В паутине судьбы

Внезапная смена настроения своего начальника хоть и удивила Штирлица, но вовсе не выбила его из колеи. Он мастерски уложился в данные ему минуты, на ходу решая, какие факты его биографии могли бы быть наиболее интересными и представить его с наилучшей стороны. Он пока что знал недопустимо мало о Шелленберге, но пришёл к выводу, что тот является достойным соперником, если смог привлечь интерес самого Гейдриха в столь молодом возрасте. — Вы хорошо чувствуете время, — похвалил Вальтер, когда Штирлиц закончил своё повествование, — Вы с точностью до нескольких секунд уложились в отведённый Вам срок, при этом ни разу не посмотрев на часы. Впечатляет. Где Вы этому научились? — Годы упорных тренировок. Я вижу, Вы тоже обладаете этим искусством. Надеюсь, мне удалось восполнить те пробелы моей биографии, которые отсутствуют в моём личном деле. Готов предоставить любые детали, если я что-то упустил. — Я несомненно этим воспользуюсь. А пока что, как Вы нашли Берлин после столь длительного отсутствия? Вы ведь не были в столице больше двадцати лет, если я не ошибаюсь. — Двадцать три года и три месяца, если быть точным. Последний раз я был здесь с родителями, как раз перед нашим отъездом в Китай. За это время не только Берлин, но и вся Германия сильно изменились. Я был пятнадцатилетним подростком, шла война, я помню, я очень жалел, что был слишком юн и не мог пойти воевать. — Вас прельщала военная карьера? — В пятнадцать лет война кажется романтикой. Мы тогда прожили в Берлине около месяца, я только помню, что дом был где-то недалеко от Грюнвальдского леса. — Вы ведь и сейчас сняли там квартиру, не так ли? — Да, небольшой домик. Далековато добираться, но дешевле, чем в Берлине, и мне нравятся окрестности. Я даже пытался найти то место, где я жил с родителями, но мне пока что это не удалось. — И что же, с тех пор, как вы покинули Берлин с родителями, Вы так ни разу и не побывали в Германии? — интонация, с которой Шелленберг задал этот вопрос, была совершенно обыденной, и у Штирлица не возникло никаких подозрений. Он соврал с лёгкостью человека, который знает, что его противник не обладает информацией, которая могла бы заставить его думать иначе. — Увы, нет. Но теперь я надеюсь наверстать упущенное. — На Вашем месте, я бы не очень на это рассчитывал. Думаю, Вам ещё придётся поколесить по Европе, да и за её пределами тоже. — Миролюбиво отреагировал Шелленберг, не менее искусно скрывая тот факт, что ему удалось уличить подчинённого во лжи. — У Вас уже есть на меня планы? — Пока только неопределённые. Сначала мне бы хотелось иметь лучшее представление о Вашем потенциале. Особенно о потенциале аналитика, ведь именно в этом качестве мне Вас и рекомендовали. Впрочем, из Вашего личного дела следует, что Вы совсем не книжный червь-интроверт, прекрасно сходитесь с людьми и легко привлекаете их на свою сторону, убеждая в собственной правоте. Вам ловко удалось охмурить этого бедолагу Хагена, не так ли? — Я не совсем понимаю, о чём Вы, — нахмурился Штирлиц. — Ну ведь это Вы его убедили, что надо отправиться в бар расслабиться в конце рабочего дня вместо того, чтобы самолично отвезти пленённого журналиста в аэропорт. — Я Хагена вовсе ни в чём не убеждал. Я просто сообщил ему, что собираюсь провести вечер в одном достойном питейном заведении, а он был обижен на начальство за то, что после того, как он так мастерски организовал похищение этого латвийского журналиста, его у него забрали и решили переправить в Берлин для дальнейшей обработки, заодно присвоив себе все лавры. Мне и в голову не могло прийти, что он переложит свою ответственность на кого-то другого и отправит с этим Пальмой такой малочисленный конвой. Впрочем, мы не думали, что он представляет для кого-то настолько большой интерес, что его захотят похитить. — Если его похитили мы, было бы логично предположить, что его захотят похитить и у нас. — Возможно, Вы правы. Но легко рассуждать постфактум. — Штирлиц обиженно поджал губы и тут же, как бы спохватившись, добавил, — извините, не сдержался. Просто меня уже столько мурыжили по этому делу, я надеялся, что всё уже позади. — Ну, чтобы навсегда закрыть этот вопрос, изложите мне свою версию на бумаге. Да-да, ещё раз и с теми подробностями, которые вы упустили в своем официальном отчёте. Не специально, конечно же, — улыбнулся Шелленберг с плохо скрытой издёвкой. — Я ничего не упускал, — твёрдо, но без обиды, сообщил Штирлиц, — но я опишу всё, что мне известно ещё раз, специально для Вас. — Прекрасно, — довольно согласился новый шеф, — и не забудьте рассказать о Вашем разговоре с Кессельрингом накануне вылета самолёта из Берлина за Пальмой. Мне как-то не совсем понятно, зачем Вам нужна была эта встреча, о которой, кстати, Вы ни слова не упомянули в Вашем отчёте. — Я хотел быть уверенным, что генералу известно об этом специальном рейсе и он принял все меры безопасности, и нам не надо беспокоиться, что кто-то из его лётчиков решит угнать и этот самолёт, как это произошло с мессершмиттом. Это была рутинная проверка всех ступеней операции. Если бы я стал расписывать в моём отчёте абсолютно все подробности, у меня получился бы целый роман. — Ну хорошо, предположим, — по тону Шелленберга Штирлиц понял, что его ответ не рассеял подозрений шефа, хотя что это были за подозрения, пока что было не ясно. — А какие действия Вы предприняли, чтобы выяснить, кто именно похитил Пальму и где он сейчас может находиться? — У меня не было времени что-либо предпринимать, так как меня тут же вызвали в Берлин. Группенфюрер Гейдрих может это подтвердить, так как приказ о моём возвращении исходил именно от него. Подождите, Вы хотите сказать, что теперь это дело передано Вам на дорасследование? — Это Вас пока что не касается. Вам приходилось бывать в Париже? — Шелленберг внезапно сменил тему разговора. Штирлиц ещё недостаточно хорошо знал своего нового шефа, поэтому не был уверен, радоваться этому или нет. — Я был в Париже несколько раз ребёнком с родителями, но у меня остались только смутные воспоминания. И один раз мне приходилось там бывать в служебной командировке, когда я работал в нашем торгпредстве в Португалии. Увы, на красоты этого города у меня времени не было. — Понимаю, а откуда у Вас знание французского? — Мой отец воспитывал меня, беря за пример кавалера Сан-Феличе. — Кто это такой? — Как у Вас со знанием романов Александра Дюма? — Ого, куда Вас занесло. В детстве и юношестве я зачитывался его романами, но такого персонажа не помню. — Не удивительно, это герой одного малоизвестного романа Дюма, который называется «Луиза Сан-Феличе», по имени главной героини; кавалер Сан-Феличе был её отцом. Он дал дочери прекрасное образование и знание множества языков. С самого детства он каждый день недели разговаривал со своей дочерью на разном языке и требовал от неё того же. Мой отец решил применить похожую методику и на мне, хотя в запасе у него было меньше языков, так что я не могу похвастаться, что в детстве я уже знал семь языков. Но французский был среди тех, которые мне удалось таким образом выучить. — Интересная история. — Сразу же предупреждаю, что её нет в моём личном деле, ну, или я так думаю, что её там нет, — съязвил Штирлиц. — Вы правы, этой истории в Вашем личном деле нет. Там вообще очень мало про Ваше детство. Но об этом позже. А вот мне в Париже приходилось бывать относительно часто, хотя тоже, всё больше по делам. У меня там живёт университетский приятель, ну тот самый, которому я продал мои учебники, когда перевёлся с медицинского факультета на юридический. — Надо же, а я и не знал, что вы когда-то учились на медицинском, — совершенно честно признался Штирлиц. Вернее, он думал, что не знал. Мимоходом брошенное «ну тот самый» совсем не вписывалось в контекст, но Штирлиц ошибочно решил, что его шеф просто оговорился. Годы спустя, подобная мысль никогда бы не пришла ему в голову. — Нет, не знали? — с наигранным удивлением в голосе спросил Шелленберг. — Да, было такое дело. Но после первого курса я понял, что медицина это не моё, а так как я был очень бедным студентом, то искал любую возможность сэкономить. Хорошо, что в Боннском университете я был не единственным бедным студентом, - подчёркивая это самоопределение, усмехнулся Вальтер, - и легко нашёл покупателя на мои ставшие ненужными учебники. — А, так вы учились в Бонне. Я слышал, что это один из лучших немецких университетов, — спокойно, в философской манере заметил Штирлиц. Ему однажды пришлось посетить Бонн нелегально и под вымышленным именем, но ему и в голову не могло прийти, что их пути где-то пересеклись. — Да, прекрасный университет, — как бы предаваясь приятным воспоминаниям подтвердил Шелленберг. — Вам там приходилось бывать? — Нет, откуда, Вы же уже знаете, что я в Германии не был с детства. — Ах, ну да. Кстати, советую при возможности посетить и Бонн, и Боннский университет. Там есть прекрасный парк. — Обязательно воспользуюсь Вашей рекомендацией, — сообщил всё ещё ничего не подозревающий Штирлиц. — У этого парка есть только один недостаток, — продолжил любимчик Гейдриха. — Да? Какой же? — Там очень много цыганок, и они постоянно пытаются поймать случайно туда забредших прохожих и бедных студентов и предсказать им великолепное будущее. — Что ж, буду иметь в виду, — усмехнулся Штирлиц, которому вдруг стало не по себе. Ему совсем не нравилось направление, которое неожиданно принял этот вроде бы ни к чему не обязывающий разговор. Это только в будущем, после долгого времени работы со своим шефом, советскому разведчику будет хорошо известно, что Шелленберг никогда не вёл ни к чему не обязывающих разговоров. — Я так понимаю, что по крайней мере одной из этих цыганок удалось завлечь Вас в ловушку и предсказать блестящее будущее. Нет, не надо, не говорите, что именно, иначе это не сбудется, — продолжал отшучиваться Штирлиц, но следующая фраза Шелленберга сразила его наповал. — Не беспокойтесь, я не верю во всю эту дребедень. Например, мне она предсказала, что я стану генералом, представляете? — насмешливо сообщил Шелленберг и впился глазами в своего подчинённого. — Генералом? Ого, неплохо, — Штирлиц пытался поддерживать игривый тон разговора, но не был уверен, что это ему хорошо удаётся. Он уже понял, кто был стоящий перед ним человек. Нет, он тогда не знал его имени и спустя почти десять лет имел весьма смутные воспоминания о внешности полуголодного студента, но то, что это был именно он, не вызывало никаких сомнений, как и тот факт, что Шелленберг знал с самого начала, кто перед ним стоит и специально заманил его в ловушку, дав признаться, что Штирлиц не был в Германии с детства. Теперь придётся на ходу придумывать объяснения, почему ему пришлось лгать. — Да уж, неплохо, но вряд ли осуществимо. Как Вы считаете? Или Вы полагаете, что я это придумал? — Нет, отчего же? — Штирлиц ожидал удара под дых в любой момент, но, видимо, его шеф предпочитал изощрённо мучить своих жертв, растягивая своё удовольствие и агонию противника до бесконечности. — Звучит вполне в духе типичных цыганских предсказаний. — Это верно. Но представляете, у меня есть свидетель, хотя, к сожалению, если бы это дело слушалось в суде, я бы его не смог предоставить. — Почему? — подыграл Штирлиц. Умирать, так с музыкой. — Увы, это был просто прохожий. Насколько я помню, цыганка его заманила в свои сети первым, а когда он попытался ретироваться, то, не заметив меня сзади на дорожке, толкнул меня в бок и выбил из рук стопку книг, которые я нёс продавать. — Дайте угадаю, это были те самые медицинские учебники, которые Вы упомянули в начале нашего разговора о Париже. — Они самые. — Шелленберг не сомневался, что его новый подчинённый давно понял, что попался, но не мог не отдать должного его выдержке. «Если бы я верил в Бога, то сейчас попросил бы его сделать так, чтобы нашлось приемлемое объяснение для посещения Штирлицем Бонна. Пусть бы он работал тайком на Гейдриха или даже на Канариса; было бы жалко потерять такого многообещающего сотрудника, окажись он давно кем-то завербованным агентом.» Но вслух он продолжил, — В отличие от прохожего, с бедным студентом, которому я продал ставшие мне ненужными учебники, мы весьма неплохо сдружились. Он блестяще закончил университет и в итоге стал эпидемиологом. Правда, он только ещё в начале своего профессионального пути, но ему пророчат блестящее будущее. И пророчат не скорые на всякие лестности цыганки, а весьма достопочтимые профессора, светила, так сказать, в этой области. Сейчас мог друг работает Париже, в госпитале для инфекционных больных. — А, так это и есть Ваш университетский приятель? — без дрожи в голосе уточнил Штирлиц. Это был тот самый госпиталь, куда спрятали Пальму, когда вырвали его из когтей гестапо с помощью Штирлица. Скорее всего, латвийский журналист всё ещё там прятался. Совпадение? Вряд ли. Но как мог Шелленберг раскопать столько деталей за такое короткое время? Да и как ему могла прийти в голову идея проверять госпиталя, да ещё и во Франции? Невероятное везение или в отряде Вольфа был предатель и Пальму «позволили» похитить, чтобы выйти на более крупные фигуры в подполье? — Да, да, он и есть, — подтвердил Шелленберг, и Штирлицу пришлось отложить свои размышления на потом. — Мой друг, сколько я его знаю, всегда был большим почитателем Луи Пастера и, когда представилась такая возможность, пожелал поработать на родине своего кумира. Кстати, наш Боннский университет в своё время присвоил Пастеру почётную степень доктора медицины. Но мы отвлеклись от темы нашей встречи, хоть эти воспоминания и позволили нам узнать друг друга получше, не так ли? — Несомненно, — коротко бросил Штирлиц. — Ну вот и прекрасно. К сожалению, в ближайшие две недели у меня совсем не будет возможности уделить Вам хоть какое-то внимание и ввести в общий курс дела. Но я хочу дать Вам это время на то, чтобы Вы смогли освоиться в Берлине, завести знакомства, посетить всевозможные злачные места, ну и всё в таком духе. — Посещение злачных мест обязательно? — Штирлиц, вы меня пугаете. Вам давно уже было пора жениться, не понимаю, как это наше начальство позволило Вам столько времени оставаться холостым. У Вас что, какие-то проблемы? — Да, проблемы со временем. — Так себе отговорка. Советую срочно исправить это положение. И если я и не стану Вам приказывать жениться в течение одного месяца, то, как Ваш начальник, настоятельно советую по крайней мере обзавестись постоянной любовницей. — И для этого Вы меня отправляете в публичный дом? — Нет, не для этого; желательно, чтобы дама Вашего сердца была из более благопристойного общества. Но посещение подобных заведений снимет подозрения начальства, что Ваши сексуальные интересы лежат в другой области или вообще отсутствуют. — То есть признаться в том, что я в юности дал обет безбрачия, не получится? — У Вас мало в жизни проблем? Зачем создавать новые на пустом месте? К тому же, подобные заведения посещаются не только с целью удовлетворения своих природных потребностей. Или Вы не в курсе? — В курсе. Я обязуюсь регулярно посещать подобные заведения. — Вот и прекрасно. Но это не единственное, чем бы мне хотелось, чтобы Вы занялись в ближайшие две недели. — Я рад это слышать. Вы ещё хотели, чтобы я написал Вам подробный отчёт по Испании, всё, что касается дела Пальмы. — Исходя из того, как мне расхваливали Ваши аналитические способности, мне бы хотелось получить от Вас намного больше за эти две недели, чем один отчёт по Испании. Вот здесь, — Шелленберг потянулся за небольшим конвертом на своём столе и, взяв его в руки, вручил своему подчинённому, — я набросал девять тем, на которые мне бы хотелось получить от Вас доклад. Нет, не надо проверять сейчас, распечатаете его, когда устроитесь в своём кабинете. Да, представьте, мне удалось выбить для Вас небольшую каморку, но зато Вас там не будет никто беспокоить. Не удивляйтесь выбранным мной темам, я уверен, что большинство из них Вам совершенно незнакомы. Таким образом я хочу проверить, насколько хорошо Вы умеете добывать и анализировать информацию. Я не ожидаю больше двух машинописных листов на каждую из тем, хотя чуть больше или чуть меньше тоже не возбраняется, всё в разумных пределах. В качестве приложения, составьте небольшой отчёт о том, как и где Вы добыли эту информацию, и какие меры предприняли для её поиска. В это время Вам не обязательно появляться на Вашем рабочем месте, но и не возбраняется, конечно же. Это я оставляю на Ваше полное усмотрение. Вопросы есть? — Пока что нет. — Хорошо, но учтите, я не смогу уделить Вам дополнительного времени в следующие четырнадцать дней, так что действуйте по обстоятельствам. Мой помощник Эрих Швабе покажет Вам дорогу в Ваш кабинет и поможет со всякими административными вопросами. А теперь Вы свободны. Хайль. — Хайль Гитлер, — отчеканил Штирлиц, отдавая салют. Из кабинета своего шефа он вышел на деревянных ногах, в каждую секунду ожидая немедленного ареста. 0 0 0 0 0 0 Ареста не произошло, и Штирлиц с помощью ассистента Шелленберга добрался до своего нового места работы. Подавив неимоверным усилием воли все эмоции, он с видимой благодарностью и интересом выслушал все наставления и советы Эриха и, оставшись один на один с самим собой, взял всё ещё не распечатанный конверт Шелленберга и подошёл с ним к окну. Вид из его окна на третьем этаже открывался на один из внутренних двориков огромного здания. Был прекрасный солнечный день тёплого сентября, и Штирлиц, поддавшись эмоциям, открыл окно. Может, это был его последний день на свободе. Да, Шелленберг дал ему беспрепятственно уйти из его кабинета, и даже по дороге его не загребли тюремщики и не поволокли в где-то совсем неподалёку находившиеся пыточные камеры гестапо, но надолго ли? Сколько времени его новый молодой и несомненно амбициозный шеф будет играть с ним в кошки-мышки? Догадаться о планах Шелленберга было не сложно. «Раз я не раскололся и не упал на колени прямо в его кабинете, моля сохранить мне жизнь, значит, я стою того, чтобы меня заманить в более изощрённую ловушку. Скорее всего, Шелленберг рассчитывает, что я захочу, во-первых, предупредить своих работодателей о скором и неминуемом провале, а во-вторых, как-то передать сообщение о том, что местонахождение Пальмы раскрыто и его надо срочно вызволять из Парижского инфекционного госпиталя. Нет, это было бы глупо. Ведь даже и ежу понятно, что за Пальмой уже следят, и любые попытки его освобождения приведут к раскрытию ещё большей сети нелегалов. Хотя организовал же я похищение этого самого Пальмы из-под носа агентов гестапо в Бургосе, почему бы не в Париже? Только теперь я ничего не могу не только организовать, но и даже предупредить. Ведь за мной денно и нощно будут наблюдать много глаз. И не только из-за Пальмы, так как в моей до сих пор безупречной биографии Шелленбергу удалось пробить огромную дыру, и я сам в этом виноват. Нет, моей вины тут нет, никто не смог бы предвидеть такого поворота событий! Вся моя прекрасно разработанная и в течение столь долгих лет поддерживаемая легенда разлетелась вдребезги из-за невероятной случайности. Надо было более внимательно отнестись к болтовне той цыганки. О боже, Максим, ну что ты такое говоришь! Руководствоваться предсказаниями цыганки, это же… это же… ну полный бред. Хотя когда-то очень давно, ещё во Владивостоке, я сам давал предсказания юной цыганке по имени Мария. Тогда семнадцатилетней красавице-певунье я предрёк дальнюю дорогу и червонного короля, который увезёт её вдаль на тройке добрых коней. Сбылось ли это? Вряд ли. А что мне самому напророчила та цыганка в Бонне? Ах да, неожиданно столкнуться с любовью всей моей жизни. Тогда я очень на неё обиделся, так как я уже встретил Сашеньку и никакой другой любви мне было не надо.» Штирлиц закрыл глаза и попытался воспроизвести эту сцену у себя в воображении. Вот цыганка шуршит своими многоярусными юбками и уверяет в своей непогрешимости. Он в негодовании отступает назад и сталкивается с Шелленбергом, которого он тогда ещё не знал по имени. Стоп! «Сталкивается», да, да, тот самый глагол, который употребила предсказательница. «Тьфу, какая ерунда, в самом деле. Это даже не смешно. Хотя… да нет. И вообще, не до предсказаний сейчас.» Исаев открыл глаза. В его небольшую каморку, которую его шеф так элегантно назвал кабинетом, долетали невнятные шумы со двора; свежий воздух приятно овевал подставленное к небу лицо, и атмосфера казалась такой жизненной и вдохновлённой. Катастрофы были чем-то совсем далёким и невозможным. «Очень даже возможным и почти неизбежным, — мрачно подумал Штирлиц, но тут же решительно отогнал от себя мрачные мысли. — Шелленберг задумал игру, несомненно, какую-то очень сложную многоходовочку. А чем сложнее план, тем больше вещей может пойти совсем не по этому плану, так что мы ещё пободаемся, Вальтер Фридрих Шелленберг!» И с таким вот решительным настроем Штирлиц сел за свой стол и, вскрыв конверт, достал лист бумаги с заданиями. Видимо, это был день сюрпризов. А ещё, видимо, полёт фантазии Шелленберга был мало чем ограничен, и Штирлиц уставился в недоумении на девять выбранных его шефом тем: 1) Уолтер Рэли и поиски Эльдорадо 2) Питер Пауль Рубенс — Испанский, Голландкий, Французский или Английский шпион? 3) Томас Остин — безответственный охотник на кроликов или умышленный вредитель, нанёсший непоправимый ущерб природе Австралии? 4) Пять элементов восточного гороскопа и Китайский циклический календарь 5) Жанна д’Арк — простая крестьянка или незаконнорожденная дочь французского короля? 6) Иван Сусанин — жизнь за царя или за Россию? 7) Торквемада против Савонаролы 8) Демоны и призраки Агиохары — леса самоубийц в Японии 9) Американские президенты и их связи с фримасонами