл смотрел на него со смесью гнева и неверия во взгляде, и Освеллу показалось, что в его глазах промелькнул небольшой испуг. Это должно было припугнуть его, — подумал Освелл. — Неважно, какое положение он занимает среди одичалых. Я — помазанный рыцарь, человек из Королевской гвардии Его Величества, и, если он ещё хоть раз осмелится угрожать мне, ему конец. На краткий миг взгляд Освелла переместился на Вэль, которая теперь смотрела на него. Она не улыбалась, но, по крайней мере, не хмурилась и не озиралась, как всего мгновение назад на Ярла. Как будто ей ещё предстояло оценить, была ли угроза Освелла признаком неуверенности в себе, которую она так ненавидела в Ярле в тот момент, или... чего-то другого. Взгляд Освелла быстро вернулся к Ярлу. Он мог бы часами наслаждаться видом леди Вэль, но, поскольку перед ним стоял разъяренный Ярл, а меч всё ещё был у него в руке, не стоило провоцировать его дальше, чтобы в конце концов не наделать глупостей. Конечно, если Ярлу удастся вернуться живым, и он снова будет угрожать ему, Освелл не оставит это без ответа. Он не сомневался, что, когда его нога заживет, он сможет разделаться с этим одичалым на дуэли так же легко, как резал бы торт. Однако здесь и сейчас, опираясь на костыль, всё было бы наоборот. — Я пойду, — сказал Ярл, понизив голос до шепота. — Значит, это прощание, — почти игриво сказала Вэль. Это совсем не похоже на горькое прощание двух влюбленных, — подумал Освелл. — Видимо, она и правда потеряла к нему интерес. Освелл усмехнулся, но быстро сдержал улыбку. Затем Вэль отвернулась и ушла. Одичалые уступили ей дорогу, как будто она и впрямь была леди. Или даже принцессой. Ярл засунул клинок обратно в пояс на талии, который, по правде говоря, был не более чем веревкой из невываренной кожи. Затем он бросил на Освелла ещё один полный ненависти взгляд, отвернулся и зашагал прочь. — Ты действительно умеешь заводить друзей, — рассмеялся Тормунд, похлопав Освелла по плечу. — Может, тебе повезет, и он не вернется. Взобраться на Стену — дело нелёгкое, а напасть на Ночной Дозор — и того сложнее. Неважно, как мало осталось ворон. — Да, мне может повезти, — сказал Освелл, не сводя взгляда с удаляющегося Ярла. — Но я бы не хотел на это рассчитывать. Тормунд, мне нужен мой меч, и ты поможешь мне его получить.