Потерянный рай

      Уэнсдей проснулась с лёгким чувством удовлетворенности. Она помнила каждое слово, которое произнесла в эту ночь, и каждое томное дыхание, которое издавала женщина в перерывах их странного, но в то же время интересного разговора, который закончился на клишированной фразе «спокойной ночи», однако Аддамс не знает: была ли эта ночь спокойной для Уимс, или это лишь игра фантазии, и разговор был частью её усталого и запутанного сознания? Девушка потянулась, невзирая на боль в пояснице. Да, несколько часов сидения на стуле даёт о себе знать, но, как ни странно, студентка была рада этой боли. Это намного лучше, чем чувствовать что-то в груди, что нельзя развязать или распутать и сшить из этого что-то более значимое. Взглянув на часы, которые висели над кроватью, Уэнсдей облегчённо вздохнула — ровно девять часов. Время есть, а значит, торопиться особо некуда, ведь Мэрилин зайдёт за ней лишь через пару часов! Звучит так мало, но на самом деле так много. Черноволосая лениво сползла с кровати и, медленно перешагивая с ноги на ногу и иногда заплетаясь в своих конечностях, злилась на свою неуклюжесть, но, вдыхая запах сочного омлета, витающий по всей квартире, который так привыкла готовить Синклер ранним утром, радовалась, что хоть кто-то может скрасить эти неудачи.       Ранняя пташка Эн. Эн, Эн, Эн, моя милая соседка Эн.       Она не устанет это повторять.       Девушка ушла в ванную комнату, тихо и незаметно, как летучая мышка. Стянув с себя одежду, ставшую за ночь грязной, и приняв холодный душ, как учила её мать, держащая в уздах свою уходящую молодость, Аддамс взбодрилась ещё сильнее. Особенно, когда вода касалась самых чувствительных зон, заставляя её покрываться мурашками и шипеть. Это было хорошо. Даже лучше, чем она могла себе представить. Почему она не делала этого раньше? Или почему мать в её глазах казалась каким-то монстром? Девушка могла лишь догадываться, но боялась, что ответ окажется неправильным. Её голова была забита совершенно другим: теперь в её руках кофта со сладкими духами, которую, как зыбучий песок, девушка медленно схватывала хрупкими, но сильными пальцами, и часть пазла. Уэнсдей улыбнулась, поглядывая на отражение в зеркале. Если не смотреть на синяки под глазами и шрам, возможно, она выглядела лучше, чем представляла в своей голове. На самом деле всё выглядит не так, как мы себе представляем.        La beauté c'est l'éternité qui dure un moment¹.        Девушка высушила волосы, накинула на себя лёгкий халат и покинула ванную, делая несколько коротких шагов и открывая дверь на кухню. Ей в лицо сразу же ударил горячий воздух, заставляя губы сжаться в ниточку. Синклер явно была сегодня в духе: готовила на трёх человек, пританцовывая под свою любимую музыку, держа деревянную лопатку вместо микрофона. Но вместо того, чтобы зайти на кухню, Аддамс решила не прерывать ранний концерт подруги. Она ушла в свою комнату, чтобы переодеться и посмотреть телефон. Важный номер. Девушка улыбнулась, когда заметила сообщение с небольшим «перезвони, юная леди» и ещё одно входящее о том, что данный номер пытался дозвониться, но аппарат был выключен. И что злой королеве понадобилось от Белоснежки? Помощь? Или что-то более сексуальное и преступного характера? Студентка не знала, но и перезванивать не стала. Просто оставила всё, как есть. Пусть идёт своим чередом. Ведь… это была её инициатива, верно? А значит, она и решает: быть этому звонку или не быть. Но длинные пальцы так и тянулись, чтобы нажать на заветную кнопку перезвона, но мозг напрочь отказался это делать. Почему злой королеве можно играть с ней, а ей нельзя? Белоснежка против таких правил. Она любит их нарушать.       Уэнсдей переоделась в вязанное платье бардового цвета и накинула сверху кофту. Да, да, ту самую кофту, чьё происхождении предположительно исходило из рук блондинки. Тело сразу же с головы до ног наполнилось запахом сладких духов, который будто мягкими лапками хватался за чёрные покладистые волосы, но теперь этот аромат стал не такими уж и противным. Даже чем-то ей и понравился. Возможно, это всё цветы. Она любит цветы. Особенно ромашки. Девушка натянула белые гольфы выше колена и теперь уже вышла в свет в полной готовности. Уэнсдей решила не заплетать сегодня волосы. Пусть отдохнут, да и голове намного легче, когда ничего не давит и не сжимает. А потом девушка пошла по привычному маршруту: кухня, наполненная ещё сильнее вкусным ароматом и Синклер, которая, не ожидала утреннего визита, выронила деревянную лопатку на пол. Соус тут же оставил значительное пятно на полу.       — Ты меня напугала! — воскликнула блондинка, раскрыв свои большие глаза. — Я думала, ты ещё спишь, Уэнс! Почему так рано? — Энид подняла лопатку и вытерла пятно мокрой тряпкой.       — Неужели ты забыла? — черноволосая подняла бровь и прижалась плечом к дверному косяку. — Эн, ты буквально готовишь на трёх человек, и никто из нас не носит в себе ребёнка. Я уж точно, но насчёт тебя могу ошибаться. Где-то читала, что у беременных иногда плохо с памятью.       — У меня в шкафу мышьяк, — предупредила девушка, промывая элемент посуды под горячим потоком воды из крана. — Не советую сейчас делать левые доводы, ладно? — а потом посыпала соль в бурлящую кастрюлю.       — Не будь такой серьезной. Я же просто пошутила, Эн. Но всё же, меня иногда напрягает твоя забывчивость, — Уэнсдей прошла внутрь, села за стол и кинула на блондинку прищуренный взгляд. — Мэрилин сегодня зайдет за мной в двенадцать часов, и вы должны познакомиться ближе. Теперь вспомнила?       — О, так я думала, она придёт позже! Вот и решила, чего ты так рано встала? Ведь ещё только одиннадцать, а ты уже в боевом настрое и кофта… — Синклер подошла к ней, опустив руку на мягкую пряжу, и вдохнула запах, который значительно перебивал её готовку. — Почему так пахнет сладкими духами?       — Купила духи ещё вчера, — солгала Уэнсдей, старательно мотая рукой, чтобы отогнать запах. — Переборщила, да? — студентка нервно улыбнулась.       — Я уже где-то чуяла такие духи… — она закрыла глаза, словно вспоминая, а потом резко приблизилась к подруге, практически соприкасаясь с ней носом. — Это её духи, верно? Только на чистоту, Уэнс. Не люблю, когда ты лжёшь.       — Да, — призналась Аддамс, опустив голову. — Это её духи, и она дала мне деньги на кофту, — блондинка в недоумении смотрела на неё. — Вчера, помнишь, она неожиданно покинула кафе, как бы…торопясь? — Синклер кивнула. — Она дала мне деньги, сказав, чтобы я купила кофту, на которую засматривалась.       — Тебе не кажется это странным? — девушка отстранилась, возвращаясь к бурлящей кастрюле, чтобы закинуть туда лавровый лист. — Сначала она говорит тебе, что лишит тебя работы, а потом даёт деньги… Она случайно не из этих?       — Из кого? — нежный голос тут же превратился в что-то более острое. — Не говори мне только… — и не успела студентка договорить, как Синклер перебила её нелепыми домыслами.       — Из тех, как Гумберт смотрел на Лолиту². Не считает тебя нимфеткой старшего возраста? Тебе же ведь больше пятнадцати на вид не дашь, а она выглядит довольно подозрительной дамой…       — Фу, Эн! Что за мысли? — запротестовала студентка, делая глоток остывшего вчерашнего вечернего чая. — Конечно нет. Это совершенно другое. Мне кажется, что она что-то хочет не лично от меня, а от кафе.       — Если бы она хотела чего-то от кафе, она бы пошла прямиком к владельцу. То есть к нашему директору. Не думаю, что взрослая женщина стала бы работать через руки студентки.       — Я не знаю, Эн. Но твоё предположение ошибочное. Очень ошибочное. Думаю, тебе надо немного поменять мнение о ней.       — Почему ты так её защищаешь, Уэнс? На твоём месте я бы вцепилась ей в горло и вырвала гортань!       — Но ты не на моём месте. У меня немного другой план. Ты же знаешь: я не особо люблю применять к кому-то насилие, если он не делал этого по отношению ко мне.       — Ладно, ладно, — Энид смиренно вздохнула, выключая газ. — Но будь осторожнее, ладно? Не нравится мне эта игра, которую вы затеяли.       — Думаю, всё произойдёт наилучшим образом. Мне лишь надо узнать, чего она хочет, и разойдемся по разным полюсам, будто и не знали друг друга, — Аддамс откусила печенье, лежащее в специальной коробочке.       — Ну смотри, Уэнс. Я пользоваться пистолетом или чем-то иным не умею. Тебе придется в случае чего отбиваться самой, особенно учитывая её рост… — девушка подняла голову, смотря на высокий шкаф. — Ну, ты поняла.       — Чтобы ты понимала, её рост не особо имеет значения. Мне хватит хитрости, чтобы перевязать ей ноги и потянуть, — черноволосая улыбнулась, едва ли представляя эту картину в голове, но что-то в этом образе неожиданно поменялось, заставляя её щеки вспыхнуть. — Так! — громко воскликнула она, заставив подругу снова вздрогнуть. — Ты так и будешь вилять задницей в этих кружевных шортах?       — А что не так? Моя задница выглядит очень даже ничего. Имею полное право вилять ею в квартире, — Синклер нарочно потрясла бёдрами в такт музыке.       Рука студентки соприкоснулась со лбом. Она наблюдала, как Энид танцевала, подпевая под известную песню «Wo Bist du»³ до тех пор, пока не поскользнулась и не упала на свою изящно-привлекательную задницу. Уэнсдей пришлось закрыть рот рукой, чтобы не засмеяться с того выражения лица, которое приняла блондинка, сидя на полу. Но потом всё-таки помогла ей подняться, приговаривая, что такими темпами синяки не заставят себя долго ждать на самых видных местах. Девушка недовольно надула щёки и дала ей щелбан, а потом бегала по всей квартире, потому что Уэнсдей взялась за нож и пообещала отрезать ей пальцы.       En, ma chère en, cours, cours tant que tu peux! ⁴       Их веселье закончилось, когда в дверь позвонили. Громкий звонок тут же развёл их по сторонам. А ведь Аддамс была так близка, чтобы отрезать подруге пальцы… Конечно, это не сравнится со смехом блондинки, когда та щекотала её до красноты на лице и боли в животе. Девушки тут же выскочили из комнаты Уэнсдей и открыли дверь: Мэрилин стояла в лёгком костюме, состоящим из широких брюк бежевого цвета и зелёной рубашки. Из сумки торчала чёрная кожанка на случай, если будет слишком холодно. Висящий кулон инь-ян и высокий небрежный пучок. Аддамс прокашлялась. Как же она не привыкла видеть Торнхилл в свободной форме, но, кажется, и Синклер впала в ступор намного сильнее, чем её подруга. Женщина перешла порог квартиры и огляделась. Кажется, её глаза ожидали увидеть немного другое, но она была рада, что тут всё поменялось в лучшую сторону.       — Добрый день, — первая начала Энид, краснея от неловкости. — Я Энид, но можете звать меня Эн! — и протянула руку. — Надеюсь, мы найдём с вами общий язык, — блондинке на самом деле этого очень хотелось.       Торнхилл слегла застеснялась. Собственно, ей редко приходилось приобретать новых людей в своём узком кругу. Она набралась смелости ответить, не обращая внимания на покрасневшие щеки и резкую засуху во рту.       — Энид… — протянула Мэрилин. — Нэнс много про тебя рассказывала, знаешь, — женщина протянула ей руку в ответ, слегка сжимая нежную и мягкую ладонь, — я Мэрилин, но можешь звать меня просто Лина, если удобно.       Аддамс наблюдала за тем, как они перекидывались словами, практически мило воркуя, и была счастлива.       — Рада, что вы познакомились! — Уэнсдей улыбнулась. Она была и вправду рада, что их тесное знакомство наконец-то состоялось.       Они прошли на кухню, когда глаза рыжей загорелись, а желудок издал вой. Мэрилин поистине иногда не успевала поесть. Несколько нарушений после трагедии давали о себе знать. Женщина тут же села за стол. Ей не было стыдно, что она так нагло это делает. Синклер и сама была рада, что наготовила так много. Никто обычно не оценивал её труды по достоинству, кроме Уэнс, но теперь, кажется, появился ещё один человек. И этот человек с удовольствием съел две тарелки тыквенного супа. Конечно, Мэрилин извинилась за свой зверский аппетит, но девушки понимали её. Они и сами порой забывали есть с этой работой и учёбой.       Когда Торнхилл утолила голод, извинившись ещё множество раз за эту выходку, обеим девушкам пришлось её успокаивать и говорить, что голод — это нормально. Да и тем более, кто бы это съел? Энид была вдвойне счастлива, просто сияла, как хайлайтер на солнце. И как бы странно и абсурдно это ни звучало, Уэнсдей заметила изменения в лице подруги с первых минут, как только Мэрилин опустошила первую миску, закусывая всё хлебом и запивая зелёным чаем. Да, этот день начался с весьма хорошей ноты. Даже нет, он начался ещё после двенадцати, как только Аддамс положила трубку телефона и со спокойной душой легла спать.       — Энид, ты пойдёшь с нами? — поинтересовалась женщина, посмотрев на блондинку, которая тут же проглотила кусок сладкой булочки, чтобы ответить.       — У меня были немного другие планы, — ответила она, скользнув взглядом на Уэнсдей, которая лишь коротко кивнула и дальше продолжила доедать остатки салата. — Меня пригласили в местный небольшой ресторанчик: попросили показать навыки мастерства готовки, но если к вечеру я освобожусь, то обязательно присоединюсь к вам, если вы не против.       — Думаю, мы обе будем рады твоей компании, — Мэрилин взяла за руку Аддамс и слегка сжала, как мать, нежно и ласково. — Тем более такие выходные даются раз в год — с этой рутиной и работой что уж говорить о чём-то другом, верно?       — Думаю, вы правы, — согласилась Синклер, поставив пустые тарелки в раковину и обещая помыть их пото́м, сегодня её день дежурить по квартире. — Мне пора идти. Сказали, чтобы я не опаздывала. Жаль, конечно, что мы с вами не так долго пообщались, но надеюсь, что к вечеру смогу к вам присоединиться, — оповестила девушка прежде, чем покинуть кухню. — Удачи вам с прогулкой! — крикнула блондинка напоследок.       — Удачи, Эн! Надеюсь, тебя возьмут! — одновременно крикнули сидящие за столом, засмеявшись. — Удачи, удачи, удачи! — тройной возглас — залог успеха. Это было их небольшим секретом.       Торнхилл улыбнулась, смотря, как девушка уплетает еду за обе щеки. Ей никогда не нравилось, что Нэнс могла сильно похудеть и выглядит, как скелет, из-за учебы и работы. Тем более, зная её слабый организм, это может плохо закончится.       — У нас с тобой выработалась связь за эти годы, — спустя пару минут молчания произнесла Уэнсдей, растянув улыбку до ушей. Торнхилл кивнула, нежно погладила её по голове, поднявшись и чмокнув в макушку. — Эй, ты уже собираешься идти?       — А ты разве нет? — женщина обернулась, приподняв бровь. — Думаю, что сидеть дома в такую прекрасную погоду — не лучший вариант, тем более! Тем более, — повторила она, прижав кончик указательного пальца к носику Аддамс, — мы с тобой ещё в начале недели договорились, что выберемся куда-нибудь.       — Да я помню, помню. Просто только ещё двенадцать часов, нам не лучше выйти чутка позже? Ну, знаешь там… в три часа дня, например?       — Ну, хоть не ночи, и то спасибо, — Мэрилин включила воду, чтобы очистить посуду от грязи. — Кстати, насчёт ночи: как прошёл звонок? Надеюсь, тебе не отсекут голову клинком или серпом?       — О, да, насчёт звонка, — опомнилась Уэнсдей, повернувшись к женщине. — Я хочу узнать, чего она хочет на самом деле. Стать ей не другом, но и не быть врагом. Просто знакомой для начала, — девушка сделала акцент на последнем слове.       — А… — медленно протянула библиотекарша, нахмурив брови. Между ними сразу же образовалась складка. — Понятно, какую позицию ты выбрала, Нэнс. Между чёрным и белым, — словно недовольно ответила Мэрилин. Не нравилась ей эта затея, вот совершенно. — Тогда советую пойти на её рабочее место и найти там. Можно, прямо сейчас, если тебе так нужно.       — Не сегодня, знаешь. Я хочу провести этот день с тобой, — Аддамс поднялась, обняв женщину со спины. — Давай, пошли тогда: не хочу время тратить. Мы редко видимся в таких свободных условиях, ты же сама это прекрасно понимаешь.       — Как же ты быстро меняешься в мнениях, Нэнс… — выдохнула Торнхилл, но спорить не стала; оставила посуду и последовала за девушкой. — Пошли, моя ненаглядная голубка, пошли, — следом добавила Мэрилин, когда они подошли к двери.       Энид уже не было в квартире, поэтому Уэнсдей без угрызений совести оставила теплый поцелуй на щеке библиотекарши. Это не было чем-то сексуальным, как могли подумать многие, так, можно выразиться, выражение чувств через прикосновения губ к нежной коже. Медленно переходя к острым скулам и оставляя там следы от клубничного бальзама, Уэнс показала всю свою привязанность к этой родной женщине. Мэрилин в ответ прикоснулась губами к её макушке чёрных волос, запечатлев там материнский поцелуй, и они вместе покинули квартиру, мило хихикая и краснея. В самом-самом начале такие действия для них были весьма другого характера. Нет, нет, не подумайте! Они не спали, когда неряхе Аддамс исполнилось едва пятнадцать. Они не спали в целом. Могли лишь уснуть на тёплом диване, когда оставались допоздна в библиотеке, и на этом всё. Раньше… а точнее два года назад, когда они только познакомились, Мэрилин ещё переживала утрату собственного дитя. Уэнсдей стала для неё светом в темноте, лучиком надежды. И вот тогда они уже и стали близки. Даже слишком, но опять же напомню: всё не так, как кажется на первый взгляд.       Они всё ещё познавали суть и тонкую грань между матерью и дочерью: чувства, забота, прикосновения и всё-всё в этом заботливом духе. Поверьте, такое трудно изучить всего лишь за два года. Порой нужны десятилетия, чтобы признать собственное дитя.       В их случае было так: Торнхилл никогда не была матерью взрослого ребёнка, да и никогда не могла познать материнских чувств за столь короткое время. Горе и утрата против неё… и что же могла сделать бедная женщина, кроме того, как продать свою душу дешёвым сигаретам и алкоголю? Что насчёт Аддамс? Сказать кратко: Уэнсдей никогда не имела тёплых чувств от родной матери. Вечное недовольство, раздражение по пустякам и прочее… и виновата всегда была старшая Аддамс. Это было грустно, даже слишком, чтобы признавать глубоко внутри себя, что маленькая Уэнсдей затаила в себе горькую обиду, которая мучает её душу по сей день. Возможно, это и помогло найти им общий язык в тот пасмурный день, в освещённой свечой библиотеке.       Перекидываясь словами и различными шуточками в их странном стиле, они не заметили, как прошли мост; погода стояла прекрасная: между прохладным ветром и палящим солнцем, медленно согревающим их открытые макушки, и бурлящим, как вкусный суп, море под каменными статуями — вот оно спокойствие в одной живой картине. Мэрилин шла враскачку, вперёд-назад, придерживая сумочку и прижимая её к бедру. Аддамс шла вровень с ней, медленным, умеренным шагом, иногда переваливая вес на кончики чёрных блестящих туфель. Ей не было холодно, она и не стала что-то брать с собой: купленная кофта приятно согревала, словно её и правда кто-то обнимал. Что-ж, она не ошиблась в выборе. Края кофты достигали её бедра, а вязанная крючком темно-фиолетовая пряжа целиком и полностью обхватила её спину, не желая отпускать. Девушка подняла голову в небо: облака сегодня спокойны — это предвещает что-то очень хорошее. Что-то спокойное, или даже тёплое, как прикосновения матери. Конечно, для неё это было больно, но Аддамс старалась не держать зла на мать, как хватка палача, перед убийством. Даже не смотря на то, что женщина не отправляла письма ей уже на протяжении трёх недель, девушка всё равно её любила. Даже иногда подумывала над тем, чтобы вернуться обратно к ним, чтобы убедиться, что всё в порядке. К сожалению, маленькую для их семьи Уэнсдей игнорировали. Несколько отправленных писем, но все без ответа.       Они дошли до аллеи: разные виды цветов тянулись к солнцу, раскрывая свои наполненные жизнью листья. Мэрилин сразу подошла к лилиям, опустив пальцы к белоснежным лепесткам и вдохнув приятный аромат. Аддамс же нашла ромашки и, присев на корточки, пригляделась и между зелёных стебельков стала разглядывать ползущую божью коровку: красная спинка, покрытая чёрными пятнышками, а носик уткнулся в зелёный стебелёк, поглощая желанную пищу. И что же она делала в такое позднее время года? Одной ромашкой не согреешься, да и тем более вот-вот должна наступить зима — через два месяца земля покроется белым покрывалом, а под ногами будут скрипеть сверкающие искорки. Как же Уэнсдей ждала зиму, чтобы уйти на каникулы и больше проводить времени с Мэрилин и Эн, но она никогда не желала, чтобы время шло быстрее. И так ничего не успевает.       Тик, так, тик, так.       Торнхилл продолжала разглядывать цветы, тяжело дыша. Всё ещё воспоминания не отпускали её: она скучала по дочери, а эти цветы напоминали о ней: такая же нежная и ласковая. И всё-таки, пересилив себя и своё тяжелое сердце, Мэрилин подошла к девушке, опускаясь рядом с ней, чтобы насладиться живым моментом. Божья коровка взлетела в небо, обретая свободу. Аддамс непроизвольно прижалась к женщине, как к чему-то родному, а так оно и было, положила голову на плечо и закрыла глаза: тепло тела медленно согревало её, хотя ей на самом деле не было холодно на коже или запястьях, только где-то внутри… Да и незаметно, а значит — неважно. Мэрилин обняла её, положив ладонь на плечо с другой стороны, и губами прижалась к холодному виску, не обращая внимания на то, что несколько чёрных тонких прядей продолжали тянутся за её губами, даже когда Торнхилл отстранилась. Мэрилин смотрела за девушку и осознавала, как сильно она повзрослела, превратившись из неряшливой пташки в прекрасного лебедя. Утонченные черты лица, выразительные чёрные глаза, острые скулы… и знаете что? Шрам совершенно не мешал этой красоте, сколько бы Аддамс не пыталась себя переубедить. Возможно, мать её совершила ошибку, но сейчас уже что-то поздно исправлять.       Они просидели так минут десять, пока ноги не перестали чувствовать под собой землю. С трудом поднявшись и найдя глазами ближайшую лавочку, направились туда, придерживая друг друга, чтобы не встретиться носом с землёй. Аддамс усадила женщину на скамью, присев рядом и снова прижалась к ней, не желая отпускать. Была ли Торнхилл против? Совершенно нет. Ей наоборот нравились прикосновения, ведь сама она, по натуре женщина одинокая, но самостоятельная и умная.       — Может, ну его, этот цент? — рассмеялась девушка, разглядывая собственные ботинки. — Думаю, нам и так хорошо, а деньги можно сберечь и сходить куда-нибудь… — студентка задумалась, поджимая губы. — Может, приобрести тебе собственность? Откроешь услуги психолога. Ты же этого хотела, верно?       — О, дорогая Нэнс, я многого хотела, — библиотекарша слабо улыбнулась, смотря на пустые качели напротив них. — Но единственное, что я хочу сейчас — это смотреть, как ты растёшь.       Это признание было выше всего, выше их общения, выше прикосновений или даже помощи. Мэрилин никогда не говорила этого, кроме своей покинутой Пьеретты. Никогда и никому. Даже во сне просыпалась, боясь произнести это совершенно случайно. Думала, если скажет это, то не получить прощения от покойной дочери, которая иногда навещала её в царстве сна, обнимая своими детскими ручками. Но теперь она не боялась. Кто-то говорил, что людям нельзя доверять своё сердце и душу. Разобьют. Изрежут. Сожгут и будут усмехаться. Торнхилл так и думала до определенного момента. Момента их встречи и первого разговора.       — Знаешь… — медленно начала Уэнсдей, сжимая руку женщины в своей ладони. — Мне сложно это признавать, но иногда мне хочется называть тебя мамой. Просто… взять и назвать. Я не знаю, что с этим делать или как контролировать. Ну, знаешь, — слёзы медленно текли по щекам, и девушка этого не осознавала — чувствовала лишь жжение на коже. — Просто за эти два года ты сделала для меня так много, что никогда для меня не делала родная мать. Прости, если я сделала тебе больно, напомнив о дочери, но мне сложно молчать, Лина. Прости. Я пойму, если тебе это будет неприятно.       Мэрилин повернулась к ней, но не позволила девушке убрать руку, которую та пыталась убрать от испуга сказанных слов. Женщина лишь рванула вперёд, крепко стиснув студентку в своих объятиях и заплакала. Плакала навзрыд, громко и бессвязно, не обращая внимания на других людей. Её назвали мамой. Спустя столько времени она почувствовала, что достойна этого. Уэнсдей продолжала плакать после сказанного, думая, что совершила роковую ошибку: тушь стекала вниз чёрными слезами, пачкая зелёную рубашку женщины, но та не обращала внимания. Совершенно. Сейчас ей было важно лишь одно — дочь, сидящая перед ней, не родная по крови, но родная по душе. Торнхилл продолжала обнимать её, спрятав голову в изгибе шеи Аддамс. Иногда так не хочется, чтобы посторонние видели слезы.       — Нет, нет, Нэнс, я не буду против… — обессилено прошептала Мэрилин, немного успокоившись и посмотрев ей в глаза. — Совершенно не буду… — а потом присмотрелась: девушка тоже плакала не переставая. — Эй, ну что ты? Не плачь, не плачь, — начала успокаивать она, вытирая слезы большим пальцем и целуя в щёки. — Всё хорошо. Я не злюсь, я счастлива. Ты сделала меня счастливой, моя милая девочка. Не переживай, всё в порядке. Ты можешь звать меня мамой, — и последнее слово согрело в девушке всё, что когда-то считалось холодным.       Признаться в том, что скрывала так долго, было трудно, но, когда она это сделала, лишь почувствовала облегчение и без зазрения совести прижалась к женщине, называя её простым словом — мама. Люди смотрели на них, кидая многозначительные взгляды, но им было всё равно. Такое случается нечасто, так почему их должен кто-то волновать, когда они сами чувствуют столько, что не могут описать словами? Мэрилин гладила её по голове, приговаривая, что теперь она будет её защищать и оберегать. В ответ Уэнсдей пообещала ей быть хорошей дочерью, невзирая на то, что совершенно не умеет готовить. Торнхилл обещала обучить её этому. Навыки в жизни всегда пригодятся, будь то, как правильно закатывать сигарету или знать технику морских узлов. И тем, и тем Мэрилин владеет в совершенстве. Ох уж её прошлое… Сколько тайн, и все они без ответа. Наверное.       Когда стало вечереть, а это на удивление произошло достаточно быстро, они решили напоследок прогуляться в парке, а потом разойтись по домам, наполненные любовью и заботой. Конечно, причиной стремительного вечера были разговоры про жизнь и вселенную, которые и Мэрилин, и Уэнсдей любили обсуждать после важного события. Знаете, смотреть вперед и никогда не оглядываться назад — самое прекрасное чувство, которое можно ощутить. Отпустить прошлое и дать настоящему пробраться в глубины сердца — вот оно счастье, такое простое, но одновременно такое сложное, что не каждому под силу приручить такое искусство. Аддамс смогла отпустить обиды на мать спустя столько лет собственного признания, а Торнхилл пообещала, что больше не будет скуривать целую пачку сигарет за один вечер, чтобы не гробить своё здоровье. Ведь оно еще может понадобиться, верно? Они гуляли, наслаждались, наблюдали, как дети и взрослые проводят время друг с другом, тоже счастливые. Такое простое признание, но как много оно может значить для людей.       Когда прогулка подошла к концу, а солнце ушло за горизонт, Уэнсдей проводила Мэрилин до квартиры. Конечно, женщина настаивала, чтобы та переночевала у неё, но Аддамс была до жути упрямая и отказалась, обосновывая тем, что дома её будет ждать Энид и ей с нетерпением надо узнать, как прошёл день подруги. На всякий случай Торнхилл дала ей маленький ножичек и взяла обещание, что та будет осторожна. Уэнсдей поклялась. Тогда женщина отпустила её, конечно, всё ещё нервничая и говоря, чтобы та позвонила, когда доберётся до дома. Девушка специально достала телефон и обещала, что как только доберется до дома, то сразу, вот прям сразу же, позвонит ей и скажет, что цела и здорова. Напоследок Мэрилин поцеловала её в макушку, делая некое благословение, которое знала лишь она.       Уэнсдей покинула жилой район, махая рукой женщине в окне. Она шла медленно: ей всегда нравилась такая погода, не хотелось тратить время попросту. Может, и вдохновение придёт очень неожиданно, чтобы дописать ещё одну главу её научной статьи. Аддамс обещала сдать её к концу месяца, а через две недели, этот месяц как раз и заканчивается. Но, как говорила Энид, «две недели не день, так что мне лень!», и как расшифровать эту фразу, студентка ещё до конца не поняла. Девушка добрела до пустого района, куда обычно сбегала, чтобы побыть одна. Днём тут обычно от силы несколько человек прибывало, но ночью совершенно не души. Стоящая небольшая беседка из дерева прекрасно дополняла одиночество. Она направилась и села туда, облокотившись головой на деревянную подушку скамьи и закрыла глаза, размышления о сегодняшнем дне. Никто не должен нарушить её покой. Лежащий в кармане ножичек это подтверждает.       Пару минут тишины, когда Уэнсдей услышала тяжёлые шаги, быстрые, как у бешеного пса. Сначала она подумала, что это пожилая пара, которая жила тут, недалеко, и это лишь звуки от старой клюшки, на которую опиралась бабушка, но, когда скамья осела под весом, ей пришлось открыть глаза и недовольно застонать: несколько парней сели на противоположную лавочку, а один, видимо главарь этой банды, присел рядом с девушкой, цокая небольшим длинным ножичком между пальцев. Цок, цок, цок. Их животные улыбки вызывали отвращение, так что Уэнсдей пришлось сдержать рвотные позывы и желание перерезать одному из них горло. Такая мерзость.       — И что же такая красавица делает одна в пустом районе? — произнёс нахальный, потянувшись пальцами к её открытой шее. Аддамс немного отсела от него, стараясь унять панику внутри себя, на что парень, или даже мужчина (во тьме это плохо различимо), громко усмехнулся. — Нас пятеро — ты одна: пустим по кругу. Как тебе идея, красотка?       — Вас пятеро. Почему не пускаете друг друга по кругу? — съязвила Уэнсдей, сжимая в руках незаметный ножик. — Думаю, у вас друг от друга нет никаких секретов, а вдруг я болею чем-нибудь?       — А ты с характером, — мужчина придвинулся к ней, положив ладонь на её бедро, медленно поднимаясь вверх, под платье. — Мне такие нравятся.       — Лучше идите, пока целы, — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — А то трупы ваши по весне искать будут, ясно?       — Слыхали, парни? Нам угрожает малолетка! Думаю, если языком ты так хороша, то и в сексе неотличима…       Аддамс с ужасом осознала, что её окружили с нескольких сторон, перекрывая все пути побега. Единственное, что сейчас ей остаётся — это воткнуть кому-то ножик в горло и отсрочить себе несколько секунд для побега из ловушки, чтобы добежать до Мэрилин. И вот почему она её не послушала? Рука мужчины едва остановилась возле паха, когда девушка со злостью воткнула ему нож в горло: струя крови тут же брызнула ей на лицо, а так же на тех парней, которые, явно не ожидая подобного, отошли на шаг назад, давая ей пути побега. Уэнсдей сразу же воспользовалась этим, рванув вперёд, не обращая внимания на то, что половина лица было испачкано в чужой крови и весь её диапазон был покрыт красным фильтром.       Она успела покинуть этот район, когда обернулась, чтобы убедиться, что преследователи отстали, но не заметила и врезалась в стоящий столб, разбив себе губу и нос. Девушка подавила в себе крик, надеясь, что те сбились с пути, а это лишь привлечёт излишние внимание тех, кто возможно до сих пор охотился в эту ночь. Уэнсдей зажала нос пальцами, чтобы кровь перестала капать. До дома Мэрилин оставалось совсем немного, но Аддамс боялась, что сил совершенно не хватит, и от нехватки адреналина и страха упадёт в паре метров, и тогда монстры сожрут её, не оставив следа. Слёзы вступили на глазах, она надеялась, что за ней никто не бежит, но ошибалась — грубая рука схватила её за волосы и стала волочить назад, в аллею деревьев. Рот мгновенно закрыли рукой, когда Уэнсдей хотела закричать, зная, что этот район от и до наполнен людьми и её сто процентов могут услышать. Девушка не переставала биться, вонзаясь ногтями в ладонь насильника. Она поняла, что это был тот самый, которому она вонзила нож в горло и, видимо, промахнулась, попав ему лишь по плечу.       Когда её тело начало пропадать во тьме, она заметила высокий силуэт человека, который находился в паре метров (опять же, это было плохо различимо), и, укусив мужчину за ладонь, выиграла себе несколько секунд: «Помогите, пожалуйста!» — истошно закричала она, но её тут же ударили головой об землю, чтобы заткнуть. Уэнсдей потеряла сознание на несколько секунд, когда услышала приглушенный выстрел и рядом падающего человека. Остальные, как собаки, разбежались, что-то крича, но девушка этого не разбирала в силу поврежденного организма. Аддамс попыталась встать, но голова кружилась, а из носа хлестала кровь. Ей лишь удалось встать на четвереньки, упираясь руками в холодную землю, и с трудом получилось разобрать силуэт, который в ту же секунду оказался рядом с ней — злая королева.       Сначала Уэнсдей подумала, что ей показалось. Вдруг это всего лишь похожая на вид женщина, а что-то другое она приняла за выстрел. В мгновение, когда женщина взяла её на руки, придерживая за рану на голове, девушка тут же учуяла запах духом, и вновь у её засосало под ложечкой. Аддамс не могла ошибиться — это было злая королева. Уимс несла её в неизвестном направлении, но у девушки не было сил, чтобы поинтересоваться, куда они направляются. В поле зрении едва мелькнула машина, когда блондинка достала ключи и открыла её, укладывая студентку на заднее сиденье и накрывая сверху тёплым пледом, лежащим на переднем сиденье. Это было как во сне: Уэнсдей не чувствовала боли, а все движения в её глазах были такими медленными, как в замедленной съёмке. Она пыталась спросить, но горло так пересохло, что вырвался лишь слабый хрип. Машина через несколько минут тронулась, а салон наполнился тёплым воздухом.       Девушка поджала ноги, отчаянно пытаясь унять боль в голове, сжала плед холодными руками и укусила себя за губу, переворачиваясь с бока на бок. Уимс поворачивалась каждую минуту, чтобы проверить её, то увеличивая скорость, то снижая, оценивала ситуацию. Заднее сиденье было испачкано в крови, и алая жидкость медленно пачкала чёрные резиновые коврики. Аддамс только это осознала, снова прижав ладонь к носу, пытаясь хоть как-то остановить текущие струйки. Машина резко затормозила и студентка почти перевалилась через край, когда ремень, о котором она и не подозревала, удержал её. Лариса покинула водительское сиденье, вернулась обратно к ней и, отстегнув ремень, взяла на руки, накрывая сверху пледом. Уэнсдей непроизвольно прижалась к блондинке, находясь всё ещё в состоянии сильного шока и уже проявляющейся боли. Она тихо застонала, когда блондинка стала успокаивать её, шепча, что всё хорошо и сейчас ей окажут нужную помощь.       Потом уже пошли белые коридоры, которые черноволосая терпеть не могла. Анализы, перевязки, холодные компрессы и то, чего она совершенно не могла разобрать. Уимс всё время была рядом с ней, прикидываясь её учительницей по французскому и объясняла, что нашла девушку в лесу. Уэнсдей никогда не была у гинеколога, и ей было до безумия страшно, когда жестянки коснулись обратной стороны колен. Она пыталась не плакать, но слёзы всё равно продолжали стекать, и какая-то заботливая медсестра вытирала их махровым платочком. Когда врачи сообщили, что всё в порядке и девушку можно увозить домой, Лариса попыталась спросить у Уэнсдей её адрес, но та лишь отрицательно помотала головой, говоря, что не помнит. Врачи предупредили, что такое тоже может быть и нужно время, чтобы девушка всё вспомнила в промежутке последующих пару часов. Уимс решила, что лучшим решением будет забрать её к себе.       Когда они покинули пределы больницы, Аддамс сонно прижалась к её боку, что-то неразборчиво бурча себе под нос и еле передвигая ноги. Женщина подняла её, замечая, насколько лёгкое было её тельце. В этот раз Уэнсдей сама попросила женщину положить её на заднее сиденье. Уимс так и сделала. Она просто не могла поступить по-другому, видя, что человек, которого она клялась оберегать ценой собственной жизни, сейчас в таком ужасном состоянии. Женщина завела мотор, машина тронулась, и они медленно поехали в сторону квартиры Уимс. Ехать пришлось недолго. За то время Уэнсдей лишь пару раз простонала от боли и сонно сказала, что очень голодна и хочет к матери. Лариса понимала, что Аддамс говорит не о Мортише, а, видимо, о той самой Мэрилин, которую она назвала собачкой. Чувство совести возросло вдвойне.       Когда они подъехали к жилому дому, Уэнсдей нехотя покинула машину, не желая выходить из-за холода на улицу. Уимс пообещала ей, что когда они придут домой, то девушка сможет принять теплый душ или ванну, всё, как захочет. К радости, квартира находилась на первом этаже и идти пришлось недолго. Зайдя в квартиру, Аддамс неожиданно повернулась к женщине, всматриваясь в её черты лица, чтобы выдать: «О, так это вы! Злая королева! Как же я рада вас видеть…». Директриса улыбнулась, показывая ей, где находится ванная комната. Когда девушка немного пришла в чувства и скинула с себя всю лишнюю одежду, приняла душ и обернулась полотенцем, накинув сверху большой халат. У Уимс, к сожалению, ничего не нашлось её размера. Женщина закинула грязные вещи в стиральную машину, направляя Аддамс в её «временную» комнату, где девчонка с радостью легла, поджав худощавые ноги к груди.       — Мне нужно написать маме, что я дома, — тихо прошептала она, когда женщина стала уходить. — Вы можете написать ей, что со мной всё хорошо? Я не хочу, чтобы она волновалась. Она и так много пережила…       — Да, я напишу ей, что с тобой всё в порядке, юная леди. А теперь спи, ладно? Врачи сказали, чтобы ты больше отдыхала.       — Можете лечь со мной, пожалуйста? Всего пару минут.       Блондинка кивнула, когда Уэнсдей повернулась лицом к стене и позволила женщине лечь рядом с ней. Уимс не трогала её: Аддамс сама потянулась за её рукой, перекинув через талию и сжав мягкую ладонь. Через пару минут девушка благополучно заснула, прижимаясь к ней, а Уимс в очередной раз поклялась, что не оставит её.

Больше никогда.