Потерянный рай

      Уэнсдей не спала всю ночь, мечась на кровати, как наглый кот, иногда вставая, чтобы посмотреть в окно и разглядеть звёзды на небе. Девушка слышала, как продолжал работать телевизор в гостиной, а тяжёлые шаги изредка доносились из коридора и мелькал тёмный силуэт около её двери. Аддамс могла только догадываться, что Уимс присматривает за ней, чтобы Уэнсдей ничего с собой не сотворила. Девушка сама толком ещё не до конца понимала, что происходит: слишком много всего навалилось на неё. Единственное, что она могла сказать с точностью и уверенностью это то, что Лариса не пытается навредить ей, хоть и насильно заставила жить у себя. Студентке ещё многое предстоит узнать, особенно об их отношениях с её матерью, клятвой и этой сектой Дьявола. Если она молчала тогда, это не означает, что ей неинтересно. Просто не было подходящих вопросов, а сейчас их стало куда больше, чем за всю её жизнь.       Когда на телефоне стукнуло четыре часа утра, она решила сходить на кухню, чтобы попить воды. Это неприятная сухость во рту скопилась у неё ещё с двух часов ночи, но Аддамс думала, что природная слюна поможет смочить ей горло, но, видимо, ошиблась. Девушка встала и была рада тому, что в этот раз тепло её ног хорошо защищено тёплой пряжей и проблем с их согреванием, как она обычно это делала, в дальнейшем не будет. Кухня находилась близко: Уэнсдей сделала лишь несколько шагов, когда заспанной появилась на пороге, растягиваясь вдоль дверного проема и издавая стон, когда спина больно щёлкнула. Уимс подняла голову, спрятав револьвер под столом и стопку пуль. Не хотела пугать. Блондинка явно не ожидала, что девчонка так рано проснётся, но и прогонять не стала: утаила в себе это желание. Не хотела, чтобы Аддамс её боялась или что-то в этом роде, хотя и были мысли, что, если запугать её, она станет более-менее послушной и покладистой, но… Уимс не такой человек, да и к этой девочке её так и тянет. Тем более они же, вроде, нашли некий общий язык, не так ли?       Студентка взяла стакан, без слов или даже взглядов набрала холодную воду из-под крана и выхлебнула всё одним глотком, прикладывая пальцы к шее, когда холодная вода побежала по горлу. Уэнсдей набрала воду в ладони и ополоснула лицо, чтобы немного привести себя в порядок, кусая себя за губу, когда влага хлестнула её, как кнут. Она определённо знала, что для этого есть ванна, но идти было так тяжело, когда ноги ватные. Лариса даже не сделала ей замечания, лишь просто смотрела за ней, чтобы та от усталости не упала. Девушка повернулась к ней лицом: капли воды медленно стекали на мягкую пижаму, а худые коленки тёрлись друг о друга, намереваясь согреться. Уимс никогда не позволяла себе открыто смотреть на Аддамс. Для неё это казалось чем-то запретным, ведь девушке ещё нет восемнадцати, да и, в общем, просто не позволяла разглядывать её, как это делают мужчины.       Только в этот раз Лариса рискнула остановить взгляд на выпуклых ключицах, которые были едва заметны под воротником пижамы, и сравнила их с крыльями воронов, такие же изящные и тонкие. Уэнсдей улыбнулась. Её пальцы потянулись, чтобы расстегнуть ещё одну пуговицу ниже. Женщина сразу отвернулась, приняв этот жест за что-то другое, запретное.       — Не отворачивайтесь, Лариса Уимс, — хрипло прошептала девушка, оголив левое плечо. — Я лишь хочу, чтобы между нами не было секретов.       Когда Уимс снова вернула взгляд на неё, то заметила шрам на юном теле, который тянулся от начала левого плеча до конца правой груди, которую черноволосая закрывала рукой, крепко прижимая к себе.       — Этот шрам мне оставила мать, — ответила Уэнсдей, словно прочитав мысли женщины, которая в ту же секунду нахмурилась и сжала рукоять пистолета сильнее. — Она не любила, когда я носила слишком закрытую одежду, и в один день решила разрезать мою любимую кофту, которая была на мне, а я не хотела. Она была дорога мне, но мать всё же сделала это. И этот шрам она оставила мне не только на теле, но и в сердце. Больше я не носила кофты. Я не изменяю своему выбору.       — Зачем ты мне это рассказываешь, юная леди? — Уимс встала, положила пистолет на стол и отошла к окну, когда девушка снова приняла начальный сонный облик.       — Вам тоже делали больно. А боль — это то, что соединяет людей. Возможно, я хочу узнать вас ближе. Мне с вами жить ещё неизвестно сколько, и лучше, если я буду находиться с человеком, которого знаю, нежели с незнакомцем, имя которого я навсегда забуду, когда перешагну порог другой жизни.       — Мне несомненно нравится твоя смелость, юная леди, но не думаю, что показывать то, что сделало нам обеим больно, будет хорошим способом найти общий язык, — блондинка не поворачивалась. — Ты уже оделась?       — Да, — ответила студентка, набрав заново стакан воды.       — Если ты хочешь, чтобы мы поладили, то предлагаю вместе куда-нибудь выбраться, — неожиданно сказала Уимс, не отрывая взгляда от прохожих внизу. — Или же просто поговорить. Что, например, тебя интересует в моей жизни?       — Вы замужем? — Уэнсдей села за стол, взяла в руки револьвер и медленно прошлась по нему пальцами.       — Да, — блондинка повернулась, когда дуло пистолета уже было направлено на неё и девушка издала короткое «Паф!», изобразив выстрел. — Да, прямо так меня и поразил мой муж — в самое сердце, — женщина фальшиво улыбнулась.       — Я вам не верю, Лариса Уимс, — студентка покачала головой, положив пистолет на стол и подтолкнув его к женщине рукой. — Вы не выглядите счастливой.       — А ты видела много счастливых людей, юная леди? — Уимс подняла бровь, делая глоток ещё горячего кофе. — Не тебе решать: счастлива я или нет. Я ответила на твой вопрос — теперь ты ответь на мой, — поставила ультиматум она, и Аддамс подняла руки вверх, сдавшись. — Расскажи: что делает тебя счастливой?       — О, — протянула Уэнсдей, нахмурив брови и поджав губы. — Довольно интересный вопрос… — она приложила пальцы к переносице и закрыла глаза. — Как насчёт смены вопроса?       — Хорошо, — не стала давить на неё Уимс, вставая, чтобы сделать ещё кофе. Теперь уже две кружки. — Что ты больше предпочитаешь: тишину или шум?       — Смотря какая тишина и какой шум, — ответила черноволосая. Лариса повернулась к ней и наклонила голову вбок.       — Что ты имеешь ввиду, юная леди?       — Это бывает по-разному, знаете: я могу находиться в тишине, но при этом слушать дождь, сильный, бьющий по окнам, или шум листьев, но такой тихий. Или же я могу находиться в шуме, но этот шум будет пением моего любимого человека или чтением вслух.       — И всё-таки, что ты выберешь?       — Всё вместе, — без колебаний ответила студентка. — Я не люблю людей, которые ставят мне выбор. Я либо выбираю всё, либо ничего.       — Хорошо. Возьму на заметку, — женщина поставила кофе на стол. — Теперь твоя очередь, юная леди.       — Вы выберете любить или быть любимой? — девушка взяла горячую кружку с кофе и сдула, наблюдая, как частички медленно исчезают в воздухе. Тусклый свет пробрался на кухню, освещая бежевый столик: четыре утра давали о себе знать. — Можете не отвечать, — тут же добавила черноволосая, когда Уимс неожиданно замолчала и смотрела в одну точку. — Я всегда люблю задавать похожие вопросы людям, чтобы узнать их лучше.       — Любить, — тут же ответила блондинка. — Я выбираю любить, юная леди.       — Почему? — Уэнсдей улыбнулась.       — А вот это уже второй вопрос, юная леди. У нас был уговор, — отозвалась Лариса, снова вернувшись в реальность, и теперь её голове было лишь одно: правильный ли она дала ответ?        Хотела ли любить на самом деле?        Неважно.       — А вот и нет! — радостно говорит девушка. — Уговора у нас не было. Вы сами начали игру без правил. Думаю, количество моих и ваших вопросов не ограничено, верно?       — Думаю, ты права, юная леди, — спокойно говорит Уимс. — Но иногда мне тоже хочется узнать кого-то. Не только же тебе вечно задавать вопросы, верно? Как это называется… — она защёлкала пальцами. — Взаимопонимание… Да, так это и называется. Я хочу, чтобы между нами было взаимопонимание, юная леди.       — Хорошо, хорошо, — её ямочки. У неё есть ямочка на щеке. — Тогда ваша очередь, — и голубые глаза блондинки никак не могут оторваться от этого зрелища.       Женщина наблюдает, смотрит, рассматривает, как солнечный свет падает на бледное лицо студентки. Её неглубокая ямочка на левой щеке появлялась каждый раз, когда та улыбалась или просто оживлённо говорила, жестикулируя руками. Уимс ловит себя на мысли и понимает, что не может оторвать взгляд, и, как бы банально это ни звучало, такое простое зрелище вводило её в ступор, как самый сильный приворот злой королевы или самая сильная боль, лишающая сердца… О, Реджина¹, что же тебе довелось пережить!       — Эй? — Лариса очнулась от транса, когда Уэнсдей начала щёлкать пальцами ей перед носом. — Вы в порядке, злая королева? Или какой-нибудь коварный план придумываете?       — Ты не хочешь спать? — неожиданно спросила её женщина, чтобы избежать разговора.       — Немного. А вы?       — У меня бессонница последние несколько лет, — говорит ей блондинка.       Бессонница началась с того момента, когда она потеряла то, что было ей дорого. Каждый сон сопровождался кошмаром. Разве при таком можно спать?       — Мне жаль.       Аддамс неожиданно задумывается. Ямочка на щеке пропала, а вместо неё появилась синяя вена, которую было так хорошо видно через тонкую кожу.       — Теперь не удастся меня ночью подушкой задушить, да? — шутит Уимс, чтобы немного отвлечь девушку. Она не должна задумываться о её проблемах.       — При бессоннице помогают объятия, — говорит Уэнсдей, не обращая внимания на предположение. — Меня Мэрилин часто выручала, когда бессонница так не вовремя возвращалась.       — Проблема в том, что у меня нет такого человека, который мог бы меня обнять: все меня боятся, — единственный человек, который это делал, умер. — Для людей я что-то страшное и ужасающее. Они не привыкли видеть тех живущих, которые отличаются от них, и начинают презирать бедных, питаясь собственной падалью. В этом и состоит часть человечества.       — Вы ours en peluche², — произнесла девушка, вставая, чтобы сделать ещё одну кружку кофе.       — Что, прости? — блондинка подумала, что ей показалось. Тогда Уэнсдей без капли сомнения произнесла это ещё раз, только более убедительно.       — Я говорю, что вы, Лариса Уимс, ours en peluche! И люди, которые считают вас чем-то ужасным, или что-то в этом поганом роде, многое теряют. Такая женщина, как вы, достойна большего, чем она сама может себе представить.       Уимс на мгновение задумалась. Нет, не о себе. О девчонке. Та совершенно не похожа на своих родителей, ни внешностью, ни характером. Возможно, где-то в ней и текла эта садистская нотка Аддамсов, но сейчас она была лишь воплощением прабабушки, которую Лариса знала по родословной бывшей Фрамп случайным образом.       — Ты же знаешь, что совершенно не похожа на свою мать, верно? Ни чертами лица, ни характером… и эта ямочка на щеке…       — Это от бабушки. Мама рассказывала, что она была ещё той оторвой. Возможно, характером я пошла в неё, но пока ещё неизвестно, когда гены решать пошевелиться. Вы будете ещё кофе? — любезно спросила Уэнсдей, когда закончила со своей порцией. — Или, может, чаю? Я отлично умею его готовить. Мэрилин научила.       — Мне уезжать в шесть часов. Хочу отдохнуть немного, а потом начну собираться, — Уимс встала, поправляя шелковый халат. — Если хочешь, можешь позвать Мэрилин или свою подругу… — глаза блондинки напряжённо закрылись.       — Вы имеете в виду, Энид? — девушка отошла от кухонной стойки, перегородив ей путь.       — Да. Скажешь, что это квартира твоего некого парня. Ты же ведь, предупреждала их, верно? — студентка лишь кивнула. — Приеду только ночью, возможно, даже завтра. Ключи возьму с собой. Можешь ложиться спать, но только обязательно закройся ключами, юная леди! Мне неохота ехать сегодня в центр города, если ты закроешься по-другому, — предупредила её Лариса. — Надеюсь, ты поняла.       — А если я поеду с вами? — тихо поинтересовалась Уэнсдей, неловко прочистив горло и поправляя пушистый воротник пижамы. — Обещаю, что мешать не буду, злая королева.       — Я подумаю, но не обещаю, юная леди, — ответила Уимс таким строгим голосом, что черноволосая снова почувствовала себя ребёнком, которого отчитывают по пустякам.       Когда Лариса покинула кухню с громким стоном оттого, что колени больно застучали, Аддамс решила, что и ей не стоит тут засиживаться. Ей всё равно одиноко сидеть наедине со своими мыслями и грешными желаниями. Девушка сделала глоток горячего кофе и зашипела, когда напиток обжёг искусанные губы. Дурная привычка, но студентка не может совладать с этим. Нервы, это всё нервы, особенно мысль, что она может стать жертвой маньяка или её сдадут в бордель, где девушка проведёт остаток жизни, даже не заметив, как умрёт. Уэнсдей никогда не умела успокаивать себя чем-то положительным. Готовилась к худшему и думала о том же. Где в этой жизни положительность? Только деньги. Они всё и решают. Удивительно, что обычные бумажки с зелёным фоном могут решить так много.       Аддамс пришла в свою комнату и легла на кровать, раздумывая о том, что же делает сейчас злая королева и куда они поедут. Когда девушка проходила мимо её комнаты, то дверь была плотно закрыта, а за дверью была лишь гробовая тишина. Интересно, она спала или просто лежала на диване? Черноволосая старалась об этом не задумываться, зная, что Уимс без ответа её точно не оставит. Просто скажет да или нет, а там уже всё зависит от текущего ответа. Тем более злая королева сама говорила, что на неё ведётся охота. Уэнсдей не думает, что она оставит её вот так просто без всякой защиты, или что-то в этом роде. Хотя студентка и сама не против побыть одна и тщательнее изучить квартиру. Как-никак, а ей тут жить непонятно сколько времени.       Аддамс встала с кровати и тихо пошла по направлению ванной комнаты, чтобы почистить зубы и умыться. Неприятный слой пыли и грязи собрался на лице, заставляя бедную постоянно чесать впалые щеки и лоб. Девушка только хотела открыть дверь, как краем уха услышала приглушенный разговор. Она никогда не любила подслушивать, но тут что-то дёрнуло её нарушить собственный закон совести, и черноволосая прижалась к стене около двери, напрягая слух.       — Уил, просто пойми: я не могу оставить её дома! О, да, тебе легко говорить, когда ты живёшь один и тебе не надо за кем-то присматривать! Да причём здесь клятва, идиот! Это моё желание, кусок дерьма ты, Уил! Да пошёл ты! Я беру её с собой. Мне плевать, что твои собаки не переносят запах лаванды. Бери другую машину. Я возьму свою. Нет, девчонка поедет со мной. Ах ты… До встречи, идиот.       Когда разговор был окончен, или часть его, Уэнсдей тут же отошла от двери, чувствуя в себе кучу всего отрицательного и положительного. Она не знала, как правильно реагировать на этот отрывок диалога. Неужели злая королева на самом деле хочет просто сберечь её и нарушает чей-то покой, чтобы с ней всё было в порядке? Ох, почему так много всего… Голова, у неё болит голова! Девушка практически побежала обратно в ванную комнату, когда дверь стала открываться. Она сделала вид, что споткнулась, когда Лариса мгновенно нашла её взглядом и смягчилась, улыбаясь.       — Давай, собирайся, — оповестила Уимс, уже вся наготове: рубашка, удобные брюки и высокий хвост… И когда она только успела? — У тебя есть десять минут. Возьми с собой что-нибудь тёплое из одежды и набери в термосы, они на кухне, в нижнем ящичке, горячий чай или кофе. На твой выбор. Буду ждать в коридоре, юная леди.       Аддамс тут же покорно кивнула и бросилась на кухню, чтобы поставить чайник. А потом следом побежала в свою комнату, чтобы переодеться. Выбор был невелик: брюки, та самая кофта и теплая футболка, которую она купила на барахолке за монеты. Женщина стояла в коридоре, подкрашивая губы красной помадой около огромного овального зеркала, когда девушка появилась наготове, держа два термоса, а через плечо у неё весела сумка, которая была наполнена различными нужными штуками: влажные салфетки, пластырь, спирт и всё такое в медицинском духе. Уимс улыбнулась, убирая большим пальцем остатки красной помады с уголков губ. Что ж, прошло ровно десять минут с момента, когда она сказала ей собираться. Это было большим поводом для гордости, если не учитывать тот факт, что небрежный пучок Аддамс совсем распустился и по дороге она его переделывала. Неряха, что ещё сказать?       Они покинули квартиру и привычным маршрутом добрались до машины. Только теперь эта была совершенно другая, geländewagen³ серебристого цвета. Уэнсдей в очередной раз призналась самой себе, что с этой женщиной слишком опасно спорить, когда она имеет пистолет и такую тачку. Убьёт и в багажник засунет твой измученный труп, и никто больше о тебе никогда не узнает. Девушка заняла заднее сиденье, когда блондинка села за руль, поправив зеркало заднего вида так, чтобы оно падало на девчонку. Аддамс, конечно, этого не замечала: она тут же достала наушники и плеер, который подарила ей Энид на шестнадцатилетие, и погрузилась в мир музыки. В свою очередь Уимс включила тихий джаз, и они тронулись, направляясь в неизвестность для одной из них.       Маршрут был извилистый: каждый раз, когда они натыкались на кочку, или что-то в этом духе, Уэнсдей практически падала с сиденья, заставляя женщину тихо смеяться. Самой же девушке было не смешно, когда задница начала болеть, невзирая на мягкую оболочку. Они ехали часа два; Аддамс продолжала слушать музыку, Уимс же отчаянно с кем-то ругалась по телефону и материла мимо проезжающие машины, которые, по её мнению, ехали как-то не так. В этот раз студентка решила не подслушивать. И так многое услышала; не хватало ещё, чтобы Лариса узнала об этом. Они свернули куда-то в лес. Тогда Уэнсдей и напряглась. Когда она спрашивала Уимс: куда они направляются, то женщина молчала и крепче сжимала руль, почти рыча на неё. Но что-то в глазах было другое… Каждый раз, когда Лариса смотрела на неё через стекло заднего вида, то в глазах женщины сверкала какая-то непонятная искра. Она продолжала молчать, игнорируя вопросы Аддамс, даже когда та стала бить по стеклу и умолять выпустить её.       Машина резко затормозила. Уэнсдей от неожиданности упала на коврики, глухо хрипя от боли в спине и пояснице. Женщина покинула свой пост, обошла машину и открыла заднюю дверь, хватая студентку за волосы. Девушка закричала, цепляясь за запястье блондинки и пытаясь убрать руку, но хватка стала лишь сильнее и боль тоже. Её поволочили по сырой земле. Тут совсем недавно прошёл дождь. Аддамс осмелилась поднять глаза: стояла другая машина, но только больше в размерах, и мужчина… Нет, это же… Уэнсдей с горечью осознала: Уимс продала её, солгала и использовала, как товар.       — Сначала деньги, — произнесла блондинка, ослабляя хватку, но не так сильно, чтобы ей нельзя было сбежать.       — А ты хороша. Видимо, хорошо девчонку надоумила тем, что хочешь ей помочь, не так ли? — мужчина, ужасный на вид, с небритым рылом, кинул сумку под ноги женщине, и та проверила: настоящие ли купюры. — Теперь девчонку.       — Держи, — и она отпустила её.       Уэнсдей упала лицом в грязь, когда женский каблук упёрся ей в спину, не позволяя встать, а дьявол только и делал, что подходил ближе и ближе, практически касаясь своими копытами девственной кожи. Аддамс потеряла надежду на спасение: так слепо доверилась Ларисе, которая сейчас просто заключила сделку с Вельзевулом за хорошую сумму. Черноволосая перестала плакать. В мгновение она перестала что-то чувствовать. Когда тело было перевёрнуто на спину, в её голове тут же всплыли фрагменты нападения, но только теперь уже никто не будет лежать рядом почти мёртвым трупом. Им станет она. И никто никогда не узнает о том, как проста и счастлива была жизнь Уэнсдей Аддамс до появления таинственной блондинки в её жизни. Она даже не знает, кто она на самом деле, что уж говорить о том, что в её жизни она является ярким пятном. Лишь тусклым, и непонятным и, скорее всего, последним.       Когда грязные руки приблизились к её лицу, Уэнсдей думала, что конец настал. Даже, если она не умрёт, это всё равно будет концом её жизни. И впервые она увидела, как глаза Уимс потемнели от гнева, когда перерезала ему глотку. Тело тут же упало рядом. Чужая кровь на её бледном лице струёй била в скулу и пачкала глаза и лоб своей грязью. Это её кровь? Она умерла? Это конец? Её мозг так и думал, но, когда женские руки взяли её и прижали к себе, как собственное дитя, или что-то до одурения хрупкое, Уэнсдей смогла понять, что не умерла: сердце стучало в ускоренном ритме, а тело продолжало ощущать жаркое тепло, исходящее от женского тела. Аддамс знает, что ангелы выглядят совершенно по-другому: изучала древнегреческую мифологию. Где крылья у этого ангела, чьи руки испачканы кровью, как у че́рта? Кто же ты, если не смерть моей грешной души, злая королева?       Женщина положила её на заднее сиденье, и в голове девушки всплыли картины недавних событий. О, недалеко же она ушла от своего прошлого или, возможно, прошлой жизни: кровь, боль, удары, несостоявшееся изнасилование или несостоявшееся рабство в дешёвом борделе, где бы её накачивали порциями спермы или облизывали с ног до головы дешёвые проститутки, чтобы удовлетворить желания своих клиентов. А потом, по сценарию давно заезженных фильмов, Уэнсдей заболела бы каким-нибудь заболеванием и умерла, находясь в могиле без фамилии и с лживым именем. Это напомнило ей один фильм, где девушка попала в такую же ситуацию, но чудом ей удалось выбраться и начать жить заново. Могла ли Аддамс стать той главной героиней? Вполне, но, к сожалению, она бы никогда не имела счастливого конца. Единственное, что их объединяло:       Пожалуйста, помогите!       Отчаянный крик о помощи.       И тогда Уэнсдей не знала, что всего за сутки её жизнь будет отличаться от прежней, спокойной. Девушка смотрела в серый потолок. В груди что-то ужасно защемило, или это последствия от кончика каблука, который так сильно придавливал её тело к земле? Она знала, что дышит, она узнавала эту машину, она чуяла запах сладких духов, и под ложечкой привычно засосало, заставляя её согнуться на две части. Но теперь… теперь эта боль была не что иное, как чистый ужас и страх, который скопился в её теле. Они ехали медленно: Уимс объезжала каждую кочку, сообщая о том, что задание выполнено и теперь жизни Уэнсдей Аддамс ничего не угрожает. Девушка это понимала, слышала, разбирала каждое слово, но слёзы душили больно и гадко, и черноволосая закричала, не сдерживаясь, разрывала на себе одежду, словно пытаясь освободиться от несуществующих цепей. Её руки стали сильно ударять сидение блондинки, когда крики рвались наружу, нарушая ту тишину в салоне.       Почему мне так больно, мама?       Почему мне так больно, отец?       Почему мне так больно, Мэрилин?       Почему мне так больно, Энид?       А вы? Вы чувствуете, как мне больно?       Её костяшки ещё не зажили, и кровь стала проявляться на белоснежных бинтах, капая на резиновый коврик. Уэнсдей продолжала биться, кричать, умолять прекратиться этот существующий ужас. Уимс не могла на это смотреть. Как бы ни звучали её уставы, её она не могла оставить в таком состоянии. Женщина остановила машину, взяла из бардачка пачку влажных салфеток и таблетки слабого успокоительного и перебралась назад аккуратно, чтобы не напугать девушку, когда та резко забилась в угол и, как только увидела её, выставила руки вперёд, умоляя его не подходить к ней. Лариса знала. Маленькая Уэнсдей говорила о Дьяволе, который хотел утащить её в Ад.       — Уэнсдей… — прошептала блондинка, медленно отпуская руки вниз, чтобы показать, что она без оружия или других острых предметов. — Всё в порядке. Он тебя больше не тронет.       Но она не верила ей. Даже слушать не хотела. Настолько было больно, что даже мозг не хотел принимать эту информацию, как что-то должное и правильное. Студентка лишь сильнее вжалась в угол, не обращая внимания на боль. На любую боль.       — Вы лжёте! — закричала она, хватая себя за длинные волосы и натягивая их назад, чтобы немного облегчить тошноту в душе. — Вы хотели… хотели продать ему меня! Я видела деньги, а вы… Вы просто стояли и смотрели, как он совращает меня и я умираю в собственных муках... А вы продолжали стоять и смотреть! Вы — Дьявол! — она затихла, смахивая слёзы грязными ладонями. — Пожалуйста, я больше не хочу… не хочу, чтобы это всё продолжалось… Я хочу домой, — и, как маленький ребёнок, она обняла себя за коленки, которые неудержимо тряслись.       — Я отвезу тебя домой, Уэнсдей. Всё будет хорошо, ладно? — блондинка подсела ближе, когда заметила, что девушка рвёт на себе волосы одной рукой, а второй ногтями впивается в открытый участок кожи на ноге. — Пожалуйста, перестань наносить себе вред, ангел, — Уимс потянулась и нежно схватила её за запястье, когда та накинулась на неё, хватая за воротник.       Дикий оскал, как у зверя. Слова острые, как кинжал. Лариса знала, что делает, и знала о последствиях. Она подвергла её такой опасности, завела в заблуждение и ждёт благодарности? Лариса знала, но не могла предугадать будущего, как бы ей этого не хотелось.       — Я ненавижу вас, слышите? — прорычала Аддамс со злостью, сквозь зубы, кусая следом губу, и кровь хлынула, пачкая белые зубы. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Я не хотела, чтобы вы появлялись в моей жизни, но теперь, когда вы тут, я хочу, чтобы вы исчезли! Навсегда.       А потом она снова заплакала, без сил и дальнейших попыток сопротивляться упала в объятия женщины и свернулась в комочек, как замерший котёнок, и, хватая Уимс за руку, сжимала мёртвой хваткой. Лариса на мгновение потерялась в пространстве, поджимая губы, хотя так редко это делала. Лишь тогда, чтобы сдерживать себя настоящую. Она знала, что Аддамс сейчас на эмоциях, потому что пережила такое некое предательство в её же благо, но блондинка неожиданно почувствовала горечь во рту и что-то неудержимо стало душить её в районе трахеи.       Уимс заплакала.       Впервые за несколько лет.