О королях и бастардах

Когда Эйгон открыл глаза, в покоях было ещё тускло. Сквозь плотные шторы проникало лишь немного бледного света утреннего солнца, превращая всё вокруг в бесцветную игру теней и форм. Впрочем, Эйгону не требовалось много света, чтобы понять, где он и с кем. Прошлая ночь показалась ему почти сном, одним из тех, что так часто снились ему в юности, до того, как они с Рейнис начали делить не только постель, но и тела. Он почувствовал, как на него навалилась тяжесть, мягко привязав его к кровати. Эйгон посмотрел на себя сверху вниз. Рейнис полулежала на нём, одна из её длинных ног обвивала его тело, а руки исчезали где-то над головой и за спиной, открывая ему свои идеальные груди. Полные, пухлые, мягкие и просто восхитительные, они буквально молили о том, чтобы он снова взял их в руки. То ли прохладный утренний воздух заставил её соски стать такими твердыми, то ли его Рейнис просто наслаждалась особенно приятным сном, Эйгон не знал. Впрочем, его это не волновало. Да и неважно. Где находится их одеяло, он тоже не знал. Должно быть, оно улетело куда-то за ночь, и они не стали его искать, а грелись друг о друга. Эйгон увидел свою наготу, и воспоминания о прошлой ночи уже начали заставлять его мужское достоинство снова становиться все больше и больше. Прошлой ночью они впервые занимались любовью со дня возвращения Рейнис. Он впервые смог погрузиться в её влажное тепло, и это было великолепно. Рейнис приняла его мужское достоинство и его семя, извиваясь под ним в экстазе и восторге, умоляя его об этом, когда он входил в неё, и Эйгон был только рад исполнить её желание. Рёв драконов, далекий, но разносящийся эхом по всему острову, сопровождал их совместную кульминацию, словно фанфары. Правда на этот раз они впервые разделили своё удовольствие ещё кое-с-кем. Она тоже лежала рядом. Прекрасная Аллара. Его прекрасная Аллара. Нет, их прекрасная Аллара. Она лежала, прижавшись к нему с другой стороны, на животе и тоже обнаженная. Бледная, безупречная кожа и восхитительная форма её идеальной маленькой попки, казалось, светились в полумраке их покоев. После того как он излил свое семя в Рейнис, пришло время для его второй невесты, время забрать её девственность и скрепить их брак. Рейнис, Аллара и Эйгон сначала выпили вместе немного вина, восстановили дыхание и позволили поту от первого напряжённого спаривания испариться на вечернем воздухе. К тому времени все трое уже давно были обнажены, и Эйгону не потребовалось много времени, чтобы снова стать твёрдым от вида тела Аллары и предвкушения того, что через мгновение он окажется внутри неё. Он знал, что ей было больно, когда он впервые вошёл в неё и увидел, как её девичья кровь блестит на его твёрдом члене и на их брачных простынях. Но первоначальная боль быстро сменилась экстазом, который Рейнис уже испытывала под ним, и спустя всего несколько ударов сердца она застонала от удовольствия и возбуждения, обхватив его тело стройными ногами, целуя его шею, лицо и губы и умоляя его не останавливаться и признать её своей. Эйгон выкинул из головы возбуждающие воспоминания о предыдущей ночи и понял, что к этому моменту его промежность снова каменеет. Как бы ему ни хотелось разбудить одну из своих жён — страстную, пылкую Рейнис или неопытную, но такую милую и нежную Аллару — и взять её прямо сейчас, снова излив своё семя в одну из них, он заставил себя не делать этого. Он знал, что сейчас не время. Охота на железных людей, возвращение Рейнис и долгое, мучительное время её выздоровления, их путешествие на Драконий Камень и, наконец, их брак... всё это заняло порядком много времени. Ни один из этих моментов он не хотел бы провести иначе, даже если бы обладал божественной силой изменить прошлое, но всё же... времени было мало, слишком мало, а их враг, их истинный враг, — не жалкие железные люди, не разгневанный Роберт Баратеон, уязвлённый в своей гордыне, не самовлюблённые лорды Долины, а настоящий враг всего живого, что подходил всё ближе и ближе. Лёд и бесконечный холод, сама смерть с сияющими синими глазами... Да, они уже потеряли немало времени, и теперь, наконец, настало время вновь встретить эту угрозу и подготовить Семь Королевств к войне. Единственной войне, что действительно имела значение. Поэтому он с трудом выбрался из-под жён, освободился от их сонных объятий и встал с кровати. Стоя здесь обнаженным, с твёрдым как камень членом, он снова посмотрел вниз с изножья кровати на двух обнаженных красавиц. Полные сиськи Рейнис всё ещё были полностью открыты, маня его, а ноги были достаточно открыты, чтобы Эйгон мог видеть её аппетитную тёплую часть. Аллара по-прежнему лежала на животе, уткнувшись лицом в одну из подушек, и таким образом невольно представляла Эйгону свою задницу ещё более отчётливо, чем раньше. Два шага подле кровати, максимум три, поцелуй, чтобы разбудить одну из красавиц, какую угодно, и через мгновение он снова мог бы... Нет, не сейчас. Ещё успеется, — одёрнул он себя. — Сегодня вечером и во все остальные вечера, что ещё предстоят. Но не сейчас. Эйгон умылся в тазу с водой в маленькой смежной комнате, служившей им ванной, оделся, тихо, чтобы не разбудить спящих жён, затем оделся, обулся в высокие сапоги, набросил на плечи толстый плащ с мехом у воротника и покинул свои покои. Сир Джейме по-прежнему стоял на страже у дверей, хотя белый рыцарь, с тёмными кругами под маленькими огненно-красными глазами, выглядел таким усталым и измождённым, словно в любой момент мог заснуть на ногах. Эйгон пообещал прислать кого-нибудь из стражников Драконьего Камня, чтобы он мог выспаться. Конечно, сир Джейме возразил, заявив, что однажды он стоял на страже у королевских дверей три дня и три ночи подряд, когда все остальные королевские гвардейцы были прикованы к постели, кашляли и болели лихорадкой. Эйгон, однако, ни за что на свете не мог припомнить подобной ситуации. Эйгон решил подтвердить слова сира Джейме кивком и лёгкой усмешкой, но в остальном ничего не сказал в ответ. Кто мог сказать, не была ли эта милая история правдой и не происходила ли она на самом деле, когда он сам был ещё младенцем у материнской груди. Однако Эйгон сомневался. Он направился в покои Гиддена, мейстера Драконьего Камня, служил здесь дольше, чем Эйгон жил [1]. Если подумать, даже дольше, чем жил отец. Слишком стар и немощен он был. На полпути Эйгон сделал небольшой крюк и обнаружил, что командующий стражей замка, как он и рассчитывал, сидел в своем кабинете, низко склонив голову над большой книгой, которая могла быть только реестром. После того как мужчина суетливо вскочил с кресла при появлении Эйгона, опустился на одно колено и снова поднялся по его приказу, Эйгон отдал ему приказ обеспечить помощь сиру Джейме. — Обеспечьте моим жёнам подобающую защиту, — приказал Эйгон. Командор покорно кивнул и поспешил мимо Эйгона из кабинета, чтобы немедленно созвать своих лучших людей. Затем Эйгон, довольный тем, как быстро и легко всё получилось, снова отправился в покои мейстера. Даже крики воронов не смогли разбудить старика, сидевшего за своим столом на слишком маленьком стуле, положив голову на стол, и похрапывая в свои бумаги. В маленькой комнате было холодно, а воздух был чуть ли не ледяным. Первым делом Эйгон закрыл деревянные ставни на окнах, а затем оживил почти погасшие угли в маленьком очаге кочергой и новыми сухими дровами. Пробудило ли Гиддена то, что ледяной холод начал исчезать, или то, что Эйгон поскрёб железной кочергой, — он не знал. Но не успело пламя робко разгореться и затрещать по тем немногим дровам, что имелись в наличии, как Эйгон услышал за спиной движение: старик медленно поднялся, очевидно, всё ещё не до конца проснувшись. — Что... кто... — начал он своим ломким голосом. Эйгон поднялся и повернулся к мейстеру Гиддену. Лицо старого мейстера было наполовину почерневшим от пролитых чернил, на которых он спал. Зрелище было уморительным. Мейстеру Гиддену пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем он узнал того, кто стоял перед ним. — Прошу прощения, мой принц, простите меня, — поспешно произнёс он, с трудом поднимаясь с кресла с, казалось, болезненно затёкшими костями. — Можете не вставать, мейстер, — сказал Эйгон, подчеркнув свои слова поднятой рукой и улыбкой. С благодарностью Гидден опустился на маленький стул. — Хорошо... хорошо, что вы здесь, — задыхался Гидден, который с виду мог запыхаться от любого малейшего усилия. — Я не хотел беспокоить вас вчера, в день вашей свадьбы... не беспокоить вас с... Мои поздравления, мой принц. Я даже не успел поздравить вас с бракосочетанием и... — Благодарю вас, мейстер, — сказал Эйгон во время одной из коротких хриплых пауз мейстера. — Я передам ваши поздравления своим жёнам. Так с чем вы не хотели меня беспокоить? — О, да, речь идёт письме от вашей королевской матери. Она поручила мне обыскать туннели и пещеры под Драконьим Камнем на предмет... обсидиана. — Драконьего стекла, — вспомнил Эйгон. — Да, мой принц. Драконьего стекла. — Значит, вы нашли его и готовитесь к добыче и отправке? — спросил Эйгон. Всё шло гораздо лучше, чем можно было ожидать. Полчаса назад он ещё досадовал на себя за то, что потерял драгоценное время, которое они должны были пустить на подготовку к войне с Иными. Однако теперь казалось, что это время вовсе не было потеряно. Как и все Таргариены, Эйгон с детства знал, где в туннелях и пещерах под Драконьим Камнем можно найти драконье стекло в таких больших количествах, что оружием из него можно было оснащать целые армии. Однако, кроме семьи, об этом не знал никто. То, что мейстер Гидден по приказу матери уже навёл соответствующие справки, а может, даже начал подготовку к скорейшей добыче, было просто фантастикой. — Нет, боюсь, что нет, мой принц. Блядь. — Сам я, к сожалению, не смог войти в эти туннели и пещеры. Мои ноги, колени и бедро больше не позволяют мне покидать замок, мой принц. Мне очень жаль. — Не стоит извиняться, мейстер Гидден, — сказал Эйгон, и, сам того не желая, в его голосе послышался тихий вздох. — А как же солдаты замка? Разве нельзя было послать их? — О, я послал несколько человек, мой принц, я послал их. Но многие из них не осмелились войти в древние пещеры. Не желали, по их словам, осквернять эти священные места. Суеверная чепуха, но переубедить их не удалось. Неудивительно. В конце концов, они жители Драконьего Камня. — Некоторые осмелились. Правда, немногие. Но эти немногие не смогли найти входы на глубинные уровни. Неудивительно. Эти туннели — настоящий лабиринт, и только кровь дракона знает эти пути. — Туннели и пещеры — это настоящий лабиринт, чтоб вы знали. Эйгон улыбнулся. — Я знаю. Я помню их с детства. — Вашего детства, мой принц? Вы хотите сказать, что в детстве бродили по этим пещерам? — Конечно. Я — Таргариен. Тайны этого острова и его замка — наследие моей семьи. — Конечно, мой принц, конечно, — поспешил заверить мейстер. — Тогда я лично прослежу за этим. — Как пожелаете, мой принц. Перед уходом Эйгон поручил мейстеру Гиддену написать письмо. Именно за этим он сюда и направлялся. Королевство должно было знать о прошедшей свадьбе между ним, Рейнис и Алларой, а также о женитьбе Джона и Арьи, и о том, что Джон больше не Джон Сноу, не королевский бастард, и по приказу Его Величества был объявлен Джоном Лонгклоу, новым лордом Окуня Бранта. Эйгон мысленно фыркнул при этой мысли. Окунь Бранта... Будем надеяться, что он и замку подберёт новое имя. Мейстер Гидден должен был написать образец такого письма от его имени, представить его к полудню и, если Эйгон одобрит письмо и формулировку, проследить, чтобы было сделано достаточно копий для отправки ворона в каждый великий и важный дом в Семи Королевствах, от крайнего севера до глубокого юга. Начиная с семьи Джона и Арьи, Старков из Винтерфелла, и заканчивая его собственной семьёй в Солнечном Копье. — Мне всё равно, будут ли это слуги, служанки, солдаты, рыцари или слепой рыбак из деревни. Если вам понадобится помощь, я разрешаю вам призвать на службу всех мужчин, женщин и детей, умеющих читать и писать, если только вороны вылетят не позднее завтрашнего дня с первыми лучами солнца, — сказал Эйгон, прежде чем уйти. — Будет исполнено, мой принц. Не успел он покинуть покои мейстера, как направился на кухню. Он застал кухарок врасплох, когда они резали различные овощи и рубили баранину, очевидно, предназначенную для рагу или супа на обед, а также готовили смесь трав, цветов и сухофруктов, из которых готовился чай для завтрака, столь характерный для Драконьего Камня. Эйгон быстро успокоил их, когда женщины вскочили и хотели сделать реверанс, извиняясь за своё неожиданное вторжение и давая понять, что не хотел мешать их работе, и объяснил зачем пришёл. Ему дали немного вчерашнего хлеба, — свежего ещё не выпекли, — с густым маслом и сыром с толстой корочкой местных трав, а также небольшой бурдюк, опустошенный накануне вечером и наполненный тёплым чаем. Затем он снова исчез из кухни и направился в крыло здания, где находились покои знати. Эйгон добрался до своих покоев, за дверью которых, несомненно, ещё спали его жёны, и кивком поприветствовал полдюжины гвардейцев, стоявших на страже перед дверью. Он с удовлетворением отметил, что командир гвардейцев, судя по всему, быстро выполнил его приказ подменить совершенно измотанного сира Джейме. Соблазн войти в эту дверь был велик, но Эйгон продолжил свой путь — ещё немного по коридору и за поворот. Вскоре он достиг двери, за которой должен был находиться его брат. Он положил ломти хлеба с маслом и сыром, а также бурдюк с вином на подоконник. Дверь была незаперта, и Эйгон вошёл в покои Джона и Арьи. Джон и Арья, казалось, ещё спали, но не успел он закрыть за собой дверь, как Джон зашевелился. Сонно приоткрыв сначала только один глаз, он нехотя прищурился на дверь. Эйгон усмехнулся, облокотившись на маленький столик у высокого окна. Всего через краткий миг осознание того, кто стоит в их покоях, поразило Джона как удар молнии. Он быстро вскочил с кровати, обнаженный как в день своего рождения, подхватил свой дублет, лежавший на полу рядом с кроватью, и прижал его к своему обнаженному мужскому достоинству. Арья, на чьём голом заду виднелись чёткие ярко-красные следы того, чем они с новым мужем занимались прошлой ночью после свадьбы, всё ещё крепко спала. Вообще-то всё её тело с виду было покрыто царапинами и синяками. На краткий миг Эйгону стало любопытно, чем они вдвоем занимались прошлой ночью, но быстро отбросил эту мысль, не желая ничего об этом знать. — Что ты здесь делаешь? — шепнул Джон. Только тогда он заметил, что Эйгон бросил довольно неприличный взгляд на Арью и её голый зад, и быстро прикрыл её одной из шкур, лежащих на кровати. — Что это значит? Тебя не учили стучаться? — Человек, вынужденный стучаться, не слишком важен, — сказал Эйгон, пожав плечами. — Я же — дело иное. — Джон, несомненно, уже хотел вышвырнуть его из покоев, как Эйгон продолжил: — Умойся и оденься. Я буду ждать тебя снаружи. Поедим по дороге. Джон выглядел настолько растерянным, что, казалось, даже забыл о своём гневе на вторжение Эйгона. — По дороге? Куда мы идём? — Увидишь, когда придём, — сказал Эйгон и, подмигнув, с язвительной улыбкой покинул покои. Ему пришлось подождать всего несколько минут в коридоре за пределами покоев, прежде чем дверь открылась, из неё вышел полностью одетый Джон и тихо затворил за собой дверь. Волосы его были все так растрёпаны, словно он провёл ночь в лесных зарослях, и Эйгон сомневался, что его брат вымылся слишком тщательно — не то чтобы с ним было как-то иначе, — но, по крайней мере, на нём была свежая одежда и чистые сапоги. Эйгон улыбнулся, когда понял, что Джон тоже набросил на плечи плащ со своим новым гербом. Конечно, это было не совсем обычно для лорда — носить свадебный плащ собственной невесты. Но сейчас у Джона не было ничего другого с новым гербом. Впрочем, это не имело значения. Никто не знал и не мог знать, что это за плащ, а значит, Джону не придётся сталкиваться с перешёптываниями и насмешками. Как только представится возможность, Джон сам позаботится о том, чтобы ему сшили новый плащ, возможно, дублет, а рано или поздно и доспехи с новым гербом. Пока же Эйгон решил, что свадебного плаща Арьи будет вполне достаточно. Как, видимо, решил и Джон. Эйгон был просто счастлив видеть брата в этом плаще, видеть, как он с гордостью демонстрирует герб, который сделал для него Эйгон. Герб был прост. Красный щит, окаймленный белым, разделенный посередине Длинным Когтем — мечом из валирийской стали, которому новый дом Джона был обязан своим именем. И всё же в нём было некое... властное достоинство, подумал Эйгон. Это, несомненно, сослужит ему хорошую службу в будущем. Это было лучше, намного лучше, чем большинство гербов многих малых и молодых домов, которые слишком часто терялись в диком беспорядке слишком большого количества цветов и слишком большого количества символов, иногда пытаясь представить своё неинтересное происхождение, иногда свою неинтересную лояльность. Но только не герб Дома Лонгклоу. Простой, правдивый, но сильный и самобытный. Да, он бы точно сослужил Джону хорошую службу. — Идём, — сказал Эйгон, взял с подоконника хлеб и бурдюк с вином и направился по коридору, не дав Джону даже времени вспомнить о своем гневе. Джон немедленно последовал за ним. — Куда мы идем? — Увидишь. Вот, съешь, — сказал Эйгон, взял бурдюк под мышку и протянул Джону один из кусков хлеба. — И прежде чем ты спросишь, здесь чай, а не вино, — добавил он, ненадолго подняв маленький бурдюк. Они ели и пили, покидая сначала центральную крепость замка, а затем и сам замок. Эйгон, однако, вывел Джона не через главные ворота, а по тропе, которая вела через узкий лаз в южной стене замка и затем прижималась к склону Огненной горы, скрытой тенью скальных выступов, едва заметной, если не знать, что она там есть. Ветер, дувший с моря и с ожесточенным свистом рвавший острые скалы гор, был ледяным и неприятно резал даже сквозь толстую шерсть дублета и бриджей Эйгона. В воздухе висел мелкий моросящий дождь, солёный и полузамерзший, что делало всё ещё более неприятным. Как бы он ни любил Драконий Камень, в этот момент он его ненавидел. Эйгон поплотнее натянул плащ на плечи, а затем сунул руки в маленькие карманы дублета, чтобы хоть немного согреться. Можно подумать, что после вылазки за Стену, холод уже не должен так сильно меня беспокоить, — ругал себя Эйгон. — Как так получилось, чтобы всё вышло наоборот? Они пошли по тропинке чуть дальше на восток, всё дальше и дальше спускаясь по склону горы, пока не добрались до старого, прогнившего деревянного забора, который держался только за счёт мохнатых кустов терновника, росших прямо по нему. Калитки в заборе не было, поэтому пришлось перелезать через ограду высотой по пояс, стараясь не сломать хрупкую древесину и не порвать одежду о колючки. На соломенном лугу за оградой паслись несколько матёрых овец и горстка крепких коз. Эти животные удостоили их лишь кротким скучающим взглядом, после чего вернулись к поискам пищи. Козы, казалось, ели всё, что попадалось на глаза, а овцы рыскали среди колючего чертополоха в поисках редких коричневых пучков древесной травы. Джон и Эйгон шли по тропе через луг несколько сотен шагов, пока она не стала теряться посреди поля, а затем, еще примерно в пятидесяти шагах ниже по склону, и вовсе пропала из виду. Эйгон, однако, знал дорогу и без этой тропы. Ещё через несколько сотен шагов и ещё через один шаткий и гнилой деревянный забор без ворот луг наконец закончился. Земля снова стала каменистой и песчаной, зелени встречалось всё меньше. То тут, то там между немногочисленными кустами терновника росла маррамовая трава. Справа от них, всего в нескольких сотнях шагов, находился пляж из серо-чёрного грубого песка. Воды моря то и дело вздымались мелкими волнами под жестким прибрежным ветром и каждый раз исчезали на унылом пляже Драконьего Камня. Слева от них возвышалась грубая скала, сначала всего в несколько шагов, потом всё выше и выше, пока не стала почти такой же высокой, как стена небольшого замка, — не менее семи-восьми шагов. Они миновали колонию кайр, гнездившихся на зубчатых уступах и в маленьких и больших трещинах в скалах. Несколько птиц размером с утку улетели, когда Эйгон и Джон пробирались мимо них по плоским камням, наполовину утопленным в песок, стараясь не наступить на бесчисленные кляксы птичьего дерьма, разбросанные повсюду как крошки на торте. Однако большинство гилемотов, если у них были яйца или даже птенцы, которых нужно было защищать, просто возбужденно кричали на незваных гостей. — Вон там, — сказал Эйгон через некоторое время и указал чуть дальше по скале на место, где была узкая расщелина. Они дошли до расщелины и замерли перед ней. Поначалу Эйгон всё ещё пытался игнорировать вопросительные взгляды Джона. Но когда он сделал первые шаги в расщелину, едва ли достаточно широкую для одного взрослого мужчины, Джон остановился и не двинулся с места. — Эгг, что мы здесь делаем? — Я хочу показать тебе одну вещь. Три вещи, если точнее. — По взгляду Джона он сразу же понял, что этот ответ его не удовлетворил. Эйгон вздохнул. — Ты теперь член семьи, и тебе положено кое-что увидеть. И конечно, есть вещи, которые тебе просто необходимо увидеть собственными глазами, чтобы по-настоящему понять их. Вещи, о которых недостаточно просто рассказать. — Тогда нам следовало взять с собой Арью, — заметил Джон. — Она теперь тоже член семьи, так что она должна... — Нет, — перебил его Эйгон. — Только семья. Настоящая семья. — Арья... — Не совсем семья, — твёрдо сказал Эйгон. Он снова вздохнул. — Джон, ты был моим лучшим другом столько, сколько я себя помню, и даже когда я всё ещё считал тебя своим кузеном, поскольку Таргариены и Баратеоны были связанны кровью со времен Завоевания, ты также был мне братом по разуму и сердцу. Но о том, что я сейчас покажу тебе, Джон, я не рассказал бы тебе даже на смертном одре. — А как же Аллара? — спросил Джон почти вызывающим тоном. — Арья тебе недостаточно родная. Это относится и к Алларе, или ты собираешься показать ей, для чего мы здесь? — Нет, — решительно произнес Эйгон, прежде чем Джон успел подумать о том, чтобы задать ещё какие-нибудь вопросы. — Ей незачем знать. А теперь идём. Джон снова замешкался, затем кивнул и бесшумно последовал за ним в расщелину. Сначала расщелина становилась чуть шире, потом чуть уже, потом снова шире, а стены справа и слева от них с каждым шагом становились всё выше и выше, и дневной свет становился всё слабее и слабее. Тропинка, по которой они шли в сторону возвышавшегося над ними замка, уводила их всё глубже в гору, хотя над ними всё ещё виднелось серое утреннее небо. Примерно через двести шагов расщелина и тропинка в ней сделали небольшой изгиб. Не успели они миновать этот изгиб, как Джон снова остановился, застыв на месте, и его взгляд упал на высокий каменный портал, высеченный в скале в конце расщелины. Перекладину портала поддерживали массивные колонны, украшенные валирийскими рунами, а с обеих сторон его охраняли большие сфинксы, высеченные из маслянистого чёрного камня. Эйгон прочитал руны, но не вслух. И всё же он почувствовал, как по позвоночнику пробежала дрожь — точно так же, как это случилось с ним в детстве, когда он впервые увидел этот портал и прочитал эти руны. — Этот... проход, — нерешительно начал Джон. — Куда он ведёт? — В прошлое. Эйгон прошёл дальше, к вырубленной в скале нише рядом с дверью, наполовину скрытой за одним из обветренных сфинксов, заросших лишайником, и достал одну из масляных ламп, которые лежали там наготове. Эйгон встряхнул лампу и по доносящемуся изнутри хлюпающему звуку понял, что лампа ещё по крайней мере наполовину полна масла. Он с облегчением обнаружил, что жители острова все еще заботятся о том, чтобы держать их наготове для любого Таргариена, который пожелает войти в эти священные пещеры, даже если сами они не осмеливаются даже ступить в них. Без света путь был бы довольно коротким. Он взял один из небольших кремней, которые также лежали наготове в алькове, и лезвием ножа высек несколько искр, пока масляная лампа не начала светиться, сначала нерешительно, потом все увереннее и увереннее. Он положил кремень на место, подержал лампу перед собой и кивнул Джону. Затем он прошёл вперед через дверь. Стены внутри были грубыми, едва тёсаными и почти не отличались от грубых природных стен в расщелине, через которую они пришли. Единственное отличие заключалось в том, что над ними больше не было серого неба, а был всё тот же грубый камень. Стены были сырыми, а воздух наполнен затхлым запахом. Эйгон знал, что многие пещеры здесь естественного происхождения, лишь часть из них вбита в скалу горы людьми с молотами и кирками, ещё меньше — вплавлена в неё валирийскими магами крови с их древней магией. Те же люди построили замок много веков назад. Время от времени они проходили мимо новых альковов, где на страже стояли новые статуи. То сфинксы, то драконы, то морские змеи, то химеры, которым Эйгон не мог дать названия. Он вспомнил, как в детстве вместе с Рейнис исследовал эти пещеры, когда их семья ненадолго приезжала на Драконий Камень. Однако это никогда не затягивалось надолго, поскольку их отец всегда недолюбливал этот остров. Отец, разумеется, запрещал им одним ходить в пещеры, в забытый лабиринт туннелей и сыпучих камней, крутых склонов и бесконечной темноты. Само собой, они ослушались. Будучи королевскими детьми, которые к тому же ездили на драконах, Рейнис и Эйгон даже тогда были не слишком восприимчивы к наказам отца. Через некоторое время Эйгон свернул в боковой проход и по одной из едва заметных тропинок, скрытых в кромешной тьме, которые можно было найти, только если уже знать, что они есть, спустился по небольшому склону, что на полпути превратился в ступени, вырубленные в скале, но затем снова выровнялся и стал гладким склоном, покрытым галькой, пылью и песком. Насколько глубоко в гору они спустились, не знал даже сам Эйгон. Иногда они проходили десять или двадцать шагов по лестнице или склону, потом снова шли прямо, за угол направо или налево, или снова по лестнице вверх или вниз. Но в основном вниз. Они шли то по одному коридору, то по другому, проходили через едва различимые двери и перекрёстки. Если бы Эйгон не запомнил этот путь в детстве так же прочно, как клеймо на заднице лошади, они могли бы блуждать здесь в темноте до тех пор, пока не упали бы замертво от усталости, так и не приблизившись к выходу. Не говоря уже о месте назначения. Неудивительно, что солдаты не решались спускаться сюда, — подумал Эйгон. Он хорошо помнил этот путь с детства, но только сейчас и здесь его осенило, что он совсем забыл, насколько он длинный и извилистый. — Даже если жители острова не считали эти пещеры священными, никто бы не отважился спуститься сюда без проводника. По крайней мере, если не хочет заблудиться и умереть здесь от голода. Придётся составить карту, хотя предки наверняка проклянут меня за то, что раскрыл тайну путей через эти пещеры. Стены тем временем снова и снова менялись. Грубый, едва обтёсанный камень превратился в такие гладкие стены, что они сделали бы честь коридорам замка. То тут, то там трещины и дыры в стенах заделывали кирпичами. Через некоторое время гладкие стены вновь уступили место естественной шероховатости камня, лишь местами прерываясь альковами с древними статуями, многие из которых Эйгон уже не мог определить, что они когда-то должны были изображать. Некоторые из них, казалось, были сломаны тяжестью веков или разбиты упавшими камнями, оставив после себя лишь каменный пень и обломки, другие, казалось, были истёрты выветриванием, которого не было даже в этих пещерах — значит, они должны были стоять где-то ещё, снаружи, прежде чем были погребены здесь для своего последнего, вечного покоя, — а третьи выглядели так, словно их специально разрушили и изуродовали молотками, зубилами и кирками. А вот почему — это секрет, навсегда утерянный в тумане веков. Реже, чем сфинксы, драконы и химеры, или чем там были эти статуи, они теперь проходили мимо украшавших стены пещеры табличек с письменами, привлекавших внимание своей идеально гладкой поверхностью, украшенной валирийскими рунами и глифами. Некоторые из них были древними молитвами, другие — стихами, третьи, казалось, рассказывали древние легенды и истории. Однако переходы между ними были плавными как горячий камень, который, подобно кипящей крови, струился в сердце этой горы. Смысл рун и глифов, казалось, менялся каждый раз, когда их читали, зыбкий как пламя свечи на ветру. Время от времени Джон, шедший на полшага позади Эйгона, останавливался, бросал быстрый взгляд на какую-либо скрижаль или статую, но затем снова нагонял его. — Что ты хочешь мне показать? — спросил Джон. Эйгон услышал в его голосе нетерпение. Он был очарован этим местом, да и как он мог не быть очарован, и всё же он терял терпение. Не успел Эйгон ответить, как они уже добрались до первой из трёх целей спуска в пещеры. Они подошли к другому проходу, отходящего от туннеля вправо. Он был низок, Эйгон едва ли мог пройти через него, не ударившись головой о гладкий камень пещеры. Сама дверь была ничем не примечательна, но Эйгон знал, что за ней лежит нечто особенное. За дверью открылось помещение размером с конюшню золотых плащей в Красном Замке, но почти вдвое выше. Но не с лошадьми и ящиками, а с огромными стеллажами, сделанными из балок тяжёлого дуба, соединенных массивной арматурой из чёрного железа, огромной и прочной, как фермы здания. И на этих стеллажах покоилась первая из трёх вещей, которую нужно было показать Джону. Света масляной лампы в руках Эйгона было недостаточно, чтобы выхватить из темноты три седла во всем их великолепии, но даже то немногое, что можно было разглядеть, уже впечатляло. По-видимому, так же считал и Джон: он сделал несколько шагов мимо Эйгона и, раскрыв рот в благоговении, безмолвно уставился в полумрак комнаты. — Драконьи сёдла, — понял Джон, — но... они... — Огромные, не правда ли? Это сёдла изначальных трёх. Вон то — для Мераксес, — сказал Эйгон, указывая на левое из трёх сёдел. — Вон то — Вейгара, а это... — он указал на самое большое из трёх, расположенное прямо посередине. — ... Балериона, Чёрного Ужаса. Сиденья трёх сёдел, разумеется, были такими же большими — или маленькими — как и у любого другого седла, предлагая место ровно для одного всадника. Всё остальное, однако, было почти абсурдно огромным: задний корпус, такелаж, крылья, массивная уздечка, петли и ремни из толстой кожи и цепи из кованой стали, такие тяжёлые и длинные, что могли бы удержать корабль на якоре во время осеннего шторма. — Как сюда занесли такие громадины? Уж точно не по нашему пути, — сказал Джон, кивнув в сторону низкой широкой двери, через которую они пришли. — Нет, думаю, нет, — улыбнулся Эйгон. — Это помещение простирается ещё дальше. В конце есть проход побольше, большой и тяжелый как главные ворота замка, и так же крепко запертый. За ним — ещё больший туннель длиной почти в милю, ведущий в скрытую бухту на другой стороне острова. Однако добраться до неё можно только на корабле с особо отважным капитаном. Из-за мелководья и острых скал и утёсов. В этих пещерах и туннелях есть более дюжины входов, разбросанных по склонам Драконьей горы и близлежащим бухтам: одни маленькие как наша дверь, другие огромные как ворота замка. Большинство из них труднодоступны, и все они хорошо спрятаны. Джон кивнул. — Я и не знал, что такие сёдла ещё существуют. — Никто не знает. По правде говоря, — добавил он, пожав плечами, — о них никто никогда и не спрашивает. Так что, возможно, всем просто наплевать. — Как могло случиться, что никому нет до них дела? — Джон впервые обернулся к Эйгону. Рот его был по-прежнему открыт, а глаза так широко раскрыты, словно в любой момент могут выпасть из головы. — Спасибо, что показал мне это. Но... — Но? — Но почему ты показал их мне? И почему мне не разрешили взять с собой Арью? Драконьи сёдла Завоевателей вряд ли могут быть таким уж большим секретом, что Арье нельзя их видеть. Или мне, до того, как все узнали... кто я. — Верно. С Арьей и Алларой дело было не в сёдлах. Как я уже сказал, я хочу показать тебе три вещи, и эти сёдла — лишь одна из них. Я показал эти сёдла, потому что мой... наш отец показывал их мне, когда я был ребёнком. Как своему сыну, он должен был показать их и тебе, но... ну, всё пошло немного иначе. — Джон фыркнул, но Эйгон заметил кривую улыбку на его губах. Эйгон сделал шаг вперёд, теперь он снова стоял рядом с Джоном, и окинул взглядом три седла, разложенных перед ними, словно святые реликвии, призрачно мерцающие в полумраке маленькой масляной лампы. — Они были изготовлены ещё в Валирии, чтоб ты знал. Эйнар привёз эти седла с собой из Валирии на Драконий Камень вместе с пятью драконами, одним из которых был Балерион, хотя в то время у него не было дракона, достаточно большого для такого седла. — Зачем же он это сделал? — Без понятия. Может быть, ещё один сон Дейнис, а может, просто смутная надежда, что его драконы однажды вырастут до таких размеров и силы. Как бы то ни было... он бежал из Валирии со своей семьей, богатствами и пятью драконами, но взял с собой только три этих массивных седла. На мгновение оба замолчали, просто созерцая чудовищные сооружения перед собой. Эйгон попытался представить себе — и он был уверен, что Джон в этот момент делает то же самое, — как он сталкивается с живым зверем, достаточно большим для такого седла, видит его во плоти, как он расправляет крылья, поднимается в воздух и отбрасывает тень, достаточно большую, чтобы окутать тенью целое поселение. Одна только мысль об этом заставляла его сердце биться чаще. Через некоторое время Эйгон наконец нарушил молчание. — Подойди ближе и присмотрись на него, — сказал он, указывая на седло в центре, седло Балериона, и направился к нему. Джон последовал за ним. — Вот, на подпруге. — Он указал на огромную подпругу из толстой кожи, тёмно-серой и почти чёрной, с маленькими буквами по внешнему краю. — Что это? Что здесь написано? — Имена. — Имена? Чьи имена? — Имена драконов, носивших это седло, и всадников, владевших драконами. В Валирии было принято продолжать использовать сёдла особенно старых и могущественных драконов после того, как они ушли из жизни. — Почему? — Насколько я знаю, это древнее суеверие, сохранившееся ещё с первых дней существования Фригольда. Предполагалось, что сила древних драконов, носивших сёдла раньше, перейдёт к молодым драконам. Например, это седло, прежде чем Балерион стал достаточно большим для него, уже носили два других дракона, таких же больших, каким был Балерион во время Завоевания. В те времена такое седло, должно быть, стоило целое состояние. — Это... интересно, — сказал Джон, хотя его тон говорил об обратном. — Откуда ты так много об этом знаешь? — Ну, я просто много читал об этом. Как первый всадник дракона за последние полтора столетия, я счёл важным знать такие вещи. — Эйгону даже не нужно было смотреть. Он почти слышал, как Джон недоверчиво поднял брови. — Рейнис много читала об этом, — признался он спустя мгновение. — И рассказывала мне об этом, когда мы оставались наедине. Не самая вдохновляющая беседа под подушкой, но в то время я не был привередлив. Я брал всё, что мог, лишь бы Рейнис была со мной по ночам. — Хорошо. Спасибо. Это уже больше, чем мне нужно было знать. Правда. На мгновение они замолчали, пробежав глазами по короткому ряду драконьих имен. Сирруш, Гальмада и, наконец, Балерион. Ниже шли имена их наездников, начиная с Мейгона Таргариена, двоюродного деда Завоевателя. Судя по всему, Мейгон был первым всадником Балериона, когда тот вырос достаточно большим, чтобы носить это седло. Его короткая жизнь, оборвавшаяся из-за лихорадки спустя всего несколько лет после наследования Драконьего Камня, заставила Балериона ждать нового всадника. За Мейгоном последовал Деймион, а за Деймионом — Эйгон. Человек, которого знает каждый ребенок в Семи Королевствах, даже не получив наставлений мейстеров. Эйгон Завоеватель. За Завоевателем последовало ещё одно имя, которое также знает каждый ребенок в Семи Королевствах. Мейгор, прозванный Жестоким. — Это... прекрасно, — сказал Джон через мгновение. — Хорошая традиция, правда, но... Однажды в Королевской Гавани я видел сёдла Сайракса, Мелеис и Вермакса. — Знаю. Я показывал их тебе, — сказал Эйгон с лёгкой усмешкой. — Но на этих седлах я не видел такой вышивки. И кроме того, на седле Балериона отсутствуют имена принцессы Эйреи и короля Визериса Первого. Почему дом Таргариен перестал вышивать на сёдлах имена драконов и всадников? — Ничего странного не заметил? Не в именах, а в самой вышивке. Джон нахмурился, затем подошёл чуть ближе и внимательнее рассмотрел вышивку. Еще через мгновение он пожал плечами. — Здесь и вот здесь, — сказал Эйгон, указывая на Мейгона и Деймиона. — Цвет нити меняется. Джон снова нахмурился, на этот раз более решительно. — И что? — Цвет меняется, потому что это другая нить. Знаешь ли ты, что произошло за тридцать, а может, и сорок лет до того? Он подождал мгновение, и, увидев понимание в глазах Джона, Эйгон сам ответил. — Рок Валирии. Эта нить из Валирии, а эта — нет. Ты должен знать, что в Валирии для таких вышивок использовали не обычную нить. Прежде чем наши предки обрели силу и знания, чтобы приручить драконов и построить величайшую империю в истории, они были не более чем пастухами. Они разводили особую породу овец, чья шерсть была такой же серебряной, как их собственные волосы. Вот, смотри. Если я поднесу лампу поближе, ты увидишь серебряный отблеск на нити. На протяжении всего времени правления Валирии этих овец по-прежнему держали в самой Валирии, в сердце огромной империи. Напоминание о скромном происхождении могущественной Валирии. Именно поэтому шерсть этих овец пряли в нити для этих вышивок. Никакие другие нити для этого не использовались, и шерсть этих овец не использовалась ни для чего другого. Но потом... — Потом наступил Рок. — Потом наступил Рок, — подтвердил Эйгон, — и внезапно не стало этих овец, не стало этой шерсти, не стало этой нити. Некоторое время наши предки продолжали традицию, но в какой-то момент... они просто прекратили её. Наверное, потому, что без этой нити с её особым смыслом всё стало... ну, бессмысленным. — Понятно, — кивнул Джон. — Но ты так и не сказал мне, зачем показал мне эти сёдла. Эйгон кивнул. — Ты прав. Что ж, я могу сказать, почему отец показал их мне и, полагаю, почему он показал бы их и тебе, если бы всё было иначе. — И зачем? — Эти сёдла — не просто реликвия, не просто память о Завоевателе, его жёнах-сёстрах и их трёх драконах, но и напоминание. Напоминание о том, что, какими бы сильными и славными мы себя ни считали, будучи принцами и принцессами, королями и королевами, командующими могущественными армиями и даже всадниками драконов, наша власть всё равно быстротечна. И какими бы непобедимыми мы себя ни считали, всегда найдется более могущественная сила, — сказал Эйгон. Именно эти слова сказал ему тогда отец. Эйгон увидел, как Джон кивнул, и его взгляд снова устремился на сёдла, задумчивый. В детстве он не понимал слов отца. Да и не очень. Что может быть могущественнее короля и всадника на драконе? Теперь он понимал. И снова они некоторое время молчали, пока Эйгон снова не нарушил тишину. — Ну да ладно, хватит размышлений на сегодня. В конце концов, я хочу показать ещё кое-что. Они вышли из комнаты с тремя сёдлами через ту же дверь, через которую пришли, и снова двинулись дальше по тёмному коридору. Стены здесь, как можно заметить, были сделаны лучше, более гладкие и не такие влажные. С каждым шагом воздух становился всё теплее, а запах тухлых яиц — всё сильнее и сильнее. — Эгг, — начал Джон спустя некоторое время. — Я ценю твоё желание показать мне сёдла и прочее, но разве у нас нет более важных забот? Восстание в Долине всё ещё пылает, насколько нам известно, и я надеюсь, мне не нужно напоминать тебе об Иных за Стеной. Время на исходе, Эгг, ты знаешь это не хуже меня, и мы не можем позволить себе бессмысленно бродить по этим туннелям, разглядывая семейные реликвии, в то время как снаружи на нас надвигается война за выживание человечества. Мы должны... — Спокойно, — сказал Эйгон, когда ему надоели придирки Джона. — Ты беспокоишься о войне в Долине? — Сам собой. — Отец всё уладит. А если нет, то это как раз по пути на север от Драконьего Камня. Мы пробудем здесь недолго, Джон, ещё день или два, и к тому времени, как мы отправимся на Север, отец либо уже подавит восстание в Долине, либо мы присоединимся к нему, чтобы помочь. — Лорд-десница сказал, если королю понадобится наша поддержка в Долине, он даст нам знать. — Лорд Коннингтон мне не указ. Я лечу на север, к Стене, и сделаю привал в Долине Аррен. И поскольку ты будешь сопровождать меня в пути, сделаешь то же самое. — По взгляду Джона Эйгон сразу понял, насколько ему нравится такая перспектива. Джон хотел этого, хотел вернуться в Долину на своём драконе. Чувствовал ли его младший брат необходимость показать себя их отцу или хотел отомстить за смерть лорда Эддарда, он не знал. Возможно, и то, и другое. — Говоришь, ты беспокоишься об Иных и их мертвецах, не так ли, и о войне на Стене, которую нам придётся вести? — продолжил он. — Да, конечно. Мы должны подготовиться, мы должны подготовить королевство, если мы... — Хорошо, потому что об этом и правда стоит позаботиться. Я знаю, что в последнее время немного... отвлёкся, если не сказать больше. Рейнис, железные люди, всё это, а теперь ещё и наши свадьбы. Прошлая ночь была первой за много недель, когда я не проснулся в холодном поту от кошмара. И всё же я не забыл о войне, которую нам скоро придётся вести, братец. Вовсе нет, даже если последнее время казалось иначе. Действительно, мы должны подготовиться, и именно поэтому мы здесь. — Правда? — Да, всё так. А теперь заткнись и следуй за мной. Ибо то, что я тебе сейчас покажу, развеет твои страхи как сухие листья на осеннем ветру. Пройдя ещё несколько коридоров и поворотов — камень стен несколько раз менялся от грубого необработанного камня до гладких стен, а кое-где даже стен из обожжённого кирпича, — они добрались до круто поднимающейся винтовой лестницы, ведущей вверх. Лестница, как и почти всё остальное здесь, была вырублена прямо в скале горы. Она плотно огибала узкую колонну, гладкую как зеркало. Лестница была настолько узкой, что Эйгон и Джон едва протискивали плечи, и настолько низкой, что им приходилось пригибать головы. Лестница обогнула колонну не менее дюжины раз, прежде чем выпустила их в коридор, достаточно высокий, чтобы они могли стоять прямо. Они пошли по коридору, от которого уже почти не отходило ответвлений. Через некоторое время земля снова начала слегка склоняться вниз, потом всё больше и больше, пока коридор в конце концов не повёл их с каждым шагом всё ниже и ниже, всё глубже в гору и глубже под землю. Воздух здесь был уже не влажным, не прохладным, а сухим и тёплым, и с каждым шагом казалось, что он становится только теплее и теплее. Сердце горы. Мы довольно близко. Они продолжали спускаться, всё глубже и глубже в гору, всё дальше и дальше к её огненному сердцу, пока через несколько минут туннель, по которому они шли, внезапно не открылся в огромную пещеру, превосходящую по размерам даже тронный зал в Красном Замке. Пещера была настолько огромной, что свет от маленькой масляной лампы не достигал ни стен, ни потолка пещеры. Впрочем, Эйгону и не нужно было видеть стены и потолок, чтобы понять, что их там ждёт. — Мы здесь, — объявил он. Джон подошёл к нему и посмотрел в темноту. Он огляделся, но ничего не смог разглядеть. Эйгон знал это. — Я ничего не вижу. Где мы? Эйгон усмехнулся, кивком дав Джону знак следовать за ним ещё несколько шагов. Затем он пошёл дальше, прочь от входа в пещеру и немного вправо, где находилась ближайшая стена пещеры. Пол был гладким и неровным, тёмно-серого цвета, почти чёрный, но по форме напоминал слишком густую овсянку. Теперь это твёрдый камень, который, насколько знал Эйгон, когда-то был жидким как расплавленный воск. Затем они добрались до стены. Эйгон поднял масляный светильник, и слабый тёплый свет мягко разлился по стене пещеры. — Ты видишь это? — спросил он. Поначалу Джон выглядел немного растерянным, затем он подошёл ближе к стене и прищурил глаза. — Я вижу стену, — сказал он, пожав плечами. — Я не знаю, что... — Джон запнулся, когда наконец понял. Эйгон заметил это по взгляду брата, и его ухмылка стала ещё шире. Джон придвинулся ещё ближе к стене, осторожно протянул руку и, словно пытаясь поймать снежинку, провёл пальцами по тонким стеклянным прожилкам в камне. — Это... Это... — Верно, драконье стекло, — подтвердил Эйгон. Он поднял масляную лампу ещё выше, двигая её справа налево, и с каждым его движением свет от лампы попадал на все большее количество драконьего стекла, которое, казалось, пронизывало всю стену, словно корни гигантского стеклянного дерева. Здесь оно светилось чёрным, там — слегка зеленоватым, в других местах — синим, а иногда даже красным. Игра красок была впечатляющей, красивой, а от осознания того, что этот материал, в сущности, бесполезный для всего остального, может стать их спасением в борьбе с белыми ходоками, она становилась всё прекраснее с каждым мгновением. — Невероятно, — вздохнул Джон. Он прошёл взглядом по стеклянным корням вверх, пытаясь, видимо, найти их конец или начало. Однако всего через несколько шагов свет масляной лампы померк, и след драконьего стекла исчез во тьме. — Этого хватило бы, чтобы вооружить несколько сотен человек кинжалами из драконьего стекла. — Конечно. Хотя, если мы хотим удержать Стену, нам понадобится гораздо больше, чем несколько сотен человек. К счастью для нас, здесь его куда больше. Джон повернул голову и посмотрел ему в лицо. — Больше? Насколько больше? — Очень, очень много. — Эйгон уже так широко ухмылялся, что начал чувствовать себя идиотом. Впрочем, в тот момент ему было всё равно. — Если ещё сильнее углубишься в эту пещеру, то через несколько сотен шагов она снова сузится и превратится в большой туннель. В его стенах столько драконьего стекла, что из него можно снарядить целую армию кинжалами и наконечниками стрел. А если пройти ещё дальше, то его становится так много, что стены уже едва удерживают его. Оно просто вырывается наружу, падая на землю, как спелые яблоки с дерева. Там есть куски размером и толщиной с бычью голову. — Это... это... — начал Джон, ухмыляясь так широко, как собака с двумя хвостами, но так и не смог закончить фразу. Впрочем, Эйгону и не нужно было заканчивать, чтобы всё понять. — Да, именно так. Осталось только убедиться, чтобы его собрали и доставили на север по морю. — Мы можем нанять для этого рабочих с острова. Эйгон уже слышал в голосе Джона почти детский энтузиазм. — Это может оказаться... проблематичным. Эти пещеры священны для жителей Драконьего Камня. Войти в них — значит осквернить их. По крайней мере, если ты не драконий всадник. Так что убедить их сделать это будет нелегко. — И как же мы это сделаем? — Что значит, как? С помощью монет, конечно. А поскольку жители Драконьего Камня относятся ко всей этой пещерной истории весьма серьезно, нам понадобится много монет. Не говоря уже о том, во сколько монет нам обойдется доставка драконьего стекла на Стену, когда мы достанем его из пещер. Нам придётся потратить целую гору монет, брат. — Тогда нам понадобится золото из Королевской Гавани, — сказал Джон. — Много золота, и быстро. Ты можешь послать ворона к королеве, чтобы нам прислали... — Этого не будет, — сказал Эйгон. — Моя мать пришлёт нам всё, что сможет, но этого будет недостаточно. И без того не хватает. Она не говорила мне прямо, но, судя по тому, что я услышал в Королевской Гавани, дела в казне Короны обстоят далеко не лучшим образом. — В каком смысле? — В таком, что мы не получим золота из Королевской Гавани. Подготовка отца к нападению Иных, продовольствие и стройматериалы из Эссоса, дрова, меха и одежда, новая гавань в Королевской Гавани, отстройка замков вдоль Стены — всё это, мягко говоря, дорогого нам обходится. А восстания на Железных островах, в Штормовых землях и в Долине привели к спаду торговли в стране и ещё больше истощили казну Короны. Нет, мы не получим ни одной монеты из Королевской Гавани. Но это не слишком большая проблема, потому что, напротив, мы будем посылать монеты в Королевскую Гавань, чтобы поддержать матушку и престол. Джон нахмурил брови. — Эгг, я знаю, что у Драконьего Камня есть своя казна, но я очень сомневаюсь, что её хватит не только на огромные расходы по добыче и доставке драконьего стекла, но и на содержание королевства. Если бы здесь было так много золота, разве королева не прибрала бы его к рукам сразу? — О, здесь нет золота, — сказал Эйгон, заметив, как снова начинает невольно ухмыляться. — Но сокровища здесь точно есть. Это третье, что я хотел тебе показать. Так что следуй за мной. С этими словами он повернулся и пошёл обратно к входу в огромную пещеру, через которую они пришли. Джон последовал за ним, вздохнув, но в остальном не проронив ни слова. Они пошли обратно тем же путем, что и пришли, но примерно на полпути свернули в другой боковой туннель, прежде чем снова достигли камеры с драконьими сёдлами. Они снова обошли несколько поворотов, поднялись и спустились по гладким склонам и ступеням, вырубленным в скале. На этот раз путь чаще вёл вверх, чем вниз. Туннель начал меняться. Гладкие стены снова стали шероховатыми, более естественными, а в небольших нишах и альковах снова стояли статуи, стоящие на страже, сфинксы, драконы, химеры, а кое-где даже люди. Вернее, нечто, хотя бы смутно напоминающее людей. Туннель расширялся всё больше и больше, пока проход не стал достаточно широким для трёх или четырёх всадников, стоящих бок о бок, а потолок стал таким высоким, что его уже почти не было видно в отблесках маленькой масляной лампы. Через несколько минут они достигли ещё одного входа в пещеру. На этот раз, однако, сразу стало ясно, насколько значительны этот вход и пещера за ним. Вход был огромным как старый портал Великой септы в Королевской Гавани, и не менее богато украшен. Могучие колонны поддерживали массивный навес с сужающимся кверху фронтоном, вырубленный в одном куске из камня окружающей его пещеры. Фронтон украшали изображения извивающихся драконов, окружённых морем пламени, серых как камень, из которого они были вырезаны, но в остальном столь же реалистичных, словно они в любой момент могли вырваться из фронтона и обрушиться на Джона и Эйгона. Колонны высотой почти в восемь шагов были украшены длинными рядами валирийского письма. По большей части это были молитвы, знал Эйгон. В детстве они с Рейнис часами стояли здесь, глядя на руны и глифы, словно на заклинания, исполняющие желания, если только прочитать их вслух. Возможно, когда-то они действительно были способны на такое. Справа и слева от массивного портала стояли массивные железные огненные чаши, превосходящие по размерам все ванны, в которых Эйгон когда-либо бывал. Края чаш украшало железное пламя, на котором были вырезаны маленькие руны, отбрасываемые пламенем на стены вокруг. Теперь они были мертвы и холодны. В них не горел огонь. Но Эйгон до сих пор отчётливо помнил вид этого портала, окутанного сиянием огромного пламени, свет которого плясал по каменным драконам и древним валирийским рунам, словно огненные демоны. Зрелище, которое даже в детстве вызывало у него странное чувство благоговения, но в то же время и гордости. — Что это за место? — вздохнув, спросил Джон. — Какой-то храм или что-то в этом роде? — Да, или что-то в этом роде, — сказал Эйгон. — Это, младший брат, вход в древние драконьи логова, глубоко в чреве горы. Именно здесь жили и гнездились драконы Драконьего Камня. Так что в этом смысле он действительно был своего рода храмом или святилищем для построивших его валирийцев. Эйгон продолжал идти к массивному порталу, Джон следовал за ним. Внутренняя часть портала также была испещрена письменами, которые когда-то могли быть молитвой или даже поэмой, что, несомненно, имело особое значение для древних валирийцев. Это было обращение к дракону, о чём можно было судить по первым же словам — огнедышащий, крылатый повелитель, — если уметь читать эти надписи. За порталом они вошли в огромную пещеру, настолько большую, что отблесков масляной лампы не хватало, чтобы охватить стены и потолок пещеры. Не говоря уже о многочисленных небольших пещерах и ответвлениях, где драконы действительно жили и гнездились. Однако Эйгон знал эту пещеру: он хорошо помнил, как побывал в ней с отцом, а потом ещё раз с Рейнис, с ещё большим огнем и ещё большим светом в руках. Он хорошо помнил, какими грубыми и остроугольными были и, несомненно, остаются стены пещеры. Он помнил глубокие борозды в скале. «Первые драконы, привезённые сюда из Валирии после образования Драконьего Камня, своими когтями вырыли эти пещеры в скале горы, — объяснял ему тогда отец. — Чтобы их яйца могли покоиться рядом с огненным сердцем горы и ждать своих всадников». Тогда же он показал ему издалека, мирийским глазом, вход в эти пещеры, в логова — широкую расщелину в скале горы, но едва заметную, скрытую под остроконечным выступом и пронизанную режущими ветрами и бушующими волнами Глотки, недоступную даже для лучших кораблей с самыми отважными — или, в данном случае, самыми безумными — капитанами и командами. Эйгон не потрудился рассказать обо всём этом Джону. По его мнению, без возможности увидеть стены пещеры, на которых даже спустя века виднелись следы от могучих когтей первых валирийских драконов, все эти подробности были бессмысленны. Когда-нибудь он покажет ему. Когда-нибудь он расскажет ему и обо всём. Но не сегодня. Перед ними, примерно в десяти шагах, на краю небольшого склона, который опускал пол пещеры почти на два десятка шагов в кромешную тьму, стоял большой алтарь с вырезанным в нём круглым углублением. Каменная огненная чаша, понял Эйгон. Однако они пришли сюда не ради алтаря. Эйгон пошёл направо, прочь от портала и алтаря, мимо высеченных в камне ступеней, ведущих на дно пещеры, пока через мгновение из темноты не вынырнула ещё одна дверь. Вход преграждала зарешечённая дверь из железных прутьев толщиной в палец. Он достал ключ из одного из карманов своего дублета и отпер дверь. С пронзительным визгом, таким громким, ярким и болезненным, что он эхом разнесся по всей пещере, как предсмертный крик в кошмарном сне, Эйгон толкнул зарешечённую дверь и шагнул внутрь. Джон последовал за ним. Не успели они пройти через дверь в небольшую комнату, как Джон снова застыл на месте. Комната была шириной в шесть шагов, длиной в шесть шагов и высотой в три шага и была совершенно пуста. Если не считать огромной продолговатой огненной чаши из почерневшего железа, давно остывшей и потухшей, которая была придвинута к одной из боковых стен. И, конечно, кроме того, что сейчас приковывало взгляд Джона. Если вид трёх сёдел Балериона, Вейгара и Мераксес, уже впечатлил его, а вид драконьего стекла в стенах взволновал, то теперь его сердце точно должно было почти остановиться. — Это... это... это... — начал Джон, но не смог закончить фразу. Эйгон усмехнулся. — Да, именно. Это яйца дракона. В небольших нишах, вырубленных в стенах этой камеры, были выложены драконьи яйца — по одному в каждой нише. Они были всех цветов, какие только можно себе представить. Белые с красными линиями, похожими на вены, фиолетовые с белыми узорами, не похожими на мрамор, золотые с серебряным блеском, серые с красными точками, зелёные с чёрными полосами, а то и вовсе красные, синие или жёлтые... — Сколько... — Двадцать восемь, — сказал Эйгон. — Это Банагон. Святилище, пожалуй, будет лучшим переводом. Именно здесь драконьи яйца ожидали, когда их выберут и принесут в колыбель. Забудь всё золото Королевской Гавани, всё серебро, все земли и все замки. Это, младший брат, истинное сокровище дома Таргариен. За то золото, что стоят эти яйца, мы могли бы купить весь мир. Джон сделал шаг к яйцам и остановился перед фиолетовым яйцом с белыми узорами. — Можно? — Конечно. Джон медленно протянул руку и взял яйцо из алькова, так осторожно, что боялся, как бы оно не разбилось, если он слишком крепко зажмет его в пальцах. Он несколько раз повертел яйцо в руках, а затем, всё так же медленно и осторожно, положил его обратно в альков. Затем он повернулся к Эйгону, и выражение его лица изменилось. Вопросительное, растерянное, глубоко нахмуренные брови. — Если... если у дома Таргариен так много драконьих яиц, то почему король купил три яйца, из которых вылупились наши драконы, у морского владыки Браавоса, а не просто использовал эти? Насколько я слышал, король Рейгар заплатил морскому владыке целое состояние за эти три яйца. Всё верно. Ни для кого не секрет, что их отец купил яйца, из которых вылупились Балерион, Вейгар и Мераксес, у морского владыки в Браавосе и заплатил за них буквально королевскую сумму. Истории о том, сколько именно она составила, разнились в зависимости от того, кого спрашивали, и даже Эйгон не знал истинной суммы. Одни говорили о ста тысячах золотых драконов за яйцо, другие утверждали, что за яйцо давали миллион золотых драконов. Истина же, которую их отец берёг как зеницу ока, скорее всего, лежала где-то посередине. Эйгон коротко улыбнулся, прежде чем ответить Джону, довольный тем, что у его брата хватило ума задать именно этот вопрос. Когда он сам был ребёнком и впервые оказался здесь, ему и в голову не пришло задать этот вопрос. Вместо него этот вопрос их отцу задала Рейнис, а Эйгон просто смотрел на разноцветные блестящие яйца, словно на подарок к именинам. Затем он снова стал серьёзным. — Все эти яйца мертвы, — категорично заявил Эйгон. — Наши предки полтора века пытались высидеть их, чтобы вернуть драконов в этот мир после того, как они вымерли. Безуспешно. — Почему? — Не знаю, — сказал Эйгон, пожав плечами. Затем он сделал шаг к яйцам и выбрал жёлтое яйцо, скорлупа которого была испещрена красными и оранжевыми линиями. — Дорн, — невольно подумал он при виде этого зрелища. Затем он продолжил: — Из этого ничего не вышло. Яйца, похоже, как-то... испортились. Они больше не проклёвывались, а если кто-то и вылуплялся, то не драконы, а неправильной формы чудовища. Мертвенно бледные как личинки без глаз, ног и крыльев. Отец был убежден, что нам нужны другие яйца, нетронутые яйца, если мы надеемся когда-нибудь вернуть драконов к жизни. Поэтому он купил яйца у владыки Браавоса. — В этом есть смысл, я думаю. Эйгон осторожно положил дорнийское яйцо на место. — Я никогда не задумывался об этом, но... — начал Джон через пару секунд. — Откуда у морского владыки взялись драконьи яйца? Эйгон на мгновение замешкался, прежде чем ответить. — Ты что-нибудь знаешь об Элиссе Фарман? Джон нахмурился, задумавшись на мгновение. Затем он покачал головой. — Нет, никогда о ней не слышал. Кем она была? — Шлюхой и воровкой, — проворчал Эйгон. Он вздохнул, прежде чем продолжить. — Она была... доверенным лицом принцессы Рейны, старшей дочери короля Эйниса. Завоевала доверие семьи, а потом предала нас. Украла три драконьих яйца прямо у нас из-под носа, из инкубатора на Драконьем Камне, сердца нашей древней державы. И эти яйца она продала в Эссосе за целое состояние. — Владыке Браавоса. — Морскому владыке Браавоса, — подтвердил Эйгон. — Я никогда ничего об этом не слышал, — сказал Джон, потрясённый. — Конечно, нет, - фыркнул Эйгон. — То, что мы позволили себя так легко одурачить, не является чем-то таким, о чём наша семья стремится трубить на весь мир. Несколько мейстеров и септон Барт написали об этом в своё время, но, конечно, наша семья сделала всё возможное, чтобы этот позор был забыт. — А те три яйца, которые... — Элисса Фарман. — Что эта Элисса Фарман украла и продала... — ...это были яйца, из которых вылупились наши драконы, да, — кивнул Эйгон. — Отец был убежден, что это случилось после того, как шлюха украла три наших яйца, но что бы ни случилось со всеми остальными драконьими яйцами, это их испортило. Как видишь, он и здесь оказался прав. — Понятно, — медленно кивнул Джон и снова бросил взгляд на ярко раскрашенные яйца, покрытые мелкой пылью. — Значит, эти яйца бесполезны. — Ну, я бы не назвал их бесполезными. Они мёртвые, гнилые или даже хуже. В любом случае их больше нельзя высиживать. Так что, если ты хотел вывести из этих яиц ещё драконов, то да, они действительно бесполезны. Однако для остального мира они совсем не бесполезны. Напротив, они очень ценны. В Семи королевствах, Эссосе или ещё дальше на востоке найдётся достаточно грязных богачей, которые с радостью заплатят целое состояние за обладание одним из этих яиц. — Но они же мертвы, — возразил Джон. — Они не более чем красивые камни. Почему они всё ещё должны быть ценными? — Потому что они стоят столько золота, — усмехнулся Эйгон и пожал плечами. — Возможно, они больше не имеют практического применения, но золото и драгоценные камни — тоже. — Это... имеет смысл, — признал Джон после минутного раздумья. — Если они так ценны, почему яйца хранятся здесь, в какой-то тёмной пещере, забытой всем миром, а не в сокровищницах Королевской Гавани? — Яйца королевских драконов всегда хранились здесь, у самого сердца Огненной горы, где тепло, очень тепло и где им было легче выжить, пока они не вылупятся. Драконы всегда строят свои логова внутри вулканов. Не зря же Валирия стоит именно там, где стоит. Поэтому их оставили здесь, где им и место, и со временем просто забыли. Может быть, даже специально. — Я этого не понимаю. — Не понимаешь? Тогда подумай. Драконьи яйца — основа величия древнего Фригольда и зародыш всей силы, которой когда-либо обладала наша семья. Но после гибели последнего дракона и бесчисленных неудачных попыток высидеть яйца снова... После этого они перестали быть знаками силы, а стали болезненным напоминанием о том, какой силой мы когда-то обладали, но потеряли её. Думаю, наши предки не хотели видеть эти напоминания в Королевской Гавани, на глазах у всех, чтобы не утирать постоянно нос себе и другим, что дни драконов и необузданной власти дома Таргариен прошли. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока наши драконы не вылупятся, разумеется. — Если это было так нежелательно, то, возможно, король Эйрис зря повесил черепа погибших драконов в тронном зале как охотничьи трофеи. Эйгон снова лишь пожал плечами. — Верно, но мой был довольно... своеобразным, так говорят. Во всяком случае, из того, что я о нём знаю, меня не слишком огорчает, что я его больше не помню. Джон лишь хмыкнул, но ничего не ответил. Некоторое время они стояли, молча глядя на яйца. Эйгон вложил масляную лампу в руку Джона. Он снял с плеч плащ и сложил его углы друг на друга, чтобы сделать из него импровизированную сумку. Затем он шагнул вперед, взял дорнийскоеяйцо и положил его в сумку. — Давай, выбирай тоже. Думаю, трёх будет достаточно, — сказал он Джону. Брат растерянно посмотрел на него. — Хочешь взять их с собой? Джона это почти поразило, как будто он думал, что они делают здесь что-то запрещённое. — Я не хочу просто взять их с собой, Джон, я хочу их продать, — сказал Эйгон. — Даже если мы получим за них меньше золота, чем отец заплатил морскому владыке за три яйца, это всё равно непомерное количество золота. Представь, что мы можем с ним сделать. Мы могли бы нанять людей для добычи драконьего стекла, корабли для его транспортировки на Стену, купить еду и одежду на предстоящую зиму, оружие и доспехи, одеяла и меха для армий, которые вскоре будут удерживать Стену, строительные материалы и рабочих, чтобы отстроить ещё больше замков вдоль Стены... Возможно, мы даже получим за яйца больше золота, чем отец заплатил тогда. — Больше? Почему? — Потому что наши яйца всё же проклюнулись, Джон. И теперь в Эссосе наверняка найдётся немало глупцов, которые решат, что могут сделать то же самое с некоторыми из этих яиц. — Понятно, — сказал Джон, и Эйгон увидел, с каким трудом ему удалось взять себя в руки, чтобы не расплыться в ухмылке. Единственное, что он позволил себе, — легкую усмешку. Джон заколебался, но затем шагнул вперёд, посмотрел на ряд яиц перед собой и протянул руку к голубому яйцу с зеленым узором. Эйгон протянул ему мешочек, и Джон осторожно положил яйцо внутрь. Затем Эйгон выбрал третье яйцо, на этот раз трехцветное — красное, зеленое и серое, но с красивым бронзовым блеском, — и положил его в мешок вместе с двумя другими. — Сегодня же я лично напишу письмо своей матери, чтобы сообщить ей обо всём и попросить прислать нам корабли Королевского флота. Они понадобятся нам, чтобы доставить драконье стекло на север и драконьи яйца в целости и сохранности в Эссос для продажи. — Кораблям потребуется несколько дней, чтобы добраться сюда, и ещё больше, чтобы вернуться с золотом из Эссоса. Кто знает, сколько времени понадобится, чтобы найти подходящего покупателя яиц, — предостерёг Джон. Его усмешка тем временем снова исчезла. — Эгг, мы теряем время. Мы не можем так долго сидеть здесь, сложа руки. — Я и не собираюсь. — Эйгон успокаивающе поднял свободную руку. — Мы всё устроим здесь, а потом, когда всё пойдет по-нашему, отправимся на Север. Мы не должны сидеть здесь и с тоской смотреть на море как влюбленная портовая шлюха, ожидающая своего ненаглядного моряка. Мы передадим это в руки того, кому можем доверять. Тому, кому мы можем доверить продажу яиц, добычу и перевозку драконьего стекла и прочее. — И кто же это будет? Эйгон на мгновение задумался. Он знал, что должен был подумать об этом уже давно, возможно, даже принять решение. Однако до сих пор он откладывал это на потом, зная, что на Драконьем Камне не так уж много способных людей, которым можно было бы доверить это дело. Тем более что мейстер Гидден уже был настолько старым и немощным, что Эгг даже не захотел бы доверить ему чистку своих сапог, не опасаясь, что старик в любой момент может свалиться от истощения. Так что за неимением слишком большого числа кандидатов выбор вряд ли был бы для него сложным. — Обычно я поручаю такую задачу Рей. Она умеет всё организовать, сам видел, как быстро были организованы наши свадьбы. Но будь я проклят, если снова расстанусь с Рей после всего, что произошло. — Я ни за что не оставлю Арью, — быстро пояснил Джон. Не волнуйся, младший брат. Я вовсе не собирался оставлять всё это Арье, — подумал Эйгон, но сдержался, чтобы не сказать это вслух. — А тебе и не нужно. Арья, конечно же, будет сопровождать нас, чтобы увидеть, как вершится правосудие во имя её лорда-отца, — сказал он вместо этого. — Нет, я думал о самом очевидном решении. Сир Ругер — кастелян, так что у него хорошо получается организовывать дела. И он предан нам. — Звучит неплохо, — сказал Джон, кивнув. — Так что же нам теперь делать? — Теперь, младший брат, мы покинем пещеры с этими драгоценными и бесполезными камнями, — сказал Эйгон, держа в руках мешок с драконьими яйцами. — Позже я напишу письмо матери, а также дам указания, чтобы весть о том, что дом Таргариен готов продать три драконьих яйца, распространилась по портам Драконьего Камня. Здесь не так много народу, но, конечно, не помешает, если некоторые купцы, неважно, плывут ли они в Эссос или на материк, уже разнесут весть об этом. А потом, конечно, надо будет сообщить сиру Ругеру, чем предстоит заниматься и что отныне станет его единственной целью в жизни. — Тогда нам не стоит терять времени, — с серьёзным видом сказал Джон. Эйгон кивнул, затем отвернулся и направился к выходу. Джон с масляной лампой в руке последовал за ним. У них действительно было много дел. Кроме того, я должен разбудить своих жён, — подумал Эйгон, ощущая, как в нём что-то зашевелилось в ожидании. — Не знаю, как с Алларой, но Рейнис всегда чувствует особый голод по утрам, когда хорошо высыпалась. Само собой, не только по еде. 1. В главе 65 автор забыл поменять имя Клэттон на Гидден. Он уже и сам не помнит, почему решил его поменять. Потом сам поменяю.