О королях и бастардах

— Было так приятно снова увидеть вас, миледи, — сказала Рейнис, когда Тейна Мерривезер покинула солярий в её покях. — Надеюсь, в следующий раз вы не заставите меня ждать так долго, когда снова посетите столицу. — Ни за что, моя принцесса, — вздохнула красавица с неповторимым мирийским акцентом и опустилась в глубокий реверанс, отчего её великолепные груди, полные, круглые и гладкие, как шёлк, почти вывалились из платья. Стук её сапог эхом отдавался в ушах Рейнис, когда она повернулась и ушла. Клац, клац, клац, клац... Не успела закрыться дверь, как Рейнис опустилась в кресло и сделала один глубокий вдох и выдох. Наконец-то она ушла. Леди Тейна была столь же остроумна, сколь и красива, но при этом утомительна, как многодневная поездка без седла. Рейнис до сих пор не могла понять, что могло заставить эту женщину отдать себя в жёны такому человеку, как лорд Ортон. Она была красива, слишком красива для лорда Ортона, и если её ум был подобен хорошему ножу, острому как лезвие бритвы, и твёрдому как сталь, то ум лорда Ортона был таким же острым и твёрдым, как миска овсянки без специй. — И всё же я думаю, что ты могла бы хоть раз надеть голубое платье, — сказала мать, срывая с дерева сливу. — В конце концов, ткань была подарком. Уверена, сир Вортимер будет в восторге, если ты наденешь его сегодня на танцы. Рейнис могла только фыркнуть. Она не стала бы надевать это платье. Голубой цвет никогда ей не шёл, и не будет. К тому же, какой смысл производить впечатление на сира Вортимера Крейна? Даже если бы Журавли с Алого озера были достаточно высокородными, чтобы их сын считался подходящей для неё парой... Ей было всего пятнадцать лет, слишком юная, чтобы принимать такие решения. К тому же... она уже знала, чьей женой станет в один прекрасный день. И этот мальчик, младше её на целых пять лет, с рыжими как морковь волосами, с толстым и бугристым как репа носом, определённо им не был. — Я подумаю об этом, — сказала она, принимая от матери сливу без косточек. Рейнис огляделась в королевских садах. Солнце в этот день светило прекрасно, было тепло, а густая тёмно-зелёная листва отбрасывала тёмные тени на пышную траву на земле. Игра света была прекрасна, как будто её придумал мастер живописи, а весь королевский сад, как и весь Красный Замок в это время года, пах спелыми фруктами и свежими цветами — ароматами лета. Все фрукты на деревьях были спелыми и сладкими, настолько спелыми, что уже падали с деревьев сами по себе: здесь слива, там яблоко или груша, потом снова айва. Плюх, плюх, плюх, плюх... Рейнис вдыхала сладкий воздух и наслаждалась теплом солнца на своей коже. Затем её взгляд вернулся к сливе в руке, которую протянула ей мать, — такой спелой, что липкий сок стекал по пальцам. Внезапно она замешкалась, не успев отправить её в рот. — Что-то случилось, дорогая? — спросила мать. — Нет. Всё в порядке, — сказала Рейнис, хотя и не думала, что это действительно так. В её голове внезапно промелькнуло имя. Тейна. Тейна Мерривезер. Почему она только что подумала о Тейне Мерривезер? Она не видела её уже несколько месяцев. Нет, это было совсем не так. Она даже ещё не знала её, во всяком случае, лично. Только по имени. Рейнис встретила ее на пиру в честь своих восемнадцатых именин, или, скорее, встретит, спустя годы после этого прекрасного дня в королевских садах. Это глупо, — подумала она. — Этого не может быть. Как я могу думать о женщине, которую ещё даже не знаю. Поэтому она выбросила из головы мысли о женщине, которую ещё даже не знала. Она покачала головой, заставила себя улыбнуться матери и поднесла сливу к губам. На краткий миг она снова замешкалась, как вдруг ей показалось, что она слышит голос. Мягкий, но очень близкий, словно кто-то шептал ей на ухо. Она оглянулась, но никого, кроме матери, с которой она была в королевском саду, не обнаружила. Затем голос повторился. Казалось, он был... в её голове. Что он говорил, Рейнис не могла понять, ни единого слова, словно он говорил на непонятном языке, но... голос казался ей странно знакомым. При звуках голоса её сердце забилось быстрее, но не от радости, а от нарастающего страха или... отвращения, откровенного отвращения. Она сделала несколько шагов в сторону от матери и почувствовала под своими босыми ногами длинную мягкую траву. Почему её ноги вдруг оказались голыми, она не знала, но ей было все равно. Ей было хорошо, она была довольна и счастлива, и это было главное. Она присела на корточки, изо всех сил игнорируя голос в голове, и сорвала одуванчик среди высокой мягкой травы. Он был полным, круглым и готовым к посеву семян. Рейнис поднесла его к губам и дунула. Семена рассыпались и разлетелись, развеваясь на ветру, как пёрышки крошечных белых птичек. Зрелище было волшебным. Но потом... Не успели семена одуванчика отойти от неё ни на шаг, как они словно изменили цвет. Они становились всё темнее и темнее, серели и наконец почернели, и нежные, прекрасные семена превратились в хлопья пепла, а пепел — в серый снег, и внезапно мир вокруг перестал быть королевским садом, превратившись в бесконечную пустошь снега, пепла и смерти. Холодной, ледяной смерти. В последний момент она успела закрыть рот, прежде чем на неё обрушилась волна. Солёная вода, холодная как лёд, накрыла её, толкая вниз с огромной силой. Её тело болело от внезапного холода, оно пылало, словно в огне, в ледяном огне. Мама! Нет, пожалуйста. Где моя мама? Эгг! Она хотела закричать, но вода, заливавшая её рот, не давала издать и звука. Рейнис пыталась выбраться на поверхность, но потоки воды не отпускали её, удерживая в плену. Она начала паниковать. Ей не хватало воздуха, и она глотала солёную воду с привкусом чернил, испорченного мяса и гнилой плоти. Вода обжигала горло. Рейнис била руками и ногами, пытаясь доплыть до спасительного воздуха над головой, такого близкого и в то же время бесконечно далёкого. Но приблизиться не удавалось. Словно невидимая рука держала её, держала чуть ниже поверхности, так близко к спасению, но не давала до него добраться, просто мучила. Она снова начала бить ногами и руками. Наконец ей удалось достичь поверхности и прорваться сквозь воду. Рейнис жадно втянула воздух. Он имел вкус дыма, огня и крови и был настолько холодным, что больно обжигал лёгкие. Она закашлялась, но продолжала жадно дышать. Она огляделась вокруг. Вода была чёрной, как чернила, а на небе сияла нелепо огромная луна, красная как свежая кровь. Она не видела ни берега, ни пляжа, словно находилась посреди океана. Море вокруг неё было бурным, волны достигали высоты человеческого роста. Она только успевала задерживать дыхание, как на неё обрушивалась следующая волна, с силой заставляя Рейнис снова уйти под воду. Она снова вынырнула на поверхность, кашляя, отплевываясь и выплевывая воду, которая на вкус напоминала холодный пепел. Она услышала гром, и через мгновение небо над ней расколола яркая вспышка молнии. Но облаков не было, только огромная кроваво-красная луна, сердито улыбающаяся ей. — Помогите! — закричала Рейнис, но из её уст вырвалось не более чем сдавленное мычание. — Спасите! Я тону! Кто-нибудь, спасите меня! — Я здесь, — вдруг услышала она знакомый голос, теплый, как летний день. Рейнис развернулась в сторону голоса в бурном море так быстро, как только позволяли её больные мышцы и чёрная вода, густая как мёд. И тут она увидела его. Он стоял на борту лодки, которая так спокойно лежала в воде, словно это был остров. Волны бились о борт маленькой лодки, но она не двигалась. А посреди этой маленькой лодки, на этом спасительном острове, стоял её возлюбленный, её Эйгон, ееёЭгг. Он посмотрел на неё и улыбнулся, протягивая ей руку. — Я здесь, — повторил он. — Приди ко мне, и я спасу тебя. — Я... я не могу, — из последних сил проговорила Рейнис, снова выплевывая воду, густую, соленую и похожую по вкусу на пепел. — Я не могу. Пожалуйста, Эгг, спаси меня. Вытащи меня, Эгг. — Я спасу тебя. Ты просто должна прийти ко мне. Совсем чуть-чуть. — Я... Я... А потом она погрузилась. Силы в её руках и ногах угасли, и её потянуло ко дну. Погружаясь все глубже и глубже, Рейнис подняла голову и увидела за поверхностью воды искаженный образ своего возлюбленного, смотревшего на неё. И на краткий миг перед ней предстало уже не лицо любимого, прекрасное и совершенное, а нечто иное — существо с восемью руками и одним глазом, кроваво-красное и отвратительное, и смех его был тошнотворным. Рейнис держала рот закрытым, чтобы вода не попала в лёгкие, но чувствовала, что и там её силы угасают. Её легкие горели как свет красной луны, что уже не доходил до неё так глубоко под водой. Сильный удар наконец заставил её открыть рот. Она закричала от боли, с трудом поднялась на четвереньки и попыталась вырваться, но кнут был быстрее. И снова удар хлыста пришелся ей по спине, прямо промеж плеч, разрывая платье в клочья и впиваясь в кожу. Хлоп! Рейнис почувствовала, как из её тела словно вырывали плоть. Она снова вскрикнула. И снова кнут ударил её. На этот раз быстрее. Хлоп! Хлоп! Хлоп! — А-а-а-а-а-а! Прошу, не надо больше! Пожалуйста! — умоляла она. И точно, удары прекратились. Рыдая и всхлипывая, она поднялась на колени, но вид Железного трона перед ней не принес ей утешения. В страхе она оглянулась через окровавленное плечо, ища мясника с кнутом в руке. Она нашла его и ужаснулась. Это был человек выше всех, кого она когда-либо видела, с горами мышц на нелепо огромных руках, облаченный в доспехи из жидкого дыма. Из его черепа на месте глаз росли рога, а рот представлял собой узкую щель без губ с рядами острых как бритва зубов за ними. Он рассмеялся, и кровь Рейнис застыла от страха. А в правой руке он держал плеть, длинную, чёрную и тонкую, и всякий раз, когда он делал круг рукой и плеть двигалась по воздуху, казалось, что она поет. И в этом пении слышались причитания тысяч людей, сраженных этим кнутом. — Он больше не причинит тебе вреда, — снова услышала она голос. Оглянувшись, Рейнис обнаружила его, своего Эгга, своего возлюбленного, у подножия Железного трона. Он был в двух, может быть, трёх шагах от неё, не больше. Он снова улыбнулся ей той улыбкой, которой мог улыбаться только он. На нём был его лучший дублет, лучшие бриджи, лучшие сапоги, на голове — корона. Никогда ещё он не выглядел так по-королевски. — Эгг! О, мой Эгг, — рыдала Рейнис. Слёзы потекли по её щекам, и все новые и новые рыдания радости сотрясали её тело. — Да, это я. Я здесь, и я спасу тебя. Просто подойди ко мне, любовь моя, всего один шаг ко мне, и всё закончится. В последний раз она оглянулась через плечо на человека с кнутом. Он стоял неподвижно с кнутом в руке и, казалось, смотрел на неё невидящим взглядом. Как, Рейнис не знала. Кнут был свёрнут, кончик с лезвием, едва превышающим по размеру наконечник стрелы, свисал вниз, и с него на пол Тронного зала капала кровь. Её кровь, поняла она. Кап, кап, кап, кап... Рейнис быстро отвела взгляд. Затем она хотела встать, чтобы пойти к своему возлюбленному, чтобы этот кошмар наконец закончился, но ноги не слушались её. Она попыталась подняться, но силы не выдержали, и она упала на землю. Испуганная, она подняла глаза, но её Эйгон всё ещё стоял неподвижно, с очаровательной улыбкой на губах, в трёх или четырёх шагах от неё. Она попыталась встать на колени, подтянуться на руках, но руки тоже отказали, и она снова рухнула на землю. — Просто приди ко мне, — услышала она слова Эйгона, на этот раз более нетерпеливые. — Я хочу, но... Я не могу, — вздохнула она. Камень пола холодил ей щеку, был каким-то влажным и шершавым, совсем не таким, каким должен быть благородный кафель в Тронном зале. — Пожалуйста, Эгг, я не смогу. Просто приди и забери меня. Прошу. — Нет, любовь моя, ты должна этого захотеть. Ты должна действительно этого хотеть, тогда у тебя всё получится. Поэтому иди ко мне. Рейнис попыталась снова, изо всех сил стараясь приподняться на руках, но сил было недостаточно. Тогда ей пришлось бы ползти. Она должна была добраться до Эйгона, хотела добраться до него, не желала ничего другого. Тогда ей придется ползти, чтобы добраться до него. Медленно она попыталась продвинуться вперед, но ноги не могли найти опору. Тогда она попыталась подтянуться руками, всё время направляясь к любимому, но и руки не находили опоры. Словно невидимая сила удерживала её, словно тело сопротивлялось. Она глубоко вздохнула, в последний раз собрала все свои силы и попыталась рывком продвинуться вперёд. — А-а-а-а, — простонала она, падая обратно на землю. Она подняла голову и... отчаялась. Она ни на йоту не приблизилась к своему Эггу. Нет, нет, нет. Этого не может быть. Нет. Он посмотрел на неё сверху вниз, и его улыбка исчезла. — Какая досада, — сказал Эйгон, и голос его был холоден как сталь. Затем он повернулся, чтобы уйти. Рейнис потянулась к своему возлюбленному. Она должна была дотянуться до него, должна была добраться до него, должна была наконец снова быть с ним. Он не мог уйти сейчас, не так ли? Нет, не сейчас, не тогда, когда она уже так близко. На краткий миг Эйгон снова остановился, повернулся к ней и посмотрел на Рейнис. Его внезапно оказалось... другим. Оно больше не было лицом её возлюбленного, не было лицом её Эгга. Всё прекрасное, нежное и любящее в нём вдруг стало отвратительным, жёстким и лишённым любви. Его серебристые белоснежные волосы стали чёрными как чернила, его губы, его чудесные мягкие сладкие губы, стали синими, словно воды глубокого озера, и в них таилось что-то опасное и уродливое, а его тёплая чудесная улыбка вдруг стала жестокой и отвратительной. Рейнис содрогнулась от этого зрелища. Внезапно она почувствовала, что её ноги стали мокрыми и холодными. Она опустила взгляд и поняла, что сидит на маленькой жесткой койке в маленькой, тёмной и холодной камере. Пол был мокрым и маслянисто поблескивал, как и её ноги. Паника захлестнула её тело и разум. На миг Рейнис показалось, что она не может дышать, а её сердце словно пропустило удар. Она снова подняла голову, желая отыскать своего Эгга, но... Эгга больше не было. Фух, как от настоящей борьба, — подумала она и опустилась на кровать, обессилев. Разочарование от того, что Эгг не взял её с собой, нахлынуло на неё как весенний прилив, но оно исчезло так же быстро как нахлынуло. Она оглядела себя снизу вверх, затем снова оглядела плечи, но не обнаружила ничего необычного. Ее ноги были совершенно сухими, а спина — невредимой. Удивительно, как быстро исчезли глубокие кровавые раны от безжалостных ударов кнута по спине и плечам, а к рукам и ногам вернулась сила. Она снова ненадолго замешкалась. Кнут? Раны на спине? Нет, это чепуха, — ругала она себя. — Невозможно. Она была принцессой королевства. Кто мог бить её кнутом? Кто мог так поступить с ней? И почему? Особенно после того, как она только что утонула в глубоком чёрном море под кроваво-красной луной. На краткий миг, едва ли превышающий удар сердца, она улыбнулась сама себе. Откуда у неё иногда берутся такие странные идеи? От танцев у неё болели ноги, но это веселье того стоило. Давно ей не было так весело на пиру как сегодня. Кто бы мог подумать, что сир Джерольд Хайтауэр, Белый Бык Королевской гвардии, её милый ворчливый дядюшка Джерольд, так хорошо танцует? Ведь быки не отличались элегантностью. Ещё один танец, и Эйгон наверняка стал бы ревновать. Она рассмеялась при этой мысли. Боги, как же она любила дразнить Эйгона, своего милого Эгга. Почти так же сильно, как танцевать с ним. Начался дождь. Рейнис не знала, когда именно, но во время пира и танцев дождь должен был начаться. Теперь густые капли шлёпали по стёклам её окон. Кап, кап, кап, кап... Осталось совсем немного — ещё шесть недель, и тогда состоится турнир в честь дня именин Эгга, грандиозное зрелище. Она с нетерпением ждала этого дня. Её мать всё ещё была против, но она знала, что во время этого турнира их отец наконец-то, наконец-то, наконец-то объявит об их помолвке, Эгга и её. Да, Рейнис действительно с нетерпением ждала этого дня. — Можешь идти, — сказала она служанке. — Сегодня вы мне больше не нужны. Девочка, четырнадцати или пятнадцати именин, белокурая, стройная, но с великолепными большими голубыми глазами, что способны вскружить голову любому оруженосцу или конюху, поставила умывальник со свежей водой на столик у своей кровати, сделала глубокий реверанс и поспешила из своей комнаты. Рейнис огляделась. В каких из семи преисподних снова пропадал Балерион? Она не видела своего кота весь день. Вчера он был с ней в последний раз, или даже позавчера? Нет, это было вчера. Это точно, — подумала она тогда. — Теперь она снова вспомнила всё очень отчетливо. — Маленький негодник поцарапал меня. Прямо в лицо. Но... почему? Он никогда не царапал меня раньше. Она провела рукой по щеке, словно только в этот момент ей пришло в голову проверить, не оставил ли Балерион своими когтями царапины на её лице. Почему она не подумала об этом раньше? Целый день, а может, и два, она могла ходить с кровавыми царапинами на лице и не замечать их. Жгучая боль пронзила лицо, когда пальцы коснулись щеки, и она отпрянула. Теон Грейджой, — внезапно промелькнуло у неё в голове. Она огляделась. В камере было темно, но немного света всё же было. Маленький фонарь, пахнущий старым прогорклым маслом, висел на небольшом крюке под потолком. Здесь было холодно и сыро, и Рейнис сразу же начала дрожать и мёрзнуть. Она была не в Красном Замке, не в открытом море. Она не тонула в чёрном море, её не бичевал великан. Но она также не была в королевских садах с матерью, не была пятнадцатилетним ребёнком и не танцевала всю ночь напролет сначала с дядей Джерольдом, а потом со своим возлюбленным Эйгоном. Она находилась в темнице на Ступенях, далеко от дома, в плену у железных людей, пиратов, убийц и изменников, а её дядя Джерольд был мёртв. Воспоминания нахлынули на неё. Теон Грейджой ударил меня, — вспомнила она. — И не только это. Он... он сделал... он хотел... Я была голой, и он хотел... Рейнис содрогнулась от шока и отвращения при этой мысли. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, а рыдания хотят сотрясти её тело. Однако Рейнис поборола рыдания и вытерла слёзы с глаз, прежде чем они успели затуманить её взгляд. Нет, она не сдастся, не поддастся отчаянию. Она выберется из этого ада. Эгг придёт и спасет её. Он ищет её, прямо сейчас, и она знала это так же точно, как своё имя. И он найдет её, спасет и вернёт домой. Она опустила взгляд на себя. На ней было простое платье из синей шерсти, заношенное и плохо сидящее, но, по крайней мере, она не была голой. На запястьях, болящих и ноющих, все еще были надеты ужасные кандалы, выкованные из валирийской стали и исписанные магическими рунами. Оковы, из-за которых Мераксес не могла почувствовать и найти её. Затем она огляделась в своей камере. Смотреть было особо не на что. Камера была примерно три шага в длину и три шага в ширину, сырая и холодная, со стенами, полом и потолком из грубого, плохо отёсанного камня. Она сидела на маленькой жёсткой койке из дерева, соломы и грязной простыни, стоявшей в одном из углов маленькой камеры. Посреди комнаты на железном крюке под потолком висел маленький фонарь. Напротив её койки три крошечные ступеньки из гнилого на вид дерева вели к маленькой двери, а в одном углу из пролома в камне потолка капала вода. Густые капли отбивали ровный ритм в небольшой лужице внизу. Кап, кап, кап, кап... Она вспомнила, что уже несколько раз просыпалась в этой камере. Нет, дюжину раз, — поправила себя Рейнис. — Снова и снова, но снова и снова я... не знаю... исчезала и погружалась в сны и кошмары. Что, если это случится с ней снова? Нет, этого не должно случиться. Она должна была оставаться в сознании, должна была сохранять ясность мысли. Юрон Грейджой хотел сломить её разум, а потом изнасиловать. Так он ей и сказал. Он мог бы назвать это зачатием ребёнка от истинной любви, но это было бы не так. Он изнасилует её после того, как сломит её разум. Но сейчас этого не произойдёт. Нет, не сейчас. Она всё ещё приходила в себя от того, что делал с ней Юрон Грейджой. Время ещё не пришло. Я должна выбраться отсюда, — решила она. И не в первый раз, как она подозревала. Но как она могла сбежать, если не могла даже выйти из камеры, пока была связана? Её взгляд упал на веревку, прикрепленную к железному ошейнику на шее, и ей пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться вслух и не закричать от радости. Верёвка... она была порвана. Она по-прежнему свисала с кольца на её шее. Другой конец уже не был привязан к крюку на стене, а свободно лежал рядом с ней на койке и перекинут через край на полу камеры как мёртвая змея. Рейнис не могла поверить в свою удачу. Она чуть подалась вперёд на своей койке, желая схватить веревку и посмотреть на неё, чтобы убедиться, что все это ей не снится, как вдруг что-то больно укололо её в бедро. Казалось, она на чём-то сидит. Она наклонилась в сторону и потянулась к бедру. Её пальцы нащупали что-то тонкое твёрдое холодное и заостренное с одной стороны. Она вытащила его и подержала в тусклом свете маленькой лампы. Это был железный гвоздь, толщиной с один палец и длиной в два пальца. Откуда он взялся? Как бы само собой, её голова дернулась в сторону, и взгляд упал на разбитые останки маленького столика, лежавшего на полу рядом с её кроваткой. Затем вернулось воспоминание. Теон Грейджой ударил меня по лицу и сбил с ног. Я упала, и веревка на моём ошейнике порвалась. Потом я... Я разбилась о стол. Нет, я упала на него, и стол разлетелся на куски. А потом... потом был гвоздь. Я взяла его и... и... и спрятала за спиной, когда забиралась обратно на кровать, подальше от Теона Грейджоя. — Да! — восторженно воскликнула она, торжествующе подняв гвоздь, как меч после победного поединка. И тут же снова вздрогнула, ругая себя за безрассудство, за глупость. Что, если кто-то услышал её? Что, если кто-нибудь сейчас зайдет посмотреть, в чём дело, и заберёт у неё гвоздь, возможно, даже прикрепив веревку обратно к крюку в стене? Она тут же засунула гвоздь обратно под бедро, и в испуге и страхе стала считать удары своего сердца, не сводя глаз с маленькой двери, пока гвоздь больно вгрызался в кожу. Раз, два, три, четыре... Ничего не происходило. Ничто не двигалось, никто не приходил к ней. Всё оставалось абсолютно неподвижным и безмолвным. Когда она насчитала тридцать, то решила, что опасность миновала. Либо её никто не услышал, либо кто-то услышал, но не обратил внимания. Она тут же снова достала гвоздь, своё маленькое оружие, свой гордый меч. Нет, не оружие, — решила она, взглянув на свои кандалы. — Это инструмент. Кандалы и тонкая цепочка между ними не давали большого пространства, поэтому ей приходилось неловко выкручивать пальцы, и сначала раз, потом два, потом три раза гвоздь падал на пол со звоном, когда она пыталась просунуть кончик гвозтя в застежку кандалов. Каждый раз она ненадолго замирала, снова вслушиваясь в темноту, чтобы убедиться, что и на этот раз никто не пошевелится, не услышит звон и не придёт к ней, чтобы забрать гвоздь. И снова она считала. ...семь, восемь, девять... Но снова никто не пришел. Тогда она, наконец, сделала это, толкнула, но в тот же миг гвоздь снова выскользнул и упал на пол, громко звякнув. Она тут же отругала себя за глупость и чуть не расплакалась от злости и отчаяния. Оковы сделаны из валирийской стали, глупая ты корова. Сто человек со ста тысячами гвоздей не смогут их сломать. — В чем дело, дорогая? — спросила её мать. — Что-то случилось? — Нет, — сказала она, фыркнув. — Просто... эти кандалы, они... Рейнис покачала головой. Нет, матери здесь нет. Я не в Красном Замке, не дома, я всё ещё в плену. Я не могу снова потеряться в грёзах. Она вытеснила из головы мысль о матери, моргнула раз, два, а когда оглянулась, матери уже не было, и всё, что она видела, — это её маленькая сырая холодная камера где-то на Ступенях. Она снова посмотрела на свои кандалы, на свои руки и на гвоздь в них. Глупый, никчемный гвоздь. Рейнис рванулась, желая отшвырнуть этот проклятый, глупый, бесполезный гвоздь. Потом она заколебалась. Всего мгновение, и она даже сама не знала, почему. Затем в её глазах промелькнул слабый блеск. Она снова опустила руки, вскочила с койки и шагнула к центру камеры. Она поднесла кандалы на запястьях к маленькой лампе и... снова увидела блеск. Она попыталась сосредоточиться на блеске, попыталась понять, что это такое, но не смогла. Если бы только эти чертовы барабаны прекратились,— подумала она, — тогда я смогла бы сосредоточиться на... на... Однако барабаны не умолкали, продолжая отбивать свой ритм, пока рыцари проезжали на своих лошадях перед королевской ложей, вручая оружие и знамена и приветствуя королевскую семью положенными поклонами. Нет, нет, нет, чтоб тебя! Здесь нет ни лошадей, ни рыцарей, ни барабанов, — ругала она себя. — Не спи, Рейнис, не спи, чёрт возьми. Это не барабаны на арене перед первым поединком, это долбанные капли воды из долбанные дыры в долбанные потолке моей долбанные камеры. Она заставила себя снова посмотреть на кандалы на запястьях, а потом... потом она наконец увидела это. Она увидела блеск и поняла, что это такое. Оковы были сделаны из валирийской стали, выкованной на века, более твёрдой, чем любая другая сталь в мире, и абсолютно непробиваемой. А вот застежка... Маленькое колечко, едва ли больше звена кольчужной рубашки, скрепляло кандалы сзади, и это маленькое колечко было... Оно не было сделано из валирийской стали. И снова Рейнис пришлось взять себя в руки, чтобы не расхохотаться во весь голос и не закричать от радости. Дурацкое кольцо сделано из меди, или бронзы, или чего-то еще. Но уж точно не из валирийской стали. Эту хреновину я ещё смогу открыть гвоздём. Она поднесла гвоздь к губам и поцеловала его. Резкая боль пронзила её лицо, и на миг Рейнис подумала, что поранилась о гвоздь. Затем она вспомнила о своей щеке, об ударе Теона Грейджоя и о крови, которую она стёрла с лица, когда в последний раз очнулась от своего помутнения. Должно быть, губа разболелась от удара. На этот раз ей пришлось ещё больше скрючить пальцы, чтобы кончик гвоздя оказался в нужном месте, и продела его в маленькое колечко. На миг ей показалось, что у неё получилось, но потом игла снова соскользнула, и она потеряла стежок. — Так ты никогда не закончишь шарф, — смеялась рядом с ней Аллара, — вам придётся постараться, Ваше Высочество. Аллара, моя прекрасная Аллара. Моя будущая жена, моя и Эйгона. Она умела вязать лучше, чем Рейнис, гораздо лучше. Спицы в её проворных пальцах щёлкали в ровном ритме. Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк... — Просто вязание — не моя сильная сторона, — с ухмылкой ответила Рейнис. Это была правда. Она неплохо вышивала, хотя никогда не получала от этого особого удовольствия. Но вязать, по каким-то причинам, у неё получалось ужасно. И всё же этот шарф она довяжет. Она подарит его своему Эггу на следующие именины. У неё оставалось два месяца, и за это время она наверняка успеет сделать этот чёртов шарф. Она даже уже знала, как подарит ему шарф. В ночь своих именин Эгг будет вызван в её покои, и там она будет ждать его, обнаженная на постели, раздвинув ноги, и шарф будет лишь прикрывать её влажную промежность, с нетерпением и тоской выжидающее его. Тогда шарф будет даже пахнуть мной и моей влагой, — подумала она. — Конечно, каждый раз, надевая его, он будет с удовольствием вдыхать аромат моей... Ренис ударила себя по лицу, потом ещё раз и ещё. Наконец её разум снова прояснился. Она знала, что должна торопиться. Она снова вставила гвоздь в маленькое колечко на кандалах на левом запястье. На этот раз кончик проскользнул внутрь и зацепился. Отлично. Теперь оставалось только нажать. Она сделала два шага вперед, прижала дужку к холодной стене так, что гвоздь образовал небольшой рычаг, и нажала. Гвоздь соскользнул в сторону, но Рейнис успела поймать его прежде, чем он выскользнул бы из кольца и со звоном упал на пол. Она поискала расщелину в камнях стены, нашла её и снова приложила гвоздь. Она надавила, и на этот раз... кольцо поддалось. Рейнис схватила гвоздь правой рукой, а левую разжала. С тихим щелчком маленькое кольцо упало на пол, а кандалы на её левом запястье расстегнулись. Они отлетели от запястья и покачивалась, удерживаемая тонкой цепочкой между кандалами на правой руке. Рейнис с трудом могла в это поверить. Она сделала это. Клянусь Семерыми. Рейнис почувствовала, как её захлестнула волна эйфории, тёплой и восхитительной. Сердце забилось так быстро, словно хотело выпрыгнуть из груди. Она быстро вставила гвоздь в кольцо на другой окове, зажала гвоздь в щель между камнями и снова надавила. Кольцо из другого материала оказало большее сопротивление, но вскоре и оно поддалось, прогнулось и со щелчком упало на пол. Теперь Рейнис разжала правую руку, и с громким лязгом кандалы упали на пол. Ей потребовалось немного времени, чтобы осознать произошедшее. У неё получилось. У неё действительно получилось. Она освободилась от проклятых оков. Теперь Мераксес снова сможет почувствовать меня, — подумала она и едва удержалась от смеха. Потом её смех утих. — Но только... только если они не наденут на меня кандалы сглва. Я не буду вечно одна в этой камере. Рано или поздно кто-нибудь придёт, возможно, Теон Грейджой, и если он найдет меня без кандалов, то сразу же наденет их обратно. Я должна выбраться отсюда. Я должна сбежать, иначе они снова наденут на меня кандалы и снова будут вливать в меня эту вечернюю тень. Так обильно, что я никогда больше не проснусь от этих снов и кошмаров. Она обхватила гвоздь обеими руками и держала его перед собой, как меч. Рейнис оглядела свою маленькую камеру, ища чего-нибудь, что можно было бы ещё взять с собой, что могло бы помочь ей в побеге. Куда ей вообще было бежать? Она находилась на Ступенях, и было практически невозможно угадать, что здесь есть место, куда она могла бы сбежать. Здесь не было ни корабля, который доставил бы её в безопасное место, ни замка лорда или рыцаря, преданного её отцу и Железному трону. Здесь не было других людей, от которых она могла бы получить помощь или найти убежище. Здесь не было никого, кроме Юрона Грейджоя, Теона Грейджоя и железных людей. Однако потом она отбросила эту мысль. Это не имело значения. Она должна была бежать, неважно куда. Главное — выбраться из этой камеры и убраться подальше от железных людей. Она должна была сбежать, по крайней мере до тех пор, пока сюда не прибудет Эгг, чтобы спасти её и вернуть домой. Но в камере она не нашла ничего полезного. Она направилась к ступенькам и с опаской сделала первый неглубокий шаг вверх. Дерево было старым, под ногами ощущалась сырость, и оно скрипело так громко, что Рейнис была уверена, что её было слышно на всём пути до Королевской Гавани. Она замешкалась и на мгновение застыла в оцепенении, затем сделала следующий шаг, который, казалось, заскрипел ещё громче, затем последний, снова издав ещё более громкий скрип, словно дерево пыталось поддразнить её. Она прислушалась, но за дверью ничего не было слышно. Осторожно она положила руку на дверь и начала толкать её. Она быстро помолилась Семерым, чтобы дверь не была заперта. Так оно и было. Коридор за дверью был узким и низким, таким же сырым и холодным, как и её камера. Она кралась по коридору, шаг за шагом, шаг за шагом. Потом остановилась и некоторое время любовалась изысканными картинами, висевшими на стенах. Она никогда раньше не замечала, как восхитительно красивы и пленительны все картины здесь, в твердыне Мейгора. Почему, собственно, она не замечала этого раньше? Она медленно шла дальше, подробно рассматривая каждую картину. Здесь были портреты прошлых королей и королев Таргариенов, богато и в ярких красках написанные пейзажи всех Семи королевств — от Винтерфелла и Стены на Севере, занесённых высоким снегом под серым небом, до пылающих жаром пустынь Дорна на юге, а также изображения великих битв в истории Семи королевств, как до, так и после Завоевания. Одна картина особенно пленила её. Рыцарь в чёрных доспехах под знаменем трёхглавого дракона её семьи вёл армию против другого лорда под знаменем, которое Рейнис сначала не могла узнать. Дело было не в том, что оно было нарисовано слишком мелко, но... оно словно менялось. Каждый раз, когда ей казалось, что она наконец-то узнала его, геральдический знак и цвета менялись как дым на ветру. То это был золотой лев, то чёрная лиса, то красный олень, то серая башня замка, то красное солнце над бледным полумесяцем, то великан с молотом в руках, то гордый чёрный петух с блестящими хвостовыми перьями. И вдруг солдаты обеих армий пришли в движение. Рейнис напряженно следила за тем, как залпы стрел летят из стороны в сторону, поражая людей и лошадей и отправляя их на землю ранеными или мёртвыми. Она слышала крики и вопли, отдаваемые приказы — далеко, но так отчетливо, словно сама стояла на этом поле боя. Воинство Таргариенов под командованием рыцаря в чёрном выслало свою кавалерию, которая по широкой дуге обошла врага, пытаясь ударить ему в спину. Копья сталкивались со щитами, мечи — с топорами. Рыцарей срывали с коней разъярённые пешие воины, как только лошади застревали и не могли двигаться, других же кони на большой скорости сбивали, как сухую траву. Затем, по очередной громкой команде, армии пеших воинов двинулись навстречу друг другу. Прошло совсем немного времени, всего мгновение, и вот они уже встретились в центре картины и принялись рубить и кромсать друг друга на куски. Однако очень скоро королевская армия одержала верх. Это было жуткое зрелище, отвратительное и пугающее, но Рейнис не могла отвести взгляд, ведь победа её семьи над... над кем бы то ни было была так близка. Вдруг она услышала голос, но не с поля боя перед ней, а из коридора рядом с ней. — Какого хрена ты здесь делаешь? Рейнис оторвалась от картины — жаль, что так близко к победе — и оглядела коридор. Перед ней на земле сидел Балерион и смотрел на неё сверху. Она посмотрела на него и ужаснулась. Балерион был ранен. Она подошла к нему, хотела взять на руки, но кот сделала рывок назад, прочь от неё. Он действительно был ранен. Кто-то, видимо, уже обработал рану, перевязал её, но он всё равно был ранен. Даже очень сильно. Семеро, у него не хватает лапы. — Что ты здесь делаешь? — снова спросил кот, на этот раз сердито. Удивленная, она посмотрела на своего кота. С каких это пор Балерион стал таким нахальным? Сначала он её поцарапал, а теперь ещё и грубит, когда разговаривает с ней. Ей придётся выбить это из него. Она... Нет. Нет, этого не может быть. Балерион не разговаривает. Рейнис закрыла глаза и покачала головой. Открыв их, она снова посмотрела в тёмный коридор и увидела стоящего перед ней Теона Грейджоя. Он смотрел на неё, и в его взгляде читался гнев. На его лбу выступил пот, он выглядел слабым и бледным, словно больной. Затем она посмотрела на него снизу-вверх. Его правая рука отсутствовала, а вокруг обрубка была намотана серая грязная тряпка, пропитанная бурой засохшей кровью. Теон Грейджой. — Она испуганно отпрыгнула на полшага назад. — Нет, только не это. Я не хочу возвращаться. Я не хочу, чтобы меня снова заковали в кандалы. Нет. Она быстро подняла гвоздь, который всё ещё держала в правой руке, и выставила перед собой, словно нож или даже меч. Если бы он захотел отвести её обратно в камеру и снова надеть на запястья кандалы, она вряд ли смогла бы ему помешать, но... Но тогда я хотя бы дам ему отпор, — решила она. — Я заставлю его истечь кровью. — Пройди по коридору до конца, затем войди в дверь справа во двор. В стене есть не закупоренная щель. Через неё ты выберешься из замка. Слева от стены начинается лес. Тебе повезло. Сейчас глубокая ночь, факелов нет, а большинство стражников пьяные или дрыхнут. Беги в лес и не останавливайся. Рейнис с удивлением уставилась на Балериона... нет, не Балериона. Это был Теон Грейджой. Она уставилась на Теона Грейджоя. Но... Неужели он действительно только что сказал это? Неужели он только что рассказал ей, как она сможет выбраться из замка? Неужели он позволит ей сбежать? Нет, это было невозможно. Это, должно быть, ловушка, уловка, коварная уловка Юрона Грейджоя, чтобы ещё больше запутать её или дать ей надежду, но тут же разрушить её. Она колебалась. — Уходи сейчас же, — повторил он. — Этот коридор недолго будет пустым, и тогда шанс будет упущен. — Почему? — спросила она. Это было всё, что она могла сказать ему, не желая воткнуть гвоздь прямо ему в лицо. Теон фыркнул и поднял культю. Он смотрел на неё сверху вниз, словно надеялся, что рука отрастет в любой момент, если только он будет достаточно сильно в это верить. Однако рука не отрастала, и по его тяжёлому дыханию было слышно, что он борется со слезами. — Я больше не предан своему дяде, — сказал он. — Что бы он ни задумал для тебя, меня это больше не касается. Я больше не буду ему помогать. А если он хочет, чтобы ты вернулась в свою камеру и сидела там, то пускай этот уёбок сам тебя ловит и волочит обратно. Она услышала, как он снова разразился слезами — то ли от боли в отсутствующей руке, то ли от печали, то ли от разочарования, то ли от всего сразу, — она не знала. — Уходи, — повторил он. На этот раз Рейнис не стала медлить. Она бросилась бежать по коридору мимо Балериона с его отсутствующей лапой. Её босые ноги шлепали по холодным влажным камням. Пройди по коридору до конца, затем войди в дверь справа во двор. В стене есть не закупоренная щель. Через неё ты выберешься из замка. Слева от стены начинается лес Она не была уверена, что это хорошая идея — бежать в лес без разрешения отца, но в тот момент ей было всё равно. С тех пор как год назад Эгг начал учиться драться мечах у рыцарей Королевской гвардии, он уже редко играл с ней. И если сейчас он собирался играть с ней в прятки, она, намеревалась выиграть эту игру.