А жизнь не кончится завтра

За окном валил снег. Алина поёжилась, поплотнее кутаясь в халат из какой-то плотной, достаточно грубой на ощупь ткани. Приспичило же погулять ночью. Собственно, когда ещё? Днём нужно следить за детьми, которых в приюте набралось уже порядка сотни. А неделю назад Старкова родила сына, и теперь совсем не могла побездельничать минутку-другую. Конечно, Мал помогал ей, и помогал много, и этим вечером их ребёнка уложил сам, и с такой нежностью колыбель покачивал, что новоиспечённая мать не могла не улыбаться. Но ведь муж тоже уставал, и тревожить его ещё и своими непонятными настроениями не хотелось. Алина поймала себя на мысли, что сейчас ничего не болит. Несколько месяцев её мучила спина и, кажется, мигрени, а после родов то и дело прихватывало низ живота. Иногда настолько сильно, что она встать не могла. Правда, приходилось это тщательно скрывать, ведь сиротки волновались, когда видели, что любимой воспитательнице плохо. У кого-то из них не было возможности даже узнать, кто их настоящая мать, и задача той, кто приют, собственно, открыл — заменить им всех родственников так, как только возможно. И дать им что-то большее, чем дали ей самой. Строгая Ана Куя не очень-то беспокоилась о чумазых чужих детях, зато ругалась и порола исправно. Иногда могла поговорить, но не тогда, когда ребёнок действительно в этом нуждался, а лишь по настроению. Впрочем, Старкова её не судила. Чем ближе она подходила к выходу на улицу, тем теплее и спокойнее ей становилось. Метель почему-то не тревожила, хотя на дворе стоял январь. Алина подумала, что неплохо было бы укутаться, только вот руки сами толкнули дверь. Под снегопадом стоял одинокий мужчина. Впрочем, на его чёрные волосы не упало ни одной снежинки. Длинные аристократичные пальцы теребили ткань тёмной накидки, пока он сам задумчиво смотрел куда-то вдаль. — А вот и ты, Алина, — совершенно спокойно сказал мужчина, оборачиваясь и даря ей взгляд грустных кварцевых глаз. — Здравствуй. — Здравствуй, Александр, — почему-то Старкова не ощутила паники или злости. Лишь умиротворение. — Пойдём внутрь, ты наверняка замёрз. — Там, внутри, твой новый дом и твоя новая жизнь, в которой мне нет места, — признал он без доли упрёка. — Ты сделала свой выбор, и я его уважаю. — Но зачем ты тогда пришёл? — Ты звала. Вот и пришёл. Алина не звала, напротив, пыталась забыть и его, и всё своё прошлое. У неё не было и никогда не будет возможности что-то вернуть, так зачем об этом даже думать? Только вот интересно, останься сила при ней, передалась бы она сыну?... — Я не говорила, что хочу увидеть тебя. — Тебе не обязательно говорить, чтобы я услышал, — Морозов сделал шаг ближе и застыл, видимо, боясь напугать. — Мне не обязательно даже быть живым, чтобы услышать. Я ведь действительно умер, понимаешь? — Понимаю. Я умерла ещё раньше, — прошептала Старкова, тоже делая шаг навстречу. — Ты погиб, тебя воскресили и убили снова, а я как лишилась своих сил тогда, в Каньоне, так и всё. Нет больше Алины, заклинательницы Солнца. — Мне даже льстит то, что ты сейчас говоришь, — он едва ли усмехнулся, мгновенно возвращая воспоминания о жестоком Дарклинге. — При нашей с тобой жизни ты не очень-то горевала, когда расставалась со мной. — Это уже неважно. Ты мёртв, а меня теперь зовут Василиса Думкина и я вместе со своим мужем Дмитрием владею сиротским приютом, — она усмехнулась вслед за ним, только вот совсем невесело. — Я домой хочу, Саш. Домой. Раньше Алина знала: её дом рядом с Малом. Там, где хорошо ему, хорошо и ей, и нужно только чувство безопасности да любимый человек рядом. Что же, теперь у неё есть всё это и теперь она не знает, как перестать хотеть в какое-то эфемерное «домой». Куда и как? Чего не хватает? — Моя маленькая святая, — Александр сократил расстояние между ними и прижал девушку к своей груди. — Я понимаю. Знаешь, а ты ведь никогда не вернёшься «домой». Дашь дом другим, но сама его не получишь. — Прямо как ты, — Старкова обняла его в ответ, чувствуя тепло и биение сердца. На душе сразу стало спокойно-спокойно. — Знаешь, у меня есть сыночек, Ималь. Он ещё совсем крохотный. Хочешь, познакомлю? — А я уже знаком, — вдруг выдал Морозов. — Я приглядывал за тобой на последних месяцах беременности. Я гладил тебя по голове, когда ты во время родов умоляла служанку позвать Мала, а та уже сбегала к нему и от него десять раз и он всё ссылался на собственные переживания. Конечно, ему было бы тяжело увидеть, как мучается так горячо любимая жена, и подержать её за руку было невозможно. — Это неважно, — пробормотала она, хотя её очень задел такой поступок Оретцева. — Теперь это неважно. — Конечно, — неожиданно согласился он, немного отстраняясь и целуя девушку в лоб. — А ещё совсем не имеет значения то, что твой обожаемый Мал дал имя вашему сыну только из чувства собственной тоски по своей прошлой жизни. — Я не стала пререкаться лишний раз. Хорошее имя, — хотя ей нравилось несколько других. — Знаешь, это уже тоже неважно. Сейчас важна лишь степень искренности. Они наконец-то могут быть честны друг с другом. — За сегодня я сказала слово "неважно" так много раз, что запуталась, что же действительно не имеет значения, а на что мне просто не хочется обращать внимание. Александр понимающе кивнул и глянул своими серыми глазами так, словно душу увидел. Впрочем, так оно и было. — Тебе пора просыпаться, — эти слова прозвучали больнее всех других, и Алина в ужасе подняла взгляд на него. Нет-нет-нет… — Не бойся. В конце концов, ты теперь стала совсем взрослой. А смелой и раньше была, только об этом не знала. — Саша, я не хочу. Не сейчас. Я не готова. Мне нужно ещё немного побыть здесь, — прошептала она словно в бреду, хватаясь за его плечи. При жизни их обоих у неё бы никогда не было шанса сделать такое. — Но там твои друзья, твои сиротки, твой сын, и даже муж. Они все тобой дорожат, — произнёс он на удивление мягко, словно ребёнку объяснил простейшие истины. — Я буду приглядывать за тобой. И за твоим наследником... ...а затем Морозов растворился, и снег идти перестал, и вновь стало холодно, и Алина открыла глаза, лёжа в своей постели. — Доброе утро, — говорит Мал, улыбаясь. — Ты полночи ворочалась и всё шептала что-то. Я уже волноваться начал. — Не стоило, просто сон видела — Старкова улыбку выдавливает и переводит взгляд на детскую колыбель. — Как там Ималь? Ночью не просыпался? — Было пару раз, но не кричал, зато комнату разглядывал. Будто увидел кого. Любопытный мальчишка, весь в мать, сразу видно. На самом деле, Ималь — копия отца. Никто бы не усомнился в этом. От Алины лишь носик да ресницы достались. — Увидел кого? Неужели кто-то приходил? — а сердечко сжимается от стопроцентно верной догадки, кто же это был. — Да нет, только окно пару раз нараспашку открылось. Метель, ох, метель… Алина на кровать обратно падает, уже привычную боль внизу живота ощущает и в потолок смотрит. Ей не хочется жить в ожидании вот таких вот ночных встреч с Дарклингом — нет, с Александром, с Сашей — но выбора, кажется, нет. Накрывает осознание: только в этих снах она ощутит себя по-настоящему дома. И так будет до конца её дней.