Бесстыжие кошмары

Кэш Кариб хватается за футболку Йена, чтобы он не уходил из его квартиры, ведь это такой редкий шанс: жена Кэша вместе с его детьми в отъезде! Йен не отвечает на жалобливые вопли своего босса и любовника, вместо этого он раздувается, на нём лопается одежда, он становится огромным пузырём оранжевой жевательной резинки, который заполняет помещение и лопается с оглушительным звоном, обрызгивая Кэша слюной и частичками пережёванной еды, застрявшей между зубами. Становится душно и темно, как в непрозрачном пакете. Слух Кэша улавливает потрескивающую где-то вдалеке запись голоса Йена, на которой парень произносит одну и ту же фразу снова и снова: «Это же их вещи, блядь, Кэш. Фотографии. Я гей, но не пидорас. К тому же тут воняет хуй знает чем… какими-то козлами!» Перед пробуждением Кэш крупным планом видит сморщенный в отвращении нос Йена и покрывается пятнами от ужаса, ведь Йен волен рассказать об их романе кому бы то ни было, и это неизбежно разрушит налаженный быт Кэша. В то же время Кэш боится, что его унылый брак будет длиться вечно, что он так и захлебнётся в болоте навязанного имиджа примерного отца семейства. Навязанного устоями общины Кэша, стереотипами, воспитанием, долгом перед кем угодно, только не перед самим собой… Этот мужчина, каким бы состоявшимся он ни казался, что бы ни преодолел, имигрировав в чужую страну, избегает смотреть в глаза своим сыновьям, и ему больно врать им, постоянно врать. Он предпочитает общаться с детьми поменьше, чтобы не привыкать к ним и чтобы не привыкали к нему они. Он помышляет то о смене паспорта, то о суициде. Кэш боится свою властную, мужественную, и всё же изящную супругу Линду Кариб, которая подавляет его одним фактом своего существования на этой планете. У Кэша развивается паранойя. Он вздрагивает каждый раз, когда замечает женщину, хоть отдалённо похожую на Линду. Кэшу снится, что олицетворяющие его совесть бабушки, дедушки, мама, папа, дяди и тёти оставляют этот мир, а сам он стареет, так и не познав свободы иметь рядом с собой того, кого он желает иметь. В ночных кошмарах, как, впрочем, и наяву Кэш довольствуется теми, кто соглашается быть с ним. Это ничего, пока Кэш встречается с Йеном, пусть украдкой, но регулярно. Вот только однажды страх Кэша надоесть Йену сбывается. «Как можно трахать Микки, мать его конченная потаскушка, Милковича?! Этого оборванца, гопника, долбоёба, вора, страхоёбище, умственно отсталое чмо! На нашем месте, Йен, где мы это делаем! Как?!», — проносится в голове у Кэша, когда он открывает дверь в подсобку, однако он не говорит ни слова. Мужчина шагает за прилавок, как будто кладёт голову на плаху, и гасит каскад эмоций, бьющий его ржавым обломком арматуры по внутренним органам. Нет, Кэш не испытывает ревность в эти мгновения, он буквально теряет себя. «А не надо было взваливать на малолетку все свои чаяния на спасение», — думает Кэш и кивает сам себе, как сумасшедший. После того, как Микки берёт то, что, как Кэш полагает, принадлежит ему, — шоколадку с витрины, член и внимание Йена… Кэш перебирает в памяти все случаи, когда Милковичи грабили его магазин. Много случаев. Мысли о Терри, отце Микки, вызывают в Кэше ощущение, будто он сам себе делает клизму с горчицей и терпит. Кэш нажимает на курок, Микки падает на спину, Йен бросается на помощь Микки, кто-то вызывает полицию. Спустя месяц Кэшу всё ещё снится кошмар, в котором Микки заявляет на него из-за простреленной ноги, родственники Милковича ежедневно громят торговую лавку Карибов, растаскивают имущество, мочатся на пол посреди магазина, обмазывают майонезом окна и пишут на рольставнях «Вали к себе в Индостан и сдохни там, чурка тюрбаноголовая!» По совету Йена Кэш переводит на счёт Микки в следственном изоляторе пятьсот долларов, ведь он не готов давать отпор тем, кто сильнее его, и отстаивать свою территорию. Кэш устаёт вести бизнес в чуждой ему среде, с непонятными устоями и культурой. С этим отлично справляется Линда. Он покидает свою семью без прощальной записки. Кэш боится, что его вычислят и вернут, но он все равно пытается уйти, как можно дальше. Вдруг получится?