О королях и бастардах

— Что это, чёрт возьми, такое? Освелл поднял так называемое оружие, предоставленное ему Тормундом, и несколько раз взмахнул им взад-вперёд перед лицом Тормунда. Однако Тормунд не сдвинулся ни на йоту. Значит, либо он догадался, что Освелл не собирался его бить, либо сам не боялся этой штуки. Освелл надеялся на первое. — Ты хотел оружие — вот тебе оружие, поклонщик. — Это ветка. — Это не ветка, а дубина, — почти возмущённо сказал Тормунд. — И одна из моих лучших. Я убивал сумеречных котов и ублажал ею великана целую ночь. Женщину-великана, разумеется. Хар! Не то чтобы мне нужна была для этого дубина. Тормунд начал смеяться так громко и грубо, что его наверняка до сих пор было слышно в Чёрном Замке. Однако Освеллу было совершенно не до смеха. Он просил у Тормунда оружие — оружие, с помощью которого он мог бы бросить вызов Костяному лорду и вернуть своё оружие, свой меч. Не обязательно даже стальное. Подошёл бы и бронзовый меч. Подойдет даже топор. Но это... — Я бы предпочёл меч. Тормунд на мгновение приостановился, а затем разразился ещё более громким смехом. Да таким громким, что его лицо стало огненно-красным, а через несколько мгновений он начал яростно кашлять, видимо, не в силах больше перевести дыхание. Освелл скрестил руки перед грудью. Терпение его было на исходе, и, если бы он не зависел от помощи Тормунда — каким бы дружелюбным и благожелательным ни притворялся Манс Налётчик, Освелл сомневался, что тот вложит ему в руку меч, если он попросит, — он бы в тот же миг устроил дерзкому старику взбучку и научил его хорошим манерам. — Меч, значит, поклонщик, — прохрипел Тормунд, наконец переведя дыхание. — Да, — резко ответил Освелл. — Конечно, милорд. Могу ли я также предложить вам боевого коня и золотые доспехи? А ещё у меня в заднице есть уютный замок с несколькими милыми девицами, которых я с удовольствием вытащу для вас. Хар! Тормунд продолжал говорить, но Освелл уже не слушал его насмешек. — Мне нужно то, чем я выучен сражаться, Тормунд, — прервал он бородатого грубияна после нескольких насмешливых предложений о том, какие еще рыцарские штучки, как он их называл, он мог бы вытащить из своей задницы. — Выучен? Чему тут учиться? Это дубина, поклонщик, — сказал Тормунд и снова широко ухмыльнулся. Но не успел он снова разразиться хохотом, как тут же взял себя в руки. — Возьми её в руку и бей как можно сильнее. Точно так же, как своё член. Я всегда так делал, и не только жив, но и вырастил пятерых. С этими словами Тормунд отвернулся и зашагал прочь. Отойдя на несколько шагов, он снова остановился и посмотрел через свое мясистое плечо на Освелла. — Только не забудь сообщить мне, когда ты пойдёшь бить Гремучую Рубашку, поклонщик, — сказал он. — Я обязан увидеть. Как ты выбьешь из него всё дерьмо. — А если я проиграю? — спросил в ответ Освелл. — Тогда я точно не хочу пропустить как поклонщика порубят на куски его собственным мечом. — Блестяще. Большое тебе спасибо, — отозвался Освелл как можно более насмешливым тоном. — И где же мне найти тебя до того, как я пойду к Костяному лорду? Вдруг мне понадобится ещё одна бесценная помощь? — Просто иди по дороге из поверженных врагов и довольных баб. Так ты точно меня найдёшь. Затем он снова повернулся и зашагал дальше, вскоре исчезнув за небольшим курганом. Освелл остался на месте и неуверенно огляделся. По крайней мере, теперь он знал, почему Тормунд настоял на том, чтобы вручить ему это оружие вдали от огромного лагеря одичалых. Видимо, тоже стыдится этой ветки. Он снова покрутил перед собой эту ветку — дубину, мысленно поправил он себя. Вряд ли это можно было назвать оружием. Она была необработанной и не имела формы. Казалось, будто бы Тормунд просто нашёл её где-то в лесу. Он даже не очистил её от коры. Кора, местами бледно-коричневая, так что, скорее всего, это была ветка берёзы, окрашенная в тёмный красновато-коричневый цвет. Значит, это либо старая кровь, что было бы хорошей новостью, потому что тогда Освелл по крайней мере знал бы, что Тормунд действительно успел убить ей кого-то или что-то, либо Краснобай просто подтирал свой зад. Не удивлюсь, если последнее, — подумал Освелл с язвительной усмешкой. На одном конце дубины грубой бесцветной нитью была обвязана сыромятная кожа, которая, вероятно, должна была имитировать рукоять. Однако держаться за неё было непросто, настолько она была колючей и неровной. Освелл ненадолго задумался, не стоит ли ему просто оторвать кусок кожи, но потом отказался от этой идеи. Худая рукоять лучше совсем никакой. Конечно, это оружие тоже было не совсем сбалансировано. У хорошего меча точка равновесия находилась как можно ближе к месту соприкосновения рукояти с клинком, чуть выше крестовины. У этой дубины точка равновесия находилась где-то далеко, на головной части лучшего куска дерева. То, что дерево, с которого Тормунд, отломил эту ветку, росло довольно кривым, из-за чего дубина немного наклонялась то одну сторону, то в другую, смотря как держать, точно не облегчало задачи. Просить дерево отрастить чёртову ветку хоть немного прямее и ровнее было бы, пожалуй, излишне, — подумал Освелл и невольно ухмыльнулся.— По крайней мере, она тяжёлая. Если уж на то пошло, я точно смогу переломать Гремучей Рубашке все кости. Как снаружи, так и внутри, если он не оставит мне выбора. Освелл уже собирался повернуть, чтобы пойти вслед за Тормундом — через небольшой холм, за которым находилась первая линия факелов и костров, горевших день и ночь, чтобы держать в узде ночные ужасы, — как вдруг голос заставил его замереть. Это была не от испуга и не страха, а совсем по иной причине, о которой Освелл не хотел думать. — Вот ты где, белый поклонщик, — сказала леди Вэль, её голос донесся до него со стороны небольшого холма. Освелл повернулся к ней. — Вот и я, миледи, — сказал он, отвесив поклон. Она рассмеялась, прекрасным и чистым, как колокольчик, смехом, и на краткий миг ледяной утренний воздух, казалось, стал немного теплее. Он всегда улыбался, видя, что всё ещё может рассмешить леди Вэль такими незначительными жестами, как поклон или миледи. — Вам не следует забредать так далеко от лагеря, миледи, так далеко от костров. — Я могу о себе позаботиться и знаю этот лес не хуже своих собственных пальцев. Уж точно лучше, чем ты, белый поклонщик. — На полминуты Освелл почувствовал себя глупо, даже стыдно. Разумеется, леди Вэль знала это место и, конечно, могла о себе позаботиться. Все одичалые женщины умели это делать, но ни одна не умела так хорошо, как леди Вэль. — Но я благодарю вас за заботу, — добавила она с улыбкой, от которой у Освелла защемило в сердце. — Я не знал, что вы меня ищете, — сказал он, чтобы не думать больше о своём глупом замечании. — Ещё бы ты знал, — сказала она, подходя к нему. — Или ты обладаешь даром предвидения и скрыл это от меня, белый поклонщик? — Насколько мне известно, нет, — ответил Освелл, и его улыбка — он всегда улыбался, когда рядом была леди Вэль, — превратилась в слабую ухмылку. — Тогда зачем вы искали меня, миледи? — Не для развлечений, белый поклонщик. Пока что. — На краткий миг её улыбка превратилась в почти хищный оскал. Освеллу стало жарко, несмотря на снег, лёд и пронизывающий ветер вокруг. Однако так же быстро эта ухмылка исчезла. — Манс требует тебя к себе. Он хочет, чтобы ты кое-что услышал. — И что же? — Что скоро встретится с новым лордом-вороной. Бен Старк. — Понятно, — сказал Освелл. — Вы не испортили сюрприз? — Нет, если мы сохраним это в секрете, белый поклонщик. Я могу положиться на твоё благоразумие, не так ли? Во имя своей рыцарской чести. С этими словами она развернулась и направилась обратно в лагерь. Освелл знал, что она смеётся над ним, но ему было всё равно. Ему никогда не было до этого дела. На мгновение он застыл на месте, но потом взял себя в руки и последовал за леди Вэль. До огненной границы лагеря, где горели факелы, костры и всё остальное, что могло гореть, оставалось меньше дюжины шагов за гребнем небольшой насыпи. Одичалые, патрулировавшие границу, приветствовали леди Вэль кивком. Немногие из них удосужились также поприветствовать Освелла. Прогулка по огромному полевому лагерю — не то чтобы настоящему, но даже спустя столько времени после прибытия одичалых на Стену все ещё представлявшему собой дикий беспорядок, выглядевший так, словно огромный ребенок беспорядочно разбросал свои игрушки, и они так и остались лежать на земле — заняла более часа. В этом лагере было всего две вещи, которые действительно напоминали настоящий полевой лагерь, где можно было увидеть хотя бы намек на настоящую дисциплину. Первое — это огненная граница лагеря, которую только что пересекли леди Вэль и Освелл. Днём и ночью здесь всегда ярко горели костры, а охраняли её молодые и старые, но все решительные на вид мужчины и женщины. Второе — это постоянные удары, разносившиеся по всей земле, как эхо барабанов, когда днём и ночью рубили дрова для этой самой огненной границы. Дерево всегда рубили, чтобы костры всегда горели. Костры. Единственная защита этих людей от ночных ужасов. С тех пор как они прибыли сюда, на глубокий юг, как называли одичалые край Зачарованного леса, расположенный так близко к Стене, они больше не видели ни упырей, ни белых ходоков. Однако все в лагере знали, что пройдёт совсем немного времени, и враг появится здесь — недели, дни, часы, хотя никто никогда не говорил об этом. «Мы застряли к северу от Стены и оказались между молотом и наковальней, — сказал Освелл Тормунду на следующее утро после их прибытия. — Они могут раздавить нас здесь и сейчас, а мы даже не сможем сбежать дальше на юг. Чего они ждут?» «У белых ублюдков есть всё время мира, поклонщик. Они живут вечно, а их мертвецы всё равно уже мертвы. Так куда им спешить? — сказал Тормунд. Пожалуй, это было самое мудрое, что он слышал из его уст до сих пор. Мёртвым не нужно было спешить, у них была целая вечность. — К тому же, может, им понравится, если мы немного отморозим себе яйца в ожидании своей смерти. Правда, чтобы отморозить эти мои могучие яйца, потребуется немало времени. Хар!» Освелл и леди Вэль негромко переговаривались, проходя вместе через лагерь, мимо маленьких и больших палаток, кожаных, меховых и палочных изделий, которые даже не заслуживали такого названия. Все они теснились вокруг маленьких и больших, но почти всегда ужасно дымных костров. Как ранний утренний туман в Речных землях осенью — воспоминания детства, о которых Освелл до сих пор думал с нежностью, — густой как молоко дым постоянно клубился над лагерем, медленно следуя за слабым ветром с востока на запад. Дым был настолько густым, что в небольших, достаточно защищённых углублениях, где было разбито большинство палаток и землянок и горело большинство костров, зачастую можно было видеть не более чем на десяток шагов вперед. Сухого дерева было мало, поэтому жгли всё, что могло гореть: сырую древесину, траву и кусты, старую кожу, помёт животных и людей. Пока костры горели и согревали людей, никому не было дела до того, как сильно они дымят и воняют. Даже Освелла. — Как думаешь, мы сможем? — внезапно спросила леди Вэль, когда они уже почти добрались до места назначения. Впереди уже виднелся шатёр Манса Налётчика. Её голос был тихим, что было необычно для обычно такой смелой леди Вэль. — Что сможем? — Победить, — сказала она через мгновение. — Или хотя бы спастись от Иных. За Стену, на юг. — Так и будет, — сказал Освелл так быстро и без колебаний, что это даже удивило его самого. — Его Величество созывает знамёна по всему королевству, собирая все свои силы. — Понятно, — слабо фыркнула она, не впечатлившись. Конечно, она не впечатлена, — отругал он себя. — Она никогда не была к югу от Стены, не видела Семи Королевств и не имеет ни малейшего представления о силе Железного трона. — Сотни тысяч рыцарей и воинов, хорошо обученных и хорошо вооружённых, полных решимости сражаться и побеждать, — пояснил он. — Ни одна сила в мире не сможет одолеть ту мощь, которую король Рейегар сейчас собирает для удержания Стены. — Вопрос только в том, к северу или к югу от него будет находиться вольный народ, — проговорила она, и её прекрасные черты исказились в гримасе. — Его Величество — хороший человек, справедливый и честный, — быстро сказал Освелл. Это был своего рода протест, но для его ушей он звучал скорее как упрёк. Упрёк за то, что он сомневается в своём короле. — Он не оставит вас на произвол судьбы, миледи. Никогда. — Молюсь, чтобы ты был прав, белый поклонщик. Стена — наша лучшая защита, по крайней мере, когда мы окажемся к югу от неё. Поэтому мне бы не хотелось, чтобы Манс её разрушил. Освелл в замешательстве смотрел на неё, не в силах поверить в то, что только что сказала леди Вэль. Она не хотела бы видеть, как Манс Налётчик разрушает Стену? Это была чушь, полное безумие. Стена насчитывала тысячи лет, её длина составляла сотни миль, она тянулась от одного края континента до другого, её высота составляла семьсот футов, а в некоторых местах даже больше, а толщина — триста футов. Неукротимая громадина из камня, льда и древней магии. Никто не сможет разрушить такое чудовище, — решил он. — Ни Король-за-Стеной, ни тем более одичалые, чьё оружие по большей части состоит из говна и палок. Он выбросил эту мысль из головы. Возможно, леди Вэль просто хотела сбить его с толку. Если так, то ей это, несомненно, удалось. — Стена может быть нашей лучшей защитой, но защитить себя — это только половина дела, — продолжил он. — Если мы хотим выжить, недостаточно будет просто спрятаться к югу от Стены. Нам придётся вступить в бой с Иными и победить их. — Да, я знаю. С помощью великого войска вашего справедливого короля, — усмехнулась она. Неподалеку от них, у входа в шатёр Манса, стояли в ожидании вожди одичалых. Харма Собачья Голова, Плакальщик, Костяной Лорд, конечно же, Девин Шкуродел, Игон Старый-Отец, пожилой и беловолосый, но такой же крепкий, широкий и внушительный, как мужчина вдвое моложе его, Сигорн, ставший магнаром Теннов после смерти отца. Похоже, никто из них не был особо рад его видеть. Тем более, что он явно рассмешил леди Вэль. — Нет, не войска Его Величества, — сказал Освелл. Он хотел продолжать говорить с ней, лишь бы вожди не слышали его слов. Их слова и так были не личными, но, по крайней мере, никто из других одичалых, сидящих на земле, между которыми они пробирались, не обратил на его слова никакого внимания. — Я имел в виду драконов. Рыцари и воины будут играть первостепенную роль в удержании Стены, это верно. Но если мы действительно хотим нанести ответный удар, если мы действительно хотим атаковать и разгромить врага, то королевские драконы станут нашим лучшим оружием против Иных, миледи. Леди Вэль остановилась и некоторое время молча смотрела на него. Он ожидал увидеть в её глазах что-то вроде благоговения, возможно, даже страх, но обнаружил лишь раздражение. Освелл сначала не понял. — Драконы, — сказала она. Это не было вопросом. — Я ценю твое общество и твои весёлые сказки, поклонщик, но я не дитя и не дурочка. Так что не обращайся со мной как с ребенком. Драконы, возможно, когда-то и существовали, но теперь они встречаются только в сказках. Не более того. И снова Освелл растерялся. Неужели весть о возрождении драконов ещё не дошла до северных пределов Стены? Освелл полагал, что все дети в И-Ти и за её пределами уже давно слышали об этом и по ночам лежат в постели, мечтая однажды увидеть настоящего дракона. Однако, судя по всему, это было не так. Откуда им знать? Те немногие одичалые, которым время от времени удается пересечь Стену во время своих набегов и даже возвращаются живыми, вряд ли заинтересуются тем, что происходит в тысяче лиг к югу, — упрекнул он себя. — А если им будет не всё равно и они действительно услышат об этом, то сочтут сказкой. Так же, как сейчас леди Вэль. — Верно, — согласился Освелл, — как и дети леса с белыми ходоками. — Ты серьезно, — сказала она после минутного раздумья. — Ещё как серьёзно. Она снова некоторое время молча смотрела на него. Освелл попытался прочитать её выражение лица, чтобы понять, что происходит у неё в голове, но не смог разобрать. Льюин бы смог, он был в этом уверен. Его заклятый брат всегда лучше разбирался в женщинах, лучше любого из их братства. Она, наверняка размышляет, не сошёл ли я с ума. Не вполне удовлетворённая, но, по крайней мере, уже не злая, леди Вэль наконец-то одарила его язвительной ухмылкой и продолжила путь к шатру Манса. Освелл следовал за ней по пятам. Ожидавшие вожди не упустили случая нахмуриться, когда Освелл наконец добрался до шатра. Костяной лорд пренебрежительно взглянул на дубину, которую Освелл всё ещё держал в руке, но ничего не сказал. Освелл недолго размышлял, начал ли Гремучая Рубашка, с его единственной выдающейся бровью, низко надвинутой на глаза, беспокоиться при виде настоящего рыцаря, что наконец-то вооружился, или же, напротив, с нетерпением ожидал, что скоро сможет биться с Освеллом лицом к лицу. Не найдя ответа, он прогнал эту мысль из головы. Одичалые позволили леди Вэль войти первой, но затем быстро протиснулись через вход в шатёр, вперёд Освелла. Если им так наплевать на чины и титулы, то могли бы и не заботиться о том, кто войдёт в шатёр первым, а кто последним, — подумал Освелл и не смог удержаться от лёгкой усмешки. Он положил оружие на землю рядом с входом в шатёр — ему казалось неуместным появляться перед королём с оружием в руках, даже если это оружие было всего лишь отломанной веткой, а король — всего лишь одичалым, — и вошёл вслед за остальными. Манс и его жена Далла сидели вокруг небольшого костра в центре палатки. Манс негромко поигрывал на своей старой лютне, а Далла помешивала в котелке, в котором, судя по запаху, могла находиться только довольно крепкая медовуха. Тормунд уже был там, устроившись на земле в углу, и давно держал в руках деревянную кружку с пышущей жаром медовухой. Леди Вэль шёпотом сказала несколько слов сестре, а затем прошла в один из углов шатра и одним элегантным движением опустилась на большую кучу мехов и одеял, похожую на маленький уютный трон. Король-за-Стеной поприветствовал всех, включая Освелла, кивком и улыбкой, но не отложил свою лютню и не поднялся с земли. Далла протянула им кружки с медовухой. Освелл вежливо отказался, но Далла не настаивала. — Мы встретимся с лордом-командующим Ночного Дозора, — без лишних слов заявил Король-за-Стеной, как только все, кроме Освелла, взяли в руки по кружке медовухи. Освелл, конечно, уже слышал об этом от леди Вэль, но Харма Собачья Голова и остальные, казалось, были ошеломлены этим объявлением. Освелл услышал громкое фырканье здесь, ворчливое ругательство там, и кто-то сначала выплюнул имя Старка, словно оно было горьким как желчь, а затем выплюнул настоящий густой комок, громко брызнувший на землю рядом с костром. — Зачем? — с вызовом спросил Девин Шкуродел. — Надеюсь, чтобы срубить его воронью голову с плеч? — Затем, чтобы поговорить с ним, — ответил Манс Налётчик настойчиво спокойным тоном. — Говори, — сказал Девин, снова сплюнув. — Мы должны снести эту проклятую Стену и похоронить под ней этих проклятых ворон. — Да, — согласился Костяной лорд. — Для чего мы столько старались, обидели столько предков и вскрыли тысячу могил, если мы так и не воспользовались рогом... — Заткни свою глупую пасть, — прошипела Харма Собачья Голова, глядя сначала на Костяного лорда, затем на Освелла таким мрачным взглядом, что можно было не сомневаться: в этот момент она с удовольствием вырвала бы им обоим глотки собственными зубами. Снести Стену? Именно об этом говорила леди Вэль, — подумал Освелл. — Значит, рог. Но для чего? Чтобы вызвать подкрепление? Нет, все одичалые, способные ходить, уже притащились сюда. Мансу некого звать на помощь с помощью этого рога. И даже если бы всё было иначе... Сто тысяч одичалых не смогут разрушить Стену, и не смогли бы даже будь их в десять раз больше. Так как же Манс мог надеяться разрушить Стену с помощью рога? Что бы это ни была за тайна, я должен докопаться до её сути. Его Величество захочет узнать об этом. Если, конечно, я когда-нибудь вернусь на юг и увижусь с ним снова. — В любом случае, — начал Костяной лорд, когда Харма немного успокоилась, почему мы должны разговаривать с воронами? Они убили несколько сотен наших. Мы должны отплатить им тем же. Игон Старый Отец, Харма Собачья Голова, Девин Шкуродел и Плакальщик с готовностью кивнули в знак согласия, а Тормунд и Тенн просто молча слушали. Необычно для Тормунда, заметил Освелл, но, пожалуй, это лучшее, что он мог сделать в тот момент. — Я послал несколько сотен человек, чтобы они напали на них, — сказал Манс Налётчик. Несколько сотен. Все мертвы. Все, кроме Игритт, которой отрезали пальцы, чтобы она никогда больше не смогла натянуть лук. Одним из тех нескольких сотен был этот... как же его звали? Ярл, — вспомнил Освелл. — Ярл был возлюбленным леди Вэль. Или, по крайней мере, считал себя таковым. Тормунд называл Ярла её потехой. Не более. Его взгляд переместился на леди Вэль, которая, казалось, была полностью сосредоточена на чаше медовухи в своих изящных пальцах. Если смерть Ярла и повлияла на неё, то она хорошо это скрывала и до сих пор скрывает. Как будто этого Ярла никогда не было в её жизни. Интересно, а если бы я погиб в борьбе с Костяным лордом, она бы тоже сбросила с себя все мысли обо мне как грязный плащ? Надеюсь, что нет. — Можешь ненавидеть Ночной Дозор сколько душе угодно, Костяной лорд, — продолжил Манс Налётчик, — но я не вижу смысла обвинять их в самозащите. — Зачем воронам вообще с нами разговаривать? — спросил Игон Старый Отец. — Да, — согласился Девин Шкуродел. — Мы враждуем уже тысячи лет, и сколько бы они нас ни убили, им тоже досталось. Кровь ещё свежа. Они не захотят с нами разговаривать. — Они будут говорить с нами. Бен Старк не дурак, и теперь он лорд ворона, — сказал Манс. — Хорошо, — наконец сказал Игон таким тоном, словно все это требовало его одобрения. — Мы встретимся с лордом вороной. Но что ты вообще хочешь с ним обсудить, Манс? — Как мы попадем на другую сторону, разумеется, — пожал плечами Манс и слабо улыбнулся. — Как мы попадем на другую сторону? С помощью рога, разумеется, — рявкнул Костяной лорд. — Разрушь наконец эту проклятую стену и... — Заткнись, пока я... — снова пригрозила Харма. Однако на этот раз Гремучая Рубашка, похоже, не собирался уступать. — Пока что? — Стена — наше величайшее препятствие, но и наша величайшая защита, — сказал Король-за-Стеной, не обращая внимания на грызню Хармы и Костяного лорда. — По крайней мере, когда мы окажемся на той стороне — Если окажемся, — прорычала Харма. — Да. Поэтому разрушать Стену я бы стал только в самом крайнем случае. Освелл прикусил губу, чтобы ничего не сказать. Вопрос о том, как армия одичалых с бронзовыми мечами и каменными топорами, большинство из которых были либо уже старыми и сгорбленными, либо настолько молодыми, что были почти детьми, решила, что сможет разрушить такое массивное сооружение как Стена — да ещё и с рогом в придачу, — вертелся у него на языке. Однако Освелл знал, что в данный момент лучше просто слушать и не привлекать к себе внимания. Скорее всего, одичалые всё равно не стали бы раскрывать ему свой большой секрет. По крайней мере, осознанно. Однако если он промолчит и позволит одичалым говорить, то, возможно, узнает что-то новое. — Когда мы отправляемся? — спросил Плакальщик. — Я послал гонца к воротам, чтобы передать сообщение Бену Старку. Он решит, когда мы встретимся. — Почему? — спросил Костяной лорд. — Потому что я не хочу начинать разговор сразу после кровавого нападения с требования указать время и место, Костяной лорд, — сказал Манс, снова улыбаясь и настойчивее перебирая струны своей лютни. Костяной лорд лишь хмыкнул в ответ. — Я надеялся, что ты, Старый Отец, ты, Костяной лорд, и ты, Сигорн, магнар Теннов, пойдёте со мной на эту встречу. Освелл видел, как Сигорн над чем-то задумался. Возможно, ему нужно было время, чтобы принять окончательное решение. Однако затем он кивнул с серьёзным видом. — Старый Игон, трусливый болтун и ублюдок, ни черта не ведающий в переговорах. Замечательная компания. Значит, я недостаточно хороша для столь благородного собрания? — огрызнулась Харма. — Да, а что насчёт нас? — согласился Шкуродел. — Простите меня, но, если я хочу договориться с лордом вороной, что позволит нам перебраться на другую сторону Стены, не разрушая её, будет лучше не идти целым скопом. Бену Старку не стоит опасаться, что мы в любой момент можем броситься на него и разорвать на куски. Ты заработала себе довольно кровавую репутацию среди ворон, милейшая Харма. Харма Собачья Голова, похоже, была искренне рада тому, что заработала довольно дурную славу среди братьев Ночного Дозора, чтобы переговоров с ней мог опасаться сам лорд-командующий. Настолько, что теперь она даже казалась вполне довольной тем, что осталась в стороне. Девин Шкуродел, похоже, принял это и на свой счёт, поскольку сейчас выглядел таким же довольным, как и Харма. Он сделал глубокий глоток из своей кружки с медовухой, а затем позволил себе глубокий, удовлетворённый вздох. Единственным, кто выглядел недовольным, был Тормунд: он выпил свою чашу медовухи, вскочил с земли, сделал большой шаг к Королю-за-Стеной и теперь стоял рядом с ним, как медведь, готовый наброситься. — Ты никого здесь не забыл? — прорычал тот. — Сплетни между вами, старыми клячами, ни к чему не приведут без Тормунда Громового Кулака, Ледолома, Медвежьего Мужа и... — Думаю, — перебил его Манс, — мы все достаточно хорошо знаем Медового короля Красных Палат, чтобы бояться его имени. И нет нужды сейчас повторять все имена. Разумеется, — продолжил он через мгновение, — ты тоже будешь сопровождать нас, Тормунд Громовой Кулак. Я просто думал, что это настолько очевидно, что не упомянул об этом. Это, похоже, удовлетворило Тормунда: едва Король-за-Стеной закончил говорить, как он снова широко ухмыльнулся, взял из рук Даллы ещё наполовину полную чашу медовухи и опустился на землю, упиваясь и блаженствуя. Прошло всего пару мгновений, и все присутствующие начали ворчливо переговариваться друг с другом: некоторые слова произносились так тихо, что Освелл не мог расслышать их даже с расстояния шага, некоторые — достаточно громко, но на языке, который Освелл не смог бы разобрать даже с самыми лучшими ушами в мире. Старый язык, понял он. Далла, леди Вэль, выпивающий Тормунд, и Манс Налётчик не участвовали в этих разговорах. И Освелл, с которым, казалось, никто не хотел разговаривать. — Сир Освелл, — произнёс Манс Налётчик, как раз когда первые ноты Дорийской жены зазвучали из его лютни. Остальные, всё ещё поглощённые своими маленькими разговорами, замолчали, услышав его имя. — Вы, конечно, тоже будете сопровождать меня. В королевском шатре тут же воцарилась абсолютная тишина, и вожди вдруг взорвались бурным протестом, беспрестанно бросая оскорбления в адрес Освелла. Манс, похоже, ожидал этого: он продолжал напевать следующие несколько нот Дорнийской жены, не реагируя ни на что. Освелл тоже не обращал внимания на оскорбления. Его взгляд задержался на леди Вэль, которая тоже сидела без движения рядом с сестрой и, удовлетворённо улыбаясь, пила медовуху маленькими, осторожными глотками. Она знала. Она знала, что Манс хотел взять меня на эту встречу. Но зачем? Чтобы передать меня лорду Старку? Вряд ли. Может, я и не самый ценный заложник, но всё же заложник. Возможно, чтобы обменять меня. Мою жизнь на свободный проход по туннелям в Стене. Нет, невозможно. Я далеко не так ценен, — упрекнул себя Освелл. — Для этого им пришлось бы поймать мальчика. Если бы принц был в их руках, это было бы вполне весомым требованием, но в моём случае... — Вот южный ублюдок, — услышал Освелл ворчание Костяного лорда. Он не знал, почему именно слова Гремучей Рубашки вывели его из задумчивости, когда у других вождей имелся целый ряд куда более изобретательных оскорблений в его адрес. — Если этот сукин сын пойдёт с тобой, Манс, то я не пойду. — Мне больно это слышать, Костяной лорд, — сказал Манс Налётчик. Не успел Король-за-Стеной договорить, как остальные одичалые снова замолчали. Освелл был удивлен тем уважением, которое этот человек вызывал у его народа. — Но, если таково твоё желание, оставайсяв лагере и жди нашего возвращения. — Что? Нет, я хотел... Это было... — Сир Освелл Уэнт из Королевской гвардии — ценный заложник, вы должны это понимать. Во всех южных королевствах можно насчитать всего семь белых рыцарей Королевской гвардии. Получить одного из них в наши руки — чрезвычайно ценный рычаг. Почти такой же ценный, как если бы в наших руках оказался сам король, — объяснил Манс таким тоном, словно разговаривал с группой детей. Освелл с трудом мог поверить в то, как нагло Манс лгал своим людям. Ты знаешь своих подданных лучше меня, король За Стеной, но, пожалуйста, не делай свою ложь столь очевидной, — мысленно взмолился Освелл. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то из этих одичалых понял, как мало ценности он представляет в качестве заложника. — Поэтому крайне важно, — продолжал Манс Налётчик, — чтобы сир Освелл сопровождал меня, дабы Бен Старк мог собственными глазами убедиться, что он в наших руках. Итак, решено. Игон Старый Отец, Сигорн из Теннов и сир Освелл Уэнт будут сопровождать меня, как только я встречусь с лордом вороной. Благодарю за понимание, Костяной лорд. Лицо Костяного лорда сначала стало белым как простыня, а затем покраснело как перезрелое яблоко. В следующее мгновение, не говоря ни слова, он выронил свою наполовину полную кружку медовухи, крутанулся на месте и выбежал из палатки. Прошло совсем немного времени — примерно столько же, сколько потребовалось всем остальным, чтобы опустошить свои чаши с медовухой, — прежде чем они тоже попрощались и покинули шатёр. Только Тормунд остался в шатре вместе с Мансом, его королевой Даллой и леди Вэль и пил уже третью, а может, и четвертую кружку медовухи. Его щёки уже раскраснелись, а слова, которые он произносил, были медленными и невнятными. Освелл не понимал, о чём говорил Тормунд. Он не обращал внимания на его слова. Казалось, он разговаривал скорее с самим собой, чем с кем-то ещё. — Спрашивай, — сказал Король-за-Стеной через некоторое время. Освелл сразу понял, что тот обращается к нему, хотя Манс даже не поднял глаз от струн своей лютни. Освелл решил, что не хочет играть в игры, и просто решил спросить прямо. — Почему вы хотите, чтобы я сопровождал вас? Мы оба знаем, что я не такой уж ценный заложник, как вы утверждали. — Далеко не такой ценный, — прямо признал король. — Но ты можешь быть мне полезен в другом. — И каким образом? — Всё так, как я говорил вам при нашем первом разговоре, — пожал плечами Манс. Он по-прежнему не смотрел на Освелла. — Надеюсь, ты выскажешься в нашу пользу. Мы хорошо с тобой обращались, исцелили тебя, и, хоть мы — вольный народ, не преклоняющий колен, мы — люди, а не звери. А наш общий враг — враг всех людей, к северу и к югу от Стены. Освелл не мог не согласиться с этими словами. Они не вставали на колени, но всё же это были мужчины, женщины и дети, а не звери. И всё же глупо было думать, что Манс чего-то добьётся, если возьмёт Освелла с собой на встречу с лордом Старком как зверушку на поводке. При условии, что лорд Старк вообще согласится на такую встречу. Я бы, наверное, не согласился. Однако Освелл решил не говорить об этом вслух. — Не думаю, что мне удастся уговорить лорда Старка открыть ворота для вас и ваших людей и дать вам проход через Стену, — сказал вместо этого Освелл. — Быть может. Скорее всего, не удастся. Но твои слова всё же могут стать началом, первым шагом, — сказал Король-за-Стеной. Он перестал пощипывать струны своей лютни и наконец поднял глаза, чтобы посмотреть на Освелла. Он подождал немного, затем улыбнулся и продолжил. — Все так, как я и говорил, сир Освелл. Может, он мне и не очень нравится, но я хорошо знаю, что Бен Старк не дурак. И что ещё важнее, он знает, что за враг к нам приближается. Ваши слова, а также понимание того, что нам лучше противостоять общему врагу вместе, чем порознь, или, возможно, а также возможность вернуть королю Рейгару его белого рыцаря... У меня, как говорится, готова не одна тетива на лук. Даже если каждая из них слишком слаба, чтобы позволить нам пробиться к югу от Стены, возможно, вместе они смогут добиться успеха. Освелл на мгновение замолчал, размышляя, не стоит ли ему просто промолчать. С тех пор как он оказался в гостях у одичалых, ему не раз доводилось держать язык за зубами и ничего не говорить. Он сомневался, что этот план имеет хоть какие-то шансы на успех. Рыцарь Королевской гвардии в качестве заложника и защитника их доброй репутации, смутная мысль о том, что Семи Королевствам будет лучше вместе с одичалыми в качестве союзников, чем без них... Это было не так уж много. Это было мало. Очень мало, на самом деле. Слишком мало, пожалуй. Лорд-командующий Старк не был дураком, но и Манс Налётчик тоже. Освелл задумался, не был ли это не столько хорошо продуманный план Короля-За-Стеной, сколько акт отчаяния после неудачного нападения на Чёрный Замок, а его самоуверенная улыбка — всего лишь фасад. Освелл не знал, но догадывался. Да, будет лучше, если он просто промолчит об этом. — У меня есть сомнения на этот счет, — услышал он собственные слова. — И это ваша привилегия, сир. А теперь, если позволите? — Освелл кивнул и повернулся, чтобы уйти. — Мы поговорим снова, как только я получу ответ от Бена Старка. Если, конечно, вы ещё будете с нами. Освелл заколебался при этих словах. Он не был уверен, что хочет знать, что Манс Налётчик имел в виду, но потом решил, что нехорошо оставаться в неведении, когда его жизни так явно и неприкрыто угрожают. — Как это понимать? — Само собой, речь идёт о нашем почтенном Костяном лорде, — сказал Манс. Он уже вернулся к своей лютне, а его беременная жена опустилась на землю рядом с ним. Леди Вэль по-прежнему неподвижно сидела на своём маленьком помосте из одеял и мехов. Её губы украшала мягкая улыбка, и она молча слушала. — Он явно был недоволен тем, что из-за тебя ему не разрешили сопровождать меня на встречу с Беном Старком. — Но я не... — И тот факт, что ты, как мне стало известно, раздобыл себе оружие, чтобы отвоевать у него меч в бою, тоже не должен был остаться без внимания. — Освелл бросил взгляд на Тормунда, который, казалось, не заметил его взгляда. — Итак, сир Освелл, надеюсь, вы уже попрактиковались с вашим новым оружием, потому что у меня есть ощущение, что оно вам очень скоро понадобится. Манс Налётчик замолчал и начал играть на своей лютне, громко и мощно. Он заиграл мелодию, которую Освелл сразу же узнал начало песни "Прощай, брат мой". Грустная песня о последних словах, которыми обменялись два рыцаря Королевской гвардии, братья-близнецы, перед тем как оказаться по разные стороны в Танце драконов. Сир Аррик и сир Эррик Каргилл. В конце концов они убили друг друга: один сражался за короля Эйгона Второго, другой — за принцессу Рейниру. Однако кто на чьей стороне сражался, он уже не помнил. Что пытается сказать мне Манс? Что мои заклятые братья будут смотреть на меня как на врага, потому что теперь они тоже считают меня одичалым, предателем? Вряд ли. Или что я не на той стороне со своей преданностью и что в конце концов это приведет к гибели всех нас? Может, он этого и хочет. Но ему не удастся убедить меня забыть о клятвах и чести с помощью грустной песни, — решил Освелл, прежде чем навсегда покинуть шатёр. — Он должен это понимать. Он поднял с земли свою дубину, всё ещё лежавшую там, где он оставил её, когда вошёл в шатёр. Он почему-то ожидал, что Костяной лорд заберёт дубину и сожжёт в ближайшем костре, оставив его снова безоружным. Однако, судя по всему, он этого не сделал. Судя по всему, Гремучая Рубашка жаждал этой битвы. Или, по крайней мере, не собирался её избегать. Видимо, он был слишком уверен в своей победе или просто знал, что поединок неизбежен, и хотел покончить с ним. А может быть, ему просто не терпелось для разнообразия пролить кровь южанина. В ту ночь Освелл спал мало. Небольшая палатка, которую ему разрешили назвать своей, достаточно защищала от ночного холода, чтобы Освелл не дрожал под медвежьей шкурой и тонким одеялом. Однако земля под ним была твёрдой, как будто он лежал на голом камне, и такой же холодной, как снег снаружи. Конечно, он знал, что не холод и не твёрдая земля мешают ему уснуть. Здесь было холодно каждую ночь, и Освелл так давно не лежал в мягкой постели, что даже забыл, каково это. Думать же о том, что именно не даёт ему уснуть, не хотелось. Он ворочался и ворочался не меньше дюжины раз, прежде чем наконец погрузился в беспробудный сон. Когда он поднялся на следующее утро, усталый, словно и не спал вовсе, колени затекли как старое дерево, а спина болела как после порки, стало ещё холоднее, чем накануне. Освелл даже не верил, что такое возможно. Над всем лагерем, насколько хватало глаз, висело плотное одеяло замёрзшего тумана, смешиваясь с дымом от бесчисленных маленьких и больших костров и образуя бело-серую завесу, которая сужала мир едва ли больше чем на дюжину шагов во всех направлениях. Освелл решил сначала перекусить, прежде чем думать о других делах — о разговоре с лордом Старком, о борьбе с Костяным лордом, о леди Вэль и её обворожительной улыбке. У него ещё оставалось немного не очень сырой древесины, и в обмен на нее он получил неглубокую, но, по крайней мере, полную, исходящую паром миску супа, чтобы поесть. Грязную кроличью шкурку, которую он обменял несколько дней назад на один, но хорошо сшитый сапог, найденный в лесу, он оставил себе. Это была практически последняя ценная вещь, которая у него еще оставалась, и явно слишком ценная, чтобы обменивать её на миску не только не очень вкусного, но и ужасно жидкого супа, приготовленного из слишком большого количества воды, слишком малого количества грибов, еще меньшего количества кореньев и, судя по вкусу, вероятно, горстки старой древесной коры. Не зная, чем заняться после скудного ужина, Освелл немного побродил по лагерю. Снег, только что выпавший прошлой ночью, как и почти каждую ночь в последнее время, лежал выше его лодыжек и хрустел под сапогами. В детстве он любил снег, но в Речных землях он выпадал довольно редко. Теперь же он насмотрелся на него за всю жизнь. Он больше не мог выносить вида снега и льда. Некоторое время он размышлял, не присоединиться ли ему к тем, кто рубил дрова для костров, которые горели день и ночь, защищая лагерь от ночных ужасов. Костры — это хорошо, и, по крайней мере, он сможет сделать что-то полезное. С тех пор как одичалые появились на Стене, нападений, насколько знал Освелл, не было. Лишь немногие пропадали без вести — те, кто отважился уйти слишком далеко от костров и вглубь Зачарованного леса в поисках еды или дров, или просто от скуки. Их было несколько десятков, мужчин, женщин и детей. И всё. Поймали ли их белые ходоки, превратив в нежить, никто не знал. Только то, что они не вернулись. Освелл уже понял, что среди одичалых есть только две стороны. Одна сторона была уверена, что это наверняка были белые ходоки и что их нападение, а значит, и конец им всем, неминуем. Другая сторона успокаивала себя тем, что погибшие стали жертвами голодных сумеречных котов или лютоволков, которым встречалось не больше дичи, чем одичалым, и теперь они охотились на всё, в чьих жилах текла горячая кровь. Освелл вспомнил, что несколько раз за ночь слышал волчий вой. Впрочем, возможно, ему это только приснилось. Костры отпугивают волков и сумеречных котов, а также нежить. Так что помощь в колке дров была бы действительно полезным делом. Однако потом он решил отказаться от этой затеи. Он был рыцарем, а не дровосеком, и, кроме того, ему ещё понадобятся силы, ведь скоро ему предстоит сразиться с Костяным лордом. Кроме того, он сомневался, что одичалые вообще дадут ему, поклонщику, топор с острым лезвием. То, что он уже ходил по лагерю с деревянной дубиной, не слишком радовало тех, кто видел его с ней. Вручить ему топор, даже если голова топора не выкована из железа или стали, а лишь вытесана из камня, наверняка показалась бы ужасной идеей любому из одичалых. Освелл слышал, как некоторые одичалые говорили, что, вероятно, не только костры удерживают Иных на расстоянии, но и Стена, пропитанная древней магией, направленной именно против этого врага. Освелл, во всяком случае, находил эту идею весьма убедительной. Если бы для того, чтобы отгонять отвратительных белых ходоков и их нежить, требовалось лишь несколько мерцающих костров, Первым людям вряд ли понадобилось бы возводить чудовищную Стену. В таком случае Ночной Дозор вряд ли стал бы отрядом чёрных братьев с мечами и щитами, луками и стрелами, живущих в каменных замках и патрулирующих самую могучую в мире Стену, а превратился бы в отряд дровосеков. Нет, скорее всего, рядом с кострами их защищала Стена с её древней и давно забытой магией. Но как долго это продлится, как долго одичалые и сам Освелл смогут оставаться здесь, прежде чем их настигнет армия неживых одичалых, неживых братьев Ночного Дозора и даже неживых зверей, которых перебьют и в конце концов заставят вступить в армию врага, никто не знал. Глупо было бы полагать, что Стена навсегда будет оберегать их от врагов. Рано или поздно они придут, Белые Ходоки-леса с их нескончаемой армией мертвецов, и тогда любому, в чьих жилах течёт горячая кровь, лучше оказаться по ту сторону этой проклятой стены. Как это часто случалось, спустя некоторое время, его нашли. К радости Освелла, рядом с ним вдруг появилась леди Вэль, подкравшаяся к нему как тень, и подхватившая под руку. — Доброе утро, белый поклонщик, — сказала она. — Доброе утро, миледи. — Она улыбнулась, и уже одно это заставило Освелла подняться из своей палатки. — Надеюсь, вы хорошо спали? — Да. Лучше, чем ты, если приглядеться. Судя по твоей скованной походке и угрюмому лицу, ты, должно быть, провёл ночь без сна. Возмутительно, учитывая, что меня даже не было рядом. Освелл вдруг почувствовал, как его кожа стала горячей, а уши покраснели. Ему не нужно было смотреть на леди Вэль, чтобы заметить озорную ухмылку на её лице. Он уже слышал это её в голосе. Эта женщина точно знала, как заставить мужчину вспотеть. Единственное, в чём Освелл не был уверен, так это в том, нравится ему это или нет. Часть его, как мужчины, любила это как ничто иное. Но другая часть, рыцаря, заклятого брата Королевской гвардии, противилась этому, зная, что это ни к чему не приведёт. Никогда. — О, это не от недостатка сна, просто у меня такой возраст, — с усмешкой ответил Освелл. Леди Вэль рассмеялась, даже если Освелл лишь отчасти хотел пошутить. Вэль была молодой женщиной, ей самое большее было чуть за двадцать именин, хотя он никогда не спрашивал точного возраста. Рыцари никогда не поступают так дамами. Да и Освелл сомневался, что она сможет дать ему точный ответ. Одичалые не считали годы так точно, как люди к югу от Стены. Она была еще достаточно молода, чтобы выйти замуж — претендентов на ее руку было больше, чем она могла сосчитать, — и родить дюжину детей, каждый из которых, несомненно, будет так же прекрасен, как она сама. В то же время сам Освелл, как он уже не раз признавался себе, вполне годился ей в отцы. — Ну что ж, тогда я не столь разочарована, белый поклонщик, — сказала она, ведя его за руку через лагерь. — Я вижу, ты носишь с собой своё гордое оружие. Она кивнула в сторону дубины, висевшей в небольшой кожаной петле на поясе Освелла. — Мое гордое оружие... Да, действительно. — Значит, это произойдет сегодня? Ваш бой с Костяным лордом? — Да, — ответил Освелл спустя мгновение. На самом деле он не слишком задумывался о том, когда состоится этот поединок. Как бы ни хотелось ему вернуть свой меч и свою честь, вырвать их из рук этого вора, он не задумывался о том, когда и как именно это должно произойти. Так или иначе, это должно было произойти, и он не видел причин откладывать это на другой день. — Тогда я приду, — сказала она, затем отпустила его руку, ещё раз улыбнулась и исчезла. Освелл некоторое время стоял неподвижно, застыв в воспоминаниях о её улыбке. Однако в конце концов он пришёл в себя, расправил плечи, с болью осознав, как плохо спал на твёрдой земле, переложил руку на рукоять дубины на бедре и отправился в путь. Он должен был найти Костяного лорда. Он должен вернуть свой меч. Он должен вернуть свою честь. А потом, когда он всё это сделает, ему придется искать путь на другую сторону Стены, чтобы вернуться к своему королю и своему долгу. Освелл бродил по огромному лагерю, мимо костров Рогоногих и палаток из тюленьих шкур людей с Замёрзшего берега. Никто не обращал на него внимания. Только обитатели пещер отгоняли его, как бродячую собаку, когда он подходил слишком близко к ямам, которые они вырыли в твёрдой земле под свои лагеря. Когда он в конце концов миновал костры и палатки кланов ледяных рек — мужчин и женщин, которые, по слухам, питались человеческой плотью, — Освелл с готовностью обернулся, увидев хитрые глаза мужчин. Видел ли он в их взгляде что-то похожее на голод? Конечно. Здесь все были голодны. Припасы были скудны и в основном израсходованы, а лес вокруг и немногочисленные мелкие речушки рядом с лагерем уже почти не давали ничего съестного, разве что червей из глубины мёрзлой земли. И всё же, действительно ли они едят человеческую плоть? Освелл не знал, и не хотел знать. Одного такого зверя хватило бы, чтобы прокормить сотни мужчин и женщин в течение нескольких дней, — подумал Освелл, увидев издалека огромных мамонтов, на которых гиганты прискакали в бой некоторое время спустя. Однако он не сомневался, что за одну только попытку поднять руку на одного из этих мохнатых зверей великаны проломят любому череп. Не прошло и часа, как солнце, скрытое за толстым покрывалом серых туч, снова стало опускаться на ночь. Только сейчас Освелл осознал, сколько времени он потратил, нет, сколько времени он потратил впустую, бессмысленно блуждая по окрестностям. Он был голоден, настолько голоден, что желудок начал болеть, как он понял только сейчас. Но с этим придется подождать. Сейчас важнее было другое. То, что он не мог и не хотел больше откладывать. Время пришло, решил он. Вскоре он нашел Костяного лорда. Этого человека — Гремучую Рубашку, — заставил себя подумать Освелл, — окружало около дюжины других одичалых, которые, как предположил Освелл, были из числа его подчинённых. Они собрались вокруг костра и ели жареное мясо того, что, по мнению Освелла, могло быть козлом. А может, это была одна из маленьких лохматых лошадок, на которых одичалые ездили в бой. Гремучая Рубашка увидел Освелла с расстояния в несколько шагов. Он тут же вскочил с земли, и его рука потянулась к эфесу меча на бедре. Моего меча. — Ты очень смелый, раз осмелился прийти сюда, поклонщик. Отдаю тебе должное. Без защиты Манса... — рявкнул он на него. — Или ты не смелый, а просто глупый? — Я рыцарь, — сказал Освелл, продолжая идти к Гремучей Рубашке длинными шагами. Примерно в десяти шагах от своего противника Освелл остановился. Он потянулся к дубине на поясе, отвязал её от небольшой петли из соломенной ленты и протянул перед собой. Это был салют противнику, чтобы поединок начался и прошёл с честью. Конечно, с мечом в руках это выглядело бы более эффектно, но здесь и сейчас дубина вполне сгодится, решил Освелл. Если подумать, такой человек, как Гремучая Рубашка, не заслуживал столь почётного приветствия. Не больше, чем любой разбойник или межевой рыцарь, которого он выслеживал и предавал суду именем своего короля. Возможно, даже меньше. Но здесь и сейчас, на пороге возвращения своего меча и своей чести, это казалось правильным поступком. Гремучая Рубашка молча смотрел на него, как будто не понимая, чего Освелл от него ждёт. — Разруби этого поклонщика на куски, — внезапно прорычал один из людей под командованием Гремучей Рубашки, явно вырвав его из размышлений. — Оставьте этого ублюдка мне, — сказал другой. Это был молодой человек, которому едва исполнилось двадцать дней, с копной русых волос на голове. Он вскочил, поднял с земли длинный нож и быстрыми шагами направился к Освеллу. — Я отрежу твою уродливую рожу с черепа, поклонщик, а потом я... Быстрым движением, слишком быстрым для неопытного противника, Освелл отразил небрежно выполненную атаку длинным ножом, отбив клинок в сторону дубиной. Одичалый потерял хватку на оружии, и оно отлетело по дуге. В тот же миг Освелл снова взмахнул дубиной. Её тяжелый деревянный наконечник ударил по голове совершенно изумлённого одичалого. С глухим стуком парень повалился как мокрый мешок, не успев издать ни звука. Длинным шагом Освелл перешагнул через лежащего без сознания одичалого. Кровь текла из его разбитого рта и собиралась в небольшую лужицу под головой. Кровь была горячей и дымилась в морозном воздухе. Остальные люди под командованием Гремучей Рубашки тоже вскочили с земли, но вместо того, чтобы атаковать, все сделали шаг назад, подальше от Освелла. Только сам Гремучая Рубашка не двигался с места, по-прежнему глядя на Освелла. Молча и с каждым ударом сердца всё более неуверенно. Освелл снова поднял дубину в знак приветствия, на этот раз направив её на Гремучую Рубашку. — Ты пришел сюда, к моему огню, и напал на одного из моих людей, поклонщик? Ты и впрямь глупее, чем я думал, — усмехнулся Гремучая Рубашка. Слова одичалого звучали угрожающе, но Освелл был уверен, что услышал в его голосе легкое колебание, что-то вроде неуверенности. Лучше бы он был неуверенным, — решил Освелл. Среди одичалых и братьев Ночного Дозора этот человек мог иметь жестокую репутацию, репутацию смертоносного бойца. Но что это значило на самом деле? Он убил многих бойцов Ночного Дозора, это правда, но это мало что значило. Даже самые опытные разведчики почти все были простолюдинами, лучше владеющими вилами, чем мечом. В Чёрном Замке мальчишек и мужчин, надевших чёрное, быстро и поверхностно обучали владению мечом и обращению с луком, а затем отправляли за Стену в дикую местность. На Стене было очень мало рыцарей и лордов, которых с детства обучали обращаться с оружием. Так что Гремучая Рубашка мог легко убить десятки, а может, и сотню чёрных братьев, ни разу не столкнувшись с настоящим воином. В то же время сир Освелл из дома Уэнт, был рыцарем, помазанным семью елеями в глазах богов и возведенным в самый почётный ранг заклятого брата Королевской гвардии, лучших воинов всех Семи Королевств. Он был воином, и ему предстояло научить этого одичалого, что значит встать на колени. — Так и будешь стоять здесь весь день или что-то действительно должно произойти? — Освелл вдруг услышал громовой голос Тормунда Великаньей Смерти. Освелл вгляделся в толпу одичалых, которая начала собираться вокруг них. Поединок между Костяным лордом и южным рыцарем, очевидно, мало кто из одичалых мог такое пропустить. Некоторые мужчины и женщины болели за Гремучую Рубашку, а другие, и их было немало, все еще не определились. Освелл быстро отыскал среди зрителей своего друга Тормунда — если тот действительно был его другом. Такой человек, как он, высокий, широкий и ухмыляющийся так широко, словно хотел сожрать целого оленя, выделялся в любой толпе как голый житель Летних островов при королевском дворе. Откуда этот человек взялся так внезапно, словно каким-то образом почуял или учуял, что будет кровопролитие, Освелл не знал. Вероятно, этот секрет умрёт вместе с Тормундом. Теперь же Освелл увидел, что слова Тормунда были обращены не к нему, а к Гремучей Рубашке. И ещё кое-что. Точнее, кое-кто. Прямо рядом с Тормундом, стройная, изящная и восхитительная, закутанная в безупречно белый мех снежного медведя, стояла леди Вэль. Но она не улыбалась. Её взгляд был серьёзен, но она ни на секунду не отрывала глаз от Освелла. — Давай, Гремучая Рубашка, — весело прорычал Тормунд, подчеркнув насмешливое прозвище мужчины, чтобы убедиться, что тот не пропустил его. Освелл увидел, как яростный взгляд Гремучей Рубашки на полминуты метнулся к Тормунду. Но затем он быстро перевёл взгляд обратно на Освелла. Очевидно, он решил разобраться с Тормундом после того, как позаботится об Освелле. — Или ты наложил в штаны от страха и теперь застыл на месте? Хар! Похоже, это были последние слова, которые понадобились Гремучей Рубашке. Он поднял с земли свой уродливый костяной шлем, надел его на круглую голову, схватил валявшийся в грязи обнажённый меч — мой меч — и потопал к Освеллу. Толпа вокруг, а это была уже настоящая толпа, кричала и ликовала, так как казалось, что бой наконец-то начнётся. — Я сварю мясо с твоих костей, поклонщик, — прорычал Гремучая Рубашка, находясь уже не более чем в трёх-четырёх шагах от Освелла. — А потом я добавлю их в свои доспехи. Твой череп станет моей новой чашей для питья. И вот теперь началось. Гремучая Рубашка взмахнул мечом по широкой дуге, и впервые за много дней и недель Освелл снова почувствовал полную уверенность. Вот для чего я был создан, — думал он. — Вот для чего я был выкован. Танец, сладкая песня стали, меч в руке и враг передо мной. С тех пор как Бен Чернопалый подарил мне мой первый меч, а сир Рэндалл показал, как им владеть. Вот он я. Удар был нанесён не очень сильно, но точно и точно. Освелл отразил его дубиной, сделав небольшой шаг в сторону. Гремучая Рубашка был невысоким человеком, почти на голову ниже Освелла, но, судя по всему, одним из немногих одичалых, умевших владеть мечом. И он был силён, сильнее, чем Освелл ожидал от человека его роста и комплекции. В его узловатых руках серебристая сталь лезвия меча превратилась в свистящее пятно, грозу стали, которая, казалось, обрушивалась на рыцаря, как удары молота. Большинство ударов были направлены в голову и руки Освелла. Что бы ни думали многие одичалые о Гремучей Рубашке, тот явно был не дурак. Тело Освелла, обтянутое кожей и мехами, было хотя бы немного защищено даже без настоящих доспехов, но без наручей и поножей, а также без шлема Освелл был наиболее уязвим в районе шеи и рук. Он спокойно отражал все удары, встречая дубиной каждый выпад и отводя его в сторону. Осколки дерева разлетались в стороны, как капли дождя, когда клинок ударялся о дерево дубины. Гремучая Рубашка приближался с каждым ударом, сир Освелл отступал с каждым парированием. Так они медленно танцевали вокруг небольшого костра. Краем глаза он заметил несколько одичалых детей, которые протиснулись в самую гущу толпы и теперь смотрели на них большими и белыми, как куриные яйца, глазами, словно это было кукольное представление для детей на ярмарке. Гремучая Рубашка выругался, когда Освелл парировал его последний удар. Он превратил высокий порез в полувысокий, проскользнув мимо дубины Освелла. Меч вонзился в рукав Освелла, прорезав кожу, мех и немного плоти. Однако прежде чем лезвие успело прокусить рукав, Освелл уже вывернул руку, занёс дубину и остановил удар Гремучей Рубашки очередным дождем осколков. Лезвие скользило по дубине, счищая старую кору и неровности, придавая деревянному оружию идеально гладкий край. Ответный удар Освелла пришёлся в левый бок Гремучей Рубашки. На краткий миг Освеллу показалось, что он слышит, как ломаются ребра в груди мужчины. — Я думал, ты боец, поклонщик, — вздохнул Гремучая Рубашка, явно испытывая боль. — Но ты только и делаешь, что уворачиваешься от меня. Не думал, что ты такой трус. — Этот трус сейчас убьет тебя, — спокойно сказал Освелл. Он получил небольшой порез, но и сам нанёс удар, более тяжёлый, чем та царапина на его руке. И, что ещё важнее, теперь он знал своего противника. Гремучая Рубашка, при всей своей хитрости и трусости, как о нём говорили, был свиреп с мечом в руках. Но как сражаться с настоящим рыцарем, он не знал. Его техника была неуклюжей и грубой как у мальчишки, удары мощными, но неточными, защита небрежной, неаккуратной. И он был нетерпелив. Если бы Освелл держал в руке клинок, бой бы давно закончился. И Гремучая Рубашка, несомненно, тоже понимал это. Да, Освелл видел это в его глазах: сомнение, растерянность, зарождающийся страх. Одичалый снова вступил в бой, на этот раз с криком, словно его голос мог сразить врага там, где не могла справиться украденная сталь. Меч опускался всё ниже, выше, снова опускался. Освелл блокировал удары по голове и рукам, что, казалось, становилось всё легче с каждым мгновением. Он устал. — Давай, трус, — громко крикнул Гремучая Рубашка, запыхавшись. Он слишком вымотался и всё ещё изнурял себя криками. — Посмотри наконец мне в лицо. Настоящий человек из вольного народа не убегает. — Я не принадлежу к вольному народу. Снова Гремучая Рубашка наносил удары, снова Освелл легко отбивался от них, ещё легче, чем раньше, и отступал шаг за шагом, всё время огибая костер, а одичалые вокруг подбадривали их, жаждая крови. — Хватит убегать. — Ещё не поздно бросить свою сталь. Сдавайся. — Умри, — прошипел Гремучая Рубашка и тут же снова атаковал, переполненный яростью. Настал момент положить конец этой игре. Удары и порезы Гремучей Рубашки становились медленнее, слабее и, по мере того как возрастал его гнев, более небрежными. Как и его защита. Освелл внезапно перестал отступать, что, казалось, застало Гремучую Рубашку врасплох и вывело его из равновесия. Освелл нанёс удар, отбросив лезвие меча в сторону и со всей силой, на которую был способен, ударив Гремучую Рубашку в правое плечо. Освелл услышал треск и почувствовал пальцами, как ломаются и разлетаются кости в плече противника. Если бы Костяной лорд был облачён в хорошие доспехи, сделанные из кованой стали, а не из варёной кожи и старых костей, этот удар лишь причинил бы ему боль. Он получил бы несколько синяков, но не более того. Однако эта имитация доспехов защищала его тело не лучше, чем если бы он был голым. Мужчина упал на землю с жутким криком. Меч выпал из его руки, и со звоном ударился о мёрзлую землю. Освелл наклонился и поднял меч с земли левой рукой. Его меч. Его честь. Он нашёл Тормунда среди всё ещё голосившей толпы. Тот ухмылялся так же широко как всегда. Очевидно, одичалым вокруг него было совершенно всё равно, кто победит в этой схватке, лишь бы пролилась кровь. Многие, конечно, надеялись на убийство, но Освелл не собирался оказывать им такую услугу. Он победил, и только трус станет сражаться с уже поверженным врагом. А рядом с Тормундом, неподвижно и величественно стояла леди Вэль. Её лицо украшала мягчайшая улыбка. Освелл подошёл к Тормунду и кивком передал ему дубину. Затем он снова взялся правой рукой за рукоять своего меча. Наконец-то. — Костедробилка. Так отныне будет называться это благородное оружие, — объявил Тормунд. — Никогда ещё так много костей не ломалось одним ударом. А ты что скажешь, Гремучая Рубашка? Хар! Освелл повернулся к Гремучей Рубашке, который всё ещё лежал на земле, корчась от боли. Несколько его людей подошли к нему, подняли с земли и понесли прочь, несомненно, для того, чтобы где-нибудь о нём позаботились. Освелл почувствовал такое облегчение, что ему захотелось громко рассмеяться, но он сдержался. Смеяться над поверженным врагом было неподобающе для рыцаря. Затем он снова обернулся. Леди Вэль уже не было рядом. Возможно, ей не так понравилась моя победа, как я надеялся. — Давай, поклонщик, — услышал он громовой голос Тормунда, который обнял Освелла за плечи. — Мы выпьем за твою победу и за жалкое хныканье Костяного лрда. Надеюсь, этот вечер надолго заткнёт его поганый рот. Никто не будет скучать по его глупым бредням. Хар! В следующее мгновение Освелл уже держал в руке шкуру с медовухой. Из вежливости он сделал глоток и поблагодарил Тормунда. — Благодарю того, у кого Тормунд украл этот бурдюк, — громко обратился Освелл к толпе. Люди засмеялись и зашумели. Затем он вернул мех Тормунду, похлопал его по плечу и направился прочь. Он чувствовал себя хорошо, очень хорошо, но ему не хотелось напиваться. Меч снова был у него на бедре, а белые кожаные ножны он нашёл всего несколько мгновений спустя среди вещей Гремучей Рубашки. Он шёл через лагерь одичалых с гордо поднятой головой и прямой спиной. Однако куда ему идёт и что теперь делать, Освелл и сам толком не знал. Он был измотан, по крайней мере, физически, но его разум был настолько бодр от стремительной схватки, что он знал, что не сможет сейчас уснуть. Некоторое время он бесцельно бродил по лагерю, и впервые, как ему показалось, он заметил, что по мере того, как он проходил мимо них, ему встречалось всё больше и больше одичалых. Сам не зная почему, он вдруг оказался рядом со своей палаткой. Он всё ещё не устал, его разум, конечно, не был усталым, и всё же ноги, казалось, хотели что-то сказать ему. И он поддался этому знаку и начал расстёгивать пояс на талии, с которого, наконец, впервые за долгое время снова свисал меч. Опустившись на колени перед входом в свою маленькую, примитивную палатку, он откинул заслонку — кривую и неровную тряпку из старой кожи и клочков меха разных животных — и засунул меч внутрь, спрятав его под тонким одеялом на земле. Он замешкался на мгновение, когда ему показалось, что он услышал что-то позади себя: мягкие шаги по мёрзлой земле, торопливое порхание испуганной птицы, хруст утоптанного снега... Он не знал. Всё, что он знал и ощущал, — это то, что кто-то приближается. Тихо. Его рука сомкнулась на рукояти меча, чтобы вытащить его из-под одеяла. Гремучая Рубашка, — с горечью подумал он. — Либо он, либо кто-то из его людей. Не смог смириться с поражением. Я даровал ему жизнь раньше, но в этот раз... Сильный удар по затылку прервал его размышления. На краткий миг перед глазами вспыхнула белая вспышка боли. Освелл увидел, как земля устремилась к нему, когда он бессильно повалился вперёд. Однако прежде чем его лицо достигло её, мир вокруг уже почернел. Когда он снова открыл глаза, мир поначалу всё ещё был чёрен. Вскоре он понял, что у него на голове был мешок. Освелл хотел снять его, но затем заметил, что не может пошевелить руками. Он был связан. Он не знал, сколько времени пробыл без сознания, где сейчас находится, кто это с ним сделал, и что с ним теперь будет. Он знал только одно. Он лежал на ледяной земле, связанный, как стриженая овца, с шерстяным мешком на голове, не в силах пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы защитить себя. По его позвоночнику пробежал холодок. — Трус, — проворчал он. — Ослабь эти узы и сразись со мной в честном бою, и я... Мешок был сорван с его головы. Свет небольшого костра на мгновение ослепил его глаза. Затем зрение вернулось, и он смог наконец осмотреться, сориентироваться. Он лежал в палатке. В палатке, в хорошо знакомой ему палатке. — И что же ты сделаешь, белый поклонщик? — спросила леди Вэль. Она появилась откуда-то из-за спины Освелла, приближаясь медленными, элегантными шагами. — Миледи, что... что это значит? — спросил Освелл. Его сердце колотилось, а голова пульсировала так, словно грамкин постоянно бил по ней маленьким молоточком. — Разве это не очевидно? - спросила леди Вэль в ответ. На её губах заиграла улыбка. Нет, ухмылка, хотя и совсем иная, чем Освелл когда-либо видел на её лице. Она придвинулась к нему ближе и принялась расстегивать пояс, который так плотно облегал её белое шерстяное платье. Затем она стала расстегивать шнуровку платья, так что даже лежа на земле Освелл мог видеть всё больше и больше её декольте. — Я украла тебя, Освелл из Королевской гвардии. Теперь ты мой. — Украла меня? Но что... — Освелл прервался, когда понял, что это должно было означать. —Миледи, пожалуйста, не делайте этого. Я не могу этого сделать. Я дал священную клятву. Я... я не могу... — О, я уверена, что можешь, — сказала она со всё более широкой, хищной ухмылкой. Она опустилась на корточки рядом с ним. Её платье было расстёгнуто настолько, что Освелл мог почти видеть пышность её груди. Он был поражён, когда её рука внезапно переместилась на его ногу, затем выше, к промежности, где его мужское достоинство начало твердеть при одной только мысли об её обнажённом теле. — Я уверена, что ты можешь, белый поклонщик. Так что прекращай сопротивляться. Всё равно бесполезно. Я украла тебя. Как я уже говорила, теперь ты мой. Леди Вэль облокотилась на его бёдра и принялась расстегивать шнуровку бриджей. Освелл вздрагивал каждый раз, и ему становилось то жарко, то холодно, когда её изящные, проворные пальцы касались его мужского достоинства сквозь шерсть штанов. — Я гожусь тебе в отцы, — слабо возразил Освелл. — И ты думаешь, что для меня это что-то значит? — Теперь она перестала расстёгивать его бриджи и пытаться добраться до его уже твёрдого мужского естества, глядя на него. — Я не знаю, сколько тебе лет, и мне нет до этого дела. Но что я знаю, так это тебя. Я знаю, какой ты человек, и поэтому знаю, что ты лучше любого из всех, кто здесь ходит. Я выбрала тебя, Освелл сир. Я украла тебя. Так что заткнись и дай мне насладиться победой. И если ты будешь вести себя достаточно хорошо, я и тебе позволю насладиться моей победой. С этими словами она наклонилась к нему. Последнее, что увидел Освелл, прежде чем почувствовал, как она прижалась тёплыми губами к его губам, были её полные бледные груди, вывалившиеся из платья. Освелл хотел сопротивляться, хотел остаться верным своей клятве. Однако всё, что он мог сделать в тот момент, — это закрыть глаза, раствориться в поцелуе и, спустя мгновение, ощутить её великолепное тепло вокруг своего твёрдого мужского достоинства, когда леди Вэль наконец освободила его от бриджей и позволила себе опуститься на него.