Child of Darkness (II)

      — Тебе нужно проверить дом, — сказала Петунья.       Гарри сначала оторопел. Потом, нахмурившись, обернулся к родственнице.       — А что случилось?       Поттер напряженно прошерстил все свои воспоминания с тех пор, как попал домой — и никак не мог припомнить ничего странного или тревожного.       — Пока ты был в Хогвартсе, — начала Петунья, вытерев руки полотенцем и бросив то на кухонный островок, — я заметила, что у нашего дома то и дело ошиваются странные люди.       Гарри вскинул брови, оборачиваясь теперь к тете всем корпусом и складывая руки на спинку дивана, на котором сидел.       — А как ты определила, что они «странные»?       Петунья закатила глаза.       — Волшебники не умеют правильно пользоваться нашей одеждой, гаджетами и другими приборами, — пояснила она. — Я как минимум раза три замечала неподалеку людей, одетых в какую-то откровенно глупую и неподходящую ситуации одежду... Да и сочетания они подбирали просто отвратительные! Один раз я видела стоящую около дома миссис Фигг молодую женщину, которая была с ног до головы укутана в теплые свитера! А тем же вечером я заметила, как какой-то мужчина стоит ночью напротив нашего дома в солнечных очках.       Петунья покачала головой и убежденным тоном повторила:       — За домом кто-то следил, Гарри. Я опасаюсь, как бы эти «кто-то» не подкинули нам гадость вроде тех артефактов, что ты разрушил. Я несколько раз обыскала все комнаты. Ничего не нашла, правда...       Женщина досадливо прикусила губу.       — Но я хочу быть уверенной. Мало ли, может, они спрятали их хитрее.       Гарри обдумал слова тетушки и вздохнул.       «Значит, Дамблдор посылал сюда кого-то из своих людей. Нечего было и надеяться, что он оставит Дурслей в покое».       Кэсс, раскинувшаяся на диване и устроившая голову на коленях Поттера, открыла золотые глаза и широко зевнула, показав миру огромные длинные клыки.       — Я проверял дом по приезде, все вроде было чисто, — как есть ответил Гарри, — но я осмотрю его еще раз.       Петунья облегченно выдохнула.       — Будь так добр.       Прошло чуть больше трех недель с тех пор, как Поттер вернулся в дом Дурслей. Когда наконец-то наступило долгожданное воссоединение, Вернон смерил Гарри индифферентным взглядом, в котором в том числе было отчетливо видно и крайне неприятное удивление. Судя по всему, старший Дурсль очень надеялся, что в Волшебном Мире Поттер как-нибудь да раскроет свое истинное лицо. Вся семья знала, что для Гарри жизненно необходимо оставаться обычным, зашуганным мальчиком, и, видимо, Вернон весь год спал и видел, как Поттера сначала казнят, а после предают огню.       При мысли о том, какое разочарование испытал Дурсль на Кингс-Кросс, когда увидел его — живого, абсолютно целого и пышущего самоуверенностью — идущим по платформе, губы Гарри растягивались в злорадной усмешке.       — Кстати, — вдруг снова заговорила Петунья. Женщина меняла занавески на окнах и на Поттера не смотрела, поглощенная своим занятием. — Завтра в городе проводят ярмарку.       Гарри прогудел что-то соглашающееся в ответ, и Петунья продолжила:       — В этот раз там будут готовить лавандовые пироги. Лично я никогда их не пробовала, но все говорят, что они просто чудо...       На этот раз Поттер промолчал, увлекшись пересчитыванием чешуек на голове Кэсс. Ему-то что за дело было до пирогов — пусть они хоть с лавандой, хоть с патокой будут, — он все равно не мог их есть.       Если только в этих пирогах не было шоколада, разумеется.       Пристрастие Гарри ко всем видам и формам шоколада было единственным, что еще хоть как-то связывало вампира с человеческим миром. Прочая еда была для его организма отравой — и в Хогвартсе Поттеру нередко приходилось опорожнять желудок до того, как тот примется неохотно переваривать людскую пищу. Процедура эта была крайне мерзкая, но чего только не сделаешь ради своего здоровья.       — ...там еще будут какие-то соревнования для детей. Хочу вытащить туда Дадли — а то он все время в телевизор смотрит.       — Пусть лучше так, — фыркает Гарри, — не будет портить другим людям жизнь.       Петунья кинула на Поттера злой взгляд и резко встряхнула очередную занавеску, принимаясь прилаживать на крючки.       — Ты идешь с нами.       Гарри аж оглядывается.       — А мне что там делать?       В его голосе звучит возмущенное неудовольствие.       — С самого приезда ты из дома носа не казал, — сказала Петунья, опуская руки и вздыхая. Плечи у нее явно затекли и сильно ныли от нагрузки на мышцы. — А тебе надо время от времени появляться на глазах у людей. Думаешь, твое исчезновение на целый год осталось незамеченным?.. Как бы не так. К сожалению.       Подумав, тетушка добавила:       — Да и воздух свежий не помешает даже тебе.       В ее словах и голосе присутствовало напряжение. Оно звенело мягко, ненавязчиво, но вполне отчетливо, а запах у женщины был терпкий и едкий. У Гарри было подозрение, почему Петунья так себя вела: ее нервировала Медвежья Книга.       Этот проклятый дневник, принадлежавший некогда какому-то славянскому колдуну, был крайне своеволен. Даже зная о Волшебном Мире и его причудах, тетушка Гарри не могла спокойно воспринимать книгу, которая самостоятельно перемещалась по дому и отказывалась даваться в руки всем, кроме ее племянника, который и так добавлял жизни Петуньи пунктов странности.       Медвежья Книга пугала всех Дурслей чуть ли не до трясучки — и Гарри почему-то всегда казалось, что страх, испытываемый этими магглами, доставляет ей удовольствие. И вот за этим заключением следовал такой вопрос: а что же это все-таки была за книга такая, что она могла «получать удовольствие» от чего бы то ни было?       — Как скажешь, — не стал отпираться Гарри. В конце концов, у него было полно свободного времени, так что от нескольких часов безделья с Поттера не убудет.       Из прихожей раздался стук. До чувствительного уха Гарри он долетел мгновенно — о таинственном госте мальчик узнал еще тогда, когда шаги визитера приблизились к калитке дома номер четыре по Тисовой улице, — а вот Петунья не сразу поняла, в чем дело. Нахмурившись женщина настороженно спросила:       — Кто-то стучал?       — Да. Я открою, — говорит Гарри, вставая и спуская Кэсс на пол. — Спрячься под диван, — напоследок прошипел он и вышел из гостиной в прихожую.       За дверью его ждало улыбающееся лицо Кеннета.       — Гарри! Ну наконец-то ты приехал!       Гарри сжали в крепких удушающих объятьях — Робинсон без всякого стеснения переступил порог дома и, закинув обе руки Поттеру на шею, уткнулся туда же носом.       Гарри мимоходом подумал, что в его жизни стало как-то уж слишком много физического контакта с другими людьми. Сдержанно похлопав Кеннета по плечам, Поттер сказал:       — Наконец-то я приехал, да.       Робинсон отстранился и отступил на шаг назад, все еще широко улыбаясь.       — Ты просто обязан мне все рассказать! Что за школа? Тебе там понравилось?.. А друзей себе нашел?!       Гарри заартачился:       — Прямо сейчас?.. Я...       Взгляд Кеннета недовольно заострился. Не скрывая своего неудовольствия, Робинсон протянул:       — Помнится, ты обещал мне писать. Только вот за весь этот год я не получил от тебя ни одного письма, Гарри.       Все слова возражений застряли у Поттера в горле. Стараясь не дать волю лицевым мышцам, выдавшим бы его досаду, Гарри попытался их сглотнуть, но безуспешно.       — Ни. Одного. Письма.       Кеннет произнес эти три слова с четкой расстановкой и нажимом, касаясь груди Гарри подушечкой указательного пальца каждый раз, когда произносил первую букву.       «Н». «О». «П».       Тык. Тык. Тык.       — Мне кажется, я заслужил немного твоего времени, — закончил Кеннет. Он шумно выдохнул и скривил губы, чуть надувая их и тем самым демонстрируя свою крайнюю оскорбленность.       Дыхание Робинсона Гарри чувствовал на кончике своего носа — так близко тот стоял и так глубоко втягивал приоткрытым ртом воздух. Поттеру пришлось проморгаться, чтобы сбросить с себя застлавшую взгляд муть, поднятую со дна магической кровью Кеннета.       — И что ты предлагаешь?       Сквиб склонил голову на бок. Пшеничного цвета волосы тут же колыхнулись и свесились в сторону, чуть прикрывая большие голубые глаза.       — У тебя дома кто-то есть?       — Да, — незамедлительно реагирует Гарри, чувствуя, как в груди патокой растекается предвкушение чего-то сладостного.       Кеннет фыркает.       — Так я и думал, — кажется, мальчик ничуть не расстроен. Робинсон хватает Гарри за запястье и предлагает: — Пошли тогда ко мне. Мама сейчас в Лондоне, а папа на работе. Чай попьем, мама утром как раз печенье испекла. Шоколадное, как ты любишь. А еще я из Ирландии кучу новых фильмов привез, можно на телеке посмотреть.       И если на ярмарку вместе с Петуньей и Дадли Поттера как-то не особенно тянуло, то в дом к Кеннету, когда там не было никого лишнего, тянуло очень сильно.       Гарри разлепил влажные губы — оказывается, последние пару минут он то и дело их облизывал, — и сказал:       — Знаешь, а давай.       Взгляд соскальзывает вниз, к пульсирующей над ключицей вене.       И только Кеннет улыбается и открывает рот, собираясь сказать очередную бессмыслицу, как из дома, как гром среди ясного неба, доносится грубое:       — Гарри! А ну живо сюда!       Робинсон от неожиданности вжимает голову в плечи, но его пальцы, все еще лежащие на запястье Поттера, в противовес сжимаются крепче.       Гарри усилием подавляет вспышку злобы и, стиснув зубы, говорит:       — Никуда не уходи, я сейчас вернусь.       Поттер развернулся, небрежно высвободив руку из хватки Кеннета, и вернулся в дом, захлопнув за собой дверь. За ней послышалась неловкая возня, которая, тем не менее, быстро стихла; видимо, Робинсон решил дождаться Гарри во что бы то ни стало.       Поттер, едва сдерживая недовольство, зашел в гостиную и осведомился ничего не выражающим голосом:       — Да, тетя? Чего ты хотела?       Петунья смерила его тяжелым взглядом. Осмотрела с головы до пят, и на лице ее красными пятнами проступила тревога. Не успел Гарри озаботиться самочувствием родственницы, как та, резко развернувшись, открыла холодильник.       — Выпей, — ледяным тоном произнесла женщина, когда повернулась к Поттеру и протянула ему гемакон на двести пятьдесят миллилитров.       Гарри ощутил, как кровь у него в венах ускорилась, становясь горячее.       — Ты уверена, тетя?       В его голосе вопреки здравому смыслу зазвучало лукавство и практически восторг: надо же, как сильно его тетушка беспокоилась о жизни Кеннета, хотя сегодня впервые оказалась к нему так близко!       — Более чем, — резко сказала Петунья. Взгляд у нее был злой и жесткий. Она пихнула гемакон в руки племянника, сложила руки на груди и приказала: — Пей. Сейчас. При мне.       Гарри не сдержался и хмыкнул. Без особого труда вскрыв пакет, Поттер сунул надорванный край в рот и запрокинул голову. Кровь хлынула в горло охотно, минуя большую часть языка. Пресная на вкус, она совершенно не утоляла разыгравшийся при виде Кеннета аппетит. Да и двести миллилитров — это несерьезно.       Гарри закончил, опустил пакет и провел тыльной стороной ладони по губам.       Петунья смотрела на него выжидающе. Только спустя несколько минут напряженного молчания она наконец сказала:       — Останавливать тебя бесполезно. Прошу только об одном...       Она прикрыла глаза.       — Не наделай глупостей.       Гарри улыбнулся.       При виде него Кеннет встрепенулся.       — Все нормально? Она тебя не наказала?       Поттер удивленно воззрился на Робинсона и спросил:       — С чего бы тете меня наказывать?       Кеннет сконфузился и пожал плечами.       — Все знают, что она тебя терпеть не может, — пробормотал он себе под нос.       Гарри, обескураженный словами Робинсона, склонил голову к плечу, буравя чужие чуть надутые щеки задумчивым взглядом.       — Ну, раз уж ты здесь... — Кеннет вскинулся и снова заулыбался, словно начисто забыв обо всех проблемах в мире. — ...значит, мы можем идти ко мне!       Кеннет Робинсон жил не особенно далеко от Гарри — буквально на соседней улице, рядом с городским парком. Его дом был двухэтажным, сложенным из кирпичей. Фасад здания был темно-бежевого цвета, окна большие и высокие, с темно-коричневыми ставнями. Сад, отделенный от улицы высоким забором, выглядел несколько запущенным: трава была высокой, мертвые розовые кусты щерились шипами, а от гладиолусов остались только бледно-зеленые длинные листья, полусгнившим ковром стелющиеся прямо по краю участка.       Кеннет распахнул калитку и прошел внутрь. Гарри шагнул вслед за ним на выложенную коричневой плиткой дорожку, ведущую к крыльцу, и огляделся. В кроне яблони, растущей в дальней части сада, Поттер разглядел несколько скворечников, вокруг которых порхали ласточки. Дальняя часть сада густо заросла терном. Ярко-голубые ягоды крупными гроздьями повисли на тонких веточках, клоня их к земле.       Кеннет поднялся на крыльцо и выудил из кармана штанов ключи. Вставив один из них в скважину, Робинсон два раза крутанул по часовой стрелке и повернул ручку.       В прихожей было чисто. В воздухе витал запах людей, яблок и стирального порошка.       — Моя комната наверху, — сказал Кеннет, кивая на лестницу. Та располагалась не напротив входной двери, как в доме Дурслей, а в конце длинного прямого коридора, заканчивающегося дверью. — Вторая дверь справа. Поднимайся, а я пока чайник поставлю и перекусить принесу.       Гарри, окинув прихожую взглядом, кивнул. Лучезарно улыбнувшись, Кеннет юркнул на кухню, которую от коридора отделяла полупрозрачная занавеска. Немного замешкавшись, Поттер все же сдвинулся с места и пошел к лестнице, по ходу внимательно осматриваясь.       Обои были бледного бежевого цвета. Цветные пятна — фотографии в темных деревянных рамках. Гарри притормозил и, прищурившись, вгляделся в улыбающиеся лица.       На фотографиях неизменно присутствовали три человека: Кеннет, который на каждом изображении был разного возраста, и его родители. Марию и Логана Робинсонов лично Поттеру встречать не доводилось, но, если верить Кеннету, они были прекрасными родителями и просто замечательными людьми. Мария Робинсон в семье — домохозяйка, в свободное время увлекающаяся творчеством, в частности вязанием и лепкой из глины; Логан Робинсон — клерк, работающий в какой-то юридической конторе в Лондоне. У матери Кеннета, как и у него, светлые волосы и большие голубые глаза, а когда женщина улыбается, на ее щеках появляются ямочки. Обычно их считают милыми, но у Гарри они вызывали настороженность и даже неприязнь, а не умиление. У отца Кеннета волосы черные и пушистые, но глаза очень светлые, словно стеклянные. Правда, совершенно непонятного цвета: вроде бы и светло-голубого, а вроде бы и серого. У Марии форма лица мягкая и округлая, напоминающая сердце, у Логана — вытянутая и узкая, будто бы заостренная, с резко выделяющимися скулами, челюстью и надбровными дугами. Цвет волос и глаз Кеннет унаследовал от матери, а форму лица и телосложение — от отца.       Гарри ускорил шаг, отвлекаясь от множества больших и маленьких рамок, и поднялся на второй этаж. Распахнув нужную дверь, Поттер безо всякого стеснения прошел внутрь комнаты.       Кеннет, как и Дадли, был неравнодушен к разного рода компьютерным и настольным играм, а также комиксам и фильмам. Все стены комнаты Робинсона чуть ли не от пола и до потолка были обвешаны плакатами. Гарри, который никогда не был ярым поклонником массовой культуры магглов, не имел ни малейшего понятия, о чем они ему говорили. Единственные знакомые изображения относились к комиксам, которые читал Дадли, и музыкальным группам, но и только.       В дальнем углу комнаты стояла широкая кровать — наверное, на ней могло поместиться с десяток Кеннетов, если уложить их штабелями. Рядом с ней был установлен открытый книжный шкаф, а у стены напротив расположилась тумбочка с телевизором и игровой приставкой «Нинтендо». На паркетном полу лежал пушистый серый ковер с длинным ворсом, а сверху на нем валялась распахнутая на середине книга и старенький «Game Boy». Не то чтобы Гарри хорошо знал Кеннета, но при виде такой картины создавалось впечатление, что Робинсон предпочитал последнее первому.       Опустившись на одно колено, Поттер подцепил пальцами книгу и поднял ее, чтобы посмотреть название. «Куджо», Стивен Кинг. Гарри склонил голову к плечу, аккуратно положил книгу на место так, чтобы не перелистнуть страницы, и встал на ноги, думая, чем бы занять себя, пока Кеннет возится внизу.       Когда возвращается Робинсон, неся в руках огромный поднос, он обнаруживает Поттера сидящим на полу рядом с книжным шкафом. Прислонившись к нему спиной, Гарри без особого интереса листает «Темную Башню». Заметив Кеннета, мальчик говорит:       — Фанат Стивена Кинга?       Кеннет неловко улыбается, посмеиваясь, переступает через лежащую на ковре книгу и портативку и подходит к Гарри.       — Большая часть книг досталась мне от двоюродного брата. Я редко их читаю.       Гарри вздернул бровь, закрыл «Извлечение Троих» и, не глядя, сунул обратно на полку. Скрестив руки на коленях, он наблюдал за тем, как Кеннет пытается усесться на ковер и при этом не перевернуть поднос вместе с кружками и тарелками.       — У мамы куча травяных сборов, — говорит Робинсон, когда наконец-то занимает удобное положение. Потянувшись, мальчик берет одну из кружек и протягивает ее Гарри. — Заварил тебе их.       Принимая чашку и ведя носом над испускающим горячий пар чаем, Поттер благодарно кивает и чуть улыбается.       — И как у тебя прошел год? — сразу же перешел к делу Кеннет, с громким «сюп» отпивая из своей кружки. Помимо чая на подносе стояли несколько пиал: одна с шоколадным печеньем, вторая с мармеладом, а третья с орехами.       — Мне понравилось, — пожимает плечами Гарри, неторопливо потягивая чай и наблюдая за тем, как Робинсон быстро уничтожает фисташки, грецкий орех и миндаль. — Там много интересных людей. Они могут многому меня научить.       Кеннет весело хмыкает, закидывая в рот очередной орешек.       — Я не сомневался, что ты скажешь что-то подобное. А что насчет друзей? Нашел себе кого-нибудь?       Гарри почесал щеку и уклончиво ответил:       — Да. Двоих. Или троих...       Задумавшись, он неуверенно выдал:       — А может, даже четверых. Я не знаю.       Глаза Кеннета округлились. Он удивленно воскликнул:       — Господи, Гарри! Четверых? Ты нашел себе четверых новых друзей?! С таким-то характером?..       Искренне оскорбившись, Поттер недовольно проворчал:       — Тебя он чем-то не устраивает? Тогда я пойду, у меня дома полно дел.       Кеннет тут же замахал руками, отставив кружку на поднос и едва не подавившись своими орехами.       — Как будто я тебя отсюда выпущу! Размечтался, — Гарри сощурился на Робинсона поверх чашки, а сам Кеннет тем временем, сконфуженно кашлянув, примирительным тоном сказал: — Я не хотел тебя обидеть, Гарри. Просто в нашей школе ты дружил только со мной, а на остальных ребят смотрел как на пыль у себя под ногами...       Услышав последние слова, Поттер удивленно подвис, моргнув. Это что, со стороны действительно было так заметно?       — ...и потому в классе тебя вообще не любили, — вздыхает Кеннет, задумчиво выбирая в пиале мармелад. Взяв ярко-желтую дольку, посыпанную сахаром, Робинсон закинул ее в рот и пробурчал: — Вот же идиоты недалекие. Им и невдомек, какой ты...       Кеннет запнулся, окинул взглядом вопросительно вскинувшего брови Гарри, и подчеркнуто расстроенным голосом посетовал:       — Вот хотел тебя похвалить, да как-то в голову ничего не идет.       Поттер, именно в этот момент решивший сделать глоток чая, подавился. Робинсон, довольный произведенным эффектом, расхохотался, схватившись за живот и рухнув на спину.       — Смейся-смейся, — индифферентно прошипел Гарри, отставляя свою кружку на поднос и отодвигая тот подальше в сторону. — Недолго тебе веселиться осталось!       Поттер, встав на колени, поднял обе руки и скрючил пальцы. Кеннет, мгновенно раскусив его план, подавился смехом и икнул.       — Только по..!       Гарри, расплывшись в мстительной улыбке, впился пальцами в чужие ребра.       Комнату наполнили громкие испуганные вопли и надрывный хохот. Кеннет катался по полу, безуспешно пытаясь прикрыть все стратегически важные места руками и коленями. Поттер же со вкусом впивался подушечками пальцев и ногтями в чужую кожу, не позволяя отчаянно защищающемуся от щекотки Робинсону схватить себя за запястья.       — Все! Хв... Хватит, хватит! — сквозь смех и слезы причитал Кеннет, задыхаясь. — Я понял, понял! Б.. беру свои слова назад!       Гарри смешливо фыркнул, не собираясь внимать мольбам.       — Сказанное обратно не воротишь!       — Не-е-е-т...       Только убедившись, что Робинсон получил по заслугам, Поттер оставил его в покое и отсел в сторону. Кеннет, весь красный и мокрый, перевернулся на спину и пальцами убрал челку назад. Дышал он тяжело и надрывно, но Гарри совершенно не жалел о том, что сделал.       Воздух в комнате стал инертным: теперь присутствие живого человека ощущалось в разы сильнее. Запах разгоряченной крови дразнил инстинкты, заставляя кожу покрываться мурашками, а ладони влажнеть от волнения. Поттер с наслаждением прищурился, с головой погружаясь в этот аромат.       От Кеннета пахло пылью, цветочной пыльцой и чабрецом.       Робинсон, немного придя в себя, перевернулся на живот и окинул Гарри мрачным взглядом.       — Я очень надеюсь, — голос его звучал надрывно, — что ты не поступаешь так со своими новыми друзьями. А то после такого они, боюсь, убегут от тебя на другой конец света.       Поттер, подперев щеку ладонью, смеется:       — О чем ты говоришь, Кеннет? Я же настоящий джентльмен!       — Не оскорбляй Уинстона Черчилля и других достойных сэров. Знаю, как это звучит по отношению к человеку вроде тебя, Гарри, но поимей все ж таки совесть, пожалуйста, — хмуро попросил Робинсон, с кряхтением усаживаясь. Руками Кеннет все еще обнимал свой торс, словно боясь, что Поттеру снова что-нибудь стукнет в голову, и он решит устроить еще одну пытку щекоткой, которую Робинсон с детства ненавидел всеми фибрами души.       Гарри об этом знал, разумеется. И потому сделал то, что сделал. К слову, с большим удовольствием.       — Как однажды сказала моя дорогая тетушка, — скорбно вздохнул Поттер, — у меня ни стыда, ни совести. То есть ничего лишнего.       Кеннет демонстративно закатил глаза.       — А как их зовут? — наконец сменил он тему, вновь потянувшись за своей кружкой.       — Ты о ком? — недоуменно нахмурился Гарри.       — О твоих друзьях.       Поттер помолчал какое-то время, потом, подумав, что Робинсону это знание никак не пригодится, сказал:       — Больше всего я общаюсь только с двоими. Драко и Теодор, так их зовут.       Кеннет отпил чаю и с интересом склонил голову к плечу.       — Интересное у первого имя. Созвучное с «дракон». Он, наверное, очень гордый?       — Не представляешь, насколько, — фыркает Гарри, гадая, сколько раз в этот момент чихнул Малфой. — Он еще и из семьи аристократов, а это ядерная смесь.       — И ты дружишь с подобным человеком? — недоверчиво осведомился Кеннет. — Помнится, ты терпеть не можешь людей, которые задирают нос без особых на то причин.       Гарри пожимает плечами, вспоминая Драко. Тот, несомненно, в некоторой степени страдал звездной болезнью: стоит только вспомнить его регулярные ссоры с Гермионой, которая была магглорожденной волшебницей. Малфой очень тяжело переносил посягательства на свою гордость, а еще терпеть не мог перед кем-то извиняться, даже если был виноват сам и прекрасно этот факт осознавал. Опять же, стоит вспомнить Гермиону и историю с Роном Уизли и парными браслетами из бисера.       В то же время Драко был чертовски проницательным и сообразительным. И пускай эти два качества порой доставляли Гарри проблем, не уважать Малфоя за них было невозможно.       — М, а что второй? — спрашивает Кеннет, беря в руки пиалу с мармеладом. Орехи кончились, но у Робинсона были очень деятельные руки и рот, чтобы оставлять их без дела на слишком долгое время.       — А Теодор у нас моралист, — хмыкает Гарри, складывая руки на груди и снова откидываясь назад, на этот раз на бортик кровати Робинсона. Положив голову на одеяло, мальчик щурится в бежевый потолок.       — Так это же хорошо, разве нет? — не понимает Кеннет. Выражение лица у него крайне озадаченное.       — Наверное, — поводит плечами Поттер, вспоминая конфликт, который произошел между ним и Ноттом на рождественских каникулах в Хогвартсе. Та чертова не-мышь стала настоящим камнем преткновения, избавиться от которого по итогу оказалось не так то просто, как казалось на первый взгляд.       Когда Гарри и Теодор пришли к шаткому миру, этот камень оказался припорошен землей. Но и Поттер, и Нотт прекрасно знали — он все еще там. Просто теперь его присутствие не столь бросается в глаза, но и только.       — А остальные двое? — сунув в рот сразу три ломтика цитрусового мармелада, интересуется Кеннет.       — Остальные двое — это леди, Кеннет, — вспоминая двух совершенно противоположных своих подруг, Гарри невольно улыбается. — Гермиона и Панси.       — А почему ты сказал, что в основном общаешься только с двоими из четверых?       Гарри вздохнул и почесал затылок, который в кои-то веки был аккуратно подстрижен. Стараниями Петуньи, храни эту женщину Высшие Силы.       — С Теодором я делю комнату, а Драко — маленькая пиявка, — тянет Поттер. — От них я уже при всем желании не отделаюсь. А вот из Панси и Гермионы я могу по-настоящему назвать подругой только вторую, потому что первая меня на дух не переносит.       Сказав последнюю фразу, Гарри почувствовал укол вины. На самом деле, Панси Паркинсон относилась к нему вполне лояльно: не строила козни, не настраивала студентов Слизерина против Поттера и в целом не особенно мешала ему жить. Но в то же время при мысли об этой слизеринке у Гарри в голове тихонько позвякивал тревожный колокольчик.       — Зачем общаться с человеком, который тебе не нравится? — недоумевает Кеннет, запивая сладости остывшим чаем.       — В этом вся Панси, — вздыхает Гарри. — Она может вести себя заносчиво, относиться к тебе с пренебрежением, но потом вполне искренне поздравить с Рождеством и озаботиться твоим самочувствием или настроением. Так что, смею надеяться, я не так уже ей и не нравлюсь.       — А тебе самому кто больше нравится: Гермиона или Панси? — спросил Кеннет, нахмурившись.       Гарри, не поняв посыла, с которым Робинсон задал этот вопрос, уточнил:       — В смысле?       Кеннет дернул светлыми бровями.       — Ну, знаешь... — потянул он, розовея щеками, — ...какая красивее, например?..       Гарри этот вопрос показался чертовски глупым, о чем он честно сообщил:       — Дурацкий вопрос, Кеннет.       — Почему это?!       — Я с обеими знаком меньше года, — говорит Гарри, — Гермиона кажется мне доброй, но глуповатой, а Панси — той, кто в первую очередь себе на уме. О красоте и речи не идет! Мы ведь еще дети, какой смысл об этом говорить?       Кеннет залился краской еще гуще и смущенно буркнул:       — Ну, не знаю. Ты вот мне, например, кажешься красивым.       Гарри его слова не удивили — Поттер и без словесных подтверждений прекрасно видел, как его внешность влияет на людей. Потому мальчик равнодушно пожал плечами и сказал:       — Ты мне тоже, но ведь когда мы вырастем, то будем выглядеть совершенно по-другому.       Судя по резко одеревеневшему лицу, Кеннет услышал только первые три слова, а остальное полностью проигнорировал. Сконфуженно кашлянув, Робинсон завозился на ковре, оглядываясь по сторонам и сверкая пунцовыми щеками.       — Д-давай лучше в приставку поиграем, хорошо?       Гарри вскинул брови, с легким удивлением наблюдая за метаниями приятеля. Подперев подбородок ладонью, Поттер без всякой вовлеченности в голосе сказал:       — Как скажешь.       Запуская игру и протягивая Гарри один из джойстиков, Кеннет завел свою привычную шарманку: стал рассказывать о своей жизни, перестав задавать вопросы Поттеру. Темы, как и обычно, сменялись одна за другой и совершенно не задерживались в голове, так что Гарри, поедая шоколадное печенье, не особенно вслушивался в то, что там лепетал Кеннет. Школа, кинотеатр, школа, хобби, родители, снова школа, новая поездка — на этот раз во Францию, куда собирается отправиться чета Робинсонов в августе, — и так по кругу. Иногда мелькали знакомые имена, и Поттер немного включался в разговор, чтобы задать пару уточняющих вопросов, но на этом его участие в общении с Кеннетом заканчивалось.       Когда приставка надоела, Робинсон тут же вырубил игру и запустил фильм. Сидеть на полу при таком раскладе было не комильфо, так что Кеннет, не теряя времени даром, затащил Гарри к себе на кровать. На той было сложено такое количество подушек и плюшевых животных, что Поттер сначала едва не утонул во всем этом великолепии.       Фильм шел почти два часа. И не то чтобы он был неинтересным, но Гарри пришел сюда в первую очередь с определенной целью. Так что, когда члены экипажа «Ностромо» на экране наконец-то понимают, в какой пиздец они угодили, и начинают судорожно придумывать, как избавиться от ксеноморфа, Поттер принимается за дело.       Уловив шевеление у себя под боком, Кеннет отвлекается от просмотра и удивленно восклицает:       — Ты чего?       Гарри встает на четвереньки и, поймав взглядом зрачки Робинсона, говорит:       — Не шевелись.       Тело Кеннета деревенеет, подчиняясь приказу. Поттер ерошит волосы и настороженно прислушивается: он здесь уже третий час, и Мария Робинсон может вернуться в любой момент. Очень не хотелось бы попасться на глаза другому человеку во время кормежки — проблем будет выше крыши.       Гарри примеривается к чужой шее, прикидывая, как бы поудобнее пристроиться к вене. Подумав, Поттер перекидывает ногу через тело Кеннета и устраивается у того на животе, как уже делал с Дином во время злополучного похода за Философским Камнем. Прижав подушки руками, Гарри наклоняется вниз, ведя носом вдоль мягкого изгиба шеи.       У Кеннета была очень светлая кожа, на которой быстро проступали цвета, будь то синяки, кровоподтеки или пятна смущения и гнева. Приятный персиковый оттенок притягивал взгляд — хотелось впиться в кожу зубами, попробовать ее на вкус, добраться до того, что скрыто под ней. До сочной мякоти мяса, до кроваво-красных жизненных соков.       Гарри едва сдержал подступивший к горлу стон, когда уткнулся носом Кеннету под подбородок. Под губами пульсировала вена, заставляя кожу на месте вздрагивать от толчков крови.       Он нервно облизнул губы, приоткрыл рот и, чувствуя, как все тело сотрясает дрожью от напряжения, аккуратно погрузил клыки в чужое горло.       Когда в рот хлынула кровь — обжигающая, сладкая и живая, — Гарри все же не сдерживает мучительного всхлипа.       Он почти десять месяцев этого не чувствовал. Забыл, какого это: ощущать на языке чужую жизнь. Человеческую жизнь. Магию, что ее наполняет.       Магия Кеннета на вкус как спелая слива. Легкая кислинка — гибискус. На смеженных веках возникают ярко-красные и фиолетово-синие круги; они гуляют перед глазами, то и дело сливаясь друг с другом и смешиваясь цветами. Горло немеет, скованное теплом и сладостью — и Гарри сжимает челюсти сильнее, погружая клыки глубже в мясо.       В желудке появляется приятная тяжесть, а пелена жажды чуть сползает. Разум становится яснее, и это позволяет Поттеру понять, что он пьет уже слишком долго.       Персиковая кожа Кеннета побледнела, приняв землисто-серый оттенок. Дыхание Робинсона неровное и тихое, чуть свистящее. Руки его безвольно раскинуты в стороны, а пустой взгляд голубых глаз устремлен в потолок.       Страх иголками вонзается в мозг — и Гарри резко отдергивается назад, судорожно выдыхая.       Кровь из проколотого горла тут же брызгает на подушки, и Поттер, спохватившись, зажимает ее ладонью.       — Черт... — сквозь зубы шипит вампир, злясь на собственную торопливость и жадность. Отодвинув руку в сторону, Гарри быстро наклоняется и накрывает две рваные ранки губами, тут же затыкая их языком.       Не хватало только еще раз отправить Кеннета в реанимацию.       Проколы начинают затягиваться после трех мазков. Щедро сдобрив место укуса слюной, Гарри отстраняется, облизывая перемазанные кровью губы. На подбородке и щеках появляется неприятная стянутость. Несколько раз глубоко вздохнув, Поттер проверяет пульс и дыхание Робинсона.       — Вроде бы умирать он не собирается... — тихо выдыхает мальчик, слезая с чужого живота и усаживаясь на кровать рядом.       Когда шум крови в ушах стихает, Гарри принимается избавляться от улик. Снова склонясь над Кеннетом, он аккуратно поднимает его голову одной рукой.       — Тергео, — скопив пульсирующую магию на кончиках пальцев, шепчет Гарри.       Кровь с подушек исчезает без следа — словно ее там и не было никогда. Уложив голову Кеннета туда же, где она и лежала до этого, Поттер использует заклинание уже на его шее.       Убедившись, что «Тергео» избавилось от всех пятен крови, Гарри наклоняется к лицу Робинсона и четко говорит, глядя ему в глаза:       — Засыпай.       Кеннет тупо моргнул, а затем закрыл глаза, перевернулся на бок и, уткнувшись носом в живот плюшевого корги, громко засопел.       Гарри растянулся на кровати рядом с ним, закинув правое предплечье себе на лоб.       — Тергео, — снова шепнул он, на этот раз направляя действие заклинания на себя.       Все намеки на произошедшее полностью уничтожены.       Не обращая внимания на бормотание телевизора, Гарри прикрывает глаза и тоже проваливается в сон.

══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════

      Просыпается он спустя три часа.       Солнце уже успевает опуститься достаточно низко над крышами домов, а небо — приобрести синевато-фиолетовый оттенок, с розовыми и красными всполохами у горизонта.       «Прямо как его вкус», — рассеянно думает Гарри, садясь на кровати и прижимая ладони к лицу. Чтобы окончательно согнать сон, Поттер трет кожу, крепко прижимая к ней руки.       Когда в мыслях проясняется, мальчик отнимает ладони, позволяя им свободно упасть на колени, и глубоко вздыхает.       Телевизор оказывается выключен, а тела Гарри и Кеннета — прикрыты тонким покрывалом. Поднос тоже успел куда-то исчезнуть.       Поттера стремительно швыряет в холод. Он прислушивается.       На первом этаже кто-то есть!       Он на кухне. Возится с посудой.       Гарри судорожно выдыхает и склоняется над Кеннетом, прижимая ладонь к его шее. Кожа у Робинсона все еще бледная, но теперь Поттер хотя бы может не опасаться, что забрал слишком много крови. Дыхание размеренное и спокойное, поза расслабленная и естественная. Судя по всему, Кеннет проспит до самого утра, если его никто не разбудит, и после пробуждения будет чувствовать легкое недомогание.       Убедившись, что жизни Робинсона ничего не угрожает, Гарри выскальзывает из под одеяла и встает с кровати. Обернувшись, он аккуратно поправляет покрывало и только после этого покидает комнату.       На кухне действительно бурлит деятельность — в коридоре на втором этаже отчетливо слышно треск масла на сковороде и стук ножа о деревянную доску. Видимо, Мария Робинсон вернулась домой и принялась готовить ужин своей семье.       Гарри ерошит волосы, пытаясь превратить их во что-то удобоваримое, и начинает спускаться по лестнице.       Его раздирают сомнения: поздороваться с матерью Кеннета, как хороший и вежливый ребенок, или попытаться выскользнуть из дома тайно, при необходимости списав все на смущение? Но прежде, чем Поттер успевает принять решение, занавеска, отделяющая кухню от прихожей, вздрагивает — и высокая светловолосая женщина выходит в коридор.       Гарри застывает на месте, как истукан, не зная, куда деть руки и себя самого.       Мария Робинсон, собственной персоной. Мальчик надеялся, что ему не придется с ней видеться, но обстоятельства снова выворачивают все так, что у Поттера не остается никакого выбора.       Заметив ребенка около лестницы, Мария мягко улыбается, останавливаясь посреди коридора, и говорит:       — Здравствуй. Ты ведь Гарри, не так ли?       Голос у нее негромкий и очень доброжелательный. Гарри от его звучания становится не по себе.       — Да, — выдавливает он, стараясь перебороть скованность.       — Кен много о тебе рассказывал, — говорит Мария. Следом она разглаживает складки домашнего платья — и выглядит при этом как модель с плакатов, изображающих «американскую мечту». — Вы с ним очень близки, не так ли?       Гарри поводит плечами.       — Мне кажется, что да.       Мария кивает.       — Он очень расстраивался из-за того, что не получал от тебя писем, — говорит она. Гарри прищуривается: несмотря на все внешнее дружелюбие, ему вдруг мерещится в Марии какое-то смутное неприятие. А еще осторожность, которая скользила чуть ли не в каждом слове этой милой, но оттого тревожной женщины. — Скучал. Но я очень рада, что у вас все наладилось.       Гарри молчит, слушая. Мария Робинсон поправляет закрученные в крупные кудри локоны и добавляет:       — Надеюсь, и дальше между вами все тоже будет хорошо.       В словах сквозит неловкость. Почему-то Поттеру кажется, что миссис Робинсон страдает от нее даже больше, чем он.       — Уже уходишь? — интересуется женщина, сцепив руки в замок. Она стоит посреди чистого светлого коридора, глядя на Гарри проникновенным голубым взглядом. Лучи закатного солнца из небольшого окна над входной дверью падают женщине на спину, создавая вокруг ее головы золотой ореол, точно Мария Робинсон была святой, сошедшей с небес.       От этой картины Поттера невольно передергивает: ему вспоминается остекленевшие глаза Кеннета, смотрящие в потолок.       — Да, — кашлянув, говорит мальчик, отведя взгляд в сторону. — Тетя наказала не задерживаться допоздна. А я заснул, потому за временем не следил. Не хочу, чтобы она ругалась.       Взгляд Марии становится сочувствующим.       — Бедняжка, — тихо говорит она. — На улице уже темнеет. Я могла бы проводить тебя до дома и попросить твою тетю не наказывать тебя...       Гарри замахал руками.       — Нет-нет, что вы! Не нужно, прошу...       «Что это за предложение такое?! — тем временем грохочет у него в голове. — Впервые слышу, чтобы кто-то хотел поговорить с Петуньей и выгородить меня перед ней! С чего такая доброта?!»       Поттер смущенно улыбается и чешет затылок. В нос проникает легкий, невесомый отголосок запаха — парфюм у Марии Робинсон был странный, нервирующий не меньше, чем она сама.       — Боюсь, если вы придете со мной, она разозлится еще больше. Так что лучше я сам. Но спасибо вам большое!       «Уходить, уходить, скорее уходить...»       Мария вздыхает.       — Не стоит. Но, все же, если возникнут проблемы, я готова помочь. Ты друг Кена, а значит, что мне практически как сын.       Гарри едва не дернулся. Сконфуженно улыбнувшись, он пробормотал:       — С-спасибо вам. Но, правда, мне пора...       Только еще одной сердобольной женщины ему на голову не хватало! Петунья прекрасно справлялась со всем единолично, и мать Кеннета в жизни Поттера явно была лишней!       Мария, благо, не стала его задерживать, и Гарри, едва миновав калитку и отдалившись от дома Робинсонов на десять широких шагов, сорвался на бег.