Водоворот

На удивление, просыпается он сам, когда небо ещё держится туманным, на восходе солнца. Узумаки ровно дышит у него за спиной, его сердце спокойно бьётся. Мицки замирает на краю кровати и вслушивается в тишину, что висит в комнате и даже на улице — там покой. Только птицы и ветер шумят. Однако… Мицки думает про другое. Узумаки спит совершенно расслабленно. Беспечно. Мицки нервно сглатывает, но не решается повернуться и посмотреть, потому из его тела, из руки вылазит маленькая белая змея. Тихо и незаметно ползёт по плечу, выныривает из ворота кимоно, прижимаясь к шее, и сквозь торчащие волосы на затылке смотрит на мужчину. Тот крепко, расслабленно спит. Ни о чём не беспокоясь. Не боясь. Сердце начинает биться быстрее, но Мицки заставляет его успокоиться, напрягая все силы — как в засаде за спиной врага. Но мысли бьются в голове, не дают покоя, и во всём теле покалывает волнение, как при сражении, на миссии. Мужчина спит совершенно беззаботно, его шея открыта, и стоит змее сделать только один быстрый бросок, вонзить клыки в шею, и тот умрёт. Зубы змеи ведь так легко входят в тело. И артерия на шее так беспечно открыта, притягивает взгляд, манит нанести удар. Только может это не сразу сработает — Узумаки живучие. Да и охрана, наверняка… Мицки лихорадочно думает, пока змея гипнотизирует загоревшую шею, выпуская клыки. Если он нападёт, впустит самый сильный яд, а сам сверху накроет его голову подушкой — их не услышат. Можно ещё связать другими змеями, чтобы не дёргался, не использовал технику. Тогда Мицки его убьёт. Эта мысль так пьянит, что сердце срывается в бешеный ритм, он замирает натянутой струной — как змея перед прыжком, примеряясь, как поступить. Но почти неуловимо что-то меняется. Он весь обращается в чувства и понимает, что охрана снаружи комнаты только что тихо и практически незаметно поменялась. Две мощных чакры сменяют другие, прячутся в деревьях, что растут за забором. Те растения высокие и с них наверняка всё замечательно видно. Мицки сглатывает нервный ком. В таком случае он точно ничего не сделает — тонкая светлая тюль совсем не скроет происходящее от глаз шиноби. А потом он и вовсе вздрагивает. Змея мгновенно исчезает, а он потерянно, испуганно вслушивается в мелодию. Мужчина шевелится, просыпается и тянется — матрас изгибается под ним — а затем что-то тихо кликает и мелодия стихает. Узумаки снова переворачивается и выдыхает, расслабляясь. Это, что, был… будильник? Сердце безумно колотится, дышать тяжело, страх холодом держит напряжённое тело, но Мицки уже понимает: что это было. И нервно выдыхает, пытаясь успокоиться. Какой внезапный всплеск был… слишком выбивает из равновесия, и он долго не может прийти в себя — сердце слишком быстро бьётся, а по нервам то и дело блуждают нервные импульсы страха. — Что уже случилось? — Тихо спрашивает мужчина, придвигаясь к нему ближе, снова кладёт руку на бок. Голос у него ещё хриплый, сонный, но он уже успел проснуться и заметить его состояние. Получилось ли бы у Мицки вообще его ранить?.. — Ты чего-то испугался? — Уже более живо спрашивает Узумаки, придвигаясь ещё ближе — Мицки спиной чувствует его жар, что ещё сильнее после сна и от одеяла. — Будильник. — Он практически не врёт. Действительно испугался этого звука, и всё остальное волнение, все мысли можно легко списать на это. Простое объяснение. — Будильника испугался? Он тихо играет же, специально звук убавил… — Я… не ждал такого. — Непонятно зачем объясняется он. Может, чтобы Узумаки не придумал чего-то другого взамен этого простого механизма. — М… Теперь всё хорошо? — Да. — Замечательно. — Выдыхает мужчина и переворачивается, отпускает его. Мицки слышит как он потягивается, а потом зевает. Все ещё слишком расслабленно. Совершенно не считая Мицки опасным. И так запоздало Мицки начинает думать — Узумаки один из опаснейших людей в мире. Он опасный враг, даже объединённая пятёрка его опасается. К тому же он ведь живучий Узумаки. Да, и сильнейшие шиноби умирают, не просто так же Райкаге сменился, да и все Хокаге умирали рано или поздно — и никто от старости — тем более даже сильнейшим нужно спать. Вот только… Мицки явно не тот, кто сможет воспользоваться этим. Куда ему тягаться с ним, а тем более убить? Наверняка же даже если попытается, то мужчина сумеет что-то предпринять. А потом и АНБУ его скрутят — наверняка, ведь именно они следят за комнатой, ведь только они могут так скрываться, да и не чуунинам же охранять Узукаге. Какой же он идиот. Хотя, что себя винить — в стрессе чего только не подумается. И он лишь тоскливо закрывает глаза, когда мужчина треплет его волосы и уходит в ванную. Опять же приходится напомнить себе — что он может только выжидать и притворяться послушным. А потом просто тихо сбежать. На большее его не хватит. Да впрочем ничего больше и не нужно — только покой и возможность свободно умереть. На что-то другое он, в принципе, и не может надеяться. Пусть… Карин и вылечила его, пусть тело уже и не увядает, но чакра ведь так и не восстановилась. Да и не восстановится — это не тело, что можно исправить, а тем более не кому-то, кроме отца. Это не под властью знаний людей, так что он так и останется слаб, и чем мучаться, бояться и продолжать жалкое, никому не нужное существование, чем попасть в плен — лучше уже умереть. Но, для начала, выбраться бы отсюда. Вчерашние слова, желание Мицки висит где-то в воздухе, чем-то тяжёлым, смутно давит. Но они, конечно же, игнорируют это. Мицки потому, что не может желать другого и потому, что не может это получить. А Узумаки потому, что не хочет и не собирается его отпускать. И даже красивые слова, «забота» ничего не меняют. Однако… Мицки слушается. Снова тихо следует за стол, вяло завтракая рисом с овощами — вкусно, но недостаточно, чтобы он заставил себя съесть всё. Тем более, уже даже от такой небольшой порции в желудке тяжело. Зато ещё одно новое пирожное радует. Хотя это скорее просто пышное, мягкое тесто, с чем-то жидким сверху. Мягко и вкусно. В целом, утро повторяет вчерашнее, за исключением того, что они не разговаривают. Только иногда мужчина на него странно смотрит, а после завтрака уходит снова в ванную. Мицки же малодушно сбегает обратно в кровать, снова сжимается у спинки, скрывшись одеялом от той самой служанки. Она хоть и удивлена немного, взволнована, но только тихо собирает посуду и, уходя, слегка кланяется ему и Узумаки, когда тот возвращается в комнату. На столе снова стоит кувшин с холодным чаем, в нём плавают какие-то цитрусы и, кажется, клубника. Рядом лежит какое-то печенье. Мужчина снова предлагает посмотреть телевизор, стараясь казаться дружелюбным и лёгким, время от времени поглаживает его, потом предлагает и почитать книгу, раз Мицки не реагирует, когда Узумаки спрашивает, что ему включить. В конце концов, в дверь снова стучат и он выходит в коридор. Говорит с кем-то, отойдя от двери. Мицки не хочет вслушиваться в слова, только фоном слышит звуки голосов — ему кажется, что ничего полезного он там не услышит. Потому только и дальше сидит, незаинтересованно разглядывая книги перед ним — одна энциклопедия про страну Водоворота, в ней, скорее всего, про всё понемногу рассказано; вторая про собак — откуда она вообще у мужчины? Слишком неуместная литература. Впрочем, у него здесь шкаф во всю стену с разными книгами. Правда, наверняка там и документы есть… про деревню, страну, которыми он фактически управляет. Но Мицки они не интересуют — ему это просто бесполезная бумага. Единственное, что пригодилось бы, это план побега, но вряд ли он будет в этих бумагах, да и глупо там рыться, учитывая, что за ним наблюдают. Так что он сидит и рассматривает комнату. Она вся какая-то светлая, тёплая. И на полу мягкий ковер, только под дверью в коридор и балкон деревянный пол, картины полей и цветов на пустых стенах. Стол, где они едят, большая, слишком удобная кровать и кресло возле окна. Рядом с ним столик. Ещё шкаф с одеждой, конечно, тумбочки по бокам кровати, но больше ничего и нету. Впрочем, для Мицки и этого много — у самого даже мебели почти не было. Но вот точно не было такого балкона. Кстати дверь, кажется, всё время открыта. Занавеска колышется на ветру. Оно и не странно — в Узушио климат мягкий, тёплый. Даже ночью трудно замёрзнуть, и зимы фактически нету. Да и одеяло тёплое — даже если пойдёт дождь или северный ветер будет, можно не закрывать балкон. Отличное место Узумаки когда-то выбрали для своего дома. Было бы хорошо жить здесь. Но не Мицки мечтать об этом — для него ведь это, в конечном итоге, просто… клетка. И заканчивается она видимо на этой спальне и балконе. От такого снова становится грустно и больно, и Мицки зажмуривается. Медленно дышит, пытаясь успокоиться. Думать. Ему нужно найти выход. Потому он несмело, осторожно встаёт с кровати, аккуратно сложив книги в сторону, тихо идёт за своими новыми сандалиями, а потом к балкону. Замирает там нерешительно, однако Узумаки в коридоре вроде не реагирует. Шиноби в засаде тоже, и он осторожно надевает сандалии и выходит под солнце. Снова надолго замирает, чтобы хоть немного обмануться ветром и теплом — почувствовать природу, жизнь и свободу. Но крики чаек выбивают из этого. Внезапно где-то рядом начинается жуткий галдёж и Мицки видит, как птицы летят в какое-то одно место. Исчезают за деревьями и какими-то домами. Громко, абсурдно, но так… смешно. Он даже немного улыбается — слишком дурные звуки издают чайки. Смеются так по-глупому. Ему жаль, что раньше он не мог их слышать. Но не об этом нужно думать. Он заставляет себя успокоиться и собраться. Осторожно подходит к широким каменным перилам и осматривается, стараясь, чтобы было не слишком очевидно, как он сильно жаждет выбраться. Совсем бесстрастным ведь тоже нельзя быть, но и бездумно бросаться, истерично искать выход тоже. Пусть думают: что он хочет, но боится, не решается. Потому он нервно сжимает пальцами уже перила, закусывает губу — даже не играет, а скорее нервы так выпускает — и осматривает эту часть двора. Сам дом наверняка огромен. Может даже это и есть рабочее место Узумаки, а не только то, куда он приходит на ночь. Сам Узумаки назвал это домом, когда рассказывал ему, где Мицки оказался, а если это ещё и резиденция Узукаге… В таком случае всё только усложняется — наверняка она находится в центре острова и деревни, и это уже уменьшает шансы на побег, так ещё и точно будет охрана, а не только эти два АНБУ, что следят за ним. Что же ему делать тогда? Хотя, пока даже неясно куда и как вообще можно бежать. Единственное, что Мицки помнит, это то, что свободное море на западе от Водоворота, на востоке континент занимает Огонь. Но туда, пожалуй, не нужно убегать… Получается только унестись в открытое море и там утонуть. Вроде, там начинается сильное течение и тело вряд ли найдут до того, как оно разложится. А если кто-то и найдёт, наверное и не поймут кто он, не станут пытаться узнать секреты отца, так что это хороший вариант. Проблема только в том, что у него не то что возможности нет унестись так далеко в море, но даже сбежать из этого дома. Он чувствует, как АНБУ за ним смотрят — один из кроны старого, высокого фикуса с тёмными листьями, второй на земле за забором. Так посмотришь и не увидишь их… Но Мицки всё же и сам шиноби, и чувства у него сильнее, так что он их чувствует. Правда… чакру уже не так хорошо — слишком много он потерял, когда его сила иссохла — но остальные ощущения всё так же при нём. И все в Конохе ведь правы были — он чудовище. Самое настоящее. Не страшное, но уж человеком его точно не назвать, со всем тем, что он ощущает. Как ощущает. И потому он точно знает, что на дереве сидит девушка, не намного старше его, а за забором мужчина. Старше. Такая комбинация настораживает — мужчина точно опытный, сильный шиноби, а раз девушка стала агентом АНБУ так рано, значит она тоже выдающегося таланта. Как с такими надзирателями тогда сбежать? И забор высокий, он на втором этаже… Не ясно, что на первом, и наверняка по округе ещё стоит охрана. Хорошо, что здесь много растений, Мицки будет где скрыться, наверное, но в остальном — как сбежать? Отвлечение? Дождаться смены? Утром ведь эти заменили тех, кто был ночью. Может позже он сможет выбираться хотя бы во двор и там что-то устроит, например, использует клона, а сам тихо сбежит. Хотя надолго ли клона хватит… от силы несколько минут. Бежать придётся быстро. Опасно это, может и не успеть тогда… и если они в такое неподходящее время будут меняться… несколько часов Мицки не продержит клона. А как вообще далеко ему можно? Что позволено сделать АНБУ? Если он попытается сбежать… его просто схватят или измучают? Узумаки вроде не хочет… «портить его», но что на счёт его шиноби… Страшно предположить, и он нервно мечется взглядом по забору, растительности за ним. Может лучше не рисковать? Но он тогда навечно здесь застрянет. Мицки нервно выдыхает и наваливается руками на перила, тело напрягается, он встаёт на носочки, готовый перепрыгнуть перила и побежать, и… ветка в кроне фикуса предупреждающе дёргается. Мицки так и замирает натянутым нервом, смотря в крону дерева — между шатающимися листьями мелькает белое пятно маски, просматривается силуэт человека. Он нервно становится обратно на плиты балкона, сжимая перила пальцами. Конечно же, такое заметно, но… его хотя бы бить не будут за это? Хоть что-то хорошее. Но предупреждение стоит услышать. Тем более, что АНБУ спокойные после этой выходки — не напряглись даже, уверены в своих силах. И почему он всегда попадает в такие безвыходные ситуации? Сейчас же даже сила не поможет… Ему остаётся только глаза отчаянно закрыть. И он стоит тихо, успокаивается. Только слышит, как Узумаки возвращается в комнату. Он подходит к двери балкона, и Мицки отрывает руки от перил, снова цепляясь в подол кимоно, и послушно к нему оборачивается. Мужчина так и стоит у двери, разглядывая его. Расслабленно. Он на своей территории и уверен в силах — ему можно. Мицки остаётся только подчиняться. — Понравилось на балконе? Может пообедаем сегодня здесь? — Мицки не отвечает, только взгляд переводит куда-то на кресла — оказывается у них есть накидки, чтобы во время дождя не намокли. Зачем ему это замечать он не понимает, но такое нормально, когда нервы и мысли крутятся лихорадочно. — Было бы хорошо здесь отобедать. — Прерывает мужчина затянувшуюся тишину, и Мицки кивает — ему то что? Хотя есть под взглядами АНБУ странно… Да, в принципе, как и всё в этой ситуации. Он ещё раз прокручивает в голове мысли по поводу пробега и несмело идёт немного в бок от мужчины — садится на дальнее кресло. Узумаки ничего не говорит, и Мицки хоть немного легче — по крайней мере, в этих пределах он может передвигаться. Хотя и нет толку — за ним смотрит и Узумаки и АНБУ. Никакой свободы. Никакого покоя. Хорошо, что в комнате не следят и он не прикован. Хотя, это пока — мужчина не сможет с ним быть постоянно, и, когда ему надоест или придётся уйти, не ясно, кто и как будет за ним присматривать. Может тогда совсем всё закроют. Сейчас же Узумаки уходит обратно в комнату, а Мицки и дальше думает, где можно выскользнуть. И как. Через балкон не вариант наверняка — если они даже прямиком с дерева наблюдают. Было бы окно в ванной… Мицки немного поворачивает голову, пытается разглядеть: что там дальше, однако видит только стену здания, что не так далеко заворачивает. Видимо, спальня на угле. Точнее ванная ровно заканчивает дом, а вот забор, с кустами и деревьями, идёт дальше — видимо там передний двор большой. И если так, то там вход наверняка тоже с охраной. Да и в целом бежать с окна… не с его навыками и удачей, к тому же охрана — ему надо будет много узнать и план сложный придумать, чтобы сбежать. Отвлечь чем-то, чтобы все туда пришли, клона закрыть в комнате, а самому… самому сбежать. Вроде и просто звучит, но Мицки этого не воплотить же. Не сейчас, не с тем, что он знает, не с тем, что заперт в спальне. Да и не с его исчезнувшей силой. И как это всё давит, как делает больно, даже руки опускаются от безнадёжности. Он пытается придумать что-то панически, но всё время его душит то, что он слаб и просто замкнут в клетке, что нет шанса сбежать. Это душит до слёз, но он быстро стирает их рукой и смотрит в другую сторону дома. Там стена длинная, туда дом тянется, а вот забор заворачивает вскоре за углом. И он такой же высокий, под ним такие же кусты и деревья. Как-то одинаково здесь всё, впрочем, не передний вход же. Да и к чему ему разглядывать и удивляться? Ему нужно ведь только запомнить: что где, чтобы продумать план побега. Только вот сейчас он ограничен только спальней и балконом — куда-то наружу и не стоит надеяться выйти. Но, может мужчина всё же не будет держать его здесь всё время? Как раз, когда Мицки думает про Узумаки, тот выходит из спальни. Ставит на столик между креслами поднос с кувшином чая и чашками, а потом снова уходит. Ненадолго, возвращается с документами и садится в другое кресло, что-то пишет прям на листах в толстой папке. Время от времени он стучит ручкой, когда читает, но вскоре ему это надоедает. Узумаки откладывает папку, потягивается и расслабляется в кресле, подставляясь солнцу. Просто… наслаждается летом. И всё. Наслаждается своей жизнью, которая абсолютно в его руках. От этого в горле снова сделалось горько. Как несправедливо: что он может просто жить, а Мицки вынужден и дальше пытаться бороться. И даже толком не зная с чем. Слишком несправедливо. Слишком уничтожает такое положение. Да и Мицки ничем подобное не заслужил, не сделал ведь ничего ужасного. Абсолютно — только выживал, но даже не убивал без надобности, без опасности для себя. Но и теперь, когда его желание — одно единственное, последнее желание — должно было исполниться, он снова всё потерял и теперь совсем заперт. Не то что в стране или деревне, а даже в одной лишь комнате. И под таким надзором. Это всякую надежду убивает. Мицки не выдерживает и отворачивается, чтобы скрыть свои слёзы от мужчины, и тихо плачет. Конечно, тот заметит, но Мицки хочет хотя бы не смотреть на него. И чтобы мужчина на него не смотрел. Так что только тяжело дышит и быстро растирает по лицу слёзы рукой. Узумаки замечает, конечно, Мицки чувствует его взгляд, но не оборачивается, а мужчина и не приближается. Они просто так тихо и сидят, занимаясь своими делами. Через пару минут, когда Мицки достаточно берёт себя в руки, мужчина наливает чай в кружки. Он слышит стук посуды по подносу, но даже не оборачивается. — Выпей немного. — Всё же заговаривает мужчина, но Мицки не слушается, наоборот отрицательно качает головой. И ждёт… какого-то результата, обмирая внутри. Зачем только противится? — Тебе же понравился чай… Или только свежий? — Да. — Тихо отвечает Мицки, сам не понимая, чего добивается — чтобы его совсем закрыли без какого-либо права? Нельзя же злить того, кто тебя пленит. Но нервы и отчаянье не удавалось сдержать. — Хочешь сейчас? — Словно Мицки не противится спрашивает Узумаки. Легко, будто и правда заботится. От этого снова подступает волна слёз и он зажмуривается сильно, выдыхает резко, чтобы взять себя в руки, и со злостью смотрит куда-то в пространство, также не поворачиваясь к нему. Он слишком вымотан, чтобы молчать. — Зачем я вам? Вы же видите, что у меня нет силы, и Коноха и пальцем не пошевелит, чтобы сделать что-то для меня, так зачем? — Обиженно, отчаянно срывается с губ. Руками он сжимает подол кимоно. Мужчина спокойно молчит, ждёт пока он успокоится, а Мицки только злится, особенно, когда чувствует на себе ещё и внимание АНБУ. Но всё же успокаивается — закрывает слёзы, обиду и злость внутри. — Потому что ты интересен. Ты сразу привлек внимание. — Легко и спокойно отвечает Узумаки, будто это естественно. Но потом Мицки цепенеет натянутыми нервами, когда снова чувствует на себе взгляд его глаза. — И Я вижу не только чакру. Можно сказать… душу. — Продолжает мужчина, скрыв свою силу, чтобы Мицки не цепенел. Только вот не сильно получается, потому что теперь в воздухе висит что-то более опасное. Секрет, объяснение этой силы Узукаге. У Мицки внутри всё холодеет от осознания и открывать рот больше не хочется. Просто, если ему это скажут, то тогда останется только смерть. — Скажем так… — Снова начинает мужчина, раздумывая над словами, а Мицки хочется просто уши руками зажать, чтобы не слышать, но он пошевелиться не может. Только внутри всё дрожит от нервов. — Я никогда не ошибаюсь в выборе людей. Всегда замечу обман, предательство, и… того, кому действительно нужно помочь, кто искренне хочет быть рядом. Я взял тебя не из-за силы, а потому, что тебе нужна помощь — вижу каким прекрасным ты можешь быть и не хочу чтобы ты угас. И вижу… как нас что-то связывает. Вот и всё. Я знаю, что мы нужны друг другу. Что наши судьбы связаны. Пока только не знаю для чего. — Спокойно заканчивает Узумаки и продолжает пить свой чай. А Мицки выкручивает и страх и… беспросветное отчаянье. Ему кажется, что Узумаки найдёт его, даже если ему удастся сбежать. Даже если он умрёт — мужчина вытащит его отовсюду. Это так страшно и больно, что он почти не выдерживает. Ему просто хочется на месте умереть, чтобы не испытывать судьбу, не надеяться. Просто умереть. И чтобы не знать, зачем вообще глаз Узумаки свёл их. Но у него нет сил даже всхлипывать, он просто тихо плачет, подрагивая и сжимаясь. — Разве есть что-то плохое в том, что я хочу помочь? — Грустно спрашивает мужчина. Мицки видит краем глаза, как тот наклоняется вперёд, опираясь локтями на колени, как может достать его вытянутой рукой. Слишком близко. — И разве плохо, что я хочу дать тебе нормальную жизнь, смысл, если его у тебя нет? Жизнь ведь… В начале своём прекрасна, зачем отрекаться от неё? Да, бывает от чего, но, я хочу дать тебе всё, чтобы ты больше не хотел умереть — чем это плохо? Прошу не бойся, я действительно тебе не враг. Звучит красиво. Возможно, даже желанно, но… Зачем это всё? Не просто так ведь. Ещё и этот глаз… И как Мицки может поверить? Да никак. Он может только тихо плакать, согнувшись к коленям, и сжаться. Тихо ждать… чего-то. Смерти. Вместо этого, мужчина подходит и гладит его по плечу. — Тебе… нравится же на улице? Тогда тебе казалось куда более приятно было сидеть в лесу, чем в деревне. Неужели: как змея на солнце любишь греться? — Ответа мужчина правда так и не дожидается, хотя по тому как спокойно продолжает, видимо, и не ждал. — Давай я скажу принести сюда тебе диван? Сможешь лежать тут, греться. Мицки, понятное дело, не отвечает. Просто продолжает плакать. А Узумаки всё гладит его, теперь и по голове. — А на вечер плед тут будет и подушки. Всё продолжает он рассуждать. Мицки же сказал, чего хочет. Но ему нельзя уйти, так что он молчит и не реагирует на мужчину. А тот и не заставляет ничего, просто даёт выплакаться. Даже оставляет его одного. Только под наблюдением АНБУ. А потом и вовсе приносит ему свежий чай, когда слёзы у Мицки как раз заканчиваются. Наливает в чашку и забирает холодный чай подальше. Мужчина молчит, не трогает его, часто даже оставляет одного на балконе, уходя в комнату — стучит там какими-то дверцами, ящиками в шкафу. Мицки пытается не обращать внимание и ни думать ни о чём. Пьёт чай, пока он ещё теплый, смотрит в никуда, и просто… существует. Бессмысленно, в одном мгновении. Просто сидит и пьёт чай, пока он не заканчивается и чайничек не становится таким же пустым как и Мицки. Иногда на балкон выходит Узумаки, замирает у дверей и смотрит на него, но так ничего и не говорит, не требует. А когда приходит время обеда, то он вместе со служанкой убирает со столика пустой чайник и ставит там тарелки с обедом. И очередной чайник для Мицки. Конечно, рядом стоят и пирожные — целых три разных. Будто это поможет Мицки забыться и смириться. Но он всё-таки ест. Очередное новое блюдо вкусное и горячее, пирожные не менее восхитительные, чем до этого, к тому же последнее оказывается слегка кисловатым и пахнет лимоном. Оно вкусное. Потому Мицки всё медленно съедает, но вот на мужчину так же не обращает внимание, хоть тот и пытается завести разговор. И… Мицки уже даже всё равно, если тот разозлится. Так будет даже лучше — игры закончатся и его просто используют как нужно, там хотя бы не будет неведения, что совершенно выбивает из равновесия. Не хочется, правда, боли, но… Мицки всё же не отвечает. Просто смотрит в одинаковое небо, где медленно плывут редкие облака и подтягивает к себе ноги, обхватив их руками и сняв перед этим обувь. Только бессмысленно сидит. Даже то, что время от времени девушка с дерева спускается на землю, за забор, мелькнув тенью, его не будоражит. Он даже в слова не высушивается, слишком ему безразлично. Он закрывает глаза, свернувшись в кресле, привалившись к спинке, и просто выпадает из реальности — никаких мыслей, никаких действий в его организме не происходит. Он просто существует какое-то время, пока мужчина его не «будит». Тогда он медленно, всё в таком же опустошении, обувается, чтобы сделать несколько шагов к дверям и снять обувь перед комнатой. Сначала маленький клочок деревянного пола слегка греет босые ступни, но ступить следом на мягкий ковер приятнее. Мицки даже ненадолго замирает так, внезапно словив это ощущение. И не успевает забрать свою обувь, как Узумаки уже сам относит её к двери, ставя там на такой же голый клочок пола. Возле низенькой лавочки, чтобы спокойно обуться. Ужина ещё нет, потому Мицки тихо подходит к своей стороне кровати и тихо садится там, снова сложив руки на ногах и смотря в никуда, когда Узумаки пытается легко, мягко улыбнуться. На это мужчина тяжело вздыхает, но не попрекает. Включает телевизор, какое-то время лежит на кровати, смотря новости. Мицки не вслушивается, просто ложится с краю и дальше тихо существует, улавливая только равномерный бубнёж ведущего и гул работающей техники. Но позже, когда начинается что-то другое, мужчина переворачивается на кровати и смотрит на него — Мицки чувствует спиной. Узумаки пододвигается ближе, тянется рукой — жар тела чувствуется и через расстояние, через шёлк — но не решается потрогать. Убирает руку. — Знаешь, у меня много книг есть. Некоторые, правда, для работы, но есть романы, энциклопедии, про растения вот. Правда, там про природу Водоворота, в целом, но… Хочешь куплю что-то интереснее? Ты вообще любишь читать? Можно купить тебе про растения. — Предпринимает он ещё одну попытку, когда Мицки всё так же молчит. Ему как-то безразлично, что там решает мужчина. — Или хочешь вазон? Алоэ. Мицки как-то горько смеяться хочется от того, как много Узумаки запомнил. Узнал. Гораздо больше, чем все остальные в Конохе за эти годы, а здесь всего… А сколько он уже здесь? Мицки особо никогда и не считал дни, понятия не имел какой месяц, только когда начинались праздники узнавал, иногда где-то слышал какой день недели, но календаря у него не было. Ему и не к чему это было. И вот сейчас он понятия не имел: какой день и сколько он уже здесь. А… сколько он был свободным, на берегу моря и в лесу? Горько. Жалко. Противно. И ему не интересно, что мужчина говорит. Даже плевать на то, что Узумаки его снова гладит. Ему всё равно настолько сильно, что он снова проваливается в абсолютно отрешённое состояние. Он снова не видит смысла, у него нет сил, он абсолютно пуст и не реагирует ни на что. Просто проваливается в темноту, а когда даже открывает глаза, то смотрит в пустоту. Ему ничего не нужно, ни до чего нет дела, он не понимает, что происходит вокруг. Мицки не знает, не воспринимает, что мужчина очень расстроен, когда так и не дожидается ответа, не может разбудить его к ужину и в нервном одиночестве сам ужинает. Мицки не слышит, как Узумаки снова говорит ему тёплые слова, стараясь успокоить, когда сам уже ложится в кровать. Он не реагирует на касания, на то, что его опять отодвигают от края, удобно устраивая на подушке, и поправляют одеяло. Он не живёт — просто существует его тело, и он не находится в сознании — просто открывает иногда глаза. Мицки не знает: как пугается мужчина, мутным взглядом видит что-то зелёное, красное, отмечает будто его пытаются двигать, но… ему абсолютно всё равно. Он лишь немного морщится от боли в руке и снова тонет в абсолютном безразличии. Не ощущая времени. Ничего. *** Узумаки пугается такого. Ему волнительно и больно за такое прекрасно существо, за Мицки. Но он даёт ему время для принятия ситуации, даёт спокойно заснуть. Только вот утром парень не просыпается. Ни сам, ни когда он долго его будит. Осторожно, но потом потряхивая, хлопая по щекам. Мицки не реагирует. И на холодное, мокрое полотенце тоже. Ему страшно за парня. Особенно, когда после долгих попыток разбудить его, Мицки открывает глаза — Узумаки на секунду облегчённо выдыхает, но давится этим, и сердце сжимает болью — глаза Мицки совершенно пустые. Мёртвые. Он дышит, сердце сжимается, кровь течёт по венам, но он лежит, словно мёртвый. Такого… такого Боруто не видел нигде, кроме поля битвы, когда всё кончено и нужно собрать своих мёртвых товарищей. Но Мицки ведь живой? В это с трудом верится, тем более когда Карин долго стоит над ним, используя чакру, но парень так ни на что и не реагирует. Просто закрывает глаза и отворачивается. Сестрёнка пробует много чего, даже просто боль вызвать — давит на руку, когда кровь берёт — но Мицки только морщится. И вновь будто выпадает из реальности. — Что с ним вообще такое? Он умирает? — Спрашивает Боруто, когда Карин возвращается после анализа крови. Он сидит рядом с Мицки на кровати, гладит, но тот даже на касания не дрожит — просто не осознаёт их. А у него вообще есть сознание сейчас? Так страшно и жалко от этого. Глаз сам активируется, вглядываясь в потоки иссохшей чакры. Тело, правда, в норме, но… Что тогда? — Нет, он не умирает. Думаю… он в шоке, депрессии. Сам подумай — где он оказался? Ему вероятно и до этого не было хорошо, раз он умирал, тем более, что причин для смерти я не увидела. А он всё же угасал. Сейчас же… он просто не может воспринять реальность, для его разума это слишком. Вот он и… сбежал от реальности. Что такое случилось-то? — Я просто ответил ему, почему взял его. Он спрашивал, а потом… просто заплакал и лёг. Он ещё вечером так…. Я думал это пройдёт, надо было его не оставлять в покое. — Нет, тогда, вероятно, было бы хуже. — Куда хуже? — Он бы снова мог впасть в истерику или устроить что, или окончательно бы с ума сошёл, а так… Эта апатия защитный механизм. Ему нужно время и… — Да я по глазам вижу, что ты не уверена в этом сама. — Перебивает её Боруто, огрызаясь. Карин зло хмурится в ответ и поправляет очки. Возмущённое лицо строит. — Во-первых, тебе никто точно не скажет, сколько он таким пробудет! — Вскрикивает девушка, топнув ногой, но успокаивается и грустно вздыхает. — Во-вторых, для начала единственное: что можно сделать, это дать ему покой. Подождать. — И сколько? — Грустно спрашивает мужчина, зарываясь пальцами в пушистые волосы парня. Он даже на такое не реагирует, даже дрожи нет. — Давай хотя бы неделю, потом я попробую сделать ему уколы и посмотрим, что получится. Просто… Представь, что про тебя ему рассказывали в Конохе. Да и он по сути в плену, не удивительно это, что так среагировал. Нужно долго провозиться, чтобы он перестал бояться и вот так вот сбегать. Эх, до чего же милый, и такой несчастный. — Переключается девушка с волнения на умиление и от чувств обнимает мужчину за шею. Очень чувственно. — Кхе… Карин, дай воздух… — Хрипит он, пытаясь оторвать от себя руки чересчур впечатлительной и любвеобильной сестры. Ему, конечно, не впервой такое, но всё равно каждый раз чуть небо не начинает видеть от таких бурных объятий. Но, к счастью, она его слишком сильно любит, чтобы по-настоящему придушить или врезать, так что это хорошо даже, без такого он и не представляет сестрёнку. И без того, чтобы она умилялась кем-то. Как сейчас: то ли спящим, то ли игнорирующим всё Мицки. Она воркует над ним, гладит, мнёт белые щеки и всё умиляется, умиляется и убивается, что он, такой прелестный, но такой уничтоженный. Даром, что у неё нет глаза, как у Боруто, всё равно слишком хорошо читает не только чакру, но и душу. Впрочем, по Мицки и так было видно, насколько он забит и искалечен. Личико красивое, тело стройное, элегантное, и сам он такой… очаровательный, манящий. Даже в том каком-то старом, заношенном кимоно и штанах, лежащий в траве и присыпанный листьями, жмурящийся от солнца. Он чем-то завлекает и не только красотой внешней. Невозможно не обратить на него внимание. Но… Он абсолютно изранен внутри, и до такой степени, что будучи шиноби до ужаса боится того, что с ним хорошо обращаются, что хотят помочь. Боится… всех и всего. Страшно даже подумать, что такого с ним случилось. И страшно смотреть на то, как его красивое тело сейчас живое, но совершенно пустое от сознания. Это очень печально. Даже когда он умирал на той поляне, скрутившись клубочком под кустом ежевики, он был и то куда более жив, чем сейчас. В месте, где Боруто хочет о нём позаботиться. — Может… Позвать Иноджина, он что-то сможет увидеть в нём? — Отрывает он сестру от облюбовывания Мицки. Карин отстраняется, спокойно садится на пол и поправляет очки. Смотрит на парня спокойно, размышляя. Боруто же эта идея кажется хорошей — так они найдут проблему и смогут придумать, как решить, как спасти это невероятное создание. — Он, может, и найдёт, вот только, что подумает Мицки, когда поймёт, что случилось? — Он не узнает. Откуда бы? — Хочешь ему врать? Не хорошая идея. — Осаждает его сестра, прошивая своими красными глазами. Мужчина вздыхает. — Я просто хочу что-то сделать. Исправить. — Тяжело выдыхает он, снова грустно глядя на словно не живого парня. — Копанием в голове и ложью тут не поможешь. Во всяком случае… Сначала подождём, может успокоится и сам начнет поправляться, я ему витамины подберу и гормоны. Должно помочь. — Должно… Да его вообще не должны были довести до такого состояния. — Сжимает он зубы и бессильно злится. За что вообще довели до такого состояния такое прекрасное создание? Злость и страх клокочет внутри, но он старается успокоиться — всё равно Конохе он ничего не сделает за это. Только Мицки так подставит и страну. А ещё — ему же нужно быть спокойным, чтобы помочь парню, подарить нормальную жизнь, чтобы он расцвёл и стал прекрасным. Ещё более прекрасным, чем был когда-либо. Так что он ждёт, не отходит от Мицки надолго, то и дело гладит, пытается разбудить и говорить с ним, даже когда золотые глаза совершенно пустые. Он старается и пытается излечить его боль. Но Мицки просто лежит или сидит, если Боруто его сажает, и смотрит в никуда, ничего не видя и не понимая. Он не пьёт и не ест двое суток и Карин делает ему капельницы, от этого под его глазами темнеют тени, и сам он словно выцветает. Совсем как тогда — с чакрой. Это страшно. И неделю они не ждут — Карин всё время вливает в него силы и делает укол за уколом. Всё время берёт кровь на анализы, пока Мицки наконец-то не открывает глаза. Он смотрит на Боруто с болью, отчаяньем, неимоверной усталостью, но теперь Мицки его видит. У него сердце сжимается от боли, досады, что парень так реагирует, но… он старается думать про то, что поможет. Что хочет помочь. Лишь бы снова Мицки не уходил в темноту на две недели.